Тина заколебалась, потом дернула плечиком.

— Говоря по правде, все прекратилось сразу после помолвки.

— Три месяца! — подсчитала гувернантка.

Дамарис не могла сдержать восторга: «Чудесно! Должно быть, ты безумно счастлива!»

Огонек продолжала:

— Не могу сказать, чтобы я была счастлива иметь этого ребенка, Ада. Если бы только я не забеременела так быстро.

Дамарис была ошарашена:

«Тина, как ты можешь? Неужели ты действительно испытываешь такие чувства? Вся моя трагедия не только в том, что я умерла, но и в том, что умерла раньше, чем родила дитя. Если бы после меня остался сын или дочь и я бы смогла наблюдать, как ребенок растет, то моя безвременная смерть уже не имела бы никакого значения. Желание иметь дитя, когда знаешь, что это невозможно, сжигает твою душу. Я страдала более пятнадцати лет, а теперь судьба дарит тебе ребенка, в котором мне отказала».

Тина подняла глаза, смаргивая слезы.

— Самое ужасное, что я уже его люблю.

Дамарис глубоко вздохнула.

Ада подала воспитаннице полотенце, нагретое у огня.

— Конечно, любишь и когда-нибудь по достоинству оценишь, что его отец — мужчина в полном смысле этого слова.

Утопая в мягкой кровати, Огонек пробормотала:

— Как я устала. Если бы мсье Бюрк был в замке. Ужасно хочется пунша, он его делает по особому тайному рецепту.

На рассвете прибыл Гэвин Дуглас, загоревший после путешествия на «Капризе», который теперь ходил под новым именем «Месть».

— Я надеюсь, вы не бросили якорь в Лейсе? — спросил Рэм.

— Ты считаешь, у меня совсем нет мозгов? Судно хорошо спрятано в Бонесс. Пришлось нам оттуда ехать все время на юг.

— Генрих Тюдор предложил награду в тысячу фунтов ежегодно за поимку «лорда-мстителя».

— Может, выдать его? — рассмеялся Гэвин.

— То же самое и я сказал королю, — сухо ответил старший брат. — Но шутки в сторону. Если тебя захватят, то повесят за пиратство. Ты такой же «лорд-мститель», как и я.

— Английские суда держатся вдали от берегов в Северном море, однако нам удалось потопить парочку, шныряющих на дальней оконечности острова Мэй.

— Не подходите к Бервину, — предупредил Рэм. — Там стоит целый гарнизон солдат.

Гэвин сжал губы.

— Колдстрим и Келсо полностью разрушены. Прекрасный урожай, который они получили этой осенью, сейчас превратился в пепел и дым.

— Ты помог им с зимними запасами? — спросил старший Дуглас.

— Да, мы сразу отправились к реке Тайн и здорово пощипали ее плодородные берега, — ухмыльнулся Гэвин.

— Как Драммонд? Управляет одним из кораблей Ангуса?

Младший брат кивнул.

— Иан тоже, и Джеми готов принять командование. Все идет само собой.

— Кровь Дугласов хорошо сдобрена морской солью, — сказал Рэм.

— А как насчет нашего братишки Камерона? Ты не думаешь, что настало время снять с него поводок?

— Он уже получил весьма ответственное задание. Я поставил его главой отряда бандитов на границе.

Гэвин присвистнул, чувствуя легкую зависть. Рэм угадал мысли брата.

— Успокойся, парень, ты же не можешь быть в двух местах одновременно.

— Но у тебя-то это получается!

Тина обнаружила, что, когда после пробуждения она не спешила вставать, а оставалась в кровати еще на полчаса, то тошнота проходила. Оглядывая себя в зеркале, молодая женщина отметила, что беременность придала ей ослепительный вид. Волосы, казалось, жили своей собственной жизнью, тугими кольцами завиваясь вокруг пышущего здоровьем личика. Груди налились, все тело стало зрелым и по-особому чувственным. Затем мысли леди Кеннеди переметнулись на Рэма, и она подумала, что ей нравится переругиваться с ним, обмениваться язвительными намеками и колкостями и ругаться так же, как и заниматься с лордом любовью. Он — достойный противник. Она не сожалела ни о чем — ни об одном слове, взгляде, что соединяли и разобщали их. Выбросив Рэма из головы, Огонек отправилась с подарком к Чокнутому Малнольму.

