Она понимала, что не сможет и дальше морочить ему голову. Время для уловок прошло. Когда танец кончился, он, с алчным блеском в глазах, сказал:
      - Можешь пока подумать, чем бы таким необыкновенным мы могли бы заняться в постели.
      Он вышел из толпы танцующих и покинул зал, даже не оглянувшись.
      Через несколько минут после полуночи Сабби пересекала площадку перед дворцом.
      Сентябрь кончался, но ночь была теплой. Серая кошка перебежала ей дорогу; от реки еще доносились какие-то звуки. Внезапно она увидела темную фигуру всадника. Он направил коня прямо к ней, и в первое мгновение это ее испугало, когда он придвинулся вплотную и протянул сильную руку, чтобы поднять ее в седло, она увидела его лицо.
      Он втянул ее к себе под плащ, и она с изумлением ощутила прикосновение его горячей обнаженной груди.
      - Вы без камзола.., и даже без рубашки, - выдохнула она.
      - Да. Я однажды собственными глазами видел, как это на тебя действует, и хочу увидеть снова.
      Ее руки скользнули по его литому торсу и обвили могучую шею.
      - Ты безумец! - прошептала она.
      - Вот-вот, и ты - причина моего безумия.
      Она с трудом скрывала воодушевление.
      В этом было нечто захватывающее - улизнуть из дворца в столь поздний час, когда всем добропорядочным людям полагается спать и видеть сны. Риск и опасность будоражили сердце. Если королева узнает о подобной авантюре - их ждет наказание и отлучение от двора.
      Он привлек ее к себе, поцеловал требовательно и пылко, а потом дал шпоры коню, и они пустились вдоль реки по залитой лунным светом дороге к его дому. Там он спешился, снял Сабби с седла и на руках внес в дом, а потом по лестнице в свою спальню.
      Он сбросил плащ, открыв взгляду широкий разворот плеч и рельефно выступающие мускулы. Непокорная темная грива рассыпалась по плечам, и белые зубы блеснули на загорелом лице, когда он улыбнулся своей хищной улыбкой. Черные бриджи облегали его бедра так плотно, словно были отлиты вместе с ними. Светло-зеленые глаза ночной гостьи восторженно следили за каждым его движением: сейчас его телом владела лишь страсть - необузданное влечение к ней, и это она видела совершенно ясно. На ней было надето ее кремовое свадебное платье с глубоким вырезом.
      Дразнящим прикосновением пальца он обвел высокий изгиб ее груди, а потом наклонился, чтобы поцелуями воздать должное каждому склону этих восхитительных холмиков. Его губы поднялись выше; пламенные поцелуи ложились вдоль невидимой дорожки - к шее и к уху. Кончиком языка он коснулся мочки уха и прошептал:
      - Ты придумала что-нибудь новенькое, чем мы могли бы заняться в постели?
      - Да.., давай поедим в постели. Я ужасно голодна, а ты?
      - Просто умираю от голода.., но мне нужна не еда.
      - Ну пожалуйста, - попросила она. - Если уж мне суждено проводить здесь много времени.., ты не разрешишь мне позвать кого-нибудь из прислуги и послать за едой?
      - Сейчас? Посреди ночи? - спросил он, не веря собственным ушам.
      - Ты же сам сказал, что хочешь чего-нибудь особенного.., необычного...
      - Ты в самом деле настолько невинна? - Он удивленно покачал головой. Ну, знаешь ли, надо еще посмотреть, будет ли от тебя в постели хоть какой-нибудь прок.
      - Не смейся надо мной!
      Она обиженно выпятила губку, которую он незамедлительно поцеловал, а затем широким жестом обвел комнату.
      - Ты здесь госпожа. Делай все, что пожелаешь.
      Она потянула за шнурок звонка, а Шейн встал позади нее, чтобы расстегнуть платье у нее на спине.
      - Что ты делаешь! - воскликнула она, когда он положил руки на ее груди. - Слуга увидит!
      - Ну и что? Им надо к этому привыкнуть.
      Ты так не считаешь?
