- Ну что ж, у нас, по крайней мере, будет законное основание, чтобы поспешить за ним следом. Приказы, которые она направила Дрейку и Бэроу, видимо, имеют то же содержание.
      Она подбежала к столу Шейна и вновь запечатала пакет каплей расплавленного воска.
      - Возьми мои седельные суки, Мэтью. Давай пошевеливаться! Мы должны добраться до Плимута раньше, чем туда поспевают другие курьеры.
      "Роза Девона" миновала все те же порты, которые Мэтью показывал Сабби, когда впервые доставил ее в Лондон, только на этот раз он не стал зря тратить время и заходить в Гастингс, Истборн и на остров Уайт. Обогнув южную оконечность Девоншира, называемую Болт-Хэд, Мэтью вошел в плимутскую гавань.
      В гавани теснилось более тридцати стоящих на якоре кораблей. Флагманский корабль Дрейка "Бонавентура" - равно как и "Золотой Лев" вице-адмирала и "Дерзновенный" Девонпорта - имел водоизмещение пятьсот тонн; его борта ощетинились многочисленными пушками. В составе флотилии насчитывались также, по крайней мере, десять корветов водоизмещением свыше двухсот тонн каждый и дюжина судов поменьше - легких фрегатов и пинасс. Все были вооружены медными пушками, способными сеять смерть на неприятельских палубах.
      Мэтью решил, что наилучший способ привлечь внимание Шейна, не порождая подозрений у окружающих, заключается в том, чтобы поднять позывной сигнал "Дерзновенного".
      Смысл сообщений, которыми начали обмениваться "Роза Девона" и "Дерзновенный", оказался столь темным и туманным, что Шейн, потеряв терпение, приказал спустить на воду шлюпку с гребцами и отправился потолковать с братом.
      Он подозревал, что Мэтью придумал какую-то уловку, которая дала бы тому возможность присоединиться к экспедиции в Кадис; но именно этого Шейн не собирался допускать ни в коем случае. И дело было не просто в том, что он не желал подвергать риску "Розу Девона". Он не питал иллюзий: их затея чрезвычайно опасна. Возможно, за успех придется заплатить многими жизнями, и уж он позаботится о том, чтобы среди них не оказалась жизнь Мэтью Хокхерста.
      Когда Шейн вошел в капитанскую каюту и обнаружил там Сабби вместе с Мэтью, его лицо исказилось от гнева. Он яростно обернулся к Мэтью:
      - Вези ее обратно в Лондон! Немедленно!
      - Шейн, - взмолилась она, протягивая ему пакет. - Мы привезли приказ от королевы!
      Он выхватил пакет из ее рук и резко вскрыл его, а затем дважды перечел приказ: в такую глупость невозможно было поверить. Грязное ругательство сорвалось с его губ, и кулак с грохотом обрушился на стол.
      - Какого дьявола ты мне это приволок? - набросился он на Мэтью.
      Ответить поспешила Сабби:
      - Потому что она отправила такие же приказы Дрейку и Бэроу. Курьеры, по всей вероятности, уже скачут в Плимут, и я хотела, чтобы ты получил депешу первым.
      Туман бешенства, помутивший его разум, начал понемногу рассеиваться, когда до него дошло, что она предлагает. И усмехнулся, услышав ее следующие слова:
      - Мэтью скажет ей, что мы опоздали: вы, мол, уже вышли в море.
      Он прижал ее к своей груди, облаченной в колет из грубой кожи, не слишком задумываясь о целом арсенале, закрепленном у него на поясе. Потом развернул ее и подтолкнул к двери:
      - Возвращайтесь домой, сударыня, да поживее!
      Брату он сказал:
      - С Дрейком никаких затруднений не будет: ничто в мире не помешает ему рвануть на Кадис. А вот вице-адмирал и все прочие старшие офицеры флота будут повиноваться этим дурацким приказам.., если получат их. Что ж, придется позаботиться о том, чтобы они их не получили!
      Он покинул корабль столь же поспешно, как и прибыл.