Дженна как раз только что вымыла старика, и он был в зверском настроении, но, увидев Валентину с маленьким столиком, который так удобно ставить на кровать, Малкольм разулыбался. С таинственным видом он дождался, пока Дженна ушла, а потом вытащил из-под матраса свои записи и разложил их на крышке стола. Тина была приятно удивлена, заметив, что комната сумасшедшего уже не забита кувшинами с вином и виски и сам старик не пьян. Она показала ему, как действует потайной механизм, и Малкольм сразу же уловил суть.

— Ты — ответ на мои молитвы, детка. — Он аккуратно вложил несколько отобранных страниц в секретный ящичек, затем нажал на резной завиток, и бумаги исчезли, словно растворившись в воздухе. — Я почти закончил зловещую историю Грозного замка, — произнес старик. — Он вернулся?

— Кто? — спросила Огонек.

— Отравитель! — тихо произнес сумасшедший. — Алекс! Нет, не Алекс, они у меня все перепутались. Другой, тоже черный.

— Ты обо мне, Малкольм? — Гэвин, заходя в комнату, услышал последнее предложение.

— Рэм? — подозрительно вглядываясь в вошедшего, спросил старик.

— Вот это уже оскорбление, — рассмеялся Гэвин. — Рэм намного уродливее.

Тина лучезарно улыбнулась молодому красавцу-Дугласу.

— Как мило с твоей стороны посетить больного.

— Что за чепуха! Я искал тебя, детка. Я здесь всего на один день.

Старик ухмыльнулся.

— Женщины всегда были проклятием для любого Дугласа с тех пор, как жена первого графа в нашем роду сбежала со своим грумом. Это все в моей истории, знаете ли. — Он похлопал по столику.

Леди Кеннеди догадывалась, что Гэвин, скорее всего, разыскивает Дженну.

— Ты только что разминулся с ней. Думаю, она отправилась в зал.

Они оставили Малкольма, вновь углубившегося в свои записи, и, спускаясь по лестнице, Гэвин произнес:

— Сомневаюсь, что ты можешь читать мысли Рэма с такой же легкостью, как мои.

— Да, я в курсе только половины его недостатков, — небрежно ответила Огонек. — Знаешь, будет очень хорошо, если ты попросишь Дженну держать вино и виски подальше от бедняги Малкольма.

Рэм услышал это последнее замечание.

— Пить — единственное удовольствие, доступное для несчастного старика. Пусть пьет, — повелительно проговорил он.

— Извини, — пробормотала Тина Гэвину и, намеренно повернувшись к жениху спиной, стала подниматься по ступенькам.

Гэвин посмотрел на Рэма:

— Брр, лед и пламень. Я-то думал, тебе уже удалось ее растопить. А чего ты не заделаешь ей ребенка? Говорят, это здорово смягчает даже самых сварливых женушек.

— Не твое собачье дело! — рявкнул на него старший брат.

Множество жгучих проблем ожидали его решения до того, как надо будет возвращаться на борт «Мести», надежно укрытой Джоном в устье реки Дун. Более сотни крестьян и фермеров на земле Дугласа нуждались в защите, их многочисленные стада коров и овец надо было охранять, а также решить, какое количество скота следует продать, а какое забить. Оставлять всех животных зимовать может оказаться невыгодным, ведь богатство Дугласа и его земли не бесконечны. Поля овса и клевера ожидали уборки, а с неба того и гляди обрушится ливень, который будет хлестать неделю, не меньше. Во дворе замка Рэм оглядел нависшие облака и решил отослать всех своих вояк на поля. Лучший способ потренировать мышцы — это уборка урожая. Он заметил, что Тина направляется в конюшню, и решил запретить ей дикую езду. Лорд последовал за невестой и сказал груму, седлающему Индиго:

— Сегодня она останется здесь. Она на сносях.

Огонек обернулась, испепеляя Дугласа взглядом. Как он смеет высказываться о ее состоянии в конюшне, как будто речь идет о племенной кобыле?! Не сводя глаз с лица Тины, Рэм подумал, что его невеста — самая красивая из всех живущих женщин. Всю ночь он пролежал без сна, сгорая от желания. Лорд уже собрался было поднять Тину на руки и прижать к сердцу, но отмел это намерение. Он допустил ошибку с невестой, открыв ей душу, позволив узнать, как она ему дорога.

