Глава 13

Шон О'Тул спустился к Лондонской гавани, чтобы позаботиться о своем отплытии в Ирландию. Находясь в столице, он выяснил все, что касалось компании «Монтегью Лайн». Ей принадлежали восемь торговых судов, и, хотя ни одного из них сейчас не было в порту, Шон узнал их названия, размеры и торговые маршруты.

В этот день О'Тул ждал, когда Джонни Монтегью закончит работу, стоя около площадки для турниров Уайтхолла, неподалеку от Адмиралтейства. Сын Уильяма протянул ему листок с именами врагов братьев Монтегью. Просматривая список, Шон О'Тул узнал не всех, но некоторые обладали такой властью на политической арене, что были известны каждому.

— Как я смогу связаться с тобой? — спросил Джонни.

— Никак, — спокойно ответил Шон. — Когда ты мне понадобишься, я сам тебя найду.

Джон Монтегью ни на минуту не усомнился в его словах.

Граф Килдэрский в сопровождении внушительного багажа на следующее утро прибыл на почтовом судне в Дублин. Как только показались туманные берега Ирландии, Шон О'Тул подумал, что никогда в жизни не видел такой берущей за душу красоты. Его глаза отливали серебром, когда судно вошло в изогнутую в форме подковы бухту. За ней простирались поля и холмы, ярко зеленевшие после зимних дождей.

Шон нанял лошадь в конюшне таверны «Медная голова» и заплатил за то, чтобы его вещи привезли в Грейстоунс на повозке. Ему не терпелось попасть домой, и вместе с тем он испытывал страх. Шон чувствовал себя блудным сыном. Заколет ли его отец жирного тельца, когда увидит его? Шон очень сильно в этом сомневался, ведь Джозефа нет рядом с ним.

Первым в Грейстоунсе его увидел Пэдди Берк, когда молодой человек верхом преодолел короткие мостки, а потом проехал под сводом привратной башни. Управляющий сразу же его узнал, хотя О'Тул-младший очень изменился.

— Слава тебе, Господи! — воскликнул Пэдди, перекрестился и ухватил лошадь под уздцы, чтобы остановить ее. — Добро пожаловать домой, милорд.

— Мистер Берк, Бог здесь ни при чем. Это дьявол помог мне бежать, чтобы осуществить свою месть.

— Аминь.

— Как вы смогли меня узнать? — удивился Шон.

— Я почувствовал, что это вы. Мои глаза не узнали вас. Вы стали старше, выше ростом, похудели, окрепли и держитесь так прямо, словно проглотили шомпол.

Шон едва улыбнулся:

— Чем больше они меня унижали, тем прямее я держался. Где мой отец?

Пэдди Берк колебался лишь минуту:

— Он в привратной башне, милорд.

Шон побежал наверх через две ступеньки. Шеймус О'Тул сидел у окна, у него на коленях лежало ружье.

— Это Шон, отец, я вернулся.

Шеймус долго смотрел на него, потом заговорил:

— Прости меня, я изо всех сил пытался тебя освободить, но Монтегью все держали в своих руках.

— Теперь это не так. — Говоря это, Шон высоко поднял голову. — Отец, я не убивал Джозефа, вы должны мне верить.

Шеймус поднял руку, останавливая его. Глаза его горели, словно уголья в адской жаровне.

— Ты считаешь, что должен мне говорить об этом? Я знаю, кто убил Джозефа и на пять лет разлучил нас с тобой. Этот английский паразит! — выругался он. — Теперь, когда ты свободен, мы можем сравнять счет.

— Никаких сомнений, — пообещал Шон. — А где мама?

— Она в саду. Ты знаешь, как она его любит.

Шон снова пустился через две ступеньки по лестнице башни и бросился к матери в обожаемый ею огороженный стеной сад. Его взгляд метался поверх клумб с весенними цветами, ища женщину, которую он любил больше всех. Он не находил ее минуту, другую, но когда его глаза устремились под плакучую иву, сын нашел свою мать.

Сердце Шона остановилось, когда он упал на колени возле небольшого могильного камня.

Кэтлин Фитцжеральд О'Тул

Моя любовь всегда с тобой

Шон О'Тул считал, что познал все глубины ненависти, но, преклоняя колени возле могилы матери, он понял, что ошибался. Пять лет он собирался отомстить за две жизни, погубленные Монтегью, не подозревая, что они отняли и третью. Кэтлин была душой и сердцем Грейстоунса, потрясающей женщиной, которую все они обожали. Он не узнает ни минуты покоя, пока не отомстит за нее. Стоя на коленях, Шон дал клятву своей любимой матери.

