Глава 1

Челтенхэм, 1586 год

Весна еще не наступила. С ветвей деревьев над рекой свисали сосульки, и в холодном воздухе от дыхания лошадей образовывались морозные облачка. Двое молодых всадников, шутливо соревнуясь, одолевали последнюю сотню ярдов, отделявшую их от конюшни.

В конюшне наездников сразу обдало теплом, и это тепло, да еще неповторимый запах лошадей, кожи и сена обострили все их чувства; ими овладело нетерпеливое беспокойство. Молодой человек необычайно привлекательной наружности сжал обеими руками руки трепещущей красавицы и привлек ее к себе. Он знал, что если сейчас же не поцелует ее, то сойдет с ума.

— Сара, — прерывисто выдохнул он ее имя у самых губ девушки, прежде чем приник к ним поцелуем, в ожидании которого оба томились уже несколько недель.

Теперь, когда они наконец слились в объятии, у них не было сил оторваться друг от друга. Руки Сары нежно обвились округ шеи юноши, его же ладони, поначалу гладившие спину девушки, медленно переместились на ее грудь. Молодой человек глухо охнул и опустился на сено, увлекая за собой свою прелестную мучительницу.

Искушение было сильным. Очень сильным.

Прежде Сара не испытывала ничего подобного: как будто весь мир стремился раствориться в овладевшей ею истоме.

— Нет, Эндрю, нам этого нельзя.

— Пожалуйста, Сара, умоляю тебя. Я же собираюсь просить твоей руки. — И он снова закрыл поцелуем рот протестующей красавицы, нащупывая при этом застежку ее платья.

Молодой человек уже успел справиться с тремя пуговицами, когда Сара нашла в себе силы вырваться из его объятий.

Не то чтобы она не верила его словам. Сара знала, что он честен и говорит искренне: он, без сомнения, действительно будет просить ее руки. Но к ней уже сватались и другие — и всегда безуспешно.

Поэтому она решительно сжала его руки, предупреждая дальнейшие поползновения, и ласково рассмеялась:

— Ты пока даже не спросил, согласна ли я сама!

— Сара, дорогая, ты выйдешь за меня замуж?

Эти слова всплыли в памяти девушки, а затем вся сцена расплылась в мерцающем тумане, когда она невидящим взглядом смотрела в окно. Непрошеные, незваные слезы застилали глаза, и Сара изо всех сил старалась не дать им пролиться: никто не должен был заподозрить, что она плакала. Уж лучше умереть!

«Ведьмы!» — подумала Сара Бишоп, с трудом удерживаясь, чтобы не выкрикнуть это слово вслух. Стиснув зубы, она повернулась к четырем своим сводным сестрам, расположившимся в красиво обставленной семейной гостиной.

Две старшие сестры, от первого брака матери, были смуглыми, темноволосыми, благовоспитанными до чопорности особами; их чванливую самонадеянность питало положение, которое они занимали в семейной иерархии. Две другие, годами младше Сары, рожденные ее матерью в третьем — то есть нынешнем — браке, были хорошенькими блондинками, избалованными и эгоистичными до мозга костей.

Милое семейство собралось, дабы обсудить подробности грядущей свадьбы — составить список гостей, сочинить приглашения и выбрать ткани для платьев. Их кроткая мать, Мэри Бишоп, уже удалилась, сославшись на головную боль: она никогда не была в состоянии выдержать общество сразу всех своих дочерей.

— Это заговор! — возмутилась Сара; ее волосы цвета расплавленной меди так и взлетели над плечами. — Черт побери, вы прекрасно знаете, что в темно-розовом я выгляжу настоящей уродкой, и нарочно всегда навязываете мне этот цвет.

— Сабля Уайлд, сейчас же прекрати ругаться, — прошипела Джейн, старшая из сестер: ей исполнилось уже двадцать два года.

— А ты не смей называть меня Саблей Уайлд! Вы и святого доведете до того, что он начнет богохульствовать! — в гневе вскричала Сара.

— Святого? — сестрицы громко расхохотались.