Внезапно Огонек поняла, что Дуглас в разговоре имел в виду Индиго, а не ее. Она проглотила слова ненависти. Сама атмосфера конюшни, с запахами сена и лошадей, действовала на них возбуждающе. Прекрасная кобыла была жеребой от Бандита, и Тина и ее жених уловили в этом аналогию их собственному положению. Страсть душила Дугласа, он безуспешно пытался побороть ее и вновь обрести контроль над собой. Леди Кеннеди словно ощущала объятия его сильных рук, вкус его рта. Она слегка улыбнулась, осознавая всю силу власти над лордом, и немного придвинулась к нему. Рэм заметил взгляд победительницы и сделал шаг назад. Поколебавшись, Огонек пообещала:

— Я буду осторожна, — вкладывая в эти слова двойной смысл.

— Меня не волнует твое жалкое состояние, я беспокоюсь о кобыле.

Ответ Дугласа поразил ее в самое сердце, и Тина выбежала из конюшни, чтобы он не успел заметить слезы на ее глазах.

Рано вечером прибыли Колик и мсье Бюрк. Тина была рада приезду старшего Дугласа. Его спокойствие умиротворяло, сдерживало эмоции — он словно выступал в роли буфера между Сорвиголовой и его невестой.

— Вы стали еще прекраснее, — мягко произнес Колин, обращаясь к леди. — Думаю, мой портрет не в полной мере передаст вашу красоту.

— Он закончен? — с надеждой спросила Огонек.

— Не совсем. Я прошу вас подождать еще немного.

Хозяйка замка и Ада направились вниз, на кухню, чтобы поприветствовать повара. Тину позабавило то, что все кухарки и служанки спешили появиться во владениях француза. Они краснели или хихикали, встречаясь со взглядом красавца-повара.

— Милый мсье Бюрк, — заворковала Огонек, усаживаясь на высокий табурет. — Не представляю, как я выжила без вас.

— И я тоже, — подмигнула французу Ада, и теперь наступила его очередь покраснеть.

— Чего тебе хочется на ужин, дорогая? — обратился Бюрк к леди. — Я с восторгом приготовлю все, что ты пожелаешь.

Гувернантка закатила глаза и облизнулась, а Тина призналась:

— Меня просто преследует мысль о пунше. Не раскроете Аде свой секретный рецепт, чтобы она могла приготовить напиток в ваше отсутствие?

— Рецепт очень прост: сладкое красное вино, гвоздика, лимонная корка, имбирь и корица. Весь секрет в приготовлении — надо нагревать это все непременно в котелке, а подавать в чаше. Сегодня вечером приготовлю тебе пунш.

Рэм и его люди боролись за урожай. Холодный ветер, от которого немело все тело, дул с моря, но они продолжали работать, зная, что, когда ветер прекратится, пойдет дождь. Ливень начался в 8 часов, и к этому времени они сжали и собрали зерно с двадцати полей. Снопы удалось сохранить сухими, но сами жнецы промокли до нитки и спешили в замок, где их ждали разожженный камин и горячий ужин.

Колин и Гэвин сидели вместе с Тиной у огня, слушая, как она играет на лютне прекрасную и печальную шотландскую песню. Зал был пуст, не считая нескольких слуг, но через несколько минут он заполнился промокшими и замерзшими Дугласами. Они толкались, ругались и громко требовали виски. Рэм подошел к огню одновременно с пажем, который подал леди дымящуюся чашу.

— Моя госпожа, вот тот тайный напиток, о котором вы просили мсье Бюрка, — сказал мальчик.

Тревога исказила черты лорда, и он вышиб чашу из рук Тины.

— Чертова лиса!

С зардевшимися от стыда щеками она в изумлении смотрела на жениха. Колин достал из камина чашу, а Гэвин, защищая, обнял женщину за плечи.

— Это всего-навсего пунш! — непослушными губами выговорила Огонек и выдохнула: — Я тебя ненавижу.

Сочувствие к невесте на лицах братьев больно задело Рэма.

— Отправляйся в свою комнату, — приказал он.