      Он вынул шпильки из ее прически, и тяжелая шелковистая масса упала поверх его подставленных рук. Это заставило его вздрогнуть от предвкушения.
      Раздался деликатный стук в дверь, и Сабби откликнулась:
      - Войдите!
      Дверь открылась, и на пороге появился мужчина средних лет. С самым бесстрастным выражением на лице он произнес:
      - Да, милорд?
      Глаза Шейна бессовестно блеснули:
      - Мэйсон, это госпожа Сабби Уайлд. Она будет проводить с нами очень много времени.
      Я думаю, она хочет начать знакомство именно с вас.
      Мэйсон не выразил ни малейшего удивления. Даже бровью не повел. Его давно перестали удивлять причуды хозяина.
      Сабби метнула на Шейна уничижительный взгляд, протянула руку и спросила:
      - Мэйсон - это фамилия. А как ваше имя?
      На этот раз он все-таки удивился:
      - Имя?.. Меня зовут Чарлз, миледи.
      Она понимала, что это всего лишь дань вежливости, но он был первым, кто в обращении к ней правильно назвал ее титул, и это доставило ей скрытое, но несомненное удовольствие.
      - Отлично, Чарлз. Мне очень хочется чего-нибудь вкусного. Что там хранится в кладовых у Бога Морей? Амброзия?
      Его губы слегка изогнулись.
      - Нет, миледи, но, может быть, вы позволите предложить вам черную смородину со сливками?
      - О да, пожалуйста. Две миски. Мы собираемся поесть в постели.
      Она подмигнула ему, и слуга понял, что молодого Хокхерста кто-то сможет наконец прибрать к рукам.
      - Ей-богу, ну и наглая же ты штучка, - высказался Шейн, когда ему удалось довести до конца трудную работу - снять с нее платье.
      - А минуту назад я была невинной овечкой.
      - Возможно, ты и то и другое одновременно.
      Он развязал ленточки ее нижних юбок, и когда они упали на пол, она осталась в коротенькой подкорсетной манишке, панталончиках и чулках.
      - Мое белье, милорд, слишком неказисто для метрессы, но вам будет приятно узнать, что я уже заказала несколько дюжин самых скандальных вещичек, какие только можно вообразить. Портниха Пенелопы Рич - и та была шокирована, когда я объяснила ей, какие фасоны придумала!
      - Твои неказистые штанишки очаровательны.
      Он поцеловал ее в нос, а затем налил по стакану сака - сухого шерри, смешанного с барбадосским сахаром и специями. В дверь снова тихо постучали, и она умоляюще взглянула на Шейна. Он злорадно покачал головой:
      - Э нет, это уж твоя забота - впустить его и принять заказанный десерт.
      Сабби собралась с духом, храбро прошествовала к дверям в своих панталончиках и приняла от Мэйсона серебряный поднос. Она закрыла дверь задом, но Шейн мгновенно перехватил у нее поднос.
      - Сначала мы разденемся, потом заберемся в постель, а уж потом поедим! - Он чувствовал, что от вожделения готов разорваться на части. - Сердце мое, твой рот создан для поцелуев, а вовсе не для смородины со сливками!
      Он прижался губами к губам Сабби, а потом наклонился ниже, чтобы целовать ее в шею. Его пальцы прошлись вдоль верхнего края манишки, а потом нырнули в долину между поднявшимися, налитыми грудями.
      - У тебя есть кое-что послаще, чем смородина, - бормотал он. - Твои груди - как спелые медовые дыньки с твердыми ягодками на концах.
      Он медленно снял с нее манишку и, приняв в сильные ладони освободившиеся груди, поднес их к своим губам, словно изысканное лакомство, которое ему предстояло отведать.
      - Сабби, ты так хороша.., это просто грешно - быть такой прекрасной... - шептал он между поцелуями.