— Святого? — повторила Джейн. — Нам тут не со святыми управляться приходится.

У нас другая забота — сатанинское отродье, Сабля Уайлд. — Она насмешливо подчеркнула обращение.

— Ты свое прозвище вполне заслужила, — ухмыльнулась Эми, самая младшая. — Джейн, это правда, что, когда умер ее отец, она без конца таскала по дому его саблю и даже на ночь не желала с ней расставаться?

— Чистая правда, и это в четыре-то года!

Она была попросту опасна: нагнала страху на весь дом. Бедная мамочка перепугалась насмерть: милая деточка того и гляди поранила бы слуг!

— Как бы я сейчас кого-нибудь не поранила, если вы немедленно не заткнетесь! — пригрозила Сара.

— А я пожалуюсь на тебя отцу, если ты опять будешь скандалить, — ответила Джейн угрозой на угрозу, поднимаясь из-за письменного стола, на котором в беспорядке лежали теперь уже всеми забытые списки.

Саре показалось, что она задыхается. Погода этой весной стояла угнетающе жаркая и влажная, и сейчас, в минуту раздражения, щеки у девушки запылали, и, чтобы успокоиться, Сара заставила себя несколько раз глубоко вздохнуть. Старшая сестра, Маргарет, впившись завистливым взглядом в великолепную высокую округлую грудь Сары, вздымавшуюся от волнения, проговорила с плохо скрываемой злобой:

— У нашей Сабли такой кричащий цвет волос, что нам никуда не уйти от этого бедствия, какой бы мы ни выбрали оттенок для ее платья. Все мы отлично знаем, что она беснуется вовсе не из-за цвета платья, а из-за того, что душечке Бет сделали предложение, а ей — нет.

— Это нечестно! — возмутилась Сара. — Эндрю хотел стать моим мужем. После того как вышли замуж Джейн и Маргарет, все считали, что теперь моя очередь. Мне скоро двадцать, а Бет всего пятнадцать лет.

Слова Сары чрезвычайно позабавили сестер.

— Ты живешь в каком-то придуманном мире, Сабля Уайлд. Тебе никогда не выйти замуж. Твой ирландский папаша не оставил тебе ни гроша в приданое, и к тому же всем на многие мили вокруг известно, на какие проделки ты способна. — Джейн с удовольствием поставила Сару на место.

Преподобный Бишоп распахнул дверь кабинета, где он корпел над обличительной проповедью для следующего воскресного богослужения. Опять неприятности с этой девицей.

Если бы она не отравляла ему жизнь своими дикими выходками, его брак вполне мог бы считаться образцовым. Долговязая фигура преподобного появилась на пороге кабинета как раз в ту минуту, когда Сара разразилась гневной тирадой:

— Мой ирландец-отец, зарубите себе на носу, был единственным из мужей моей матери, за кого она вышла по любви! За первого мать вышла из-за денег, а за последнего — ради положения в обществе. А вы — четыре завистливые ведьмы!

— Проси прощения! — коротко приказал отчим.

Сара испуганно обернулась, но тут же подобралась, готовая дать отпор. Она выпрямилась во весь рост и мягко произнесла:

— Ах, я так сожалею… Я так сожалею… что они завистливые ведьмы.

Уголки его губ изогнулись вниз в жестокой гримасе, и без малейших колебаний преподобный распорядился:

— Ну-ка, давайте ее сюда и положите на стол!

С двумя старшими сестрицами разъяренная Сара вполне могла бы справиться, но почтенный глава семейства цепко ухватил ее сзади за шею и потянулся за тростью. Сестры, не скрывая ликования, удерживали на столе свою жертву: их-то никогда в жизни не пороли.

Тонкая хлопчатая ткань платья и нижней юбки была слабой защитой от жалящих укусов трости: преподобный вкладывал всю силу в каждый удар. Кровь бросилась в голову Саре от боли и унижения, но будь она проклята, если доставит им удовольствие увидеть, что она потеряла сознание.

