Он встал и, схватив полотенце, протянул руку и поднял Лиссу. Потом вытер ее волосы, завернул в другое полотенце и помог выйти из ванны. Лисса, в свою очередь, с любовной заботой вытерла мужа досуха, целуя каждый новый шрам, появившийся за время разлуки, не забыла и старые, пока Джесс наконец дрожащей от нетерпения рукой не отбросил полотенце и не подхватил жену на руки.

— Джесс, твоя рана!

— Черт с ней, я ее и не чувствую!

Он положил Лиссу на огромную кровать, накрыл своим телом. Лисса притянула его к себе, сжав бедрами его ляжки.

— Сейчас, Джесс, сейчас, — потребовала она, и он, приподнявшись, глубоко и сразу вошел в нее. Лисса изогнулась, вонзила пятки в его спину, извиваясь от нетерпения.

— Наконец. Дома. Я дома, — прошептал он, ощущая, как шелковистый чехол все туже смыкается вокруг его фаллоса.

Оба мгновенно взлетели на недосягаемую звездную высь, захваченные безумной страстью экстаза. Джесс на несколько секунд обмяк, но тут же начал двигаться снова, гораздо медленнее, осторожнее, чем раньше, обожествляя ее своим телом, целуя лицо и горло, покусывая и впиваясь ртом в груди. Пальцы Лиссы пробежали по прямым темным, как ночь, волосам; она, не выдержав, припала губами к его губам, обводя их кончиком языка, проникая внутрь. Языки их сплелись в жарком поединке, эротическом танце желания. Джесс и Лисса двигались в едином ритме, подавая друг другу невольные бессознательные сигналы, известные только истинным влюбленным, без слов давая понять, что вершина наслаждения все ближе, отстраняясь от обрыва, пытаясь продлить совершенство слияния. Но наконец блаженство окутало обоих, сначала — почти незаметно, как шепоток весеннего ветра на равнинах, горячее и сладостное, несущее обещание неземного восторга и наконец завершившееся кульминацией, потрясшей обоих, но оставившей их в состоянии невероятного покоя. Полного.

— Ты правду сказал? — шепнула она много времени спустя, чувствуя под рукой мерный стук его сердца, — насчет того, что наконец приехал домой — навсегда?

— Правду. Я не говорю, что больше в жизни не возьму в руки оружие, Лисса. Слишком много опасностей подстерегает нас. Но наемником никогда не буду. Три тысячи, которые я послал, — только часть награды. Скоро прибудут еще восемь. Думаю, садит купить тебе еще несколько безделушек, этого должно хватить, пока мы не начнем получать деньги по армейскому контракту.

Лисса вздрогнула при мысли об опасности, которой подвергался Джесс, чтобы заработать такие деньги.

— Мне ничего не надо, пока ты рядом.

Джесс поднял голову, взял руки жены и критически осмотрел их. Ногти подстрижены короче обычного, но кожа не покраснела, не растрескалась и совсем не была шершавой.

— Просто удивительно. Ты цветешь в той стране, где другие женщины вянут и блекнут, но я не желаю, чтобы ты работала до изнеможения. Мы наймем еще слуг.

— Не хочу, чтобы надо мной тряслись, Джесс. Мне нравится работать здесь! И всегда было не по себе в «Джей Бар». Не только ты один вернулся домой.

Бесхитростное признание Лиссы пробудило давно похороненные в душе эмоции:

— Ты всегда хотела знать причину моего упрямства… постоянных утверждений, что мы не подходим друг другу…

Джесс запнулся, но Лисса нежно погладила его по щеке и пробормотала:

— Это случилось в Северной Африке, правда?

— Ее звали Моника Дюпре, и была она дочерью моего командира, француженкой. Происходили они из мелких обедневших французских дворян. Блондинка, очень хорошенькая, но крайней мере насколько я помню. Все происходило так давно, мне было всего восемнадцать, но к тому времени, как я встретил ее, уже успел больше года повоевать в пустыне против туарегов.

— Ты выглядел так экзотично, смуглый, красивый, всегда мрачный, и она увлеклась тобой, — подсказала Лисса, начиная понимать.

