Глава 10

На следующее утро Колина разбудили голоса, доносящиеся снизу. В комнату врывались тонкие лучики солнца. Он еще ощущал слабый аромат лилий, но Мэгги рядом не было. И постель без нее казалась пустой. Он лежал, глядя в потолок, чувствуя пульсирующую боль в боку и стараясь разобраться в своих запутанных чувствах.

Если бы не мягкий отпечаток на подушке и запах духов, можно было бы подумать, что ему пригрезилось, как она спала рядом с ним ночь. Перед мысленным взором мелькнула неясная картинка: Мэгги обмывает его холодными тряпками. Он запомнил ее слезы и мольбу не сметь умирать. Смутно припомнилось, как она прижималась к нему всем телом, удерживая его разгоряченную плоть.

— Должно быть, разум помутился от жара. И тут пугающая мысль настигла его, заставив подскочить на постели. И тут же яростно набросилась боль в боку, лишив воздуха в легких, и он бессильно повалился на подушки. Неужели он бредил о том, как был скальпером с Австралийцем? Что, если Мэгги узнала?

Ведь он так сурово укорял ее прошлым. А он пусть и провел все годы респектабельной жизни в Аризоне, замаливая грехи юности, все равно его прошлое не выдержало бы пристального изучения, хоть к мужчине и применяется иная мораль, чем к женщинам. Но он-то бросил свою отвратительную профессию как только смог. Она же осталась в своей роли, хотя финансовая независимость уже позволяла ей больше не жить в мире шлюх.

Его мысли были прерваны появлением в дверях Аарона и Айлин. И в противовес всем своим сиюминутным размышлениям Колин ощутил укол разочарования оттого, что с ними не было Мэгги.

Словно отвечая на этот вопрос, Айлин заулыбалась и сказала:

— Я посоветовала миссис Мэгги спуститься вниз и поесть горячего. А то ведь она не отходила от вашей постели с тех пор, как вас принесли, и не съела ни кусочка.

— Доброе утро, Колин. По сравнению со вчерашним вечером ты выглядишь гораздо лучше, — с улыбкой сказал доктор Торрес.

— Тебе хорошо говорить, Аарон. Это не тебе в бок всадили пулю, — проворчал Колин.

— Давай-ка осмотрю рану, — сказал врач, разматывая бинты.

— Надеюсь, во мне не столько дырок, чтобы не удержать внутри виски.

— И небось шотландского, — серьезно сказал Аарон, но в его глазах прыгало веселье, пока он перекатывал больного на живот и рассматривал выходное отверстие раны.

Пот заливал лицо Колина. Свирепая боль пронзала при каждом движении, но он не издал ни звука, пока Аарон накладывал свежую повязку.

— Я собираюсь сказать миссис Мэгги, если вы не возражаете, чтобы вам подали бульон из головы теленка. Это полезно и питательно, — заявила Айлин.

— Да меня стошнит, если я буду есть вареные мозги теленка. Черт побери, Айлин, тебе мало, что меня уже и так ранили, — запротестовал Колин.

— Ха! И это говорит человек, народ которого считает деликатесом овсяную кашу, сваренную в овечьих потрохах! — сказал Торрес.

— Я никогда не любил хиггис[1], — угрюмо отозвался Колин.

— Я думаю, тебе лучше не сопротивляться, мой друг, — со смешком сказал Торрес, когда Айлин быстренько удалилась. Когда они остались вдвоем, врач посерьезнел. — Тебе повезло, Колин. Пуля не задела жизненные органы, а этот юный молодец знал, как существенно замедлить кровотечение, чтобы ты смог добраться до дома. Да и жена твоя великолепно поработала — у нее прекрасная голова на плечах. Следовала моим наставлениям буквально.

Хоть Аарон был не из тех, кто сует свой нос в чужие дела, Колин ощутил любопытство друга. После пятнадцати лет вдовства и решительного уклонения от брачных уз эта вторая женитьба выглядела настоящим сюрпризом.

— Мэгги помогла мне с Иден, — осторожно сказал он, понимая, что до доктора уже дошли слухи. — Моей дочери нужна была женщина, чтобы позаботиться о ней после того, что выпало на ее долю.

— А физически Иден не пострадала? — озабоченно спросил Торрес.

— Нет, слава Богу… но, когда мы ее нашли, она была в истерическом состоянии. Рубцы у нее в душе, и никто в этом респектабельном обществе не дает ей шанса исцелиться, — сказал он горько.