— Отправляйтесь в свою комнату, сударыня, — приказал наконец преподобный. — Эта девица отмечена дьяволом!

Сара услышала эти слова, поднимаясь по лестнице, и они подействовали, как искра на порох: вспыхнув от ярости, она поклялась себе поквитаться со всей компанией.

Захлопнув за собой дверь комнаты, Сара немедленно открыла окно, спустилась вниз по огромному боярышнику и бросилась к конюшням. Схватив уздечку и не тратя времени на то, чтобы возиться с седлом, она вскочила на Субботу и, пригнувшись к самой шее кобылы — дабы не травмировать пострадавшие округлости пониже спины, — как ветер, унеслась в пустынные холмы Котсуолдса. Обычно ей доставлял огромное наслаждение вид цветущих деревьев и резвящихся ягнят, появившихся весной на свет, но сегодня она осталась слепа к красотам окружающего пейзажа.

Прямой тропинкой, через лес, заросший сплошным ковром колокольчиков, Сара подъехала к берегу маленького уединенного озера.

Спешившись, она привязала Субботу там, где лошадь могла дотянуться до сочной зеленой травы, и ласково погладила ее по морде. Отчим был доволен, когда она назвала жеребенка Субботой. Сара невольно усмехнулась: вот бы он взбеленился, если бы узнал, что полное имя лошади не просто Суббота, а Черная Суббота.

Опустившись на колени у кромки берега и наклонившись к воде, чтобы зачерпнуть в ладони воды и обмыть разгоряченное лицо, Сара поймала на глади озера свое отражение. «И вовсе я не уродка», — с вызовом сказала она и вздохнула при мысли о красоте сводных сестриц.

На самом деле она и лицом и фигурой была намного красивее их, но годы унижений не могли пройти бесследно.

Сестры действительно были привлекательны, но на их фоне красота Сары поражала неповторимым сочетанием яркости и изысканности: волосы, подобные огненному водопаду, полные, с чувственным изгибом губы и под темными бровями зеленые глаза, оттененные длинными темными ресницами.

Маленькая родинка на левой щеке — над самой скулой — непостижимым образом еще увеличивала очарование этого лица. Сара задумчиво дотронулась пальцем до крошечного темного пятнышка, в котором ее семья усматривала дьявольскую отметину, — а потом, повинуясь внезапному побуждению (столь древнему, что самой прародительнице Еве, видимо, довелось его испытать), быстро разделась догола и скользнула в прохладную успокаивающую воду.

При этом она вспугнула пару уток, суетливо заработавших лапками, чтобы отплыть от нее подальше, под защиту камышовых зарослей. У них был такой забавный вид, что Сара от души рассмеялась. И тело и душа постепенно обретали покой, и девушка засмотрелась на радужные крылья сновавших над озером стрекоз. Может быть, она и в самом деле ужасно испорченная, размышляла Сара. Разве не отослала она поддельное письмо, написанное почерком матери, к леди Кэтрин Эшфорд, состоящей при королевском дворе? Кейт приходилась сестрой первому мужу матери. Десять лет назад она вступила в блестящий брак с лордом Эшфордом и теперь носила чрезвычайно высокое звание смотрительницы гардероба королевы.

Поистине она вращалась в самых высоких сферах! В письме, якобы написанном матерью, Сара напоминала Кейт, что Бог послал ей (то есть Мэри Бишоп) пятерых очаровательных дочерей и что она (опять-таки Мэри Бишоп) просит о месте при дворе для одной из них, пусть даже самом незначительном. В письме содержались легкие сетования по поводу того, как трудно подобрать им всем достойных спутников жизни, и достаточно прозрачный намек, что среди шестнадцати сотен джентльменов, состоящих при дворе Елизаветы, наверняка найдется супруг хотя бы для одной из ее невинных, хорошо воспитанных девочек.

Прошло больше двух месяцев с тех пор, как Сара отправила письмо, так что следовало быть начеку и вовремя перехватить ответное послание леди Эшфорд.