      Мэтью восхищенно взглянул на Сабби:
      - Он понял, что ты прочла приказы.
      - Конечно понял и был от души благодарен, что я не стала терять времени.
      - А все эти слезы и мольбы насчет того, чтобы я взял тебя с собой, потому что ты, чего доброго, никогда больше его не увидишь.., это все было притворством! Ты же знала, что он откажется выполнять приказ, верно?
      Она поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его.
      - Конечно, - признала она самым обыденным тоном. - Пойдем на палубу, поглядим, что происходит.
      Не прошло и часа, как "Бонавентура" и "Дерзновенный" подняли якоря и во всем своем величии покинули гавань Плимута. Их путь лежал в Северную Атлантику. Десяток малых судов, словно затеяв детскую игру "делай-как-я", двинулись за ними, и у вице-адмирала, пребывающего на борту "Золотого Льва", не осталось выбора. Приказав остальным капитанам флотилии сниматься с якорей и следовать за ним, вышел в море и он.
      Больше двух часов простояли на палубе, держась за поручни, Мэтью и Сабби. Когда гавань опустела, они взглянули друг на друга; вид у них был растерянный и несчастный. Обоих угнетало горькое чувство потери, как будто их бросили и забыли. Но тут он заметил, что в ее глазах зажегся знакомый огонек, словно она обдумывает какую-то проделку, - и даже дышать перестал. Наконец он шумно выдохнул воздух и с воодушевлением заорал:
      - Почему бы и нет?
      Они сплясали короткую джигу и кинулись обниматься, смеясь, как безумные.
      Глава 18
      На "Розе Девона" ставили паруса: надо было позаботиться о том, чтобы в Атлантике не слишком отставать от флотилии. Команды Мэтью разносились по кораблю одна за другой, и ему некогда было задумываться о последствиях. Когда же уколы совести все-таки досаждали ему, он отгонял прочь назойливые мысли. Ему начинало надоедать такое положение, когда брат неизменно забирал себе львиную долю, и было до смерти обидно, что в столь грандиозном предприятии Хок не попросил его помощи. А сейчас, рассуждал Мэтью, ему выпала такая возможность, какая представляется человеку единственный раз в жизни, и, прежде чем флотилия выполнит свою задачу, дело может обернуться так, что - чем черт не шутит! - Хок будет очень даже благодарен ему за помощь.
      Флотилия загодя готовилась к дальнему походу и была полностью обеспечена всем необходимым; но "Роза Девона" находилась совсем в другом положении, поскольку провианта на ней было в обрез. Мэтью был вынужден зайти во французский порт Брест за пресной водой и съестными припасами. Его надежды на романтическую интерлюдию были грубо растоптаны действительностью, потому что с того момента, как корабль вошел в Бискайский залив, Сабби начала жестоко страдать от морской болезни. Ее выворачивало наизнанку пять дней подряд, и в конце концов она дошла до того, что стала умолять его повернуть назад.
      В ответ он улыбался и заверял ее, что желудок у нее уравновесится сам по себе, как только они увидят испанские берега. Тошнота немного отступила, но зато теперь ее донимала удушливая жара внутри тесной каюты, и она, одетая только в тонкое нижнее белье, задыхалась. Она ведь не думала о вояже в Испанию, когда поспешно собиралась в дорогу, и с собой у нее были только теплые платья из шерсти и бархата.
      К тому времени, когда они поравнялись с Лиссабоном, она уже больше не в силах была все это выносить и потребовала, чтобы Мэтью зашел в порт, чтобы она могла купить какую-нибудь хлопчатую одежду и несколько шляп, защищающих от солнца; это позволило бы ей покидать каюту и находиться на палубе, где ее мог обвевать хоть какой-нибудь ветерок. Войдя в Кадисский залив, Мэтью благоразумно бросил якорь в Фаро - этот порт принадлежал Португалии, а не Испании. К тому же здесь они находились не на виду у Непобедимой армады, но вполне могли бы услышать пушечные выстрелы. И теперь они напряженно прислушивались, пытаясь определить, как действовать дальше.