      Он мягко опустил ее спиной на кровать, чтобы снять с нее чулки. Ни один дюйм шелковистой плоти, открывающейся взгляду, не остался обойденным поцелуями. Он заставлял Сабби ощутить красоту каждой клеточки ее тела - от лодыжек до ушей; последними были сняты панталончики, и все это время он не скупился на ласковые слова и нежные прозвища. Он хотел, чтобы часы близости длились как можно дольше, даруя каждому из них полное и глубокое наслаждение.
      Скинув бриджи, он встал перед ней. Их глаза уже начали любовную игру. И, лаская ее взглядом, он чувствовал, как разгорается жар у него в крови и как наливаются его чресла нестерпимо-сладостной мукой.
      Но и в ее глазах он читал восторг и восхищение. Она без стеснения разглядывала его.
      Вот ее взор задержался на его губах, потом на плечах... На руках. На животе. И наконец ее взгляд устремился туда, где победоносно вздымалось могучее мужское копье.
      В этот момент она подумала, что нет и не было на земле другого такого великолепного мужчины. Ничего нет удивительного в том, что королева называла его своим Богом Морей. У Сабби просто в голове не укладывалось, что именно ей выпало столь невероятное счастье - стать женой такого убийственно-красивого мужчины. Да, он распутник, мерзавец, совратитель.., но, силы небесные, он - мужчина! С головы до пят мужчина! Она никогда ничего подобного не испытывала и даже не подозревала, что способна на такие чувства.
      И он не сделает с ней ничего дурного или нечестивого - в этом она не сомневалась.
      И еще она понимала: если она сейчас хоть краешком глаза увидит дракона - она просто рухнет на тело мужа и станет его целовать.
      Она потянулась к мискам со смородиной и, когда Шейн передал ей поднос, пристроила между ними этот "столовый прибор", как бы воздвигнув барьер на пути мужского вожделения. Сама она уселась на кровати, скрестив ноги по-турецки. Медно-рыжеватые волосы в беспорядке рассыпались вокруг нее. В его глазах ее красота была несравненной. Шейн лежал на боку, подперев голову рукой, и зачарованно наблюдал за Сабби. Он считал ее несравненной красавицей. У него вырывался непроизвольный стон каждый раз, когда она розовым язычком слизывала сливки с ягоды.
      Кончив есть, она начала кормить его, и стоило ей поднести ягоду к его губам, как он немедленно предпринимал попытку захватить ртом вместе с ягодой и пальцы Сабби.
      Наконец он поставил поднос на пол.
      - Иди ко мне, милая.
      Он встал над ней на колени и протянул руки к ее груди: совершенное тело притягивало его, словно магнит, и лицо у него застыло от страсти. Едва он прикоснулся к ней, как она превратилась в огонь, в расплавленную лаву. Казалось, даже кости ее тают, словно воск. Он уткнулся головой в ее грудь. Руки Сабби блуждали по его телу, и все, что она осязала, воспламеняло ее: его непомерная сила, его широкие плечи, крепкие бедра. Ей хотелось касаться его еще и еще. Ее пальцы пробирались через густую поросль волос, покрывающих его мускулистый торс. Кончиками пальцев она дотронулась до его сосков, а потом прижала ладони к мощной шее.
      Ее губы, казалось, расплющились под стремительным натиском его губ, и она с готовностью раскрылась, словно он научил ее этому, - раскрылась навстречу его поцелуям. Но его рот не задержался у ее губ, а, оторвавшись от них, двинулся вниз, к ее животу и еще ниже.
      Она чувствовала силу его рук, она чувствовала, как они напрягались, сжимая ее стан. Его рот жадно приникал к ее плоти, словно впитывая несравненную красоту. И вот он оказался еще ниже, достиг треугольничка медно-рыжих завитков - и Сабби ахнула, потрясенная собственным бесстыдством: она не хотела, чтобы он остановился.
      Его руки сомкнулись у нее ниже спины, мягко, но неодолимо вынуждая ее податься навстречу его поцелуям. Она чувствовала, как играет его язык с расцветающим бутоном ее желания; потом он приступил к обследованиям мягких местечек ее лона. Пальцами он раскрыл нежные створки, и она задрожала, когда туда ворвался его немилосердный язык. Она заметалась и не могла удержаться от стонов, когда волны неизведанного, немыслимого наслаждения начали прокатываться по всему ее телу.
