Пророки "Молодежного фронта" проповедовали доктрину "всемирной классовой войны", показывая таким образом, что их кредо представляло собой странную смесь эмоций социалистического происхождения и экспансионизма ортодоксальных националистов. По их мнению, Германия должна была копировать плановую экономику Советского Союза, с помощью которого следует образовать "Лигу угнетенных наций", чтобы разбить оковы Версаля". Среди представлений, царивших в "Молодежном фронте" существовали и такие: социализм - это лента транспортера для империалистической политики.
      Эти молодые люди отличались от своих интеллектуальных потомков из Федеральной республики, видевших свою утопию в неуправляемом обществе. Хотя они критиковали устои общества 1932 года, их идеалом было сильное государство мирового класса. Шульце-Бойзен говорил, что "государство, которое не желает и не может расширяться в имперских масштабах или не способно принимать внешнеполитические решения, руководствуясь подлинно революционными принципами... на практике осуждено на бессилие".
      Однако сильное государство, как полагали национальные революционеры, может быть создано только социалистическими методами; только социалистическое государство может очистить Европу от "хаоса и беспорядка", защитить континент от американской "кампании проникновения" и "разрушительных тенденций капитализма или либеральной иллюзии свободы личности". Но что нужно для успеха социализма? Ответ у них был наготове: тотальная мобилизация людей. Шульце-Бойзен объяснял, что "социализм не значит безответственность, отсутствие руководства или отречение от духа предпринимательства. Все вместе: генеральный штаб, армии производителей, планирование, работающее общество, решительное в самоотверженных усилиях и ответственности - это и есть социализм".
      Их язык был похож на лексикон нацистов, и тем не менее национальные революционеры ненавидели нацистскую партию. Правда, на какое-то непродолжительное время гитлеровское движение произвело на них сильное впечатление. Швейцарский самолетостроитель Фред Шмид, не только входивший в число идеологов "Молодежного фронта", но и финансировавший его, признал, что по его мнению причиной тому были сами слова "национальный социализм". Его соотечественник Турел, пока его не арестовали нацисты, также хотел создать "что-то вроде моста к национальному социализму".
      Но отказ нацистов от своей национальной антикапиталистической программы, поворот Гитлера в сторону большого бизнеса и немецких националистов разрушили все иллюзии национальных революционеров. С этих пор Гитлер стал для них воплощением грубого фашизма, целиком полагавшегося лишь на силу. Когда с Гитлером, как мелкобуржуазным оппортунистом, под лозунгом "Социалисты покидают партию" размежевалось крайне левое крыло во главе с Отто Штрассером, руководителям "Молодежного фронта"" стало окончательно ясно: нацисты предали социализм.
      Несмотря на происхождение Шульце-Бойзена из консервативной семьи и родство с адмиралом фон Тирпицем - он доводился тому племянником социализм в иерархии Харро стоял превыше всего. Бунт против буржуазной апатии привел его к резкому конфликту с родителями, сочувствовавшими немецким националистам.
      Харро Шульце-Бойзен родился второго сентября 1909 года в Киле. Его родители сочетали в себе лояльность официальной власти со снобизмом верхушки среднего класса, которые он вскоре научился презирать. Капитан флота Эрих Эдгар Шульце во время Первой мировой был начальником штаба германского военно-морского командования в Бельгии, а впоследствии входил в руководство разных крупных промышленных концернов. По матери он приходился родственником семье Тирпиц: Мария - Луиза Шульце была сестрой адмирала и происходила из рода Бойзенов, широкоизвестной семьи фленсбургских адвокатов, возглавлявшей самое избранное кильское общество.
      Хотя даже в школьные годы Харро называл себя Шульце-Бойзеном, самодовольство и социальные устремления родителей и их друзей по бизнесу и государственной службе для него мало что значили. С раннего детства его увлекали революция и всяческие тайные общества. В 1923 году, будучи ещё учеником средней школы в Дуйсбурге, он принимал участие в тайной борьбе с французскими оккупационными властями Рура и, как впоследствии указывалось в его личном деле, некоторое время просидел под арестом за "активное участие в рурских событиях".
      После зачисления (с оценкой "хорошо") в университет Харро в 1928 году вступил в "Орден молодых германцев" Артура Марона. Студента юридического факультета Фрайбургского университета пленили национализм, республиканские устремления и паневропейская мистика ордена. Гарро с энтузиазмом включился в кампанию за франко-германское взаимопонимание. В течение всей последующей жизни его всегда привлекала идея "Ордена". Он считал, что для ликвидации старого общества нужен авангард из меньшинства, представленного членами "Ордена", в духе отринувших корысть членов старых религиозных орденов, гугенотов, пуритан, якобинцев и большевиков.
      В 1930 году он перешел в Берлинский университет и утратил интерес к буржуазно-консервативным концепциям Марона. *????? стр156 Харро снимает комнату в рабочем квартале Веддинг, и общение с берлинским пролетариатом способствует сдвигу его убеждений влево. Он остается руководителем "Ордена" в Веддинге вплоть до 1931 года, но затем принимает сторону "революционных национал-социалистов" Отто Штрассера и других экстремистских группировок.
      Летом 1932 года он примкнул к кругу национальных революционеров в Берлине, которые выступали против всей политической власти в республике, включая демократические партии. Для последователей "Ордена" любая партия была достойным презрения "проявлением буржуазного общества". Шульце-Бойзен откликнулся на призыв и стал редактором листка национальных революционеров "Гегнер" ("Противник").
      Множество молодых националистов разных оттенков сгруппировалось вокруг Франца Юнга, представителя старой гвардии коммунистов из Силезии, который впоследствии порвал с компартией. Они называли себя "Гегнер" - как свою газету, которая теперь регулярно выходила на шестидесяти четырех страницах в одну восьмую формата (приблизительно 15 на 23 см) тиражом в три тысячи экземпляров и была наиболее ценным звеном в ряду активов этого предприятия, тем не менее потерпевшего крах из-за налогов и трудностей с финансированием.
      Юнг руководил издательской фирмой "Дойче Корреспонденц" одного из застрельщиков европейского профсоюзного движения, известного как "Движение строительных предприятий". Его целью было создание международных строительных кооперативов в противовес капиталистическим строительным концернам. К концу 1920 года немецкие профсоюзы сотрудничали со своими французскими коллегами и планировали возведение крупных жилых зданий в обеих странах.
      Помимо профсоюзов, в поддержку этого социалистической затеи выступали французский архитектор-модернист Ле Корбюзье и парижский еженедельник "План", в котором Ле Корбюзье редактировал свою рубрику. Французы настаивали на выпуске аналогичного издания в Германии, и ы 1931 году это привело к возрождению "Гегнера". Издатели "Плана" помогли заключить соглашение между французскими профсоюзами и немецким коопуративным строительным движением, они пропагандировали Ле Корбюзье и финансировали прогрессивную общественную программу честолюбивого адвоката Филиппа Ламура, который возглавлял редакцию.
      Юнг оставался издателем "Гегнера" даже после того, как франко-германское строительное сотрудничество задохнулось в непроходимых джунглях валютных правил. Газета увязла в долгах, и Юнг закрыл бы её, не привлеки она оригинальностью своих теорий внимание целого ряда молодых людей.
      Вскоре газета стала консолидирующим звеном для всех недовольных в Германии, и её название стало их программой. Им хотелось объединить всех "анти" - как слева, так и справа - в некую третью силу, направленную против демократов, тоталитаристов и эстеблишмента, но самое главное - против нацистов, или, точнее, против фашизма, в котором они видели главную угрозу будущему Германии и всей Европы.
      Однако за исключением своей антипатии к нацизму "противники" так и не пришли к согласию по поводу общей цели. Их программа в основном состояла в отсутствии всякой программы; им претили конкретные заявления, и они были вполне счастливы служить просто форумом германской молодежи, протестующей против устоев, поддерживаемых беспринципными партиями.
      Юнгу требовался человек, сочетавший в себе качества лидера любой дискуссии и рупора его идей, знакомый с максимальным числом групп, представленных в окружении "Гегнера". Он выбрал Шульце-Бойзена, у которого была репутация человека, поддерживавшего связи практически с любой оппозиционной молодежной группой. Всякий раз, когда эстремистские студенческие группировки расходились во мнениях, в посредники призывали Шульце-Бойзена, который изучал политику, международное законодательство и журналистику.
      Юнг ввел Шульце-Бойзена в состав редакции, и после его отставки тот стал возглавил "Гегнер". С каждым новым выпуском его предостережения об угрозе нацистской опасности становились все громче, а аплодисменты нонкомформистов все восторженнее. Шульце-Бойзен даже организовал в берлинских кафе так называемые "вечера "Гегнера", на которые приглашал представителей политических партий для обсуждения будущего германской политики. Даже скептически настроенный Юнг впоследствии вынужден был признать, что "сначала встречи проводились в маленьких помещениях, но вскоре они так переполнялись, что нам пришлось организовывать настоящие митинги. Атмосфера была исключительно лояльной, между левыми и правыми устанавливались удивительно дружеские отношения. Молодые люди, которые при встрече на улице немедленно ввязались бы в потасовку, прислушивались к аргументам оппонентов и были единодушны в своей неприязни к хвастливому доктринерству партийных боссов и непреклонных суперменов".
      Однако в этих дискуссиях вряд ли могла родиться какая-то конкретная программа. Петель говорит, что "там всегда царил панический страх предательства". Шульце-Бойзен и его ближайшие соратники были единственными людьми, способными начать формулирование национал-большевистской платформы. Его основная мысль состояла в следующем: будущее Европы состоит в альянсе элиты молодежного движения, пролетариата и Советского Союза, откуда родится "новый Адам". Он все ещё считает скандальным тот факт, что германская коммунистическая партия зависить от указаний Советов, и в тоже время смотрел на Россию как на спасителя.
      "Главным явлением" эпохи виделся протест немецкой молодежи против загнивания Запада; Россия была и останется прообразом нового человечества; Германия никогда не должна стать противником Советского Союза, поскольку на берега Рейна началось "проникновение" Америки; Западная Европа уже стала "Панамерикой".
      "Гегнер", без сомнения, бурно приветствовал братство немецкого и советского народов. Юнг говорит:"Я не выдаю никакого секрета, когда заявляю, что советское посольство оказывало "Гегнеру" постоянную финансовую поддержку.
      Даже после победы антикоммуниста Гитлера Россия все ещё оставалась для "Гегнера" настоящей Меккой. Последний выпуск "Гегнера" весной 1933 года сообщил своим читателям, что "новый человек" должен появиться в России; Германия бьется в конвульсиях; Запад становится для неё все более чуждым, тогда как германский народ тянется к Востоку.
      После 30 января 1933 года новые нацистские хозяева Германии нанесли безжалостный удар по своим просоветским оппонентам. В апреле того года "Гегнер" был запрещен. Летучий отряд из штандарта СС* номер шесть вломился в редакцию, размещавшуюся в доме номер один по Шеллингштрассе, разгромил её и конфисковал все экземпляры газеты. Редактора Шульце-Бойзена и двоих его товарищей - Туреля и Генриха Эрлангера - вывезли в один из "нелегальных концентрационных лагерей" на окраине Берлина, где нацистские головорезы "разбирались", как они выражались, со своими оппонентами.
      (* Штандарт - подразделение СА или СС, чиисленностью от 1200 до 3000 человек, соответствующее общевойсковому полку. Прим. перев.)
      По словам Туреля, всех троих бросили в "крошечный подвал, оборудованный наподобие полицейского участка. На голом полу лежала солома, покрытая вместо постельного белья большими республиканскими флагами. Нам пришлось лечь при включенном свете". Швейцарца Туреля вскоре освободили, но остальные двое стали жертвами необузданного садизма.
      Во дворе Шульце-Бойзену и Эрлангеру пришлось пройти сквозь строй из двух шеренг вооруженных эсэсовцев, подгонявших узников прикладами и ударами кнутов со свинцовыми вплетениями. Трижды (предписанное наказание) Шульце-Бойзен проходил свой крестный путь под градом ударов, голый, задыхающийся, истекающий кровью, охваченный отчаяньем. Неожиданно он вернулся назад и пробежал сквозь строй своих мучителей в четвертый раз. Почти теряя сознание, он щелкнул каблуками и закричал:
      - Докладываю! Приказ выполнен, плюс ещё раз на удачу!
      Некоторые из эсэсовцев были так поражены, что раздались крики:
      - Бог мой, парень, да ты один из нас!
      Шульце-Бойзен пережил этот танец смерти, но Эрлангер, как натура более чувствительная, не выдержал. Сам Харро так никогда и не оправился после гибели друга. Смерть Эрлангера больше чем собственные страдания побудила его принять решение никогда не иметь дело с этим садистским режимом.
      Вероятно, Харро никогда бы не вышел из эсэсовского лагеря пыток, не начни действовать его мать, женщина более решительная и волевая, чем её муж, отставной флотский капитан. Узнав об исчезновении сына от своего сводного брата, судебного чиновника Вернера Шульце, Мария-Луиза отправилась в Берлин. Вернер Шульце сообщил ей, что ордер на арест Харро был подписан штандартенфюрером Гансом Генцем, чье подразделение использовалось в качестве вспомогательного полицейского отряда.
      Фрау Шульце являлась президентом женского отделения "Германской колониальной ассоциации", выступавшей под патронажем нацистов, и потому считала себя вправе рассчитывать на особое внимание в новой Германии. Она прикрепила партийный значок, собрала несколько бывших сослуживцев мужа, (включая фон Штоша, который впоследствии стал капитаном), и поехала в штаб-квартиру Генца на Потсдамерштрассе, 29, прихватив с собой членов "Имперской ассоциации германских морских офицеров".
      Под напором упреков фрау Шульце Генц уступил. У него не было желания отвечать за содержание в тюрьме члена семьи Тирпиц. Более того, как партийный товарищ, фрау Шульце обещала, что сын немедленно прекратит всякую "антигосударственную деятельность" и тут же уедет из Берлина. На этот раз мучители отпустили своего узника.
      Фрау Шульце вспоминает:
      "Но что у него был за вид! Бледный, как полотно, с черными кругами под глазами, волосы обрезаны садовыми ножницами и ни единой пуговицы на пиджаке. Он рассказал мне, как самым скотским образом до смерти забили Эрландера, который был наполовину евреем". Дочь юриста фрау Шульце ещё не успела усвоить, что означает слово "закон" в империи Адольфа Гитлера - и подала в полицию жалобу на Штандарт СС N6 за убийство Эрландера.
      СС отплатило той же монетой. 30 апреля они снова схватили Шульце-Бойзена, и тот опять оказался за тюремной решеткой. Возмущенная мать связалась с отставным адмиралом Магнусом фон Левецовом, начальником берлинской полиции. Его помощник привел закованного в наручники Шульце-Бойзена. Тот с горечью в голосе заметил:
      - Мама, вы меня сюда отправили, а теперь опять хотите вытащить отсюда!
      На что фрау Шульце ответила:
      - Завтра ты будешь свободным человеком, или я тоже сяду в тюрьму.
      "Завтра" растянулось на две недели, но в середине мая Харро все же освободили. 19 мая 1933 года штурмбанфюрер СС Колов отправил заказное письмо "герру Шульце-Бойзену, Дуйсбург, Дюссельдорфштрассе, 203". В нем сообщалось: "После переговоров с уголовной полицией прилагаем ключи от снимаемых вами помешений по Шеллингштрассе, 1; сообщаем, что помещения находятся в полном вашем распоряжении".
      Но Шульце-Бойзена больше не интересовала редакция "Гегнера", теперь он знал другие способы борьбы с нацизмом.
      После выхода на свободу все мысли Харро сосредоточились на способах свержения нацистской тирании. В конце 1933 года Эрнст фон Саломон, который раньше писал статьи для "Гегнера", встретил Шульце-Бойзена на улице и едва узнал. Его лицо переменилось. Исчезла половина уха, а лицо избороздили розовые, полузажившие раны. Тот сказал ему:
      - Я отложил свою месть до лучших времен.
      Первой заботой Шульце-Бойзена стало найти некое безопасное место в иерархии новой Германии. Он уже говорил фон Саломону, что его будущее связано с рейхсвером; профессия военного обеспечивала лучшую защиту от сторожевых псов диктаторского режима. Многие противники нацистов нашли убежище в безликой серой массе в полевой форме.
      Шульце-Бойзен хотел вступить в военно-воздушные силы Германа Геринга. Как сыну флотского офицера, ему предстояло сделать выбор: идти в военно-морской флот или нет. В 1929 году в Нойштадте в плавании по Балтийскому морю он прошел курс обучения, проводимый "Оборонно-спортивной ассоциацией Ганзы", и пристрастился к морским переходам. Но флот казался ему слишком реакционным, так что он нашел компромисс и пошел в морскую авиацию.
      В середине 1933 года Харро поступил на двенадцатимесячные курсы наблюдателей "Германской авиационной школы пилотов" в Варнемюнде. Училище по подготовке кадров для немецкой военной авиации было замаскировано под гражданское учебное заведение. Время, проведенное в Варнемюнде, оказалось для него мучительным испытанием, поскольку он нашел "чрезвычайно трудным жить среди людей с совершенно другими понятиями, в интеллектуально враждебном окружении". Сокурсники чувствовали его нежелание поддерживать "бурный энтузиазм национальной революции" и относились к нему как к чужаку.
      "Последнее оказалось самым трудными, - писал он родителям третьего сентября 1933 года. - Мои особые "друзья" придумали здесь для меня все виды неприятностей, и поначалу я не знал, как все это вынести".
      Харро прекрасно выдержал все испытания и первого января 1934 года получил назначение в Управление морской авиации в Варнемюнде. Там он так быстро завоевал расположение руководства, что вскоре его стали считать лучшим работником: вместе с несколькими солдатами и офицерами СС его отправили в учебную поездку в женевскую штаб-квартиру Лиги Наций, где он смог использовать свое знание иностранных языков.
      Он обладал удивительной способностью к языкам: мог говорить на французском, английском, шведском, норвежском, датском и голландском языках, и у него появилось искушение оставить свои довольно рутинные занятия военно-морского наблюдателя. Но Харро ждала блестящая карьера в самом сердце германской державы. Он выучил русский и предложил Люфтваффе свои услуги в качестве переводчика. Тем не менее, пришлось долго ждать, прежде чем они были востребованы.
      В дальнейшем его карьере способствовала привлекательная блондинка, горячая поклонница нацистов и бывшая руководительница трудовой службы. Они познакомились летом 1935 года во время плавания по Ваннзее. Ее звали Либертас ("Libs") Хаас-Хойя, и она приходилась внучкой принцу Филиппу Ойленбургскому и Хертфельдскому (1847-1921), фавориту любителя музыки Вильгельма II. Самым большим её желанием было стать актрисой кино или журналисткой, и она неплохо разбиралась в поэзии.
      Серия странных совпадений привела к тому, что "Либс" стала пользоваться благосклонностью иерархов Третьего рейха. Ее отец, профессор Вильгельм Хаас-Хойе, руководил художественной школой, размещавшейся в доме номер восемь на Принц Альбрехтштрассе в Берлине, где Геринг устроил штаб-квартиру гестапо; её мать Тора, графиня Ойленбургская, (как она стала называть себя после развода с профессором), жила в фамильном имении в Либенберге, под Берлином, по соседству с Герингом, который любил захаживать из помпезного Каринхолла послушать, как графиня играет сентиментальные песни старого принца.
      "Либс" влюбилась в яхтсмена Шульце-Бойзена, и двадцать шестого июля 1936 года они поженились. Бывший свидетелем на свадьбе Геринг нашел для молодого мужа место в Имперском министерстве авиации. Мария-Луиза Шульце не одобряла выбор сына и любила повторять, что её невестка - "наивная оптимистка, любящая посплетничать и легко поддающаяся любому влиянию". Фактически ей не нравился сам брак, поскольку для неё он был недостаточно респектабелен. По её словам, Либс была не слишком привязана к дому и недостаточно зрела, чтобы держать в руках неуправляемого Харро, а друзья графини ещё хорошо помнили скандальные истории о гомосексуальных оргиях принца Филиппа.
      Сам Гарро считал иначе. Они с женой были страстно влюблены друг в друга, более того, связи семейства Хаас-Хойе позволили ему войти во властные структуры режима. В 1936 году Министерство авиации предложило ему личный контракт, и он стал сотрудником информационной службы.
      Работа была необременительной, но обещала неплохие перспективы. Информационная служба под командованием майора Вернера Барца составляла часть Пятого отделения Генерального штаба Люфтваффе, на местном жаргоне "Genst. 5", которая входила в состав подраделения "Иностранные государства", ответственного за наблюдения за иностранными военно-воздушными силами. В иерархии Генерального штаба между ними и руководством Люфтваффе стояли только "картографическая группа" и "стратегический отдел". Таким образом Шульце-Бойзен оказался вплотную к "нервному центру" Министерства.
      Харро занялся расширением своей небольшой империи. Он не ограничивал себя только чтением зарубежных газет, расклеивая вырезки и докладывая о прочитанном. В своей однокомнатной квартире на Гогенцоллерндамм Шульце-Бойзен изучал военно-политическую литературу, чтобы иметь возможность блеснуть военными познаниями, добровольно прошел подготовку резервистов (в июне 1937 года ему присвоили звание капрала??? с занесением в списки подразделения резерва ВВС в Шлезвиге) и получил чин лейтенанта. "Он был очень усерден и всегда рвался к знаниям", - вспоминает его бывший домохозяин.
      Шульце-Бойзен сделал карьеру в министерстве главным образом благодаря своему прилежанию. Молодой энергичный референт вскоре попался на глаза начальству. Капитан Ганс Айхельбаум из информационного отдела центральной канцелярии министра авиации часто привлекал его для написания статей в "Ежегоднике германских Люфтваффе", за редактирование которого отвечал.
      Харро и его перо всегда были под рукой. В ежегоднике 1939 года, например, он выражал беспокойство по поводу "военно-политических планов большевизма", которые, по его словам, проводили опасный курс перевооружения "с использованием методов, которые с точки зрения закона определенно не выдерживали критики". А по поводу политического шантажа фюрера во время судетского кризиса с удовлетворением заметил, что "после мюнхенских решений сократившаяся глубина чешско-словацко-карпатско-украинского оборонительного пространства более не представляет угрозы для великого германского рейха. Врагам национал-социализма теперь придется забросить свой "авианосец", о котором столько говорили и который теперь пришлось торпедировать".
      Подобные уловки позволили ему проникнуть в секретные отделы министерства. Он завел новых знакомых, новые связи. Секретная информация, на которой основывалась его официальная журналистская деятельность, окончательно убедила Харро, что Адольф Гитлер ведет дело к войне. Еще 15 сентября 1933 года он уже писал родителям: "У меня сложилось смутное, но вполне определенное чувство, что в перспективе мы приведем Европу к катастрофе гигантского масштаба".
      Подлинные и неоспоримые доклады и отчеты доказывали ему, что политика диктатора как образчик беспринципного авантюризма непременно найдет свой конец в следующей мировой войне. 11 октября 1933 года в письме родителям он сообщает: "Теперь я утверждаю, что самое позднее в 40-41 году, но вероятно даже следующей весной в Европе начнется мировая война с классовой борьбой как её следствием. Я однозначно утверждаю, что первыми аренами битвы в новой войне станут Австрия и Чехословакия".
      Но что хорошего могла принести подобная осведомленность? Как предотвратить катастрофу? Шульце-Бойзен посовещался с шестерыми своими давними друзьями. Они и стали зародышем организации, впоследствии известной как группа Шульце-Бойзена.
      Все началось со случайной встречи на улице через несколько месяцев после вызволения Харро из эсэсовского лагеря пыток. Он встретил штутгартского скульптора Курта Шумахера, с которым ему доводилось работать в "Гегнере". Сын профсоюзного чиновника Шумахер был швабом и с 1920 года жил в Берлине. Скульптор стал одним из изгоев нового режима: выпускник Берлинской школы изобразительных искусств, он был представителем абстракционизма, и с триумфом "здорового" народного мнения, насаждавшегося нацистскими цензорами от искусства, ему запретили выставлять свои работы. Сводить концы с концами удавалось только благодаря случайным приработкам и заработками жены, Елизабет Хохенемсер, дочери инженера и наполовину еврейки. Она была художником-плакатистом, а затем училась на фотографа. Когда у Шумахера появилась масса времени на раздумья о власти, загубившей его карьеру, он стал анализировать нацистскую систему тирании.
      Как коммунисты, так и нацисты в своих легендах превратили чету Шумахеров в верных членов коммунистической партии, готовых подчиниться любому партийному приказу. Однако все факты указывают на то, что они никогда не вступали в компартию, а просто были частью художественной элиты, восставшей против ограничения свободы со стороны государства и буржуазного общества. Курт Шумахер был "слишком интеллигентным и чувствительным, чтобы не стремиться к тому, во что он верил всю жизнь - мирному сообществу людей, которые своим трудом смогут обеспечить существование, достойное человечества".
      Однако отсутствие у Шумахеров аналитических способностей или идеологического энтузиазма с лихвой компенсировал один из бывших коммунистов. Таким человеком оказался Вальтер Кюхенмайстер, во время войны добровольно поступивший в военно-морской флот. Затем он стал членом компартии и до 1926 года редактировал коммунистическое "Эхо Рура". Впоследствии его из партии выгнали. Какая бы там ни была причина, но ортодоксальный коммунист, бывший товарищ Кюхенмайстер стал предателем. *
      (* По словам председателя суда на процессе "Красной капеллы" Краелла Кюхенмайстера исключили из партии за растрату партийных средств. Прим. авт.)
      Распрощавшись с издательским делом, Кюхенмайстер поступил в рекламную фирму. После захвата власти нацистами СА отправили его в концлагерь, а затем в Шонненбургскую тюрьму. После девяти месяцев заключения его по состоянию здоровья выпустили на свободу, (он страдал язвой желудка и туберкулезом легких). Работать он уже не мог, но тут ему на помощь пришла преданная и бескорыстная поклонница, член компартии доктор Эльфрида Пауль. Она руководила муниципальным приютом для сирот в Гамбурге, а с 1936 года открыла в Берлине врачебную практику. Шумахера она знала с 1923 года и через него познакомилась с Кюхенмайстером, а теперь стала жить с инвалидом.
      В 1936-37 годах к их кругу примкнули ещё два активиста, которые не собирались сидеть и вздыхать по поводу будущей судьбы гитлеровской Германии. Первой была Гизела фон Пельниц, берлинский корреспондент американского агентства "Юнайтед Пресс", женщина неизлечимо больная*, но в то же время активный член Коммунистического союза молодежи. Она все время требовала перейти к решительным действиям. Вторым был Гюнтер Вайзенборн, вернувшийся из Америки домой после многолетнего изгнания, пацифист и левый демократ, критик-социолог (среди его работ "Субмарина С-47" и "Варвары"). Ему тоже не терпелось участвовать хоть в каком-нибудь противодействии режиму.
      (* В 1939 году она умерла в Швейцарии от туберкулеза. Прим. авт.).
      Эти шестеро почти автоматически присоединились к Шульце-Бойзену. Ему они доверяли и не видели иного выбора. Кюхенмайстер и Шумахер знали его ещё с тридцать второго года, а Гизела фон Пельниц была его дальней родственницей. Харро был единственной надеждой всей группы. Он носил военную форму режима, хорошо знал высших нацистских функционеров и имел доступ, пусть даже очень скромный, к рычагам власти.
      Вечерние дискуссии на квартирах друзей укрепили решимость Шульце-Бойзена предпринять какую-нибудь эффектную акцию против режима. Долгие годы он ощущал опустошенность, двойная игра, которую приходилось вести в Министерстве авиации, стала почти невыносима, и любые действия против режима помогли бы хоть как-то облегчить душу. Больше того, его жена, Либертас, у которой давно уже появились, по крайней мере поверхностные, антифашистские убеждения, была готова поддержать любое предприятие "одержимого" Харро.
      "Если ты против, стоит ли тебе с этим бороться?" - спросил на одной из встреч Шумахер. Вайзенборн кивнул, Шульце-Бойзен согласился, и вскоре был предложен план, как нанести по режиму ощутимый удар.
      Такую возможность предоставила бушевавшая уже несколько месяцев гражданская война в Испании. Для борцов за чистоту идеологии кровавая схватка за Пиренеями служила сигналом к началу крестового похода против фашизма. Не задумываясь об особенностях обстановки в Испании и специфике гражданской войны, которая не имела никакого отношения к Европе, тысячи немецких коммунистов, социалистов и демократов поспешили на помощь республике. В их числе оказался один из друзей Шульце-Бойзена, сын строительного подрядчика Пауль Шольц. Для сгруппировавшихся вокруг Харро конспираторов Испания представлялась первым испытательным полигоном войны, в которой должно был доказать свою силу антифашизм. И лейтенант Шульце-Бойзен знал способ нанести фашистам чувствительный удар.
      Для руководства немецкой помощью генералу Франко Министерство авиации рейха сформировало "Специальный штаб В" под началом генерала Гельмута Вильберга. На него возложили ответственность за транспорт для отправки добровольцев, оружия и боеприпасов в Испанию. Министерство авиации держало в руках все тайные связи со сражавшимися против левых республиканцев путчистами Франко. Москва провозгласила поддержку республики самой неотложной задачей антифашистского Народного фронта.