      Английская эскадра стояла в открытом море, за пределами порта Кадис. Дрейк с Девонпортом понимали, что их единственная надежда - внезапная атака. Одна из принадлежащих Дрейку пинасс была легче и быстроходнее других; они оба решили перейти на ее борт и устроить стремительный разведывательный рейд по гавани Кадиса.
      То, что они обнаружили, оказалось для них приятной неожиданностью. В гавани стояли, почти без всякой охраны, более тридцати галеонов и торговых судов. Разморенные послеполуденной жарой, словно сонные мухи, без видимой цели слонялись по палубам немногочисленные матросы. Изумленные разведчики ломали себе головы в тщетных попытках вспомнить, не приходится ли на этот день у испанцев какой-нибудь религиозный праздник, поскольку было очевидно, что портовый город Кадис вообще никем не охраняется.
      На берегу громоздились готовые к погрузке сотни бочек, изготовленных из выдержанной древесины и скрепленных прочными обручами.
      Эти добротные бочки, куда не могли проникнуть ни влага, ни черви, были заполнены водой, вином, мукой, солониной, фруктами. Насколько могли судить Дрейк с Девонпортом - а глаз у них был наметанный, - большая часть оружия и пороха была уже погружена на корабли, но несколько моряков еще и сейчас переправляли груз этого сорта на один из кораблей под именем "Аргозия". Маленькую пинассу, шедшую вообще без всякого флага, не окликнула даже портовая стража. Дрейк подал знак, что пора возвращаться на "Бонавентуру".
      - Даже если вице-адмирал Бэроу заартачится, мы вдвоем можем взять Кадис, - сказал Дрейк.
      - Если ударим сегодня же, пока они так мило отдыхают.
      - Я готов взять на себя ответственность за действия, предпринятые в интересах Англии, - заявил Дрейк. - Вы слышали вчерашнее дурацкое предложение Бэроу - послать губернатору Кадиса депешу с предложением провести переговоры?
      Девонпорт усмехнулся:
      - Вы намерены обойтись без встречи с вице-адмиралом и не собираетесь поинтересоваться его мнением?
      - Вот именно, - подтвердил Дрейк.
      - Правильно, Фрэнсис. Захотят - поднимут якоря и двинутся за нами следом, не захотят - управимся без них.
      - Я пойду на "Бонавентуре", а вы - на своем "Дерзновенном" у меня в кильватере.
      Выберем какой-нибудь корабль, разнесем его в щепки и посмотрим, что получится.
      - Давайте откроем огонь по "Аргозии".
      Там полно оружия и пороха.
      - Договорились, - спокойно сказал Дрейк.
      ***
      - Мэтью, мы торчим на солнцепеке три дня! Ничего не видим, ничего не слышим, даже ни одного приятного запаха кругом! - Она сморщила нос и обмахнулась веером из соломки. - Вдруг их всех уже взяли в плен? - спросила она, дав волю воображению.
      - Без единого выстрела? - фыркнул он.
      - Откуда ты знаешь, что мы можем что-нибудь услышать с такого расстояния? - упорствовала она. - Давай подойдем поближе!
      Он и сам уже почти решился идти на Кадис, но счел необходимым объяснить:
      - Сабби, ты и представления не имеешь о том, что такое морской бой. Выстрелы из пушек.., от них у тебя из ушей может пойти кровь! Корабельные пушки заряжаются раскаленными докрасна чугунными ядрами, гвоздями, всякими смертоносными железками! В любой момент из-под твоей руки могут быть выбиты перила, или у тебя под ногами разлетится деревянный настил. Когда тебя обстреливают - кажется, будто на тебя сама смерть обрушивается! И еще более страшная судьба тебя ждет, если твое судно враг берет на абордаж. Лучшее, на что ты можешь рассчитывать, - это счищать чужие кишки у себя со шпаги. А ведь возможно и кое-что похуже.
      - Ты просто хочешь запугать меня! - накинулась на него Сабби, хотя сердце у нее стучало молотом от отвратительных картин, которые он ей рисовал - Обо мне можешь не беспокоиться: если я и дальше буду тут болтаться, я умру от тоски, и ты можешь скормить меня рыбам.