      Она хотела, чтобы так было еще и еще, снова и снова, и только стонами и вскриками могла выразить эту жажду - и он давал ей все, о чем она просила. Пальцами она впилась в его плечи, а потом вцепилась в густую шевелюру, прижимая его голову к средоточию своего вулканического наслаждения. Она металась и распластывалась, с наслаждением принимая его искусные ласки. Но потом он провел ладонями вверх по ее животу - к розовым торчащим бутонам; он начал гладить их и стискивать - и тогда она выгнулась и закричала, потому что достигла вершины, и ей почудилось, что она рассыпается миллионом дробящихся искр. Он еще раз обвел языком заветную нежную плоть и только после этого отодвинул голову от ее лона и, обняв, прижал Сабби к себе, чтобы ощутить последнее содрогание ее щедрого отклика на его близость.
      Она провела пальцами по царапинам, которые оставили на его бронзовых плечах ее ногти.
      - Моя маленькая дикая кошка, - хрипло проговорил он.
      Его тело вызвало в ней жгучее любопытство. Она воочию видела, как пульсирует - в такт с сердцебиением - напружиненный мужской ствол. Прикоснувшись к нему, она поразилась, что он тверд, как мрамор. Только сейчас она почувствовала, что теряет уверенность.
      - Ты такой.., огромный, - выдохнула она, сознавая, что теперь уже совсем скоро он окажется сверху и войдет в нее.
      Он обнял ее и пообещал:
      - Милая, если тебе будет очень больно, я остановлюсь. В первый раз это и в самом деле может быть больно, поэтому сначала я любил тебя по-другому. Я уверен, что сейчас ты готова стать моей. Попытайся расслабиться и прими меня. Нам незачем спешить, моя хорошая, - сказал он, приблизив к ее губам свои, и она почувствовала, что могла бы умереть от его поцелуев.
      В дверь постучали - резко и требовательно. Шейн понимал, что срочными вызовами пренебрегать нельзя. Пробормотав проклятие, он соскользнул с кровати и открыл дверь. Барон вручил ему записку, которую Шейн поднес к свечам, чтобы прочитать. На этот раз у него вырвалось ругательство, куда более непристойное. Он запустил пальцы в свою темную шевелюру, спокойно кивнул Барону и закрыл тяжелую дверь. Вернувшись к кровати, он крепко обнял Сабби:
      - Любовь моя, прости меня за то, что я должен сделать. Мне не следовало бы сейчас покидать тебя ни по какой причине.., кроме этой, единственной. Я знаю, мне нечего надеяться, что ты поймешь: есть так много вещей, о которых я не могу тебе рассказать. Жизни одного человека.., грозит серьезная опасность.
      - Это вызов от королевы? - ревниво спросила она.
      - Милая моя, я клянусь, что ни за что не покинул бы нашу постель ради этой царственной шлюхи. Постарайся поспать хоть немного. - Он заботливо укрыл ее одеялом. - Возможно, меня не будет несколько дней.
      - Завтра мне придется вернуться ко двору, но я хотела бы принести сюда кое-что из моих вещей.., если можно.
      - Сабби, дорогая, теперь это наш дом.
      Приходи и уходи, когда пожелаешь. - Он наклонился, чтобы в последний раз поцеловать ее. - Я чувствую себя последним негодяем из-за того, что оставляю тебя в такую минуту, но клянусь, что сумею загладить свою вину, пообещал он.
      Сабби в молчании наблюдала, как он одевался во все черное, как увешивал себя оружием: шпагой, кинжалами и пистолетами; потом все это скрыл длинный черный плащ. Мыслями Шейн был уже не с ней, а где-то бесконечно далеко. У него была некая тайна, скрытая жизнь, которая поглощала его целиком. Неведомо почему Сабби прониклась уверенностью: узнав об этом, она получила в руки средство, которое когда-нибудь поможет ей его погубить. Она не стала размышлять об опасностях, которые его подстерегали; скорее завидовала приключению, ради которого Шейн с Бароном сейчас мчались куда-то в ночной тьме.
      Глава 10
      В послании, переданном Шейну Хокхерсту, говорилось, что О'Нила со дня на день собираются взять под стражу и препроводить в Дублинский замок для допроса. И Шейну и Барону было хорошо известно, как содержатся заключенные в дублинской темнице и каким незаконным, ужасным пыткам они подвергаются. Дыба и кнут, которые были в ходу у Уолсингэма, казались пустяком по сравнению с "испанским креслом", тисками под названием "дочка мусорщика" и железными сапогами с кипящим маслом внутри.
      Бэйдженол, наместник королевы в Ирландии, был вполне способен прикончить О'Нила, если бы тот попался ему в лапы, поскольку твердо придерживался убеждения, что Ирландия станет смирной, как овечка, если обезглавить всех ирландских лордов подряд, без разбора.
      Шейн считал, что у его отца остается лишь одна возможность спастись: явиться в Англию.
      Если О'Нил сумеет предстать перед самой королевой и ответить на все обвинения, выдвинутые против него, то, возможно, ему удастся оправдаться. Он обладал таким умением располагать к себе людей и таким даром убеждения, что, наверное, мог бы при случае уговорить рыбку выпрыгнуть из воды прямо к нему в кадку. Женщины в его руках таяли как воск, а королева была женщина до мозга костей.
      Принимая все меры предосторожности, чтобы этой ночью никто не мог проследить их путь, они мчались на север, в Ливерпуль, сделав краткую остановку только в Бирмингеме, чтобы сменить лошадей. Хок специально содержал такие поставы для подобных случаев, когда промедление может стоить жизни. На борту "Ливерпуль Леди" они пересекли Ирландское море и бросили якорь в укромной гавани Карлингфорд-Лок близ Ньюри. Перед тем как сойти на берег, Шейн твердо взглянул в глаза Барону и сказал:
      - Я хочу, чтобы ты остался на борту. Ступить на землю Ирландии слишком опасно для тебя. Твой смертный приговор остается в силе, и оба мы знаем, что нельзя доверять ни одному из кланов. Найдутся такие, что выдадут тебя просто ради удовольствия, но большинство сделает это ради награды.
      Глаза Барона были полны страдания, но через несколько секунд он кивнул в знак согласия, заставив себя совладать с отчаянным стремлением вернуться в страну, где была предательски перебита вся его семья. Он был вождем клана и мятежником; когда его сородичи сложили оружие, согласившись на безоговорочную капитуляцию, англичане учинили жестокую резню, перебив поголовно всех, не щадя ни женщин, ни малых младенцев; дома, амбары и хижины селений, которыми он правил, англичане сожгли дотла. В живых остался только он, но его заочно приговорили к смерти и назначили награду за его поимку, поскольку он выпустил кишки английскому офицеру, убившему его жену и детей.
      В сопровождении двух ражих парней из команды "Ливерпуль Леди" Шейн вихрем мчался к замку Дунганнон. Поскольку он начал действовать не теряя ни минуты, он прибыл в Ирландию раньше, чем Бэйдженол получил письменный королевский указ. Поторапливать О'Нила не пришлось. Он был готов ринуться в личные покои королевы немедленно по прибытии в Лондон, но, пока они шли через Ирландское море, Шейн сумел убедить отца, что нужно действовать более хладнокровно и рассудительно. О'Нилу следовало затаиться, чтобы ни одна душа не узнала, где он, пока Шейн не увидится с королевой и не разберется, куда ветер дует.
      ***
      Наутро, когда Сабби вернулась во дворец, Кейт сообщила ей, что ровно через неделю всем предписано перебраться в Виндзор, так чтобы в день своего рождения королева могла насладиться охотой.
      Кейт вздохнула:
      - Только мы успели здесь навести порядок, а теперь придется начинать все сначала!
      - А сколько же, по-вашему, у королевы платьев? - спросила Сабби.
      - Ох, больше тысячи. Вот давай посчитаем. Должно быть, здесь около трехсот, и в Виндзоре столько же. В Уайтхолле, как мне кажется, около двухсот костюмов для больших государственных выходов - в парламент и прочее в том же роде. Ну и еще больше двухсот - в Хэмптон-Корте.
      Сабби тут же решила удвоить количество платьев, заказанных ею у нескольких мастериц. Она съездила в Лондон и накупила всего - от вееров до пряжек на туфли, от кружевных воротничков до пышных юбок на каркасах. Она запаслась неимоверным количеством кусков туалетного мыла и эссенцией для ванны - и все это с ароматом миндаля, гвоздики или розового масла. Не забыты были и косметические средства - рисовая пудра, румяна и помада для губ.
      Сабби, Анна Васавур, Филадельфия Кэри и две сестры Эссекса - Дороти Деверо и Пенелопа Рич - завели обыкновение выезжать вместе. Все пятеро были хороши собой и не затмевали друг друга, поскольку различались по типу красоты, а вместе составляли эффектное зрелище. Сабби, Анна и Филадельфия использовали каждую возможность, чтобы проводить время вне дворца, наслаждаясь пикантным обществом сестер Эссекса.
      Они объезжали лавки торговцев, пили чай, гадали на картах, посмотрели медвежью травлю на задворках Театра Розы и наконец, после подобающего хихиканья, колебаний и жеманных ужимок, приняли предложение Пенелопы провести вечерок в борделе, где им предоставят возможность созерцать "акт соития", или даже два таких "акта". Пенелопа уже бывала там вместе с Эссексом и заверила подруг, что это веселое и поучительное зрелище, которое они не скоро забудут. Сабби не колебалась ни секунды. Таинство пола вызывало в ней жгучее любопытство, и она считала необходимым как можно больше узнать о том, что происходит между мужчиной и женщиной.
      После часов, проведенных с Шейном, у нее словно сорвали с глаз повязку. Она узнала о существовании дотоле неведомых ей телесных потребностей; то, что он делал с ней, заставляло ее содрогаться и приводило в исступление, но она хотела знать больше, гораздо больше. Если она надеется стать образцовой любовницей, настоящей метрессой, ей придется научиться всему, что доставляет мужчине наслаждение, заставляет его содрогаться и его доводит до безумия. Она хотела узнать все хитрости, которые помогли бы ей привязать его к себе - душой и телом.
      В последний момент Филадельфия Кэри и Анна Васавур уклонились от участия в вечернем приключении, но Сабби решила не отставать от двух других женщин, чья репутация была настолько скандальной, что королева не позволяла им являться ко двору, несмотря на просьбы ее фаворита, пытавшегося замолвить за сестер словечко.
      Ближе к вечеру Сабби зашла в конюшню Гринвичского дворца, сунула молодому конюху несколько мелких монеток, чтобы он оседлал ее драгоценную Субботу, и верхом поехала в Темз-Вью. Она решила, что отныне для Черной Субботы, как и для нее самой, домом станет Темз-Вью. Она была в восторге, когда Мэйсон сообщил, что ее здесь ожидают четыре большие коробки, доставленные утром от самой дорогой портнихи Лондона. Счета, которые были ему вручены вместе с коробками, он благоразумно отнес в библиотеку лорда Девонпорта и положил на письменный стол; ему хватило мудрости понять, что Сабби не пожелает беспокоиться из-за всяких пустяков.
      - Вы не могли бы, Чарлз, собрать женскую прислугу и... - добавила она с мольбой в голосе, - постоять около меня, чтобы придать мне храбрости.., пока я с ними познакомлюсь?
      Он деликатно кашлянул и, с едва заметной искоркой в глазах, сообщил:
      - Я уже сказал им пару слов, госпожа Уайлд, и, мне кажется, вам не нужно опасаться, что с этой стороны возникнут какие-нибудь трудности.
      - О Чарлз, вы просто чудо. Я полнейшая невежда в том, что касается нравов лондонского общества.., и во многом другом, если уж на то пошло, призналась она чистосердечно, - так что, сделайте милость, не стесняйтесь поправлять меня, если увидите, что я вот-вот оплошаю.