Пэдди Берк положил руку на плечо Шона, тщетно пытаясь утешить его.

— Это ужасная трагедия. Хозяйка умерла два года тому назад. Шеймус живет в привратницкой вместе со мной. Он не может находиться без нее в большом доме. Хозяин чуть не сошел с ума, когда ее потерял. Он перенес удар, и теперь у него очень слабые ноги. Шеймус сидит наверху с ружьем и ждет, чтобы всадить пулю в Уильяма Монтегью, когда тот появится. А он клянется, что тот наверняка придет.

— Смерть — это слишком просто для Уильяма Монтегью, мистер Берк. Сначала ему нужно испить чашу жизни до дна, вместе с самым горьким осадком.

Весь следующий день Шон провел на своей шхуне «Сера-1». Когда он снова присоединился к отцу в привратной башне, то с удивлением услышал, что у Шеймуса тоже есть план мести.

— Я не тратил времени даром, Шон, пока тебя не было. Я пять лет работал ради того дня, когда ты отомстишь за нас. Кто-нибудь из Фитцжеральдов служит на каждом судне Монтегью и на большинстве кораблей Адмиралтейства.

Губы Шона изогнулись от изумления.

— Это точно сбережет мне уйму времени. Вы самый умный человек на земле, отец.

Слуги в Грейстоунсе не могли оправиться от перемен, произошедших с возвращением молодого хозяина. Разумеется, теперь он стал графом Килдэрским, и они обращались к нему с большим почтением, но их языки не переставали болтать, обсуждая, насколько Шон О'Тул изменился.

Кейт Кеннеди за чашечкой чая в большой кухне с Мэри Мелоун сказала:

— Это совсем не тот любящий повеселиться паренек, что уехал отсюда. Обычно Замок Лжи наполняли веселье и радость, шум и грохот.

— Мне ли не знать? Он теперь так спокоен, входит в дом, словно черная туча. У меня сердце за него болит, так-то вот, — отозвалась Мэри.

— Он такой привередливый, меняет белье три раза на дню. Мне пришлось специально нанять женщину, чтобы она стирала и жестко крахмалила его рубашки. И он никогда не снимает перчаток, словно боится руки запачкать.

— Это еще что, Кейт Кеннеди. Когда он садится за стол, так это целый ритуал. Скатерть должна быть белой, как только что выпавший снег, и обедает он только на тончайшем фарфоре и хрустале. И если вы думаете, что он очень требователен к посуде, то это ничто по сравнению с его отношением к еде. Он просто фанатик в вопросах еды.

Когда Шон просмотрел бухгалтерские книги, то понял, что в руках отца и Пэдди Берка их дело процветало. У него вырвался вздох облегчения, потому что ему не нужно будет тратить много времени и сил на этом поприще, следовательно, он сможет использовать их флот, чтобы разорить Монтегью.

Как-то вечером, спустя неделю после возвращения, он пришел к отцу и управляющему в привратницкую. Они рассказали ему о страшном восстании, начавшемся после убийства его деда, и о жестокости английских войск, присланных привести к повиновению ирландцев.

— Этот ублюдок Уильям Питт все еще предлагает унию, чтобы передать законодательную власть из Дублина в Вестминстер. Он взятками купит голоса! — В словах Шеймуса звучало отвращение к собратьям-ирландцам.

Шон ответил спокойно:

— Мне жаль, что приходится так быстро уезжать, но у меня в Англии неотложное дело.

— Теперь, когда вы стали графом Килдэрским, я полагал, что вы посвятите себя тому же делу, что и ваш дед, — задумчиво произнес Пэдди.

У Шона окаменело лицо.

— Ирландии придется подождать, мистер Берк. У меня свои планы.

— Совершенно правильно, — одобрил Шеймус. — Пусть в путешествии с тобой будет сила троих.

С крепкой командой из Фитцжеральдов Шон О'Тул отправился в Лондон на собственной шхуне «Сера-1». Во время плавания он еще раз просмотрел список врагов, отданный ему Джоном Монтегью, и отобрал несколько имен. Сэр Гораций Уолпол и его сын, оба искушенные политики, выступали против всего, за что в палате лордов ратовал Джон Монтегью, четвертый граф Сэндвичский. Сэндвич получил пост в Адмиралтействе благодаря своему большому другу герцогу Бедфордскому, и когда они объединялись, то в палате их сразить было нелегко.