— Я знаю, какими ядовитыми бывают слухи и каково чувствовать себя изгоем. Но женщине это пережить гораздо труднее, — признал Аарон. — По крайней мере, она избежала ошибки и не вышла замуж за этого бесхребетного Эдварда Стэнли. Теперь всем известно, из какого дерьма он сделан.

Слова Торреса прозвучали знакомо.

— Моя жена сказала то же самое, — неохотно признал он.

И в этот момент в дверях появилась Мэгги, неся поднос с дымящейся чашкой. Моя жена.

Сердце у нее в груди подпрыгнуло, так что она даже расплескала бульон, ставя поднос.

— Ну, похоже, из худшего мы его вытащили, миссис Маккрори. Оставляю его в ваших умелых руках, — с улыбкой сказал Аарон.

— Если только она не будет кормить меня этими помоями, — вмешался Колин, косясь на чашку.

— Это чистейший говяжий бульон. Просто не думай, из чего он приготовлен, — ответила Мэгги.

— Из мозгов теленка.

Она посмотрела на его упрямо выпяченную челюсть.

— Может быть, как раз это тебе и полезно. Потому что иногда ты ведешь себя так, словно у тебя недостаток этого самого вещества, — ласково сказала она.

Аарон хихикнул.

— Думаю, мне самое время отправляться по вызовам. Заеду через несколько дней проверить, как ты поправляешься, Колин. — Он обратился к Мэгги:

— Пусть пока лежит в постели. А я знаю, что он будет рваться из нее, не поправившись еще ни на грамм.

— Но если мужчина хочет прилично питаться, он сам вынужден встать и отыскать что-нибудь, — запальчиво сказал Колин, пытаясь сесть. Попытка обошлась ему дорого.

Тут же его бережно подхватили руки Мэгги и подтянули подушки под спину. Смех доктора эхом отозвался в холле, и они остались вдвоем. Бедро Мэгги ненароком прижалось к ноге Колина, напомнив им обоим о прошедшей ночи.

Она смущенно посмотрела на него, размышляя, много ли он помнит о том, как они спали.

— Тебе действительно надо выпить бульон, — сказала она, отворачиваясь за чашкой и пытаясь унять дрожь в руках.

Колин заметил эту ее реакцию, но истолковал по-своему.

— О чем я говорил в жару? — мягко спросил он. Щеки ее вспыхнули, и она расплескала бульон по подносу.

— Что-то неразборчивое. Ты звал Иден… и Элизабет. — Последнее слово произнеслось шепотом.

— И все?

Она поднесла ложку к его рту.

— Ничего осмысленного. На-ка, глотай. Он заметил, что, занятая ложкой, она старательно избегает его взгляда. Глядя с отвращением на бульон, он сказал:

— У меня все-таки бок пострадал, я не желудок.

Я хочу бифштекс.

— Если ты будешь паинькой и не будешь доставлять мне хлопот, я подумаю и, может быть, на обед принесу тебе яйца всмятку, — сказала она, тыча ложку ему в губы.

Он хлебнул и скривился.

— Вкус гнили.

Он проглотил и стал рассматривать ее лицо, пока она его кормила. Что ты на самом деле слышала, Мэгги?

— А Идеи и Айлин были здесь, когда я бредил? Господи, не допусти, чтобы Иден узнала! Она вновь вспыхнула.

— Нет. Мы с Айлин поняли, что ей горько видеть тебя без сознания, истекающим кровью. Айлин приносила мне мокрые холодные полотенца, которыми я обтирала тебя, а ее я потом отправила спать. Она уже не молоденькая, чтобы бегать вверх-вниз по лестнице. С тобой ночью оставалась я. — Она посмотрела ему в глаза, ожидая, как он отреагирует.

— Я знаю, — ответил он. — За мной еще один долг, Мэгги.

— Мне не нужна твоя благодарность, Колин. — Она со звоном опустила ложку в пустую чашку и поднялась.

— А что же тебе нужно, Мэгги?

Всматриваясь в нее золотистыми глазами, он ощутил растущее головокружение. В бок отдавало так свирепо, что он уже не мог ясно соображать.

Она поняла, что он утомился. Игнорируя приводящий в замешательство вопрос, она подложила ему еще несколько подушек.

— А сейчас тебе нужно отдохнуть.

Он попытался протестовать, но усталость взяла свое. Как только он закрыл глаза, она испустила вздох облегчения. Ну как ему ответить? Мне нужна твоя любовь, Колин. Нет, она больше не должна перед ним унижаться. Он уже достаточно растоптал ее, то называя шлюхой, то пытаясь откупиться. Он никогда не полюбит ее. Она отвернулась и молча вышла из комнаты.