Женщина бросила на Черного Дугласа презрительный взгляд и, как королева, выплыла из зала. Гэвин сжал кулаки, удерживая желание съездить братцу по физиономии. Помолчав, он сказал:

— Думаю, мне лучше уехать, погода вряд ли изменится, даже если я задержусь до утра.

Тина пошла прямиком на кухню, где повар приготовил ей новую чашу пунша. Она захватила напиток с собой, но подниматься в спальню не захотела. Проходя мимо комнаты Колина, Огонек вспомнила, как много набросков с нее тот успел сделать за последнее время и ни один не показал. Любопытство победило в душе леди все остальные чувства. Безрассудство, свойственное молодой женщине, толкнуло ее на неблаговидный поступок — она зашла в комнату Колина.

Беспорядок, царивший там, удивил ее. Везде валялись кисти, краски, холсты и мелки. Внимание Тины привлекли кипы набросков, некоторые из которых были аккуратно уложены, а какие-то просто разбросаны по полу. Тина наклонилась и увидела, что на всех рисунках были изображены обнаженные женщины. Ее глаза расширились. Обнаженная натура не шокировала леди, но здесь, кроме нее, ничего не было! Она подняла один листок, пожелтевший от времени, и у нее перехватило дыхание — с наброска глядело незабываемое лицо Дамарис.

— Господи помилуй, если она позировала Колину и изменяла Александру с его братом, то неудивительно, что тот ее отравил. Надо показать это Аде.

Огонек подхватила рисунок, невольно вспыхнув от того, что поза женщины была уж слишком эротичной, и быстро свернула листок. Направляясь к двери, она внезапно заметила картину, стоящую на мольберте. Тина подошла поближе, не веря своим глазам и вглядываясь в свое собственное лицо. Она лежала на бордовом покрывале, протянув руки к невидимому любовнику, страстная, ждущая, молящая о наслаждении. Полные кремовые груди, пылающая копна волос были переданы безошибочно, огненный треугольник между ее бедер призывно выгибался навстречу мужчине. Каждый, увидевший картину, мог бы поклясться, что женщина позировала художнику. Тина бросилась вон из комнаты, запах красок душил ее.

В комнате Дамарис была новая дверь, но без замка, и Огонек почувствовала себя беззащитной. Она в изнеможении опустилась на кровать, положив листок с рисунком на одеяло. Дамарис поднялась с подоконника и, подойдя, заглянула через плечо племянницы. Увиденное поразило ее.

«О, нет! Значит, Александр говорил правду!» — прошептала она, восстанавливая в памяти ссору пятнадцатилетней давности.

Дамарис помнила все: каждое обвинение, каждое гневное слово, всю ложь, предательство и обиду, боль, слезы и подступающую смерть. Тина подошла к портрету красавицы-тети. Проведя рукой по нежным линиям лица, прекрасным светлым локонам, милому беззащитному рту, она словно ощущала невинность, которая сквозь черты портрета передавалась ее пальцам. Огонек представила себе, как много лет назад Дамарис, так же, как и она, отправилась с Колином на пикник. Тина слышала их разговор, их смех, и понимала, что молодая жена Алекса Дугласа позировала для портрета, не подозревая о темных страстях, бушевавших в душе художника. Огонек подпрыгнула, услышав голос Ады.

— Ой, я и не заметила, как ты вошла.

Англичанка вгляделась в бледное и взволнованное лицо своей подопечной.

— С тобой все в порядке?

— Да… нет… Ада, что бы ты сказала об этом наброске, я нашла его в комнате Колина?

Взгляд гувернантки из настороженного стал понимающим, пока она разглядывала эротичный рисунок.

— Они были любовниками, это ясно, как божий день.

— Нет! Не были! — резко ответила Тина.

— Не будь наивной, девочка, это же явное свидетельство их связи.

— Ты ошибаешься, — настаивала невеста Дугласа. — Он и меня изобразил обнаженной, еще более откровенно. Его комнаты просто забиты рисунками голых женщин!

— Колин? — с изумлением произнесла Ада. — Должно быть, его душа искривлена так же, как и тело. Что же будет, если Рэм увидит рисунок?

— Если увидит, то и сомневаться не станет, что я для него позировала. Он станет считать меня шлюхой. Как-то он уже сказал, что все женщины Кеннеди — шлюхи.

— Тебе надо достать этот рисунок и уничтожить его. Пошли в его комнату прямо сейчас.

