Глава 27

– Джезмин, дорогая, твоя ванна готова, – сказала леди Изабел, осторожно тряхнув ее за плечо. Джезмин открыла глаза и зевнула.– О, мне так не хочется будить тебя, но ведь ты захочешь вымыться, прежде чем придешь сегодня к мужу, – продолжала Изабел, вешая клетку с Фезером у окна.

Джезмин уже хотела попросить ее найти Фолкону другую опочивальню, когда Изабел сложила руки и взглянула на новобрачную сияющими глазами.

– Как это волнующе – принимать под крышей моего дома влюбленных, и поскольку это ваша первая ночь, я имею в виду... в настоящей постели... я велела приготовить свадебный ужин... но обещаю, после здравиц в вашу честь не позволю мужчинам задерживать Фолкона за столом.

– Спасибо, Изабел, – промямлила Джезмин, не находя в себе сил омрачить столь искреннюю радость.

Изабел помогла Джезмин влезть в большую лохань с дымящейся водой и щедро намылила белокурые локоны.

– Легко понять, почему он влюбился в такую красавицу. Ну что ж, Фолкон не будет разочарован сегодня, когда увидит, как прелестно ты выглядишь. Джезмин, поняв, что выхода нет и придется лечь в постель с де Бергом, попросила:

– Изабел, вы не можете одолжить мне халат поплотнее?

– Стыдно, что он увидит тебя обнаженной? – засмеялась Изабел.– Клянусь, он, должно быть, самый дерзкий плут, постоянно заставляющий тебя краснеть! Я, как и ты, совсем не знала мужчин и жила с родителями в Ирландии, до безвременной смерти отца, потом была заперта в Чепстоу и, наконец, перевезена в лондонский Тауэр и содержалась там, чтобы никто не мог похитить меня из-за моих обширных земель. Меня выдали замуж за маршала Англии, и я смертельно боялась его до тех пор, пока муж не уложил меня в постель, не заставил почувствовать, как я дорога ему, и не научил страсти. Даже теперь, когда наши дети выросли, я по-прежнему влюблена в Уильяма.

– Вы вправду любите его? – недоверчиво спросила Джезмин.

Изабел счастливо улыбнулась.

– Когда у него в глазах при взгляде на меня загорается огонь, я задыхаюсь от желания. Нам повезло, Джезмин, ведь знаешь, браков по любви очень мало. Хьюберт рассказал, как поистине героически поступил Фолкон, узнав, что ты в опасности. Река Ауз снесла все мосты, и он бросился в бушующие волны, рискуя жизнью, чтобы успеть спасти тебя.

Джезмин как-то странно взглянула на хозяйку. Изабел вздохнула.

– Должно быть, ты очень любишь его.– Она подняла крышку дорожного сундука Джезмин и, порывшись в нем, вытащила розовое бархатное одеяние. – Сейчас погрею у камина, уж очень сырое, – пояснила Изабел, вешая платье на медную решетку.– Пойду посмотрю, может, удастся найти тот соблазнительный черный пеньюар, который несколько лет назад привез из Франции Уильям. Какая греховно-великолепная вещь для брачной ночи!

В этот момент Джезмин от всей души пожалела, что попросила у хозяйки халат. Служанки вынесли лохань и застелили брачную постель надушенными простынями, как приказала Изабел. Кроме того, девушки поставили на стол кувшин с вином и сладкие пирожки, подкинули в огонь дров и угля.

– Ваш сын Уильям был очень добр ко мне, Изабел. Он показал себя истинным другом... одним из немногих.

– Уилл с отцом ужасно поссорились, – вздохнула Изабел, – из-за того, что он не захотел возвращаться ко двору. Уилл убеждал отца отречься от короля Джона, но муж сказал: это все равно, что отречься от Англии. Боюсь, преданность числится одной из первых в списке добродетелей Уильяма. Ах, мужчины иногда так глупы! Уж этот их несчастный кодекс чести! Они избрали Джона королем и будут стоять за него до конца, и неважно, что худшего монарха Англия не знала. Женщины гораздо практичнее мужчин с их высокими идеалами. Мы видим их такими, каковы они на самом деле.