Колин находился в сумеречном мире, пребывая между сном и бодрствованием, ощущая странное одиночество. Не то чтобы он скучал без нее, и наверняка он не доверял ей, но, несомненно, желал ее. Даже запах ее доводил его до такого сексуального возбуждения, которого он никогда раньше не испытывал с Элизабет. Особенно с Элизабет, такой целомудренной, настоящей леди, стоящей во всем выше него. Он боготворил Элизабет, но при этом всегда чувствовал себя виноватым и стеснялся обращаться к ней с сексуальными вопросами. И не то чтобы она отказывалась исполнять супружеский долг, но это был долг, и не более. Как только она становилась беременной, в обоих случаях он переставал спать с ней, так она желала. Он был верным юным мужем, не претендующим на собственнические чувства, и не нарушал брачных обетов с проститутками.

Вырвавшись из тревожного полусна, Колин подумал, что когда он был двадцатитрехлетним грубым парнем, то полагал, что в сорок лет ему уже во всех смыслах будет не до женщин.

Этим вечером Мэгги и Иден сидели за незамысловатым ужином вместе с Айлин на кухне. Затем Иден отправилась наверх с едой для отца, и две женщины остались вдвоем.

— А выглядишь ты усталой. Отправляйся-ка спать. Я двадцать лет управлялась на кухне без помощи.

— У меня такое ощущение, что я не засну, Айлин. Мне надо чем-нибудь заняться, — отвечала Мэгги, собирая тарелки и складывая их в таз для мытья посуды.

— Уж не собираешься ли ты опять провести с ним ночь?

— Неужели меня насквозь видно? Но ведь единственный способ добиться того, чтобы он терпел меня в спальне, это воспользоваться тем, что он болен и не может протестовать.

Домоправительница неодобрительно фыркнула, осуждая глупость нынешних молодых людей.

— Да ведь он хочет затащить тебя в постель, только и всего. Только он сам, дурачок, этого еще до конца не понимает. И ты делу не помогаешь, пока ведешь себя так высокомерно.

— Я уверена, ты ошибаешься, — сказала Мэгги, отказываясь верить, что то, к чему она так стремится, может быть правдой.

— Уж я-то знаю Колина Маккрори с тех пор, как ему едва минуло двадцать. Он хочет тебя, но боится признаться.

— Он боится, что окончательное признание действительности нашего брака свяжет его со мною до конца жизни, — мужественно сказала Мэгги. — Ведь мы пришли к соглашению аннулировать брак после того, как дела у Иден выправятся.

— Ему это нужно не больше, чем тебе. И твоя задача сделать так, чтобы он не смог противиться своей природе.

— Ты хочешь сказать, что я должна соблазнить его? — спросила Мэгги, потрясенная тем, как спокойно старушка говорит об этом. — Да он же возненавидит меня, даже если я и добьюсь успеха.

Айлин хихикнула.

— О, насчет успеха, можешь не сомневаться. И ничего он тебя не возненавидит. И это единственный способ привести такого упрямого мистера в чувство.

Мэгги крутила на пальце золотое кольцо, обретая надежду.

— Но ведь я совсем не похожу на Элизабет.

— Тем лучше. Хозяину нужна настоящая женщина, которая была бы рядом с ним. Только пойми меня правильно. Я любила миссис Элизабет. Она была добрая, ласковая и нежная. Но у нее никогда не было той страсти, в которой нуждался ее мужчина. Он поставил ее на пьедестал и боготворил издали. Разве такие отношения должны быть в нормальном браке? Огонь нужен, страсть.

Разглядев в глазах Айлин нежность воспоминаний, Мэгги сказала:

— Так ты была замужем.

— Да. Джонни и я, мы прожили вместе много славных лет. Он тоже работал на семью миссис Элизабет. Я была ее горничной, а он — их грумом. Когда она вышла замуж за хозяина, Джонни взяли объезжать лошадей в «Зеленой короне». Он умер от гриппа через несколько лет после кончины миссис Элизабет.

— Как много трагедий хранят стены этого прекрасного дома, — печально сказала Мэгги.

— Прошлое есть прошлое, со всем своим хорошим и плохим. Я предпочитаю помнить о хорошем — и мне было хорошо вместе с Джонни О'Банионом. Я сожалею лишь о том, что не родила ему детей. У меня было два выкидыша. И на этом все.

Мэгги протянула руку и взяла искривленные пальцы Айлин в свою ладонь с молчаливым пониманием, еще боясь рассказывать о собственной трагедии.

Айлин была глубоко тронута.