Плавая в озере, Сара в воображении унеслась далеко-далеко: она видела себя одетой в бледно-зеленое бальное платье; движениями великолепного веера, инкрустированного драгоценными камнями, она ставит на место джентльмена, который вздумал вести себя неподобающим образом. Нарядная зала освещена тысячами свечей, а Сара идет навстречу раскрытым объятиям кавалера, который пригласил ее на танец.

Неожиданно прогремел выстрел, и Сара вскрикнула в ужасе: злополучная утка, только что вспорхнувшая с поверхности озера, камнем упала в воду. Крик девушки услышал мужчина и подошел к кромке воды. Это был муж Маргарет, Джон.

— Сабля! Тело Христово, да ты голая! — Он облизнул губы, чувствуя, что весь каменеет при виде обворожительной свояченицы.

— А ну пошел отсюда! — вспыхнула она.

Собака Джона поплыла за подстреленной дичью, но сам он уже не видел ничего, кроме озерной нимфы. Он быстро смекнул, сколь неблагоприятно для доброго имени Сары могут быть истолкованы обстоятельства их встречи, и его красивое лицо расплылось в хитрой улыбке.

— Если хочешь, душечка, чтобы я не сболтнул лишнего, так у тебя есть один надежный способ заставить меня помалкивать!

— Иди домой, к жене! — холодно откликнулась девушка.

— Моей женой должна была стать ты, Сара. Сначала я просил твоей руки.

— Ну и что? Ты тут же ухватился за Маргарет, стоило тебе выяснить, что у меня ни гроша за душой, а у нее денег куры не клюют.

— Да ведь это родители наши обо всем столковались: меня, можно сказать, и не спросили. Будь со мной поласковей, Сабля, ты знаешь, что разбила мне сердце.

— Уж лучше бы я голову тебе разбила, бабник противный! — вскричала Сара.

— Я плыву к тебе. — Джон блудливо ухмыльнулся и нагнулся, чтобы снять башмаки.

У Сары дух занялся от страха, но он не должен был этого заметить.

— Эй, Джон Тэтчер, я-то помалкивать не стану, если сделаешь еще хоть шаг ко мне!

Джон поколебался лишь мгновение.

— Тебе не поздоровится, если преподобный узнает, что ты разгуливаешь по лесу нагишом.

— А что он может сделать со мной? Выпороть? Так сегодня я уже получила порцию горячих, — отважно парировала Сара.

Джон покончил с раздеванием и плюхнулся в озеро. Сара быстро нырнула и проплыла под водой, не показываясь на поверхности, футов тридцать, пока не коснулась поросшего травой берега. Быстро натянув нижнюю юбку и платье, она взлетела в седло за мгновение до того, как услышала крик незадачливого преследователя:

— Сабелька, помоги! У меня ноги запутались в водорослях! — воззвал он с явным беспокойством.

Девушка рассмеялась и ударом пяток послала Черную Субботу вперед.

— Надеюсь, ты не выпутаешься во веки веков!

Прошло три дня, а карающая длань Всевышнего все еще не обрушилась на нее; Сара решила, что легко отделалась. Она воспользовалась первой же возможностью поехать в Глостер, чтобы забрать почту для церкви и для преподобного. Такая возможность представилась, когда мать вместе с новоиспеченной невестой Бет отправились в Глостер, чтобы купить полотно для постельного белья и развезти свадебные приглашения тетушкам, дядюшкам и кузинам: в результате трех своих браков миссис Бишоп обзавелась многочисленной родней.

Почтовой станцией, куда кареты доставляли депеши из Лондона, служил постоялый двор «Лебедь». Сара быстро перебрала бумаги, адресованные в дом приходского священника и в церковь, и сердце ее замерло от волнения: она держала в руках долгожданный ответ из Лондона от леди Кэтрин Эшфорд.

Девушка сунула письмо за вырез платья и расправила под корсетом: там вожделенное послание было в безопасности, хотя Сара чувствовала, что оно прожигает ей грудь. Затем она собрала остальные письма и в карете передала их матери.

Сердце ее пело от радости, столь сильной, что даже ужасное время, проведенное в обществе кузин, не могло отравить ее счастья. Она попросту не слушала нескончаемую болтовню о свадьбах.

На Бет было надето светло-синее шелковое платье с прелестной мантильей того же оттенка. Синие атласные башмачки удачно дополняли туалет. Бет скрестила ноги так, чтобы все могли заметить ее светло-синие шелковые чулки.

Мысли Сары отвлеклись от письма, когда одна из кузин произнесла:

— Это темно-красное платье не идет к необычному цвету твоих волос. Сабля. На Маргарет оно смотрелось куда лучше… до того как перешло к тебе.

Бет и кузины дружно захихикали.

— Зато на мне его лиф совсем не висит мешком, вам не кажется? — медоточиво ответила Сара, окинув взглядом невзрачные бюсты девиц. Игра называлась: «кто-кого-больней-укусит», — и следующий ход был за кузиной.

— Должно быть, тебя очень огорчило, что Бет выходит замуж. Не успеем оглянуться, просватают и Эми, а ты останешься старой девой.

Господи, как она их всех ненавидела! Щеки Сары вспыхнули, и она высокомерно промолвила:

— Ничуть это меня не огорчает. Дело в том, что, весьма вероятно, я в скором времени отбуду ко двору.

Как только эти слова слетели у нее с языка, она сразу пожалела, что они были сказаны.

Она готова была язык себе откусить! Ох, водилась за ней эта дурная привычка — выпаливать первое, что придет в голову! В результате она вечно попадает из огня да в полымя.

— Ну, Сабля, ты уже совсем завралась, — со смехом отозвалась Бет.

Кузина, в которой от одного предположения, что в похвальбе Сары могла бы содержаться крупица правды, немедленно взыграла зависть, обратилась к Бет.

— Боюсь, у Сабли мания величия. В Глостерском приюте для умалишенных многие страдальцы поражены этим ужасным недугом.

— А что, у тебя привычка такая — посещать приют для умалишенных? Странно, что врачи еще не приняли тебя за свою пациентку и не засадили тебя… по ошибке, конечно… под замок, — небрежно отбила атаку Сара.

— Если ты не придержишь язык. Сабля Уайлд, я скажу папе, чтобы он еще раз задал тебе трепку, — пригрозила Бет.

— Трепку? — Кузина чуть не задохнулась от любопытства.

— Мы придерживали Саблю на столе, пока папа охаживал ее тростью по мягкому месту.

Никто не мог бы сказать, как это вышло, но чашка с чаем выскользнула из пальцев Сары, и безвозвратно испорчен был не только светлый шелковый наряд Бет, но и весь послеполуденный визит. Любой наблюдатель мог бы поклясться, что то была чистая случайность, которая, тем не менее, никого не обманула.

Бет разрыдалась, что-то бессвязно восклицая сквозь слезы, затем впала в истерику, и миссис Бишоп была вынуждена подхватить двух своих дочурок и поспешно отбыть домой, рассыпаясь в извинениях перед хозяевами.

Мэри Бишоп откинула голову на бархатный валик кареты и закрыла глаза. Сара чувствовала себя виноватой: всем было известно, что мать не отличается крепким здоровьем.

Бет продолжала свои нелепые причитания, так что Саре не оставалось ничего другого, как быстро навести порядок:

— Если ты немедленно не кончишь хныкать, я тебя прибью! — Она подкрепила обещание выразительным взглядом.

Бет затихла, шмыгая носом, ибо без поддержки кузин или сестер немедленно раскисала.

Как только путешественницы добрались до Челтенхэмской церкви, миссис Бишоп поспешила утащить Бет домой, чтобы попробовать отчистить платье, а Сара оставалась в экипаже, пока они не подъехали к каретному сараю Засунув руку под корсет, девушка вытащила бесценное письмо.