— Да. Те женщины, которые были до Моники, не шли ни в какое сравнение — мексиканские и индейские девчонки, да несколько алжирских шлюх. Мне она показалась богиней.

Он невесело хмыкнул, чувствуя, что жало прежней горечи куда-то исчезло.

— Оглядываясь назад, я понимаю, что она соблазнила меня.

И тут же, подняв брови, уставился на покрасневшую Лиссу, которая тем не менее смело встретила его взгляд.

— А может, дразнила тебя немного…

— Немного? Так или иначе, мы стали любовниками. Она утверждала, что я у нее первый. Даже не зная ничего о белых девственницах-недотрогах, я понимал, что она лжет, — продолжал Джесс, осторожно обводя кончиком пальца горячую щеку Лиссы.

— Но верил ей и вбил себе в голову кучу дурацких фантазий. Копил несколько месяцев, чтобы купить ей дорогое обручальное кольцо. В ту ночь, когда я собирался отдать его Монике, к форту подъехали вожди мятежников с белым флагом. Я рассказывал Монике о своих великих планах возвращения в Техас, когда в комнату ворвался ее отец. Он хотел потребовать, чтобы дочь спряталась, пока туареги будут в форте. Но выбрал неудачный момент — только перед этим мы занимались любовью. Отец застал нас в постели. Моника вскочила и начала плакать, вопить, что я изнасиловал ее. Я схватил кольцо и объявил, что намереваюсь выполнить свой долг и жениться на его дочери. Он расхохотался… Сказал, что уже устроил ее брак с каким-то офицером, белым, да к тому же титулованным и с кучей денег. Моника обо всем знала. Оказалось, что она собиралась через месяц отправиться в Алжир, чтобы готовиться к свадьбе. Я был просто развлечением, игрушкой, пока она умирала от скуки в пустыне.

Лисса прекрасно представляла, как глубоко была ранена гордость Джесса. Она крепко сжала его руку.

— Он велел бы меня казнить без липшего шума, под каким-нибудь выдуманным предлогом — предательство, попытка к бегству, — продолжал Джесс, — только чтобы слухи о связи дочери с дикарем не дошли до алтаря. Для полковника и его дочери я был ничем не лучше презренного кочевника. Но туареги перехитрили Дюпре. Белый флаг послужил предлогом пробраться в форт. Они сумели взорвать пороховой погреб, и тут начался ад. Дюпре потерял половину людей и собственную жизнь, прежде чем все было кончено.

— А что случилось с Моникой? — поинтересовалась Лисса.

— Ей удалось выжить. На следующей неделе, когда подошло потепление, она уехала в Алжир и вышла замуж за своего нареченного. Я продал кольцо и послал деньги матери. Когда в следующий раз нам дали увольнение, я дезертировал. Сел на корабль на Майорке, а оттуда добрался до Нью-Орлеана.

— И стал наемником, — добавила Лисса, поняв все, страдая за человека, чьи мечты так рано увяли.

Джесс с тоскливой улыбкой взглянул на Лиссу.

— Много лет я снова и снова перебирал подробности той сцены в спальне Моники, вспоминал, как она лгала отцу, называя меня американским дикарем, человеком, за которого никогда не смогла бы выйти замуж, слышал его презрительный смех… Я понимал, какая пропасть отделяет меня от общества белых, и терзался этим.

— А сейчас?

— А сейчас все наконец исчезло. Ты была права, когда обвиняла меня в бегстве от тех, кого люблю. Всю свою жизнь я провел в скитаниях. Но больше не хочу. И никогда не буду убивать за деньги. Мне ни к чему доказывать что-то. Я всегда буду рядом и не покину вас.

— Дома, наконец дома, — прошептала Лисса, целуя его, счастливая, что может быть уверена в его любви. Призраки прошлого исчезли навсегда.

— Завтра мы поедем и заберем Джонни с Кормаком, Тейта и Джонаха.

— Это завтра… А теперь… как насчет братьев и сестричек для Джонни? — тихо пробормотал Джесс.

Лисса прижалась к нему, с радостью принимая столь заманчивое предложение.