— Тебе ведь тоже было несладко за все те годы, проведенные в одиночестве, как и хозяину. Вы ведь оба молодые и сильные, вы полны жизни и страсти. Не растрать все это впустую, Мэгги. Не растрать.

Не растрать. Глядя на спящего Колина, Мэгги размышляла над советом Айлин. Верить ли? Поступить ли так? Конечно, он хочет ее, но достаточно ли одного желания? Ему ведь придется многое простить ей… и забыть. Ей почему-то казалось, что такой гордый человек, как Колин Маккрори, не сможет сделать этого. Но разве игра не стоит свеч? — поддразнивал внутренний голос.

Поднявшись со стула, Мэгги потерла поясницу и посмотрела на чеканные черты лица Колина, смягченные тусклым светом единственной горящей свечи в комнате. Она подошла поближе и убрала с его лба прядку темных волос.

В настоящем браке должна быть страсть. Что ж, видит Бог, с первой же их встречи между ними пролетали искры. Она еще ни к одному мужчине не ощущала таких чувств, как к этому. Возможно, Айлин права, и он действительно не испытывал к Элизабет такого желания, которое должен был бы испытывать к жене.

Она задула свечу и на цыпочках вышла из комнаты, уверенная, что он крепко спит. На всякий случай дверь между их покоями она оставила открытой, чтобы услыхать, если он в ночи позовет.

На следующее утро Колин чувствовал себя в состоянии оказать большее сопротивление своей диете.

— Мне не нравится овсянка.

— Ты же шотландец, а они все любят овсянку. — Мэгги поднесла ложку.

— Может быть поэтому я и эмигрировал. — Он поморщился от боли в боку, поднимая руку и отталкивая ложку. — Принеси мне бифштекс и яйца — жареные яйца, яичницу.

Мэгги вздохнула.

— Бифштекс не принесу, а насчет яичницы — посмотрим.

К вечеру угрозами, что спустится вниз сам и все приготовит, если этого не хочет Айлин, он добился бифштекса.

На следующее утро Мэгги решила, что он достаточно окреп, чтобы сесть в кровати и подвергнуться бритью. Она принесла чашку горячей воды и принялась править на ремне его лезвие.

Он скептически наблюдал.

— Тебе часто приходилось брить мужчин? Она пожала плечами.

— Мне доводилось видеть, как стригальщики работают с овцами. Не думаю, чтобы была большая разница.

— Боже мой, да ты с ума сошла, англичанка! Я ведь шотландец, а не овца! — Он откинулся к изголовью с выражением ужаса на лице.

Она усмехнулась.

— Да брила я мужчин раньше, брила. Ты только не дергайся, шотландец. — Она присела на край кровати и стала намыливать ему лицо. — Жесткая у тебя борода, — сказала она хрипло.

— Однако морока с ней. Как отрастает, начинает чертовски чесаться.

На ней была простая коричневая юбка и белая, с кружевным воротничком, блузка с застежками спереди. Когда она наклонялась вперед и поднимала руку, в глаза ему бросались округлости ее грудей. Аромат лилий поднимался, казалось, из впадины между ними. С каждым движением лезвия он все больше возбуждался.

Мэгги, закусив губу от напряжения, старалась, чтобы руки не дрожали. Скребущий звук срезаемой щетины казался дико эротичным, отдаваясь покалываниями в ее руках. Странно, она так же брила Барта, когда он был болен, и не испытывала ничего подобного.

— Тебе обязательно надо ходить с полурасстегнутой блузкой? — спросил сердито Колин, сам не понимая, что выпалил.

— М-м-м, что? — отстранение спросила она, делая вид, что целиком сосредоточена на бритве.

— 0-ох! Ты порезала меня.

— А ты перестань дергаться и сиди спокойно. И будет лучше, если ты перестанешь смотреть вниз и поднимешь подбородок, — мягко добавила она.

Она протянула руку, чтобы приподнять ему подбородок, и блузка ее коснулась его обнаженной груди. Она услыхала, как он часто задышал. Улыбаясь про себя, она тихо напевала, заканчивая работу.

На следующее утро Мэгги встала пораньше и спустилась вниз, чтобы принести Колину щедрый завтрак. Он выздоравливал гораздо быстрее, чем она даже могла себе представить. Когда она сообщила об этом Айлин, та рассмеялась.

— Он у нас крепкий. Сломал ногу в двух местах, было это прошлым летом, когда объезжал какую-то дикую зверюгу, а та возьми да и покатись вместе с ним. Док Торрес сказал, что никогда не видел такого быстрого срастания костей. Тогда-то впервые эта бабенка Уиттакер и начала ходить кругами, строя глазки. Ну да меня-то не проведешь. Я-то видела, что у нее один холодный расчет на уме.