Жадным взором она пробежала содержание, пропуская цветистые приветствия и всякую светскую болтовню. Ага, вот оно…

«Мне — как смотрительнице королевского гардероба — действительно нужны многочисленные помощницы, и я была бы рада взять под крыло одну из твоих милых дочерей, если бы ты решилась послать ее ко двору. Знаю, что ты оценишь великолепную возможность, которую я предоставляю, и заверяю тебя, что, находясь при дворе, хорошо воспитанная девушка из почтенной семьи может получить такие предложения руки и сердца, о каких в иных обстоятельствах не приходилось бы даже мечтать.

Мы пока будем располагаться в Гринвиче — до наступления лета: в жару Лондон вреден для здоровья. В начале лета королева с большой свитой отправляется в поездку по стране, поэтому настоятельно рекомендую поспешить со сборами дочери. Будь покойна, я с радостью прижму к сердцу любое твое дитя. Единственное, о чем я тебя умоляю, дражайшая Мэри, — не навязывай мне на шею рыжую малышку с неукротимым нравом. Мне нужна девушка исполнительная и усидчивая, а нам обеим известно, что «дикарка»[1] ни одним из этих качеств не обладает».

Письмо выпало из рук Сары, и по щеке покатилась одинокая слеза: все ее прекрасные мечты и планы обратились в прах.

Лишь через час девушка постепенно вернулась к действительности. Запах кожи и лошадей защекотал ноздри; Сара пошевелилась, тяжело вздохнула, прощаясь с несбывшимися надеждами, и медленно побрела к дому. Проходя мимо кабинета отчима, она услыхала ледяной приказ.

— Зайди ко мне!

Сара распахнула двери и, взглянув в глаза преподобного, в ту же минуту поняла, что трехдневная передышка закончилась. Он узнал о купанье нагишом. Страстно желая лишь одного: чтобы все это скорее кончилось — и выволочка, и наказание, — Сара неподвижно стояла, выслушивая бесконечную нотацию: она — позор всей округи, ее поведение безответственно, безнравственно и не укладывается ни в какие рамки. Она орудие сатаны. В ее «дикой» ирландской крови бродит зараза, поэтому не действуют ни вразумления, ни наказания; ей чужды сожаление и раскаяние в содеянном.

Сара слушала, как он оглашает длинный перечень ее грехов, и ожидала решения своей участи. Однако приговор, произнесенный ровным, бесстрастным тоном, оказался совершенно неожиданным и был для Сары страшнее любой порки.

— С этого момента ты лишаешься многих своих прав, и в первую очередь права кататься верхом. Чтобы гарантировать повиновение, я продал сегодня твою лошадь.

— Только не это! — ошеломленно прошептала Сара. — Кому вы ее продали? — Разум отказывался воспринимать его слова.

— Молчать! — приказал отчим.

Светло-зеленые глаза Сары сузились. Она чуть присела в насмешливо-дерзком реверансе и с достоинством удалилась. Челтенхэм — достаточно маленький город. Она скоро узнает, кому досталась Суббота. Сейчас Сара бессильна каким-либо образом предотвратить потерю лошади, но, будьте уверены, она вернет ее обратно, хотя бы для этого пришлось пройти огонь и воду. А пока она смирится с тем, что сможет лишь время от времени навещать Субботу, совершая ради этого пешую прогулку длиной в две мили туда и две мили обратно.

Свадьба Бет приближалась. Каждой детали пышной церемонии уделялось столько внимания, что Саре все это смертельно надоело.

Оставалось только ждать, когда тяжкие испытания останутся позади.

Противен был сам свадебный ритуал во главе с отчимом, лично совершающим венчание дочери. Вести Бет к алтарю поручили мужу Джейн. Церковь наверняка будет забита до отказа глостерскими родственниками и паствой отчима из Челтенхэма. Под церковными сводами опять начнутся гнусные перешептывания: отчего это Сара все еще не замужем? Что ни говори, сейчас ее черед, ведь Бет почти на пять лет моложе.

В Англии времен Тюдоров девушки обычно выходили замуж до того, как им стукнет шестнадцать. Если же это не удавалось, то окружающие считали, что на замужестве таких девушек можно ставить крест: никому не нужные, нежеланные — не видать им венца.