      Мэйсон познакомил ее с дородной кухаркой и деятельной, толковой экономкой. Три молоденьких горничных уставились на нее, чуть ли не разинув рот. Она обратилась к самой миловидной из них:
      - Как тебя зовут?
      - Мег, мэм. - Девушка сделала реверанс и покраснела.
      - Мег, ты не согласилась бы пойти ко мне в услужение?
      - Ой, мэм, с радостью, - выдохнула девушка и снова присела в поклоне.
      - Хорошо. Только перестань кланяться и шаркать. Пойди приготовь мне ванну. У меня в седельных сумках ты найдешь много всякого мыла и купальных принадлежностей. Потом мы развесим некоторые из моих платьев, и ты поможешь мне переодеться к вечеру.
      Мег кинула быстрый взгляд на двух других служанок, явно обращая их внимание на то, что новая хозяйка оказала ей предпочтение.
      Затем, прихватив седельные сумки, она поспешила наверх готовить ванну.
      Сабби полностью завладела господской спальней. Ее новые одежды были разбросаны повсюду - на кровати, на скамье у окна, на креслах и на столе. Великолепные шедевры портновского искусства занимали много места из-за широких рукавов и пышных юбок. Она не в состоянии была решить, какое платье нравится ей больше, но в то же время ликовала: какое это диво - иметь так много нарядов, что уже и не выбрать, который лучше.
      Одним из самых-самых замечательных был костюм для верховой езды, главная прелесть которого заключалась, возможно, в полнейшей его непрактичности: костюм был из белого бархата с черным позументом по краям.
      Низкий вырез камзола заканчивался у талии, позволяя видеть маленький жилет из черного шелка. Кокетливую шапочку из такого же белого бархата венчало роскошное черное страусово перо, которое изящным изгибом спускалось вокруг головы, так что его конец оказывался ниже подбородка. С этим нарядом вполне мог поспорить другой - платье из красноватой парчи с оторочкой из меха соболя. А разве хуже смотрелся вот этот костюм, в котором эффектно сочетались зеленый бархат и золотая парча? Золотая кайма украшала нижнюю кромку и рукава жакета с туго облегающим лифом, а с юбкой все обстояло наоборот: она была сшита из золотой парчи с каймой зеленого бархата на подоле. Костюм дополняли зеленые бархатные сапожки с золотыми розетками и узорчатый золотой веер с полосками из зеленого бархата.
      Она решила, что для ночного приключения следует отдать предпочтение темным тонам.
      В конце концов, она направлялась туда, чтобы кое-что увидеть, а не себя выставлять напоказ, но в то же время было бы желательно выглядеть достаточно экстравагантно, чтобы вписаться в пряную атмосферу борделя. Поэтому пришлось остановиться на черном кружевном платье с серебряными блестками. У нее даже холодок пробегал по спине от возбуждения, когда она разглаживала черные шелковые чулки на своих длинных стройных ногах и расправляла черную шуршащую манишку. Никогда в жизни она не чувствовала себя столь порочной. Вместо плаща она надела поверх кружевного платья облегающий жакет из черного бархата, а затем спрятала лицо под черной кружевной маской. Теперь она была готова к выходу.
      Наняв портшез, она направилась в Эссекс-Хаус, чтобы встретиться там с Пенелопой, и была немало удивлена, что сам Эссекс надумал к ним присоединиться, да не один, а вместе с Флоренс Говард, которая в последнее время быстро завоевывала славу первейшей шлюхи при дворе. На этот раз Пенелопа распорядилась подать карету без всяких гербов и отличительных знаков, так что Сабби облегченно вздохнула. Они проехали по каменной мостовой Стрэнда, через площадь Ледгейт-Серкус, миновали Чипсайд и остановилась на Треднидл-стрит.
      Пока пассажирки высаживались из кареты на темной улице, граф Эссекс так и сыпал непристойными шуточками: как видно, он пребывал в наилучшем расположении духа.