Джезмин сделала гримаску и подняла брови.

– Я даже не знаю, где сейчас моя бедная бабушка, но она всегда говорила, что мужчины ни на что не пригодны, кроме как потеть, пускать ветры, храпеть и орать.

– О, госпожа Уинвуд всегда так возмутительно откровенна! Но если мы сейчас же не спустимся к ужину, боюсь, именно этим они и займутся.

Когда Изабел под руку с Джезмин вплыла в небольшую столовую, все мужчины как один поднялись и вздохнули – никогда в жизни не видели они столь прелестной, очаровательной новобрачной, как Джезмин де Берг. Отец подошел к ней, заключил в объятия.

– Моя бедняжка, какие ужасные испытания пришлось тебе вынести!

Она взглянула в добрые глаза и в который раз недоумевающе спросила себя, как мог Джон быть его братом.

Сейлсбери погладил дочь по голове, как маленькую девочку.

– Ничего, теперь Фолкон присмотрит за тобой. Я знал, что делаю, когда обручил тебя с этим молодым дьяволом.

Глаза Джезмин вспыхнули. Будь они наедине, она точно объяснила бы отцу, что он может сделать со своим молодым дьяволом, и еще успеет сделать это при первой же возможности. Сейлсбери подвел ее к Фолкону, положил маленькую ручку в широкую ладонь. Фолкон выглядел веселым и счастливым. По насупленному лицу Джезмин было видно, что она сейчас с большим удовольствием прирезала бы кого-нибудь.

Леди Изабел Маршалл была великолепной хозяйкой. Слуги были вышколены настолько, что, скользя бесшумно как тени, ухитрялись прекрасно выполнять свои обязанности. По ее приказу обеденный стол длиной в двадцать пять футов накрыли на шестерых. На тонкой кремовой льняной скатерти стояли кубки венецианского хрусталя. Темные, красновато-коричневые хризантемы и тонкие свечи из душистого воска служили украшением.

Изабел усадила Джезмин между мужем и отцом, а сама села между своим мужем и Хьюбертом де Бергом.

Уильям зачарованно покачал головой.

– Такая прелестная крошка! Вы уверены, что это дитя достаточно взрослое, чтобы стать женой и матерью?

– Ей девятнадцать, Уильям, – вмешалась Изабел.– Именно в этом возрасте я вышла за тебя замуж. Неужели не помнишь?

– Помню? Я помню такое, чего нельзя рассказать на людях, но обязательно прошепчу тебе на ушко позже, когда мы останемся наедине.

– Я же говорила, ему нравится заставлять меня краснеть, – засмеялась Изабел.

Подали прозрачный черепаший бульон со сливками, потом жареную камбалу. Блюдо с устрицами послужило поводом к вольным шуткам мужчин, заставлявших Фолкона взять вторую порцию. Джезмин почти не понимала намеков, и гости одобрительно поглядывали на нее – невинность была качеством, высоко ценившимся в невесте.

Принесли цаплю в бургундском соусе, горы окрашенного шафраном риса с поздними овощами. На Десерт были меренги с начинкой из яблок, орехов и взбитых сливок и большая головка сыра, обложенного спелыми грушами. Напитков оказалось великое Разнообразие – старый эль, сидр, красное и белое Вино, привезенное два года назад из винных погребов маршала во Франции.

Каждый из присутствующих предложил тост за невесту. Фолкон, в свою очередь, поблагодарил всех от Имени Джезмин и предложил тост за гостеприимных Хрзяина и хозяйку, но когда Джезмин протянула слуге пустой бокал, чтобы тот его наполнил, де Берг отказался за нее.

– Может, девочка хочет еще, – заступился Хьюберт.

– Леди Джезмин хочет того, чего хочу я, – твердо заявил Фолкон.

Джезмин сунула руку под стол, сжала кулак, изо всех сил ткнула мужа в бедро и приглушенно вскрикнула – пальцы заныли так, словно она ударилась о камень. Гости, мгновенно замолчав, уставились на нее, и Джезмин решила воспользоваться случаем.

– Муж меня ущипнул, – солгала она.

– Не может оторваться от жены, – засмеялся Хьюберт.

– Ну что ж, думаю, можно разрешить молодым удалиться, – благодушно вставил Уильям.– В конце концов, это их брачная ночь.

Изабел поднялась из-за стола и увела Джезмин с собой. У порога она обернулась, взглянула на Фол-кона сияющими глазами и сказала:

– Лишь дайте нам несколько минут, милорд.

Она долго хлопотала над последними приготовлениями, словно сама была новобрачной. Наконец бледно-золотистые волосы были расчесаны, побрызганы духами, черную прозрачную сорочку завязали под грудью Джезмин розовыми лентами. Изабел пожелала невесте радости и счастья в брачную ночь и удалилась. Через несколько минут Фолкон открыл дверь опочивальни и встал как вкопанный, не в силах оторвать взгляда от тонкого черного одеяния, словно предназначенного для того, чтобы показывать, а не скрывать изящные формы Джезмин. Фолкон очень устал, но почему-то ему внезапно расхотелось спать. Она быстро подбежала к нему, приложила палец к губам.

– Тише, не говори громко. Не хочу, чтобы Изабел слышала, как мы с тобой деремся, будто кошка с собакой. Она откуда-то взяла, что мы безумно влюблены друг в друга и не могли дождаться, пока поженимся.

Фолкон попытался взять ее за плечи.

– Не возражаю против того, чтобы и притвориться разок... только чтобы угодить Изабел, – прошептал он.

– Не прикасайся ко мне, – прошипела Джезмин. Он отнял руки так быстро, что она едва не упала.

– Ждешь, чтобы я каждый раз униженно просил разрешения прикоснуться к тебе? – с бешенством процедил Фолкон.– Я уже успел немного устать от бесконечных отказов!

– Мы просто не подходим друг другу. Стоит нам остаться наедине, готовы глотку перегрызть один другому, но сегодня мне не хочется обидеть Изабел. Она была так добра ко мне и так волновалась, принимая в своем доме новобрачных, – тихо возразила Джезмин.

– Надеюсь, ты не думаешь, что можешь без конца отказывать мне! Сама прекрасно знаешь, что, если я захочу, тебе придется позволить мне все на свете, – взорвался Фолкон.

– Попробуй хоть пальцем меня коснуться! Закричу так, что стены обрушатся! – вскинулась Джезмин.

Фолкон не привык отступать и всегда был готов принять вызов. Он немедленно толкнул ее на постель, и Джезмин издала пронзительный вопль:

– Я села на Прика[14]!

– Клянусь Богом, Джезмин, они подумают, что я тебя убиваю! – Но тут юмор происходящего дошел до Фолкона, и он начал хохотать:– Я думал, ты назвала его Квилл!

– Вот именно, но ты так часто звал ежа Приком, что я изменила ему имя.– Она закрыла лицо руками и простонала:– О Боже, что они обо мне подумают!

– Посчитают тебя очень страстной, если можешь кричать на весь замок, – ухмыльнулся Фолкон.

– Они и о тебе невесть что вообразили. Решили, что ты совершил неслыханный подвиг, переплыв ради меня бушующую реку, и будто между нами такая сильная духовная связь, что ты откуда-то узнал о грозящей мне опасности. Мне отведена роль попавшей в беду дамы, а тебе – благородного героического рыцаря.– Джезмин внезапно замолчала и пригляделась к Фолкону.– Ты вправду переплыл эту реку, – поразилась она.– Господи, да ты, должно быть, на ногах не стоишь. Прости, пожалуйста...

Фолкон вздохнул от удовольствия, как всегда, когда слова Джезмин были сладки как мед. Она извинялась перед ним, и он неожиданно представил, как грубо, хотя и восхитительно страстно принудил ее отдаться в ту ночь. Джезмин была такой хрупкой. Наверное, слишком эгоистично не дать ей отдохнуть сегодня. Фолкон знал, что может держать себя в руках лишь до определенного момента, после которого верх возьмут инстинкты его сильного тела, и тогда он будет не властен над собой. Джезмин довела его до такого состояния, когда ничто больше не имело значения, кроме одного – врезаться в нее как можно глубже.

– Я буду спать на полу, – хрипло пробормотал он непослушным языком.– Тебе необходим отдых, впереди еще долгий путь.

– Ты тоже измучился и будешь спать в постели в свою брачную ночь, или вечный позор падет на мою голову. Только не прикасайся ко мне, а на мягкой перине все же удобнее, чем на камнях.

Фолкон взглянул на жену. Только ребенок способен поверить, что мужчине, любому нормальному мужчине, спокойнее лежать рядом с почти голой женщиной, чем в одиночестве на полу.

– Хорошо, – тихо согласился он, потушил свечи, быстро разделся и обнаженный забрался в кровать. Он лежал тихо, напряженно и остро сознавая близость нежного тела, ощущая ее тепло и соблазнительный аромат. Никогда еще он не был так далек от сна. Фолкон слышал каждый легкий вздох, каждое слабое движение.

Чем дольше он лежал, тем становилось труднее. Сладкая тяжелая боль в чреслах росла с каждой минутой. Фолкон мысленно умолял жену прикоснуться к нему, протянуть руку, так, чтобы у него не осталось сомнений в ее желании.

И неожиданно он сообразил, как по-дурацки ведет себя. Джезмин принадлежит ему, и он насладится ею, согласна она или нет. Фолкон был так широкоплеч, что занимал большую часть постели, и ему не нужно было тянуть далеко руки, чтобы отыскать жену. Он просто сжал ее тонкую талию так, что пальцы сошлись, словно пояс, и поднял ее на себя.

Джезмин на секунду застыла, потом начала лихорадочно сопротивляться, но Фолкон крепко прижимал ее к своему упругому мускулистому обнаженному телу.

– Пусти или закричу!– пригрозила она.

– Кричи, если хочешь, – разрешил Фолкон, – но мне почему-то кажется, что ты не сделаешь этого.

Джезмин с новой силой начала вырываться, пока от сорочки не остались одни клочья, но напрасно – она по-прежнему была пригвождена к стальному телу Фолкона. Он слегка разжал руки, и Джезмин, подняв голову с его груди, взглянула в бушующее зеленое пламя сверкающих глаз.

– Мы муж и жена, Джезмин. Тут нет никакого стыда, дорогая.

Одна рука отпустила ее талию и поползла выше, чтобы сжать тяжелую округлую грудь, твердый розовый кончик которой обжигал ему кожу.

– Отдайся мне, любимая, – хрипло пробормотал Фолкон, приблизив губы к ее шее.

– Фолкон, подожди! – отчаянно выкрикнула она.

Ее тело все еще помнило боль, которую причинило его огромное копье, и Джезмин была готова на все, лишь бы он не врывался в нее снова. Она с ужасом чувствовала, как возбужденное мужское естество прижимается к тому месту, откуда расходятся ноги, всего в нескольких жалких дюймах от желанной цели. Как отодвинуться от этого мощного оружия?

– Можно, я лягу рядом? – тихо попросила она. Фолкон нехотя отпустил ее роскошную грудь и, стиснув талию, без усилий поднял Джезмин, положил на спину, повернулся на бок и, опершись на локоть, стал ее разглядывать.

– Не дрожи так, любимая, я буду нежен и ни-за что не причиню тебе зла, – прерывисто выдохнул Фолкон.

– Один раз ты уже сделал мне больно, – обвинила Джезмин, но тут же переменила тон и начала умолять:– Пожалуйста, не мучай меня, только не мучай меня.

– Лежи спокойно, дорогая, я хочу не терзать тебя, а любить, – уговаривал Фолкон.– Прежде чем эта дверь снова откроется, я намереваюсь сделать тебя своей женой, настоящей женой.– Она лежала молча, напряженная, неподвижная.– Джезмин... ты так невероятно прекрасна...

Загорелая рука ласкала волосы лунного цвета, губы коснулись ее губ, нежно, нерешительно, наслаждаясь вкусом ее розового ротика, по которому так истосковался Фолкон, но едва он приподнял голову, Джезмин отвернулась, отодвинувшись как можно дальше от его голодного рта... Но руки мужа немедленно обвились вокруг ее талии, и Джезмин с досадой поняла, что ее груди, как и самые потайные местечки, были теперь открыты для его ласк. И тут она с ужасом поняла, что ее голые ягодицы плотно прижаты к его чреслам. Его фаллос был напряженно-горяч и тверд. Фолкон резко втягивал в себя воздух каждый раз, когда она дергалась, и округлый зад ласкал кончик его воспламененного копья. Он судорожно гладил большими пальцами ее соски, пока они не стали жесткими, как драгоценные камешки, но Джезмин старалась сжаться, чтобы избежать его прикосновений.

– Радость, любовь моя, я хочу лишь обнимать тебя, дотронуться, погладить...– теряя голову, уговаривал Фолкон.

, – Я-я п-позволю тебе... только, Фолкон, пожалуйста... не надо того... другого... пожалуйста...

Нетерпеливый ответ уже был готов слететь с его губ, но тут он ощутил соленую влагу ее слез на своих губах, и его сердце и решимость растаяли, как снег на солнце. Фолкон проклял себя за то, что принудил Джезмин в ту ночь, в Глочестере. Он прекрасно понимал, что она считает это почти насилием, и неудивительно, что теперь молит его не мучить ее снова. Придется сделать все возможное, чтобы убедить Джезмин: супружеские отношения не всегда основаны на жестокости. Фолкон с бесконечной нежностью повернул жену лицом к себе.

– Моя дорогая крошка, поверь, я больше не причиню тебе боли. Прости меня за то, что пришлось принудить тебя тогда.– Он погладил Джезмин по волосам, чтобы успокоить ее и заставить слушать.– Раздвинь ноги, хоть чуточку. Обещаю, что проникну в тебя всего одним пальцем. Только успокойся, дорогая, и я доставлю тебе наслаждение. Но Джезмин отказывалась отвечать.

– Милая, я знаю, ты очень мала, особенно там, внизу, но знаю также, как не причинить тебе боли, сделать горячей и влажной, и клянусь, что не овладею тобой, пока не будешь готова.

Сжав кулаки, Джезмин начала бить его по груди.

– Нет! Нет! Нет! – всхлипывала она.

– Я изголодался по тому, что принадлежит мне по праву мужа, и возьму тебя, чего бы мне ни стоило, – сжав челюсти процедил Фолкон, теряя терпение.

– Ах, почему ты не позволил мне пить? Будь я в полусознании, может, и сумела бы вынести все это....

Слова Джезмин больно вонзились в Фолкона, раня его гордость. Так прекрасна и так жестока! Он был глубоко уязвлен тем, что женщине необходимо опьянеть, прежде чем она сможет вынести его объятия.

Слезы повисли на ресницах Джезмин; Фолкон терпеливо снял их губами, с нежностью, разрывавшей его сердце, и глубоко вздохнул, чтобы охладить сжигающую его страсть.

– Ш-ш-ш, тише, любимая, обещаю, что не сделаю того... другого... если позволишь ласкать себя, обнимать, прикасаться, – неохотно пробормотал он.

Джезмин взглянула ему в глаза, молчаливо ища ответа.

– Ты вправду не станешь всовывать это в меня? Фолкон улыбнулся и прошептал:

– Даю слово не совать это в тебя, если разрешишь дать волю моим рукам и губам.

Через несколько напряженных мгновений Джез-мин нерешительно кивнула. Фолкон сильной рукой притянул ее к себе, как ребенка, пока другая рука осторожно гладила нежное тело. Он не хотел пугать Джезмин и поэтому не торопясь поднес ее пальцы к губам, почтительно поцеловал каждый и положил ее руку к себе на грудь. Джезмин мгновенно сжалась, как только ощутила прикосновение жестких вьющихся волос. Фолкон повторял себе, что застенчивость исчезнет, как только она лучше узнает его тело, и начал осыпать ее поцелуями, начав с макушки, приходившейся ему под подбородок, потом, ласково приподняв ее личико, коснулся губами висков, век, носа, верхней губы. Потом, чуть приоткрыв губы Джезмин, он позволил кончику своего языка коснуться розового язычка, легким, молниеносным, дразнящим движением, и долго-долго целовал ее, прежде чем позволил себе новые ласки. Он медленно откинул одеяло, чтобы видеть тело жены во всем его великолепии, и поднял Джезмин выше на подушки, сгорая от желания ласкать ее губами. Она вновь попыталась отстраниться, уперевшись ему руками в грудь.

– Джесси, ты согласилась, – настаивал он, нагибаясь и обводя языком глубокую впадину пупка.

Хотя сейчас Фолкон находился гораздо ниже ее, Джезмин с трудом могла дотянуться до его плеч, но, отталкивая мужа, добилась лишь того, что настойчивый рот коснулся треугольника золотистых волос. Неужели он снова проникнет в нее своим порочным языком? Нет, нет, не может быть!

Но ее худшие страхи тут же подтвердились.

– Фолкон, не надо, – едва не обезумев, вскрикнула она.

– Джезмин, ты согласилась, – пробормотал он, не поднимая головы, и, чуть развернув розовые лепестки, повторил те же мгновенные, дразнящие, быстрые движения языком, словно целовал ее рот.

– На это я не давала согласия, милорд, – простонала она, вспоминая, что перед свадьбой он предлагал любить ее языком, чтобы потом Джезмин легче было принять в себя его огромное копье.

Она была не в силах поверить, что он способен на такую грешную ласку, и само упоминание о подобном потрясло Джезмин до глубины души. Но теперь она с ужасом поняла – муж ожидает, что она позволит ему осуществить любую непристойную фантазию, какая придет в голову, и постаралась улететь мыслями далеко-далеко, чтобы больше не чувствовать тех омерзительных вещей, которые Фолкон проделывал с ней.

И хотя тела супругов соприкасались, пропасть между ними, духовная, эмоциональная трещина, угрожающая разделить их навеки, становилась все шире. Фолкон знал, что, если не уничтожить эту бездну, жизнь превратится в ад. Но по мере того, как его руки и рот становились все более дерзкими, а ласки интимными, Джезмин уходила дальше и дальше.

Фолкон горел в лихорадке желания, страдая от сладкой боли, не находившей выхода. Он проклинал себя за обещание не пытаться овладеть Джезмин – нужно было помнить, какие страдания придется терпеть, если он не найдет облегчения. Охваченный любовной мукой, он поднялся и, скорчившись, навис над Джезмин; все его тело ныло от жажды найти блаженство, к которому он так стремился.

Осторожно оседлав ее, он позволил пульсирующему багровому древку скользнуть в ложбинку между задорно торчащими грудями Джезмин, потом сжал ладонями упругие шары и сдавил их, пока нетерпеливое мужское естество не скрылось между ними.

Джезмин не могла больше молчать и тихо протестующе воскликнула:

– Милорд, что вы со мной делаете?!– Но Фолкон уже ничего не сознавал. Всего несколько толчков – и он уже задыхался от экстаза, кончив прямо на ее груди, едва удерживаясь от побуждения размазать горячее семя по шелковистой коже. Вместо этого он нежно вытер мягкие холмики лохмотьями сорочки. Взбешенная Джезмин выхватила у него погубленный наряд и молча отвернулась, кипя гневом.

Проснувшись, Фолкон обнаружил, что его щека прижата к горячей груди, и застонал, вспомнив все, что было накануне. Джезмин открыла глаза и мгновенно отпрянула от него; непрощающие глаза явно осуждали мужа за те грязные вещи, которые он никогда не должен был делать.

Фолкон взметнулся с кровати, словно она опрокинула на него ведро ледяной воды, и как был, обнаженный, встал на колени у камина, чтобы подбросить дров, – огонь давно уже погас. Джезмин отвела взгляд от мускулистого тела мужа и тут же с ужасом широко распахнула ресницы, заметив все, что осталось от прелестной сорочки Изабел. Боже, ведь все считают, что вчера у них была брачная ночь, но на простынях нет свидетельства ее девственности! Джезмин оглянулась в поисках чего-нибудь острого, заметила кинжал в ножнах, лежавший поверх одежды Фолкона, подвинувшись поближе, вынула клинок и была потрясена скоростью, с которой Фолкон оказался рядом и стиснул хрупкое запястье так, что едва не раздавил.

– Что, черт возьми, ты делаешь? – спокойно, но жестко осведомился он.

Джезмин смущенно опустила глаза. Неужели подумал, что она способна ударить его ножом в спину?

Но на самом деле мысли Фолкона были лишь о жене. Готова скорее убить себя, чем покориться?

– Я... я... мы... они ожидают увидеть кровь на простынях, – заикаясь, пробормотала Джезмин.

Муж взял у нее кинжал, молча уколол большой палец и выдавил несколько капель крови. Святой Боже, он не перенесет еще одной подобной ночи! Нужно немедленно уезжать, иначе, если придется прожить несколько дней здесь, на глазах у любопытствующих, хотя и благожелательных хозяев, сующих нос в их отношения, да еще и ласкать жену в постели без всякой надежды овладеть ею, он попросту сойдет с ума! Де Берг подошел к окну и вздохнул от облегчения – ночью пошел снег. Теперь волей-неволей нужно отправляться в путь сегодня, чтобы успеть пройти через перевал, пока его не замело.

– Начался снегопад, так что мы должны покинуть Чепстоу, – объявил он, но внезапно ощутил собственную жестокость – как тяжело будет его девочке-жене лишиться комфорта и безопасности, покинув этот неприступный замок! – Одевайся теплее, Джезмин, на улице ледяной холод. И поговори с отцом, пока еще есть возможность.– Фолкон натянул рубашку, штаны и сапоги.– Пойду попрошу у Уильяма дать нам один из походных шатров. Нельзя, чтобы ты спала на снегу.

Джезмин вздрогнула и подвинулась на восхитительно теплое местечко, еще теплое от тела мужа. Как она вынесет это ужасное путешествие? Она глубоко вздохнула. Все легче, чем еще одна ночь в таком месте, где слышен даже шепот.

Глава 28

Джезмин надела шерстяное платье, толстые чулки, сапожки для верховой езды и отправилась на поиски Изабел, чтобы попросить у нее теплые перчатки. Проходя мимо открытой двери какой-то комнаты, она увидела отца, который укладывал вещи в седельные сумки. Тот расплылся в улыбке.

– Хорошо спала, детка?

Неожиданно ее нижняя губа задрожала. Джезмин закрыла лицо руками и беспомощно заплакала. Отец обнял ее за плечи, подвел к камину и усадил перед огнем.

– Джезмин, я хочу, чтобы ты была счастлива, – встревожился он.– Я хорошо разбираюсь в людях, поверь моим словам, лучше де Берга не найти во всем королевстве. В Фолконе есть качества, выделяющие его среди других мужчин.

– В таком случае почему ты не отдал ему одну из своих драгоценных дочерей? – вскрикнула Джезмин.

– Именно так я и хотел поступить, но с той минуты, как Фолкон увидел тебя, он их попросту перестал замечать. И не желал никого другого. Дитя мое, мы с твоей бабушкой как могли отговаривали его, убеждали, что жена из тебя никудышная и ни один мужчина, если он, конечно, в здравом уме, не захочет на тебе жениться. Правду говоря, я сразу отказал де Бергу и ни за что не согласился бы, но он силой заставил меня дать обещание. Сказал, что ты провела ночь в его постели и безнадежно скомпрометирована. Намекнул, что причиненное зло ничем, кроме брака, не исправишь. Я хотел видеть его своим зятем, Джезмин, поэтому пришлось сдаться.

– Но Изабел и Эла унаследуют твои замки и земли, – запротестовала Джезмин.

– Де Берг не стремится заполучить мои владения, ему нужна лишь ты. Джезмин, дорогая, неужели он не доказал глубину своих чувств к тебе? Он не побоялся броситься в бешеный поток, чтобы вырвать тебя из рук Честера. – При упоминании ненавистного имени Джезмин вздрогнула.– Ты не отвечаешь на любовь Фолкона? Между вами нет согласия? – тяжело вздохнул отец.

– Он так высокомерен! Его слово закон. Считает, что я должна повиноваться любому его приказу, но я буду противиться ему до самой смерти! – страстно воскликнула она.

Сейлсбери постарался не улыбнуться.