Шон О'Тул улыбнулся, прочитав пометку, сделанную рукой Джонни Монтегью, против фамилии герцога Ньюкастлского. Сын Уильяма оказался куда хитрее, чем можно было предположить. Он особо отметил, что герцог Ныокаслский является самым ярым врагом герцога Бедфордского.

Граф Килдэрский решил пригласить внесенных в описи людей на обед в отель «Савой». Когда он закончит перечислять все то, что совершили братья Монтегью против короля и страны, то очень сомнительно, что они останутся на своих постах в Адмиралтействе.

После свадьбы Эмма Реймонд Монтегью проживала день за днем будто в вакууме. Она годами училась скрывать свои мысли и чувства, чтобы ее жизнь в уродливом кирпичном особняке на Портмен-сквер оставалась достаточно сносной.

Кое-что начинало ее беспокоить. Каждый вечер ровно в половине пятого ее тошнило, и ее охватывал страх. Поначалу молодая женщина не понимала причин своего состояния, но потом сообразила, что ежедневно ровно в четыре тридцать муж выходит из Адмиралтейства, и с этого времени она больше не чувствует себя в безопасности. Чтобы побороть неприятное ощущение удушья, у Эммы вошло в привычку накидывать плащ и отправляться на короткую прогулку. Ей так хотелось вырваться на свежий воздух из мавзолея на Портмен-сквер, что она избегала даже общества горничной.

Сегодня Эмма особенно остро ощутила, что попала в ловушку. Прошлой ночью Джеку пришлось два часа заниматься с ней любовью, прежде чем он удовлетворил свое желание, и муж так разозлился, что сгоряча высказал, насколько она не удовлетворяет его как жена.

— Ты не просто холодная, ты фригидная! С тобой что-то не в порядке, Эмма, ты ненормальная!

— Тебе не следовало на мне жениться, — ответила несчастная Эмма, от всей души желая, чтобы так оно и было.

— Так не может дальше продолжаться. С завтрашнего вечера все пойдет по-другому. Мне надоели твои слезы. Ты будешь отвечать мне, Эмма, выкажешь хоть немного тепла! Заниматься с тобой любовью все равно что ласкать труп!

Ровно в половине пятого, охваченная обычным чувством страха и испытывая приступ тошноты, Эмма схватила плащ и сбежала из особняка. Вместо того чтобы обойти площадь кругом, она пошла на Бейкер-стрит, где редкие наемные экипажи и одинокие прохожие на широкой улице не создавали такой раздражающей толчеи, как на Портмен-сквер.

Вдруг Эмма увидела, что какая-то карета приблизилась к тротуару и остановилась рядом с ней. Это сразу же отвлекло ее от рассеянных мыслей, и она взглянула на экипаж. Дверца распахнулась, и ей навстречу вышел мужчина. Ее зеленые глаза на тонком личике в форме сердечка широко распахнулись, когда она в изумлении уставилась на него.

— Эмерелд!

Ее взгляд медленно осмотрел каждую черту этого кельтского лица. Острые скулы натянули смуглую кожу, а от стальных глаз, как заметила Эмма, не укроется ни одна мелочь. В одежде только черное и белое. Высокие черные сапоги, узкие черные бриджи и черный плащ на широких плечах. Белоснежная рубашка и черные лайковые перчатки дополнял наряд.

— Шон, — произнесла молодая женщина, понимая, что это не может быть никто другой.

Он протянул руку, затянутую в черную перчатку:

— Давай прокатись со мной, Эмерелд.

Она заколебалась. Эмма понимала, что ей не следует так поступать. Она замужняя женщина, это просто неприлично. Она не видела Шона О'Тула больше пяти лет. Он ирландец. А значит, тот, кого ее учили презирать и ненавидеть. Эмма почувствовала себя такой робкой, стоя рядом с ним. Разве О'Тул не понимает, что теперь у них нет ничего общего? Они оба изменились, обстоятельства изменились вместе с ними. Ничто не могло повториться.

Эмма посмотрела на его протянутую ладонь и вложила в нее свою руку.

Не говоря ни слова, Шон помог ей сесть в экипаж и постучал в крышу тростью из черного дерева, давая сигнал извозчику.

В ее мозгу теснились вопросы. Он стал совершенно другим человеком. Его юность ушла. У него теперь лицо мужчины, самоуверенно-мужественное и опасное. Скульптурно вылепленные и суровые черты, даже его губы, столько раз целовавшие ее во сне. Тело тоже стало худым и сильным, излучающим мощь и власть.

— Посети вместе со мной «Серу», Эмерелд.

— Меня теперь зовут Эмма.