      Он отвернулся от нее, чтобы выкрикнуть команду, а потом бросил ей через плечо:
      - Иди-ка лучше вниз.
      Она упрямо вздернула подбородок и закричала:
      - Не может быть и речи! Дай мне подзорную трубу, чтобы я ничего не пропустила!
      ***
      Вице-адмирал Бэроу был возмущен донельзя, увидав, что "Бонавентура", подняв флаг, на всех парусах движется мимо него в Кадисскую гавань. Отчаянными сигналами флагмана пренебрег и "Дерзновенный", устремившийся за первым ослушником. Вице-адмирал обвел взглядом английскую эскадру и глазам своим не поверил: "Золотая Лань" последовала примеру тех двоих!
      Дрейк и Хокхерст расположили свои корабли с левого борта от "Аргозии". Когда они, под реющими на ветру английскими флагами, ворвались в Кадисскую гавань, там началось смятение. Испанских моряков охватила паника: их застигли в такой момент, когда они меньше всего этого ожидали.
      Широко расставив ноги, раздетый до пояса, Хокхерст поднял руку, чтобы подать сигнал своим пушкарям. Его рука резко опустилась вниз, и батареи обеих палуб с правого борта "Дерзновенного" полыхнули огнем.
      Сила отдачи заставила корабль резко накрениться; тем временем команда уже втаскивала пушки внутрь корабля: их надо было снова зарядить, а заряжались они со стороны дула. Воздух наполнился черным дымом и запахом пороха. Вышколенная команда прочищала жерла пушек, устанавливала пороховые заряды, заводила ядра в стволы, возвращала пушку на место - и все это в течение минуты; затем они поворачивали свои потные, покрытые сажей лица к Хокхерсту, выкрикивали:
      "Чисто!" - и, уставившись неотрывным взглядом на его руку, ожидали следующей команды.
      Канонада гремела, Хокхерсту трудно было распознать на слух, где тут пушки кораблей Дрейка, а где - испанские, но внезапно словно трещина разорвала воздух - и здесь уже невозможно было ошибиться: то взрывались бочонки с порохом. Мачты и рангоут "Аргозии" разлетелись на куски. "Аргозия" начала заваливаться на борт, и морская вода хлынула в открытые пушечные порты. Матросы команды запутывались в натянутых над палубами сетках, которые предназначались для защиты от неприятельского абордажа. Крики барахтающихся в сетках и тонущих людей можно было слышать даже на берегу.
      "Аргозия" затонула менее чем за две минуты. И тут произошло нечто невообразимое.
      Когда вице-адмирал Бэроу неохотно двинулся во главе своей флотилии в Кадис, то все увидели, что испанцы капитулируют. Один потопленный корабль и они сдались!
      И тогда закипела работа. Все англичане дружно принялись за дело: любые разногласия были временно позабыты. Все молчаливо признавали лидерство Дрейка в этой экспедиции, и моряки - все до единого! - выполняли его распоряжения. Немногочисленным испанским матросам, которым выпало такое везенье - оказаться в этот день в гавани, - было разрешено беспрепятственно покинуть свои суда, затем англичане аккуратно и с толком сняли с обезлюдевших кораблей полезные грузы и перетащили их на борт своих галеонов.
      ***
      Появление Мэтью на палубе "Дерзновенного" оказалось полнейшей неожиданностью для Хока. Мэтью весело приветствовал старшего брата, но время для родственных бесед было неподходящее.
      - Какого дьявола ты здесь делаешь?
      Впрочем, не имеет значения.., мы перетаскиваем грузы с этих кораблей. Бери все, что не приколочено намертво, - оружие, провиант, одежду, седла, сбрую, палатки, вино. Весь фокус в том, чтобы устроить тут хорошую преисподнюю, прежде чем набегут подкрепления из Севильи.
      Завершив погрузку, суда покидали Кадисскую гавань и брали курс на Англию. Дрейк и Хокхерст открыли огонь по уже пустым корпусам, предоставив им возможность покачаться на приливной волне. Всего ими было выведено из строя тридцать три испанских корабля.
      Сабби стояла у поручней "Розы Девона", завороженная зрелищем горящих испанских галеонов, которые освещали темнеющее небо, окрашивая его цветами пламени. Ужас от зрелища тонущей "Аргозии", несомненно, должен был преследовать ее до конца жизни, однако другие события этого дня, свидетельницей которых она стала, удерживали ее у поручней как прикованную. Лицо у нее почернело от порохового дыма, а пролитые слезы прочертили на нем светлые дорожки. От этого многочасового стояния у нее все болело, и в конце концов она оторвалась от поручней и собралась спуститься в каюту. В этот момент взгляд Хока случайно упал на нее, и, хотя "Дерзновенного" отделяли от "Розы Девона" добрых две сотни ярдов, ошибиться он не мог. С исказившимся лицом он спустил на воду маленькую шлюпку, сам сел на весла и направился к кораблю брата. Он взлетел на борт, словно ангел мести, черный от пота и сажи. Он не произнес ни слова, боясь, что скажет что-то недозволенное.
      Вместо этого он крупными шагами приблизился к брату и одним ударом заставил того растянуться на палубе во весь рост. Команда затаила дыхание. Матросы были всецело преданы своему капитану и искрошили бы в куски любого другого человека, который вздумал бы подняться на борт и накинуться на Мэтью, - но на этот раз они предпочли не вмешиваться.
      Дело касалось двух Хокхерстов.
      Останавливаться Хок не стал. Тем же быстрым шагом он устремился к каюте и рывком открыл дверь. Сабби только что вымыла лицо и теперь стояла в белых панталончиках и в крошечной белой манишке, едва прикрывающей грудь. На Хока было страшно смотреть, и у Сабби затряслись поджилки.
      Без единого слова он подхватил ее на руки, перекинул через плечо - так грузчики закидывают себе на спину мешки с товаром - и поднялся на палубу. Она молотила его кулаками по спине и отчаянно брыкалась, но он, не обращая на это ни малейшего внимания, перешагнул через борт и без всяких церемоний сбросил ее на дно гребной шлюпки.
      Она была испугана настолько, что не смела даже рта раскрыть. От его хороших манер не осталось даже видимости. Хок превратился в дикого зверя. Шлюпка ткнулась носом в борт "Дерзновенного" с такой силой, что Сабби от толчка упала на спину, и ноги у нее задрались в воздух. Он снова взвалил ее к себе на плечо и начал подниматься по веревочному трапу.
      Моряков весьма развлекло неожиданное представление; с веселыми ухмылками и одобрительными возгласами они потянулись через борт, чтобы втащить ее на палубу; но, когда они выпустили ее из рук, она не устояла на ногах и упала ничком, смертельно оскорбленная столь грубым обращением. Ее белые панталоны, перемазанные сажей с одежды Хока, возможно и выглядели презабавно, но одного взгляда капитана оказалось достаточно, чтобы прекратить дружное ржание команды.
      А сам он опять закинул ее на плечо, умудрившись на этот раз двинуть ей в солнечное сплетение. Открыв дверь своей каюты и швырнув Сабби на койку, он откинул крышку дубового сундука и вытащил оттуда короткий тяжелый кнут. Не отрывая взгляда от ее лица, он хлестнул кнутом по ладони своей левой руки и раз десять повторил это угрожающее движение.
      - Ты не посмеешь, - прошептала она.
      - Я намерен задать тебе хорошую трепку!
      В жизни не встречал второй такой строптивицы, как ты! Все самые гнусные свойства, которые водятся за ирландцами, - у тебя в полном наборе!
      - А у тебя - нет?
      Он не поверил своим ушам.
      - Ты еще смеешь задирать меня после всех моих предупреждений! Ты все время так и напрашивалась на хороший урок.., чертовски полезный урок! И, по-моему, сейчас самая пора тебе этот урок преподать!
      - Ты, грубое животное! Драчун и невежа...
      Не смей махать передо мной этой штукой! - прошипела она.