«Проклятье! Хотела бы я подкинуть им другую тему для разговора», — горестно размышляла Сара. Она сидела во фруктовом саду, придумывая один план за другим и отвергая их почти с той же скоростью, с какой они приходили ей в голову.

Ненавистное темно-розовое платье, которое предназначалось ей как подружке невесты, было готово и висело у нее в комнате, приводя Сару в уныние всякий раз, как попадалось ей на глаза. Ах, все равно, через два дня все будет позади, ко всеобщему ликованию, да только ей придется уворачиваться от знаков внимания трех зятьев вместо двух, ибо женишок уже подловил ее пару раз, когда Сара была одна, и попытался сорвать поцелуй.

Проходя мимо прачечной, Сара заметила одну из служанок, склонившуюся над большой лоханью для стирки.

— Что вы делаете, миссис Прингл?

— Ах, милочка, крашу сутаны для мальчиков-певчих. Преподобному очень хочется, чтобы все выглядело великолепно. Видите ли, сутаны должны быть ярко-красными. Белые кружевные стихари на алых сутанах — это так празднично!

— Может быть, вам нужна помощь, миссис Прингл?

— Не откажусь милочка. Знаете, как болит старая спина. Вы бы вычерпали лохань вон тем ведром, а я унесу сутаны в сад для просушки.

Только будьте осторожны и не ошпарьтесь.

Пусть вода сначала остынет.

Сара рассматривала ярко-красную пузырящуюся жидкость, бесенок, живущий в ней, мгновенно напомнил о себе. Почему бы и нет?

Должно быть, алый — единственный цвет, в котором она будет выглядеть еще хуже, чем в темно-розовом. Не тратя времени даром, Сара тайком приволокла в прачечную пресловутое платье.

Наступил день свадьбы — всем было не до Сары Бишоп. Она рассчитывала не снимать плаща до последней минуты и сбросить его, уже идя по проходу.

Вот тогда все должны будут признать, что Сабля Уайлд — второе «я» Сары Бишоп — так просто не сдается.

В церкви яблоку негде было упасть. Мать с почетом проводили в первый ряд; жених и преподобный Бишоп стояли у алтаря. Впереди процессии шла, разбрасывая лепестки роз, четырнадцатилетняя Эми, за ней парой, взявшись за руки, — хорошенькие темноволосые Маргарет и Джейн, похожие друг на друга, как близнецы. За невестой, шествовавшей об руку с зятем, следовала Сара, которой полагалось нести шлейф.

Бет была слишком занята мыслями о том, как выглядит она сама в свадебном наряде, чтобы забивать себе голову чудачествами Сары, желавшей оставаться в плаще до последней секунды. Раздались звуки спинета, и к небу взлетели чистые голоса мальчиков — как будто запели ангелы. Маленькая торжественная процессия двинулась по проходу притихшей в ожидании церкви. Вдруг музыкант сбился с такта, мальчики забыли слова гимна, и вся паства разом разинула рты от изумления. Девушка была в ярко-красном платье! Цвет бил в глаза, поражая своим вопиющим несоответствием правилам брачного обряда, тем более под сводами храма, священного места, где пребывает дух Господа.

Сара поквиталась со своими обидчиками, нарушив чопорную благопристойность бракосочетания сводной сестрицы, а заодно сведя все таинство ритуала преподобного Бишопа до уровня фарса.

Да уж, об этой свадьбе долго будут говорить: оправившись от первого потрясения, люди не могли удержаться от смеха. Эта Сабля — прямо-таки рыжая чертовка: у нее страсть ко всяческим скандальным выходкам, и никому ее не усмирить!

Глава 2

Великолепное изображение дракона, украшающее высокий парус, показалось задолго до того, как судно, управляемое искусной рукой, вошло в гавань Девонпорта. Радостный крик, раздавшийся на стенке мола в это прекрасное майское утро, тут же был повторен множеством голосов:

— Бог Морей! Бог Морей!