      - Ну, братец, ты сегодня в ударе, - отметила Пенелопа смеясь. - Может быть, тебе известно, кто сегодня собирается посетить этот дом, и ты надеешься за ним потихонечку понаблюдать?
      - Кровь Господня, вот была бы потеха!
      Что, если мы накроем Саутгэмптона в милом обществе кого-нибудь из его пай-мальчиков!
      Дамы захихикали, но Сабби не поняла, что тут смешного.
      Вдоль фасада высокого темного здания располагалось множество входов и выходов, но Эссекс уверенно провел своих спутниц через одну из этих дверей, и они оказались в просторной приемной с плюшевыми драпировками, закрывающими стены. Рослый здоровяк широко распахнул дверь для новоприбывших: он, очевидно, сразу узнал главу этой компании, хотя тот и был в маске. Через пару мгновений их уже приветствовала высокая броская женщина в пудреном парике; как показалось Сабби, в приветствии слышался французский акцент. Мадам-Только-Для-Вас, как ее шутливо называли, мгновенно оценила ситуацию. Эссекс сопровождал четверых женщин, следовательно, они пришли сюда как зрители.
      - Мы пришли посмотреть представление, - объявила Пенелопа, вручая сводне небольшой кошелек с золотом.
      - Ах, двое моих главных актеров сегодня могли бы исполнить Танец любви. Мы устроим для вас отдельное представление в нашем театрике.
      Она провела их в небольшое затемненное помещение с удобными креслами; им подали вина со специями. Кресла были обращены к маленькой изысканной сцене. Не успели они осушить свои бокалы, как поднялся занавес и на сцене появились двое танцоров; оба были хороши собой: мужчина - высок и мускулист, девушка - миниатюрна и изящна. На первый взгляд, в зеленоватом свете могло показаться, что оба обнажены, но, когда глаза привыкали к этому освещению, можно было разглядеть две кисточки, свисающие с сосков девушки, и бахромчатую полоску на ее венерином холме. Мужской орган партнера, спрятанный в мягком подобии ножен, казался неестественно длинным, как будто в нем насчитывалось десять - двенадцать дюймов. Тела у обоих были окрашены серебристо-зеленым веществом, что создавало ощущение чего-то эфирного и неземного.
      Хотя движения танцоров отличались грацией и продуманностью, было очевидно, что мужчина стремится к плотскому единению с женщиной. Он начал грубо притягивать ее к себе, тогда как она отчаянно сопротивлялась и стремилась освободиться. Когда ей удавалось ускользнуть, он хватал ее и снова тащил через сцену. В первый раз он это проделал, намотав ее волосы на свою сильную руку и притянув к себе, хотя она вырывалась и отбивалась. Во второй раз он вцепился в ее стройные лодыжки, проволок ее по сцене на спине, а затем поднял, закинув ноги девушки .к себе за спину. Когда ступни ее ног сомкнулись у него на затылке, он выпрямился и закружил ее так, что она обессилела и поникла.
      Тогда он начал утверждать свое господство и власть над ней. Он стал поглаживать девушку - с головы до ног - своим длинным мужским жезлом; она сперва оставалась безучастной, потом в ней рождалось возбуждение, и наконец ее охватывала пылкая страсть. Она скользила вокруг торса мужчины, она обволакивала его своим телом, и в каждом ее движении сквозила чувственность. Танец был направлен на то, чтобы возбуждать зрителей, и конечно достигал своей цели.
      Экзогическое зрелище вызывало в Сабби самые противоречивые чувства: оно и очаровывало, и отталкивало одновременно, и притом она заметила, что ее тело непроизвольно откликается на движения танцоров. Она ощущала прикосновение батистовой ткани, из которой было сделано ее белье, к своим соскам и к коже ног на внутренней стороне бедер.
      Внезапно в центре сцены над полом поднялась небольшая площадка, образующая что-то вроде стола. На этот стол мужчина положил женщину, а потом, упав на нее, начал пронзать ее своим непомерно длинным жезлом и повторял это снова и снова, пока она не вскрикнула и не упала замертво.