      - Ты лучше помолись, чтобы я продолжал махать "этой штукой", потому что, когда я кончу махать, я пущу ее в дело!
      Глаза у нее сузились, как у кошки.
      - Если ты только дотронешься до меня, Шейн Хокхерст-О'Нил.., клянусь, я жестоко отомщу!.. Настанет день, когда кнут будет у меня в руке!
      Он резко хлестнул по сундуку, стоявшему рядом с койкой, так что наконечник кнута коснулся бедра Сабби. В угаре черной ярости он разломал кнутовище пополам и с омерзением отбросил от себя обломки. Шейн поспешил выйти, пока самообладание не покинуло его, и запер за собой дверь. А Сабби, перепуганная и униженная, разразилась слезами.
      Она сидела, подтянув колени к подбородку, всхлипывала и раскачивалась из стороны в сторону. День оказался для нее слишком тяжелым, и необходимо было как следует выплакаться. В полном изнеможении она заснула, даже не помывшись.
      На следующее утро она проснулась рано, и ей потребовалось несколько мгновений, чтобы сообразить, где она находится. Когда же нахлынули воспоминания о том, как вчера обошелся с ней Шейн, сердце у нее ушло в пятки.
      Он был в бешенстве, и еще долго будет в бешенстве, если она хоть сколько-нибудь верно судит о нем. В любой момент он может ворваться сюда, а когда придет - наверняка обрушит на нее какие-то кары. Вероятнее всего поколотит. Может быть, даже объявит, что порывает всякие отношения с ней, прикажет забирать вещички с Темз-Вью и проваливать на все четыре стороны, когда они вернутся в Лондон. Положение ее было самым жалким.
      Никто даже не принес ей завтрак и не поинтересовался, не требуется ли ей что-нибудь.
      Она открыла люки двух окон каюты и всей грудью вдохнула морской воздух. Он не был ни прохладным, ни освежающим, и это напомнило ей, что вскоре им опять предстоит переход через Бискайский залив, а это означает для нее неизбежность морской болезни. Ей стало до того жалко себя, что слезы опять потекли по щекам.
      Прошло немало времени, прежде чем она посмотрелась в зеркало, и собственный вид ужаснул ее настолько, что даже побудил к действию. Она сняла перепачканные панталоны и налила воды, чтобы помыться с головы до ног. Она обыскала гардероб Шейна в поисках хоть какой-нибудь одежды, которую могла бы у него позаимствовать. Единственным видом одежды, которая была достаточно легкой и в то же время позволяла прикрыть наготу, оказались его рубашки. Она выбрала рубашку из белого батиста с нарядными оборками и закатала рукава до локтей. Затем покопалась в ящиках, пока не обнаружила щетку и гребень; вооружившись этими инструментами, она принялась приводить в порядок непокорную массу всклокоченных медных прядей.
      Когда наступил полдень, а в дверь каюты так никто и не заглянул, ее жажда деятельности начала понемногу испаряться. Прошло два часа; ее стала разбирать досада, а потом и злость. И разве можно было не вознегодовать, если ее так возмутительно бросили без всякого внимания? Она бы предпочла бурную стычку, в которой ей пришлось бы уклоняться от его ударов, а ему уклоняться от предметов, которые она запускала бы ему в голову.
      Она знала, что и капитан, и команда непременно будут праздновать великую победу над испанским флотом, и на всем корабле не нашлось ни одной живой души, которая хотя бы вспомнила о ней.
      Дело уже шло к вечеру, когда быстроногий юнга-вестовой постучался в дверь: он принес ей холодный напиток из лайма.
      - Спасибо - скромно поблагодарила она. - А что, капитан намерен держать меня взаперти, пока мы не доберемся до Англии?
      Юнга чувствовал себя явно неловко.
      - Он ужас как зол, мэм. На вашем месте я бы радовался, что он к вам близко не подходит! Питье-то вам Барон послал, и еще он коку записку написал, чтоб вам приготовили поднос с ужином и вина чуток.