Обе женщины поспешили в западное крыло замка, но дверь комнаты Колина оказалась крепко запертой. Ада подняла было кулак, чтобы постучать, но Тина схватила ее за руку и потянула прочь. Она прошептала:

— Я не хочу с ним ссориться, Ада. Я умру, если кто-нибудь еще увидит эту картину, надо сделать все тайно. Завтра, когда он выйдет, я заберу рисунок.

Англичанка кивнула, и они бесшумно вернулись в спальню Дамарис.

Утром, когда Колин спустился вниз завтракать, Тина побежала в его комнату. Но картина исчезла с мольберта. На ее месте стояла другая, неоконченная, изображающая ее в том платье, что было на ней в день пикника, с развевающимися на ветру волосами. Огонек принялась лихорадочно искать, но не нашла и следов проклятого рисунка. Она была уверена только в одном — собственное, полное эротики, изображение ей не привиделось.

Леди Кеннеди охватило дурное предчувствие. Сегодня в воздухе, казалось, носилось нечто зловещее, какая-то неясная опасность. Грозный замок… Грозный замок. Дрожь пробежала по ее спине, два слова вновь и вновь звучали в мозгу Тины. Когда она сказала Аде, что не обнаружила рисунка и на мольберте стоит только приличный портрет, та посмотрела на свою воспитанницу несколько странно, будто сомневаясь, все ли с ней в порядке и не позволяет ли она слишком уж разыграться своему воображению.

Мрачное предчувствие не покидало Тину. Ее словно преследовала тень несчастной. А что, если Рэмсей уже видел картину? Он может даже отказаться от ребенка, сказать, что дитя не от него. Лорд так жестоко разговаривал с ней в конюшне. Как он это произнес? «Меня не волнует твое жалкое состояние». «Нет, — решила Огонек, — если бы он видел портрет, то сказал бы не только это. Он бы избил ее до потери сознания. Хоть бы он уехал сегодня!» — взмолилась хозяйка замка. Ей требовалось время, чтобы обнаружить чертов рисунок и узнать побольше о Колине. Она решила спуститься вниз и поговорить с Гэвином, может, он что-нибудь знает о странных наклонностях своего кузена. Узнав, что Гэвин давно оставил замок, Тина почувствовала страх.

В этот день ливень сменили моросящий дождь и туман. Рэм приказал своим людям заняться подготовкой оружия и починкой сбруи. Он знал, что, самое позднее, на рассвете придется уезжать, но не представлял, как он расстанется с невестой, не помирившись. Дурацким поступком было с его стороны выбить из рук Тины чашу с пуншем. Если он ее любит, то должен доверять — довольно простая истина. Когда они жили недалеко от границы, в фамильном замке Дугласов, все было так хорошо. Лорд вспомнил ночь цыганских плясок и как они с Тиной любили друг друга. Больше всего он хотел бы вернуть те времена. Почему произошел разрыв? Сейчас Рэм и Огонек стали чужими, они даже не разговаривали. Какая-то ерунда творится, надо попытаться все исправить. Он должен чувствовать себя самым счастливым человеком на земле — ведь она носит его ребенка. Сегодня ночью они помирятся, он будет любить свою невесту и подарит ей изумрудное ожерелье. Дуглас закрыл глаза, ощущая нарастающее возбуждение. Одна только мысль о ней заставляла его волноваться. Он вспомнил то чувство, которое испытывал в самом пике их близости (они с Тиной так хотели друг друга, что не могли разомкнуть объятий, и слабость охватила колени мужчины). Лорд вновь вспоминал вкус ее рта и тела, ее губы в низу своего живота, и таял от наслаждения. Он стоял во дворе, не сводя глаз с окна невесты, не замечая, что промок насквозь от дождя.

Огонек чувствовала себя всеми покинутой и одинокой. Может, надо пойти к Рэму и рассказать о рисунках Колина? Ей не хотелось, чтобы жених плохо о ней думал: он должен считать ее особенной, неповторимой. Тине было необходимо, чтобы он ее любил. Но зачем, зачем ей это? Ведь они были врагами, и она поклялась, что отомстит Дугласу за все оскорбления, нанесенные клану Кеннеди. «Но тогда это была не я, — говорила леди сама себе. — Это была избалованная, капризная девчонка. А сейчас я женщина, зрелая дама. Вскоре я стану матерью и буду нести ответственность за ребенка, его ребенка». Боже мой, почему все так переменилось? Рэм любил ее, хотел жениться, а она только бранила его и пыталась сбежать. И даже после этого он простил ее и вернул назад. Она убила всякую к себе любовь, когда стала угрожать погубить дитя. Теперь лорд, конечно, ненавидит ее и постарается поскорее от нее избавиться.

Тина подошла к окну и невидящим взглядом скользнула вниз, ее глаза стали различать предметы. Первый, кого она увидела, был Дуглас, промокший до нитки. Чувство вины охватило его невесту. Что же она за человек, в конце концов? Надо сейчас же спуститься к мсье Бюрку и заказать для Рэма что-нибудь особенное к ужину, что-нибудь острое, чтобы предупредить простуду. Потом она приготовит сухую одежду и разожжет огонь в камине. Тина прикрыла руками живот, словно защищая его. Она носила наследника Дугласа. Самим Богом ему было предоставлено право получить титул, замки и богатство Рэмсея. Как она могла лишать сына всего этого, отказываясь выйти замуж за его отца? Неужели она настолько себялюбива и эгоистична? Жизнь — это не игра, драгоценнее жизни нет ничего!

Женщина достала черный камзол с вышитым пурпурным кровоточащим сердцем. На секунду она поднесла одежду к губам и смахнула со щеки слезу. За дверью был слышен чей-то крик. Огонек вздохнула — похоже, это Чокнутый Малкольм. Надо пойти навестить его, может, если она выслушает его жалобы, старик успокоится. Поднявшись в комнату в башне замка, она не поверила, что можно быть настолько пьяным. Вся его спальня была заставлена бутылками. Кто же их принес?

— Ох, детка, помоги мне! — вопил сумасшедший, вращая глазами. — Он собирается меня убить!

Малкольм совершенно обезумел, а алкогольные пары, исходящие от него, свалили бы с ног и трезвого.

— Тише, Малкольм. Кто собирается тебя убить?

— Алекс!

— Нет, Малкольм. Кто-то сказал тебе, что Алекс ходит по замку, но привидений не бывает.

— Нет, не Алекс, другой. Он душит меня подушкой!

— Тише, Малкольм. Он уже ушел. Ты в полной безопасности.

— Боже мой, я не в безопасности и ты тоже! — взвыл сумасшедший. — Он видел мои записи, он знает, что я всем раскрою его злую сущность!

— Черт побери, старик, кто принес тебе все это вино и виски?

Тина разозлилась. Это бы никогда не произошло, если бы Рэм не стал отменять ее указания. Подойдя к кровати, она поправила одеяло. Когда Малкольм схватил ее за руку, она успокоила его:

— Он уже ушел. Я позову Дженну, чтобы она посидела с тобой. — Огонек презрительно сморщилась, разглядывая выставленные рядом с кроватью графины. Два кувшина от виски лежали пустые, но еще оставалось с полдюжины бутылок вина.

Тина объяснила Дженне, что делать:

— Не позволяй ему больше пить. Пусть как следует проспится.

Малкольм продолжал ругаться всеми известными ему словами, но уже немного потише. Подхватив два графина, леди Кеннеди вышла из комнаты.

Спускаясь по лестнице, она увидела, что Рэм уже в спальне. Без колебаний она вошла и поставила вино на стол.

— Малкольм бредит. Он настолько пьян, что абсолютно себя не контролирует.

Огонек заметила, что Дуглас уже успел переодеться в сухое. Отблески огня играли в его еще влажных черных кудрях. Он подошел ближе.

— Тина, я хотел поговорить с тобой.

Темное лицо Рэма было словно высечено из гранита, огромная тень его фигуры закрыла стены, и то же жуткое предчувствие, что мучило ее весь день, с новой силой охватило женщину. Страх, что жених уже видел ее обнаженный портрет, захлестнул Тину, и, ощущая накатившую слабость, она оперлась о спинку стула. Глаза лорда сузились. Он быстро налил стакан вина и протянул ей.

— Выпей это, — приказал Дуглас.

Когда Огонек брала стакан, ее пальцы коснулись его руки, и дрожь пробежала по всему телу женщины. Она выпила вино. С первым же глотком Тина поняла: Рэм отравил ее!