Крик подхватили дети; мощенные булыжником улицы так и звенели от их восторженных воплей, и вскоре новость докатилась до самых дальних окраин города. Торговцы побросали свои лавки и вместе с покупателями повалили в порт — поглазеть на зрелище, которым всегда сопровождалось прибытие кумира горожан, их прославленного земляка, ибо повторяемые слова «Бог Морей» не являлись названием какого-либо из его кораблей — таково было прозвище самого мореплавателя.

Семья Хокхерстов, владевшая огромной флотилией торговых судов, более века заправляла морским городом Девонпортом, близ Плимута, но только благодаря здравомыслию ныне властвующей королевы эта семья была вознаграждена за свои заслуги первым дворянским титулом. В начале ее царствования Себастьян Хокхерст получил титул лорда Девонпорта и должность «лейтенанта ее величества», то есть представителя королевы в графстве Девоншир. Сам он давно не выходил в море, но его сыновья с честью носили славное имя Хокхерстов, которое в глазах горожан Девонпорта затмевало имена Говарда, Рэйли и даже Дрейка.

Его старший сын, капитан Хокхерст, провел в плаванье почти шесть месяцев и еще не знал о болезни отца. На молу и на пристани собралась огромная толпа: каждый прилагал немалые усилия, чтобы занять место, с которого можно будет увидеть знаменитую, почти легендарную фигуру. Женщины едва не падали в обморок от желания взглянуть на могучего красавца, которого королева называла своим Богом Морей.

Всеобщее любопытство возбуждал его трофей: то был, очевидно, испанский или португальский галеон, тянувшийся на буксире за победителем. В толпе бурно обсуждали разнообразные домыслы насчет груза захваченного судна: полны ли его трюмы золотом, серебром или на худой конец драгоценными камнями. Плохо пришлось бы здесь тому, кто вздумал бы назвать Хокхерста флибустьером или пиратом.

Для них он был мореплавателем — купцом, капитаном капера[2] и защитником английских морских путей.

Не приходилось удивляться, что Британия правит морями, если королеве присягнули на верность и посвятили ей свои силы такие люди, как Бог Морей.

Капитан стоял на носовом мостике; приказы, которые он отдавал низким зычным голосом, были слышны не только его матросам, но и зевакам на пристани. Команда убрала передние паруса, высоко подтянув их к реям с помощью канатов, и наконец корабль, благополучно вернувшийся в родную гавань, бросил якорь. Бог Морей вскинул руки в приветственном жесте, и на бронзовом от загара лице блеснула белозубая улыбка. Ростом он был намного выше шести футов, и уж наверняка во всей Англии ни один человек не мог похвалиться более широкими плечами; спадающие до плеч волосы, черные от природы, светлые к концам, выгорев под беспощадным солнцем.

Толпа терпеливо ждала, пока он сойдет на берег, по опыту зная, что предстоящее зрелище стоит того. Сначала матросы унесли дорожные сундуки и ларцы капитана в большой дом на скале. Затем на берег вывели пару ирландских волкодавов, сопровождавших хозяина повсюду, и его любимого вороного жеребца Нептуна. Рано или поздно на палубу должен был подняться личный слуга Хокхерста по прозвищу Барон, облаченный в неизменный темный полумонашеский балахон и никогда не произносивший ни слова.

Последней покажется маленькая, похожая на куклу женщина с раскосыми миндалевидными глазами, одетая в шелковые шаровары с богатой вышивкой и такую же тунику с разрезами по бокам.

О том, каково ее происхождение и как она попала к Богу Морей, в городе рассказывали самые невероятные истории, в которых ей приписывали все мыслимые и немыслимые роли — от наложницы до рабыни.

И вот наконец сам Хокхерст, собственной персоной, сошел на берег и направился к дому.

Когда мужчины, приветствуя его, выкрикивали его имя, он отвечал, также называя их по именам.

Он посылал воздушные поцелуи женщинам, которые неистово размахивали руками в знак приветствия, и швырял пригоршни монет бегущим позади него мальчишкам, подражавшим горделивой походке бывалого морского волка.