      Паренек отдал честь и собрался было покинуть каюту, но тут Сабби схватила его за руку.
      - Стой! - закричала она, взбешенная оттого, что Шейн и не думает к ней заходить.
      Сейчас же, немедленно нужно что-то предпринять, иначе какая из нее леди Девонпорт! Схватив свои белые панталоны, она сунула их в руки сконфуженного юнца. - Вот! Нацепи это на флагшток. Твой капитан, возможно, и заставил сдаться испанцев, но меня он пока сдаться не заставил! Если у тебя кишка тонка, попроси Барона сделать это.., для меня.
      Юнга ухмыльнулся и покраснел:
      - Сам сделаю. Когда никто не увидит.
      ***
      Хок никак не мог взять в толк, что это так развеселило его команду. Матросы фыркали в ладони, пытаясь сдержать смех, и каждый раз, когда кто-нибудь взглядывал в его сторону, у закаленных моряков улыбка растягивала рот до ушей. Наконец он заметил, как один из них указал на что-то пальцем, а двое других просто надрывались от хохота, причем явно на его счет. Он поднял взгляд - и лишился дара речи, когда увидел, что именно развевается на флагштоке бизани. Предмет выглядел подозрительно похожим на перемазанные панталончики Сабби! Она бросала ему вызов, и невозможно было выразить это более красноречиво.
      С минуту он недоверчиво взирал на это явление, а потом поймал себя на том, что улыбается сам. Кончилось тем, что громовые раскаты его неудержимого хохота разнеслись по всему кораблю. Насмеявшись вдоволь, он ринулся к каюте и резко распахнул дверь. Она слышала его приближающиеся шаги и, когда он появился на пороге, уже стояла подбоченившись, не зная, чего ждать, но готовая ко всему.
      Он осведомился самым официальным тоном:
      - Вы вывесили белый флаг, мадам, в знак признания своего поражения?
      - Поражения? - гневно возопила она. - Никогда! Имя вашего корабля "Дерзновенный"... По-видимому, сэр, вы так назвали его в мою честь!
      Она уселась в его капитанское кресло и, пока он таращил на нее глаза, подчеркнуто напоказ подняла одну голую ногу и перекинула ее через подлокотник. Кроме тонкой батистовой рубашки на ней не было ничего, и стоило ей небрежно покачать ногой, как он каждый раз видел медные густые завитки.
      Он радостно засмеялся:
      - Сабби Уайлд, ты самая дьявольская из всех дьяволиц!
      Он сделал лишь один широкий шаг к ней, как она остановила его повелительным жестом высоко поднятой руки и зеленым огнем, вспыхнувшим в глазах.
      - Не рассчитывайте, сэр, что вам удастся получить меня так же легко, как вы получили Кадис. Не надейтесь, что вам будет позволено таскать меня с корабля на корабль, словно мешок с репой, пренебрегать мною и морить меня голодом, а потом вламываться сюда и давать волю своей похоти!
      Он знал, что может взять эту крепость силой. Знал и то, что она заслуживает лучшего обращения. Придется прибегнуть к более осторожным методам осады, но и награда будет куда более драгоценной. Грозный капитан отвесил ей галантный поклон, и в глазах у него не осталось ни тени насмешки. Он церемонно произнес:
      - Сабби, не окажете ли вы мне честь пообедать о мной? Я намерен отпраздновать нашу победу и хотел бы отпраздновать ее вместе с вами.
      Столь же благовоспитанно она наклонила голову и ответила:
      - Ничего не могло бы быть для меня приятнее, лорд Девонпорт. Только, увы, мне не во что переодеться к обеду.
      Он подошел к сундуку в углу каюты и поднял крышку.
      - Здесь есть разные материи. Приношу извинения, Сабби: платьев я для тебя припасти не догадался.
      Он вынул из шкафа одежду для себя и, перекинув эти вещи через руку, удалился со словами:
      - Обед будет подан, когда пробьет шесть склянок.
      Она обследовала все содержимое сундука, где хранились дорогие изысканные ткани разнообразных цветов и оттенков, и ей грозила опасность разорваться на части - так трудно было остановиться на чем-то одном. Наконец она выбрала почти прозрачную ткань с золотыми и бирюзовыми полосками. Она отрезала квадратный кусок - чуть больше ярда в ширину и в длину, - обернула его вокруг себя и завязала узлом на одном плече. Каждому, кто поглядел бы на нее справа, она казалась полностью одетой, а поглядевший слева сразу бы понял, что платье открыто от плеча до лодыжки и что, кроме этого импровизированного платья, никакой другой одежды на ней нет.
      В дверь постучали, и появился Барон, который молча и проворно установил изящный столик, накрыл его белой скатертью из камчатого полотна и выложил такие же салфетки.
      Затем на столе появились серебряные вилки и ножи тонкой итальянской работы, тяжелые золотые тарелки с рельефным изображением дракона в центре каждой из них, а также бокалы из венецианского хрусталя на резных ножках из золота и нефрита. Барон всегда обращался с ней самым уважительным образом, но в этот вечер его взгляды выражали столь глубокое почтение, что Сабби невольно призадумалась: не сказала ли ему Джорджиана, что он имеет дело с леди Девонпорт. У нее не было времени докопаться до истины, ибо пробило шесть склянок и в дверном проеме появился Шейн. Он явно намеревался строго придерживаться этикета: постучал и дождался, пока она пригласит его войти. На нем был тропический костюм из светлого полотна, на фоне которого особенно бросался в глаза его загар. Он взял ее руку и поднес к губам, и только потом позволил себе обжечь ее пристальным взглядом внимательных синих глаз. Медленная одобрительная улыбка смягчила контуры его твердого рта, и на темном загорелом лице сверкнули белые зубы.
      У Сабби сердце перевернулось в груди. Как он был сейчас прекрасен! Львиная грива свободно спадала на плечи; концы волос, выгоревшие на солнце, отливали темным золотом.
      Его окружал такой ореол мужественности, что Сабби почувствовала, как у нее подгибаются коленки.
      Вернулся Барон. Он принес горячие блюда под крышками и большую многоярусную вазу с фруктами; некоторые из них были незнакомы Сабби. Когда Барон удалился, оставив их наедине, Шейн подал ей кресло и тихо проговорил:
      - Ты самая прелестная женщина из всех, кто когда-либо оказывал честь моему столу.
      Сабби грациозно уселась в кресло и скромно расправила складки своего наряда таким образом, чтобы по возможности скрыть наготу, а не выставлять ее напоказ.
      - Что-то удивительно вкусно пахнет, хотя я никак не могу понять, что именно, - сообщила она с воодушевлением.
      - За наш сегодняшний ужин надо поблагодарить испанцев. - Он поднял с супницы тяжелую крышку. - Это пайелла, знаменитое испанское блюдо. Ее готовят из кусочков куриного мяса и очищенных креветок, добавляют чеснок и испанский шафран, и все это выкладывается поверх горки риса с перцем.
      Он налил в бокалы светлого шабли и положил на тарелку Сабби солидную порцию ароматной пайеллы.
      - А это что? - указала она на другое блюдо.
      - Артишоки с начинкой из спелых оливок.
      Ты отламываешь листок и обмакиваешь его в растопленное масло, вот так. - Он не мог не улыбаться при виде того, с каким живейшим интересом она пробовала каждое блюдо. - Как и большинство заморских кушаний, это - на любителя. К нему надо привыкнуть. Я замечал, что англичане слишком склонны воротить нос от всего, что для них необычно. А по-моему, правильно говорят: разнообразие придает жизни остроту...
      - В самом деле, милорд? - уточнила она, сверкнув глазами мгновенно насторожившись: нет ли в его словах второго, скрытого смысла?
      - Однако существуют и такие лакомства, которых, раз отведав, уже никогда не забудешь, - добавил он.
      Она покраснела и опустила ресницы.
      - А эти фрукты.., как называются? - спросила она.
      Ей уже тоже стало труднее говорить и даже дышать - сейчас, когда она пыталась как-то умерить жар, загорающийся в глубине его глаз.