— Да, мы уже перекинулись с ней словцом. В первую же неделю, как приехали — в доме у Люсиль Гесслер, — с неприязнью сказала Мэгги, припомнив змеиные серые глаза и холодные патрицианские черты Марии Уиттакер. — Нельзя сказать, чтобы она лучилась счастьем, услыхав, что Колин женился. Иден уже предупредила меня к тому времени о ней.

— К таким, как она, спиной не поворачивайся, — откликнулась Айлин, когда Мэгги разворачивалась в дверях с полным подносом.

Поднявшись по лестнице к верхнему коридору, она услыхала звуки шагов и ругательства. Торопливо поставив поднос на столик с мраморной столешницей у двери, она влетела внутрь и увидела Колина, стоящего и держащегося за кроватный столбик. На нем был надет парчовый халат, который, как она помнила, висел в гардеробе у противоположной стены.

— Ты ходил! — обвиняюще произнесла она.

— Я решил, что в моем возрасте это достойнее, чем ползать. Правда, выяснилось, что на коленях все-таки легче.

Он старался говорить небрежно, но по лбу катились капли пота, и видно было, что он ослабел после этого упражнения. Он же всматривался в ее утреннюю свежую красоту, пугающе чистую для женщины с таким прошлым. Она надела скромное муслиновое платье цвета зеленого яблока, застегнутое до самого горла. Но, отлично сидящее на ее фигуре, оно не выглядело повседневным нарядом. Казалось, каждый дюйм этого хлопка был отмерен специально для ее груди и талии.

— Давай-ка я помогу тебе лечь в постель. — Она заметила, как он смотрит на нее, подошла и предложила ему положить руку на свое плечо.

— Не в постель, — уперся он. — Я собираюсь есть сидя в кресле. Пища не может проходить соответствующим образом, когда человек ест полулежа.

— А вот римляне умели, — вкрадчиво сказала она.

— Вот их империя и пала, разве не так? Я сяду в кресле у окна, — распорядился он.

Она помогла ему добраться до кресла, но, когда отпустила его руку, Колин пошатнулся и припал к стене. Мэгги схватила его за руку, но потеряла равновесие и упала ему на грудь. Его руки, несмотря на боль в боку, инстинктивно обняли ее.

С приглушенными проклятьями он боролся с окатившей его волной головокружения, но не отпускал ее.

— Ты еще недостаточно окреп, чтобы ходить.

— Со мной все в порядке, если только ты не будешь так наваливаться на меня, что аж воздух из легких вылетает. — Он вдыхал ее запах и ощущал упругость ее груди через тонкий муслин.

— Разве ты больше ничего не носишь под платьем? — спросил он, неуклюже придерживая ее громадной ладонью за спину.

— Сначала тебе не давали покоя застежки на блузке, теперь — нижнее белье. Чтобы обращать на такие детали внимание, Колин, надо чуть окрепнуть, — дразня, сказала она, не удерживаясь от возможности слегка потереться своим телом о его.

Он попытался переместиться в сторону, но она уже ощутила выпуклость под его халатом. Эта ловкая девка насмехалась над ним!

— Дай я сяду, и все будет нормально, — проворчал он.

— А похоже, у тебя уже все нормально. Мэгги отступила назад, и он плюхнулся в кресло.

— Мой завтрак, наверное, остыл.

— А в этом виноват только ты, упрямый шотландец.

Когда она с улыбкой вносила поднос, ей показалось, что он бормочет что-то насчет коварных англичанок.

Кошка ушла, мышкам раздолье. Но Эд Фиббз было не до игрушек, когда она всматривалась в жирную спину Клемента Элгрена, исчезающего в дилижансе, готовом отправиться в Сан-Франциско. Он уезжал по делам газеты на несколько недель, оставляя «Майнера» на попечение Эд. Последние несколько недель она изображала перед ним кротость и смирение. И в ее интервью с новой женой Колина Маккрори было столько сиропа, что это привело в раздражение Толстяка Элгрена.

Ему-то нужна была грязь, связанная с этой внезапной женитьбой Колина, а она пустилась в описание модных нарядов Мэгги Маккрори и романтической истории их встречи с будущим мужем в Сан-Франциско. Зато потом, к удовольствию Элгрена, она занялась отделом светской хроники, описывая увлечение садоводством, званые вечеринки и восточные моды. И теперь ее терпение было вознаграждено. Она шла по горячим следам, ведущим к коррупции в индейской резервации «Белая гора».