Не отрывая от нее своего серебристого взгляда, Шон произнес:

— Нет, тебя теперь зовут Эмерелд. Отныне и навсегда ты будешь Эмерелд. Это красивое имя.

Она тоже считала свое имя красивым, особенно когда он произносил его. Молодая женщина вдруг поняла, как ей не нравилось называться Эммой. Это так банально и некрасиво звучит.

— Мне не следует ехать к Темзе… Я должна вернуться домой.

— Почему? — мягко спросил ее спутник. — Тебя там кто-нибудь ждет?

Эмерелд подумала о Портмен-сквер и внутренне содрогнулась. Ей совсем не к спеху возвращаться домой, хотя она знала, что если опоздает, то неприятностей не избежать.

Словно читая ее мысли, Шон сказал:

— За ягненка накажут так же, как и за овцу.

Эмерелд подумала, осмелится ли она посетить «Серу-1», и вдруг поняла, что сделает это, потому что Шон О'Тул рядом с ней. Когда экипаж остановился, она взглянула в окошко на корабельные мачты и услышала хриплые крики чаек, летавших над судами, привезшими сельдь.

Шон снова протянул ей руку в черной перчатке:

— Пойдешь со мной, Эмерелд?

Она позволила ему помочь ей выйти из кареты на причал. О'Тул не выпустил ее руки, пока они не оказались на шхуне. Шон увидел, как Эмерелд подняла голову, как расширились ее ноздри, вбирая соленый запах моря. Она вдыхала его, словно эликсир жизни, как будто ее только что выпустили на свободу. Все эти дни Шон вел себя точно так же, поэтому он догадался о чувствах Эмерелд.

Он смотрел на нее не отрываясь и замечал, как тоска в ее глазах исчезает от одного только вида судов на реке, как ее пальцы ласкают красное дерево поручней, пока она спускается в трюм. Он увидел, как вспыхнули ее щеки, когда она вспомнила, как застала его с совершенно голой Бриджет Фитцжеральд.

— Я ясно помню все, словно это произошло вчера.

— Но это было не вчера, Эмерелд, а пять лет назад.

Она обернулась и взглянула на него:

— Я думала, что никогда больше не увижу тебя. После того как моя мать… умерла… отец отвез нас в Лондон, и мы зажили совсем по-другому. Я ничего не знаю о твоей семье. Где ты провел эти пять лет? Что ты делал?

Он, нахмурившись, посмотрел на нее, потом сказал:

— Я расскажу тебе все во время нашего путешествия в Ирландию.

— Что? Не хочешь же ты сказать… — Эмерелд вдруг поняла, что корабль плывет, и побежала на палубу. Она увидела, что «Сера-1» отчаливает. — Что ты делаешь? Я не могу позволить тебе увезти меня в Ирландию!

В его глазах появились веселые искорки.

— Я краду тебя, Эмерелд. У тебя совершенно нет выбора.

— Ты с ума сошел, Шон О'Тул? Я замужем!

Он еще больше развеселился.

— Да, ты замужем за моим врагом, Джеком Реймондом. Мой другой враг — твой отец, Уильям Монтегью. У них есть кое-что общее, что они высоко ценят и чего я намереваюсь их лишить.

— Что же это?

— Ты, Эмерелд.

— Ты сумасшедший! Ты не можешь этого сделать! — воскликнула она.

Эмерелд подбежала к поручням как раз в тот момент, когда «Сера-1» выходила из устья Темзы в открытое море.

Не отрывая от нее потемневших глаз, Шон подошел к ней и встал рядом. Ее зеленые глаза расширились в тревоге, когда его рука в перчатке дотронулась до ее головы. Он сорвал с нее парик и позволил ветру унести его прочь. Черные кудри Эмерелд рассыпались в беспорядке, пока она, не веря своим глазам, смотрела вслед накладным волосам. Потом она неожиданно рассмеялась.

«Держу пари, что дочь Монтегью смеется впервые за эти пять лет». Шону хотелось увидеть, как Эмерелд даст волю чувствам и начнет радоваться своей свободе. Ему были знакомы все ее ощущения, потому что он чувствовал себя так же, когда сбежал из тюрьмы. Мир так хорош, что вам хочется все потрогать, краски так ярки, что превращают все в роскошь, богатство и красоту. Так хорошо просто смотреть, что слезы наворачиваются на глаза. Он это знал.

— Монтегью превратили тебя в бледную чопорную английскую леди. Я намереваюсь содрать с тебя все это, пока ты не превратишься снова в сияющую ирландскую красавицу.

— Но Монтегью ненавидят и презирают ирландцев.

Шон широко улыбнулся: