ПРОЛОГ

– Открывайте сейф... Быстро... И давайте сюда деньги. Иначе от вашего машиниста останется мокрое место...

В ответ – гробовая тишина. Бандиты с беспокойством оглянулись на вожака. Тот пожал плечами и выстрелил, спокойно наблюдая, как сквозь ткань рубашки на груди машиниста проступает красное пятно. Человек, неловко скорчившись, рухнул на землю.

– Что ж, очередь за пассажирами. Будем убивать по одному... пока не откроете сейф.

Услышав угрозу, женщины в вагонах поезда подняли крик. Лязгнул засов, вожак вздрогнул и повел стволом револьвера на звук. Взгляды грабителей устремились к заскользившей перед ними двери вагона...

Через несколько минут десять мужчин – все в черных масках и широкополых шляпах, скрывавших их лица и волосы, – мчались галопом по волнующемуся морю техасских трав.

Девятеро оглашали прерию ликующими криками. Десятый, – на огромном белом коне, – только довольно улыбался. Месть всегда кажется сладкой.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

К северу от Сан-Антонио, 1875

Анжелина Рейес кричала.

Но уже не осталось в живых никого из тех, кто мог бы ей помочь. Ее ужас забавлял окружавших ее мужчин гораздо больше, чем вид мертвых тел, усеявших землю вокруг.

– Сеньорита, вы начнете вскрикивать от восторга еще до того, как я кончу заниматься с вами любовью... – Главарь троицы убийц нарочито медленно приближался к ней. Черные безжалостные глаза щурились от предвкушаемого удовольствия. Анжелина торопливо отступила назад и повернулась, чтобы убежать. «Не перестану сопротивляться, пока есть хоть какая-то возможность спастись...» – думала она. Путаясь в длинных и тяжелых черных юбках, она успела сделать всего несколько неуверенных шагов, как двое других бандитов появились перед ней. Их вожак поймал ее за талию и толкнул на землю. Противно хрюкнув, он набросился на нее всем телом и буквально вдавил в сухую пыль.

Она почти не дышала и ничего не видела. Прикусив губу так сильно, что пошла кровь, Анжелина, думая о боли, которую сама себе причиняла, пыталась сконцентрироваться на том, что происходило с ней – здесь и сейчас. Страх и смятение овладевал ею, угрожая лишить последних сил, так необходимых, чтобы выстоять и выжить. Оставшись теперь одна, она могла полагаться только на себя... Потому и не хотела поддаваться страху, который мог сковать ее ум и волю... «Я должна бороться за свое достоинство и свою жизнь...» С детских лет она знала, что Бог помогает лишь тем, кто помогает себе сам. Настал момент это проверить.

Двое других, пока не участвовавшие в насилии над ней, уселись неподалеку и наблюдали за происходящим, как за очередной забавой. Они веселыми возгласами подбадривали главаря и вносили разные предложения, чередуя их с глотками виски. А тот – до предела раздраженный ее сопротивлением и своей почти безуспешной борьбой с девицей на глазах товарищей – ударил ее по лицу один раз, другой, третий...

Земля поплыла перед глазами Анжелины. На мгновение она забыла о своей решимости бороться и ей вдруг захотелось замереть в неподвижности. И только показавшийся пронзительным треск разрываемого платья – от шеи до талии – вернул ее к действительности. Собравшись с силами, она ударила коленом в промежность насильника.

От неожиданной и резкой боли он судорожно вздохнул и тут же со свистом выдохнул содержимое своих легких, обдав ее прогорклым запахом. Она столкнула с себя его обмякшее тело и откатилась в сторону. Быстро вскочив на ноги, Анжелина помчалась прочь, на этот раз высоко подняв тяжелые юбки.

– Ловите ее, идиоты! – закричал главарь хриплым и искаженным, словно придушенным, от боли голосом.

Анжелина бежала. На каждом шагу она ожидала, что большая и тяжелая рука вот-вот опустится на ее плечо. К горлу подступал спазм, угрожая перекрыть даже то малое количество воздуха, которое она могла на бегу вдыхать горячей грудью. Ужас все быстрее гнал ее вперед. Она уже почти вбежала на вершину небольшого холма, когда один из преследователей догнал ее. Рывком она увернулась от его протянутых рук и еще несколько секунд бежала свободно. Но вдруг споткнулась и упала вперед, в никуда. Неожиданный удар о землю оказался таким сильным, что оглушил ее.

...Она катилась и катилась по склону холма, пока не достигла его подножия. Преследователь настиг ее и рухнул сверху. Не тратя времени понапрасну, он продолжил то, что начал вожак и прижал свой зловонный рот к ее губам. К горлу Анжелины подкатил комок тошноты. Его корявые пальцы что-то нащупывали в ее разодранном корсаже...

– Ну-ка вставай, – раздался скрипучий шепот откуда-то из-за спины насильника.

Анжелина резко отвернула голову от мерзкого рта и попыталась увидеть того, кто, оставаясь вне поля ее зрения, мог это сказать. Был ли это один из преследователей, намеревавшийся взять ее первым? Нет. Она могла бы поклясться, что не слышала этого голоса раньше.

Насильник либо не слышал приказа, либо решил проигнорировать его, продолжая насильно целовать ее подбородок и шею слюнявыми губами. Анжелина уворачивалась от ищущего рта, горячо молясь о том, чтобы человек, стоявший где-то позади, оказался бы Божьим посланцем.

– Я сказал, вставай! Медленно. И держи руки у меня на виду.

Анжелину не оставляла уверенность, что она никогда прежде не слышала этого голоса. Она бы до самой смерти запомнила его таинственный, зловещий тон, но надеялась, что смерть не наступит сейчас, в тот момент, когда она о ней подумала. Незнакомец появился совсем неожиданно, чтобы спасти ее. Сегодня Бог и в самом деле помогает ей, потому что она сама проявила себя не такой уж и беспомощной.

На этот раз насильник внял грубо отданному приказу и подчинился. Это случилось, наверное, еще и потому, что слова незнакомца подкреплялись щелчком взведенного курка. Бандит медленно встал, как ему приказали, и Анжелина зажмурилась от открывшегося ей слепящего солнца.

Ее спаситель сидел на белом коне. Он был один. Широкополая шляпа затеняла черты лица, но весь силуэт говорил о том, что это высокий и крепко сложенный мужчина.

Револьвер, зажатый в руке, казался частью его самого, настолько привычно длинные пальцы охватывали рукоять.

Анжелина нервно сглотнула.

От выстрела, раздавшегося со стороны холма, возле копыт белого коня взвилось облачко пыли. Анжелина испуганно взглянула вверх. На вершине холма стояли двое оставшихся бандитов. Но, прежде чем она успела вскрикнуть и предупредить своего спасителя об опасности, один за другим прогремели еще два выстрела. Мужчины скатились к подножию холма и замерли безжизненной грудой в ногах огромного коня. Животное наклонило голову вниз и понюхало каждого. Очевидно, встречавшись с мертвыми прежде, конь не проявил большого интереса и к этим двоим.

– Пресвятая Богородица, не убивайте меня, сеньор, – умоляюще, высоким голосом хныкал последний оставшийся в живых бандит. – Вы можете взять ее сами, я вам мешать не стану.

Человек на белом коне повернул голову и, когда его пристальный взгляд встретился с глазами бандита, тот побледнел и внезапно закрыл рукой рот.

Мужчина обратился к Анжелине:

– Теперь вы можете встать, мэм. Он больше и шагу не сделает. Похоже, он хочет сохранить все части тела на месте и нетронутыми. – Скрипучесть голоса еще больше усиливала звучащую в его словах угрозу. Бандит судорожно кивнул, показывая этим, что он согласен на все.

Анжелина села, но вдруг обнаружила, что не в состоянии подняться на ноги. Ее начало трясти и, как оказалось, она никак не могла справиться с нервной дрожью. Ей и раньше уже приходилось видеть убитых, но до этого злополучного утра она никогда не видела людей, застреленных у нее на глазах. Холодная реальность заключительного акта смерти, повторившаяся снова и снова – сначала по отношению к ее друзьям, потом – к врагам – ошеломила ее. Она прикрыла глаза и быстро произнесла молитву, умоляя Бога дать ей силы и направить ее.

Когда она снова открыла глаза, то увидела, как всадник перекинул ногу через седло и легко соскользнул на землю, не спуская глаз с бандита и крепко сжимая в руке револьвер.

– Стой там, – сказал он бандиту. Тот снова подобострастно кивнул. Казалось, что этот человек потерял вместе с мужеством и дар речи.

Анжелина замерла, увидев, что ее спаситель приближается к ней и протягивает руку, чтобы помочь подняться. Он походил на типичного техасского ковбоя: джинсы, темные пыльные сапоги, рубашка с длинным рукавом. Но он не носил шпор, и с таким упущением она до сих пор в этих краях не встречалась. С его шеи свисал завязанный узлом платок, который мог пригодиться для того, чтобы в любой момент натянуть его на нос и не наглотаться пыли на пересохшем степном тракте. От шейного платка Анжелина подняла глаза к лицу мужчины, но яркий свет и тень от шляпы все еще не давали ей возможности хорошенько рассмотреть его черты и особенно – глаза. Это ее нервировало, но она напомнила себе, что этот человек только что спас ей жизнь и поэтому не стоит так бояться его.

«Конечно, если только, перебив столько бандитов, он не захочет овладеть мною сам или оставить меня при себе…» Эта мысль снова заставила Анжелину затрепетать от страха и ей вдруг захотелось перекреститься. Но показать ему свой страх означало проявить слабость, которой она не могла себе позволить. По крайней мере, этому она научилась, когда жила с отцом и матерью.

Анжелина посмотрела на своего спасителя, щурясь от встречного солнечного света и пытаясь разглядеть затемненное лицо. Мать всегда говорила ей, что глаза – это окна в душу человека. Сейчас ей очень хотелось заглянуть в эту душу.

– Расслабьтесь и успокойтесь, – прошептал он, и при звуке его голоса она замерла. – За всю жизнь я не изнасиловал ни одной женщины. И начинать с вас не намерен. – Он сложил лодочкой ладонь протянутой руки, приглашая ей подать ему свою руку.

Очень нерешительно Анжелина вложила руку в его ладонь, а другой стянула на груди края разорванного корсажа. Его пальцы сомкнулись, и ее рука утонула в его теплой ладони. Она все еще продолжала дрожать. Вдруг у нее перехватило дыхание, когда рывком, показавшимся ей бесцеремонным, он поднял ее на ноги.

Мужчина взглянул поверх ее плеча на насильника, стоявшего, не смея шевельнуться, и удовлетворенно кивнул. Отвернувшись, он снял шляпу. Пряди золотистых волос, перемежавшиеся серебряными нитями, волной разлились по его плечам и Анжелине в первый раз удалось взглянуть на лицо своего спасителя.

– Падший Люцифер, – прошептала она, отступила от него на шаг и прижала ладонь к бешено забившемуся сердцу.

«Изысканность». Никакое другое слово больше не подошло бы для описания красоты этого мужчины. Загорелая кожа отливала богатым золотым оттенком, только усиливавшим впечатление от волос. И хотя на носу у него виднелась оставшаяся от давнего перелома шишка, а правую бровь пересекал небольшой шрам, эти незначительные дефекты лишь подчеркивали мужественность образа при всей утонченности остальных черт лица. Анжелине показалось, что она встретила ангела... пока не заглянула в его глаза.

«Не глаза, а прямо адская западня, – подумала она. – Он прошел ад и остался живым».

Анжелине до сих пор не доводилось видеть таких холодных черных глаз и она надеялась, что никогда больше не увидит их снова. Всего несколько минут назад этот человек хладнокровно застрелил двоих мужчин, а в бездонных глубинах его глаз все еще не обнаруживались какие-либо чувства, не говоря уже о волнении.

Его губы слегка изогнулись от удивления. Поняв, что она пристально смотрит на него, Анжелина вспыхнула в замешательстве.

– Такую реакцию я наблюдаю у большинства женщин, – сказал мужчина, по-прежнему улыбаясь одними губами. Глаза его оставались серьезными. – Но вы мне кажетесь слишком молоденькой, это не в моем вкусе.

Не обращая внимания на ее неодобрительный взгляд, он отвернулся, вытащил из седельной сумки веревку и быстро и профессионально связал своего пленника.

– Что вы сделаете со мной? – спросил бандит.

– Ничего. Если будешь вести себя прилично, то пришлю за тобой кого-нибудь из ближайшего города. Если нет, – можешь сгнить здесь, остальное меня не интересует.

– Но вы же не можете оставить меня здесь одного, связанного, без лошади и без оружия, – просительно и жалко произнес бандит, еще не веря тому, что услышал.

– Но ты-то не очень заботился о даме. – Мужчина кивнул в сторону Анжелины, не взглянув на нее. – Мне нечего тебе предложить. Скажи спасибо, что я оставил тебя в живых. Подобное великодушие не в моих правилах. Но у меня такое чувство, что дама за сегодняшний день уже насмотрелась лишнего.

Он отвернулся от связанного и подошел к Анжелине. Несмотря на свою решимость не пугаться, она еще крепче стянула на груди порванные половинки платья и отступила на шаг назад. Рядом с ее небольшой фигуркой он казался очень высоким. Он, может, и похож на ангела, но она чувствовала исходящую от него опасность. Ничего дурного он ей не сделал, даже пришел на помощь... И все же что-то волновало и беспокоило Анжелину. Он вызывал в ней чувство, похожее на страх или на что-то другое, имени чему она в этот момент найти не могла.

– Кто вы? – спросила она шепотом.

Мужчина замер на месте и не отвечал ей долго-долго. Просто стоял и смотрел на нее обсидиановыми глазами, пока ей не захотелось крикнуть что-нибудь ему в лицо, чтобы привлечь внимание.

– Чарли Колтрейн, – проскрипел он и кивнул головой в знак приветствия.

На его бесстрастный кивок она ответила так же формально:

– Анжелина Рейес.

– Колтрейн? – воскликнул связанный бандит. – Эй, да ты не тот ли, что...

– Заткнись, – огрызнулся Чарли таким ледяным тоном, что в нем послышался холод ветра, дующего в Техасе каждую зиму.

Бандит немедленно замолк. Анжелина открыла было рот, чтобы задать Колтрейну еще вопрос. Но, прежде чем она успела произнести хоть одно слово, он повернулся к ней и спросил:

– А что вы делаете здесь совсем одна?

– Я... я не одна. По крайней мере, я была не одна... до сегодняшнего утра. – Она набрала воздуха, чтобы побороть смятение, охватившее ее при воспоминании о событиях этого дня. – Эти трое напали на нашу группу и убили всех, кроме меня. Я уверена, что со мной... меня ждала та же участь, если бы вы случайно не оказались на этой дороге. Я должна поблагодарить вас, мистер Колтрейн.

Он пожал плечами:

– У меня нет привычки вмешиваться в чужие, дела, но я не мог пройти мимо и ничего не сделать. – Он кивнул головой на вершину холма. – Остальные ваши люди там?

– Да. – До этого момента все ее мысли оставались занятыми только спасением собственной жизни, вместо того чтобы оплакивать несвоевременную смерть друзей.

Несмотря на теплый техасский бриз, Анжелина вдруг обхватила себя руками, чтобы побороть внезапно охвативший ее холод. Приглушенное рыдание сорвалось с ее губ, когда она подумала о шести убитых мужчинах и женщинах, оставшихся на вершине холма.

Чарли хмуро взглянул на нее.

– Надеюсь, вы не собираетесь развалиться на части и оставить меня одного, мисс Рейес, а? Нам ведь еще до темноты придется похоронить ваших людей. Иначе все звери в радиусе пятнадцати километров соберутся сюда и станут кружить вокруг нас.

Анжелина кивнула, понимая, что он прав. Подавив в себе прилив горя, она глубоко вздохнула и пошла вверх по склону, указывая путь.

Картина бойни, их ожидавшая, оказалась более страшной, чем она ее себе представляла. Все шестеро лежали там, где их застала смерть, – неправильным полукругом вокруг догорающего фургона.

– В этой каше найдется какая-нибудь лопата? – спросил Чарли, демонстрируя полное спокойствие при виде крови и огня.

– Сейчас поищу, – торопливо проговорила Анжелина и пошла вокруг фургона, желая хоть на момент отвлечься от вида этого ужаса. Воспоминания о том, что произошло всего несколько часов назад – крики умирающих, презрительные насмешки и издевательское глумление безбожников-мужчин, напавших на нее и ее попутчиков, до сих пор звучали в ее ушах. Едкий смрад жег ноздри, но она испытывала облегчение... за то, что он хоть на несколько минут отвлек ее от запаха крови и смерти.

Анжелина заметила продовольствие и некоторые вещи, сваленные в кучу там, где их побросали убийцы, еще перед тем, как подожгли фургон. Она опустилась на колени, на мгновение дав волю ощущениям пережитого ужаса, которые в течение нескольких последних часов ей приходилось носить в себе, скрывая и не давая им завладеть ее сознанием, только для того, чтобы сохранить себе жизнь. Слезы горячими потоками побежали по ее щекам, но плакала она молча.

– Снова какая-то проблема? – спросил ее спаситель.

Анжелина поспешно смахнула слезы и, шмыгнув носом, постаралась собраться с духом, чтобы больше не показывать свое горе. Ей не хотелось делиться им с посторонним человеком, особенно таким бесчувственным, даже не вздрогнувшим при виде кровавого месива возле фургона.

– Нет – откликнулась она, обрадовавшись тому, что ее голос прозвучал уверенно и ровно. – Со мной все в порядке. Сейчас я подойду.

Закрыв глаза, Анжелина прочитала короткую молитву, умоляя Бога укрепить ее. Друзья заслужили, чтобы их похоронили, как подобает, насколько это возможно, здесь, посреди прерии. «Как сказал мистер Колтрейн, теперь я не имею права разваливаться на части». Она медленно поднялась с колен, всем телом чувствуя боль от побоев и ушибов, доставшихся ей от убийц и насильников Анжелина глубоко вздохнула и отбросила все мысли о боли: «… пусть боль останется где-то там, в глубине души, вместе с ощущением ужаса. Думать об этом мне теперь некогда». Нагнувшись, чтобы вытащить лопату из-под кипы сваленных продуктов и походных приспособлений, она заметила на земле рядом с вещами свой монашеский головной убор, упавший, когда она отбивалась от насильников.

Высвободив лопату, она наклонилась и подняла кусок ткани, привычно прикрыв им голову, насколько возможно.

Теперь надо было что-то сделать с разорванным надвое корсажем. Она же не могла постоянно удерживать его рукой, но вся ее одежда, как и одежда ее друзей, сгорела вместе с фургоном. Как бы решившись на что-то важное, Анжелина пожала плечами и запустила руки под черную верхнюю юбку. Быстрыми движениями она сняла с себя нижнюю юбку и обернула ею плечи на манер шали. Конечно, это не образец высокой моды, но зато выглядит пристойнее, чем зияющая дыра в корсаже.

Анжелина вернулась и застала Колтрейна стоящим у выложенных в ряд тел, которые он приготовил к захоронению. Он качал головой, все еще не веря в то, что увидел.

– Два священника и четыре монахини, – пробормотал он будто бы про себя, пристально глядя на тела, лежащие у его ног.

– В чем проблема? – спросила Анжелина.

Он медленно поднял голову и внимательно посмотрел на нее. Его хмурый взгляд остановился на черной ткани, покрывавшей ее волосы и стал еще более суровым.

– А это что такое, черт возьми? – прорычал Чарли, поняв, что Анжелина – тоже монахиня. Но тут же покачал головой, стараясь подавить внезапный приступ смеха, готовый прорваться впервые за много лет. Эта милая молодая девушка – с привлекательными формами, с глазами и волосами цвета земли, с кожей цвета самой лучшей сметаны – оказалась треклятой монахиней?!

Она неотрывно смотрела на него со смешанным чувством опасения и осторожного доверия, почему-то подумав, что он теперь ее возненавидит. Он отнюдь не герой – просто человек, случайно, как это обычно бывает, оказавшийся не в том месте, но в нужный момент. Однако он вовсе не похож на чудовище. И ей незачем каждый раз съеживаться от страха, когда он делает какое-нибудь резкое движение или быстро направляется к ней... Хотя, зная, что она пережила такое потрясение, он уже, наверное, давно понял ее страхи.

– Почему вы не сказали мне об этом? – спросил он, указывая на ткань, покрывавшую ее роскошные каштановые волосы.

– Не сказала вам о чем?

– Что вы – монахиня, мисс Рейес. Или я должен называть вас сестра Анжелина?

– Я не монахиня. По крайней мере, пока. Я еще только послушница. Я пробыла с сестрами всего один год.

Чарли пожал плечами. «Монахиня или будущая монахиня – мне все одно, – подумал он. – Как бы то ни было, мне нужно от нее отделаться и вернуться к своему делу». Он отстал от других погонщиков скота и направился сюда только за тем, чтобы проверить, откуда в прерии мог подниматься дым. И он вовсе не собирался убивать тех двоих, да еще хоронить шестерых убитых ими людей, так как с самого начала хотел сразу же вернуться к стаду. Эта работа – действительно его первая попытка честно заработать. И эту возможность он получил через десять лет с тех пор, как оставил отряд Мосби в 1865-м. Поэтому он не собирался ее терять, тем более, что провел в пути всего неделю. Он слишком стар, чтобы продолжать жизнь, которую вел после войны. То, что когда-то было для него привычно и, по его мнению, в свое время было оправдано стремлением к мести, теперь томило его долгими темными ночами, проведенными в одиночестве. Добыл ли он, в конце концов, то, в чем нуждался, чтобы зажить праведно?

Чарли выхватил лопату у Анжелины из рук и приступил к работе. К тому времени, когда он кончил закапывать мертвых, а коленопреклоненная Анжелина перестала бормотать свои молитвы около братской могилы, солнце уже скрылось за горизонтом и темнота мягко окутала землю.

– Вы умеете ездить верхом? – спросил Чарли, стирая пот со лба тыльной стороной ладони.

Она кивнула.

– Я выросла на коневодческом ранчо, неподалеку от города Чихуахуа. И научилась ездить верхом раньше, чем стала ходить.

– Хорошо. Нам придется выехать сегодня вечером. Я довезу вас до ближайшей деревни, а потом вернусь обратно к стаду, от которого отстал.

Чарли повернулся и пошел собирать лошадей. Теплый апрельский ветерок донес до него ее тихий голос, и он остановился.

– Пожалуйста, – прошептала она. – Помогите мне.

Чарли глянул назад, через плечо, и нахмурился. Пока что она производила на него хорошее впечатление своей внутренней силой, отражавшейся на ее лице, сулившем ему, однако, чертовские неприятности. Теперь же ее голос походил на голосок маленькой испуганной девочки. Чарли поморщился. Он не любил хнычущих и льнущих к нему женщин.

– Мне кажется, я только и делаю, что помогаю вам, – сказал он и отвернулся от ее умоляющего взгляда.

– Нет, пожалуйста, – проговорила она снова и подошла ближе, встав за его спиной.

Он физически ощущал ее присутствие и от этого раздраженно поежился. Она стояла слишком близко. «Пожалуй, стоит уехать одному и оставить ее там, где она стоит», – подумал он. Ее нежные просьбы выворачивали его наизнанку и напоминали ему о том чувстве вины, которое постоянно сопровождало его все эти долгие годы. Все казалось гораздо проще, пока он не начал осознавать свою вину.

Легкое, но настойчивое прикосновение к плечу поразило Чарли и вывело его из задумчивого оцепенения. От этого касания и от внезапно возникшего страшного видения из прошлого все его тело напряглось, каждый мускул сжался. Чарли обернулся, схватил Анжелину за руку и резко притянул к себе. От страха она вскрикнула. Ее сердце билось у его груди словно крошечная пойманная птичка.

– Мне не нравится, когда меня неожиданно трогают, – проворчал он, злясь на самого себя и на нее за то, что ему пришлось выказать слабость.

Он резко выпустил ее руку, и она отступила от него, а он продолжал проклинать себя за те живущие в нем страхи, которые и превратили его в то, чем он стал.

– Из-вините м-меня, – проговорила Анжелина заикаясь.

– Не стоит извинений, сестра. – Он потер лоб, пытаясь снять внезапно возникшую между бровей боль.

– Я – не сестра, – резко сказала она.

– Правильно. Я забыл. Так чего вы хотели?

– А... я...

– Да ладно, выкладывайте, что у вас на уме. Мне уже пора двигаться дальше.

От страха покусывая нижнюю губу, Анжелина какое-то время в нерешительности раздумывала. Потом ее словно прорвало.

– Я хочу попросить вас довезти меня до монастыря в Корпус-Кристи. Сестры очень нуждаются во мне, и я хочу попасть туда как можно скорее. Все они больны лихорадкой... Когда на нас напали, мы возвращались из другого женского монастыря, на севере... мы там тоже оказывали сестрам медицинскую помощь. А теперь из всех «Сестер Воплощенного Слова и Святого Причастия» осталась только я, у кого есть навыки ухода за больными. Они все умрут без меня...

– Вы же слышали, что я сказал. – Он покачал головой. – Мне нужно вернуться к перегонщикам стада. Мне позарез нужны деньги, которые я должен получить за эту работу.

– Я вам заплачу, – сказала она с прежней торопливостью. – Заплачу в два раза больше, чем вам могут заплатить здесь.

Чарли заколебался, недоумевая, откуда у монахини возьмутся такие деньги.

– В три раза больше, – выпалила она.

– Вы мне заплатите втрое больше, чем платят за трехмесячную работу по перегону скота, и только за то, что я вас доставлю на побережье? – спросил Чарли скептически. – А где вы достанете столько денег? Я думал, что вы, монашенки, даете обет бедности, помимо всего прочего.

– Я еще не монашенка. И моя семья в состоянии заплатить такие деньги. Я постараюсь, чтобы они переслали деньги туда, куда вы скажете, но как только мы доберемся до монастыря.

Чарли повернулся и пошел к своему коню. Поглаживая шею благородного животного, он обдумывал ее предложение. Он прикинул, что для того, чтобы купить ранчо, о котором он всегда мечтал, ему придется не меньше двух раз наниматься на перегон скота, да еще добавлять свои деньги, оставшиеся от грабежей банды Колтрейнов в штате Миссури. А если он примет предложение Анжелины, то сможет осуществить свою мечту еще до зимы, и к тому же у него в запасе еще останутся немалые денежки.

Но к своим тридцати семи годам он еще ни разу не ошибался, чувствуя опасность за милю. Анжелина Рейес как раз и была такой опасностью.

Она нуждалась в нем. Боже, как он не хотел, чтобы кто-нибудь в нем нуждался! Последняя женщина, которая в нем нуждалась, плохо кончила. Ее больше нет в живых.

Его манила Монтана: мирная, тихая, родная природа, место, где можно жить в одиночестве, если не считать призраков прошлого.

Чарли вздохнул: «Черт возьми, я – закоренелый преступник, а она – молоденькая монашенка. Что может случиться?»

– Ладно, – сказал он. – Я возьмусь за это дело.

Дрю Уинстон стоял перед Горацио Джонсом, начальником штаба техасских рейнджеров.

– Капитан Уинстон, я вполне понимаю, что вы чувствуете себя виноватым в смерти машиниста. Но ведь никто не ожидал, что бандиты проделают такой путь от Далласа, чтобы только продолжить свои грабежи. Я просто не имею возможности отправить весь отряд на поиски одного преступника, который к тому же мог уже давно скрыться в Мексике, где мы его и пальцем тронуть не сможем.

– Он не уезжал в Мексику. По крайней мере, пока не уехал. Есть достоверная информация, что он нанялся на перегон скота из Сан-Антонио в Нью-Мексико по Гуднайт-Лавинг трейл. Дайте мне неделю, и я его поймаю. Клянусь вам.

Капитан тяжело вздохнул:

– Подозреваю, что за вашими словами скрывается что-то еще, капитан. Мне доводилось слышать, что вы жаждали его крови с того самого момента, как приехали в Техас. Но подразделение техасских рейнджеров не предназначено для сведения личных счетов. Мы призваны поддерживать законный порядок.

От неудачи Дрю заскрипел зубами.

– Я вас не понимаю, капитан. Этот человек убил гражданское лицо на подведомственной мне территории. Я хочу, чтобы он был пойман и наказан по справедливости. Это все.

– Хм-м... – Джонс разглядывал его с явным недоверием. – Несмотря ни на какие обстоятельства, я просто не могу отправить отряд тотчас же.

Дрю помедлил, пытаясь все же найти способ склонить начальника штаба к тому, чтобы он принял его условия. В эти годы – лучшие годы его карьеры – ни одному паршивому преступнику не удастся долго водить его за нос. Он уже и так потерял много времени, выявляя пути передвижения бандита по всему Техасу. Но попав сюда, Уинстон понял почти полную невозможность найти местопребывание конкретного человека на просторах такого штата, как Техас. Когда в 1874 году техасские рейнджеры сформировались заново после реорганизации этой службы в 1871-м из-за отсутствия средств на ее содержание, он вступил в их ряды и стал использовать их систему общественного порядка для собственных поисков. Теперь же, когда он, наконец, точно установил, где можно уверенно найти этого преступника, та же самая система стала для него помехой. Но Дрю Уинстон намеревался поймать его во что бы то ни стало. Его ничто не остановит.

– Сэр, я почтительно прошу предоставить мне двухнедельный отпуск.

Прищурившись, Джонс так долго, и испытующе смотрел на Дрю, что тот с трудом подавил в себе желание отвести глаза. Наконец, начальник штаба едва заметно кивнул:

– Ладно. Вижу, что ничего путного от вас не добиться, пока мы с этим делом не покончим раз и навсегда. Я вышлю ваших людей на патрулирование, а во главе поставлю вашего же заместителя. Постарайтесь быстро закончить все свои дела и возвращайтесь к основной работе, черт возьми.

– Да, сэр. – Дрю повернулся, чтобы уйти, едва удерживаясь от вздоха облегчения.

Закрыв за собой дверь кабинета начальника, Дрю вытащил из кармана смятый клочок бумаги.

– Разыскивается. Живым или мертвым, – прочитал он вслух. – За грабеж и убийство.

Дрю разглядывал портрет. Так или иначе, но он поймает этого парня. Даже если преступник попытается исчезнуть и улизнуть через Рио-Гранде в Мексику, то Дрю все это время будет сидеть у него на хвосте. А поскольку он теперь числится в отпуске, то может и не соблюдать правила полицейских и не остановится перед тем, чтобы продолжить преследование негодяя на той стороне реки. Как и любой гражданин, он вправе пересечь реку следом за ним. А уж благодарность властей за поимку преступника не знает границ.

Взгляд Дрю скользнул на напечатанное под рисунком имя, слышавшееся ему в снах каждую ночь. Имя человека, который сжег его дом и убил его невесту.

Чарли Колтрейн.

ГЛАВА ВТОРАЯ

– Пожалуйста. Я же не смогу заснуть в этом месте. – В голосе Анжелины явно слышалось отвращение.

Но еще Чарли уловил в нем истеричные нотки, которых не звучало раньше. Для человека, пережившего такие страшные события, она казалась слишком спокойной, поэтому он ожидал, что нервный срыв может произойти в любой момент. Складывалось впечатление, что этот момент приближался.

– Но почему не здесь? – Он огляделся. На этом холме удобно разбить лагерь и с небольшой возвышенности наблюдать все, что творится вокруг.

Они находились неподалеку от Сан-Антонио, в самом сердце холмистой прерии, полной густых трав, зеленых деревьев и вздымающихся повсюду холмов. Раньше ему доводилось бывать в разных частях Техаса по пути из Миссури, но эта местность определенно казалась ему самой красивой. Нет, она просто безупречна. Чарли принюхался, и его лицо помрачнело. Дым от все еще тлеющего фургона мог создать некоторые проблемы, но поскольку фургон горел уже несколько часов и до сих пор не привлек ничьего внимания, Чарли подумал, что за ночь с ними вряд ли что-нибудь может случиться.

– Я не смогу уснуть на той земле, где умерли мои друзья. Эта земля пропиталась их кровью. Я... я должна уехать с этого места.

Чарли вздохнул и потер глаза. Вот об этом-то он и не подумал. За свою жизнь ему приходилось спать на политой кровью земле так часто, что связанные с этим эмоции уже почти не трогали его. Но он прекрасно понимал, что у женщины в этой связи могут возникнуть неприятные ощущения.

Краем глаза он взглянул на надвигающуюся темноту. Хорошее ночное зрение часто его выручало, особенно в те времена, когда он служил рейнджером под командованием Мосби, и потом в его бытность главарем банды. Но он уже давно не юноша и пора бы ему полагаться не только на свои физические способности, не могущие сохраняться вечно.

– Ну, а вон там?.. – сказал Чарли, указывая на холм еще одной гряды, вздымавшийся в полукилометре от них. Ему показалось, что тот холм такой же защищенный, как и этот, но с тем преимуществом, что находится в стороне от дымящихся остатков фургона.

Анжелина кивнула и поблагодарила его слабой улыбкой. Она наклонилась, чтобы собрать остатки своих пожитков. Ее движениям мешала натянутая на плечи, с позволения сказать, шаль, которую ей пришлось поправить.

– Интересную шаль вы себе придумали. Може быть, вам лучше переодеться, прежде чем мы тронемся в путь, – проговорил Чарли задумчиво.

Ремарка по поводу ее нижней юбки заставил: Анжелину внутренне сжаться, но потом она успокоилась. Не поворачиваясь, она ответила:

– Боюсь, что столь малозначащие для грабителей вещи, как предметы одежды служителей церкви, остались в фургоне и сгорели, когда эти люди его подожгли. – Она подняла тонкую красивую руку и прикоснулась к черной ткани, покрывавшей ее волосы. – Как постулантка, я обязана носить монашеское покрывало только во время посещения церкви, но я захватила его с собой, чтобы в пути защищать лицо от солнца. А что касается одежды, то мне придется обходиться тем, что у меня есть. Если у вас есть иголка с ниткой, то я, пожалуй, смогла бы зашить платье, пока мы ночуем здесь.

– Может быть, и так, – ответил Чарли, вдруг рассердившись на самого себя. «И что в этой женщине такого, что я чувствую себя неловко в ее присутствии да еще так раздражаюсь? За последние годы такого со мной не случалось...»

– Послушайте, сестра, вам не хочется выплакаться или еще чего-нибудь? – спросил Чарли, воз вращаясь к своему предположению о ее состоянии.

Она обернулась и недовольно посмотрела на него:

– Почему вы решили, что мне это нужно?

– Ну, скажем, большинство женщин заплакали бы или устроили истерику на много часов подряд... если б с ними такое приключилось. Так что вы не стесняйтесь.

На ее лице появилось выражение безмятежности.

– Плач и истерика не вернут моих друзей к жизни. Мне же это только будет мешать осуществить то, что я должна сделать. Бог велит нам доверяться Ему во всех наших деяниях. Я должна верить в то, что Его рука направила ход событий к тому, что произошло, во имя причин, которые известны лишь Ему.

Чарли фыркнул и кивнул на свежую могилу.

– Какой смысл мог бы Он иметь в этом?

– Нам не дано судить о Его помыслах.

Ее слова звучали настолько убедительно, так мирно и так спокойно, что он даже позавидовал, но тут же нахмурился, недовольный своими мыслями: «Позавидовал, и кому – монашенке! Проклятие! А что будет дальше?»

Чарли повернулся и зашагал к лошадям, оставив ее собирать свои нехитрые пожитки. Выбрав для Анжелины лучшую лошадь из тех, что раньше принадлежали преступникам и священнослужителям, Чарли разделил то немногое, что оставалось от корма, между своим конем и ее лошадью. Шлепнув каждое животное по крупу, он отправил их в надвигавшуюся темноту.

Связанный бандит выкрикнул им вслед несколько непристойных ругательств. От самых цветистых (Чарли вздрогнул, подумав о том, а не следовало бы ему в конце концов пристрелить этого человека. Однако одного взгляда на свою новую попутчицу ему хватило, чтобы убедиться в ее невозмутимости. Если это не шокировало ее, то и ему тоже нечего беспокоиться. Вскоре голос связанного затих где-то позади, в тиши лунной ночи.

Чарли с удовлетворением отметил, что она не солгала и отлично держится в седле, хотя, подумал он, основная проверка предстоит на следующий день, когда им придется скакать под палящим солнцем долгими часами.

Доехав до намеченной им гряды, они спешились и разбили маленький лагерь. Она помогала ему во всем, не жалуясь, и оказалась неплохой поварихой, умело справившись с костром.

Он наблюдал, как она вычистила посуду от остатков пищи и налила им обоим по чашке кофе. Анжелина двигалась с необыкновенной грацией, привлекавшей и интриговавшей его: тяжелые юбки крутились вокруг ее щиколоток, словно играя в прятки, заставляя его мучиться... Ее волосы, – если б только их выпустить из-под этого смешного монашеского убора свободными волнами на плечи, – своей медью отражали бы блики языков пламени и жара костра. На маленьком сердцевидном личике сияли глаза, теплые и выразительные. А кожа цвета зрелого меда выдавала присутствие в ее крови предков-креолов, родившихся в Мексике испанских аристократов.

Она остановилась перед ним, держа в каждой руке по большой кружке кофе, и слегка наклонилась вперед, подавая ему кружку. И в этот момент края разорванного на груди платья, едва сдерживаемые завязанной неловким узлом нижней юбкой, медленно разошлись. Не видя протянутой ему кружки, Чарли наблюдал за медленным движением неуклонно расползавшейся черно-белой ткани.

А Анжелина замерла, пытаясь остановить неотвратимое. Но она проиграла сражение. Порванный корсаж полностью распахнулся, и из-под него выглянула гладкая сорочка, тоже слегка порванная, но не настолько, как платье.

У Чарли перехватило дыхание: она не носила корсета. Неплохая идея для весенней жары в Техасе, особенно если учесть, что одета она в тяжелое черное платье с множеством нижних юбок. Но являлось ли это обычным правилом для монахини? Хорошо развитые груди растягивали порванную ткань, едва их сдерживавшую. Ее тело определенно не было детским, как он вначале подумал.

Их взгляды встретились, но девушка смотрела спокойно, без намека на раздражение, которое он думал прочесть в ее глазах. Ему пришлось отдать ей должное. Она могла бы обварить горячим кофе его колени, если б только поторопилась зажать рукой расползшиеся края корсажа, как это сделала бы любая другая женщина. Но, вместо этого, она посмотрела ему прямо в глаза и заставила его почувствовать себя так, будто он заслуживал наказания линейкой по рукам или по каким-нибудь другим частям тела. Ей за этот день тоже пришлось многое перенести, но он видел, что она полностью овладела собой.

– Мистер Колтрейн, вы согласились проводить меня до Корпус-Кристи. За плату, конечно. Это некоторым образом ставит вас в положение моего служащего. И я надеюсь, что вы будете относиться ко мне с уважением.

Чарли принял кружку кофе у нее из рук, случайно погладив ее пальцы своими. Это легкое касание долго ощущалось ими, хотя их плоть больше не соприкасалась. Он нахмурился от мысли, что же, в конце концов, заставляло его так мучиться. За всю историю его длительных отношений с женщинами он никогда не чувствовал себя таким нервным и раздражительным.

– Вы не можете осуждать мужчину за то, что он восхищается истинной красотой, мисс Рейес. Если вы не хотите, чтобы я глядел на вас, вы должны что-то сделать со своим платьем.

Она отвернулась от него, а резкое вращение юбок лишь подчеркнуло ее гнев. Сев по другую сторону костра, она отпила кофе из кружки, прежде чем решила, что ответить ему.

– Мне нужна иголка и нитка, мистер Колтрейн.

– Чарли.

Она вопросительно подняла брови.

– Если мы собираемся путешествовать вдвоем, то вы вполне можете называть меня Чарли. Я до сих пор никогда не откликался на что-либо иное. По крайней мере, мне нечего повторить для ваших милых ушей, мисс Рейес.

– Очень хорошо. Тогда вы можете называть меня Анжелиной.

– Сестра Анжелина?

– Нет. Сойдет и просто Анжелина.

– Знаете, что-то меня в вас очень беспокоит.

Она удивленно взглянула на него. Но ему пришлось с восхищением отметить ее выдержку. Ее голос не выдавал никаких эмоций, когда она спросила:

– Что же такое вас так волнует?

– Вы, по всей вероятности, из Мексики... и очевидно, что вы – мексиканка, хотя я и вижу, что вы – не из крестьян. И все же, меня несколько удивляет, что вы говорите по-английски так хорошо, гораздо лучше, чем я, и безо всякого акцента.

Анжелина сделала еще один глоток кофе, прежде чем ответить.

– Мой отец настаивал, чтобы все его дети знали английский язык и могли бегло на нем говорить. Для этого он приглашал учителей. Дома мы всегда говорим по-английски.

– Почему?

– У него, у моего отца, свои представления о знатности и престиже. Он хочет быть выдающимся человеком в Чихуахуа, самым выдающимся. Он понимает, что Соединенные Штаты – это мощная держава. – Анжелина пожала плечами. – Он пытается строить планы на будущее. А теперь, – она оживилась, по-видимому, ей приходилось часто говорить о своей семье, – если бы я могла воспользоваться вашей иголкой и ниткой, то что-нибудь сделала бы со своим платьем.

– Но это создает еще одну проблему, Анжелина, – сказал Чарли, получая удовольствие, произнося ее имя. – У меня их просто нет.

– У вас нет иголки и нитки? – повторила она недоверчиво. – Как же вы путешествуете без них? А что, если вы порвете одежду?

– В общем-то, сам я неважный портной. Поэтому обычно рядом со мной всегда находится друг, который заботится обо мне в таких делах.

Она наморщила брови:

– Друг? Не понимаю, почему это друг будет зашивать вашу одежду?

Чарли чуть не улыбнулся ее наивности.

– Не совсем друг. Мои подруги, как мне кажется, с большим удовольствием оказывают мне такие мелкие услуги.

– О! – Она наклонила голову и сделала торопливый глоток кофе. Чарли показалось, что у нее на щеках выступил румянец. – Понятно. Ну, тогда это действительно проблема.

– У меня есть запасная рубашка и вы, может быть, наденете джинсы. Да и в седле в такой одежде вы почувствовали бы себя удобнее. Конечно, она для вас чуть-чуть великовата, но я попробую с ней что-нибудь сделать, пока в ближайшем городе не куплю одежду для вас. Но это, по-видимому, мы сможем сделать только завтра, если я не ошибаюсь в расчетах.

Анжелина потягивала кофе и пристально смотрела в огонь. Чарли видел, что она мучительно раздумывает, какое принять решение. Наконец, она поджала губы.

– Думаю, сестры посчитали бы вызывающим то, что я одела мужскую одежду, но в данных условиях я пока не вижу иного выбора. По крайней мере до того, как мы попадем в ближайший город и не исправим положение. И еще мне приходилось слышать, что монахиня должна быть прагматичной. Так что я принимаю ваше предложение, Чарли, и благодарна вам за него.

Чарли кивнул и встал. Выплеснув остатки кофе в огонь, он направился к своим сумкам. Через несколько минут вернулся к костру и передал ей одежду и кусок веревки.

– Чтобы штаны не свалились, – сказал он, как бы отвечая на ее вопросительный взгляд.

Он кивнул на лошадей, пасшихся неподалеку.

– Вы можете спокойно переодеться за ними, если хотите.

Ее благодарная улыбка задела его за живое: «И что такого есть в этой женщине, что заставляет меня стискивать зубы от неудовольствия самим собой? Может быть, ее неискушенность и доверие ко мне. Но эти ее качества – полная противоположность моим – дурному и подозрительному характеру и больной совести. Она запала мне в душу и застряла там как репей под седлом», – думал он.

Чарли отвернулся и, перейдя на другую сторону костра, бросился на землю и уставился в огонь. «Столько времени живу без женщины, черт побери...»Он поднял голову. Анжелина некоторое время стояла, подсвеченная мерцающим пламенем. Он почти боялся, что она сядет рядом и спросит, что с ним происходит. А она удивила его вопросом совсем иного сорта.

– А ваш голос, – сказала она тихо, почти нежно. Он напрягся, уже зная, какой вопрос за этим последует. – Что с ним случилось?

Чарли вздохнул и потер горло, разрываясь между желанием рассказать правду и рисковать тем, что снова вернутся кошмары, которые он давно пытался похоронить... или же спокойно сказать ей, что его голос ее совершенно не касается. Последний вариант обычно вполне устраивал самых любознательных, но он чувствовал, что Анжелина спросила его не из праздного любопытства.

– Получил удар прикладом ружья по горлу. Во время войны, – ответил он, пытаясь сдержать волну ненависти, охватывавшую его каждый раз, когда он вспоминал агонию, через которую прошел давным-давно.

– Проклятый янки. Он, должно быть, сломал что-то там внутри. С тех пор я могу говорить только так.

Анжелина не стала растерянно лепетать обычные в таких случаях банальности вроде того, что «это счастье остаться в живых с целыми руками и ногами». Вместо этого она долго смотрела на него сквозь мерцающее пламя, а потом закрыла глаза. Ее лицо обрело спокойное и умиротворенное выражение.

Он сделал глубокий вздох, втягивая воздух сквозь зубы, наконец поняв, что она молится за него.

«Слишком поздно, – подумал он. – Бедное дитя, ты слишком поздно пришла, чтобы спасти душу этого мужчины».

Наконец, она открыла глаза и нежно улыбнулась ему. Сердце Чарли перевернулось от неискушенности и доверия, которые легко читались на ее лице. Потом она повернулась и исчезла в темноте.

Чарли взглянул на звезды и сделал долгий напряженный выдох.

Он слишком стар для всего этого.

Солнце сияло у них прямо над головой, и мерцающие сквозь марево лучи играли на голове Анжелины с безжалостностью чумы. Чарли не возил с собой второй шляпы. Он было галантно предложил ей свою, но, когда она ее надела, шляпа тотчас же сползла ей на глаза. И, в конечном итоге, ей пришлось ехать в своем монашеском вуалевом покрывале на голове. Тонкая ткань, предназначенная монахиням только для выражения их благоговения к церковному обряду, не могла защитить ее от палящего солнца.

Все утро они ехали почти в полной тишине, ибо Чарли на любую попытку заговорить с ним отвечал ворчанием. Его голос – подобный скрипу – в эти моменты казался особенно свирепым. И в конце концов, ее попытки завершились неловким молчанием.

До сих пор она общалась с немногими мужчинами – либо с членами своей семьи, либо со священниками. И опыт этого общения оказался почти бесполезным для того, чтобы строить какие-то отношения с такими людьми, как Чарли Колтрейн. И хотя его пока ни в чем нельзя было упрекнуть, ибо он неизменно оставался почтительным с нею, все же его огромные размеры, его голос и откровенная мужская сексуальность пугали ее. Однако за двадцать лет, прожитых бок о бок с шестью старшими братьями и отцом-тираном, Анжелина научилась не допускать, чтобы страх подавлял в ней все самое лучшее. Напротив, она научилась скрывать свои чувства и эмоции за спокойной набожностью и почтительностью, которые впитала с молоком матери. Обращение к Богу в трудные минуты никогда ее не подводило и поэтому у девушки не оставалось и тени сомнения, что и в будущем она сможет полагаться на Него во всех своих делах.

Анжелина метнула взгляд на Чарли. Он с большим интересом разглядывал какой-то обломок скалы. Прищурившись от яркого солнца, она тоже стала присматриваться. Но, не увидев ничего особенного, повернулась к Чарли и уже собиралась о чем-то спросить его...

Не предупредив ее, он внезапно соскочил с седла, дернул ее на землю и накрыл своим телом. Через мгновение прогремел выстрел и пуля ударила в землю рядом с их головами.

Чарли протянул руку и схватил поводья ее лошади. Он потянул за них, и, к удивлению Анжелины, животное послушно легло на землю. Она возблагодарила Бога за то, что они взяли одну из лошадей тех преступников, и та, по-видимому, знала, как вести себя в перестрелке.

– Оставайтесь здесь, за лошадью, – прошипел Чарли, – и не поднимайте голову.

Не дожидаясь ее ответа, он покатился в сторону – все дальше и дальше по земле, часто стреляя из револьвера по выступающей скале. Он казался совершенно незащищенным от тех, кто выстрелил по ним. И в любой момент пуля могла его настигнуть. Вдруг Чарли перестал перекатываться и застыл. «В него попали?»– горло Анжелины перехватило от напряжения, и она лихорадочно пыталась заметить у него какие-нибудь признаки жизни. Кроме первого выстрела, она больше не слышала из-за скалы никаких иных звуков. «Может быть, я пропустила выстрел из-за шума стрельбы Чарли?»

– Чарли? – позвала она его дрогнувшим голосом.

Ответа не последовало.

Все ее внимание сосредоточилось на неподвижной фигуре. «Я должна быть рядом с ним. Должна убедиться, что с ним все в порядке. Помочь ему, если что-то случилось».

Нимало не заботясь о своей безопасности, Анжелина вскочила и помчалась по разделявшей их твердой земле. Чарли лежал так неподвижно, что ее сердце глухо и сильно билось, больно ударяя изнутри в грудь. В тревожной тишине ее дыхание звучало хрипло и громко.

Склонившись над ним, она взяла его за плечо. И тут же оказалась на земле. Большие и жесткие ладони Чарли пригвоздили ее запястья к земле возле головы, а его лицо нависло над ней всего в нескольких сантиметрах.

Анжелина вздрогнула от того гнева, который увидела в его черных глазах. Она совсем забыла, что до него нельзя внезапно дотрагиваться. Она допустила ошибку.

– Разве я не говорил, чтобы вы оставались там, за лошадью? – его ломкий голос казался нелепо громким и угрожающим при ярком свете послеполуденного солнца.

– Вы мне не ответили, когда я вас позвала. Мне показалось, что вас задело. – Она глубоко вздохнула. – Слава Богу, что с вами все в порядке.

– Я себя отлично чувствую. Если бы тот человек оказался живым, а я ответил бы вам, тут-то он наверняка меня и подстрелил бы. Я и представить себе не мог, что вы побежите сюда. – Он нахмурился, глядя на нее, – этого выражения его лица она начинала бояться – и слегка сжал ее запястья, как бы в подтверждение своих слов. Анжелина вздрогнула. Чарли посмотрел в сторону скалы. – Должно быть, я достал его сразу же, иначе мы оба валялись бы тут продырявленными, как бизоны.

Анжелина ждала, но он, казалось, не собирался вставать. Его тело давило на нее – тяжело, хотя и не совсем неприятно. Ее братья в детстве частенько валили ее на землю, а потом фыркали ей в лицо. Ей было противно. Они это знали и потому заваливали ее всякий раз, когда подворачивался подходящий случай. Однако сейчас тяжесть тела Чарли не вызывала у нее желания ни брыкаться, ни лягаться, ни звать на помощь, как она обычно делала там, в Мексике, много лет тому назад. У нее возникло совсем иное ощущение – тянущее тепло глубоко внутри, хотя кожу слегка пощипывало от покрывшего ее холодного пота. «Неужели я тоже заболела лихорадкой?»– подумала она.

Анжелина взглянула на Чарли и от удивления подняла брови, предприняв слабую попытку высвободить свои руки: он в упор смотрел на нее. Его взгляд бродил по ее лицу и остановился на губах. Внезапно ей показалось, что ее рот вдруг стал совершенно сухим. Она облизнула губы и вздрогнула от его резкого вздоха.

«Что с ним? Он обо что-то ударился головой, когда перекатывался по земле?»

Она поежилась под его тяжестью и, удивленная его стоном, воскликнула:

– Чарли, вам больно?

Не отвечая, он вдруг скатился на бок и встал, резко поднимая на ноги и ее. Когда он отпустил Анжелину, она почувствовала слабость в ногах и протянула к нему руку, чтобы он ее поддержал.

Но Чарли уже повернулся и зашагал к скале. Анжелина, покачнувшись, удержала равновесие.

– Подождите! – крикнула она и побежала за ним.

Он на мгновение задержался, но к ней не повернулся. Когда Анжелина догнала его, он уже перезарядил револьвер. По всему было видно, что с оружием он чувствовал себя более уверенно.

Вместе они подошли к скалам. Чарли знаком показал, чтобы она оставалась у него за спиной, и осторожно обошел угол. Почти сразу же он с облегчением выпрямился и его тело приняло обычную спокойную позу. Взглянув на нее, он кивнул ей, приглашая подойти.

На земле, все еще сжимая рукоять револьвера, лежал человек. Его безжизненные глаза смотрели в бездонное синее небо.

– Вы его знаете? – прошептала Анжелина. Чарли снял курок с боевого взвода и сунул револьвер в кобуру.

– С уверенностью не могу сказать, что знаю. Но это совсем не означает, что он не знает меня.

– Что вы хотите этим сказать?

Чарли пропустил ее вопрос мимо ушей, спокойно приступив к осмотру содержимого карманов убитого.

– Ничего, – сказал он с раздражением.

– Что вы ищете?

– Нечто такое, что мне подскажет, почему он в нас стрелял.

– С целью грабежа? – подсказала Анжелина.

– Сомневаюсь. Теперь воры грабят поезда и дилижансы. Банки... если они по-настоящему храбрые. Получаешь больше денег при тех же усилиях. А ожидание на пустынных степных дорогах в надежде, что кто-нибудь да появится, денег не приносит. Если кто и проедет мимо, так такой же нищий, как и сам грабитель. – Чарли снова посмотрел на лицо мертвеца, потом покачал головой от отвращения. – Нет, этот определенно охотился именно за мной. Хотелось бы только знать почему. Внезапная мысль пришла в голову Анжелины, и она долго и пристально смотрела на него, прежде чем задала свой вопрос.

– Скажите, Чарли, вас что, разыскивают? – спросила она через силу.

Быстрый взгляд метнулся в ее сторону, и ей вдруг захотелось отшатнуться от холодной пустоты его черных глаз.

Ее мозг лихорадочно работал, перебирая различные варианты: «Что я знаю о нем? Он спас мне жизнь, но это не гарантия того, что у него нет против меня каких-либо планов. Ведь сказала же я ему, что моя семья достаточно богата. И заплатит ему за оказанную помощь. Он же с легкостью может меня похитить и удерживать, пока не получит выкуп. Но уж если он это и сделает, то ко времени приезда в Корпус-Кристи мы оба умрем от лихорадки...»

Анжелина смело посмотрела Чарли в глаза. Она не допустит, чтобы так произошло, если только это будет в ее силах. «Я хочу получить ответ, и я его получу».

– Итак, – сказала она, – значит, вас разыскивают?[1]

Губы Чарли дернулись, и глаза Анжелины раскрылись от изумления, когда он начал громко смеяться. Из-за поврежденного горла его громкий смех больше напоминал кашель, но выражение лица свидетельствовало о том, что ее вопрос показался ему забавным.

– Что в этом смешного? – настойчиво спросила она, в приступе гнева позабыв о том, что только что его боялась.

– Вы спросили, – он сделал короткую паузу, чтобы перевести дыхание, – вы спросили, не нужен ли я кому-нибудь.

– Да, спросила и хочу получить ответ. Не вижу в этом ничего смешного.

– Ну, сестра, меня разыскивали и разыскивают. Если вы говорите о женщинах, то это одно. Если о правосудии, то это совсем другое.

– Вы же прекрасно знаете, что я не спрашиваю вас о женщинах, – отпарировала Анжелина, раскрасневшись от стыда.

Видя ее смущение, Чарли посмотрел на нее так, словно хотел снова расхохотаться. Но ее гневный выпад дал ему время подумать. Он сглотнул и откашлялся.

– Да. Меня разыскивали от имени правосудия. Но не в последние годы. За последние пять лет я не совершил ничего такого, что могло бы заставить этого незнакомца стрелять в меня. Черт, я прятался в Сан-Антонио очень долго и уже начал думать, что многие полицейские подзабыли о моем существовании и посчитали меня мертвым.

Горящее еще несколько секунд тому назад лицо Анжелины вдруг исказилось и стало холодным, как зимнее небо.

– Что же вы такого натворили? – спросила она в ужасе.

– Я же сказал вам, – повторил Чарли голосом, полным раздражения, – ничего... за последнее время. Лучше давайте доедем до ближайшего городка и выясним, что здесь такое творится.

– После того, как мы похороним этого человека, конечно.

– Что? – Чарли посмотрел на нее с нескрываемым изумлением.

– Мы же не можем оставить его лежать здесь.

– Почему нет? Сестра, я вас уверяю, что он нас хоронить бы не стал.

– И тем не менее, мы обязаны его похоронить.

– Нет. – Чарли повернулся и пошел прочь.

– Что вы хотите сказать этим «нет»? – бросила она ему вслед.

Он остановился и повернулся к ней вполоборота:

– Я только это и имел в виду. Я похоронил тех двоих только потому, что не хотел, чтобы из-за них звери рыскали ночью вокруг нашего лагеря. А теперь я не стану ломать спину, чтобы похоронить человека, только что пытавшегося меня убить. Вы можете читать мне нравоучения, молиться и пророчить в мой адрес, если вам так хочется, сестра, но я этого делать не стану. – И он целенаправленно направился дальше.

Анжелина с удивлением посмотрела ему вслед и побежала, чтобы его догнать. Она протянула было руку, чтобы схватить Чарли за рукав, но тут же вспомнила печальный опыт двух своих прежних попыток дотронуться до него без предупреждения. Тогда она забежала вперед и остановилась перед ним. Она смотрела ему в лицо, в его преступно красивое лицо, и все ее сомнения снова вернулись. «Что же, в конце концов, я собираюсь сделать? Я же в самом центре незнакомой местности с человеком, который признался, что его разыскивали именем закона уже несколько раз за его жизнь». Она вспомнила, что в Техасе искали убежище многие преступники из разных штатов. Из тех, о ком она слышала, это мог быть Джесс Джеймс. Она уже забыла о незнакомом убийце, которого следовало бы похоронить, и к ней с полной силой вернулся страх перед человеком, стоявшим возле нее.

– Так кто же вы такой? – спросила она.

У него на лбу залегли морщинки удивления и смущения.

– Вы, случайно, не перегрелись на солнце, Анжелина? Нам для вас непременно надо будет купить в городе шляпу. Я же говорил вам, что я – Чарли. Помните? Чарли Колтрейн.

Он говорил медленно, как будто она – бестолковый ребенок. Страх Анжелины сменился яростью: «Я так доверяла ему, печалилась за него, верила. Я заслужила, чтобы он сказал мне правду...»

– Я хорошо помню, какое имя вы мне назвали. Но разве вы говорите правду? Вы вполне можете быть из той банды, которая напала на наш фургон. – У Анжелины перехватило дыхание от непрошенных воспоминаний. – Только подумайте, ведь вас знает даже последний убийца!

Она начала пятиться от него, оглядываясь по сторонам в поисках укрытия.

– Не надо. – Чарли одним плавным движением схватил ее и привлек к себе. Она сопротивлялась, брыкалась и пыталась ударить его побольнее, но он с легкостью ее удержал. Анжелина почувствовала, что ей никогда не сравниться с ним в силе, поэтому перестала бороться и затихла. Удовлетворившись этим, он продолжил: – Анжелика, послушайте. Я признаюсь, что совершил массу вещей, которыми не могу гордиться. На то у меня были свои причины. Я вам не солгал, когда говорил, что нанялся перегонять скот. Я собирался купить ранчо в Монтане. Мне так хотелось, чтобы меня оставили в покое с моими коровами и лошадьми. Разве это так уж много?

Анжелина отодвинулась от него, чтобы заглянуть в его глаза. Обычно такие холодные, сейчас они показались ей честными. Она вглядывалась в их темные глубины, и вдруг умиротворение снизошло на нее, когда он встретил ее взгляд без содрогания.

– Нет, – проговорила она медленно, продолжая внимательно смотреть на него. – Просить это – совсем не так уж и много.

Часто в прошлом, когда ей приходилось переживать нервное напряжение, она пыталась найти правду, обращаясь к Библии. Еще раз она обратилась к тому же источнику за помощью и поняла, что Чарли не лжет.

– Наш Господь простил Марию Магдалину. То, что вы совершили, пусть останется между вами и Им. У меня нет права судить вас.

Чарли рассмеялся и выпустил ее из своих рук.

– Мария Магдалина. Что ж, должен признаться, что до сих пор меня еще не сравнивали с кем-либо подобным, хотя у меня достаточно много таких знакомых. – Он шутливо наклонил голову набок. – Вы говорите, что Бог ее простил? Ну, тогда у меня тоже есть шанс попасть на небеса когда-нибудь.

– Не богохульствуйте.

– Вы еще ничего не слышали, сестра, – проворчал Чарли и пошел ловить своего коня.

От многолетних привычек трудно избавляться. Когда они приближались к окраинам небольшого техасского городка, Чарли машинально спрятал свои длинные до плеч волосы под шляпу. Ему даже трудно было сосчитать все случаи, когда его узнавали именно по золотисто-серебряному оттенку волос. Если бы он от них избавился, то жизнь его стала бы намного проще. Но когда-то очень давно Чарли пообещал одной девушке, что никогда не острижет длинные волосы. За свою жизнь он нарушил много обещаний, но это сдержать смог.

Городок, в который они попали, – похожий на сотни других, расположенных вдоль границы Техаса, – на самом деле и городом-то считать было нельзя, хотя люди, его населявшие, думали о нем именно, как о городе. Его имя носили салуны, магазин товаров повседневного спроса и каретный сарай дилижансов с платной конюшней. На горбыле, врытом в землю на въезде в этот поселок значилось: «Бейкерстаун», видимо, в честь давно усопшего основателя местного заводика по производству виски.

Несколько жителей вышли из домов, выстроившихся в ряд вдоль пыльного проселка, служившего главной улицей, чтобы посмотреть на приезжих. Из-под широких полей шляпы Чарли внимательно разглядывал всех и всё, что попадало в поле его зрения. Он чувствовал себя очень напряженно, хотя и не подавал вида. То, что впервые за пять лет в него стреляли, вдруг в полную силу оживило его прежние, до сих пор дремавшие навыки выживания. Те годы, что он провел в рядах рейнджеров Мосби во время Гражданской войны, дали ему хорошую подготовку к партизанской войне, а в более поздние годы с собственной бандой в штате Миссури он еще больше отточил свое мастерство. То, что он всегда оставался спокойным и никому ни в чем не доверял, помогало ему оставаться в живых в самых сложных ситуациях.

Они остановились у небольшого универсального магазина, и Чарли спешился. Он подошел к Анжелине, чтобы помочь ей слезть с лошади. Она сняла свой монашеский головной убор, когда он еще только подумал, что неплохо бы это сделать. Ведь смешное сочетание мужской одежды с вуалью монахини могло лишь привлечь к ним внимание, чего ему совершенно не хотелось. Он не хотел, чтобы любого из них кто-нибудь запомнил и описал позже, если бы его спросили.

Анжелина легко соскользнула с лошади сама, без его помощи, и они вместе вошли в магазинчик.

Внутри Чарли несколько раз быстро моргнул, чтобы поскорее привыкнуть к полумраку. Одна его рука лежала на рукояти револьвера, а другая, поднятая над плечами Анжелины, была готова прижать ее к себе в любой момент, чтобы оградить от опасности, пока он будет пробиваться к выходу. Когда его глаза привыкли к темноте, он с облегчением вздохнул: в магазине не было видно покупателей.

– Э-гмм, – раздалось сзади.

Чарли быстро обернулся. Один из вышедших посмотреть, кто въезжает в городок, стоял в дверях.

– Вы, господа, ищите что купить? – спросил он, проскальзывая за прилавок и настороженно глядя на заряженные «кольты» Чарли.

– Да, сэр, – ответил Чарли, покашливая, чтобы скрыть свой голос. Как и волосы, его голос выдавал его слишком легко. Он взял Анжелину за руку и, улыбнувшись хозяину магазина, отвел ее в сторонку, чтобы сказать на ухо: – Купите шляпу и чего-нибудь из еды нам в дорогу. – Он сунул ей в руку деньги. – С другой одеждой придется подождать. Мне не хочется особенно крутиться на людях, пока я не выясню, почему в нас стреляли.

Анжелина кивнула и пошла торговаться с хозяином. Чарли бродил по магазину, размышляя о том, как бы им собрать нужную информацию, не показывая при этом своей заинтересованности. Его внимание привлекло несколько пожелтевших листков бумаги, приколотых к стене в задней части зала. Один из них показался ему еще свежим и ненадорванным. Он подошел, чтобы прочитать, что в нем написано. – Черт бы их взял! – пробормотал он.

Разыскивается живым или мертвым

ЧАРЛИ КОЛТРЕЙН. За ограбление поезда и убийство.

1 апреля 1875 года вблизи города Даллас, штат Техас. Вознаграждение – 1000 долларов.

Чарли не нуждался в том, чтобы перечитывать написанное. Быстрый взгляд, брошенный в переднюю часть магазина, подсказал ему, что хозяин все еще занят с Анжелиной. Чарли сдернул объявление со стены и сунул бумагу за пазуху. Пока его мозг лихорадочно работал, он продолжал просматривать другие объявления о розыске преступников, как будто ничего не произошло.

Первое апреля? Так ведь стадо вышло из Сан-Антонио двадцать восьмого апреля. Первого числа он оставался в городе, ожидая выступления стада. Он мог бы ограбить поезд возле Далласа и оказаться в Сан-Антонио к двадцать восьмому, но он этого не делал.

Проблема состояла в том, кто это сделал. И этот «кто-то» выглядел и действовал так, будто он – настоящий Чарли. Поэтому в объявлении доставить бандита «живым или мертвым» напечатано его собственное имя. Такое бывало и раньше, но тогда он и совершал нечто такое, что подводило хоть какую-то реальную и юридическую базу под объявление о его розыске.

Сделав все покупки, Анжелина подала Чарли знак. Они вынесли покупки и привязали их к седлам. Хозяин магазина внимательно наблюдал за ними, но при этом не проявлял подозрительности. Чарли надвинул шляпу на глаза. Пряча волосы под шляпой и держа рот закрытым, он мог надеяться, что выберется из этого городка живым.

– А куда вы, господа, держите путь?

Человек проводил их до выхода и теперь вопросительно смотрел на Чарли. Чарли улыбнулся и пожал плечами, глядя на Анжелину.

Ее лоб от смущения наморщился, но она все же ответила ему:

– В Корпус-Кристи.

– А вы оттуда?

– Да... ох... нет. Я хочу сказать, что... я оттуда.

– О, так вы навещали семью?

Чарли снова закашлялся и пробормотал:

– Да.

Хозяин магазина улыбнулся:

– Семья жены, да? Что ж, не завидую я вам. – Он пожал Чарли руку. – Счастливого пути и держитесь начеку. Говорят, в этих местах бродит убийца. Тут перебывало столько «охотников за головами», которые хотят получить награду за преступника, что можно подумать, будто мы – на железнодорожной станции. Присматривайте за женой, слышите? Недурная идея одеть ее под мужчину. Вблизи-то видно, что она – женщина, но издали... Так вы будете в большей безопасности.

Чарли кивнул и вспрыгнул в седло. Он с облегчением отметил, что Анжелина удержалась от разговоров и дала им выехать за околицу, прежде чем стала задавать вопросы.

– Что на вас такое нашло? – резко спросила она.

Он пожал плечами, раздумывая над тем, во что и насколько ее можно посвятить. Один раз она уже напугалась оттого, что его когда-то разыскивали. Что она подумает теперь, если увидит это свежее объявление с его портретом и именем? И за что? За убийство – не больше и не меньше. Может, лучше отправить ее назад, в городок, чтобы она дождалась там очередного дилижанса? И все же, путешествие с нею оборачивалось для него неплохим прикрытием. Хозяин магазина поверил, что они – муж и жена. И другие подумают то же.

– Чарли? – Анжелина вмешалась в ход его мыслей. – Почему вы не стали разговаривать с тем человеком в магазине? Вы выяснили, почему в нас стреляли?

Чарли вздохнул. Придется ей рассказать. Он медленным движением полез за пазуху и вынул оттуда объявление о розыске.

– Что это? – спросила она.

– Ну, вы же видите, что это такое, Анжелина. Меня разыскивают – живого или мертвого – за ограбление поезда и убийство. За такое вознаграждение любой «охотник за головами» или страж порядка в этом штате, да еще и многие другие будут меня преследовать днем и ночью. – И он, щурясь от яркого предвечернего солнца, обернулся назад, чтобы убедиться в том, что их действительно не преследуют.

– Но вы же этого не совершали.

Его голова дернулась в ее сторону так быстро, что один из шейных позвонков скрипнул, протестуя.

– Чего?

– Вы же не делали этого. Вы не стали бы этого делать.

– А почему вы так думаете? – спросил он, ошеломленный прозвучавшей в ее голосе уверенностью.

– Вы же, в сущности, хороший человек. Вы спасли мне жизнь дважды за два дня. Злой человек и пальцем бы не шевельнул.

– Анжелина, – сказал он и глубоко вздохнул, еще не зная, как отнестись к ее такой необоснованной вере в него. «Боже правый, она ведь слишком молода, чтобы знать что-то наверняка». – В своей жизни я много грабил и убивал. Но могу признаться, что именно этот грех – не на мне. Хоть это и не значит, что я не делал этого раньше.

– Я же говорила вам, что то, что вы делали когда-то, касается только вас и Бога. Важно лишь то, что вы делаете сейчас.

– Я мог бы легко вернуться к тому, кем я был прежде. Очень легко. Честную работу я выполнял всего лишь на протяжении последней недели – и вдруг меня снова разыскивают. Можно, конечно, начать снова заниматься грабежами. Денег больше, а работа полегче, да и я в ней специалист покрупнее.

– Но вы бы не стали заниматься этим снова, – заверила она его спокойно.

– Да оставьте вы эти разговоры! – почти прокричал Чарли, теряя самообладание впервые за много лет.

– Почему? Я же только говорю правду.

– Да вы просто ничего обо мне не знаете. Всю свою жизнь я только и делал то, что мне нравилось, и плевать я хотел на последствия. Просто, от того, чтобы не попасть в петлю, меня спасало везение и умение. Так что вам лучше вернуться в этот городок, и как можно скорее. Оставьте меня, сестра. Я могу доставить вам одни только хлопоты.

Невероятно, но она улыбалась. Мышцы его лица напряглись, как это не раз уже случалось в те мгновения, когда он ловил на себе именно такой ее взгляд. Он провел с этой женщиной всего несколько дней, а уже страстно стремился к ней. И если уж ему довелось спасти женщину, то почему она должна оказаться именно той в целом мире, которая способна свести его с ума?

– Поехали дальше, Чарли, – предложила она. – Меня ждут сестры. Когда я доберусь до монастыря, вы сможете отправиться к шерифу и объяснить ему, что это не вы ограбили тот поезд.

– Так. И вы думаете, что он обязательно поверит мне. Вы, по-видимому, никогда не сталкивались с законом, Анжелина. Да такой ордер – доставить живым или мертвым за тысячу долларов – не оставляет мне никакого шанса живым добраться до первого же шерифа. Меня просто застрелят по дороге. – Она было открыла рот, чтобы начать с ним спорить, но он перебил ее: – Так или иначе, но планы изменились. Техасский климат стал мне вреден. Едем в Мексику, сестра.

Чарли с удовлетворением улыбнулся, увидев, что Анжелина, наконец, перестала возражать. Для будущей монахини она оказалась ужасно разговорчивой.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

«Чарли, наверное, пошутил. Мексика?»Анжелине совсем не хотелось туда возвращаться. Год назад она ушла в монастырь Корпус-Кристи, оставив отцовскую гасиенду и дав обет никогда туда не возвращаться. Бог призвал ее на этот путь, послав ей в снах ангела. Она сама выбрала церковь и теперь принадлежала только ей. В Мексике ее считали только «движимым имуществом».

– Нет! – воскликнула она, сама удивляясь силе вспыхнувшего в ней гнева. – Я туда не вернусь.

– Что с вами?

– Вы сказали, что мы едем в Мексику.

– Правильно. У вас со слухом все в порядке, сестра.

– Я вам плачу, чтобы вы доставили меня в Корпус-Кристи. Я должна вернуться в монастырь. Меня ждут люди.

Чарли посмотрел на нее как на помешанную.

– Меня же в Техасе разыскивают. По ту сторону Рио-Гранде меня не смогут преследовать по закону, хотя «охотники за головами» не станут особенно разбираться, где эта чертова граница. Если я спрячусь где-нибудь надолго, то они, в конце концов, забудут обо мне и перестанут искать. Тогда я смогу вернуться, взять другое имя и выяснить, что же, черт возьми, происходит на самом деле.

– Я не поеду в Мексику, – произнесла Анжелина медленно и четко, пытаясь подавить в себе поднимавшуюся от одной этой мысли волну страха и ненависти. – Не сейчас и никогда снова.

Пришпорив коня и внутренне улыбаясь тому удивлению, которое промелькнуло на лице у Чарли, она оставила его в облаке пыли.

Анжелина дала лошади возможность скакать по своей воле в течение нескольких минут. Но, рискнув обернуться, она обнаружила, что Чарли отнюдь не догоняет ее. Вместо этого он повернул на запад, в направлении Рио-Гранде и Мексики.

Она вздохнула с облегчением. Если бы он захотел, то легко догнал бы ее на своем мощном коне. Казалось, что это животное специально создано для долгого быстрого бега. И хотя под ней было не менее славное животное, лучшее из лошадей тех преступников, что на нее напали, конь Чарли мог бы ее обогнать без особых усилий.

По ее команде лошадь перешла на более спокойный шаг. Анжелина огляделась. Чтобы вернуться в городок и подождать там дилижанса, ей пришлось бы повернуть и ехать в ту сторону, куда направлялся Чарли. И хотя он направлялся на запад, она не чувствовала уверенности, что он и дальше поедет в том же направлении. «Что ж, тогда мне придется ехать до следующего города одной. Я еду по наезженному проселку и припасов у меня достаточно. Попробую справиться».

Анжелина беспокойно посмотрела на темнеющее небо. Ей придется либо заночевать в степи одной, либо рискнуть ехать всю ночь напролет. Она надеялась найти в седельных сумках еще один револьвер. Повторение вчерашнего приключения ее совсем не прельщало.

Пока еще не совсем стемнело, Анжелина соскользнула с седла и проверила, что у нее есть из запасов. Она обнаружила устрашающего вида револьвер, вероятно принадлежавший кому-то из преступников, однако в нем оставалось всего два патрона. Тщательный осмотр сумок показал, что боеприпасов больше нет. «Что же, хоть два, – подумала она. – Если повезет, то и эти не понадобятся».

Удлинявшиеся тени вызывали у нее беспокойство: «Если останавливаться на ночлег, то все равно придется бодрствовать всю ночь и наблюдать за окрестностями». Поэтому она решила ехать дальше, чтобы к утру добраться до какого-нибудь города. Все, что от нее требовалось, так это не сбиться в сторону от проселка и не заблудиться. Придется справляться и с этим.

Где-то неподалеку затявкал койот, и ее лошадь, занервничав, прибавила шагу. Жуткий, неестественный звук лишь усилил ощущение заброшенности. Похлопав лошадь по холке, Анжелина стала бормотать всякие глупости для того, чтобы им обеим успокоиться.

Из-за ночной дымки и облаков звезд видно не было и только диск луны пробивался сквозь мглу. Она взглянула на небо и поежилась от холодка, которым потянуло сразу после захода солнца.

– Удивительно, какой может показаться ночь, когда ты одна на несколько миль вокруг, – сказала Анжелина, обращаясь к лошади. Лошадь едва заметно кивнула головой, как будто соглашаясь с нею, а она продолжала, успокоенная звуком собственного голоса. – Даже странно, как тебя может угнетать тишина, когда единственным звуком вокруг является лишь твое частое дыхание и беспокойное фырканье твоей лошади.

Анжелине в жизни не приходилось оставаться одной больше чем на несколько минут. Она выросла в окружении шестерых братьев, не говоря уже о бесчисленном количестве прислуги, поэтому всегда кто-нибудь оказывался поблизости. Когда она уехала из дома в монастырь, вокруг нее оказалось еще больше людей, заполнивших ее жизнь.

– Если уж говорить начистоту, – сказала она своей компаньонке, – а честность – это то, к чему я стремлюсь, – то я считаю уединенность чем-то излишне переоцененным.

Клип-клоп, клип-клоп ритмично цокали в ответ копыта лошади, успокаивая ее. Приглушенный цокот копыт по мягкому грунту степного тракта укачивал Анжелину. Она не знала, сколько времени продремала, когда вдруг выпрямилась и сердце ее отчаянно забилось. «Я чуть не упала с лошади?»Нет. Она по-прежнему сидела в седле прямо и уверенно. «Если не это, то что же тогда меня разбудило?»

Анжелина тревожно вслушивалась, немного успокоенная ритмичным цоканьем копыт. Наконец, она уловила посторонний звук. Все еще отдаленный, но приближающийся – тяжелый топот галопа.

«Сколько их? Насколько близко? Кто?»

Ее мозг выкрикивал эти вопросы, а сердце учащенно колотилось. Ей приходилось слышать, что индейцы могли определять число и скорость приближающихся всадников очень быстро, лишь приложив ухо к земле и вслушиваясь в топот копыт. Она этого делать не умела. И, если уж говорить честно, то Анжелина вообще не имела никаких навыков, необходимых для выживания в одиночку. Она прикусила нижнюю губу и попыталась подавить растущую тревогу. «И зачем только я рассталась с Чарли?»

Анжелина огляделась в надежде найти надежное укрытие для себя и лошади, но не увидела ничего подходящего. Вспомнив, что сделал Чарли, когда в них стреляли утром, она спешилась и повела лошадь в высокие травы в сторону от проселка. Ей совершенно не нравилось использовать лошадь таким образом, но сейчас бедное животное оставалось ее единственным укрытием. Стоя за лошадью, она дрожащими руками вынула из седельной сумки револьвер и произнесла короткую молитву, чтобы тот, кто догонял ее, проехал дальше и ничего не заметил бы. Если повезет, то все эти страхи утром покажутся ей только забавными.

Ровный топот копыт приблизился настолько, что его стаккато почти сливалось с бешеным ритмом ее сердца.

Внезапно из темноты вынырнул конь. Всадник сидел, низко пригнувшись к его шее, будто слившись с ним воедино. Копыта, казалось, не касались земли, как у мифического Пегаса.

Анжелина сжалась, когда конь и всадник прогрохотали совсем близко, и направила в их сторону револьвер, хотя ее рука тряслась так, что, в случае необходимости, она едва ли смогла бы попасть во что-нибудь. Казалось, что время почти остановилось. Ее глаза от напряжения слезились, приближавшаяся к ней цель затуманилась... Наконец, топот пронесся почти над ней. Всаднику достаточно было взглянуть в сторону и увидеть ее, скорчившуюся за спиной лошади.

Вместо этого призрак промчался мимо, направляясь по дороге и не сдерживая свой сумасшедший полет. Колени Анжелины ослабели, и она опустилась на землю, тяжело выдохнув от того, что долго, слишком долго сдерживала дыхание. Она не заметила, сколько времени просидела в высокой, нежно колышущейся на ветру траве, ожидая, когда ее сердце успокоится и вернется к своему нормальному ритму. В конце концов она приподнялась и прижалась лбом к шее лошади, поглаживая ее, чтобы успокоить.

– Благодарю Тебя, Господи, – прошептала она и сняла курок револьвера с боевого взвода.

– Вы бы лучше меня поблагодарили, сестра, – раздался скрипучий голос у нее над ухом.

Анжелина вскрикнула и обернулась, направляя на звук голоса револьвер. Сильные мозолистые пальцы обхватили ее запястье. Она вздрогнула и выпустила оружие.

Чарли не отпускал ее руку до тех пор, пока не проверил барабан револьвера.

– Вы сошли с ума? – прорычал он. – Ведь револьвер заряжен! Вы же могли снести свою глупую голову. Или, что еще хуже, вы могли снести с плеч мою дурацкую голову. Что вы здесь делаете, Анжелина?

Она не могла проронить ни слова. Единственное, на что она в этот момент оказалась способной, так это беспомощно качать головой. «Он прав. Я, давшая обет не причинять вреда любой живой душе, могла нечаянно убить нас обоих. Мне поскорее нужно добраться до монастыря, пока я не нарушила все дорогие моему сердцу принципы».

– Анжелина? – Голос Чарли звучал и смущенно, и удивленно. Он дотронулся до ее лица.

Прикосновение теплой руки к ее ледяной щеке заставило девушку забыть о своем постоянном страхе. Вместо того, чтобы отстраниться от него, как ей и подобало бы, она позволила его пальцам поглаживать свою щеку вверх и вниз.

«Ад и рай. Лед и пламень. Сколько всего может проявиться в одном прикосновении мужчин? Чарли – это само искушение во всех его формах, а я совершенно бессильна им противостоять».

Анжелина повернула голову, чтобы он мог ее ласкать, навстречу внезапному желанию чего-то большего, но чего... она не могла понять.

Чарли приблизился, нежно прижав широкую ладонь к ее щеке. Он еще только собирался поцеловать Анжелину, а она уже хотела, чтобы ее целовали, хотела больше всего на свете, больше всего, чего ей когда-либо хотелось за всю ее жизнь. Она подняла лицо к нему навстречу.

– Проклятие, – выругался Чарли и уронил руку. Он повернулся, отошел в сторону и повернулся к ней спиной.

– Чарли? – позвала Анжелина и было направилась к нему.

– Не подходите, – проговорил он скрипучим голосом, звучавшим еще более искаженно, чем всегда. – Оставайтесь там, Анжелина. Просто держитесь от меня подальше, черт возьми.

– Почему? – спросила она требовательно, хотя и не двинулась с места, как он сказал. – Что я такого сделала?

– Вы ни в чем не виноваты. Все дело во мне. Все дело во мне, как всегда.

– Я не понимаю.

– Да, вам не понять. И в этом вся загвоздка. Я-то очень хорошо понимаю, что делаю, и я не должен этого делать. Для этого я достаточно стар. – И он рассмеялся с сожалением в голосе. – Черт возьми, я уже давно вышел из того возраста, когда люди все понимают лучше.

– Но вы же совсем не старый, – сказала она тихо.

– Как вы-то можете об этом судить? Сколько вам? Восемнадцать?

– Двадцать. Хотя я не вижу, какое отношение к этому может иметь возраст.

– А вы и не увидите, – вздохнул Чарли и обернулся к ней. – Нам придется заночевать без костра. Думаю, что те, кто мог нас преследовать, уже давно оторвались. Но я бы не стал испытывать судьбу. Я услышал, как кто-то ехал за мной следом, и свернул с проселка. Потом я услышал шуршание. Ваше счастье, что тот парень слишком шумел, а потому не услышал вас. Но, если он искал или преследовал меня, то наверняка вернется.

Анжелина с удивлением посмотрела на него: «Как же он может вести себя так, словно ничего не случилось? «

– Так почему вы здесь, Чарли?

С минуту он помолчал, потом выдохнул, не то смеясь, не то фыркая, покачал головой и сказал:

– Не знаю. Я бы давно уже пересек границу, но не мог же я оставить вас одну.

– Почему же?

– Честно говоря, не знаю. Никогда еще не встречал женщины, которая доставляла бы мне больше хлопот, чем вы, сестра, а я не из тех, кто ищет приключений. Так что завтра я довезу вас до города и пристрою на дилижанс до Корпус-Кристи.

И хотя это заявление могло бы успокоить Анжелину по поводу ее ближайшего будущего, она, напротив, пришла в еще большее замешательство от охватившей ее досады. – Еще долго, после того, как Анжелина уснула, Чарли смотрел в огонь костра. «И зачем только я опять нашел ее? Она набожна и благочестива. Она вызывает раздражение. Она невинна и неискушенна.

Черт! Она – сплошные хлопоты и неприятности».

Завтра ему обязательно нужно отделаться от нее. Из-за одного только прикосновения к ней, когда она так невинно ответила на его ласку, внезапный приступ желания и даже похоти чуть не убил в нем весь здравый смысл. Откуда эти чувства явились к нему, он не имел представления. Если бы кто-нибудь за день до этого сказал Чарли, что он будет мучиться от вожделения к девчонке с повадками монашенки, он пристрелил бы лжепророка на месте.

Анжелина и в самом деле хотела стать монахиней. Он ясно заметил набожность в ее глазах и голосе, когда она говорила о сестрах, о монастыре, о Боге. Он не понимал этой привязанности, но уважал ее. Он ничего не должен делать такого, что могло бы разрушить ее мечту.

Она привлекала его – такая красивая и такая чистая. Она притягивала его, ему доставляло удовольствие просто смотреть на нее. Из-за всего, что он сделал или видел за свою жизнь, его душа так зачерствела и стала такой темной, что он не заслуживал права даже дышать одним воздухом с Анжелиной Рейес. И вполне может быть, что именно это ощущение и лежало в основе внезапного и беспричинного чувства, так привлекавшего его к ней. Никогда за всю жизнь он не встречал кого-либо, кто казался бы настолько в ладу с самим собой и со своим местом на земле. Она его восхищала.

Чарли вздохнул и уставился на звезды. Его память переполнялась всем, что он натворил и с чем ему придется прожить остаток жизни. Одно дело преследовало его больше всего остального. Это событие, а точнее, – несчастный случай, а не преступление, из-за которого ему пришлось бежать в Монтану. Хоть он и слыл опасным преступником, но не убивал никого, кто не заслуживал бы смерти. Так все и шло до того несчастного случая с дилижансом. Имея на душе этот камень, он предпочел бы не добавлять к нему еще один, по имени Анжелина Рейес – вечная невинность.

Еще до того, как солнце окрасило горизонт розово-оранжевым цветом, Чарли поднял Анжелину с ее импровизированной постели, и они снова поехали по тракту. После полудня они добрались до следующего городка. Блю-Крик мог похвастать большей любезностью, приветливостью и удобствами, чем Бейкерстаун: салун с меблированными комнатами, офис шерифа и публичный дом соседствовали на главной улице друг с другом и с универсальным магазином. Они оставили лошадей в платной конюшне позади салуна, и Чарли повел Анжелину в магазин.

– Купите себе платье, – настоятельно порекомендовал он. – Вам нельзя появляться в монастыре в моей одежде. Ваших добродетельных сестер хватит апоплексический удар.

Прежде чем она собралась ответить ему, он уже отошел, намереваясь найти расписание дилижансов и купить ей билет. С самого утра его беспокоило знакомое покалывание в шее. Это всегда означало, что кто-то следует за ним по пятам. И преследователь приближался. Поэтому Чарли и торопился вывести Анжелину из-под удара, чтобы развязать себе руки. А уж потом он сможет умчаться в Мексику.

– Чарли Колтрейн, вот это встреча, – прозвучал женский голос у него за спиной.

Чарли замер. Его рука немедленно скользнула на бедро к револьверу. Награду в тысячу долларов может получить наравне с мужчиной и женщина. Он медленно повернулся к ней.

– Луанна, – Чарли вздохнул с облегчением при виде высокой блондинки с пышными формами, стоявшей прислонившись к косяку в дверях публичного дома. Они с Луанной знакомы с детства в Миссури, она ни за что его не предаст.

Она подошла к нему плавной и грациозной походкой:

– Милый, а я давно считала тебя мертвым. Когда она остановилась в полуметре от него, он почувствовал, как его обдало запахом дешевой парфюмерии. Чарли закашлялся. Еще до того как он пришел в себя, женщина уже обхватила его руками за шею и поцеловала крепко, долго и проникновенно. Когда-то такой поцелуй он воспринял бы как приглашение, схватил бы Луанну в объятия, поднял бы на руки и потащил наверх в первую попавшуюся свободную комнату.

Когда-то, но не теперь. И уж, конечно, не сегодня. Он отодвинулся от Луанны, не обращая внимания на ее озадаченный вид. Тревожный зуд в шее вернулся, еще более сильный, почти болезненный. Он шлепнул себя по шее. Кожу жгло как от удара. Чарли повернулся и посмотрел вдоль улицы. Анжелины нигде не видно. Наверное, вошла в магазин. За ним никто не наблюдал, если не считать Луанны, благоразумно молчавшей и знавшей его достаточно хорошо, чтобы видеть, как он насторожен.

Наконец, Чарли снова обернулся к Луанне, хотя шея горела ужасно.

– Милый, я никогда не видела тебя таким. Не могу сказать, что меня это удивляет, если вспомнить развешанные по всему городу объявления о твоей поимке и того рейнджера-янки, который ищет тебя повсюду.

Внутри у Чарли всколыхнулось знакомое ощущение ненависти. Он постарался не обратить на него внимания, понимая, что свои чувства нужно либо держать под контролем, либо рисковать, иначе совершишь смертельную ошибку.

– Янки? Луанна кивнула.

– Немного странно, правда? Я считала, что все рейнджеры – из Техаса. Кроме этого. Он заходил к нам прошлым вечером, расспрашивал, задавал разные вопросы. Пытался узнать твое отношение к янки, имея в виду твою мать и все такое... Ну, я притворилась настоящей тупицей. Не выудив у меня никакой информации, он уехал.

– Нет, – ответил Чарли, – не уехал. – Удивившись, что его шея сразу же перестала зудеть, как только он узнал, откуда взялось это ощущение, Чарли схватил Луанну за руку и быстро потащил в дом. Выяснив все, что она знала, он понял, что чувствовал бы себя лучше, если б стоял спиной к стене и лицом к двери.

– Милый, тебе не нужно меня тащить. Ты же знаешь, что в моей комнате ты – самый желанный гость. Сейчас немного рановато для бизнеса, но я всегда готова дать пристанище другу.

– Не сейчас, Луанна, – произнес Чарли рассеянно, направился к бару и налил себе виски.

– Уж если ты себе наливаешь ковбойский коктейль, то налей и мне, – попросила Луанна.

Чарли пожал плечами и налил ей тоже. Забрав оба стакана, он отнес их на столик, откуда хорошо просматривалась входная дверь, и сел спиной к стене.

– Расскажи-ка мне об этом рейнджере. Расскажи все и быстро.

Анжелина не успела войти в магазин, как кто-то произнес имя Чарли. Из любопытства она поглядела через окно на улицу и увидела, как ярко одетая женщина, выставляя напоказ грудь и ноги в чулках больше, чем кто-нибудь когда-нибудь в присутствии Анжелины, обняла Чарли и поцеловала его. Они поговорили несколько минут, потом Чарли схватил ее за руку и затащил в дом. Анжелина не была настолько наивной, чтобы не знать, куда они пошли и что произойдет потом. Но ее удивило другое, – она почувствовала пронзившую ее грудь боль.

«Конечно, он – обычный мужчина». И ее отец, и ее братья всегда хвастались мужскими потребностями. И за этим хвастовством всегда следовала поездка в город. А теперь она воочию убедилась, каковы те женщины, которые удовлетворяют эти таинственные потребности.

Анжелина отвернулась от окна и принялась бесцельно бродить по магазину. Ей надо было выбрать и купить себе платье для поездки в монастырь, но она никак не могла сосредоточиться. Ее воображение то и дело возвращалось к Чарли, целующего ту женщину. «Что может чувствовать женщина, которую он обнимает? А женщина с ним в постели?»

При этой мысли Анжелина резко выпрямилась, ее спина стала прямой и жесткой. Что же могло заставить ее размышлять о таких грешных вещах?

Заставив себя не думать о Чарли, Анжелина прошла в небольшую секцию готовой одежды в глубине торгового зала и попыталась выбрать что-нибудь подходящее.

Тем временем вошел еще один покупатель и заговорил с приказчиком. Анжелина продолжала перебирать одежду, пока ее внимание не привлекло произнесенное им имя «Чарли Колтрейн».

Неторопливо она повесила обратно платье, которое рассматривала, и обернулась. Разговаривавших мужчин отделяла от нее стойка с рулонами тканей. Стоило ей придвинуться ближе, и она смогла слышать все, о чем они говорили.

– Не могу сказать, что я знаю кого-нибудь с таким именем, – ответил приказчик.

– Крупный мужчина, – сказал пришедший, – ездит на белой лошади.

Анжелина замерла при звуке его голоса, лишенного типичного для Техаса слегка гнусавого южного выговора. Напротив, речь посетителя звучала отрывисто и плоско. «Янки, – подумала она. – Зачем это он приехал в далекий Техас искать Чарли?»

– Многие ездят на белых лошадях, – ответил приказчик.

– Если бы вам довелось увидеть этого человека, то вы бы его наверняка запомнили. У него длинные волосы особого золотисто-серебряного цвета. А его голос, – ну, если бы вы услышали его однажды, то всегда узнавали бы по нему Чарли Колтрейна.

Анжелина вздрогнула от такого подробного и точного описания. Она решила, что должна немедленно выбраться отсюда и предупредить Чарли. Бросив беглый взгляд на заднюю часть зала и убедившись, что позади стойки с платьями есть еще одна дверь, она потихоньку направилась к выходу.

– Я видел человека, недавно приехавшего на большом белом коне. Направился к платной конюшне.

Анжелине больше ничего и не понадобилось слышать. Она пулей выбежала через заднюю дверь и помчалась через улицу к дому, где видела Чарли в последний раз. Ворвавшись через парадную дверь в публичный дом «Блю-Крик», она громко позвала:

– Чарли! – и остановилась, как вкопанная, при виде своего попутчика, мирно сидящего за выпивкой и болтающего с той женщиной, с которой он целовался на улице. При ее внезапном появлении Чарли вскочил на ноги, вытащил револьвер и направил его на нее. Рассмотрев, что это она, он принял сердитый вид и убрал револьвер в кобуру.

– Черт возьми, Анжелина, больше так не делайте. Я же мог подстрелить вас.

Она не обратила внимания на его слова.

– Я только что подслушала разговор полицейского или «охотника за головами», говорившего с человеком из магазина. Они меня не видели. Он ищет вас, Чарли. Думаю, вам лучше уехать из города.

– Да. Я как раз собирался. Луанна рассказала, что мое лицо красуется во всех здешних заведениях.

Анжелина не преминула рассмотреть Луанну поближе и покраснела от жадного любопытства, которое увидела в глазах этой женщины.

– Чарли, а кто эта малышка? – спросила Луанна. – Немного старовата, чтобы быть твоей дочерью. – Она нахмурилась. – Черт, неужели это твоя подружка? Она для тебя не слишком молода?

– Помолчи, Луанна, – прорычал Чарли. – Она – не моя подружка. Я просто сопровождаю ее в монастырь.

– Так она монашенка? – Слова Луанны прервал саркастический смешок.

– Еще нет, – огрызнулся Чарли. Он насупился, глядя на Анжелину, потом прошел мимо нее к окну и выглянул. – Проклятие, – проговорил он спокойным тоном.

– Что? – спросила Анжелина, взволнованная отсутствием эмоций, обычных при таких ругательствах.

– Сюда направляется человек. Должно быть, он и есть тот самый приятель-рейнджер.

– Уходите! – почти выкрикнула Анжелина, потянув его за рукав. – Мы его как-нибудь задержим. Только уходите.

Чарли повернулся к ней с выражением грустного удивления на лице:

– Вы что, собираетесь лгать ради меня, сестра? Я тронут.

– Да перестаньте же, – прошипела она. – Он же может вас убить, а вам все смешно. Вы что, сошли с ума?

– Вовсе нет, просто пользуюсь случаем. Единственный способ выжить – это убить врага раньше, чем он убьет тебя. Это на тот случай, если вы не можете выбраться из города достаточно быстро.

Сердце Анжелины забилось так сильно, что ей показалось – оно вот-вот разорвется. Она никак не могла взять в толк, как Чарли может стоять перед ней совершенно спокойно и рассуждать, убить ли ему человека или быть убитым самому. Ей хотелось кричать, топать ногами, колотить его в грудь. Делать все, что угодно, лишь бы заставить Чарли прислушаться к ней и отвести беду.

– Вы, двое, перестаньте-ка пререкаться и поднимайтесь наверх, – вмешалась Луанна.

– Зачем? – почти одновременно спросили Чарли и Анжелина, все еще поглощенные спором.

– У меня есть идея, как избавиться от того, чтобы и меня не подстрелили заодно с вами. Отправляйтесь-ка наверх и быстро ложитесь в постель.

– Простите? – спросила Анжелина, недоуменно взглянув на Лузину.

Анжелина опять посмотрела на Чарли. Горящим, нетерпеливым взглядом он смотрел в окно и уже взводил револьвер. Он хотел опередить полицейского и выстрелить первым, но она намеревалась не допустить этого. Она готова была приложить все свои силы, чтобы никого не убили, особенно если это касается человека, спасшего ей жизнь.

Анжелина схватила Чарли за рукав и потащила его за собой:

– Пойдем. По крайней мере, попробуем то, что она предлагает.

Чарли продолжал колебаться, и она снова дернула его. В конце концов, с явным нежеланием он позволил ей повести себя наверх.

– Никак не ожидал, что вам когда-нибудь придется приглашать меня наверх в публичном доме, сестра, – заметил он с грустным сарказмом.

– Перестань дразнить девушку, Колтрейн, и поднимайся, – распорядилась Луанна. – А ты, – она указала на Анжелину, – снимай эту жуткую одежду. Снимай с себя все, до сорочки, и тоже полезай в постель. – Я пришлю к вам на помощь кого-нибудь из своих парней. Ты должна притвориться, что он – твой посетитель. Надеюсь, хоть с этим ты справишься?

Только теперь до Анжелины дошло, что придумала Луанна. Такой план может сработать, если только она справится со своей ролью.

Топот сапог по дощатому настилу крыльца, наконец, заставил ее решиться. Она кивнула и заторопилась вверх по лестнице, крепко сжимая руку Чарли.

Понимая, что времени на робость и благопристойность не осталось, Анжелина сбросила мужскую одежду и ногой затолкала ее под кровать. Чарли уже лежал под одеялом. Она приподняла одеяло, немного застеснявшись его взгляда, задержавшегося на ее едва прикрытых грудях.

Дверь в комнату распахнулась. «И как только этот полицейский сумел так быстро пройти мимо Луанны», – пронеслась в голове Анжелины тревожная мысль, от страха перехватило горло.

Человек в дверях, глядя на нее, расплылся в улыбке, обнажив крупные белые зубы, не стесняясь своего обнаженного торса и длинных красных подштанников. Он казался горой мускулов.

– Меня зовут Джозеф. Мне сказали, вам нужна моя скромная помощь.

При звуке шагов на лестнице его лицо посерьезнело, он оглянулся и быстро вошел, прикрывая за собой дверь.

– Времени на разговоры нет. Полезай в постель.

Анжелина последовала его совету, а Джозеф скользнул под одеяло с другой стороны так, что Чарли оказался зажатым между ними. Несмотря на охвативший ее страх, ей приятно было ощущать тепло, исходящее от прижавшегося к ней Чарли.

Джозеф протянул руку и выдернул шпильки из ее волос как раз в тот момент, когда дверь снова распахнулась. Анжелина издала вполне естественно прозвучавший вскрик удивления и повернулась к вошедшему.

Это был высокий мужчина, крепкий как длиннорогий бык, которых так много в Техасе. Эти животные выживают в любых условиях и при этом успешно размножаются. Человек казался таким же.

Он вошел в комнату так уверенно, будто в свою, и остановился возле кровати. Чтобы заглянуть ему в лицо, Анжелине пришлось откинуть голову назад.

– Мисс, – поздоровался он и снял шляпу.

Его волосы показались ей странными – неопределенного соломенного цвета, местами переходящего в каштановый. Но глаза своим оттенком напоминали голубое техасское небо в неистово жаркое летнее утро.

«Красив, – подумала Анжелина. – Пожалуй, даже слишком. Наверное, он привык вести себя именно так. Но не на этот раз», – пообещала она себе.

– Кто ты такой, черт возьми? – прорычал Джозеф.

– Дрю Уинстон.

Услышав голос вошедшего, Чарли напрягся, прижимаясь к Анжелине. Чтобы не вскрикнуть, она прикусила губу, в страхе подумав, что Чарли собирается выскочить и пристрелить его на месте.

– Мне наплевать, как тебя зовут, – сказал Джозеф. – Меня интересует, какого черта ты здесь делаешь?

– Ищу мужчину. Высокого, с золотистыми волосами.

– Его здесь нет, как видишь, – убедительно огрызнулся Джозеф. – А теперь убирайся. Ей заплачено за час и я хочу использовать все свое время.

– Вы не против, если я осмотрюсь? – Пока Уинстон говорил, его острый взгляд полицейского пристально осматривал комнату.

Джозеф сел в постели, расправив мускулистые руки и грудь, чтобы своей силой произвести впечатление, и пристально поглядел на Уинстона.

– Черт, конечно, я возражаю. Не нуждаюсь ни в каких зрителях. А теперь давай...

– Успокойтесь, мистер. Может быть, он забежал сюда еще до того, как вы пришли, и спрятался.

– А может, он давно уже вышел через заднюю дверь, пока ты тут валяешь дурака?

Сквозь открытое окно донесся тяжелый топот копыт. Уинстон на секунду замер, но почти тут же оказался у окна.

– Черт, это он. – Обернувшись и кивнув Анжелине: – Приношу свои извинения, мисс, – рейнджер торопливо выбежал на лестницу.

Анжелина затаила дыхание, прислушиваясь к частому стуку шагов по ступенькам и дальше на улицу. Чарли нетерпеливо заерзал под простыней. Его волосы защекотали ей руку, и она вздрогнула: неожиданно возникло желание перебирать пряди его волос пальцами, отпуская их одну за другой. Она кусала нижнюю губу, чтобы удержаться от стона. «И откуда только берутся эти земные желания?»

Джозеф прошел к окну и выглянул наружу.

– Он уезжает. Можешь вылезать.

Чарли рывком скинул с головы простыню и глубоко вздохнул. Он встретился взглядом с Анжелиной, и уголок его рта пополз вверх в грустном подобии улыбки. Сердце девушки от пережитого волнения все еще продолжало колотиться так сильно, что у нее не хватило сил ответить ему тем же.

«И как только он может прикидываться таким спокойным? Нас ведь только что чуть не поймали. Ну, конечно, он же всю жизнь провел в бегах. А для меня это первый опыт... прятаться от полиции», – думала Анжелина.

Наверное, на ее лице читались какие-то мысли, ибо Чарли неожиданно провел рукой по ее распущенным волосам, отодвигая их с бровей удивительно нежным жестом. Потом, словно чувствуя недовольство самим собой, он пробормотал что-то и встал с кровати.

В дверях появилась Луанна.

– За кем он погнался? – спросил Чарли.

– Да за одним из моих барменов, поехавшем на твоем коне. – Жестом она дала Джозефу понять, что он может уйти. Джозеф кивком попрощался с Чарли и Анжелиной и вышел. Тогда Луанна продолжила: – Мой парень уведет его подальше от города, оторвется от него, вернется назад по своим следам и тогда ты сможешь прыгнуть на своего Гейба и испариться.

– Надеюсь, твой парень справится с Гейбом. Ты же знаешь, какой он...

– Знаю я, какие у тебя лошади. Не волнуйся. Я ему сказала не надевать шпоры. Так что он не причинит вреда твоему драгоценному Гейбу.

– Гейб? – переспросила Анжелина.

– Да, мой конь. Я ведь никогда не пользуюсь шпорами, когда езжу на лошадях. Они от шпор становятся нервными.

Анжелина понимающе кивнула. Она получила ответ на вопрос, мучивший ее эти дни.

– И вы назвали своего коня Гейб? Луанна улыбнулась:

– На самом деле он назвал его Гэбриэл. Он всех своих коней называет Гэбриэл, в честь архангела.

Анжелина нахмурилась:

– Но это же святотатство. Чарли застонал:

– Черт меня побери, сестра. Я же начал так поступать почти ребенком. А теперь это просто стало привычкой.

– Что правда, то правда, – вступила в разговор Луанна. Ее цепкий взгляд с большим интересом поочередно устремлялся то на Чарли, то на Анжелину. – Когда мы оба еще были молоды, Чарли надоедало, как все вокруг говорили ему, что он похож на архангела, и тогда он стал называть этим именем своих лошадей. Мне помнится, он как-то сказал, что из него такой же ангел, как из коня...

– Луанна, – рявкнул Чарли, одернув ее на полуслове, – думаю, нам не стоит вдаваться в подробности.

Луанна взглянула на Анжелину, и ее губы причудливо изогнулись от предвкушаемого удовольствия.

– Конечно, не стоит. Мы же не хотим, чтобы сестра подумала о тебе плохо, ведь так? – Она задумчивым взглядом обвела Анжелину, скользнув по ней сверху вниз. – Боюсь, что мне придется подыскать тебе какое-нибудь платье, девочка. Нельзя же тебе вечно щеголять в его одежде. Да, я еще посмотрю, что у нас осталось из еды, чтобы вы поели.

– Спасибо, Луанна, – сказал Чарли.

– Пустяки. Старым друзьям лучше держаться друг друга.

Она вышла, одарив Чарли томной улыбкой, не оставившей в Анжелине сомнений в том, какого рода «старыми друзьями» были Луанна и Чарли. Вспышка внезапной ревности удивила и потрясла Анжелину. «Мирские эмоции не для меня. И в самом деле пора возвращаться в монастырь».

– Анжелина... – Чарли сел рядом с нею на кровать и взял ее руки в свои. Стоило ей только взглянуть в черные глубины его глаз, как она тут же в них утонула. – Я так благодарен, что вы меня спасли. Вам не следовало так рисковать.

– Я чувствовала, что должна так поступить.

Она поймала себя на том, что ее восхищает длина его ресниц.

«Мужчине не нужны такие ресницы, – подумалось ей не к месту. – Это почти грешно!»

Где-то в дальнем уголке ее сознания вертелась мысль, что она, полуодетая, сидит на постели в публичном доме рядом с преступником. Ей бы давно следовало упасть в обморок от своих нынешних чувств, нарушающих ее душевный покой и монастырские правила. Ее набожная мать, конечно же, уже давно лежала бы без сознания. А ею – вместо этого – овладело полуобморочное состояние совсем иного свойства.

Не в силах справиться со своими желаниями и ощущениями, Анжелина дотронулась до волос Чарли так, как ей хотелось сделать это совсем недавно. Мягкие... и точно такие, как она о них думала, такого необыкновенно красивого цвета... Теперь ей стало понятно, почему он прятал их под шляпой, – он не хотел, чтобы его узнавали.

«Грешники... – язвительно подсказывал ей ее разум. – Ты же грешница. И он – грешник. И удовольствие твое тоже грешное».

Немного поколебавшись, Анжелина в первый раз в своей жизни перестала обращать внимание на голос разума и отдалась во власть чувств. Она задумчиво водила пальчиками по его лицу, удивляясь контрасту жесткой щетины на небритых щеках и шелковистой мягкости его волос. Он неотрывно смотрел на нее, замерев в напряженной позе.

Когда пальчики опустились на его горло, едва касаясь безупречно чистой и мягкой, несмотря на скрывавшуюся под ней былую рану, кожи, он поймал ее руку и сжал.

– Я сделала вам больно? – шепотом спросила она, широко раскрыв глаза.

Его губы скривились в уже знакомую ей полуулыбку. Он поднял пойманную руку к губам и горячо поцеловал в середину ладони.

– Вы заставляете меня страдать, Анжелина. Вы раните меня так глубоко и жестоко, что от этого я не могу дышать.

Приглушенно выругавшись, он стал медленно притягивать ее к себе, глядя в лицо и пытаясь уловить первые признаки сопротивления. Но Анжелине и не хотелось сопротивляться. Она с готовностью придвигалась к нему, упиваясь тем, что его твердые, мозолистые ладони ласково и осторожно охватывают ее лицо.

Он прикоснулся к ее губам так нежно, будто боялся, что она вдруг рассыплется. А она уже рассыпалась – рассыпалась от желания, такого нового для нее, такого необъятного, что от его силы Анжелина задрожала.

Отвечая на поцелуй Чарли, она обвила его шею руками и выгнулась, прижавшись к нему всем телом в инстинктивном порыве к запретному.

Он замер от удивления, и в какое-то мгновение Анжелина испугалась, что он от нее отстранится. Повинуясь своему нараставшему желанию, которого еще не понимала, но которому не могла противиться, она обняла его еще крепче.

Потом она стала опускаться, падать навзничь на постель, чувствуя, как горячее тело накрыло ее.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Окружавший ее мир постепенно сужался, пока не осталось только ощущение жарких и требовательных губ Чарли на ее губах. Все прежние мысли – о правильном и ошибочном, о целомудрии и чести, о всех принципах, догмах и правилах, в которые Анжелина верила с того дня, когда поняла, что ей дан знак свыше, – оказались ввергнутыми в хаос душевного смятения, заполонившего ее ум и тело.

Постель – такая мягкая под ее спиной – резко отличалась от его тела – податливого и твердого, прижимающего ее сверху. Тонкая сорочка не могла защитить от грубой царапающей ткани джинсов и острых краев пряжки на его поясе с кобурой револьвера, впивавшейся в ее тело. Умом она понимала, что ей следовало бы бояться его, но почему-то совсем не боялась. Ничуть. Это был Чарли. Ее спаситель. Бог послал его ей на помощь. Она может ему полностью доверять.

Когда его язык слегка коснулся ее губ, она сделала судорожный вздох и неосознанно позволила ему делать то, что он хотел. Он ласкал ее язык, подтягивал губы, доставляя ей удивительное, потрясающее ощущение близости. Когда она, чего-то испугавшись, вдруг замерла, он успокоил ее нежным шепотом и поцелуями. Закрыв глаза, Анжелина расслабленно устроилась в его объятиях.

Неуверенно она ответила на поцелуй, словно перышком притронувшись к его языку легким касанием своего язычка. Он застонал и теснее прижался к ней животом. Его широкая, теплая ладонь охватила ее бедро, побуждая Анжелину крепче к нему прижиматься. Она не могла ничего с собой поделать и, изогнувшись, прижалась к нему и перебирала пальцами яркое золото его волос.

– Ну, разве это не прекрасное зрелище?

От звука голоса Луанны глаза Анжелины мгновенно широко раскрылись. На лице Чарли, находившемся от нее совсем близко, возникло выражение глубокой досады. Она попыталась выбраться из-под его тела, но он не пошевелился – наоборот, глубоко вздохнул и прижался к ней лбом. Его волосы упали, закрывая их лица от нескромных взглядов, поглаживая и щекоча ее щеки и смешиваясь с ее собственными распущенными темными волосами.

– Тише! – шепнул он Анжелине на ухо, и его дыхание защекотало ей губы. – Я с ней сам разберусь.

Не пошевелившись, он сказал:

– Выйди, Луанна.

– Я принесла сестре... – Луанна выдержала паузу, чтобы иронично фыркнуть. – Я принесла ей кое-какую одежку.

– Положи ее и выйди.

– Но...

– Сию же минуту, Луанна, – огрызнулся Чарли грубым от напряжения голосом.

Анжелина вздрогнула, когда дверь с треском захлопнулась. Чарли поднял голову и посмотрел ей в лицо. Она до сих пор ощущала каждый дюйм прижатого к ней тела. Ее щеки покрылись румянцем от мысли, что теперь подумают о ней Луанна и, что важнее всего, – Бог.

– Пожалуйста, позволь, я встану, – прошептала она, чувствуя, как ее охватывают смирение, унижение и стыд.

Чарли удивленно посмотрел на нее, и его красивое лицо исказило хмурое выражение. Он взглянул на нее так, словно забыл, кто она такая, или почему они оказались в таком положении. Анжелина неловко заерзала под тяжестью его тела. Он прикрыл глаза, и его лицо напряглось. Потом он вдруг скатился с нее и Анжелина оказалась свободна. Когда она повернула голову, чтобы взглянуть на него, Чарли уже стоял возле двери.

– Одевайся, – произнес он хрипло. – Сейчас же. Мы выезжаем через десять минут.

Прежде чем она успела ответить ему, он открыл дверь и вышел, оставив ее одну.

Анжелина лежала на кровати и бесцельно смотрела в потолок. «Что же все-таки на меня нашло?» – думала она. Она не находила этому ни оправдания, ни объяснения. С того самого мгновения, как Чарли губами дотронулся до ее губ, она потеряла способность думать. Она могла лишь чувствовать.

Издав странный звук, нечто среднее между смехом и рыданием, Анжелина вскочила с постели. «Больше я об этом думать сейчас не стану. Не хочу думать об этом. Мне надо одеться...»Ей потребовалось сделать над собой почти физическое усилие, чтобы выбросить из головы мысли о прикосновениях и ласках Чарли.

Сложенное платье лежало на постели. Анжелина схватила его и резко встряхнула. Ее глаза полезли на лоб. И где только Луанна выискала такое платье? Хоть оно и казалось чистым, но, судя по всему, знавало лучшие времена. От многократной стирки ткань приобрела неопределенный коричнево-кремовый оттенок. Покрой напоминал не что иное, как просторный грубый мешок с дыркой для головы и такими же мешковатыми рукавами. Пожав плечами, Анжелина набросила его на себя. Платье свободно легло на ее тело до самого пола. Анжелина с облегчением вздохнула. «Хорошо, однако, снова почувствовать себя одетой по-женски». И хотя Анжелина не думала, что где-нибудь может найтись платье еще более безобразное, чем то черное, которое она выбросила за ненадобностью, Луанне удалось проявить большую ловкость, если не искусство, чтобы найти такой мешок. Анжелине пришлось признать, что она почувствовала облегчение. Она боялась, что Луанна вернется с каким-нибудь вызывающе ярким красным атласным платьем, которое прилично надеть на бал, но не в путешествие дилижансом до Корпус-Кристи. «И что бы я тогда делала?»

В дверь постучали.

– Минуточку! – сказала Анжелина и подняла руки, чтобы завязать волосы тугим узлом. Она огляделась, ища свои шпильки, и увидела их на туалетном столике у зеркала. Уложив волосы и уже поворачиваясь к двери, Анжелина заметила на столике что-то красное. Серьги, нитка бус и красная ленточка. Она потрогала нарядные украшения пальчиком. Когда она подняла руку, ленточка свисала с ее пальца.

Как и любой девочке, ей всегда нравились яркие вещицы, особенно красивые красные украшения. Ее мать, окруженная в доме одними мужчинами – мужем, шестью ее братьями, бесконечным числом работников на ранчо, – радовалась самой возможности баловать дочь, как единственную родную женскую душу. Потому-то шкаф Анжелины всегда ломился от радужного обилия платьев. Каждый день она носила в волосах новую ленточку. Даже для ее кукол мать сшила такие же яркие наряды, как и у нее.

Вспоминая о том, какой беззаботной жизнью она жила дома, Анжелина признавала ее глупую бессмысленность. И все же, ее всегда привлекала яркая красота. Такие желания можно в себе подавить, но о них никогда не забудешь.

Стук в дверь повторился. На этот раз громче и нетерпеливее. А она все еще продолжала разглядывать ленточку, зачарованная шелковистостью ткани.

– Анжелина... – Голос Чарли раздался раньше, чем сам он появился на пороге.

От неожиданности она вздрогнула и уронила ленточку с виноватым выражением на лице. Их взгляды встретились в зеркале. Он подошел и, встав позади и заглянув через ее плечо, увидел, что она разглядывала на туалетном столике. От его дыхания короткие вьющиеся волосы у нее на шее заколебались, щекоча кожу. От этого ласкающего ощущения она повела плечами.

Мельком взглянув на горстку дешевых украшений, Чарли поднял глаза и их взгляды опять встретились в зеркале. Ему едва удалось скрыть свое удивление.

– Не так уж и много у монашенок интересов, забав и радостей, да? – спросил он ехидно.

– Труд в моей жизни не должен быть забавой. Он должен давать удовлетворение. И так оно и есть. – Анжелина нарочно отворачивалась от зеркала, а потом вообще отошла в сторону от соблазняющего тепла его тела. Подойдя к двери, она оглянулась на него.

Чарли наблюдал за ней с неподдельным интересом.

– Так в чем же все-таки состоит труд вашей жизни, сестра?

– В том, чтобы учить детей и распространять слово Божье, – произнесла она.

– Гм-мм. И вы никогда не задумывались о чем-либо ином?

– Нет. Церковь – это мое призвание. Я знаю это с тех пор, как мне исполнилось десять лет.

– В самом деле? Интересно, как это десятилетний ребенок может понять, какой выбор он должен сделать? Я-то уж точно в этом возрасте не знал. Черт, да я и сейчас этого не знаю. – Он пожал плечами. – Что ж, могу только восхищаться вами, сестра. Жаль, что вы не можете заниматься тем, о чем вы только что говорили, но не растрачивая себя ради церкви. Она замерла:

– А я вовсе не считаю работу во славу Господа пустой тратой времени.

– Но я же этого не говорил. Мне как раз кажется, что вы могли бы делать все то, о чем сказали, и, кроме того, радоваться тому, что вы – женщина.

– А я и радуюсь.

Чарли улыбнулся – неторопливо, понимающе. В первый раз за все время она увидела на его лице искреннюю улыбку. Анжелина внимательно смотрела на него, ошеломленная и удивленная тем, каким ласковым и сочувственным стал его взгляд.

– Не думаю, что вы и в самом деле понимаете, в чем состоит наслаждение быть настоящей женщиной, сестра. – Голос Чарли отвлек ее от созерцания его красивого лица. – Когда вы стали бы более умудренной, тогда вам следовало бы заглянуть в себя и постараться понять, как вы собираетесь распорядиться своей жизнью.

– Что вы знаете о моей жизни? – Анжелина стала злиться. И это она, которая весь последний год боролась со своими мирскими желаниями и страстями.

– Я знаю, что под вашим монашеским одеянием таится живая и страстная женщина, умоляющая, чтобы ее выпустили на свободу. Вы об этом забываете. Но я уже попробовал эти губы. Вы не предназначены для того, чтобы стать монахиней, Анжелина.

– Я ничего не забываю. А если вы принудили меня целовать вас, то это вовсе не означает, что я получала от этого удовольствие.

Чарли фыркнул:

– Ладно.

Анжелина прикусила губу, призывая на помощь всю свою добытую с большим трудом внутреннюю силу, чтобы не закричать на него. За то время, пока она росла вместе со своими шестью братьями, она на горьком опыте научилась тому, что женский крик на мужчин почти не действует и не приносит пользы. Более того, он делает их еще более самодовольными фарисеями, уверенными в своей правоте. Но если женщина пропустит мимо ушей язвительные замечания и насмешки, то этим, в конечном счете, приведет мужчин в бешенство.

– А теперь я дождусь дилижанса и уеду, – сказала она, довольная спокойствием своего голоса.

Она протянула руку к двери. Но Чарли остановил ее.

– Вы никуда не поедете, сестра. – Его голос от гнева звучал хрипло, и она подавила улыбку. Она-таки добралась до его сути. Как всегда, ее правило сработало.

Но потом до нее внезапно дошел смысл его слов и она выдернула руку из его пальцев, твердо намереваясь уйти. Он стоял близко к ней, слишком близко, прямо у нее за спиной. Анжелина отпрянула к двери, пытаясь отодвинуться от него подальше. Но это не помогало. Он такой большой, такой сильный, такой мужественный. Само его присутствие в комнате устрашало ее.

Ее инстинктивная попытка отодвинуться заставила Чарли нахмуриться и отойти. Анжелине стало легче дышать и теперь она сама отошла от двери.

– Что вы имеете в виду, говоря, что я никуда не поеду?

– Что ж, не стоило мне говорить этого. Кое-куда вы все же поедете... – В ответ на эти слова Анжелина улыбнулась. – …вы поедете в Мексику. Со мной.

Ее улыбка вдруг утратила уверенность.

– Нет. Это мы уже окончательно обсудили. Я еду дилижансом в Корпус-Кристи.

– Уже не едете. Вы помогли мне избежать ареста. Так вот теперь этот рейнджер будет и за вами охотиться так же, как он гоняется за мной. Единственное безопасное место для вас – это Мексика. Я отвезу вас к вашим родителям.

– Нет!.. – Анжелина почувствовала неистовый ужас, звучавший в ее собственном голосе, но не могла побороть поднимающуюся в ней волну отвращения. – Отправьте меня дилижансом. Пожалуйста, а потом уезжайте. Со мной все будет в порядке.

Чарли покачал головой.

– Я не могу этого сделать. Рейнджер вас уже видел. Как и все остальные в этом городе. Если он не сможет найти меня, то тогда затравит своим преследованием вас. А если уж он обозлился на нас основательно, то сможет упрятать вас в тюрьму или сделать что-нибудь еще похуже.

– Я принадлежу церкви. Он не посмеет.

– Боже, как же вы молоды. – Чарли нервно провел рукой по золотистым волосам. – Мужчины осмеливаются делать многое, особенно по отношению к убийцам, разгуливающим на свободе, да к тому же, когда им светит хорошее вознаграждение за их поимку. Вам будет спокойнее и безопаснее только со мной. А в отношении рейнджера у меня такой уверенности нет.

– Почему? – спросила Анжелина.

– Почему? – Чарли сердито хмыкнул. – Да потому, что я его совсем не знаю...

– Нет. Не в этом дело. – Разозлившись, Анжелина топнула ножкой. – С чего это вы так печетесь о том, что со мной будет? Вы же еще неделю назад меня даже и не знали. Так вот и представьте себе, что идет прошлая неделя.

Лицо Чарли потеплело, и он снова приблизился к ней. Анжелина напряглась, но на этот раз он не отошел от нее, а, напротив, протянул руку и ласкающим движением провел пальцем по ее щеке, неотрывно и грустно глядя ей в глаза.

– Не смогу я этого сделать, сестра. Теперь, когда я узнал вас, я просто не могу вас отпустить. Я поступил бы не по-джентльменски. А для нас, преступников-южан, главное – это джентльменское поведение.

– Но вы говорите совсем не забавные вещи, – сказала она, стараясь, чтобы ее голос выглядел суровым, но он прозвучал едва слышно.

– Я знаю. И никто из нас двоих не отправится в тюрьму. – Он убрал руку, и его лицо стало серьезным. – Вы едете со мной, Анжелина. По доброй воле или по моему настоянию, но вы едете. Выбор за вами – связать мне вас и заткнуть рот кляпом, или же этого не делать.

– Вы не посмеете, – задохнулась она от гнева и растерянности.

– Нет? Давайте попробуем.

Какое-то мгновение они оба, набычившись, смотрели друг на друга: карие глаза боролись с черными. Чарли, по-видимому, имел более богатый опыт подобных размолвок, так что не уступал ни дюйма. Через несколько минут Анжелина глубоко вздохнула и молча отвернулась. Она знала, когда надо сдаться. Но знала и когда надо приберечь силы для нового сражения.

– Я знал, что вы согласитесь со мной, – сказал Чарли. – Пойдемте. Скоро должен вернуться бармен Луанны на моем коне. И тогда нам придется поторапливаться, на случай, если рейнджер вернется за ним следом.

– В этом городе есть церковь?

Чарли, уже было направившийся к двери, резко остановился:

– Гм?

– Церковь. Знаете, такой дом с крестом на крыше?

– Знаю. Зачем вам это сейчас?

– Хочу сходить на исповедь.

– Именно сейчас?

– И сию же минуту. – Анжелина произнесла это очень твердо. – Я должна. – Увидев, что Чарли продолжает смотреть на нее как на душевнобольную, сбежавшую из сумасшедшего дома, она подошла к нему и прошептала: – Ну, пожалуйста. Вы должны понять, что мне необходимо исповедаться.

– А, черт. – Чарли протопал в коридор. – Если это имеет для вас такое значение, то пойдем. Я скажу Луанне, чтобы она прислала лошадей к церкви, и мы отправимся оттуда.

Анжелина улыбнулась:

– Спасибо, Чарли.

Но он уже повернулся и направился вниз, по дороге разыскивая Луанну.

Анжелине не хотелось видеть сцену прощания этой женщины с Чарли. Но ей пришлось застать их как раз в самый волнующий момент. Податливое тело Луанны недвусмысленно прижималось к Чарли, и запустив пальцы в его волосы, она горячо его целовала. Но Чарли, надо отдать ему должное, держался очень спокойно, хотя и поцеловал ее тоже. Когда Луанна отстранилась от него, он улыбнулся и провел по ее щеке тыльной стороной ладони.

– Спасибо тебе за помощь, – сказал Чарли.

– Всегда приятно оказать услугу. Когда отделаешься от полицейского и монашки, возвращайся. Я покажу тебе, чему научилась со времени нашей, последней встречи.

Чарли вздрогнул и кивнул. Он глянул наверх, на Анжелину и встретил ее взгляд. Она отвела глаза, смутившись от того, что ее поймали на том, как она подсматривала за ними, будто ребенок.

– Достаточно насмотрелись, сестра? – Чарли проводил Анжелину до двери, стараясь держать ее позади себя, пока не осмотрел улицу в обоих направлениях.

– С избытком, – презрительно фыркнула Анжелина. – А вам, наверное, нравятся такие публичные проявления чувств?

Чарли посмотрел на нее, и от одного намекающего на что-то движения его бровей по всему телу девушки вдруг разлилось тепло.

– Я получаю удовольствие от подобного выражения чувств в любое время – и на людях, и наедине. Хотя должен признаться, что выражение чувств, недавно произошедшее между нами... наедине, нравится мне больше.

– Пожалуйста, если мне придется путешествовать с вами, то все, что произошло, повторяться не должно.

Чарли отвернулся и повел ее по главной улице к церкви, стоявшей у околицы. Не глядя на нее, он произнес:

– Вам, значит, не понравилось?

Анжелина стояла в нерешительности, раздумывая. «Что я могу ему сказать?»

– Ну же, сестра. Вы не станете лгать мне, ведь так?

Она вздохнула. «Нет, лгать я не стану».

– Не могу сказать, что я не получила удовольствие от поцелуя. Но это была ошибка. Для нас обоих.

– Не понимаю.

– Зато я понимаю. Никакой физической близости между нами быть не может. И если мне придется ехать с вами дальше, хоть и против моей воли, то я должна взять с вас слово, что вы до меня больше не дотронетесь... как тогда.

– Вы, наверное, шутите.

– Нет же. Уверяю вас, что я говорю совершенно серьезно.

– Вот этого-то я и боялся, – пробормотал Чарли.

Они подошли к церкви и остановились. Чарли протянул руку, чтобы открыть перед ней двери.

– Нет, – сказал она и остановила его. – Вы должны пообещать, что больше не станете соблазнять меня, чтобы я нарушала свои клятвы.

Быстрым движением Чарли повернул ее руку ладонью кверху и поймал пальчики. Анжелина на мгновение задохнулась и попыталась освободиться. Но он держал ее крепко. По очереди поцеловав кончики каждого из пальчиков, он отпустил ее руку. Сердце Анжелины билось так сильно, что она едва расслышала его ответ:

– Хорошо, я обещаю больше не соблазнять вас, если только вы сами не попросите меня об этом.

– Ч-что?

– Если вам захочется, чтобы я дотронулся до вас, только намекните, Анжелина. Попросите и получите. Разве не так говорят?

– Я не попрошу.

– Конечно, не попросите. – Уголки губ Чарли приподнялись. – Вы будете умолять.

Его насмешливые слова и уверенность тона вызвали в ней новую вспышку прежнего гнева. Анжелина протиснулась мимо него к двери и вошла внутрь. Он коротко рассмеялся и прошел следом за ней в прохладное, тихое здание. Как только они вошли, откуда-то неожиданно появился священник. Он торопливо шел по проходу между рядами скамеек и, остановившись перед ними, нахмурясь взглянул на пояс Чарли с двумя револьверами на бедрах.

– Сеньор, это – Божий дом. Здесь оружие не нужно.

– Я только сопровождаю леди. Я подожду у выхода. – И он большим пальцем указал на скамью за спиной.

Немного поколебавшись, священник кивнул в знак согласия и повернулся к Анжелине:

– Чем я могу вам помочь, сеньорита?

Лысую голову священника окаймлял венчик седых волос. Открытое и дружелюбное лицо потемнело от техасского солнца, возраста и непогоды, покрывшись сеткой морщин. В его голосе слышался небольшой акцент, похожий на ее собственный. От этого она почувствовала к этому человеку какое-то родственное чувство. Церковь была ей близка и понятна, как и ее служители. Неопределенность, мучившая ее с того момента, как она повстречала Чарли, теперь исчезла, и Анжелина с облегчением улыбнулась.

– Я пришла исповедаться, святой отец. Я – постулантка из монастыря «Сестер Воплощенного Слова и Святого Причастия» в Корпус-Кристи. Мой... а... он... – она безнадежно указала на Чарли, который стоял, самодовольно ухмыляясь. «И почему только он кажется мне еще более крупным и таким опасным внутри этого священного здания?»Она отвернулась от него и снова сосредоточилась на священнике: – Он сопровождает меня к родителям в Мексику, куда я еду на несколько недель. И, прежде чем мы отправимся в дорогу, я бы хотела исповедаться.

– Конечно, дитя мое. Следуйте за мной. Анжелина с готовностью направилась за ним.

И хотя во время исповеди ей придется признаваться в грешных желаниях по отношению к Чарли, это уже совсем другое дело, по сравнению с тем, если бы то же самое пришлось делать посреди храма.

Она вошла в свою половину закрытой со всех сторон исповедальни и перекрестилась.

– Простите, святой отец, я согрешила, – произнесла она, чувствуя, как знакомая фраза, как и всегда, несет ей умиротворение.

Она едва расслышала слова, которыми ответил ей священник, настолько был ей знаком этот ритуал.

– Я испытывала вожделение в сердце своем, – призналась она. – Никогда раньше не посещали меня эти чувства. И я не знаю, что мне делать.

– Ты должна быть сильной. Борись со своими слабостями. Помни о своей преданности Богу, которая и привела тебя в монастырь. Ты еще молода, перед тобой долгая жизнь, и в ней ты должна оставаться верной обещаниям, которые скоро произнесешь. Не сдавайся перед первыми признаками соблазна.

Анжелина вздохнула. «Именно это и составляет мою главную проблему. До сих пор я никогда не поддавалась соблазну. Но так легко оставаться целомудренной, если не испытываешь пламени желаний...»– подумала она.

– Дитя мое, – окликнул ее священник, – о нем ты говоришь? О человеке, который привел тебя сюда?

– Да, святой отец.

– Гм-мм. Очень мирской. Он тебе не подходит. Как же ты с ним оказалась вместе?

– У... меня... мне не осталось никакого выбора. – Анжелина замолчала, не зная, как объяснить свое положение.

Священник говорил в напряженную тишину:

– Бог все и всегда делает с определенной целью. Быть может, ты сможешь поискать Его цель и в этом происшествии. Бог чего-то хочет от тебя. Молись и прислушивайся к гласу Божьему, который внутри тебя.

– Да, святой отец.

Анжелина завершила исповедь, слушая вполуха, ибо ее желание покориться воле Божьей противоречило нежеланию возвращаться домой. Она успокаивала себя только тем, что отец несомненно отправит ее обратно в монастырь Корпус-Кристи, как только она переступит порог родного дома. Он не хотел ее видеть так же сильно, как и она не хотела возвращаться домой, к нему; а те несколько часов, которые она сможет провести с матерью, стоят всех неприятностей.

Теперь ей стало вполне очевидно, – хотя и по неизвестным ей причинам, – Бог хотел, чтобы она вернулась в Мексику. Когда бы она ни пыталась идти своим путем или убедить Чарли в том, чтобы он доставил ее в Корпус-Кристи, какое-нибудь несчастье обрушивалось на них и заставляло поворачивать в сторону Мексики.

Она примет совет священника и помолится, прося Бога направить ее, а также ниспослать ей терпение и повиновение. Но, несмотря на ее призвание, монашескую подготовку и искреннюю преданность Господу, Анжелина не вполне была уверена, сможет ли заставить себя вернуться в родительский дом без внутренней борьбы.

Чарли наблюдал за Анжелиной, когда она выходила из исповедальни. Она казалась совсем другой по сравнению с той Анжелиной, которая туда входила. Он насупился и попытался разглядеть ее поближе. Что с нею произошло?

Когда она подошла ближе, то остановилась и взглянула ему в лицо. Она улыбалась. Улыбка как будто освещала ее лицо изнутри, заставляя глаза лучиться.

Сердце Чарли сжалось. «Почему она смотрит на меня так особенно? Так, будто я в ее глазах – самый лучший человек на земле. Черт, я же не сделал ничего такого, что заслуживало бы такого выражения на ее лице... Я сам чуть не разрушил ее мечту на постели в публичном доме... если бы не вошла Луанна и если бы я вовремя не остановился...»Что-то в Анжелине было такое, что заставляло его постоянно находиться в напряжении и гораздо больше, чем когда бы то ни было в его жизни. Его никогда не привлекали девственницы. И он никогда, насколько ему помнится, не взял ни одной. «Так может, как раз ее неискушенность и притягивает меня? Или с возрастом я стал более порочным?»Он был противен самому себе.

– Чарли? – Голос Анжелины нарушил ход его мыслей. Она все еще стояла перед ним, и ее лицо сияло от счастья.

– Что там такое случилось? Вы выглядите, как... – Он не знал, как она выглядела – умиротворенной, хладнокровной, спокойной... Он не разбирался в чувствах.

– Я поговорила со святым отцом, и он прояснил многие непонятные мне вещи.

– Может, он и мне прояснит кое-что? Например, как это я дожил до того, что за мою голову назначено вознаграждение, когда я не совершал ничего противозаконного...

– Я уверена, что, если б вы только захотели исповедаться, он с удовольствием выслушал бы вас.

Чарли хмыкнул. Сама идея исповедаться вызывала у него смех. Да на всем белом свете не хватит времени для его исповеди.

– Пожалуй, я – пас, сестра. Давайте избавим доброго священника от апоплексического удара. – Он замолк и прислушался.

Послышалась спокойная поступь приближавшихся лошадей. Подав Анжелине знак оставаться у него за спиной, Чарли подошел к двери и выглянул наружу. Близилась ночь, начинало темнеть. Но ему удалось разглядеть человека верхом на Гейбе. Другая лошадь шла на поводу. Кивнув Анжелине, Чарли открыл дверь настолько, чтобы они могли сквозь нее выскользнуть.

– Обошлось без неприятностей? – спросил Чарли, когда человек остановил лошадей и спешился.

– Да... – Он передал Чарли поводья. – Но тот рейнджер неплохо ездит. Если бы не твой конь, он бы наверняка нас догнал. Мне помогло, что он не знает здешней местности. Он потерялся из виду часа два назад.

– Очень тебе обязан.

– Забудь. Ради Луанны я сделаю все.

– Я тоже, – сказал Чарли, проверяя стременные ремни.

– Ну, если ты именно это имел в виду, то держись от нее подальше, мистер. Ей неприятности не нужны.

Чарли помолчал и, не поворачиваясь, глянул на него через плечо. Мужчина нервно зашаркал ногами. Чарли вздохнул. Сколько раз за свою жизнь он слышал такие предупреждения? Даже трудно припомнить. Но почему-то именно сейчас эти слова резанули слух.

– Чарли не может принести несчастья! – Голос Анжелины – твердый и уверенный – предупредил грубые слова, готовые сорваться с языка Чарли. Он бросил на нее удивленный взгляд. Она упрямо и хмуро глядела на незнакомца. – На нем нет вины ни за одно из преступлений в том объявлении о розыске.

– Вы это точно знаете, мисс?

– Да, знаю.

– И как?

– Он сам мне об этом сказал.

– Ого! Что ж, тогда прошу прощения, мисс, если я ему не поверю. – Он повернулся и зашагал к публичному дому.

Анжелина, приоткрыв рот, подалась вперед, готовая сказать что-то еще.

– Не стоит. – Чарли остановил ее, дотронувшись до руки.

– Ну почему же? Не поверю, чтобы вы не заставили его отказаться от обвинения во лжи.

– И что вы хотите, чтобы я с ним сделал, Анжелина? Застрелил его? Только так я и смогу заставить его замолчать. И тогда я стану тем, кем меня выставляют.

Анжелина молчала. Чарли видел, как она пытается осмыслить то, что он только что ей сказал. Может быть, именно теперь она поймет, что он – отнюдь не герой, каким она хотела бы его видеть. С сожалением Чарли отпустил ее руку и закончил подготовку лошадей к отъезду.

– Поехали, – произнес он грубовато, когда все было сделано.

Она с холодным выражением на лице повиновалась и подошла. Но когда Чарли обхватил ее за талию, чтобы помочь взобраться в седло, по испуганному вдоху он догадался, что мысли Анжелины витали где-то далеко.

«Такая маленькая...»– удивился он. Его пальцы целиком охватывали тонкую талию, хотя он знал, что корсета на ней нет. Сквозь ткань уродливого платья, которым пожертвовала повариха Луанны, Чарли чувствовал тепло женского тела – удивительную смесь запаха земли и аромата весенней свежести. Он стиснул зубы, чтобы не повернуть ее к себе и не прижаться к ней лицом. Подобные мысли всегда доставляли ему одни неприятности.

Резким движением Чарли опустил Анжелину в седло. Она шлепнулась на лошадь, удивленно вскрикнув, потом заерзала, пытаясь усесться поудобней. Он в это время уже шел к своему Гейбу.

«Я пообещал не прикасаться к ней. Нет, не совсем точно, – я не должен дотрагиваться до нее, если она не просит...»Чарли подумал, что сможет заставить ее попросить об этом, если поставит перед собой такую цель. Но при этом он понимал, что, если все-таки соблазнит Анжелину, то будет сожалеть об этом, как ни о чем другом в жизни. Тогда он не только сделает больно ей, но и разрушит в себе то человеческое, что в нем осталось.

С проклятием Чарли вспрыгнул на спину Гейба и пустил его в галоп. Он даже не удосужился оглянуться и убедиться в том, что Анжелина скачет за ним.

Он знал, что она последовала за ним.

ГЛАВА ПЯТАЯ

– Вор, убийца, предатель... – от злости кричал Дрю в ночное небо. Лошадь под ним рванулась в сторону, и он, молча проклиная все на свете, попытался ее успокоить, слегка похлопав по шее. За последний час он никак не мог успокоиться и признать горькую правду. Но теперь его прорвало.

Он потерял след Колтрейна.

Если б только не тот чертов белый конь, он бы уже поймал негодяя. У преступника лошадь была все же получше, а сам Колтрейн, по-видимому, очень неплохо ориентировался в местах к северу от Блю-Крик.

Дрю остановился и стал готовиться к ночлегу. «Утром я попытаюсь вернуться по своим следам к тому месту, где повернул не туда. В худшем случае возвращусь в Блю-Крик и поговорю с той хорошенькой кареглазой проституткой. Если я не ошибся в догадках, она что-то прятала от меня. Может, она и есть то таинственное звено, которое приведет меня к Колтрейну? Но даже если это не так, то все равно можно заплатить за часок ее времени». Взъерошенные темные волосы и неискушенный взгляд карих глаз смутили его покой.

Дрю вздохнул. Женщины его не интересовали с тех пор, как...

– А, черт. Стоит ли начинать все с начала... – пробормотал он, разводя костер, чтобы сварить кофе. Ему придется просидеть всю ночь не смыкая глаз, чтобы не дать Колтрейну захватить его врасплох. Но если он станет вспоминать Клэр, мысли уведут его далеко от опасности, которая ходит рядом. Надеясь, что мысли о Клэр подкрепят его жажду мести, он сел поближе к огню и оперся о лежащее за спиной седло. Вытащив из кармана листок бумаги, Дрю начал читать.

15 января 1873 года

Дорогой капитан Уинстон, ваш запрос относительно Чарли Колтрейна и его брата Билла мне передали из сыскного агентства Пинкертона. В Билла Колтрейна я стрелял лично и убил его в присутствии агента от Пинкертона в Секонд-Чанс летом 1870 года. Насколько мне известно, остальные члены банды Колтрейна, включая самого Чарли, из штата Миссури исчезли. Поскольку многие другие бывшие члены Конфедерации, особенно партизаны, укрылись на территории штата Техас, то, я полагаю, вам следует там же искать и Чарли. Если у меня появится какая-либо информация, я с вами свяжусь.

С уважением Джейк Паркер, Секонд-Чанс, Миссури.

Дрю задумчиво глядел на измятый со следами многократных сгибов листок, потом сложил его и бережно убрал обратно в карман. Он внял совету Паркера и приехал в Техас, поступив на службу в конную полицию штата, когда его финансы и информация иссякли.

Дрю уже несколько лет подряд искал Чарли на широких просторах Техаса. Преступники всегда неожиданно появляются где-нибудь – живые или мертвые – и Чарли, наконец, дал о себе знать, когда ограбил поезд и убил машиниста. Однако Дрю не мог понять одного – почему такой хитрый и опытный человек, как Колтрейн, до сих пор не удрал в Мексику и не исчез с деньгами. И почему Чарли нанялся перегонять скот, да еще под своим настоящим именем, а потом отправился с гуртом в Нью-Мексико?

Может быть, этот преступник еще хитрее, чем о нем думали, если сумел отбиться от гурта и исчезнуть на просторах Техаса, несмотря на то, что за его голову назначено такое колоссальное вознаграждение. С тех пор, как Дрю потерял его из виду, он не получал даже намеков на то, где Колтрейн появится вновь и кому еще сумеет навредить.

Кофе давно поспел, и Дрю налил себе кружку, скривившись от горечи первого глотка. Он уже давно заметил, что если продолжать пить кофе в течение ночи, то каждая следующая кружка будет казаться все вкуснее, ибо, чем холоднее и темнее вокруг, тем сильнее чувство одиночества. Спать ему все равно не хотелось. Пока над Колтрейном не свершится правосудие – законным судом или его карающей рукой – Дрю будет вспоминать о Клэр и о том, как счастливо они могли бы жить.

Как только рассвело, Дрю сложил пожитки и вскочил в седло. Спустя несколько часов он уже обнаружил отпечатки копыт огромного белого коня Колтрейна и снова пошел по его следу.

Когда солнце приближалось к зениту, Дрю взглянул на горизонт и обомлел.

«Блю-Крик. Что за черт?»

Следы Колтрейна вели прямо в город. Дрю пустил лошадь в галоп. Может быть, преступник, наконец, совершил роковую ошибку? Просто надо последить за той проституткой с невинными глазками и, если повезет, он найдет Колтрейна где-нибудь поблизости от нее.

Дрю вихрем влетел в городок, вызывая недоуменные взгляды жителей. Не обращая ни на кого внимания, он направился прямиком к публичному дому. Там спешился, наскоро привязал лошадь к коновязи под окнами и бегом влетел вовнутрь, с шумом распахнув дверь.

Нижний этаж был пуст. Дрю помчался наверх, прыгая через две ступеньки. Найдя комнату, в которой он побывал в прошлый раз, за день до этого, ни секунды не раздумывая, он настежь открыл дверь толчком ноги.

Женщина в постели села и вскрикнула. Дрю резко наклонил голову, уклоняясь от настольной лампы, вдребезги разбившейся о дверь.

– Подождите. Я только хочу поговорить с вами.

– Убирайся! Что ты о себе возомнил? Джозеф! Дрю вошел в комнату и захлопнул за собой дверь. И только тут внимательно пригляделся к женщине. Она сидела голая по пояс, ее полные груди от негодования поднимались и опускались, рассыпавшиеся светлые волосы почти скрывали плечи. Их взгляды встретились. Она прищурилась, но ее покрытое морщинками от долгих лет нелегкой жизни лицо тут же приобрело циничное и понимающее выражение/

Дрю вздохнул: «Это не она. Это – владелица заведения. Я уже говорил с ней о Чарли, когда впервые попал в Блю-Крик».

– А где сейчас та девица, что была здесь вчера?

– Какая девица?

– Вы же знаете какая. Она лежала в этой комнате с мужчиной размером с Рио-Гранде. Темные волосы и глаза... Может быть, она мексиканка.

– Нет у меня такой девушки.

– Вы уверены?

– Послушайте, рейнджер. Это мое заведение. Вы это знаете. И я, как мне кажется, знала бы девицу, которая работает на меня и подходит под ваше описание. Черт возьми, я – деловая женщина и не упущу удобный случай, чтобы им не воспользоваться. – Она улыбнулась и, закинув руки за голову, выставила впечатляющие груди, чтобы он разглядел их получше. – Если вы закроете глаза, то я смогу стать для вас кем угодно... кого вы только ни пожелаете.

– Нет, спасибо. Я...

Дверь неожиданно распахнулась, и в комнату ввалился гороподобный человек, с которым он разговаривал накануне. Он взглянул на Дрю и насупился.

– Ты хочешь, чтобы я выбросил его, Луанна? Луанна самодовольно ухмыльнулась:

– Ну, он в общем не очень-то дружелюбен. Джозеф шагнул навстречу Дрю. Тот протянул руку:

– Я уже ухожу. Вам не надо себя утруждать. Великан пожал плечами.

– Да мне-то все равно.

Дрю кивнул Луанне и направился к двери. Джозеф шел за ним по пятам, и Дрю с удивлением обернулся.

– Я хочу убедиться, что вы найдете дорогу на улицу, – сказал Джозеф, криво улыбаясь.

Зная, что спорить бесполезно, Дрю промолчал. Когда оба дошли до входной двери, он задержался и спросил:

– Кто она?

Джозеф удивленно поднял бровь:

– Она?

– Та женщина, что была с вами в постели. Вчера.

– Не люблю хвастаться своими похождениями.

– По-видимому, она здесь не работает. Я полагаю, что она подружка Колтрейна и помогала таким образом ему улизнуть. Она уехала с ним, когда он вернулся?

Джозеф не счел нужным отвечать и только смотрел на Дрю, явно забавляясь.

– Ну, пусть будет по-вашему, – пробормотал Дрю. – Все равно я ее отыщу.

Он вышел из публичного дома, с раздражением услышав, как Джозеф хихикнул ему вслед. Вспрыгнув в седло, он глянул в оба конца единственной улицы Блю-Крика. В магазине Дрю побывал накануне, и хозяин не захотел ему помочь. Тут он заметил платную конюшню.

– Ага! – И повернул лошадь в том направлении.

Пять минут спустя он целеустремленно мчался к церкви на окраине городка. Человек из конюшни проявил себя с лучшей стороны. По его словам, тот, кто выезжал из города и вскоре вернулся на большом белом скакуне, довел коня до церкви. А потом направился в публичный дом. И тот человек был не Чарли Колтрейн. Дрю начал понимать, что его ловко провели.

Войдя в церковь с залитой полуденным техасским солнцем улицы, он заморгал от неожиданного полумрака.

– Я могу вам чем-нибудь помочь?

Дрю, наконец, разглядел священника, осторожно приближавшегося по проходу, не спуская глаз с его оружия. Дрю поднял руки, как бы показывая миролюбивость своих намерений, и священник немного успокоился.

– Надеюсь, что сможете, святой отец, – ответил Дрю. – Я ищу женщину маленького роста, темноволосую, возможно мексиканку.

Дрю еще не успел закончить свое описание, как священник уже кивал:

– Да, я ее знаю.

– Ее сопровождал мужчина?

– Да. Высокий, светловолосый. – Священник нахмурился. – Очень неприятный. Я бы сказал, – опасный.

– Это он. Вы знаете, куда они направились?

– Не вполне уверен. Они поехали на запад. – Он пожал плечами. – Но они могли потом повернуть куда угодно.

Дрю, соглашаясь, кивнул.

– Куда – они не сказали?

– Нет, я не спрашивал. Таких людей, как он, лучше не спрашивать.

Дрю кивнул в знак согласия.

– Спасибо, святой отец. – Он повернулся, чтобы уйти.

– Молодой человек... Дрю обернулся.

– Вы – ее родственник?

– Нет. Я разыскиваю мужчину.

– А-а. – В голосе священника послышалось разочарование.

– А в чем дело, святой отец?

– Я только понадеялся, что вы поможете ей вернуться в монастырь Корпус-Кристи.

– Она что, оттуда?

– Да. У меня сложилось впечатление, что она предпочла бы вернуться в монастырь.

Дрю подумал, что ему, пожалуй, стоило подержать язык за зубами, когда он открыл было рот от слов священника.

– В монастырь?

– Ну да, конечно. Я полагал, вы знаете. Человек, который вам нужен, сопровождает постулантку. Хотя у меня нет ни малейшего представления о том, что она вообще может делать здесь, так далеко от того места, где должна быть.

– Она не сказала вам, как ее зовут?

Лоб священника наморщился от напряжения.

– Теперь, когда вы спросили, я вспомнил, что своего имени она не называла. Занятная оплошность с моей стороны.

– Да уж, конечно. – Дрю дал священнику несколько монеток. – Спасибо, святой отец. Вы мне очень помогли.

Дрю уже отъехал от города довольно далеко, как вдруг стал неудержимо хохотать. Раскаты смеха эхом разносились в душном и пыльном полуденном техасском воздухе.

– Чарли Колтрейн и монашка! – громко произнес он, хотя, кроме лошади, никто его слышать не мог. – То ли еще будет.

Они ехали долго уже после заката, прежде чем остановились на ночлег и разбили лагерь, а наутро, до восхода солнца, снова были в пути. Чарли признавал, что Анжелина оказалась стойким и выносливым путешественником. Несмотря на небольшой рост, она обладала железной волей, скакала наравне с ним, ни на что не жаловалась и оказалась совсем не пустомелей. В женщинах это ему особенно нравилось.

По его расчетам, они опережали рейнджера примерно на один дневной переход, если не принимать во внимание поправку на умение того читать следы. Если они хотели укрыться в Мексике, им следовало за сутки проезжать большее расстояние, чем мог проехать их преследователь.

Чарли взглянул на Анжелину, наверное, уже в сотый раз за это утро. Она скакала, плотно сжав губы, но на ее усталость указывало только это. Уродливое коричневое платье оказалось не самым удобным костюмом для верховой езды. Подол высоко задрался над высокими башмаками, так что Чарли открывался мучительный для него вид обнаженных голеней медового цвета. Он с трудом оторвал взгляд от ее ног и посмотрел на голову. В Бейкерстауне Анжелина купила себе легкую кружевную накидку. Тогда она объяснила ему, что треугольная шалька будет более практичным предметом одежды, чем солнцезащитный капор. Днем она думала повязывать ее на голову, а ночью укрываться, если станет слишком прохладно. Чарли тогда уступил ей, хотя по-прежнему считал, что черная накидка – это самый уродливый предлог из тех, с каким ему приходилось сталкиваться, чтобы только держать голову покрытой.

– У вас какой-то особый интерес, что вы так приглядываетесь ко мне?

Ее спокойный и невозмутимый голос отвлек его от размышлений, и он повернул голову, чтобы осмотреть местность, становившуюся все пустыннее. Зеленые гребни холмов постепенно уступали место более плоской равнине, покрытой колючими кустарниками и кактусами.

– Вы умеете пользоваться револьвером? – спросил он, еще не понимая, откуда у него вдруг возник этот вопрос.

– Выстрелить я, конечно, могу. Но только не требуйте, чтобы я обязательно во что-нибудь попала или чтобы перезарядила эту штуку после выстрела.

– Прекрасно, – пробормотал он. – Думаю, нам придется сделать небольшую остановку.

– Сейчас? Но я не устала, Чарли. Правда. – Она повернулась в седле и тревожно посмотрела назад. – Вы не думаете, что нам все же лучше ехать без остановок, насколько хватит сил?

– Мы и будем ехать даже после захода солнца, чтобы не терять времени. А сейчас я бы предпочел дать вам небольшой урок по стрельбе.

Чарли остановил коня и спешился. Анжелина тоже остановилась, но на землю не спрыгнула.

– Никак не пойму, почему вы считаете, что мне нужно уметь это делать. И для каких целей мне понадобится этот навык в монастыре?

– Пока что вы еще не в монастыре, сестра. Вы – со мной. И это умение может пригодиться вам раньше, чем вы полагаете. Если тот рейнджер настигнет нас, мне совсем не хочется возвращаться с ним в Техас только для того, чтобы меня повесили. Я собираюсь побороться.

Анжелина молчала, а Чарли задумчиво смотрел на нее. Она закусила губу жестом, который, как он уже знал, выражал у нее колебание.

– Конечно же... я не хочу, чтобы вас повесили, Чарли. Но я не смогу помогать вам убивать других, даже чтобы спастись.

– А я от вас этого и не требую. Если со мной что-нибудь случится, вам самой понадобится умение владеть оружием, чтобы защитить свою жизнь. Надеюсь, вы уже успели убедиться, что далеко не все мужчины в этих краях настолько же дружелюбны, как я.

Анжелина еще несколько секунд поразмышляла, потом соскользнула с седла и подошла к нему.

– Хорошо. Думаю, не будет большого вреда, если я научусь защищаться.

– Сдается, это могло бы вам помочь еще несколько дней тому назад. – Чарли вытащил револьвер из кобуры и проверил, заряжен ли он.

– Не знаю, Чарли, сумею ли я вообще выстрелить в человека.

Он подал ей револьвер. Она посмотрела на оружие так, словно это была живая змея, потом неуверенно протянула руку.

– Когда перед вами стоит выбор – либо ваша жизнь, либо еще чья-то, то я уверен – вы выстрелите, сестра. Что-что, а это я гарантирую.

Их взгляды встретились, и она с дрожью отвела глаза в сторону.

– Что я должна сделать?

Она держала револьвер так, словно собиралась швырнуть его на землю в любое мгновение, и от этого Чарли раздраженно вздохнул. «Это может затянуться дольше, чем я ожидал», – подумал он, встал сзади и взял ее вытянутые руки в свои.

При первом же прикосновении она вся напряглась.

– Успокойтесь, – шепнул он ей в ушко. – Я только хочу показать, как надо прицеливаться в мишень.

Она кивнула и даже одного этого движения оказалось достаточно, чтобы ее плечи прикоснулись к его груди. Он немного отодвинулся от нее и едва сдержал проклятие. В его профессии контроль над собой считался превыше всего. Но до сих пор ему еще не приходилось так внимательно контролировать свои ощущения и позывы. Возраст сказывался во всем.

Неожиданно в его памяти всплыл образ другой девушки, которую он тоже учил стрелять. Его сводной сестре Энни исполнилось всего шесть лет, когда он ушел на войну. Считая своего отчима представителем самой низшей формы жизни на земле, Чарли полагал, что Энни может понадобиться умение защищаться от собственного отца. Он подавил в себе волну отвращения, захлестывавшую его каждый раз, когда он вспоминал этого никчемного янки-джейхокера. Детство, проведенное под одной крышей с Ричардом Беккером, как раз и превратило Чарли и его брата Билла в завзятых бунтовщиков. Поэтому, как только до Миссури дошла весть о начавшейся войне, оба брата встали под знамена Конфедерации. Единственным добрым делом Беккера было появление на свет Энни, но она так и не дожила до своего четырнадцатого дня рождения. «... Боже, как я ненавижу этик янки»

Анжелина толкнулась в бедра Чарли, когда, слегка наклонившись, попыталась поудобнее ухватить слишком большую для нее рукоять револьвера. Его воспоминания тут же улетучились. Стиснув зубы, он показал ей, как надо прицеливаться, как собраться, чтобы встретить отдачу, и как нажать на курок. Несмотря на долгий переход, занявший большую часть ночи и день, ее кожа так же пахла свежестью. Он привык к женщинам, которые старались забить все запахи своего тела парфюмерией. Но Анжелина пользовалась только щелоковым мылом и ей каким-то образом удавалось сохранять свой естественный запах, еще более эротичный, чем у самой искушенной проститутки.

– Думаю, этого будет достаточно, – сказал он натянуто и забрал револьвер из ее уже вполне устойчиво держащих тяжелое оружие рук.

Анжелина взглянула на него слегка недоуменно:

– Вы так думаете? У меня такое ощущение, будто я сама не знаю, что делаю.

– Чтобы стать хорошим стрелком, надо долго тренировать руку. А вы, если покажете, что умеете зарядить револьвер и знаете, как им пользоваться, сможете выйти почти из любой ситуации, не нажимая на курок.

Она улыбнулась:

– Вот эта идея мне уже нравится.

– Но вы, тем не менее, всегда должны быть готовы стрелять. И еще: помните правило – либо вы, либо они. Когда ваша жизнь в опасности, не остается места ни жалости, ни монашескому милосердию. Цельтесь в середину, и во что-нибудь да попадете. В крайнем случае, сумеете остановить их, хотя бы ненадолго.

Она посмотрела на него нерешительно, но все же кивнула.

– А теперь нам бы надо перекусить и снова в путь.

Они подкрепились сухим печеньем, запив его тепловатой водой. Анжелина не проронила ни слова. Она быстро проглотила то, что он ей дал, и вернулась к лошади.

– А вы почему-то совсем не жалуетесь. Почему?

Анжелина с удивлением подняла на него глаза:

– А на что мне жаловаться?

– Ну, многим женщинам не понравилось бы, если бы их тащили невесть куда против их воли, да еще в таком темпе, как сегодня.

– Я не отношу себя к числу «многих женщин».

– Да, это я уже слышал. – Один вопрос давно мучил Чарли, и он решил, что настал подходящий момент, чтобы получить на него ответ. – Анжелина, почему вам так не хочется возвращаться домой?

Резкий вздох послужил единственным доказательством того, что она расслышала его неожиданный вопрос. Девушка по-прежнему смотрела прямо перед собой, устремив взгляд на быстро темнеющий горизонт. Она так долго не отвечала, что Чарли уже начал думать, что ответа не будет вовсе.

– Мой отец... – начала она таким тихим голосом, что ему пришлось прислушиваться, чтобы разобрать слова.

Чарли замер. После недавних воспоминаний об Энни он сразу подумал о самом плохом.

– Что он с вами сделал? – почти вызывающе спросил он.

Анжелина резко повернулась к нему. Даже под ее ужасным черным платком он смог заметить, как она нахмурилась.

– Он всегда говорит, что не сделал ничего плохого. Может быть, по-своему он и прав. Это не его вина. Его так воспитали, и он думает, что женщин можно использовать только так, как считает нужным мужчина.

– Он вас использовал?

Анжелина могла показаться неопытной, но отнюдь не казалась глупой. Вздох, свидетельствовавший об охватившем ее омерзении, дал ему понять, что она поняла двойной смысл последнего вопроса.

– То, что вы подумали, – гадко, – сквозь зубы прошептала она, – он же мой отец.

– Не надо быть такой наивной. Для некоторых мужчин это не является препятствием.

– Я понимаю, что вы знавали таких мужчин.

– Да. – Последнее слово он произнес так, словно вбил гвоздь, предупреждая, что новые вопросы нежелательны.

Анжелина приняла это предупреждение.

– Мой отец хотел продать меня – отдать замуж, – чтобы удвоить свои земли.

– Ну и какая в этом проблема? Она одарила его гневным взглядом.

– У меня есть собственное призвание. Но ему наплевать на мою веру. Его волнует только две вещи – владение землей почти по всей Мексике и его политическая карьера.

Чарли пожал плечами.

– Я понял, что ваш отец хотел выдать вас замуж. Возможно, он хотел вам счастья?

– Я счастлива в монастыре.

– Ну и как же вы сумели убедить его, чтобы он отпустил вас в монастырь, если он так хотел выдать вас замуж?

– У него не осталось выбора.

Чарли от удивления приподнял одну бровь: – Мне показалось, что ваш отец так легко не сдается. И у него не осталось выбора?

– Знаете, у меня нет желания обсуждать это сейчас, – пробормотала Анжелина.

– Тут какой-то секрет, сестра?

Она поджала губы в тонкую полоску.

– Ну, поскольку вы так настаиваете, чтобы я вернулась домой, вам все равно расскажут эту историю. Отец уже приготовил все, чтобы я вышла замуж за старшего сына нашего ближайшего соседа. А когда я отказалась, он запер меня в моей комнате и держал там до самой свадьбы.

Чарли нахмурился:

– И долго?

– Целый месяц. Мне не разрешали ни с кем видеться, кроме моего отца, и то, когда он сам приносил мне еду. К тому же каждый день он просил меня согласиться добром. А я только молилась и не обращала на него никакого внимания.

– Вы упрямая, – заметил Чарли. Анжелина пожала плечами.

– Просто я знала, что права. Если б я вышла замуж только для того, чтобы отец получил землю, то я, – так мне казалось, – совершила бы ошибку. Особенно в тот момент, когда я чувствовала, что Бог подал мне знак и я должна принадлежать церкви. И у меня даже не было никаких сомнений, что все этим и кончится.

Чарли ухмыльнулся:

– Ну и что же вы сделали?

– В день свадьбы в церкви собралось больше сотни человек – вся округа за много миль. Когда меня спросили, согласна ли я выйти замуж, я ответила священнику, что отдаю себя под покровительство церкви... – Из ее горла вырвался неожиданный звук, похожий на подавленный смешок. – Вот тут-то отцу уже некуда было деваться. Слишком много народу слышало то, что я сказала, и ни один священник не обвенчал бы нас, зная о моем призвании. Но мой отец все умеет обернуть к своей выгоде. Он всегда так поступает. Теперь он каждому встречному рассказывает, что его дочь – послушница в Техасе. Он понял, что в такой религиозной стране, как Мексика, очень престижно, если твоя дочь служит церкви.

– Ну, а что случилось с тем молодым человеком, за которого вы отказались выйти замуж?

Пальцы Анжелины крепко сжали поводья.

– Хуан страшно разозлился. Я ведь поставила его в нелепое положение. Я попыталась ему все объяснить толком, но он не желал ничего слышать. Быть может, он когда-нибудь и сумеет меня простить.

– Может быть, – сказал Чарли, но внутренне с нею не согласился. Он вполне мог представить себе гнев неизвестного ему Хуана, когда тот навсегда потерял Анжелину. Но он не чувствовал жалости к этому парню. Чарли с юности привык получать все, чего он хотел. Если бы это он стоял с Анжелиной у алтаря, то сделал бы все, чтобы она вышла из церкви его женой, а не чьей-нибудь еще.

Даже самого Господа Бога.

Они скакали безостановочно до самой полуночи и сделали привал лишь потому, что лошадь Анжелины почти падала без сил. Девушка уже засыпала в седле, но признаваться в своей слабости не хотела. С самого раннего детства она привыкла ни на что не жаловаться. Будучи в семье единственной девочкой и любимицей матери, она постоянно вызывала ревность у своих братьев. Они пристально следили за ней и при первых же признаках слабости кружили вокруг как стервятники, которыми в общем-то и были. Теперь Анжелина понимала, что она стала сильной личностью именно в результате своего сопротивления их зависти и ревности, а потому благодарила Бога за Его предусмотрительность.

Ночью похолодало, и Анжелина, вся дрожа, завернулась в одеяло и присела, чтобы наскоро съесть их сухой, холодный ужин.

– Жаль, что нельзя развести костер, – как бы извиняясь, сказал Чарли.

– Я понимаю. Свет может нас выдать. Не надо так волноваться обо мне, Чарли. Я чувствую себя хорошо.

– Не думаю, что рейнджер уже сел нам на хвост. Но я могу и ошибаться. Не стоит испытывать судьбу.

– Согласна. Не стоит.

– Мне бы хотелось понять, – начал было Чарли, но потерял мысль, вглядываясь в темноту.

Анжелина подождала несколько секунд, чтобы дать ему время собраться с мыслями и закончить свою фразу, потом спросила:

– Что?

Он рассеянно взглянул на нее, будто забыл о том, что она рядом, а потом пожал плечами.

– Да нет, ничего особенного. Не могу понять, почему этот проклятый янки служит в конной полиции Техаса.

– Я слышала, что сюда съезжаются мужчины отовсюду.

– Конечно, но я-то думал, что это все южане... Но почему к ним затесался янки?

– Не знаю. А это важно?

– В общем-то нет. Но если ему удастся меня схватить, меня повесят. А мне совсем не хочется идти ко дну из-за этого янки.

На последнем слове тон его глуховатого голоса стал совсем низким, и Анжелина вздрогнула от силы той ненависти, которую он сумел вложить в одно только это слово.

– Это война была такой страшной, – начала она, – что вы стали ненавидеть даже тех, кого толком не знаете... только из-за их происхождения, потому что они родились не там, где вы?

Она услышала, как Чарли беспокойно заворочался в темноте, и подумала, что он вообще не станет отвечать ей. Но как только раздался звук его грубоватого, больного голоса, она мгновенно догадалась, что именно он хочет сказать.

– Я стал ненавидеть янки задолго до войны. Война, да и... – он замолчал, будто старался припомнить нечто такое, от чего ему становилось очень больно. Когда Чарли заговорил снова, его голос зазвучал мягче, нежнее, но лишь на какое-то мгновение. – То, что случилось потом, превратило эту ненависть в часть меня самого.

– Не могу в это поверить. Вы должны научиться прощать.

Он презрительно фыркнул:

– Ни за что, сестра. Кое-какие вещи прощения не заслуживают.

– Но...

– Нет, вы же обо мне совсем ничего не знаете. И не пытайтесь спасать мою душу. Я этого не заслуживаю.

– Я с этим не согласна. Люди могут измениться, если только очень захотят.

Он вздохнул долгим, глухим, шедшим из глубины груди звуком.

– Я устал изменяться. Мне надоело убегать и убивать, надоели попытки получить честную работу. Вы только посмотрите, до чего я из-за этого дошел. И меня все равно разыскивают.

– Чарли, перемены должны идти изнутри. От вашего сердца, от истинного желания стать лучше. Нельзя убежать от своего прошлого и от всего, что вы совершили. Это не поможет.

– Откуда вы это знаете? Надеюсь, не на собственном опыте, Анжелина? Вам-то не помогло, что вы убежали из семьи, не так ли? Вы же внутри все равно остались женщиной, а не высушенной монашкой.

Анжелина почувствовала, как от его насмешливого тона ее тело будто что-то сжало.

– Мы говорим не обо мне.

– А почему бы и нет?

– Я рассказала вам о своем отце и о своей свадьбе. Так почему бы вам не рассказать мне о своей ненависти, переполняющей ваш голос каждый раз, когда в разговоре всплывает слово «янки»?

– А не пойти ли вам ко всем чертям, сестра?

Неожиданный шумный и судорожный вздох, вырвавшийся у Анжелины, вызвала не столько его святотатственная грубость, сколько откровение, которое, словно небесный свет, озарило ее изнутри. Она слышала от других, что у них бывали подобные, полные значения, видения, но сама такого еще не испытывала.

Внезапно она поняла свое предназначение, как и то, что она должна стать монахиней. Святой отец в церкви Блю-Крик оказался прав. Бог послал к ней Чарли с определенной целью. Ненависть снедала Чарли изнутри. Поэтому кто-то должен спасти его от самого себя.

Анжелина улыбнулась своим мыслям и обхватила себя руками, покачиваясь вперед и назад, словно для того, чтобы сохранить неожиданно возникшее в ней духовное наслаждение.

Бог ниспослал ей особую задачу и имя ей – Чарли Колтрейн.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Чарли спал редко. А если и засыпал, то сон его не бывал глубоким. Он едва ли смог бы вспомнить хоть один случай, когда расслабился полностью настолько, чтобы его бдительность притупилась, и он впал бы в забытье, по крайней мере, частью мозга, тогда как другая оставалась настороже.

Нынешняя ночь не была исключением. Злость, вспыхнувшая в нем, когда он сказал Анжелине убираться ко всем чертям, за ночь только усилилась от того, что девушка нежно пожелала ему спокойной ночи и заснула легким глубоким сном.

Чарли всматривался в ночь и вслушивался в тишину. «Почему благочестивые слова Анжелины так сильно меня озлобили? – задавал он себе снова и снова один и тот же вопрос. – Бедное дитя, она изо всех сил старается меня спасти».

Дитя. Он посмеялся над собой. Быть может, если бы он продолжал называть ее так, то и сам бы поверил в это, а его тело перестало бы так реагировать на нее каждый раз, когда она подходила слишком близко. «Черт, того, что я называю ее сестрой, оказалось недостаточно».

Возможно, он был не настолько зол на нее за то, что она сказала, сколько на то, что ему вспомнилось: несчастный случай с дилижансом, крики и смерть. Раньше память, как всегда услужливо, напоминала ему об этом случае только тогда, когда он не мог уснуть. Но этой ночью, после разговора с Анжелиной о причинах, заставивших его оставить преступный бизнес, он отчетливо вспомнил свое последнее преступление.

Шорох слева заставил Чарли быстро поднять голову. Неужели он на минуту задремал? Он чувствовал, что не спал. Но, если это так, почему подбородок уткнулся в грудь?

Слабый шум послышался снова, на этот раз уже ближе. Чарли протянул руку к револьверу и взглянул на лошадь. Животное спало спокойно.

Странно.

Он тихонько встал, стараясь расположиться между источником шума и Анжелиной. Небо затянули облака. Несмотря на свое отличное ночное зрение, Чарли не мог обнаружить в кромешной темноте даже тень. «Не буду же я сидеть в ожидании, когда «кто-то» или «что-то» нападет на нас». С детства он усвоил, что лучшая защита – нападение.

Услышав впереди шорох, он немедленно прыгнул в темноту, навстречу ему. Рот Чарли искривился в победной гримасе, когда он сцепился с чьим-то телом и пригвоздил его к земле своим весом, прижав колотящие по нему кулаки.

– Кто ты, черт тебя побери? Чего тебе надо? – грубо спросил он.

– Я хочу вернуться в постель, – ответила Анжелина. – А теперь слезьте с меня.

Услышав ее голос, Чарли так удивился, что чуть не пропустил момент, когда пришлось уклониться от резкого и точного удара согнутого колена между его ногами. Однако многолетний опыт общения с бесчестными борцами отработал у него реакцию против таких вот неожиданных движений, и он успел прижать ее ноги к жесткой земле, усыпанной камнями.

– Для монашенки вы отлично осведомлены, куда надо бить мужчину, чтобы причинить ему боль.

– У меня шестеро братьев. Поэтому я хорошо знаю, как защититься.

– Может быть, от них, но не от меня. Анжелина изогнулась и выдернула свои кулачки из его рук. Этого хватило, чтобы он почувствовал под собой каждый дюйм женского тела.

Она замычала, еще раз пытаясь выбраться из-под него. Потом затихла.

Глаза Чарли, привыкшие к темноте, уже могли различать черты ее лица. Она смотрела на него, гневно поджав губы.

«Совсем не напугана, – подумал он, – только взбешена. Интересно, а если бы она так вела себя в монастыре?»

Вспомнив, как его раньше раздражал ее благочестивый тон, Чарли улыбнулся. Теперь в ней не осталось ничего от былого превосходства.

– И что в этом смешного? – резко спросила она.

– Я не смеюсь.

– Лучше не стоит. Позвольте мне встать.

– Не раньше, чем скажете, что вы здесь делали. Опять пытались удрать? – Теперь и в нем вдруг вспыхнул гнев. «И когда только до этой женщины дойдет, что у нее нет иного пути, кроме как ехать со мной в Мексику». – Вам уже давно следовало бы понять, что если вы отправитесь в путь одна, вас наверняка убьют. Может, я для вас и не самая лучшая компания, но зато я не позволю никому причинить вам вред.

Анжелина покачала головой:

– Я и не собиралась уезжать.

– Тогда скажите мне, что вы здесь делали? Она отвернулась, головой потревожив камешки, с шорохом посыпавшиеся вниз.

– Мне надо было...

– Ох... – Гнев Чарли моментально утих и он расплылся в широкой улыбке. Ему больше нравилось видеть ее смущение, чем выслушивать назидания. А еще он почувствовал, что ее робкие попытки, извиваясь, высвободиться из-под него возбуждают его гораздо сильнее, чем любые соблазняющие ухищрения опытных профессионалок. Он прижался к Анжелине еще крепче и вдохнул неповторимый аромат волос и кожи, присущий только ей. Его тело немедленно отреагировало.

«Пожалуй, не стоит дразнить себя, прежде чем станет по-настоящему плохо», – подумал он.

От этих мыслей Чарли грустно покачал головой: «Совсем я потерял форму, если не могу подавить в себе страсть к двадцатилетней девственнице». Он откашлялся и вернулся к неоконченной мысли:

– Как же вам удалось меня миновать?

До этого она продолжала намеренно смотреть в сторону. Но при его словах повернулась и их взгляды встретились.

– Вы же спали.

Чарли нахмурился. Все мысли об Анжелине, о ее мягком теле и соблазнительном аромате тут же улетучились.

– По-настоящему я сплю редко.

– Ну, что же, а сегодня вы спали. Я встала и пошла. А вы даже не пошевелились.

Невозможно. Или это...

Неуверенность захлестнула его. «Эта девчушка проскользнула совсем рядом со мной, а я и не услышал? Скорее всего, так оно и было, если я считал, что она спит в своей походной постели. Но тогда получается, что кто угодно мог бы приблизиться к нам и сделать с нами все, что ни пожелал бы. А я услышал бы его только тогда, когда было бы уже поздно! «

Одним быстрым движением Чарли вскочил на ноги и рывком потянул Анжелину за собой. Он вслушался в ночные звуки. Насколько можно было судить, они здесь пока были одни. Ему чертовски повезло, что рейнджер-янки еще не догнал их.

«Отличный момент, чтобы спать, как ребенку. Мой слух стал подводить меня, как и все остальное».

– Чарли? – Анжелина нарушила ход его мыслей. – Что с вами?

– Ничего. Идите спокойно к стоянке и никуда не отходите, прежде чем не скажете мне, – проворчал он. – Любой мог бы захватить вас. Вам просто повезло, что это оказался я.

– Никак не пойму, чего вы так разозлились?

– Вам и не надо понимать. Идите к стоянке.

Анжелина открыла рот и приготовилась спорить, но потом закрыла его так резко, что лязгнули зубы, и повернулась прочь. Сделав несколько коротких шагов, она резко обернулась и посмотрела на него.

– Так вы придете?

– Не сразу. Ложитесь спать. Отсюда я вас вижу. Не беспокойтесь, сегодня ночью мимо меня уже никто не проскользнет.

Анжелина продолжала всматриваться в его лицо, озабоченно нахмурившись.

– Я вовсе и не беспокоилась, Чарли. Вы правы. Я понимаю, что одна здесь погибну. Но с вами я чувствую себя в безопасности. – Она повернулась и растворилась в темноте.

– Черт побери, – выругался вполголоса Чарли. – Таким наивным я никогда и не был.

Он наклонился, поднял револьвер, внимательно проверил его, прежде чем вложить в кобуру, и быстрым шагом обошел стоянку, глубоко вдыхая прохладный воздух. Когда он вернулся, ровное дыхание Анжелины подсказало ему, что она спит.

Чарли стоял над ней, размышляя. Когда он заставил ее поехать с ним, то честно надеялся, что она будет в большей безопасности. Теперь он едва ли мог сказать, что уверен в этом. Прежнее острое чувство опасности, не раз спасавшее ему жизнь на протяжении тридцати семи лет, теперь постепенно ускользало. Но при том раньше у него не было никого, нуждающегося в его защите, по крайней мере с тех пор, как не стало Энни и его матери. Хотя, чего стоила его защита для них обеих – две могилки рядом на семейном кладбище.

Со вздохом отвращения к самому себе Чарли отвернулся от спящей Анжелины и вернулся туда, где сидел до этого. Остаток долгой ночи он провел, глядя, как мирно спит Анжелина, и раздумывая над тем, что будет делать с нею.

Эта проблема не давала ему уснуть, но, даже когда наступило утро, он так и не приблизился к ее решению. Он мог бы оставить Анжелину в первом же городке, но у него не было тени сомнения, что рейнджер отставал от них на расстояние одного дневного перехода. Мог ли он позволить себе оставить девушку и при этом рассчитывать, что рейнджер не причинит ей зла? А если и не рейнджер, то любой другой безо всякого стеснения. Чарли сам был таким когда-то, хотя во многом таким и остался. Он слишком хорошо знал этот мир, чтобы оставить Анжелину одну. Даже его, теперь сомнительная, способность защитить ее могла оказаться лучше, чем ничего. Ему оставалось лишь надеяться, что он сможет довезти ее до родителей, прежде чем удача оставит его.

«Жаль, что удача, которую я знавал раньше, теперь мне изменяет».

Анжелина пошевелилась, тяжело вздохнула и села в постели. Проснувшись от лучей восходящего солнца, она часто заморгала и, встав на колени, поднялась и, прищурившись, посмотрела вдаль.

– Чарли?

– Доброе утро, сестра. Надеюсь, вы приготовите кофе? А то я как-то не готов...

Она не ответила, а только еще пристальнее стала вглядываться в даль, невольным движением подняв руку к горлу, что служило у нее признаком волнения.

– Что... эта пыль означает, что там кто-то скачет, или это просто ветер?

Чарли выругался и вскочил. Теперь он тоже увидел облачко пыли и сообразил, что кто-то к ним приближается.

– Быстро седлаем лошадей и уезжаем. – Говоря это, он уже бросал седла на спины лошадей.

Анжелина спокойно паковала их пожитки и выполняла то, что он ей говорил.

– Вы думаете, это он? – спросила она, увязывая последние вещи. – Тот рейнджер, что нас преследует?

– Да.

– А это не может быть кто-нибудь другой? Какой-нибудь путешественник вроде нас?

– Мы не просто путешествуем.

– Верно. Но как вы можете знать, что это именно он?

– Моя уверенность в таких вот ситуациях до сих пор спасала мне жизнь. Если вы все еще хотите завтра свободно дышать, то будете слушать, что я говорю, и скакать так быстро, как сможете.

Чарли взлетел в седло и повернулся, чтобы в последний раз взглянуть на приближающееся облако пыли.

– Вы думаете, мы сумеем скакать быстрее него?

Он посмотрел на Анжелину. Ее побледневшее лицо отражало внутреннюю напряженность, но она встретила его взгляд без паники. Она только хотела знать правду.

– Я могу уйти от него на Гейбе. Но с вами на этой лошади... – Он пожал плечами. – Не волнуйтесь. Все равно я не собирался обгонять его.

– Тогда что мы станем делать?

– Посмотрим. Просто не отставайте от меня. И не оглядывайтесь.

Анжелине казалось, что накануне они ехали быстро, но к полудню ей стало понятно, что такое по-настоящему быстрая езда. Несмотря на предупреждение Чарли, она несколько раз оборачивалась назад, испытывая беспокойство, и потому ей все время казалось, что облако пыли приближается. Но она не могла сказать, что совершенно уверена.

Чарли оглянулся назад только раз и удовлетворенно кивнул, что несколько успокоило Анжелину. Он повернул коня и съехал с проселка, углубившись в заросли кактусов и меските. Анжелина скакала следом. Острые колючки цеплялись за ее юбку и местами порвали ткань, но она не обращала на эта внимания и мчалась только вперед.

Ей хотелось спросить, куда они едут, но она понимала, что вопросы только замедлят их бег. Чарли убегал ради спасения своей жизни, да, возможно, и ее тоже. Она полностью доверилась ему, полагая, что он знает, что лучше для них обоих. Анжелина была более чем уверена, что он и раньше бывал в подобных ситуациях и потому гораздо лучше мог спланировать их спасение. Она лишь делала то, что он ей говорил, и старалась побольше молчать.

Примерно через час этой гонки они наткнулись на быструю речушку, огибавшую подножие скалистого холма. Чарли направил коня вброд, дав ему возможность напиться. Анжелина последовала его примеру.

– Что теперь? – спросила она.

Чарли не ответил. Он натянул поводья Гейба и взлетел на холм. Там он спешился.

У Анжелины вырвался вздох облегчения. Ей казалось, что от долгой скачки у нее расшатались зубы и вот-вот отвалится голова. Она соскользнула на землю, держась одной рукой за седло, пока ослабевшие ноги не обрели своей обычной твердости. Когда она пришла в себя и огляделась, надеясь увидеть Чарли, он уже спускался к подножию холма.

– Куда вы?

– Оставайтесь на месте. Я сейчас вернусь. – И он исчез из виду.

Анжелина оглядела холм, отметив про себя, что для ночлега это место, пожалуй, не совсем удобно. Она взобралась на вершину и посмотрела вокруг. Отсюда открывался прекрасный вид на речку. Появился Чарли, и она с любопытством наблюдала, как он веткой заметал следы копыт их лошадей, ведущих от речки на холм. Но следы на том берегу, которые вели к воде, он оставил нетронутыми и, сделав это, поднялся наверх.

Чарли лег на вершине и замер в ожидании, глядя на воду. Его лицо выражало напряженную сосредоточенность. Казалось, он совсем забыл, что Анжелина находится поблизости.

– Может, расседлать лошадей? – предложила она.

– Нет, – огрызнулся он, даже не поглядев в ее сторону. – Скоро поедем дальше.

Анжелина присела рядом с ним.

– Вы думаете, он проедет мимо?

– Нет, если только он умеет читать следы.

– Но, – Анжелина смущенно закусила губу, – зачем тогда вы заметали следы сюда, наверх? Я подумала, что вы решили показать ему, будто мы спустились вниз по реке.

– Ясно, что было бы лучше, если б он так и подумал. По крайней мере, в течение пары минут. Но опытный полицейский едва ли станет обманываться очень долго, да еще той малостью, что я успел сделать.

– Не понимаю.

– Ш-шш! – произнес Чарли. – Отойдите подальше. Идите к лошадям и позаботьтесь, чтобы они не подали голоса.

Почувствовав, что Анжелина не торопится, он обернулся и метнул на нее полный ярости взгляд. Она вздрогнула от холода, которым повеяло от этого взгляда. Такого выражения его глаз она еще не видела. Теперь-то она поняла, почему другие так боялись его гнева. С трудом поднявшись и больше не споря с Чарли, Анжелина направилась к лошадям, как он ей и сказал.

Всего через несколько секунд до нее донесся частый топот копыт быстро скачущей лошади. По мере того, как человек приближался, топот слабел. А когда полицейский подъехал к речке, мерное цоканье копыт подсказало ей, что его лошадь перешла на шаг. Она прикрывала ноздри обеих лошадей ладонями, приговаривая всякую нелепицу, чтобы их хоть как-то успокоить. Но им, казалось, было глубоко безразлично, что происходило под горой.

Она рискнула посмотреть на Чарли, и то, что она увидела, заставило ее всю внутренне сжаться от боли и страдания. Он припал к земле на самой макушке холма с револьвером в руке, направленным вниз, на берег речки.

Позабыв о лошадях и о приказе следить за тем, чтобы они молчали, Анжелина рванулась к Чарли.

«Он не может. Он не станет.

Он станет, если ты его не остановишь...»

Она рухнула возле него на колени, и Чарли повернулся, гневно глядя ей в глаза.

– Идите к лошадям! – вполголоса рявкнул он. Анжелина страстно затрясла головой, зная, что должна хранить молчание, чтобы не подвергать их жизни смертельному риску. Она показала пальцем на револьвер, нахмурилась и снова покачала головой.

Чарли отвернулся от нее, сосредоточив свое внимание на человеке под горой. Анжелина посмотрела туда же. Рейнджер спешился и присел у воды. Он внимательно изучал их следы и оставался занят только этим. Чарли взвел курок, и Анжелина вздрогнула. Она снова повернулась к нему и, увидев выражение его лица, чуть не задохнулась от страха. До этого момента ей казалось, что она знает человека рядом с ней, что добро внутри него только ждет своего часа, чтобы проявить себя с чьей-либо помощью. Но сейчас он был готов совершить хладнокровное убийство – лицо спокойно, глаза бесстрастны, как у змеи, которая приготовилась к смертельному прыжку.

– Рэттлер[2], – пробормотал Чарли и подался вперед.

От удивления и страха рот Анжелины раскрылся, словно Чарли произнес это слово в ответ на ее мысли. У нее не осталось времени на обдумывание этого совпадения. Палец Чарли уже напрягся и начинал тянуть спусковой крючок. Она кинулась вперед, оттолкнув его. Револьвер выстрелил в небо.

Истошный крик боли заставил ее вскочить на ноги и высунуться из-за камней. Рейнджер лежал на земле, стиснув зубы. У нее на глазах он вытащил свой револьвер и застрелил гремучую змею, только что вонзившую ядовитые клыки в мякоть его ноги.

Анжелина рывком поднялась с земли и уже готова была бежать вниз по тропинке, чтобы помочь раненому. Чарли железной рукой успел удержать ее за плечо и резко повернул к себе.

– На кой черт вы это сделали?

– Но вы же собирались его убить. Чарли насупился.

– Откуда вы знаете, что я не собирался подстрелить змею?

Анжелина колебалась. «Неужели я неверно поняла выражение его лица, когда подумала, что он способен убить человека? И в самом деле он собирался убить не полицейского, а только змею».

У нее уже не оставалось времени рассуждать о его истинных мотивах. «Я должна добежать до рейнджера раньше, чем станет поздно». Проведя всю жизнь в Мексике, она научилась оказывать помощь при змеиных укусах. А в таких случаях время играло самую существенную роль.

– Я должна ему помочь. Иначе он умрет.

– Отлично. Тогда он больше не будет стоять на нашем пути.

Она задохнулась от холодного тона Чарли и мрачного выражения его глаз. Возможно, она все-таки была права. Уже не утруждая себя ответом, Анжелина выдернула свою руку. Он ее больше не удерживал.

– Если хотите уезжать – уезжайте, – почти выкрикнула она ему в лицо. – Я вас не задерживаю. Но я не буду спокойно стоять рядом, когда умирает человек. – Поняв, что ее слова прозвучали истерично, Анжелина глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, прежде чем заглянула ему в глаза. – Я не могу позволить ему умереть, – произнесла она более спокойно.

Несколько секунд Чарли молча смотрел на нее. Потом взглянул на небо и прикрыл веки, словно молился, прося о терпении. Но Анжелина теперь уже знала наверняка, что не существует причины, заставившей бы Чарли молиться. Когда он снова посмотрел на нее, то испугавшая ее странная холодность в выражении его лица уже исчезла, и она облегченно вздохнула. Теперь он опять стал тем человеком, которого она знала. Тот, другой, ее пугал.

– Ладно, помогайте ему, – сказал он. – Но, как только вы закончите, мы оставим его где-нибудь и отправимся дальше. Договорились?

– Вы хотите сказать, что у меня есть выбор?

– Нет.

– Этого я и боялась. – Анжелина отвернулась. Чарли, дотронувшись до ее руки снова, еще раз остановил ее.

– Позвольте мне пойти первым, – сказал он. – Прежде, чем вы к нему подойдете, я хочу, чтобы этот янки сначала отдал мне свое оружие.

Ей захотелось было возразить ему, но она увидела смысл в его словах. Как-никак этот человек за ними охотился. Еще раз кивнув, Анжелина пропустила Чарли вперед и они пошли вниз по тропинке.

Рейнджер, Дрю Уинстон, насколько она запомнила его имя еще по Блю-Крику, лежал на земле возле своей лошади. Приподнявшись на локтях, он с отвращением разглядывал ранку. Когда они подходили к нему, он направил на них револьвер.

– Брось оружие, Колтрейн.

– И не подумаю. Это тебе лучше бросить оружие. Если не позволишь сестре заняться твоей ногой – скоро умрешь.

Светло-голубые глаза Уинстона посмотрели на Анжелину.

– Когда я вернулся в Блю-Крик, то выяснил, что о проституции вы не имеете ни малейшего представления. А о медицинской помощи что-нибудь слышали?

Анжелина кротко пропустила мимо ушей его оскорбительные слова. Она понимала их причину. Если признаться честно, она обманула полицейского в Блю-Крике.

– А что же еще делают монашенки, мистер Уинстон, как не учат, не ухаживают за страждущими и не молятся?

– Не так уж и много, – пробормотал Чарли, стоя рядом с нею.

Не повернув головы, она метнула на него быстрый и раздраженный взгляд. Но он этого не заметил, не спуская глаз с рейнджера.

– Так ты бросишь пушку, Уинстон, или мне придется тебя заставить? Я не могу позволить сестре приблизиться к тебе, пока ты вооружен.

Казалось, что Уинстон собирается спорить и дальше. Но вдруг его лицо исказилось от боли, а нога стала подергиваться сама по себе, будто хотела убежать, оставив тело неподвижным. Застонав, Уинстон отбросил револьвер в сторону Чарли.

Чарли подошел и подобрал его.

– А теперь второй.

Морщась от боли, рейнджер с усилием вытащил из кобуры второй револьвер и протянул его Чарли.

– Стойте там, – прорычал Чарли Анжелине и медленно приблизился к раненому.

Когда он уже оказался совсем рядом с ним, Уинстон, обессиленный после нескольких сильных конвульсий, почти потерял сознание, и Чарли смог беспрепятственно забрать у него револьвер.

– Все в порядке, сестра, – позвал ее Чарли. – Если вы уж так горите желанием спасти его, то приступайте.

Анжелина подбежала к раненому и опустилась возле него на колени. Обычно ясный взгляд его ярко-голубых глаз, теперь остекленевший от боли, был направлен на нее. Он попытался было приподнять голову, но это уже стало ему не под силу.

– Лежите, мистер Уинстон. Такие случаи мне встречались и раньше и я точно знаю, что надо делать. – Она подняла глаза на Чарлза: – Посмотрите, нет ли виски в седельных сумках. И дайте мне ваш нож.

Чарли вытащил из чехла на поясе смертоносное лезвие и подал его ручкой вперед. Потом направился на поиски виски. Не тратя попусту ни слов, ни времени, Анжелина разрезала штанину рейнджера от лодыжки до середины бедра. Следы укуса виднелись на уже вздувшейся ноге чуть выше колена. Стоило ей слегка дотронуться до ноги, как Уинстон невольно дернулся от боли.

– Возьмите, сестра.

Чарли передал ей наполовину заполненную бутылку виски, и она поблагодарила его кивком. Промыв спиртным рану и лезвие ножа, она отдала бутылку Чарли.

– Пусть он ее всю выпьет, – приказала она.

– Сейчас?

– Сию минуту. Говорят, алкоголь растворяет яд. Так или иначе, ему будет чем отвлечься, пока я занимаюсь его раной. – Она снова посмотрела на рейнджера. Тот продолжал следить за ней настороженными глазами. – Не похоже, что он сможет отключиться и дать мне доделать свою работу.

– Да, едва ли, – пробормотал Чарли.

– Это не очень-то приятно, но я должна это сделать. – Анжелина кивнула Чарли, и он присел возле рейнджера, приподняв его голову. Уинстон стал послушно пить из бутылки, а Анжелина сосредоточила все внимание на его ноге.

Прежде чем рейнджер понял, что она собирается сделать, Анжелина разрезала мякоть его ноги в обеих точках укуса, уверенными движениями расширяя ранки. Нога Уинстона дернулась, но он не попытался ее отодвинуть. У Анжелины уже не оставалось времени смотреть на него. Теперь главное – не упустить время, и она не могла обращать внимание на его боль и переживания. Она приложила губы к ранке и со всей силой стала отсасывать яд. Ее рот быстро наполнялся кровью, и она тут же сплевывала ее на землю, отсасывая снова и снова.

– Какого черта? – зарычал Чарли, поднимаясь, чтобы остановить ее.

Анжелина сплюнула кровь еще раз и гневно посмотрела на него.

– Заткнитесь и не мешайте, – прикрикнула она и снова вернулась к работе.

Больше она ни разу не взглянула на него, пока не завершила начатое. К этому моменту Дрю Уинстон уже спал, вдребезги пьяный. Чарли сидел возле полицейского с пустой бутылкой и револьвером в руках.

– Вы собираетесь меня пристрелить? – кивнула Анжелина на револьвер.

– А? – Чарли посмотрел на свои руки, и глубокое удивление отразилось на его лице, когда он увидел, что по-прежнему держит в них револьвер. – О, да я и забыл о нем. – Он встал и вложил оружие в кобуру, потом повернулся к ней.

Анжелина провела по губам тыльной стороной ладони.

– Там что-нибудь осталось? – спросила она.

– Здесь? – Он поднял бутылку. Когда она кивнула, он передал ей бутылку. – Глоток или два.

– И то хорошо. – Она взяла в рот немного жгучей жидкости и стала полоскать его, чтобы отделаться от привкуса крови.

– Где вы этому научились, сестра?

Голос Чарли – мягкий и в то же время немного грубоватый – застал ее врасплох, когда она поднимала бутылку для последнего глотка. Она пожала плечами и опустила руку.

– Там, откуда я родом, на змею можно натолкнуться где угодно. Еще ребенком я знала, что нужно делать в таких случаях. И мне приходилось проделывать это не раз.

– И ваш отец позволял вам это? Ее глаза округлились от удивления.

– Отец заставлял меня. В первый раз я, не переставая плакала, пока делала это, помогая одному из наших работников на ранчо. Я помню, как страшно боялась, что могу случайно проглотить яд и умереть. А отец стоял надо мной и заставлял, заставлял, заставлял.

– Ублюдок, – пробормотал Чарли.

Хотя внутренне Анжелина могла бы и согласиться с ним, ее задела сама грубость, и она поджала губы, но ответила честно:

– Мой отец был прав. Мне все равно следовало знать, как это делается. А чтобы убедиться в том, что я все запомнила правильно, ни разу не ошиблась и не причинила вреда себе, он и стоял надо мной, пока я училась. Я не согласна с отцом по многим вопросам, но в данном случае он настаивал вполне справедливо. Что случилось бы с мистером Уинстоном, если б я не знала, что именно следует делать или не смогла бы сделать это правильно?

Чарли не ответил, только подошел к ней и приложил широкую и шершавую ладонь к ее щеке. От неожиданности и удивления Анжелина замерла.

– Что-то в вас есть такое, сестра, чего я еще не знаю. Полуженщина, полуребенок, немножко монахиня, немного медицинская сестра. Черт, вы меня привели в такое замешательство, что я не пойму даже, где юг, а где север.

– Но я вовсе и не собиралась сбивать вас с толку, – прошептала она, со страхом ожидая, когда он уберет руку с ее щеки, и боясь, что он не станет ее отнимать. Никто в жизни, кроме ее матери, не дотрагивался до нее так ласково, как он. И это ощущение ласки казалось ей совсем другим – не лучше и не хуже, – просто другим. Анжелина страстно желала, чтобы это не прекращалось. Вопреки своей воле, почти инстинктивно она потерлась щекой об его ладонь и осторожным движением подняла руку и дотронулась до его лица.

Вдруг Чарли резко отстранился от нее, пробормотав проклятие. Она продолжала стоять с поднятой рукой, глядя, как он удаляется, даже не обернувшись. Он остановился у реки, уставившись в глубь воды. Его поза выдавала внутреннюю напряженность. Анжелина медленно опустила руку.

– Вам бы не следовало так делать, Анжелина.

Его голос эхом пронесся в ночной тишине. Где-то вдали завыл койот – долгим и мрачным воем, как нельзя более в этот момент соответствовавшим душевной боли Анжелины.

– Не делать чего?

– Смотреть на меня так, будто вы заглядываете мне в душу. Слишком черно у меня там, сестра. Вы же не хотите заглядывать в нее, сестра. Вы потеряетесь там, потеряетесь навсегда, как это случилось со мной.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Анжелину разбудило невнятное бормотание. Огонь костра бросал дрожащие блики и лишь частично освещал Чарли, полулежащего в тени, спиной опирающеюся на свое седло.

После той удручающей оценки, которую он дал состоянию своей души, Чарли отказался продолжать разговор на эту тему. Вместо этого он предложил затащить рейнджера и все его пожитки на холм, чтобы всем вместе устроиться там на ночлег. Оставаться у воды не имело смысла, ибо нежданный и нежелательный путник ночью мог захотеть напоить своего коня. Чарли напомнил ей, что за ним охотятся и другие, кто не прочь получить за его голову вознаграждение.

Бормотание раздалось снова, на этот раз более громкое, хотя и неразборчивое. Анжелина села. Ее пациента сильно трясло, он застонал.

– Я о нем позабочусь. – Голос Чарли донесся до нее из темноты через мерцающие язычки огня. – Вы и так сделали немало.

– Нет, пожалуй, я все-таки взгляну на него. Хотя, если у него жар, то мне понадобится и ваша помощь.

Чарли издал низкий звук, похожий на мычание, но Анжелина приняла его за недовольное согласие. Она встала и направилась к своему пациенту, лежавшему всего в полутора метрах от нее. Склонившись над ним, она потрогала его лоб.

«Слишком горячий».

– Клэр? – пробормотал Уинстон. – Это ты?

– Нет, к сожалению. Я Анжелина Рейес. – Успокаивающим движением она отвела с его лица прядь волос – наполовину белокурых, наполовину каштановых. – Не волнуйтесь, я о вас позабочусь.

– Как жарко... – проговорил он хрипло. – Хочешь, искупаемся в речке нагишом, как мы привыкли?

Анжелина подавила улыбку. «Не могла ли эта воображаемая Клэр быть женой рейнджера?»

– Нет, мне не хочется, мистер Уинстон. А вот вам купание определенно пошло бы на пользу.

Она подняла глаза. Чарли тоже подошел к ним и теперь стоял по другую сторону от рейнджера. Черты его красивого лица кривились в мрачной гримасе.

– Что такое? – спросила она.

– Он не очень почтителен к вам.

– Как будто вы слышали, почтительно он говорил или нет. Он же в забытьи. Помогите мне раздеть его и отнести в речку. Прохладная вода собьет жар.

И она принялась расстегивать рубашку больного.

– Ни за что, сестра!

Удивленная категорическим отказом, Анжелина подняла глаза на решительное лицо Чарли.

– Что вы хотите сказать? Мне нужна ваша помощь. Я же не смогу одна донести его до воды. Он для меня слишком тяжел.

– Я же не сказал, что не отнесу его к ручью. Но вам не придется его раздевать, сестра. Вы уже сделали для него все, что могли. Отойдите в сторонку, я раздену его сам.

Она вздохнула и стала расстегивать рубашку рейнджера дальше.

– За свою жизнь мне приходилось ухаживать за многими больными, Чарли. Раздевать больных мужчин мне приходилось бессчетное число раз.

– Но тогда рядом не было меня, чтобы я мог сделать это вместо вас. А сейчас, если вам нужна моя помощь, не мешайте мне.

Анжелина остановилась. Мятежный дух Чарли проявился в этих словах: он имел в виду именно то, что сказал. И спорить с ним было бесполезно. Рейнджера следовало немедленно погрузить в холодную воду.

– Хорошо, – ответила она и поднялась. – Вы победили. Но я соглашаюсь только по одной причине: этот человек нуждается в немедленной помощи.

Губы Чарли искривились в усмешке.

– Не волнуйтесь, Анжелина. К вашей покладистости я привыкнуть не успею. Это ведь не в вашей натуре.

Настала ее очередь сердиться. Но глядя на нее, Чарли только издал кашляющий звук, выражавший у него смех. Она круто повернулась на месте и вернулась к костру.

– Дайте мне знать, когда будете готовы, и мы отнесем его к речке, – попросила она.

– Я сам отнесу его. А вы оставайтесь здесь. А вот когда я принесу его обратно и переодену, тогда настанет и ваш черед.

Анжелине осталось только вздохнуть. И в самом деле она ничем не могла помочь Уинстону в реке.

– Отлично, только постарайтесь держать его там до тех пор, пока не спадет жар.

– Не волнуйтесь, уж об этом-то я позабочусь. Анжелина нахмурилась: «Может, мне все-такиследовало бы спуститься к воде?»Ей очень не хотелось заставлять Чарли делать слишком многое, если он откажется снести рейнджера к воде. Возможно, она и сумела бы сама стащить его по тропинке вниз, но если упустить время, купание может уже не помочь.

Чарли раздел Уинстона, и Анжелина услышала кряхтенье, когда он взвалил рослого рейнджера на плечо. Она рискнула тайком посмотреть на Чарли, спускавшегося по тропинке, но тут же отвела глаза, устыдившись нагого тела у него на руках. Она говорила правду, сказав, что ей приходилось до этого раздевать мужчин, но только не уточнила, что имела дело либо со стариками, либо с детьми. Дрю Уинстон никак не подпадал ни под одну из этих категорий.

До нее донеслись невнятные мужские голоса. Анжелина улыбнулась – с вершины холма она могла убедиться, что Чарли делает то, о чем она попросила.

Анжелина тихонько подползла к краю и глянула вниз. Луна ярко освещала окрестности и серебрилась на спокойной воде. Отодвинувшись от потрескивающих дров в костре, более четко стало слышно то, о чем переговаривались мужчины.

– Клэр, я не понимаю, почему... – бормотал Уинстон голосом надтреснутым от жара и чего-то еще.

– Я – не Клэр, и я не знаю. Так что заткнись и не шлепай по воде.

– Почему тебе пришлось умереть?..

Сердце Анжелины сжалось от боли при этих словах Уинстона. «Бедный, он, должно быть, ее сильно любил...»

– Не могу тебе ответить. Наверное, пришло ее время.

Анжелина сжала кулачки. Ей так хотелось расквасить Чарли нос за эти черствые слова. Она было открыла рот, чтобы как следует выбранить Чарли, как рейнджер заговорил снова, и она замолчала.

– Ради тебя, Клэр, я найду Колтрейна. Он не уйдет безнаказанным.

От волнения Анжелина подалась вперед и вцепилась пальцами в острые камни.

– Какого Колтрейна? – В голосе Чарли послышалось предупреждение, но рейнджер слишком глубоко погрузился в свои бредовые мысли, чтобы обратить на него внимание.

– Я слышал, он в Техасе. Я поеду туда. Я найду его. Не будет же он вечно ходить под законом. Когда-нибудь да оступится. Вот тогда я о нем и позабочусь.

– Ты ходишь не за тем человеком. Женщин я не убиваю. По крайней мере, с какой-либо целью.

– Дом сгорел. Пропало все, что я заработал, все, что я скопил для нас. Все пропало. Я обыскал руины. Это мог быть наш дом. Ничего, кроме пепла и черных головешек. Но я нашел медальон, что подарил тебе на Рождество, когда уходил на войну. Ты еще носила его на шее. Никогда не снимала. Никогда.

Слова рейнджера, переполненные болью, сидевшей глубоко в его сердце, запали Анжелине в душу.

Почувствовав себя нехорошо, она села, отвернулась к костру и, скрестив перед собой ноги, уткнулась лицом в ладони. Она качала головой из стороны в сторону, стараясь избавиться от образов, возникших в ее сознании от слов Уинстона. Но сколько ни старалась, не могла от них избавиться.

«Этот человек по-прежнему пребывает в уверенности, что Чарли виновен в том страшном преступлении. Чарли говорит, что он его не совершал. Кому же мне верить?»

Голос Чарли нарушил ночную тишину:

– Кто сказал тебе, что Колтрейн убил твою женщину?

Ответа не последовало.

– Кто сказал тебе? Опять молчание.

– А, ч-черт. Отличный момент, чтобы уснуть. Плеск и шлепанье по воде подсказали ей, что Чарли уже выходит из реки. Анжелина подняла голову, быстро отошла от края и вернулась на свое прежнее место у костра. «До тех пор, пока я не выясню всю правду об этом деле, Чарли не узнает, что я слышала весь их разговор».

Чарли и раньше говорил ей, что ему приходилось убивать, а она отмахивалась от его признаний. Легко не обращать внимания на чье-то преступное прошлое, пока не столкнешься с реальной жертвой этих преступлений. Но сейчас, услышав в голосе рейнджера боль по потерянной им навсегда Клэр, Анжелина впервые поняла, как, должно быть, страдали другие от неблаговидных поступков Чарли. Она как-то сказала ему, что все, что он сделал в прошлом, не имеет значения, если только он собирается измениться. Возможно, она ошибалась.

Анжелина искренне верила, что Бог ниспослал ей задачу помочь Чарли. Но может ли кто-нибудь вроде нее, чей опыт познания темных сторон жизни ограничивался лишь общением с таким грубияном и деспотом как ее отец, понять секреты наподобие тех, что таились в душе Чарли Колтрейна?

– Он уснул.

Голос Чарли раздался откуда-то сзади, и от неожиданности она испугалась, но тут же обругала себя за невыдержанность. Если бы он хотел причинить ей вред или просто обидеть, то ему для этого уже не раз предоставлялась масса возможностей.

Повторяя себе это снова и снова, Анжелина повернулась, чтобы взглянуть на него.

Чарли уложил Уинстона на походную постель и укрыл вторым одеялом. Теперь он стоял перед нею и ждал новых инструкций. Если она не собиралась подозревать его в том, что случайно подслушала, ей следовало притвориться, что за эти несколько минут ничего существенного не произошло, хотя она понимала, что это будет ложью.

Анжелина одарила его самой невинной улыбкой и быстро подошла к своему пациенту.

– Спасибо, что помогли ему. Вам это далось нелегко. – Она наклонилась над Уинстоном, потрогала его прохладный лоб и облегченно вздохнула.

– Я это сделал не ради него...

– Вот как? – спросила Анжелина рассеянно, проверяя повязку на бедре Уинстона. Потом удовлетворенно кивнула: ни покраснения, ни инфекции, – возможно, ей удалось спасти ему жизнь.

– Я сделал это только ради вас.

Она подняла на него глаза. Отсветы костра озаряли Чарли сзади, создавая вокруг копны золотых волос оранжево-красный ореол. Анжелина едва различала черты его лица, темнеющего в ночи на фоне марцающего света. Его красота заставила ее сердце сжаться от восторга. «Словно Люцифер, прекрасный падший ангел, лишенный милости Божьей за свой мятежный дух, сосланный навечно в преисподнюю. Может, Чарли ожидает такая же участь?

Нет! «

Ее разум прокричал ответ так громко, что она вздрогнула и отвернулась от любопытного взгляда Чарли. Нет, она не позволит ему страдать. Бог поручил ей спасти его душу. И она постарается сделать все, что в ее силах, чтобы добиться успеха.

Анжелина встала, направляясь к своей постели, чтобы хоть немного отдохнуть до рассвета. Чарли задержал ее.

– О чем вы только что думали? – спросил он.

Этого она сказать не могла. Вместо ответа пожала плечами и попыталась пройти мимо. Он ступил в сторону, преграждая ей путь еще раз. Она снова взглянула на него и замерла. И хотя он не прикасался к ней, Анжелина почувствовала себя пойманной, девушку охватили чувства, переполнявшие ее каждый раз, когда он оказывался рядом, совсем близко. Как она могла даже на минуту усомниться, подумать о нем как об убийце и тут же задаться вопросом, что она ощутит, когда его губы прикоснутся к ее губам?

– Грешница, – прошептал ветер.

– Сатана, – ответил огонь.

– Рай или преисподняя, – насмехался ее разум. Не находя в себе сил оторваться от его глаз, Анжелина приблизилась к Чарли настолько, что его дыхание касалось ее волос, а тепло тела взывало к ее плоти. И несмотря на все свои сомнения, она чувствовала, что готова сделать все, что он попросит, только бы он не насмехался над нею снова.

– Вы уже умоляете, сестра? – спросил Чарли. Когда она напряглась от этого оскорбления, он самодовольно улыбнулся, потом повернулся и исчез в темноте, окружавшей костер.

Чарли оставался за пределами освещенного круга до тех пор, пока Анжелина не уснула. Тогда он вернулся к своей походной постели и перед самым рассветом немного задремал. На этот раз он не видел снов. Это было странно само по себе, и тем более странно, если принять во внимание его разговор с Дрю Уинстоном всего несколько часов до этого. И все же он поблагодарил Господа Бога, – в которого не верил с тех пор, как увидел могилы своей сестры и матери, – за короткую отсрочку и так необходимый ему отдых. Может быть, и Анжелина придет к нему, в конце концов.

То, как она смотрела на него накануне, в свете пламени костра, сделало его почти несчастным. Он желал ее так отчаянно, как никогда и никого в своей жизни, и так сильно, что это не могло принести ничего хорошего.

Несмотря на предупреждение, что он мог бы заставить Анжелину умолять о ласке, Чарли знал, что никогда не стал бы подвергать ее такому унижению только ради самоутверждения. Он нарочно произносил злившие ее слова, когда она заходила слишком далеко, затрагивая то, что можно было считать остатками его сердца.

Его мысли прервал металлический звук, и он сел, отводя с глаз нависшие надо лбом волосы. Анжелина стояла над костром и готовила кофе. Заметив, что он проснулся, она взглянула на него. Ее лицо выдавало накопившуюся за последние дни усталость.

– Доброе утро, – сказала она.

– Доброе... – Чарли потянулся и встал. Он глянул на глыбу в походной постели: – Ну, как там больной?

– Все еще спит. Но жар прошел. Думаю, ему понадобится отдых, чтобы восстановить силы после яда и лихорадки.

– Ну, отоспаться-то он сможет где-нибудь в другом месте. Нам пора двигаться дальше. Мы придумаем что-нибудь, чтобы он держался в седле и оставим его в первом попавшемся доме.

Анжелина в сердцах хлопнула крышкой кофейника и с шумом поставила его на огонь.

– Он нуждается в моей помощи. После того, что я сделала для него, я не могу его бросить как ненужную вещь.

– Согласен, – сказал Чарли. – Вы и в самом деле потрудились. Спасли ему жизнь. И это более чем достаточно. Мы должны пересечь границу раньше, чем он оправится и снова сядет нам на хвост.

– Ничего хорошего из этого не выйдет, Чарли...

Чарли смотрел в сторону, не глядя на рассерженное лицо Анжелины, и вдруг заметил, что на него смотрит Дрю Уинстон. Рейнджер слышал их разговор и сумел приподняться на локте. Но даже это усилие заставило его побледнеть, а кожа больного приобрела сероватый оттенок сухой глины.

– Это почему же? – спросил Чарли, обходя костер так, чтобы оказаться между Анжелиной и рейнджером. И хотя Уинстон оставался безоружным, Чарли не доверял ему, опасаясь, что он может обмануть Анжелину, преследуя свои цели.

– ...Потому что я буду тебя преследовать везде, куда бы ты ни поехал, и не важно, сколько времени на это уйдет, – проговорил Дрю.

– Закон запрещает рейнджерам преследовать людей по ту сторону границы.

Уинстон поджал губы, изобразив на лице подобие улыбки.

– Я нахожусь в отпуске. И в данный момент имею те же права, что и любой «охотник за головами», которые уже давно тебя ищут. А это значит, что для меня не существует никаких законов.

– Проклятие, – проворчал Чарли.

– Надеюсь, оно скоро падет на твою голову, – откликнулся Дрю.

– Да перестаньте же вы, наконец! – выкрикнула Анжелина.

Мужчины обернулись к ней с удивлением.

– В чем дело? – спросил Чарли.

– Я не хочу больше слышать ни о преисподней, ни о смерти. Всю ночь я боролась за вашу жизнь, – она метнула гневный взгляд на Уинстона, – и я не делала ничего иного, кроме того, что спасала вашу шкуру, – тут она глянула на Чарли, – как до этого спасли мою...

– Я бы хотел поблагодарить вас за спасение моей жизни, – галантно произнес Уинстон.

Анжелина кивнула, держась подчеркнуто прямо и скрестив руки на груди.

– Я очень рада, что мы оказались здесь, когда вам понадобилась наша помощь.

– Что-то я не пойму этого «мы», мэм. Но я, тем не менее, рад, что вы оказались здесь.

Она вызывающе вздернула подбородок и посмотрела рейнджеру прямо в глаза.

– Сегодня утром вы уже были бы мертвы, если бы не Чарли.

– Как вы это себе представляете?

– Я подозреваю, что вы ничего не помните, ибо лежали в беспамятстве, но Чарли отнес вас в ручей и держал там до тех пор, пока не прошел жар. Я бы сама ни за что не справилась с этим.

Уинстон помрачнел:

– Я не намерен благодарить его за это.

– А я и не ожидал от тебя благодарности, – огрызнулся Чарли. Меньше всего ему хотелось бы помогать янки, а тем более, получить благодарность от любого из них. – Я все равно делал это не ради тебя. Я сделал это ради нее. Что касается меня, то я чувствовал бы себя спокойнее, если б ты умер.

– У меня к тебе то же самое чувство. Анжелина фыркнула от омерзения и отвернулась. Нарочито громко топая, она направилась вниз по тропинке к ручью, не оглядываясь на мужчин. Чарли смотрел ей вслед. «Она вернется, как только успокоится, или я спущусь за ней». А сейчас ему надо было задать рейнджеру несколько вопросов, и он предпочел, чтобы Анжелина их не слышала.

Чарли снова повернулся к Уинстону. Полицейский смотрел на него ледяным взором, полным ненависти. Из его бреда, услышанного прошедшей ночью, Чарли знал, почему рейнджер его так ненавидит. Ему это не понравилось, но было понятно. Слишком понятно.

Что ж, лучшая защита – нападение. Поэтому он накинулся на рейнджера с вопросом, который должен был вывести того из равновесия.

– Кто такая Клэр? Глаза Уинстона сузились.

– Ты ее убил. Но я подозреваю, что ты даже не узнал ее имени. Имена не имеют значения для таких, как ты. Для вас главное – убийство.

– Послушай, ты наговорил всяких обвинений против меня, пока я ночью плескался с тобой в ручье под горой. Но что бы ты ни слышал обо мне, скажу одно – женщин я не убиваю.

– Хорошо. Меня зовут Фрэнк Джеймс. Не пытайся меня одурачить, Колтрейн. Я знаю все, что ты сделал.

– Где это произошло?

– А где еще, черт возьми, это могло произойти? В проклятом Канзасе. На вашей территории.

– И когда, по-твоему, я мог это сделать? Если б ты хорошо выполнил свое домашнее задание, то знал бы, что в конце 1868-го я уехал в Секонд-Чанс, штат Миссури.

– Это случилось в ноябре. Еще до того, как ты выехал в Миссури. Я не совсем полный идиот, Колтрейн. Я проверил все факты у Джейка Паркера. Ты прибыл туда в декабре. Надеюсь, ты заплатишь за убийство Клэр своей жизнью.

Чарли вздохнул. По сведенным от злобы скулам Уинстона он понял, что не вытянет из него ничего нового. Но во всей этой истории чувствовалось нечто такое, что заставляло его сомневаться в ее правдивости от начала до конца – что-то в глубине его памяти противилось этому. Из своего прошлого опыта он знал, что если хотя бы на время даст волю интуиции, то рано или поздно ответ всплывет сам собой, как мертвая рыба на поверхности воды.

– А где ты был в то время, когда погибла твоя женщина?

Полицейский сердито посмотрел на него:

– В армии. Помнишь войну?

– Да. Война закончилась в 1865-м.

– Кое-кому из нас пришлось остаться на службе и закончить дело. Тогда вся страна превратилась в хаос.

– Так, значит, вас направили на юг призвать повстанцев к порядку, чтобы они подчинялись вашим законам. А пока ты играл в патриотизм, кто-то пришел и убил твою женщину?

– Не «кто-то», а ты, – последние слова рейнджер процедил сквозь зубы. – Ты.

Чарли повел взглядом вдоль тропинки до ручья. Обмен оскорблениями так ни к чему и не привел. Пришло время позвать Анжелину и собираться в путь. Нравится ей это или нет, рейнджера придется сбыть с рук, как только Чарли сумеет в этой пустыне натолкнуться на какой-нибудь очаг цивилизации.

– Что с ней случилось?

Чарли снова перевел взгляд на полицейского.

– Тебя это не касается. Запомни только, кто спас твою жизнь, и не вмешивай ее в эти дела. Это касается только нас двоих.

– О, я-то помню, кто стоит между нами. Если ты воюешь против невинных, то это не значит, что я поступаю так же. Она все о тебе знает?

Чарли свирепо посмотрел на него.

– Столько, сколько нужно.

– Как это, черт возьми, ты сумел заставить монахиню встать на твою сторону?

Взгляд Чарли стал более проницательным. Ему не нравились такие вопросы.

– А откуда ты знаешь, кто она?

– Священник в Блю-Крик оказался весьма словоохотливым. Если бы не он, я бы до сих пор считал ее проституткой. Хотя в ее глазах было нечто странное, когда она лежала в той большой кровати. Она заставила меня подумать, что... – полицейский с неопределенной гримасой на лице задумался о чем-то еще.

– Послушай, я взял эту девушку с собой только потому, что не могу оставить ее здесь одну. Ты же ее видел. Одна она и дня не проживет. А в остальном она не имеет ко мне никакого отношения.

– Значит, ради нее самой, да? В это верится с трудом. А какая в этом выгода для тебя, Колтрейн? Кто она на самом деле? Богатая наследница? Задумал получить за нее выкуп?

– Ты меня совсем не знаешь. Ты ничего не знаешь обо мне. При первой же возможности я оставлю тебя где угодно. И мне совсем не хотелось бы встретиться с тобой в этой жизни еще раз. Но, если я когда-нибудь узнаю, что ты тронул ее хоть пальцем... – Чарли кивком указал на ручей. – Я приеду за тобой и тогда посмотрим, кто и за что будет платить своей жизнью.

– Ты никогда не избавишься от меня, Колтрейн. До конца твоих дней я буду рядом, позади тебя на шаг, может быть, на два. И в один прекрасный день ты увидишь меня перед собой. Я буду ждать, чтобы, наконец, на чем-нибудь тебя подловить.

Чарли нисколько не сомневался в намерениях рейнджера. Правда жизни состоит в том, что с возрастом даже опытные люди теряют свои лучшие качества. Еще несколько лет он сможет убегать, но в конце концов его обязательно поймают. И если не этот человек, то другой. Наверное, самой судьбой ему предначертано качаться в петле. Отчим частенько говорил ему то же самое. И вот теперь выходило так, что, по крайней мере в одном, этот бездарный мерзавец оказался прав.

Анжелина оставалась у ручья, пока Колтрейн не спустился за ней. До нее доносились обрывки разговора обоих мужчин, но на этот раз ей не удалось расслышать, о чем шла речь.

Когда Чарли подошел к ней сзади, она по резкому скрипу сапог по речной гальке поняла, что на душе у него тяжело. Она чувствовала себя так же.

– Пора ехать, сестра. Я уже погрузил рейнджера на волокушу. Поедем медленно, чтобы его не очень трясло. Мы уже сегодня обязательно доберемся до городка или до какого-нибудь жилья.

– Я не хочу оставлять его одного. Чарли вздохнул:

– Я понимаю. Но не вижу другого выхода. Как только он поправится – снова станет нас преследовать. Нам нужно побыстрее отсюда убраться.

Анжелина нахмурилась и повернулась к нему лицом.

– Рейнджерам запрещено пересекать границу.

– Разве вы не слышали, что он сказал? Он взял отпуск, бросил все дела только для того, чтобы поймать меня. У меня такое предчувствие, что на этот раз он плюнет на все служебные правила рейнджеров.

Анжелина пробормотала нечто такое непристойное, от чего у Чарли глаза полезли на лоб, а рот исказила причудливая гримаса.

– Ну, милая моя, где же вы такому научились? Вы меня просто шокировали.

– Заткнитесь. Все это мне совершенно не нравится. Нисколько.

От ее резких слов Чарли мгновенно отрезвел.

– А вы думаете мне самому нравится, чтобы мой конь тащил за собой этого полицейского, который только и мечтает меня повесить? Может, вам пора перестать препираться со мной насчет того, оставлять его где-нибудь или нет. Возможно, у меня притупились чувства, но я все еще знаю, как надо защищать себя, да и вас, если вы только позволите мне это делать.

Анжелина ответила не сразу. Ее охватили усталость и уныние. И хотя на ее состоянии несомненно сказался и недостаток сна прошлой ночью, она все же не могла понять причину нараставшего в ней отчаяния. Она не испытывала такой печали с того времени, когда ее держали взаперти накануне свадьбы.

Откровения о Чарли, услышанные прошлой ночью, тяжким грузом легли ей на сердце. Ей никогда не нравилась неопределенность в чувствах. Анжелина относилась к женщинам того типа, которые планируют свою жизнь. И каждый раз, когда намеченное шло вкривь и вкось, когда она теряла контроль над событиями, ей казалось, что весь ее мир пошатнулся. А может быть, все это происходило из-за их постоянных столкновений с Чарли, хотя она понимала, что он изо всех сил старался сделать так, чтобы им обоим повезло. Но, до тех пор, пока ее жизнь не войдет в привычное, доступное ее пониманию русло, она на каждом шагу будет ощущать нарастающее предчувствие катастрофы.

Анжелина медленно пошла вверх по склону к лошадям и к своему пациенту.

– Наверное, вы правы, Чарли, нам, скорее всего, придется его оставить. И все же это противоречит всему, чему меня учили.

– Я знаю. Извините меня.

Анжелина удивленно посмотрела на него. Он не поднимал глаз и шел рядом с нею, уставясь вниз, будто внимательно рассматривал сапоги. Если бы она его совсем не знала, то могла бы подумать, что он и в самом деле просит прощения. Ей всегда казалось, что Чарли относился к ее убеждениям с едва скрытым презрением. Как-то раз он сказал ей, что уважает ее, но она восприняла это лишь как комплимент ее мужеству, а не призванию. А может быть, она ошибалась.

Чарли показался ей таким подавленным, каким она еще никогда его не видела. «Неужели это откровения прошлой ночи так мучают его? И вообще, верю ли я по-настоящему, что Чарли способен на те преступления, в которых его обвиняет рейнджер? Имеет ли значение для моей миссии, виновен он или не виновен?»

Задумавшись, Анжелина оступилась, и Чарли протянул руку, чтобы поддержать ее. Она поблагодарила его рассеянной улыбкой, ибо была занята поисками истины.

Она видела свое предназначение в том, чтобы спасти Чарли от него самого. То обстоятельство, что он убил Клэр или же не убивал ее, не могло отразиться на ее соображениях. Если только Чарли действительно убил Клэр, он тем более нуждается в спасении. Анжелина не верила, что он когда-нибудь сможет нанести ей вред или даже причинить боль. Но даже если и так, то оставит ли она, несмотря на это, выполнение своей миссии?

«Нет!»

Этот ответ был ей так же ясен, как яркий солнечный свет, немилосердно лившийся на ее непокрытую голову.

Они поднялись на верхушку холма, и Анжелина отошла от Чарли, направившись проведать пациента. Увидев ее, рейнджер улыбнулся и она ответила ему улыбкой. Он разместился на наскоро сооруженной волокуше, привязанной к лошади Анжелины. Поперек его ног лежало одеяло, прикрывая распухшую больную ногу, на которую еще нельзя было натянуть даже разрезанную по шву штанину.

– Я хочу еще раз взглянуть на вашу ногу, мистер Уинстон, прежде чем мы тронемся в путь. Если, по вашему мнению, мы будем двигаться слишком быстро, вы обязательно дайте нам знать. – Анжелина отбросила одеяло, открыв длинное мускулистое бедро, и оттянула полоску своей нижней юбки, которой накануне забинтовала рану. Довольная тем, как заживает рана, она коротко кивнула и заново перевязала его ногу.

– Знайте, я все равно стану его разыскивать. – Уинстон проговорил это очень тихо, и Анжелина поймала себя на том, что вслушивается в его слова. – И вас тоже, если вы по-прежнему останетесь с ним.

Анжелина кивнула и оглянулась назад. Чарли уже сидел в седле и не мог их расслышать.

– Вы верите, что поступаете правильно, а я о своих поступках думаю точно так же. В жизни каждого из нас есть свое призвание, мистер Уинстон.

Он насупился:

– Какое отношение имеет ваше призвание к Колтрейну?

Она нежно улыбнулась и встала:

– Ему нужна моя помощь. Вы ведь не знаете о демонах, которые терзают его? Ему очень хотелось изменить свою жизнь, когда вы начали его ловить.

Уинстон недобро рассмеялся, словно фыркнул:

– Да уж, наверное, очень хотелось.

– Он не грабил тот злополучный поезд и, уж конечно, не убивал машиниста.

– Мне кажется, вы чересчур в нем уверены, мэм.

– Я и в самом деле уверена. Как и в том, что вашу Клэр... – Анжелина запнулась, когда он нервно вздрогнул от удивления, поняв, что и она тоже обо всем знает, затем продолжила, стараясь успокоить его и отогнать боль, промелькнувшую в его глазах. – Должно быть, ее утрата причинила вам неизмеримое горе, и я понимаю, что с горя мы иногда совершаем такие поступки, которые не стали бы совершать в иных обстоятельствах. Может, вам следовало бы заново изучить все обстоятельства ее гибели и убедиться, что вы действительно имеете в виду этого человека. Ведь речь идет о его жизни.

Уинстон сердито взглянул на нее и отвернулся.

– Чем он вам заморочил голову, что вы поверили его лживым россказням?

– Ничем. – Она снова оглянулась на Чарли, и прежние сомнения охватили ее с новой силой. Анжелина заколебалась, потом выпрямилась. Если она полагалась на Чарли, значит, верила ему. Она могла бы говорить всем о своей вере в него целыми днями, но единственный способ заставить Чарли поверить в себя состоял для нее в том, чтобы верить в него – и не только словами, но и делом. Анжелина повернулась к рейнджеру, чтобы завершить разговор. – Я могу поверить, что он наделал много такого, чего Господь Бог не одобрил бы. Но я верю и в то, что он хочет изменить свою жизнь. Мы должны научиться прощать, мистер Уинстон. Казалось, что его взгляд прожигает насквозь.

– Ни в коем случае, мэм. Некоторые вещи не подлежат ни забвению, ни прощению.

– Боюсь, что у Чарли на этот счет такие же представления. У вас обоих есть много общего. Гораздо больше, чем вам кажется.

И прежде чем рейнджер успел ответить, она повернулась и вспрыгнула в седло. Чарли нетерпеливо взглянул на нее:

– О чем вы так долго болтали?

– Немного поговорили о прощении.

Он рассмеялся и повернулся в седле, чтобы взглянуть на рейнджера.

– С ним? Да вы с ума сошли. Что вы пытаетесь сделать, сестра? Спасти весь мир?

– И вовсе не весь мир, – Анжелина, улыбаясь, ласково похлопала по шее свою лошадь, – а только свой маленький уголок.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

– Мне по-прежнему не нравится, что мы оставляем его здесь, – сказала Анжелина, поворачиваясь в седле, чтобы в последний раз посмотреть на маленькую лачугу, в которой они оставили рейнджера.

– С ним все обойдется. Та женщина носится с ним как медведица с медвежонком-последышем, и ему будет гораздо удобнее здесь, на кровати, чем на волокуше, тащившейся за лошадью.

– Я понимаю. – Анжелина вздохнула и постаралась выбросить из головы беспокоившее ее чувство неловкости. – Вы правы.

– Я прав? – Чарли рассмеялся. – Мне понравился даже звук слов, которые вы произнесли. Продолжайте так же думать и дальше, сестра, и тогда оставшаяся часть пути пройдет как по маслу.

С наступлением ночи они разбили лагерь. Пока Анжелина мыла посуду, Чарли заговорил снова:

– Кое-что мучает меня весь день. Вы вдруг стали ужасно сговорчивой по многим вещам. Например, о том, ехать ли нам в Мексику и оставлять ли рейнджера. С чего бы эти перемены?

– Я... гм-м, – она запнулась и замолчала. Не могла же она признаться ему в том, что невольно подслушала их разговор с рейнджером в ручье. Если бы Чарли только узнал, что Анжелина собиралась очистить его душу от ненависти к янки, как и то, что она увидела в нем объект своего призвания, он немедленно убежал бы от нее. И так же решительно, как все эти годы убегал от себя. Она многое слышала об упрямых людях, которым не нравится выслушивать правду. И их приходилось мало-помалу заставлять видеть эту правду, чтобы они воспринимали любую перемену в своих взглядах, как собственную. Анжелина с детства знала обо всех этих сложностях. Хотя, честно говоря, ее матери, Терезе Рейес, никогда не удавалось сладить со своими упрямыми мужчинами.

– Анжелина? – Чарли подошел и взял кофейник из ее застывших пальцев.

– Да? Вы меня о чем-то спросили? – Его близость волновала ее. Всякий раз, когда он приближался к ней, ее тело реагировало волной ощущений – живот начинало жечь, руки становились холодными, как лед, разум захлестывала масса путаных мыслей. Священник в Блю-Крик сказал ей, что она должна бороться со своими слабостями к этому человеку и следовать промыслу Божьему. Прежде такой совет никогда не вызвал бы у нее проблем. Так что же случилось теперь? Ей бы следовало сосредоточиться на своем желании помочь Чарли вплоть до того, чтобы отказаться от всего остального. А вместо этого, в самые неподходящие моменты, она начинала думать о том, какие сильные у него руки, когда он помогает ей взобраться в седло или снимает оттуда, или о резком звуке его болезненно-хриплого голоса, заставляющего ее кожу покрываться мурашками всякий раз, когда Чарли заговаривает с нею. И хотя она пыталась изо всех сил, все равно не могла противостоять желанию снова и снова ощущать прикосновение его нежных и упругих губ к своим губам.

Анжелина прикусила губу. Она опять замечталась. Эту игру воображения следовало бы прекратить, если она действительно намерена помочь Чарли. Взглянув на него, она увидела, что он внимательно и хмуро смотрит на нее, несомненно размышляя над тем, не перегрелась ли она опять на солнце, раз никак не могла ответить на, казалось бы, простой вопрос.

Анжелина вздохнула. Она и не собиралась уклоняться от ответа.

– Когда я говорила со святым отцом в Блю-Крик, – попыталась она объясниться, – то он сказал, что я должна искать промысел Божий в том, что со мной случилось. И я убедилась, что сколько бы я ни противилась, все равно возвращаюсь к мысли, что нам придется ехать в Мексику вместе. Так что, возможно, Бог послал вас, чтобы вы отвезли меня домой.

«Ну, слава Богу, – подумала Анжелина, – хоть отчасти, но все же это правда. Я хочу поехатьдомой и повидать маму. Может, Бог простит мне то, что я не сказала всей правды».

– Бог послал меня? – переспросил Чарли. Анжелина кивнула. В его глазах мелькнули веселые искорки. – Сестра, вы действительно смотрите на мир вверх ногами.

– Почему?

– Если кто-нибудь и послал меня, то только не Бог. Он на мой счет давно умыл руки.

Анжелина взяла Чарли за руку, когда он потянулся, чтобы поставить кофейник поближе к огню. Он напрягся, но на этот раз не отреагировал так бурно, как раньше, на ее неожиданное прикосновение. «Хвала Господу за маленькие милости», – подумала она.

Чарли повернулся к ней, и Анжелина снова поразилась невероятной длине его ресниц.

– Вы ошибаетесь, Чарли, – произнесла она мягко и искренне. – Бог никогда не отказывается от любого из нас. Он – вечный оптимист. Он никогда не стал бы отказываться ни от вас, ни от меня.

Чарли долго смотрел на нее, его лицо оставалось таким же бесстрастным, как и глаза. Анжелина не стала отводить взгляда, хотя у нее возникло то же самое чувство, которое часто охватывало под этим взглядом и более сильных мужчин. Наконец его рот слегка искривился в причудливой улыбке.

– Как вам угодно, сестра. Вы ведь у нас эксперт в этих делах. – Он медленно убрал руку из-под ладони Анжелины и пошел проведать лошадей.

Она пристально глядела ему вслед, в который раз задаваясь вопросом, почему ей казалось, что ее слова не достигли его сознания, хотя то, что он ответил, вполне говорило о его согласии с ее утверждением. Вздохнув и тряхнув головой, Анжелина стала расстилать на ночь походную постель.

Чуть позже, уже лежа, Анжелина глядела на звезды. Чарли сидел поблизости и смотрел в огонь костра так, как он это делал каждую ночь. Она никак не могла понять, как он может жить, никогда не отдыхая по-настоящему. Когда она как-то спросила его, почему он никогда не спит, Чарли уставился на нее черными глазами и сказал, что она тоже едва ли смогла бы спать, если б только видела то же, что и он, всякий раз, когда закрывал глаза. Больше она к этому вопросу не возвращалась.

Резкий запах сигарного дыма донесся до нее, и Анжелина нахмурилась, подняв голову. Чарли сидел по ту сторону костра с сигарой в руке. На ее глазах он поднес к губам бутылку и глотнул, скривился, а потом снова закинул бутылку над головой, чтобы выпить еще.

Анжелина села в постели так резко, что коса хлестнула ее по плечу. Чарли пристально посмотрел на нее, потом на ее косу, потом прямо ей в глаза.

– Возникла потребность сбегать за кустик, сестра?

Она не обратила на грубые слова никакого внимания.

– Я до сих пор не видела, чтобы вы курили или пили спиртное.

Он пожал плечами, отпил еще глоток из бутылки, не сводя с нее пристального взгляда.

– С тех пор, как я с вами встретился, особенно в последнее время, мы все время были слегка заняты. Мне просто не подворачивался удобный случай.

– А почему сегодня вечером?

– А почему бы не сегодня вечером?

От удивления Анжелина покачала головой. Там, откуда она родом, люди напивались либо по праздникам, либо от отчаяния. Что могло бы оправдать поведение Чарли? И она спросила его об этом.

– Боже, да вы еще так молоды, – сказал Чарли.

– Вы это говорили мне и раньше. Мне даже надоело это слышать. То, что я прожила столько времени под одной крышей с таким отцом, как мой, состарило меня раньше времени. А теперь ответьте на мой вопрос.

– Да, сестра. – Он отпил еще глоток и сделал длинную затяжку, выпустив серое, дурно пахнущее облако. – Я курю и пью, потому что люблю это делать. И нет никакой другой причины. И я совсем не такой, как ваш отец или братья – правильные и богобоязненные люди с женами и кучей детей. Я – Чарли Колтрейн, вор, объявленный вне закона преступник и убийца.

– Пора бы вам перестать так думать о себе.

– Почему? Никто не думает обо мне иначе.

– Я думаю иначе.

– Что ж, значит, вы единственная во всем этом проклятом мире. Но я не думаю, что вы сумеете сильно поколебать общественное мнение.

Анжелина призадумалась. Она чувствовала, что должна заставить Чарли поверить в то доброе, что есть у него в душе. Но как это сделать, если больше никто и никогда не верил в него так, как верила она? Кто-нибудь где-нибудь должен же разглядеть что-то хорошее в Чарли Колтрейне. Внезапно ей пришла в голову мысль и она выпалила, не раздумывая:

– А как ваша мать? Я убеждена, что она в вас верит.

Чарли окаменел, все его тело внезапно превратилось в массу напряженных мускулов. Он рывком опрокинул бутылку и сделал три очень больших глотка, потом вытер рот тыльной стороной руки.

– Моя мать умерла.

Вздрогнув от резкости его слов и от прозвучавшей в них, несмотря на его кажущуюся невозмутимость, боли, Анжелина прикусила губу и произнесла:

– Мне так жаль. Но она, должно быть, верила в вас, когда еще была жива.

Он долго молчал, глядя в огонь.

– Чарли? – окликнула она его.

– Да, она верила в меня. – Он поднял глаза, и их пристальные взгляды встретились над мерцающим светом костра. Увидев в его глазах отчаяние, Анжелина заморгала, пытаясь смахнуть навернувшиеся на глаза слезы.

Он нахмурился и отвернулся, глядя куда-то вдаль.

– Она верила в меня, и единственное, к чему привела ее вера, была смерть. Помните об этом, сестра.

Слеза скользнула по ее щеке, но Анжелина этого не заметила, она изо всех сил старалась сохранить спокойный тон голоса. Теперь, когда ей удалось вызвать Чарли на откровенный разговор, она чувствовала, что должна заставить его говорить.

– Расскажите мне еще, – попросила она.

Он подвигал плечами, как будто хотел избавиться от сковывающей его напряженности. Она продолжала внимательно смотреть на него, но Чарли избегал ее взгляда и вместо этого смотрел в ночное небо. Когда он заговорил снова, голос звучал нежнее, хотя в словах все еще ясно слышался скрытый гнев.

– Да, моя мать любила меня. Вы удовлетворены? Но ее муж, мой отчим, меня ненавидел. Она не чувствовала себя настолько сильной, чтобы противостоять его ненависти. Даже ради нас, своих детей. Он каждый день говорил мне, что я никчемный, никудышный человек, маленький бунтарь... Собственно, я таким и остался. А он, как оказалось в конечном итоге, оказался ближе к истине, чем моя мать.

– Но... – Анжелина замолкла в нерешительности, пытаясь постигнуть то, что Чарли только что сказал ей. – Я не понимаю, как ребенок может быть бунтарем?

– Вы не понимаете этого потому, что не знакомы с политикой проклятого штата Канзас. Вы когда-либо слышали о пограничных войнах штата Миссури, сестра?

От радости Анжелина не могла говорить, ибо в ней с новой силой вспыхнула надежда. По разным причинам, – возможно, из-за того, что выпил, а возможно, из-за событий последних дней, – Чарли решил кое-что рассказать ей о своем прошлом. Не осмеливаясь заговорить и нарушить хрупкую атмосферу доверия, она покачала головой и затянула одеяло плотнее вокруг шеи, чтобы укрыться от усиливающегося холода.

– Я так и думал. Подозреваю, что им не пошел в прок урок в Мексике, – в общем-то не очень красивая история. На границе штатов Канзас и Миссури столкновения продолжались в течение долгого времени. Некоторые и до сих пор крепко дерутся – время от времени, – хотя большая война уже лет десять как закончилась. Мое семейство оказалось как раз в центре всех этих событий. Мы никогда не держали рабов, но семейство моей матери когда-то ими владело. И семейство моего отца тоже родом из Миссисипи. Он бросил маму, когда я и мой брат Билл еще под стол пешком ходили. А наша мать не относилась к женщинам того типа, которые могли вырастить двоих проказников, вроде нас, своими силами, так что она вышла замуж за первого же мужчину, сделавшего ей предложение.

Чарли еще несколько раз глотнул из бутылки и затянулся сигарой, будто хотел подкрепиться перед тем, как перейти к основной части рассказа.

– Ричард Беккер – так звали нашего отчима... Большего мерзавца на этой земле никогда не существовало. – Он посмотрел на Анжелину, чтобы увидеть ее реакцию. Когда она просто подняла брови и кивнула одобрительно, он продолжил: – Так вот, Старый Дик был джейхокером самого высокого полета – родом из штата Канзас, с той стороны «забора», и к тому же фанатик-аболиционист. Я не говорю, что рабство – это справедливое явление. Но проблема рабовладения никогда не обсуждалась в нашем доме. Мы едва могли прокормить себя. Дик вбил себе в голову, что он обязан перевоспитать двоих маленьких мятежников, оказавшихся в его власти.

Он напряжения Анжелина неловко поежилась. Ей не нравилось, как развивался его рассказ.

– Мне перестать рассказывать, Анжелина? Сделав глубокий вдох, она сложила руки и молча прочитала молитву, чтобы Бог придал ей силы.

– Нет, продолжайте.

Чарли кивнул и промочил горло еще раз.

– Билл не переносил побоев. Он стал злобным, как загнанный в угол рэттлер. Я... – Он пожал плечами. – Ну, а я решил поквитаться. Когда я достаточно подрос, то тайком удрал к партизанам, совершавшим рейды на границе штата Канзас. Вы когда-нибудь слышали о Куантрилле?

Глаза Анжелины расширились от ужаса. Рассказы о злодеяниях налетчиков Куантрилла достигали даже Мексики, особенно после их нападения на Лоуренс в штате Канзас.

– Вы тоже совершали...

– Не с ним. Тот человек слыл сумасшедшим. А парни Джеймса были не намного лучше. Нет, я уехал с несколькими друзьями из нашей округи, и с Биллом тоже, конечно. Как только он узнал, чем я собрался заниматься, то тоже решил, что идет с нами. Мы сколотили собственную, хоть и небольшую банду. Вот тогда-то Дик и выяснил, чем мы занимались. И начался ад кромешный.

Чарли погрузился в тягостное молчание. Анжелина немного подождала, ожидая и боясь услышать то, что случилось потом. Когда она уже не в силах была слушать непрерывное бульканье виски в бутылке, поскольку Чарли то и дело прикладывался к ней каждые несколько секунд, то проговорила:

– И что он сделал?

Чарли вдруг пристально взглянул ей в глаза, почти так, как если бы забыл о ее присутствии. Он смотрел на нее еще в течение нескольких минут, потом, перед тем, как продолжить рассказ, зажег новую сигару.

– Он сломал моей маме руку.

– Что? – Это слово буквально вырвалось у нее. – А что сделала она?

– Ничего. Он знал, что мы с Биллом уже слишком большие, чтобы продолжать нас бить и в дальнейшем. Ни к чему хорошему это все равно не привело бы. Так что он сломал руку нашей матери, а нас в это время держал под дулом револьвера, чтобы мы не смогли вмешаться. У нас еще была сводная сестра Энни, так он и с ней угрожал сделать то же самое, если мы тотчас не исчезнем. К тому времени война уже началась. И нам не терпелось записаться в армию любыми путями. Мы с Биллом собрали свои вещи и уехали той же ночью. Вступили в отряд Мосби и провели остальную часть войны, постигая искусство настоящих партизан.

– Вы когда-нибудь возвращались? В Миссури, я имею в виду.

Чарли рассмеялся:

– О, да, сестра. Конечно, мы возвращались. От его смеха Анжелина нахмурилась, так неуместно он звучал в этой трагичной истории.

– Вы приезжали, чтобы навестить свою мать и Энни?

Чарли перестал смеяться и выпил еще.

– Я больше никогда не видел свою мать живой. Энни я видел еще раз, перед тем, как она умерла. Ей исполнилось всего тринадцать лет.

Он ужаса Анжелина задохнулась.

– О, не может быть, Чарли. Мне так жаль. Как же она умерла?

Он не ответил на вопрос, будто она и не задавала его.

– После войны мы с Биллом оставались какое-то время на востоке. Мама умерла, и у нас не было никаких причин возвращаться. А когда мы вернулись... – он задумался, потом вздохнул – долгим, глубоким вздохом.

Анжелине до боли хотелось подойти к нему. Но что-то в том, как он себя держал – напряженно, почти грубо, – подсказывало ей, что подобный шаг может оказаться ошибкой. Вместо этого она сидела спокойно и ждала, когда он закончит свое повествование.

– Мы возвратились, и как раз в центре штата Миссури нашли город, кишевший этими янки. Мы провели там целый год и затерроризировали его обитателей.

– Зачем?

Чарли резко повернулся к ней, и она увидела его сердитые черные глаза.

– А почему бы и нет, сестра? Янки убили всех, кем я дорожил. Разве Библия не говорит: «Око за око?»

– Но она также говорит: «Подставь другую щеку». Я предпочитаю второй вариант.

– Вы, пожалуй, так и поступили бы.

– Но вы сказали, что янки убили всех, кого вы когда-нибудь любили. Значит, вы имеете в виду и свою мать, и сестру?

– Это так. И Билла тоже, хоть и не могу сказать, что я его сильно любил. Он слишком низко пал в своей злобе.

– Как это получилось? Может быть, я смогла бы лучше понять мотивы ваших поступков, если бы вы мне об этом рассказали. – Когда Анжелина увидела, что он продолжает молча смотреть на нее, она попыталась заговорить с ним снова. – Вы почувствуете облегчение, если поделитесь со мной своими невзгодами.

– Я и так поделился с вами слишком многим сегодня вечером. Но не чувствую себя лучше. – Он стал ворочаться, пока не повернулся к ней спиной. Запах сигарного дыма, смешанный с ароматом виски, снова донесся до нее. – Ложитесь спать, сестра. Ложитесь спать и оставьте меня в покое.

Не обращая внимания на его слова, Анжелина встала и подошла к нему. Она протянула руку, чтобы прикоснуться к нему, но замерла всего в нескольких сантиметрах от его плеча, когда хриплый голос нарушил тишину:

– Я не стану отвечать за то, что случится, если вы прикоснетесь ко мне, сестра. В пьяном виде я никогда не бывал подлецом, но многое случается в первый раз. Если вы понимаете, что для вас во благо, то возвратитесь на свою сторону костра и оставьте при себе свое милосердие.

Анжелина убрала руку, но не отодвинулась.

– Почему вы не хотите признаться в том, что страдаете? – прошептала она.

– Я уже давно перестал страдать. Теперь осталась только ненависть. Те, кто думают, что у меня внутри осталось еще что-то, заканчивают тем, что, в конце концов, сожалеют об этом.

– Я не могу в это поверить.

– Поверьте мне, сестра. Спасите себя от большой печали. А теперь уходите. Я в вас не нуждаюсь и видеть не хочу.

Анжелина вздрогнула от жестокости его слов.

Она вернулась в свою постель и задумалась, вслушиваясь в ночные звуки. Беспорядочные мысли роились и заполняли ее сознание. Этим вечером Чарли показал ей часть себя, но лишь малую часть. Теперь она поняла причины его жгучей ненависти по отношению к янки. Но часть гораздо большая, чем только история в Ричардом Беккером, осталась скрытой от нее. Она чувствовала, что если бы могла изучить и остальные его тайны, то нашла бы способ помочь ему заживить свои душевные раны. Она снова поглядела на Чарли. Он все еще сидел, отвернувшись от нее, и смотрел в темноту в компании с сигарой и бутылкой. Она зарылась в постель и закрыла глаза. «Чарли прав, – подумала она, – для одной ночи он рассказал о себе достаточно». Она хорошо знала, в чем состоит достоинство терпения. И хотя это же самое качество характера ее отец называл упрямством, неустанное терпение и убежденная вера в свою правоту помогали ей в большинстве случаев. «Просто мне нужно положиться на эти черты моего характера и ждать более подходящего случая. Тогда я побольше узнаю о прошлом Чарли...»

С этой мыслью она заснула. И хотя в тот день Анжелина устала настолько, что могла бы спать без сновидений, не успела она смежить веки, как начался сон. Вздохнув, девушка отдалась его власти. Этот знакомый сон успокаивал ее. Такие сны посещали ее с той ночи, когда около десяти лет назад она поняла, что посвятит свою жизнь Богу. И с тех пор всякий раз, когда она нуждалась в помощи, ее ангел приходил и говорил с нею – золотой ангел с громким голосом.

Анжелина пошевелилась во сне и простонала. Нет, она ошибалась. Ее ангел только казался золотым, но его голос всегда звучал как музыка – прекрасная неземная музыка.

Ангел стоял перед нею – высокий, с длинными золотыми волосами, одетый в белые одежды, сиявшие настолько ярко, что глазам было больно смотреть. Анжелина взглянула ему в глаза, и льющийся из них священный свет озарил ее душу.

– Я нуждалась в тебе, и ты явился, – сказала она. – Я не знаю, как помочь ему. Он так страдает, что даже мне становится больно. Подскажи, как излечить его.

– Ты сама должна понять, чего ему не хватает в жизни. Только тогда ты станешь достойной.

«Достойной?»

Анжелина в замешательстве наморщила лоб. Этот сон давал ее мыслям новое направление. Раньше ангел всегда говорил ей, что следует делать для того, чтобы всем, о ком она думала, стало хорошо. Прежде он никогда не говорил о том, что нужно стать достойной. Даже в самом первом сне он только сказал, что она должна следовать провидению Божьему. Тогда же указал ей на женский монастырь в Корпус-Кристи.

– Достойной чего?

– Увидишь. Веришь ли ты в то, что Бог ниспослал тебе призвание, Анжелина?

– Да. Ангел кивнул.

– Старайся. Ищи свой путь.

– Мой путь? – В чем весь смысл этого разговора – в том, чтобы она стала достойной и о ее пути? – А как же быть с Чарли? – спросила она.

Ангел только улыбнулся и исчез.

Анжелина проснулась от солнечных лучей, светивших ей прямо в лицо с такой силой, что она вспомнила об ангеле и его священном свете. У нее стучало в висках, и казалось, что рот полон техасской пыли. Если бы она не знала, что произошло накануне, то могла бы поклясться, что это именно она выкурила все сигары и выпила бутылку виски прошлой ночью.

– Спасибо тебе, ангел, – пробормотала она. – Мне так нужна поддержка, чтобы помочь Чарли, и ты показываешь, как можно себя чувствовать, если провести ночь с виски и сигарами. Надо ли мне посочувствовать ему? Если и он чувствует себя так же, я конечно же сделаю это.

Анжелина посмотрела туда, где в последний раз видела Чарли. У нее перехватило дыхание.

Его не было.

Сбросив одеяло, она вскочила. Обе лошади повернули головы и посмотрели на нее. Их спокойные глаза говорили, что им чуждо овладевшее ею беспокойство. Вид животных успокоил Анжелину. «Он не мог далеко уйти, раз оставил Гейба здесь», – подумала она.

И хотя от резких движений стук в висках усилился, Анжелина, пошатываясь, все же подошла к седлу Чарли. Его седельная сумка была настежь открыта, и в ней виднелось штук восемь сигар и почти полная бутылка виски. А та бутылка, с которой Чарли не расставался прошлой ночью, стояла прислоненная к седлу, и только на донышке оставалось несколько капель виски.

Анжелина быстро оглянулась вокруг. Чарли не было видно. Не теряя времени на размышления, она схватила сигары и, переломив каждую пополам, побросала их в костер. И хотя она не чувствовала себя уверенной в том, что на самом деле означало появление ангела в ее сне, она определенно поверила, что должна спасти Чарли от него самого. «Первым делом надо избавить его от вредных привычек – курения и пристрастия к спиртному», – решила она.

Сухая земля впитала остатки виски, и Анжелина, улыбаясь, вытряхнула из бутылок последние капли.

– Так, – сказала она удовлетворенно. – Первый шаг сделан.

Чьи-то руки тисками сжали ее запястья, и она уронила бутылки в пыль, издав испуганный вскрик.

– И каким же будет ваш следующий шаг, сестра, – прошептал ей на ухо скрипучий, будто полный песка, голос. – Собираетесь пристрелить меня во сне?

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Запястья Анжелины, зажатые пальцами Чарли, казались хрупкими, почти детскими. Он понимал это даже после того, как сжал кулаки еще сильнее.

Анжелина слегка вздрогнула и повернула голову, чтобы посмотреть на него через плечо. В ее глазах, находящихся всего лишь в нескольких дюймах от его собственных, он не увидел никакого страха. Его это очень удивило, ведь он привык, что даже многие мужчины при первых же признаках его гнева съеживались от испуга.

– Отпустите меня. – Голос Анжелины прозвучал спокойно и ровно. Она медленно повернулась к нему всем телом, и теперь они стояли очень близко, а его пальцы все еще сжимали ее руки.

У него в голове промелькнула мысль, что, глядя со стороны, кто-нибудь мог подумать, будто они просто мило держатся за руки. Однако между ними была самая настоящая ссора.

– Черт возьми, что за игры вы затеяли, сестра? – прорычал Чарли, все еще крепко держа ее за руки. – Сигары и виски стоят денег. Вы, что, купите мне новые?

– Вряд ли. Вам совсем не нужна эта отрава – ни спиртное, ни табак. От них число ваших пороков только возрастает. Поэтому я решила сделать вам одолжение и избавила вас от искушения.

От удивления Чарли лишился дара речи. И поскольку все его чувства читались на лице, Анжелина, использовав его замешательство, выдернула руки из его на мгновение ослабевших пальцев. Она отступила на несколько шагов и убрала руки за спину. Чарли не стал удерживать ее, хотя и наблюдал за ней настороженно.

– С каких это пор вы стали моим попечителем?

– Я... ну, – она помолчала, а потом посмотрела на лошадей и пожала плечами.

– Можете не говорить. Я и сам кое о чем могу догадаться. После той действительно грустной для меня истории, что я рассказал вам вчера вечером, вы наверное решили, что я нуждаюсь в материнской заботе. – При мысли о ее непрошенной жалости к Чарли снова вернулся гнев, охвативший его в тот момент, когда он увидел, как она расправляется с его собственностью. Он многого хотел от Анжелины Рейес, и большинство его желаний обрекло бы его на вечные муки в аду, им уже давно заслуженные, но он никогда не ждал от нее жалости. – Бедный старый Чарли, – сказал он с отвращением. – Потерял свою мамочку и теперь нуждается в чьей-нибудь заботе... Ну, а мне этого не надо. Я уже давно могу заботиться о себе сам, кстати, как и о многих других тоже. И уж если вам так хочется стать для кого-нибудь мамой, лучше подыщите себе хорошего молодого человека и заботьтесь о нем на здоровье. А на меня не обращайте внимания, потому что вы мне не нужны, сестра. Мне вообще никто не нужен. Анжелина ласково посмотрела на него.

– Вы ошибаетесь. Все мы чувствуем потребность в ком-то. Мне вас послал Бог. Послал, чтобы я вам помогла. Вы только должны позволить мне это сделать.

На этот раз у него рот открылся от изумления.

– Что? Вы же сами говорили мне о желании Бога, чтобы вы поехали домой, к своему семейству. И когда же Он изменил Свое решение?

Она сделала шаг к нему навстречу и протянула руки, просительно сложив их перед собой. Ее лицо выражало такую решимость и надежду, что Чарли захотелось тут же вскочить на коня и мчаться без остановки до самой границы. Одному...

– Жаль, что я не рассказала вам всю правду раньше. Я боялась, что вы меня неправильно поймете. Но я должна помочь вам. Сначала я чувствовала себя не совсем уверенной, правильно ли поняла свою задачу. Раньше мне никогда не приходилось толковать Божью волю. Обычно мой... – она остановилась, прикусив губу, словно обдумывая, как точнее выразить свою мысль. – Ну, хорошо. Вы должны понять, что у некоторых людей бывают видения. Тем, кто не относится к числу служителей церкви, бывает трудно поверить в такое.

– Так испытайте меня, – сказал он, вопреки настойчивым призывам своего внутреннего голоса, звавшего его совсем к противоположному.

Анжелина прикусила губу чуть сильнее и заколебалась. Наконец, она решительно вздохнула и начала говорить:

– Вчера во сне я видела своего ангела. И хотя я не могу с абсолютной уверенностью сказать, что поняла все им сказанное, но теперь точно знаю, что должна вам помогать.

– Ваш ангел?

– Да. – Она на мгновение замолчала и с трудом сглотнула, очевидно потому, что из-за своей откровенности почувствовала себя неловко. Но когда Чарли кивнул в знак поддержки, она продолжила с неуверенной улыбкой, от которой уголки ее губ робко поднялись. – Я... я никогда не говорила о своем ангеле кому-нибудь, кроме служителей церкви. И я не знаю, почему говорю об этом вам. Он... э-э... он приходит ко мне во сне всякий раз, когда я нуждаюсь в руководстве.

Чарли поднял руку, и Анжелина замолчала. Улыбка медленно сползла с ее лица, когда она увидела выражение его глаз.

– Позвольте уточнить. Вы говорите, что иногда видите ангела?

Она кивнула.

– В ваших снах? Она снова кивнула.

– И он говорит вам, что надо делать? – Да-»Отлично, – подумал Чарли, – эта женщина заставляет меня не только везти ее в Мексику, но еще и выслушивать ее монашеские бредни про ангелов, которых она видит во сне».

– И этот ангел сказал вам, что вы призваны помочь мне?

– Правильно. Вы и есть моя миссия.

– Я – ваша миссия... – пробормотал Чарли, и боль, возникшая было у задней стенки горла, переместилась вниз, и его голос вдруг стал утробным. Ему самому никогда не нравился этот звук.

– Да. Я очень рада. Прежде я никогда не думала о миссии. Хотя призвание у меня, конечно, было. Но сестры в своем большинстве имеют видения и таким путем узнают о своем призвании... Если только их не принудили идти служить церкви.

Чарли наконец взорвался. Ему надоело слушать эту ерунду. Он обрушил на нее самый длинный поток слов, который произносил когда-либо за последние годы.

– Послушайте, сестра. Никакая я для вас не миссия. У меня есть все, чтобы мы оба оставались живыми и на один шаг опережали и блюстителей закона, и «охотников за головами». Я собираюсь доставить вас к вашему семейству, и когда сделаю это, я исчезну. Не Бог послал меня вам. Это моя, все моя собственная глупость, которая не позволила мне оставить женщину в трудных для нее обстоятельствах. Если вы перестанете смотреть на меня так, будто я проявил потрясающее геройство, то увидите перед собой никчемного, не достойного никаких оправданий человека, каким я в общем-то и являюсь. И ни одна приличная женщина не потратила бы и пяти минут на разговоры со мной, если б только ей подвернулся выбор...

Лицо Анжелины бледнело по мере того, как удлинялась его тирада. Когда Чарли остановился, чтобы перевести дыхание, она прошептала:

– Это неправда.

– Но вы же знаете, что это так. Я низкий, совершенно не достойный этого приятного, безмятежного «я-люблю-всех» отношения к себе. Вы знаете, что я никчемный. И моя мать знала это, и моя сестра тоже. Проклятие! Да будь я проклят, если сам Господь Бог не знает об этом. Вы – единственная, кто до сих пор не получила Его послания на мой счет, сестра. Так вот, слушайте, потому что я могу сказать об этом только один раз. – Он подошел к ней вплотную, а она стояла неподвижно и смотрела на него широко раскрытыми глазами. – Меня не только невозможно спасти, я даже не заслуживаю, чтобы меня спасали.

Чарли круто развернулся и зашагал прочь, от Анжелины, от ее удивленного лица и мягкого страдальческого вздоха, от маленькой искры надежды, которой она стала для него в этом темном и мрачном мире.

Дни тянулись бесконечным кошмаром жары, пыли и однообразия пейзажа Западного Техаса, открывавшегося перед ними. Ночи казались слишком короткими и заполненными калейдоскопическими картинами воспоминаний тяжелых дней и слишком путаных образов, которые никак нельзя было разобрать.

Со времени их последнего спора Чарли в разговорах с Анжелиной не выходил за пределы тем, связанных с их путешествием. Она могла бы подумать, что он считал ее наполовину сумасшедшей. И это глубоко ранило ее. Она доверила ему одну из самых важных своих тайн, поскольку и он доверил ей некоторые свои тайны. Но в тех случаях, когда она пробовала понять его и поддержать, он общался с нею как со сбежавшей из сумасшедшего дома психопаткой. Она отчаянно нуждалась в Божественном руководстве.

Анжелина ждала. Но ангел не возвращался. Она надеялась, она просила и, наконец, отчаялась. Впервые в жизни она лишилась Божественной опеки.

Они пересекли Рио-Гранде и ступили на земли Мексики. Анжелина немного успокоилась, думая, что они спаслись, покинув сферу юрисдикции американских законов и полиции, их повсюду преследовавшей. Если им повезло, то рана Дрю Уинстона заставит его потерять их след и он, в конце концов, откажется от своих поисков. Но Анжелина помнила, сколько ненависти слышалось в голосе рейнджера, и знала, что эта ненависть не даст ему легко отказаться от мести.

На ночь они разбили лагерь в долине, с трех сторон окаймленной скалистыми холмами. Поблизости бежал маленький ручей, который мог обеспечить их пресной водой – и для того, чтобы напоить лошадей, и для долгожданного пополнения истощившихся запасов.

Обед опять прошел в молчании. Как и прежде, они пообедали высушенной бараниной, которую Чарли позаимствовал из запасов рейнджера. Всякий раз, когда это только удавалось, Чарли старался подстрелить кролика и зажарить его на костре. И все же, после долгих дней однообразного путешествия, Анжелина ловила себя на том, что постоянно думает, какими вкусными вещами ее угостят дома – свежеиспеченным хлебом, свежими фруктами, охлажденным лимонадом и мясом всех видов, если только оно не сушеное, не вареное и не убитого перед самой едой животного.

Чарли встал, нарушив мечты Анжелины, и привычно направился проведать лошадей. Вернувшись, он присел на свою походную постель и снова стал смотреть на огонь, совершенно не обращая на Анжелину никакого внимания так же, как он делал каждый вечер.

Анжелина думала о том, как бы ей начать разговор, но в предыдущие вечера все ее попытки наталкивались на угрюмые, если не открыто грубые ответы. Близость, когда-то существовавшая между ними, ушла в прошлое, и поэтому Анжелина пребывала в недоумении, как это исправить. Ее откровение по поводу своей миссии вывело его из себя и сделало холодным и безразличным к ней. А поскольку взять свои слова обратно она не могла, то что ей оставалось делать? Как же теперь помочь ему, если он не позволяет ей этого?

Эти мучительные вопросы вертелись у Анжелины в голове, когда она лежала в своей походной постели, неотрывно глядя на точеный профиль Чарли. Наконец веки сомкнулись, и сон одолел ее.

Когда Анжелина снова открыла глаза, на горизонте уже забрезжил рассвет. Чарли не было. Путешествуя с ним, она уже знала о его привычке обходить лагерь в разное время в течение ночи, и поэтому особенно не взволновалась. Она встала и потянулась, чтобы размять затекшие мышцы. Из сумки со скудным выбором туалетных принадлежностей она вынула маленький обмылок и расческу, которую дала ей Луанна, и направилась к ручью, скрытому со стороны их лагеря несколькими камнями высотой по плечо.

Проходя мимо одного из этих камней, Анжелина остановилась как вкопанная при виде, открывшемся перед нею. Сама того не сознавая, она отступила на несколько шагов, пока не скрылась за камнями. Понимая, что должна вернуться на их стоянку и забыть о том, что увидела, Анжелина, тем не менее, не удержалась, чтобы не выглянуть из-за камня еще разок.

Чарли лежал в мелком ручье; его длинные золотые волосы свободно струились по воде. Он плавал, лежа на спине, повернув лицо навстречу восходящему солнцу. Розоватый свет нарождающегося дня косыми лучами падал на его грудь, отбрасывая на бронзовую кожу тени оттенка зрелого персика.

Анжелина затаила дыхание, словно прикованная на месте. Очарование запретного притягивало ее. И она вдруг обнаружила, что не может перестать глядеть на него, хотя ее рассудок взывал прислушаться к здравому смыслу. Она выдохнула, не в силах больше сдерживать дыхание. «Отчего мне вдруг стало так жарко, ведь солнце пока не встало, и ночная прохлада все еще охватывает землю?»– подумала она. Ей часто доводилось наблюдать за плавающими братьями. Но она видела в братьях только мальчиков, да они и до сих пор оставались мальчишками, – теперь она это поняла. «А Чарли – мужчина. Мужчина во всем своем великолепии – сильный, мужественный». И она слишком хорошо понимала, что он – мужчина.

Внезапно Чарли встал и, убрав с лица и пригладив влажные волосы ладонями, направился к берегу. Широко раскрытые глаза Анжелины округлялись по мере того, как Чарли Колтрейн выходил из воды. Если она не ошибалась, он был совершенно раздет. Она могла часами наблюдать, как плавали ее братья, но они никогда не купались без какой-либо прикрывавшей бедра одежды. Ее любопытство боролось с рассудком, пока не победило смущение. Анжелина отвела глаза в тот момент, когда Чарли достиг мелководья.

«Теперь, искупавшись, он скоро вернется в лагерь...»Анжелина собиралась уйти из своего укрытия так же тихонько, как и пряталась. Тогда бы Чарли так и не узнал, что она за ним подсматривала. Он и без того сердит на нее. И хотя ей действительно хотелось знать, рассердился бы он еще больше, если б узнал об этом, она все же в нем сомневалась. Когда дело касалось мирских вещей, она не понимала ничего вообще.

Перед тем как уйти, Анжелина не удержалась от того, чтобы не взглянуть на него в последний раз. Чарли стоял к ней спиной и застегивал джинсы. У Анжелины не оставалось времени, чтобы возблагодарить Господа за то, что Чарли почти оделся. Ее взгляд был прикован к его спине. Если грудь Чарли была гладкой и загорелой, то спину покрывало множество шрамов, морщинистых, белых, исчезавших под поясом джинсов.

Анжелина повернулась и побежала назад, к лагерю. Она упала на постель, заткнув кулаком рот, чтобы подавить рыдания. Ей приходилось одинаково ухаживать за мужчинами и женщинами, за молодыми и старыми, и на ранчо отца, и во время пребывания в женском монастыре. Она видела бесчисленные увечья и лечила их все. Но вид шрамов на спине Чарли вызвал внутри нее острую вспышку боли. Ей хотелось побежать к нему и пальцами дотронуться до каждого шрама; ей хотелось успокоить давнюю боль и прошептать, что она сделает так, чтобы ему стало лучше. Но такие слова были бы обманом. Что бы ни случилось с Чарли, этого уже не исправить – ни теперь, ни когда-либо в будущем. Он кое-что рассказал ей о своем прошлом, но, очевидно, не все. Анжелина не имела ни малейшего представления о том, как велики были его страдания, да и не смогла бы устранить их последствия. А она еще совсем недавно вела себя так самодовольно и так гордилась миссией, данной ей Богом. Но до этого момента даже не пыталась осознать, чем может обернуться ее неудача. В эти дни жизнь Чарли и его душа лежали на разных чашах весов.

Бремя ответственности, вдруг обрушившееся на нее, всколыхнуло в ее душе волну ужаса, сравнимую разве что с мукой, преследовавшей ее при воспоминании о рубцах на его спине. Анжелина выдернула из кармана платья четки, упала на колени и начала молиться, отчаянно взывая к Богу.

– Святой Боже, ниспошли мне сил и укрепи меня. Просвети меня. Покажи мне, как помочь ему. Я не достойна той миссии, которую Ты возложил на меня, Господи. Я ничего не знаю о мужчинах, о таких, как он, о таких личных тайнах, как у него, о таких ужасах, которые его мучают. Как же смогу я спасти его? Что станется с ним, если я потерплю неудачу? Помоги мне. Пожалуйста, я должна получить Твою помощь и поддержку...

Слабый звук шаркающих шагов заставил Анжелину поспешно перекреститься и сунуть четки обратно в карман. Ей хотелось начать этот день таким образом, чтобы положить конец молчанию между ними. Независимо от того, что для этого потребуется, она заставит Чарли снять маску отчуждения и заговорить с нею снова. Заставив себя улыбнуться, она встала и повернулась ему навстречу.

От неожиданности ее лицо стало бесцветным и она, зашатавшись, отступила в сторону.

Двое мужчин вели лошадей под уздцы к их лагерю. Пыль проселочных дорог покрывала их с головы до пят. По всей вероятности, они скакали всю ночь. Об этом же говорила и усталость на их лицах. Но глаза смотрели беспокойно и выжидательно. Первый был высок и тонок, но жилист. Он смотрел на нее с такой злостью, что Анжелина от страха судорожно сглотнула. Второй – пониже ростом и поплотнее – держал себя так, будто был готов к любой неожиданности. Анжелине оба не понравились с первого же взгляд.

– Мэм, – поздоровался с ней тот, что повыше. – Не могли бы мы попросить у вас немного кофе?

«Акцент американский, – подумала Анжелина. – Неужели они уже знают, что Чарли здесь? Или просто хотят кофе, как говорят? «

– Пожалуйста, присаживайтесь, – предложила она, напряженно улыбаясь дрожащими губами. – Я налью вам по чашечке.

«Пожалуйста, Боже, не допусти, чтобы Чарли сейчас вернулся...»– молча молилась она.

Наливая кофе, Анжелина рискнула быстро оглядеться вокруг и не заметила никаких признаков его присутствия. Ей оставалось только надеяться, что Чарли услышал, как к ним пожаловали незваные гости, и решил не показываться, пока она от них не избавится.

Подав мужчинам кофе, Анжелина отошла подальше от них, на противоположную сторону костра.

– Что привело вас, господа, на эту сторону границы?

Мужчины быстро переглянулись, а затем тот, что повыше ростом, пожал плечами и со свистом отпил кофе.

– Мы ищем одного человека. Он разыскивается в Штатах за убийство.

– В самом деле? Как ужасно. И вы думаете, что он едет по этой дороге?

– Да, мэм. Мы преследуем его уже несколько недель. Вам не встречался высокий желтоволосый парень на белой лошади?

Анжелине пришлось стиснуть зубы, чтобы удержаться и тут же не посмотреть поверх их голов туда, где пасся Гейб, частично скрытый ее лошадью. Как ей теперь говорить с ними и не солгать при этом?

– Нет, я не видела никого похожего. Право же, не могу ничем помочь. Мне очень жаль, ведь вы говорите, что его разыскивают за убийство.

– Это среди прочего. За его голову назначена большая награда и доставить парня надо живым или мертвым.

Высокий вел разговор, а короткий то и дело кивал в знак согласия. Болтливый парень отвел взгляд от Анжелины, чтобы осмотреться. Он приметил две походные постели и два седла и долго смотрел на двух лошадей, пока его компаньон пил кофе. Анжелина почувствовала, как от страха обливается потом. Мужчина снова повернулся к ней и пристально посмотрел в глаза, сделав неторопливый глоток кофе. Ей захотелось закричать, предупредить Чарли, чтобы он бежал, скрылся ко всем чертям и больше не возвращался. Она чувствовала, что эти люди опасны. Они намеревались увезти Чарли назад, в Штаты. И предпочли бы увезти его мертвым.

– Где ваш мужчина? – Высокий продолжал подозрительно смотреть на нее.

– М-мой мужчина?

– Угу.

– Как-кой мужчина?

– Тот, что спит на этой постели и ездит в этом седле. Тот, кто, если только меня не подводит моя догадливость, ездит на той большой белой лошади, что пасется вон там.

– Нет-нет. Никакого мужчины здесь не было. Только мать-настоятельница. Она о-чень крупная женщина. И поэтому ей нужна большая лошадь.

Мужчина поперхнулся кофе.

– Мать-настоятельница? Так вы – монахини? И ходите в таком платье? – Он указал на ее коричневое платье с недоверчивой и презрительной гримасой.

– Я всего лишь постуланка. Мое платье порвалось.

– И вы хотите, чтобы я поверил, что вы путешествуете с другой женщиной?

– Это правда. – Анжелина прикусила язык от того, что ей пришлось соврать. Чарли не подавал никаких признаков присутствия. Если б ей только удалось заставить их поверить ее словам.

– Хорошо, так где же тогда эта другая женщина?

– Она... она, – Анжелина поглядела на ручей, – она купается. Да, правда, она пошла искупаться... а потом мы продолжим свой путь в монастырь. – Она взглянула на «охотника за головами» и поняла, что он ей так и не поверил.

– Ну, что ж, я уверен, что мать-настоятельница не станет возражать, если мы поздороваемся с ней. – Он поднялся. Его компаньон последовал за ним.

– Нет! – Анжелина бросилась вперед. – Она может быть еще не одета. Я... Я схожу, позову ее.

Мужчина заколебался и кивнул.

– Хорошо. Но поторопитесь. – И он вынул револьвер из кобуры. – И не пытайтесь над нами шутить. Вы не уйдете далеко без своих лошадей, а мы подождем вас обеих здесь.

Анжелина не стала ждать, пока они передумают, и побежала к ручью, продираясь сквозь щетину кустов и чуть не падая в воду. Она отчаянно искала малейшие признаки пребывания Чарли.

У ручья его не было.

Она не могла этому поверить. И хотя она молилась, чтобы Чарли уехал, все же не могла поверить, что он мог просто бросить ее одну с теми двумя мужчинами.

Но выходило именно так.

«И что теперь? Как я объясню исчезновение мифической матери-настоятельницы?»– подумала она. – Может быть, мне спрятаться где-нибудь, пока эти «охотники за головами» не уедут? «

Анжелина снова огляделась вокруг, прищурив глаза. Она поискала удобное место. Ничего подходящего.

Вокруг лежала такая же бесплодная местность, как и в большинстве районов Техаса.

– Эй, леди? – Крик заставил Анжелину вскочить и закружиться на месте. – Мы не можем сидеть здесь целый день. Приведете ее или мы сами придем, чтобы привести ее сюда.

– Она одевается, – отозвалась Анжелина, чтобы протянуть время. Но прежде, чем слова вылетели из ее рта, она услышала, что оба уже направляются к ней. Страх сдавил грудь. Скрыться некуда. И ее золотого спасителя нигде не видно. Коротышка бросился сквозь кусты, больно схватил ее за руки и дернул к себе. Заговорив в первый раз, он приблизил к ней свое лицо и грубо спросил:

– Где он?

– Кто? Я не знаю, о ком вы говорите.

Тогда он тряхнул ее так сильно, что лязгнули зубы, и ей показалось, что глаза вот-вот выскочат из орбит.

– Колтрейн. Мы знаем, что вы с ним. Где он? Высокий человек подошел, чтобы Анжелина увидела его. Он грустно покачал головой.

– Боюсь, если мой друг по-настоящему рассердится, я не смогу его успокоить. Только скажите ему то, о чем он просит, и мы вас отпустим. Мы не хотим сделать вам больно, леди. Но придется, хотя мы этого и не хотим.

– Говори за себя, – прорычал человек, державший Анжелину. – Она – женщина Колтрейна. Мне кажется, мы должны попробовать то, чем он лакомился перед тем, как мы приехали.

– Я не знаю, о ком вы говорите. – В своем голосе Анжелина услышала нотки отчаяния и, чтобы побороть ужас, судорожно сглотнула. Она уже играла эту сцену раньше. Но на этот раз не оставалось сомнений, что она окажется в проигрыше.

– Правда, не знаю. Я солгала, так как не хотела говорить, что путешествую одна. Мой отец умер на прошлой неделе, и я похоронила его по дороге. Я еду домой.

Человек тряхнул ее снова, – только один раз – но от этого ее шея дернулась назад и перед глазами замелькали разноцветные пятна.

– Мы не верим вам, леди. Говорите правду, или...

За глухим звуком удара последовал стон, достигший ушей ошеломленной Анжелины. Затем послышался щелчок взводимого курка. Она заморгала, чтоб прийти в себя, и с трудом сосредоточила взгляд на человеке, стоявшем перед нею.

К его виску был прижат револьвер. Изумление на лице «охотника за головами» вызвало у Анжелины приступ истеричного смеха, заклокотавшего в горле, но звуки, вырвавшиеся из ее рта, больше походили на рыдание.

– Отпусти девушку, – прохрипел Чарли. – Отпусти поздорову, или я выбью тебе мозги.

Анжелина тут же почувствовала, что свободна, и, спотыкаясь, отошла подальше от «охотника за головами». Высокий лежал без сознания на земле, у ног Чарли.

– Черт возьми, Анжелина, вы же совсем не умеете лгать.

– А раз-ве это п-лохо? – спросила она, заикаясь и все еще стуча зубами от страха.

– Плохо, когда у тебя нет выбора. Напомните мне, чтобы я как-нибудь научил вас и этому.

– Нет уж, спа-сибо. А где же вы б-были? Чарли нахмурился, продолжая пристально смотреть на стоявшего перед ним мужчину.

– Ну где, как вы думаете, я мог быть? Почти все это время пытался выбрать точку для стрельбы, безопасную для вас. Но вы постоянно мне мешали.

Анжелина чуть не задохнулась.

– Вы хотите сказать, что собирались стрелять в этих людей?

– Сестра, да они бы застрелили меня и сделали то же самое или что-нибудь похуже с вами, если бы мы только дали им хоть полшанса. Когда же вы, наконец, поумнеете?

Изумленная, Анжелина могла только ошеломленно смотреть на Чарли. Но он оставался вполне серьезным. Он бросил взгляд в ее сторону и так же быстро перевел взгляд на человека, которого держал под прицелом.

– Закройте рот, сестра, а не то мухи налетят. – Она так поспешно захлопнула действительно открытый рот, что зубы лязгнули, а Чарли при этом снова причудливо скривил губы, довольный ее уступчивостью. – А теперь принесите-ка мне веревку, чтобы мы смогли связать этих двоих и смотаться отсюда.

– Далеко не уйдешь, Колтрейн, – «охотник» явно глумился над ним. – Наши парни ищут тебя от Техаса до Калифорнии.

– Я и сам так думал. Только вот сейчас волнуюсь за вас. Подержи-ка ручонки так, чтобы я мог их видеть. После того, что вы тут наговорили сестре, мне сейчас больше всего хотелось бы всадить по пуле в каждого из вас. Может, я так и сделаю, шутки ради.

«Охотник» побледнел. Капли пота покатились по его пухлым щекам.

– Да оставите вы когда-нибудь свои разговоры про убийства и стрельбу? – закричала Анжелина, ошеломив себя и остальных своей страстностью.

Чарли нахмурился:

– Что с вами?

Анжелина круто повернулась и ушла, не удостоив Чарли ответом. Спорить с Чарли Колтрейном не имело никакого смысла. Упрямые люди всегда правы.

Если бы довелось, то она вполне согласилась бы признать, что в опасных ситуациях он оказывался опытным человеком. Она же только вносила путаницу. И все же, он ее напугал, когда стал обсуждать возможность убийства так же спокойно, как если бы речь шла о погоде. Все больше и больше она убеждалась в том, что Чарли Колтрейн – не тот мужчина, каким ей хотелось бы управлять.

Через несколько минут Анжелина вернулась к Чарли с веревкой, не обращая внимания на его вопросительный взгляд. Вскоре после этого оба «охотника» лежали надежно связанными, – один еще так и не пришел в сознание, хотя Анжелина осмотрела его голову и, не найдя серьезных повреждений, решила, что с ним все будет в порядке. Они с Чарли возвратились в лагерь.

Анжелина загасила костер и начала скатывать свою походную постель. Когда она повернулась, чтобы идти к лошадям, Чарли загородил ей дорогу. Она вызывающе откинула голову и посмотрела ему в лицо. Тень от шляпы скрывала его глаза, но по тому, как он смотрел на нее, она все равно заметила в них переполнявшее его замешательство.

– Вы не хотите рассказать мне, что там произошло у ручья?

– Нет. – Она попробовала пройти мимо него. Он остановил ее, взяв за руку.

– Да, и еще я хочу знать, почему вы так сердиты. Вы думаете, что я уехал бы и оставил вас одну?

– Я не знала, что и думать. Я очень испугалась.

– Вам давно пора понять, что я никогда не оставил бы вас с ними, Анжелина.

Чарли перестал сжимать руку девушки и теперь держал ее скорее нежно. Анжелина снова посмотрела на него.

– Почему? – спросила она. – Как я могла бы об этом догадаться?

– Вы можете считать меня кем угодно, но только не трусом. Я бы не ушел, оставив женщину наедине с двумя такими людьми, особенно когда она идет на все, лишь бы только защитить меня.

Чарли подошел к ней вплотную. Его тело касалось ее, и Анжелина затаила дыхание от этого восхитительного ощущения. Ей казалось, что у нее нет сил отвести взгляд от его глаз, удерживавших ее, хотя она знала, что должна бы поскорее отпрянуть и от него, и от искушения, которое он в себе таил.

– Зачем вы это сделали, Анжелина? – Его голос прозвучал и как шепот, и как рычание одновременно. – Вы же солгали ради меня. Разве это не грех?

«Грех, конечно», – ответил ее разум, когда тело отвечало совсем на иной призыв. Чарли нагнул голову и коснулся губами ее губ нежным поцелуем, она прижалась к нему, подняв руки, чтобы взять его лицо в ладони и притянуть еще ближе к себе.

Внезапно все страхи, охватившие ее с тех пор, как она впервые увидела «охотников за головами», превратились в совсем иные ощущения. Если бы все шло по-другому, если бы Чарли не оставался тем, кем он слыл, – опытным и опасным преступником, объявленным вне закона, – они уже лежали бы мертвыми. Но они были живы. И она припала к нему, к его жару, к его страсти, к его жизни, как ее губы припали к его губам.

Когда прошло первое удивление от ее неожиданной страсти, Чарли ответил на ее поцелуй. То, что началось как нежное касание губ, стало гораздо большим, поскольку он сумел убедить ее открыть свой ротик. Когда его язык вошел в ее рот, Анжелина встретила его нежным касанием своего язычка, дрожа от огня, охватившего ее тело. Она ерошила пальцами его волосы, склонив голову так, чтобы полнее испытать весь жар его страсти.

Чарли с трудом оторвался от ее губ и со смущением, читавшемся в его глазах, посмотрел на нее. Она снова прижалась к нему, подставляя губы для поцелуев, но он резко потряс головой и отстранил ее от себя. Они оба часто дышали, и резкий звук их дыхания нарушал покой раннего утра.

– Черт возьми, что вы делаете, Анжелина?

– Целую вас. Я подумала, что это как раз то, чего вы хотели.

– Хотел. И сейчас хочу. – Он выпустил ее из своих объятий и провел рукой по волосам, которые она так недавно гладила. – Но вы же не хотите. Или хотите, но не по-настоящему. Я знаю, что вы чувствуете теперь. Иногда кажется, что ты вот-вот умрешь, и потом, когда выясняется, что ты не умер, тебе вдруг хочется доказать, что ты все еще жив. – Он резко рассмеялся. – Я и сам бывал в таком состоянии. Но вы не должны целовать меня только поэтому. Вы сейчас не понимаете, что делаете.

Гнев и смущение вспыхнули в Анжелине почти одновременно.

– Я очень хорошо понимаю, что делаю. Я – уже не ребенок, Чарли Колтрейн.

– Проклятая близость. – Он вытянул руку, чтобы остановить ее. – Вы молоды, неискушенны и вы собираетесь стать монахиней.

– Вы сказали однажды, что не поцелуете меня снова, пока я не попрошу об этом. Что ж, я попросила...

– Насколько я помню, я сказал, что вы будете меня умолять. – Долгий вздох вырвался откуда-то из глубины его груди. – Черт, я сказал это только для того, чтобы вывести вас из себя. Я ведь только человек, сестра, и притом не очень хороший. Я совершил несколько ужасных вещей, но в большинстве случаев у меня были на то основания. И только поэтому я до сих пор могу жить в согласии со своей совестью. Хотя едва ли. Если я погублю вас, если разрушу вашу мечту, то сделаю это только ради своей эгоистичной потребности. С этим я уже не смогу жить. – Он глядел ей прямо в глаза, и от искренности его слов у Анжелины перехватило дыхание. – Теперь моя очередь умолять вас, сестра. Не целуйте меня снова. Не прикасайтесь ко мне. Я не смогу каждый раз отворачиваться от вас. Черт возьми, я хочу вас слишком сильно.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Атмосфера напряженного молчания, существовавшая между Анжелиной и Чарли в течение предыдущей недели, продолжала сохраняться и в последующие несколько дней. Анжелина раскаивалась в том, что позволила чувствам возобладать над привычным для нее здравым смыслом. Что с нею такое случилось?

Чарли просто объяснил ей, что таким образом она отреагировала на испуг, а уж он-то должен знать эти вещи. Но, если бы Анжелина оставалась честной перед собой, ей пришлось бы признать, что виной всему были чувства, овладевшие ею, когда она целовалась с Чарли. Хотя она и не решилась бы назвать эти чувства чем-то для нее новым: она находилась в их власти постоянно с тех пор, как впервые увидела его, подсознательно она старалась убедить себя в том, что тлевшая в ней страсть, разгоравшаяся всякий раз, когда она смотрела на него, являлась всего лишь реакцией на опасность, якобы таившуюся в нем, либо реакцией на опасность, их окружавшую, либо, – что тоже вполне возможно, – проявлением прежнего волнения, испытанного ею в тот момент, когда она осознала ниспосланную ей Богом миссию. Причиной могли бы стать все эти вещи, вместе взятые, но в ее чувствах было что-то еще – пугающее, странное и новое, нечто такое, что угрожало всему, во что она верила, всему, чего она желала и что ей было дорого.

Анжелина покачала головой и выпрямилась в седле, желая отделаться от смущающих покой мыслей. Она не стала бы как-то по-особенному называть свои чувства. Нет, не стала бы. Для этого не было никаких причин. За пару дней они добрались бы до отцовской гасиенды у Чихуахуа, и тогда Чарли Колтрейн остался бы всего лишь приятным воспоминанием. К тому же он и сам говорил – нет, умолял ее – оставить его в покое. Но стоило ей только вспомнить о его словах, как она внутренне сжималась от смущения, хотя и испытывала благодарность к нему за то, что он их произнес. Ей следовало бы сконцентрировать всю свою энергию на выполнении порученной ей миссии, если только она хотела преуспеть в этом, пока не истекло отпущенное время.

Чарли, натянув поводья, остановил коня на гребне холма. Он прикрыл глаза от солнца ладонью и поглядел вниз.

– Что случилось? – спросила Анжелина, останавливаясь рядом с ним.

– Впереди ранчо. – Она тоже посмотрела на строения внизу, на которые указывал Чарли, и кивнула. – Если хотите, мы сделаем остановку.

– О, да, пожалуйста. – Оказывается Анжелина до конца и не понимала, насколько утомленной и грязной после дальней дороги она была и насколько ей было жарко. Предоставлявшийся им шанс немного отдохнуть и, возможно, смыть с себя хотя бы верхний слой дорожной пыли казался слишком соблазнительным, чтобы от него можно было так просто отмахнуться.

Чарли одарил ее такой редкой полуулыбкой и, слегка подтолкнув пятками своего коня, пустил его вниз по склону.

Они въехали на передний двор гасиенды и остановили лошадей. Гасиенда очень походила на отцовскую, хотя и казалась поменьше. Ее отец всегда, стремился к тому, чтобы все постройки на его ранчо впечатляли. По периметру двора стояли сараи, конюшня и загон для лошадей и, наконец, – двухэтажный дом. Несколько лошадей, которые неторопливо прогуливались по загону, легким ржанием приветствовали Гейба и лошадь Анжелины.

Чарли соскочил на землю и помог спрыгнуть Анжелине. Пробыв в седле с раннего утра, она слегка покачнулась, и Чарли поддержал ее под локоть. Жар, охватывавший ее каждый раз от его прикосновений, вспыхнул в ней снова, и она стиснула зубы, чтобы не показать ему, как ей это приятно.

Не заметив никакой опасности, Чарли отпустил ее руку и еще раз огляделся.

– Похоже, что все уехали.

Но не успел он закончить фразу, как дверь дома отворилась, и из нее вышла женщина. Маленькая, не выше полутора метров, и, судя по всему, беременная. Она сделала несколько медленных и неуверенных шагов. В тени веранды ее лицо выглядело неясным пятном. Она прислонилась к косяку двери и вялым жестом провела по волосам. От этого движения ее длинная черная коса скользнула по плечу и упала прямо на торчащий живот. Нетерпеливым жестом она отбросила косу назад.

– Могу я вам чем-нибудь помочь? – спросила женщина, прикрывая глаза ладонью и щурясь от солнца. Она внимательно присмотрелась к Анжелине и вдруг, задохнувшись от радости, неуклюже двинулась вперед. – Анжелина! – вскрикнула она и, с трудом сделав несколько шагов по ступенькам, бросилась Анжелине на шею, крепко ее обнимая.

– Мария? – удивленно сказала Анжелина, тоже обнимая женщину. Не выпуская ее рук, она слегка отодвинулась назад, чтобы получше разглядеть Марию. – А ты что здесь делаешь?

– Это мой дом. Я вышла замуж. – Мария застенчиво улыбнулась и провела рукой по выступающему животу. – Это так очевидно. Свекр выделил нам землю и немного скота, так что мы завели собственное ранчо.

– Я так рада за тебя. Ты всегда хотела иметь много детей.

– Как и ты... – Будто извиняясь за свою бестактность, Мария отпрянула от нее с быстрым вздохом. – ...Я хотела сказать, что ты хотела... когда мы были маленькими. Я знаю, что теперь ты... Я имею в виду... – и она, смутившись, замолчала.

Анжелина дотронулась до руки подруги, чтобы ее успокоить.

– Я понимаю, что ты хотела сказать. Преимущество женского монастыря как раз и состоит в том, что мы можем учить детей.

Мария кивнула, очевидно успокоившись, что своими словами не задела Анжелину.

– А как ты попала в наши края? Ведь твои родители говорят всем, что ты приедешь домой очень не скоро, может даже через несколько лет. – Она перевела взгляд на Чарли и нахмурилась. – А это кто?

Анжелина повернулась к Чарли, который терпеливо стоял у своего коня и наблюдал трогательную встречу подруг, и жестом пригласила его подойти поближе. Он подошел, снимая шляпу. От вида его золотых волос и красивого лица у Марии перехватило дыхание. Ее взгляд скользнул по лицу Анжелины, потом она быстро посмотрела на Чарли и хитро улыбнулась.

– А где же твоя монашеская одежда и покрывало, Анжелина? Уж не потому ли ты возвращаешься домой, что хочешь сообщить своим родителям, что оставила церковь? – Она кивнула на Чарли. – Ради него?

– Нет! – В этом слове, невольно вырвавшемся у Анжелины, так сильно прозвучало признание вины, что это почувствовала даже она сама. Она глубоко вздохнула и подняла глаза на Чарли. А он насмешливо приподнял брови и пожал плечами. Тогда она прикусила губу, стараясь не показывать ему своего неудовольствия из-за того, что он явно над ней потешался. Это она прочитала у него в глазах.

– Познакомься, это – Чарли Колтрейн. Я ездила с другими сестрами ухаживать за больными. Когда возвращалась в монастырь, в дороге у меня возникла небольшая проблема. Чарли мне помог и теперь провожает домой. Я хочу навестить своих.

– Х-хм, – прокомментировала ее объяснения Мария.

Анжелина сочла за лучшее не обращать внимания на скептицизм, прозвучавший в тоне подруги. Она знала, что любое дальнейшее объяснение только вызовет еще больше подозрений.

– Чарли, а это моя лучшая подруга, Мария. Мы дружим с детства. – Она улыбнулась Марии. – Кстати, я даже не знаю, какую фамилию ты теперь носишь?

И только Мария собралась ответить, как раздался стук копыт быстро приближавшейся лошади. Все повернулись в сторону дома, и через несколько секунд из-за угла появился всадник.

Краешком глаза Анжелина увидела, что Чарли медленно вытащил оружие из кобуры, будто действовал безотчетно, просто так, взвел большим пальцем курок и поднял револьвер перед собой. Глядя в упор на всадника и сделав полшага вперед, он загородил собой обеих женщин.

Стоя за спиной Чарли, Анжелина почувствовала себя уверенно – защищенной и в полной безопасности, – ибо знала, на что он способен, как знала и его уверенность в себе. Чувство сердечной теплоты буквально переполняло ее, и эта теплота не имела ничего общего с солнечным теплом или теплой одеждой. Сердечность исходила откуда-то из глубины ее существа, и ей не хотелось, чтобы это чувство когда-нибудь исчезло.

И тут она взглянула на всадника, остановившего свою лошадь прямо перед ними. Узнав его, Анжелина ощутила ледяной холод, сковавший все ее тело.

Их взгляды встретились. Сначала глаза мужчины удивленно округлились, но тут же прищурились в гримасе ненависти. Его верхнюю губу украшали тонкие усики, которых он не носил, когда она видела его в последний раз. Он по-прежнему был высоким и жилистым, с иссиня-черными волосами и ошеломляюще синими глазами, контрастировавшими с его смуглой, темно-коричневой от загара кожей. Красивый человек, но явно отталкивающий своими душевными качествами.

– Анжелина Рейес... – начал он с кивка и насмешливой улыбки. – Что же привело тебя и твоего... – он бросил презрительный взгляд на Чарли, продолжавшего держать оружие наготове, наблюдая за всадником. – А это кто – телохранитель? Интересно, для чего монахине, – он произнес последнее слово с очевидным отвращением, – может понадобиться мужчина такого калибра?

– Мне кажется, – растягивая слова, произнес Чарли своим скрипучим голосом, от которого вздрогнули все, кроме Анжелины, – что сестре может понадобиться любая помощь, на которую она могла бы рассчитывать.

– Даже так? А кто вы такой, черт возьми? И что вообще делаете на моей земле?

Анжелина шагнула вперед и положила ладонь на руку Чарли. И хотя внешне он выглядел совершенно спокойным и полностью контролировал себя, она почувствовала, что мускулы его руки напряжены.

– Хуан Альварес, это – Чарли Колтрейн.

– Хуан... Это не тот, что был с вами в церкви?.. – спросил Чарли.

Лицо Хуана перекосилось, и он бросил на Анжелину злобный взгляд.

По всей вероятности, он так и не простил ее за то, что она отказалась выйти за него замуж. От этого его самолюбие до сих пор страдало, и это несмотря на то, что он уже женился на Марии и получил в собственность землю. Испанцы долго не забывают подобных ударов. Анжелина хорошо знала упрямую гордость мужчин-креолов, ибо большую часть жизни прожила в семье, где семеро мужчин являли собой ярчайший пример такой гордости.

– Не верю, что ты могла рассказать этому... – Хуан пренебрежительно махнул рукой в сторону Чарли, – человеку о наших сугубо личных делах.

– Вряд ли это можно считать только нашими личными делами, Хуан. Как ты помнишь, там присутствовали почти все соседи из нашей округи. Мне очень не хотелось бы тебя обидеть, но ты должен признать, что мы никогда не стали бы счастливыми вместе. – Анжелина приняла молчание Хуана за согласие и продолжала: – Как я уже рассказала Марии перед твоим приездом, – тут она заметила, что лицо подруги из-за резкой размолвки между нею и Хуаном вдруг приобрело зеленоватый оттенок. Очевидно, волнение не пошло Марии на пользу, тем более – в ее положении. Анжелина на время замолкла и помогла подруге дойти до кресла на веранде, а потом продолжила свою мысль: – Как я уже сообщила твоей жене, Чарли везет меня домой. Но я не знала, что это твой дом, иначе мы даже не стали бы здесь останавливаться. У меня желания видеть тебя, Хуан, не больше, чем у тебя встречаться со мной.

Хуан перебросил ногу через седло и легко соскочил на землю. До отъезда в монастырь Анжелина считала Хуана самым высоким мужчиной в округе. Так оно в общем-то и было, но только до появления Чарли, который оказался выше него сантиметров на десять. Однако Чарли казался намного крупнее Хуана не из-за своего роста. От него веяло силой, предупреждением о роковой опасности, казалось витавшей в воздухе вокруг него, шипя и готовясь сжечь все со свирепостью летней грозы.

– Ты не прикажешь своему человеку убрать оружие, Анжелина? – спросил Хуан. – А то его револьвер действует мне на нервы.

– Сестра мне не хозяйка, – прорычал Чарли, хотя уже убрал револьвер в кобуру. – А теперь, когда мы так мило поговорили, давайте собираться в дорогу, сестра.

Сказав это, он направился к Гейбу.

– О, нет, пожалуйста, – вскрикнула Мария, неуверенно вставая с кресла. – Неужели вы не можете остаться у нас на ночь? Я ведь так давно не видела Анжелину. А здесь совсем нет женщин, с которыми можно поговорить, если не считать прислуги... – Она бросила умоляющий взгляд на мужа, который смотрел на всех с негодованием, и только тогда произнесла тихим голосом: – Мы с Анжелиной всегда были как сестры. Я так скучала без нее.

Мысль о том, чтобы провести ночь в качестве гостьи в доме Хуана Альвареса не вызвала у Анжелины приятных эмоций. И это несмотря на то, что ее манила перспектива принять теплую ванну и выспаться на настоящей кровати.

Судя по выражению лица Хуана, Анжелина могла предположить, что эта идея претила ему так же, как и ей. Чарли тоже не светился от счастья, если только она не ошиблась в значении брошенного им взгляда. Но просительный тон Марии и надежда, читавшаяся на ее лице, заставили Анжелину устало вздохнуть, признавая свое поражение, прежде чем она кивком головы приняла приглашение.

– Ладно. Мы остаемся, но только на одну ночь. А потом поедем дальше.

Внезапно Анжелине пришла в голову мысль, что она приняла это приглашение, втайне надеясь хоть еще немного побыть с Чарли, узнать, каким образом она может помочь ему. Бог дал ей еще один день. И она готовилась к тому, чтобы использовать этот дар.

Робкая просьба Марии согрела сердце Анжелины. Ведь когда-то они с нею очень дружили. И хотя Хуан по-прежнему сердился на нее, Анжелина знала, что Мария настолько добросердечна, что через секунду могла простить любого. Мария обладала святой душой, за это ее все и любили. Поэтому Анжелина искренне надеялась, что Мария счастлива с Хуаном. Да и он на самом деле не был плохим человеком. Его беда состояла в том, что его таким воспитали и теперь он вполне искренне верил в то, что его воля лишь на одну ступеньку ниже воли Бога – и то лишь настолько, насколько он сам согласился бы это подтвердить.

Вдруг Анжелина заметила, что Чарли ведет лошадей к конюшне. Что-то в нем все же было такое, отчего всякий раз, когда он бывал рядом, ее сердце билось так сильно, так сжимало горло и по коже бежали мурашки. Он – такой же мужчина, как и Хуан, но она не чувствовала к нему того отвращения, которое испытывала к Хуану.

Мария тянула Анжелину за руку к дому и быстро болтала о пустяках, смешивая английские и испанские слова. Проходя мимо Хуана, Анжелина мельком взглянула на него. А он смотрел вслед Чарли с выражением хмурого любопытства, потом пристально взглянул на Анжелину и понимающе улыбнулся. Анжелина ответила ему спокойной улыбкой.

– Ты что-то хотел сказать, Хуан? – спросила она.

– Нет. Желаю приятной беседы, мучачас. Я вернусь к обеду. У меня на сегодня накопилось много работы. Слушай, а может, твой парень сумеет мне помочь?

Анжелина нахмурилась. Хуан что-то задумал, и это непосредственно касалось Чарли.

– Не думаю. Ему надо бы отдохнуть с дороги.

– Я сам могу говорить за себя, сестра. – Чарли стоял в воротах сарая, и его голос не допускал возражений. – Так и быть, выручу вас. Мне знакома работа с лошадьми на ранчо.

– Превосходно. – Хуан даже захлопал в ладоши. – Мы дадим вам свежую лошадь и отправимся. – С этими словами он пошел к конюшне.

Анжелина обиделась на Чарли, но не показала своего неудовольствия. Ей казалось, что он не хочет принимать от нее никаких советов, если они касаются того, что ему следует или не следует делать. Он улыбнулся одной, повернутой к ней, стороной рта, пожал плечами и последовал за Хуаном в темноту сарая.

Мария продолжала болтать, будто перерыва в их беседе вовсе и не было, и Анжелина, неохотно повернувшись, пошла за подругой в дом.

– Мы непременно должны подобрать тебе другое платье. И где ты только взяла такое?..

– В публичном доме, – пробормотала Анжелина рассеянно.

– Как ты сказала? О, Господи, ты шутишь. Но оно все равно лучше, чем ваша монашеская одежда. Так мне кажется. Мы найдем для тебя что-нибудь миленькое. В красивом платье ты будешь чувствовать себя намного лучше.

Анжелина улыбнулась. Она определенно почувствовала бы себя как дома, если бы красивое платье могло решить все проблемы. Так всегда поступали ее родители. К несчастью для каждого из них, такая тактика по отношению к Анжелине никогда не действовала.

– Да я даже не смогу втиснуться ни в одно из твоих платьев, Мария. Ты ведь сантиметров на десять ниже меня ростом. А в твоем положении еще и стала намного шире.

Мария поманила ее рукой и повела в сторону спален в задней части дома.

– В свой последний приезд мать Хуана оставила здесь кое-какие вещи, так как собиралась вернуться, когда родится наш первенец. Ты можешь надеть что-нибудь из ее вещей. Она никогда не пропускает ни одного платья.

Они пришли в комнату, очевидно предназначавшуюся для гостей, и Мария подошла к французскому резному шкафу, по всей вероятности привезенному из Соединенных Штатов или, возможно, даже из Франции. Отец Анжелины уже давно обставил импортной мебелью все спальни в своем доме, чтобы не видеть развешанной на стенах одежды. Его примеру последовали многие богатые семейства в округе.

Мария открыла дверцы шкафа, чтобы показать Анжелине несколько платьев.

– Это, – и она с улыбкой вынула одно из них, – будет смотреться на тебе очень красиво.

Анжелина подумала, что бледно-розовый тон ткани выгодно оттенит цвет кожи, но глубина выреза ее просто испугала.

– Такое я, пожалуй, не надену, – сказала она.

– Ерунда. Ты не можешь появиться за обедом в своем тряпье. Я этого не допущу. Бери это, а я пока что пошлю кого-нибудь принести горячей воды.

Обещание горячей ванны заставило Анжелину принять решение. «Я надену это платье только на один вечер, – убеждала она себя, – а потом снова отправлюсь в путь. И уже когда приеду домой, то там в моем распоряжении будет много более скромных платьев».

– Ладно, – согласилась она и улыбнулась тому, как восхищенно смотрела на нее Мария.

– Замечательно. Когда оденешься, приходи ко мне в гостиную выпьем лимонаду. – Мария повернулась и, если бы была в состоянии, то – в этом Анжелина не сомневалась – выпрыгнула бы за дверь.

Часом позже, расслабленно отмокнув в деревянной бадье, Анжелина стояла перед зеркалом. К счастью, талия много раз рожавшей матери Хуана оказалась пошире, чем у нее. Корсет Анжелина больше не носила, считая это одним из многих преимуществ того, что она готовилась стать монахиней. «Но когда я доберусь домой, – подумала она, – мне снова придется затянуть себя в это устройство для пытки... И все только для того, чтобы втиснуться в собственную одежду...»Такая перспектива ее совсем не радовала.

А вот платье, которое она надела, доставляло ей настоящее удовольствие. Она давно – целый год – не ощущала шелка на своей коже, да и цвет был слишком хорош, чтобы от него отказаться. Если ей что-нибудь и не нравилось в монастыре, так это отсутствие красоты. Единственным местом, где она могла бы любоваться яркими красками и разнообразными тканями, являлась церковь. Там картины, занавеси и гобелены, окна с разноцветными стеклами и витражами соперничали между собой за первенство перед знатоками изящного.

Она провел рукой по юбке и вздохнула. Мать-настоятельницу хватил бы удар, если б она только увидела Анжелину сейчас, когда открыта почти вся ее грудь. На фоне розовой ткани ее кожа светилась, напоминая цветом разогретый мед. Еще влажные волосы она заплела в косу и закрутила в узел на затылке. Свободно свисавшие локоны вились вокруг шеи, мягко обрамляя ее лицо.

«А что подумает Чарли?»– Эта мысль пришла неожиданно, заставив ее вдруг заморгать от удивления. Прежде ее никогда не заботило то, что может о ней подумать мужчина. – «Так откуда теперь взялся такой вопрос?»

С трудом отогнав тщеславные мысли, Анжелина торопливо направилась в гостиную, где ее ожидала Мария.

– Какая ты красивая, – прошептала Мария восторженно. – Твой поклонник потеряет дар речи.

Анжелина шлепнулась на диван – еще один предмет импортной мебели – и нахмурилась.

– Мария, он мне не поклонник. Я ведь постуланка. И собираюсь стать монахиней. Мне же нельзя заводить поклонников. Чарли только везет меня к моим родителям. И это – все.

– Я же не слепая, Анжелина. Я видела, как он смотрит на тебя и как ты смотришь на него. Если сейчас между вами пока ничего нет, то скоро будет.

Анжелина взяла с подноса стакан лимонада и отпила большой глоток. Мария была совсем недалека от истины. И Анжелина чувствовала себя не слишком уверенно.

– Ты ошибаешься, – сказала она, когда почувствовала, что вновь способна владеть своим голосом. – Он просто сопровождает меня до дома.

– Возможно, так оно и есть. Но твои слова не могут изменить то, что я вижу. – Мария наклонилась вперед и положила свою ладонь на ладонь Анжелины. – Интересно, а почему ты еще не стала монахиней? Разве ты не дала обет? Я думала, ты будешь послушницей только в течение шести месяцев.

Анжелина отпила еще глоток лимонада, чтобы выиграть время и придумать ответ. Мария действует импульсивно, но она знает толк в людях. Она может заставить любого говорить с нею, только задавая тихие и участливые вопросы до тех пор, пока человек, наконец, не сдастся и не начнет рассказывать ей все.

– Мать-настоятельница считает, что я пока не готова пройти испытательный срок. Она предложила мне еще подумать, прежде чем ответить ей и самой себе – действительно ли я уверена в своем призвании. А потом в нескольких монастырях начались болезни, и мне пришлось все свое внимание отдавать другим вещам, проявляя заботу о больных, что тогда мне казалось гораздо важнее, чем церемония, на которой меня, постуланку, объявили бы послушницей.

– Понятно. Выходит, мать-настоятельница думает, что ты можешь даже и не стать монахиней?

– Что ты хочешь сказать этим «даже»? Ты же меня знаешь всю жизнь. Ты знаешь, как я хотела попасть в монастырь. И как после этого ты можешь спрашивать меня о таких вещах?

– Я хочу, чтобы ты стала счастливой. Я понимаю твою преданность вере. Но я, кроме того, видела тебя с детьми. Ты не почувствуешь себя счастливой, если у тебя их не будет. – Непроизвольно Мария приложила руку к своему большому животу. Анжелина взглядом проводила движение руки подруги и судорожно сглотнула комок доброй зависти, застрявший у нее в горле.

– У меня есть дети, которым я преподаю. Мария рассмеялась:

– Это – не одно и то же, и ты это знаешь. Тот мужчина, с которым ты... Что-то между вами есть. Я это чувствую. Ты будешь с ним гораздо счастливее, чем если останешься в монастыре. Поверь мне. Я знаю.

– А ты сама счастлива? – Анжелина заглянула глубоко в глаза подруги. – С Хуаном?

– О, да. В нем есть все, что я когда-нибудь хотела видеть в мужчине. Он – сильный, мужественный, гордый. – Она положила руку на живот. – И малыш уже скоро появится на свет. Я просто живу в земном раю.

– Так, значит, ты его любишь?

– Любовь? – На мгновение в лице Марии Анжелина заметила некоторую нерешительность, но подумав, та медленно произнесла: – Я все-таки думаю, что люблю его. Теперь, да... Конечно же я люблю отца своего ребенка.

– Тебе следовало сказать об этом раньше, Мария. Если бы ты сказала своим родителям, что любишь его, его не стали бы сватать мне, и мы все смогли бы избежать этих неприятностей.

– Нет, тогда я его еще не любила. Когда ты уехала в монастырь, он казался таким удрученным, так страдал, что мне его стало жаль. Мы ближе узнали друг друга и все пошло своим чередом. Мы переехали сюда, чтобы избежать пересудов.

Анжелина вздрогнула. Она всегда знала, какой из-за нее произошел скандал, когда она отказалась выйти замуж за Хуана, но как только попала в монастырь, сама о нем совершенно забыла. Она не понимала тогда, что ее поступок так долго будет влиять на его жизнь. Ей стало невыносимо стыдно за свой эгоизм. Но потом, наверное, все обернулось к лучшему, так как они с Марией нашли друг друга. И как только она уедет снова, они забудут о своем прошлом так же, как и она.

Услышав топот нескольких лошадей, приближавшихся к дому, обе женщины встали и подошли к окну. Хуан и Чарли вернулись, а вместе с ними приехала по крайней мере дюжина мужчин.

– Пойдем, встретим их, – предложила Мария, направившись к наружной двери.

Когда Анжелина и Мария вышли во двор, мужчины уже спешились. Работники заметили их, и что-то в их поведении изменилось. Анжелина почувствовала это и остановилась в нерешительности. Незнакомые мужчины повернулись к ней один за другим, – некоторые, глядя на нее, самодовольно ухмылялись, другие хихикали или нагло ржали, третьи перешептывались с приятелями.

Она бросила смущенный взгляд на Чарли и Хуана. Хуан нагло пялился на нее с торжествующей, самодовольной улыбкой, кривившей его губы. Казалось, что он чем-то очень доволен.

Анжелина взглянула на Чарли. Он, наоборот, выглядел сердитым, и его губы мрачно поджались. Она подошла к нему и прошептала:

– Что случилось?

Работники расхохотались, но она не обратила на них внимания. Она смотрела только на Чарли.

– У нас неприятности, сестра, – пробормотал Чарли. – Большие неприятности.

«Неприятность»– слишком мягко сказано, – подумал он, – чтобы описать то, что происходило после нашего отъезда по инициативе Хуана Альвареса». Чарли не обращал внимания на хитрые взгляды и тонкие намеки весь день, хотя ему становилось все труднее удерживаться от того, чтобы не расплющить кулаком лица нескольких работников Альвареса. Его удерживало только воспоминание радости, вспыхнувшей на личике Анжелины, когда она встретилась с подругой. Ей хотелось остаться и поговорить с ней. По этой причине – и только по одной этой причине, – Чарли, как мог, сдерживал нараставший в нем гнев.

Его не волновало, что подумают Альварес и его подручные о нем. Но честь Анжелины – совсем иное дело. Только о ней и велись все разговоры в течение всего времени. И хотя прямо никто ничего не сказал, игра воображения и всяческие предположения лились рекой. Всех интересовало только одно – что могла делать Анжелина Рейес одна с мужчиной в прериях Техаса?

Чарли успокаивал себя тем, что любое опровержение или спор только подлили бы масла в огонь. Поэтому он стойко хранил молчание и продолжал работать, надеясь, что когда они вернутся домой и работники разойдутся, то и Альварес замолчит прежде, чем до Анжелины дойдут грязные разговоры. Но этому, скорее всего, не суждено было сбыться. Альварес затаил против Анжелины такую злобу, что не отказался бы от любой мести, если б только для этого подвернулся удобный случай.

Работники ушли на обед в пристройку, где размещались их кухня и спальные помещения. Анжелина стояла рядом с Чарли, нахмурив обычно безмятежный лоб. Та фраза, которую он произнес перед тем, как работники разразились грубым гоготом, служила лишь намеком на назревавшие неприятности. Под пристальным взглядом Альвареса, следившего за каждым их движением, Чарли не мог заставить себя рассказать ей в деталях обо всех подробностях этого дня. И когда Анжелина попробовала отозвать его в сторону, чтобы спокойно поговорить, он резко покачал головой и проследовал за хозяевами к дому.

– Позже, – прошипел он, и от этого слова ее обеспокоенное лицо еще больше нахмурилось. Если бы он что-нибудь рассказал об этих делах, им тогда бы пришлось выехать до завтрашнего рассвета, и тогда проблема осталась бы позади.

Когда они вчетвером уселись за столом, Чарли, наконец, заметил, во что одета Анжелина.

«Как же это я не заметил такое?»Он моргнул раз, второй. Она все равно оставалась в том же платье. Чарли всегда знал, что Анжелина красива – даже в самой уродливой одежде, – но теперь воочию убедился, что она прекрасна. И в самом деле, черты ее лица были тонкими и изящными, шея – длинной и стройной, вырез розового платья чуть приоткрывал верхнюю часть груди. Чарли остановил полет мыслей и чувств, пока не залетел чересчур далеко. Один только ее вид заставлял его страдать от подавляемой страсти.

Он с трудом отвел глаза от девушки, чтобы тут же встретить грязную ухмылку Хуана Альвареса.

«Проклятие!»Чего бы он только не отдал за один хороший удар по наглой физиономии этого испанского джентльмена.

– Итак, – начал Альварес развязно, передавая фарфоровые блюда, доверху наполненные цыплятами и пышками. – Много воды утекло, Анжелина. Никогда бы не подумал, что мы снова увидим тебя, поскольку ты решила заточить себя в монастырь.

Чарли взглянул на Анжелину. Она в этот момент принимала блюдо и улыбнулась, хотя, как он заметил, улыбались только ее губы, но не глаза.

– Я еще не дала окончательный обет. Мне позволили навестить семью прежде, чем я уйду в монастырь навсегда.

– О, понятно. Тогда ты еще не настоящая монахиня. Хорошо, тогда все становится яснее, не так ли?

– Что это еще за «все»? – спросила Анжелина.

– Только то, что ты находишься здесь со своим другом. – Он поднял бокал, глядя на Чарли.

– Ну, и что ты хочешь сказать обо мне и моем друге?

Чарли едва заметно вздрогнул: «И почему только она не ест и не сидит тихонько?»

– То, что вы двое путешествуете вместе. Только вдвоем. Неженатый мужчина и незамужняя женщина. Ты же знаешь, как любят судачить люди, Анжелина.

Мария встревоженно вздохнула.

Анжелина посмотрела на подругу, поджала губы, аккуратно положила нож возле тарелки и только тогда повернулась к Альваресу.

– Скажи-ка прямо, Хуан, к чему ты клонишь?

– Я ни на что не намекаю. Я просто констатирую факты. Ты сама запятнала свою репутацию, Анжелина.

– Значит, я могу рассчитывать, что ты разнесешь слух и об этом. Не так ли, Хуан?

Он улыбнулся и отпил глоток вина из бокала, чтобы сделать паузу перед ответом.

– Конечно...

– Хуан! – Мария задохнулась от волнения. – Как ты можешь говорить такие вещи Анжелине? Тебе лучше других известно о ее призвании нести слово Божие.

При напоминании о когда-то нанесенном ему оскорблении лицо Альвареса потемнело.

– Помолчи, женщина. Это не твое дело. – И он снова обернулся к Анжелине. – Я нахожу отвратительным, что женщина, которая, как она утверждает, посвятила свою жизнь Богу, щеголяет со своим поклонником перед лицом добрых католиков. А то, что она предпочла мне желтоволосого, довольно смазливого anglo, вообще не подлежит прощению.

Анжелина не ответила, но ее лицо все больше бледнело, пока говорил Альварес. Ее дрожащая рука поднялась было к горлу, потом замерла в нерешительности, когда пальцы дотронулись до кожи. Она покраснела, очевидно взволнованная тем, что вырез платья слишком откровенно открыл ее грудь. Ее взгляд быстро скользнул по лицу Чарли, и, прежде чем она встала, он прочитал в ее глазах отчаяние.

– Я сделала большую ошибку, надеясь, что ты смог простить меня за мой поступок по отношению к тебе, Хуаа Я думала, что, как только уеду, ты, может быть, поймешь причину моего шага. Я поверила, что, поскольку вы с Марией нашли друг друга и начали вместе новую жизнь, ты забыл свою былую горечь. Но я ошиблась. Я сейчас же переоденусь, и мы тут же оставим вас.

С высоко поднятой головой Анжелина вышла из столовой. За ней последовала Мария, удостоившая мужа лишь недовольным взглядом.

Чарли задумчиво крутил двумя пальцами бокал. Его руки, привыкшие к оружию и лошадям, рядом с хрупким хрусталем, заполненным жидкостью богатого красного цвета, смотрелись большими и неуклюжими.

– Теперь мы остались только вдвоем, – сказал Альварес.

– Похоже на то. Вы любите мучить женщин?

– Только некоторых.

– Я бы сказал, что это довольно трусливое поведение. – Чарли взглянул на Хуана и заметил вспышку гнева в глазах испанца.

– А я вас не спрашивал.

– Справедливо замечено. – Чарли отодвинул бокал с нетронутым вином, не спуская пристального взгляда с Альвареса. – Хотелось бы покурить. Выйдем?

Услышав вежливый вопрос, Альварес вопросительно поднял брови, но кивнул и прошел вперед.

Когда они дошли до середины двора, он остановился и озадаченно посмотрел на Чарли.

– Вы хотели курить. Где же ваш табак? Чарли удовлетворенно рассмеялся скрипучим голосом, и от этого звука Альварес вздрогнул.

– А я об этом уже и позабыл. У меня ничего не осталось. Сестра все сожгла.

– Тогда, почему... – Альварес замолчал, поскольку до него только сейчас дошла истинная причина того, зачем они вышли из дома. – Вы, что, только теперь, наконец, решились защитить честь своей женщины? Честно говоря, я думал, что вы это сделаете гораздо раньше. Но вы просто подтвердили мою теорию, что никчемные anglos не уважают своих женщин.

– Я проявляю больше уважения к сестре, чем грязное подобие джентльмена-креола, вроде вас, могло бы себе представить. Я только хотел выйти из дома, чтобы обсудить с вами проблемы уважения. И прежде чем мы уедем, вы принесете сестре свои извинения. – Чарли подошел к Альваресу вплотную и понизил голос до шепота. – И вы сделаете так, чтобы она поверила, будто вы действительно хотите попросить у нее прощения, даже если мы оба будем знать, что это не так.

– Черта с два. Не стану я извиняться перед этой маленькой puta ни за какие деньги.

– Хотите поспорить?

Чарли даже глазом не моргнул, ударив кулаком в живот Альвареса. Когда Хуан сложился пополам, Чарли ударил его коленом в подбородок. Альварес упал на спину в пыль, и Чарли встал рядом с ним на колени, схватив его за рубашку. И хотя от удара у Хуана все поплыло перед глазами, он все же смог сосредоточить туманный взгляд на лице Чарли, когда тот потряс его как следует.

– Слушайте меня, Альварес. Вы не мужчина, а только его мерзкое подобие. Я не хочу больше слышать от вас ни одного порочащего Анжелину слова. И позаботьтесь, чтобы ваши люди тоже держали языки за зубами. Потому что, если я когда-нибудь услышу что-либо из того дерьма, которое вы извергали из своего грязного рта сегодня, то я найду вас и под землей. И в следующий раз отделаю вас так, что вы останетесь в гораздо более худшей форме.

Чарли встал и направился к дому, собираясь забрать Анжелину и тотчас же убраться с ранчо Альвареса.

– Чарли, сзади!

Вопль Анжелины, раздавшийся из окна спальни, заставил его упасть в пыль. Выстрел эхом прокатился по двору, и возле его щеки просвистела пуля. Он перекатился по земле вплотную к Альваресу и выхватил из его рук «деррингер». Потом нанес прямой удар в его аристократическую челюсть. Альварес потерял сознание в тот самый момент, когда Анжелина выбежала из дома и бросилась Чарли на грудь.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

– Боже... Господи Боже мой, – Анжелина рыдала, припав к груди Чарли. – Я так боялась, что он вас убьет.

– А он как раз и собирался это сделать. Если б вы меня не окликнули, он, пожалуй, снес бы мне голову.

От одной этой мысли Анжелина вздрогнула и еще крепче обняла Чарли. На шум из флигеля выскочили работники и встали полукругом вокруг них. Мария тихо плакала.

– Нам бы лучше побыстрее уехать отсюда, сестра, пока кто-нибудь не догадался нас задержать. Думаю, не стоит дожидаться, пока Альварес придет в себя.

– Вы правы, не стоит. – Анжелине пришлось заставить себя оторваться от него. «Он жив, а для меня это важнее всего». Но оказалось, что довольно трудно выбросить из головы мысль о том, что ей хотелось бы никогда не выпускать Чарли из своих объятий. Она взглянула на него, и он подбадривающе улыбнулся в ответ. Анжелине показалось, что его щека испачкана, и она попробовала ее вытереть.

От ее прикосновения Чарли вздрогнул.

– Вы ранены... – она с ужасом посмотрела на кровь, окрасившую ее пальцы.

– Так, царапина. Я же сказал, что он снес бы мне голову, если бы не вы.

– Вы хотите сказать, что вас задело пулей?.. – Ей вдруг стало дурно. Комок тошноты подкатил к горлу, голова закружилась, и она покачнулась.

– Осторожнее, сестра. – Чарли подхватил ее под руку. – Что с вами? Я думал, что вы привыкли к виду крови.

– Только не к вашей.

– Мне это тоже не очень-то нравится. Но, пожалуй, нам пора бы поторопиться. Падать в обморок будете потом.

Анжелина кивнула. К счастью, как раз перед тем, как выглянуть в окно на шум во дворе, она успела сменить розовое платье на амазонку, которую на время позаимствовала из гардероба сеньоры Альварес. Возвращаться в дом теперь уже не имело смысла. Анжелина подошла к Марии, стоявшей на коленях возле мужа.

– Очень жаль, что все так получилось. Мы уезжаем.

Мария кивнула, но ничего не ответила. Анжелина посмотрела на Чарли. Он вынул револьвер и напряженно наблюдал за людьми, стоявшими вокруг. Она подбежала к нему, и они вместе направились к конюшне.

– Вы сможете оседлать лошадей? – прошептал он. – Сейчас, мне кажется, с них глаз спускать никак нельзя.

– Конечно, – ответила Анжелина, и пока Чарли охранял ворота, она уже оседлала обеих лошадей.

Когда они выехали со двора, Хуан только начинал приходить в себя. Никто даже не попытался их остановить, и Анжелина вздохнула с облегчением, когда ранчо скрылось из виду.

Они проехали около часа, когда Анжелина вдруг остановила свою лошадь.

Чарли тоже придержал коня и, крутясь вокруг нее, раздраженно спросил:

– На кой черт вам понадобилось здесь останавливаться? Они же могут сидеть у нас на хвосте. Если один раз нам удалось оторваться, то теперь они больше не будут хлопать ушами. А мне одному не справиться с дюжиной вооруженных людей, сестра.

Анжелина спешилась и спокойно оторвала кусок ткани от темной юбки сеньоры Альварес. «Не забыть бы отправить этой женщине новое платье», – подумала она.

– Что вы делаете? – Чарли спрыгнул на землю и подошел к ней.

– Собираюсь промыть вашу рану.

– Не сейчас. Я же сказал вам, что со мной все в порядке.

– Я не двинусь отсюда, пока вы не дадите мне осмотреть ваше лицо.

– Анжелина... – прорычал он и это прозвучало как предупреждение.

Не обращая на него никакого внимания, она достала флягу и смочила водой кусок ткани.

– Они не посмеют нас преследовать, Чарли. Успокойтесь.

– Откуда вы знаете? Я уверен, что Альварес бесится от злости.

– А я уверена, что у Хуана такая головная боль, что ее не вместит весь Мехико-Сити.

– Он может послать в погоню за нами своих людей.

– Нет, – отрезала Анжелина. – Он не посмеет этого сделать. Он мог оскорблять нас в своем поместье, но не посмеет послать за мной вдогонку вооруженных людей, тем более когда мы так близко от гасиенды отца.

– Ваш отец настолько влиятелен?

– Да, – сказала она просто. – Поверьте, никто нас не преследует.

Ее искренность, должно быть, убедила Чарли, так как он слегка успокоился и подошел к ней поближе.

– Тогда покончим с этим, – прорычал он и подставил щеку.

Полная луна ярко светила в вышине, бросая на его лицо голубоватый свет. Кровь на щеке запеклась черным пятном.

– Вам лучше присесть. Отсюда я не смогу хорошо разглядеть рану.

Чарли беспрекословно повиновался, и Анжелина присела рядом с ним. Пока она оказывала ему помощь, он отводил глаза, не смея встретиться с ее пристальным взглядом. Мягкими движениями девушка смыла кровь, позволив ране слегка покровоточить, чтобы она очистилась.

– у вас может остаться шрам, – заметила она.

Чарли даже не взглянул на нее.

– Недурно, а то я всегда казался себе слишком смазливым.

– Я бы этого не сказала. – Анжелина прижала чистый кусочек ткани к ране, чтобы остановить кровь.

Теперь он сверлил ее черными глазами. «Неужели я когда-то думала, что глаза у него холодные и пустые? Не может быть. Сейчас они пылают жаром», – от изумления у нее даже захватило дух.

– Не сказали бы? – спросил он, и его хриплый голос показался ей нежным. – А что же вы скажете, Анжелина? – Он медленно поднял руку и прижал ее ладонь к своей щеке там, где она держала ткань на ране.

– Не смазливый, – она проглотила комок в горле, – а красивый.

– Чересчур красивый?

– Возможно.

– Наверное, вы знаете, что красивое лицо не всегда отражает характер человека.

– Конечно, – ответила она, хотя все ее внимание занимало то, как его большой палец двигался вверх и вниз по ее руке, поглаживая, успокаивая, возбуждая.

– Да, сестра, и вы знаете, что главное в человеке – это душа. А моя душа ужасно темная.

Анжелина буквально тонула в черных омутах его глаз, переполненных чувствами, для которых в этот момент она не смогла бы даже найти подходящих названий – тоской, страстью, жаждой. Его глаза казались ей бездонным колодцем печали, притягивавшим ее к себе и все больше и больше.

– Я смогу вам помочь, – прошептала она, и ее губы коснулись его губ. Их долгий поцелуй становился то жестким и требовательным, то мягким и нежным, то соблазняющим – но в следующую секунду он все равно воспринимался иным. Этот поцелуй значил для них все сразу и даже более того.

Его губы, прижавшиеся к ее рту, источали тепло и покой. Анжелина погрузилась в объятия, невольно соскользнув к нему на колени. Чарли нежно охватил ее, убаюкивая и прижимая к себе. Она приблизила к нему лицо и раскрыла рот, чтобы встретить его язык. Где-то в глубине ее сознания еще теплилась мысль, что не стоило бы прикасаться к нему, не следовало бы его целовать. Но эта мысль только мелькнула и в следующий момент исчезла, сметенная нахлынувшими чувствами. Чарли тихо простонал, и ее руки скользнули ему на затылок, боясь, что он перестает к ней прикасаться, трогать и ласкать ее. Но будто почувствовал это, его язык стал исследовать ее рот и губы, пока, наконец, не встретился легким касанием с ее язычком. Она нечаянно столкнула шляпу с его головы, и золотистые волосы каскадом рассыпались и накрыли их лица, мягко поглаживая ее щеку.

Она обняла его, даже через рубашку чувствуя пальцами жесткие выпуклости шрамов на спине. Осторожно поглаживая их, Анжелина успокаивала Чарли долгими, медленными движениями рук вверх и вниз по его спине и бокам, предупреждая попытку отстраниться от нее. Она вспомнила мертвенно-бледные, почти белые рубцы, портившие совершенство его красивой мускулистой спины, и положила ладони ему на плечи, чтобы крепче обнять.

Анжелина затерялась в этом чуде по имени Чарли. Его губы, руки, волосы – каждая его частичка – очаровывали ее. Она хотела знать все о том чудесном чувстве, которое росло между ними с тех пор, как они впервые увидели друг друга. Это чувство было таким искушением, таким сладким соблазном.

Чарли мог бы научить ее. И все, что ей оставалось делать, так это только позволить ему...

С тревожным придушенным криком Анжелина оторвалась от Чарли.

– Что такое? – спросил Чарли, прижимая ее еще крепче, когда она попробовала вырваться. – В чем дело?

Его голос стал даже грубее, чем обычно, весь пронизанный страстью и желанием. Анжелина вздрогнула и подняла голову вверх, на яркий диск луны. Она не могла смотреть на его красивое лицо. Она не могла заглянуть в его горящие черные глаза. Он велел ей не целовать его, не прикасаться к нему. Жажда страсти стала для него слишком большим искушением.

Но искушение охватило не только Чарли. Подобно тому, как Христос испытал соблазн в пустыне, в другой пустыне Анжелина узнала истинное значение этого слова, но, не имея того божественного дара, которым обладал Христос, она не знала, как сопротивляться соблазну.

Когда губы Чарли жгли ее, когда искушение стало слишком велико, чтобы ему сопротивляться, Анжелина вдруг испытала еще одно откровение. Причина, по которой она не могла найти способ, как помочь Чарли, как выполнить свою миссию, состояла в том, что Чарли оказался для нее вовсе и не миссией.

«О нет...»

Он стал ее искушением.

Укус ядовитой змеи задержал Дрю на две недели. В бреду он, по всей вероятности, звал Клэр, как с ним обычно случалось во сне. К счастью, люди, заботившиеся о нем, очень плохо понимали английскую речь. И поэтому ему не пришлось объяснять им свой бред, хотя в прошлом его не раз просили об этом. Например, когда он по ошибке называл другим именем женщин, с которыми ему доводилось лежать в постели.

Когда он, наконец, смог снова сесть в седло, то с ближайшего телеграфа отправил сообщение в штаб техасских рейнджеров, сообщив своему начальству о несчастном случае и прося считать его в отпуске на неопределенное время.

Дрю и в самом деле не боялся потерять свою должность. Любыми путями он хотел добиться того, чтобы Чарли Колтрейн понес наказание по заслугам.

Он прикрыл глаза от солнца и, наверное, уже в десятый раз за этот день осмотрел местность вокруг. Ничего и никого.

«Где же они могут быть? Скорее всего, – в Мексике...»В этом он почти не сомневался. Границу Дрю пересек еще утром. Он понимал, что Колтрейн с Анжелиной намного опережали его. Но у него оставался еще один козырь, о котором они наверняка забыли, а он намеревался использовать его, как только на пути попадется первый же городок.

Уже затемно Уинстон въехал в поселок под названием Вилла или что-то вроде этого, поскольку дожди, ветер и солнце стерли половину написанного на дощечке. Дрю привязал лошадь у коновязи и вошел в салун. Там, где есть спиртное, кости, карты и женщины, всегда можно получить нужную информацию.

Он подошел к бармену и заказал виски. Тот долго с большим интересом разглядывал пару кольтов в кобурах на поясе у Дрю, прежде чем выполнил заказ. Дрю опрокинул стаканчик, но от второго отказался. Ему еще предстояло ехать всю ночь, чтобы наверстать упущенное время.

– Найдется минутка для пары вопросов? – спросил он бармена.

Бармен пожал плечами. Почувствовав, что разговор можно продолжить, Дрю оперся локтем о стойку бара.

– Я ищу мужчину. Высокого, с желтыми волосами. Голос хриплый, еще с войны. Видели его?

– Нет.

– Он мог быть с женщиной. Такая маленькая, симпатичная креолочка.

– Нет.

Дрю вздохнул. Так он далеко не уедет. Тогда он выложил на стойку монету и подтолкнул ее к бармену. Деньги исчезли в руке бармена.

– Теперь вспомнили их?

– Нет, сеньор. Если б эти люди проезжали через город, то нас бы не миновали. Меблированные комнаты и кухня есть только у нас. Нет, таких здесь не бывало.

Дрю кивнул медленно и задумчиво. В первые часы после змеиного укуса он пребывал в полудремотном состоянии, как в тумане, и теперь почти ничего не мог вспомнить из того, что с ним происходило. Но кое-что он все же запомнил. Например, как Колтрейн носил его на руках, а он был слишком слаб, чтобы возражать. Он помнил нежные руки и озабоченные карие глаза... Но лучше всего ему запомнилось ее имя.

– Анжелина... Рейес, – произнес он нерешительно. – Слышали когда-нибудь фамилию Рейес?

Глаза бармена от удивления округлились.

– Si, Senor. Мигель Рейес владеет самой большой гасиендой в северной Мексике.

Дрю Уинстон улыбнулся. Бармен ответил ему улыбкой и продолжал улыбаться, пока не разглядел выражение глаз Уинстона. То, что он в них увидел, моментально согнало улыбку с его лица, и он попятился, наморщив от недоумения лоб.

– Где? – Голос Дрю звучал напряженно с едва скрываемым волнением. – Где в северной Мексике?

– Около Чихуахуа. Когда доберетесь туда, спросите любого и вам скажут, где найти ранчо Рейеса.

Дрю кивнул в знак благодарности и вышел из салуна. Вскочил в седло и поскакал в направлении...

– Чихуахуа, – прошептал он торжествуя.

Анжелина и Чарли остановили лошадей на гребне холма, под которым раскинулось ранчо ее отца. Они смотрели вниз на суматоху, как всегда царившую в имении.

«Родной дом».

Эти слова хлестнули Анжелину словно удар кнута. Отступать некуда. Ей придется выдержать и встречу с отцом и перенести все не самые приятные ощущения, которые могут последовать за этой встречей.

От этой мысли ее сердце забилось быстрее.

Анжелина искоса взглянула на Чарли. Но он на нее даже не смотрел. Что-то новое? Чарли теперь редко смотрел на нее после инцидента позапрошлым вечером. Тогда она поняла истинное предназначение Чарли в своей жизни, но бормотала какие-то глупости, пытаясь оправдать то, что оторвалась от него в самый неподходящий момент.

«О, с тех пор он стал вежливым. Даже слишком вежливым и предупредительным...»Близость, увеличивавшаяся между ними в течение всего времени, что они провели вместе, вдруг сменилась отстраненной любезностью, которую она так ненавидела. И хотя ей следовало бы чувствовать себя спокойнее от того, что из-за изменившегося отношения к ней со стороны Чарли, исходящее от него искушение как бы перестало мешать ей трезво думать, но... Ей так хотелось попросить его хоть разок взглянуть на нее так, как он бывало смотрел на нее раньше.

Анжелина выпрямилась в седле, вздрогнув от боли, пронзившей спину при этом движении. «Что же, в конце концов, со мной происходит? Мне бы возблагодарить Господа за то, что опротивевшая поездка почти подошла к концу. Ведь как только Чарли уедет, я больше никогда не увижу его лицо, никогда не услышу его хриплый голос, никогда не поцелую его грешные губы. Я, наконец, избавлюсь от когтей соблазна, сжимающих мою волю. Тогда я с честью выйду из назначенного мне Богом испытания...

Но почему мне так хочется плакать?»

– Неплохая планировка, – Чарли все еще продолжал рассматривать двухэтажный дом, сарай с конюшней, рабочим бараком и загоном для лошадей.

Дом сиял на солнце, свежепобеленный до полного совершенства. Мигель Рейес никогда не допустил бы, чтобы его дом смотрелся иначе, чем дворец, каким он и задумывался.

– Самая большая гасиенда в этой части Мексики, – сказала Анжелина, хотя гордость, которую по этому поводу испытывал ее отец, полностью отсутствовала и в тоне ее голоса, и в ее сердце.

– Хм-м. И все ваши братья тоже живут здесь?

– Нет. Каждого из них мой отец женил на наследнице крупных поместий и таким образом почти удвоил размеры земель семьи Рейес. Каждый из моих братьев управляет своей частью его империй.

– Похоже, ваш отец интересный человек.

– Я бы не стала называть его интересным.

– А как бы вы его назвали?

Анжелина перебрала несколько определений, но – с сожалением отвергла все, из-за их вульгарности.

– Padre, – ответила она. – Я называю его только padre.

Не вдаваясь в дальнейшие комментарии, она резким толчком послала лошадь в галоп, направляясь к дому.

Перед этим ей бы следовало вспомнить, что от внимания Мигеля Рейеса ничто не ускользало. К тому моменту, когда она спешилась перед домом, он вместе с женой уже поджидал ее на открытой веранде у входа. За этот год, что она отсутствовала, родители почти не изменились. Быть может, только мать немного похудела, хотя седина еще не тронула ее густые черные волосы, а на лице не видно было морщинок, и оно по-прежнему оставалось красивым. Только усталые глаза выдавали возраст.

– Анжелина, – мать встретила ее с искренней радостью в голосе. Она было шагнула вперед, протянув руки, чтобы обнять дочь, но муж остановил ее одним взмахом руки.

– Что все это значит, дочь моя? – Как и прежде, его голос и глаза оставались такими же холодными. Мускулистая, коренастая фигура слегка располнела в талии, хотя он по-прежнему держался чопорно, сознавая силу собственной важности.

– Что именно? – спросила Анжелина.

– Почему ты здесь, да еще одетая таким вот образом? Где твоя монастырская одежда?

– Это – длинная история. Разве мы не можем сначала войти в дом, а уж потом обсуждать все это?

Когда послышался приближавшийся топот копыт, ее отец пристально посмотрел мимо нее на ворота. От одной мысли, что Чарли решил присоединиться к ней вместо того, чтобы, не попрощавшись, уехать навсегда, Анжелина стиснула зубы, стараясь не показать радости, которая всегда охватывала ее в его присутствии.

– А это еще кто такой? – Губы отца скривились от отвращения, и он в упор взглянул на Анжелину. По его глазам она видела, что он пытается догадаться о чем-то, но удержалась и глаз не отвела. Она давно знала, что любое проявление ее слабости лишь усиливает его контроль над нею.

– Это Чарли Колтрейн... Он сопровождал меня сюда из Техаса.

– Одну? – Голос ее матери от волнения сорвался.

– Да, madre. Одну.

– Ты могла бы придумать этому хоть какое-то объяснение, Анжелина, – процедил отец. – Идите в дом. Обе. Я желаю услышать все от начала до конца. – И он равнодушно посмотрел на Чарли. – А вы сначала напоите свою лошадь, а потом зайдите на кухню. Повар вас накормит, – с этими словами он направился к дому.

– Нет! – Анжелина так выкрикнула это слово, что в нем прозвучал открытый вызов. Она внутренне сжалась, когда отец медленно повернулся, чтобы посмотреть на нее.

– Прошу прощения? – произнес он, высокомерно растягивая слова.

– Чарли вовсе не работник и не раб, которому вы можете отдавать приказания. Он не раз спасал мне жизнь. И вы с ним не станете так обращаться.

– Это я-то не стану?

– Анжелина, все в порядке...

При звуке хриплого голоса Чарли ее родители вздрогнули. Оба посмотрели на него так, будто его конь попросил чаю. Рука матери, дрожа, потянулась к горлу, что явно свидетельствовало о ее неловкости и испуге.

Анжелина взглянула на Чарли. А он спокойно смотрел на ее отца. Но теперь-то она хорошо знала этот взгляд. Холодная ярость переполняла Чарли, хоть он этого и не показывал.

– Ничего подобного, – ответила она Чарли, но он продолжал испытующе смотреть на ее отца. – Поставьте Гейба на конюшню и присоединяйтесь к нам, – сказала Анжелина и снова повернулась к родителям. Ее отец, должно быть, увидел решимость в ее глазах и собирался – не важно по какой причине – не обращать внимания на ее вызывающий тон. Он пожал плечами в знак согласия и вошел в дом. Мать, как всегда, последовала за ним. Анжелина обернулась к Чарли.

– Нет смысла затевать из-за меня такой шум, – сказал он, наконец посмотрев ей в глаза, хотя его лицо и не выражало никаких эмоций. – Я пообещал, что доставлю вас домой. Теперь вы дома, так что я, пожалуй, поеду.

– Нет, подождите. – Анжелина отчаянно пыталась не поддаться панике, которая росла в ней при мысли, что он все-таки может уехать. – Вы, по крайней мере, можете остаться здесь на ночь, пообедать, принять ванну. Я должна отблагодарить вас хотя бы этим. И еще я заставлю отца заплатить вам тотчас же.

– Заплатить мне? За что? Вы же хотели ехать в монастырь, а я затащил вас сюда.

– Вам не оставалось иного выбора, кроме как привезти меня сюда. Теперь я в безопасности. Я жива. И мой отец может позволить себе заплатить вам за это.

По выражению лица Чарли она видела, что он колеблется. Казалось, он собирается с ней спорить. Потом Чарли кивнул и спрыгнул на землю.

– Я бы, конечно, мог сказать вам, что не хочу брать деньги. Но дело в том, что они мне все-таки нужны. Какое-то время мне придется скрываться здесь, прежде чем я смогу вернуться в Техас и выяснить, кто прикрывался моим именем.

– Я тоже хочу, чтобы у вас были деньги. Мы с вами заключили соглашение. И хотя не все сложилось так, как я планировала, вы сдержали свое слово самым лучшим образом.

Взгляд черных глаз Чарли скользнул по лицу Анжелины, и от этого во рту у нее пересохло.

– То, что между нами есть, – намного больше чем сделка, о которой вы говорите, мой ангел. И вы это знаете... – И прежде чем она успела ему ответить, он повернулся и увел Гейба.

– Анжелина, – голос отца призывал ее, и она неохотно, со вздохом оторвала взгляд от удалявшегося Чарли. Ей бы следовало позволить ему уйти насовсем. Жизнь стала бы намного проще... если бы Чарли Колтрейн ее оставил. Но она не могла заставить себя попрощаться с ним. Пока еще не могла.

Она нашла родителей в гостиной. Мигель и Тереза Рейес сидели на диване вместе, хоть и старались не прикасаться друг к другу. Отношения между ними совсем не изменились с тех пор, как Анжелина уехала из дома год назад. Они просто сосуществовали, избегая лишних контактов. Классический пример брака без любви, в котором состояли ее родители, мог вызвать у Анжелины только отвращение к браку по расчету. И уж если бы ей предложили прожить остаток своей жизни под одной крышей с нелюбимым человеком, то она, скорее, предпочла бы умереть.

– Итак, дочь... – Отец сложил руки на коленях и уставился на нее. Он всегда так делал, когда собирался кого-нибудь наказать. Это ей запомнилось с детства. Тогда под его холодным взглядом она испуганно сжималась. Теперь же упрямо и внешне спокойно смотрела на него. – ...Мы крайне удивились, увидев тебя на пороге нашего дома. Мы ведь считали, что ты в монастыре.

– Поэтому вы, несомненно, удивились и рассердились.

– Да, я неприятно удивлен, увидев, что ты приехала с anglo, да еще и вооруженным бандитом.

– Он – не бандит.

– Нет? Ну хорошо. Неважно. Я все-таки желаю, чтобы ты объяснилась. И немедленно.

Поскольку Анжелина не видела возможности избежать объяснений, она вздохнула и, очертя голову, пустилась в пространный рассказ, начав с описания того, как она уехала из монастыря Корпус-Кристи, затем натуралистично изложила убийство ее друзей и то, как ее саму чуть не изнасиловали, а закончила тем, как ее спас Чарли. Но она не стала вдаваться в подробности их последующей поездки, не сказала о том, что Чарли разыскивает полиция, ну и, тем более, о своих видениях во сне, как и о своих чувствах к этому мужчине.

Тихий, сочувственный и страдальческий вздох заставил Анжелину замолкнуть и поднять глаза на мать. Тереза побледнела. Ее черные глаза широко раскрылись от ужаса и переживаний за дочь. Тереза безмятежно жила на гасиенде родителей, а затем – на гасиенде мужа. Поэтому до сих пор ей не приходилось сталкиваться с мрачными сторонами жизни, а ее покой чаще всего нарушал лишь деспотичный Мигель Рейес. Но даже он, каждый день доставлявший ей большие неприятности, не шел ни в какое сравнение с тем, о чем только что расссказала Анжелина.

– Простите меня, madre, – сказала Анжелина. – Мне не следовало рассказывать все подробности.

Нетерпеливым взмахом руки отец как бы отмахнулся от переживаний обеих женщин.

– Тереза, иди и позаботься о ванне для своей дочери, – пролаял он. – От нее пахнет дорожной пылью. – Без малейшего возмущения мать Анжелины встала и вышла из гостиной. – Так, значит, ты пообещала этому человеку, что я заплачу ему за то, что он привез тебя сюда?

– У меня не было выбора. Я осталась в прерии совсем одна, а он был единственным, кого я смогла уговорить. Что же, по-вашему, мне оставалось делать?

– А почему ты сразу не вернулась в монастырь?

– Мне захотелось повидать маму. – «Только маму, но не вас и не этот дом», – добавила Анжелина мысленно. Она гордо вздернула подбородок и вызывающе посмотрела на отца. – А это что, преступление?

– Да нет, я только удивлен. Еще год назад ты никак не могла дождаться того, чтобы поскорее уехать отсюда. А теперь вдруг захотела повидать свою мать. Очень интересно.

– Ничего интересного в этом нет. Я побуду с ней недолго, а потом вернусь в Корпус-Кристи и принесу свой обет.

– Но есть еще одно любопытное обстоятельство. Когда я посылал тебя в монастырь, то полагал, что ты начнешь свое послушничество через шесть месяцев. И вот, после того, как ты уехала, уже прошел целый год, и ты мне сообщаешь, что до сих пор все еще кандидатка в послушницы. Почему?

Анжелина стиснула зубы, пытаясь сохранить спокойствие. Ее раздражала манера отца задавать вопросы, ибо она представлялась ей намеренным искажением ее слов и поступков.

– Мать-настоятельница захотела, чтобы я еще подумала о том, действительно ли готова стать монахиней.

Отец вопросительно поднял брови.

– Выходит, что мать-настоятельница сомневается в том, что ты вполне уверена в своем призвании?

– Она не знает меня настолько хорошо, как остальных. Большинство постуланток жили в той округе и посещали монастырскую школу, где преподают сестры. Как только я стану послушницей, то приму монашеское имя и надену рясу этого ордена. Подобный шаг слишком серьезен, и просто недопустимо идти на это легкомысленно. А мать-настоятельница хочет лишь убедиться в том, что я готова к этому.

Его кивок мог означать, что он согласился с ее доводами.

– А что с этим Чарли? – как бы невзначай поинтересовался отец.

– Он останется и переночует здесь. А что он захочет делать потом – его личное дело.

Однако в голосе девушки прозвучало нечто такое, что, видимо, выдавало ее истинные чувства, так как отец, прищурившись, бросил на нее пытливый, можно сказать, тяжелый и подозрительный взгляд. Анжелина изо всех сил пыталась сохранять спокойствие. Стоило ей только показать ему свою слабость, как он тут же набросился бы на нее, как койот на раненого кролика.

– Что ж, ладно, – сказал он, вставая. – Я заплачу твоему провожатому. Пойди поищи свою мать, вымойся и переоденься. Увидимся за обедом. – Он важно вышел, даже не обернувшись.

Оставшись одна, Анжелина несколько минут посидела в гостиной. Ей бы следовало чувствовать облегчение, поскольку допрос, наконец, закончится. Еще ребенком она часто задавалась вопросом, не изучал ли ее отец методы инквизиции. Но в этот раз он почему-то отпустил ее слишком легко. Вполне возможно, он все-таки понял, что его дочь уже стала взрослой женщиной, которую нельзя запугать так же легко, как ее мать.

Анжелина успокоилась и глубоко вздохнула. Она добилась того, чего хотела. Отец заплатит Чарли, и этот короткий, пугающий и захватывающий эпизод ее жизни закончится. «Что ж, тем лучше... после такого приключения можно будет вернуться в монастырь.

Потом темными и тихими ночами я в одиночестве стану вспоминать о Чарли Колтрейне и мечтать о нем».

Чарли закончил чистить Гейба и занялся лошадью Анжелины. Он знал, что ему следовало бы пойти в дом к семейству Рейес, как просила Анжелина, но никак не мог пересилить себя.

Что-то в ее отце чувствовалось такое, что заставляло его стискивать зубы. Возможно, манера, в которой отец говорил с Анжелиной, словно она была его собственностью, а не человеком со своими чувствами и желаниями. Но возможно, это привычный для Рейеса способ смотреть на людей, как будто они для него не более чем насекомые, выползающие из-под камня. Так или иначе, но Чарли не горел желанием встретиться с ним в их гостиной.

– Могу я оторвать вас на минутку?

Чарли обернулся и встретился с хитрыми, темными глазами, пристально глядевшими на него. Мигель Рейес. В его мозгу немедленно прозвучал сигнал тревоги. «Этот человек от меня чего-то хочет. Но чего?»

– Полагаю, что минутку-другую я найду, – в тон ему ответил Чарли.

– Дочь рассказала, что вы спасли ей жизнь. Ее мать и я вам очень благодарны.

– Забудьте об этом.

– О, что вы, я не могу, я – ваш должник. Чем я могу отблагодарить вас за это доброе дело?

– Я бы хотел получить те деньги, которые мне пообещала сестра. И все. Я уезжаю.

– Сестра? – Мигель хихикнул так, будто Чарли глупо пошутил. – О, да, сестра Анжелина... Да. Я конечно заплачу вам. Но прежде чем мы это сделаем, я подумал, что смог бы предложить вам кое-что получше. Вы умеете обращаться с лошадьми?

– Неплохо. – Чарли нахмурился. К чему все-таки клонит этот человек?

– Я так и подумал. Один из моих работников вчера получил травму и долго не сможет работать... Вы не согласились бы поработать вместо него?

– Вы хотите, чтобы я работал на вас? – Чарли очень хотелось сдержаться, но нотки отвращения, наверное, все же прозвучали в его голосе, от чего Рейес прищурился.

– Разве это так уж плохо? Или у вас есть неотложные дела в другом месте?

– В общем-то, нет. – Чарли задумался. «Здесьможно еще и заработать денег, которые всегда могут пригодиться. Да и это ранчо такое же неплохое место, как и любое другое, чтобы укрыться тут на время. К тому же, я смог бы приглядеть за Анжелиной, удостовериться, что ее отношения с отцом не стали хуже, чем она хотела это показать». Чарли не доверял этому человеку ни на грош, чувствуя, что за его предложением работы таится какой-то скрытый мотив, хотя пока он еще не понял какой. «Я, пожалуй, постараюсь держаться поблизости и посмотрю, чего хочет старый Мигель. А когда увижу, что Анжелине ничто не грозит, тогда и двинусь дальше».

Чарли протянул Рейесу руку, едва улыбаясь, хотя и видел, что Мигель колеблется, принимать ли ему это рукопожатие.

– Ладно, – проговорил Мигель, когда его напряженный взгляд встретился с глазами Чарли. – Можете считать себя принятым на работу.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

– Где он? – Голос Анжелины эхом прокатился по всему дому.

Мать вздрогнула, но продолжала шить, не отрываясь от работы.

– Говори тише. Прислуга услышит.

– Мне все равно, услышат они или нет. Я хочу знать, где Чарли. Я не видела его уже два дня. Где отец?

– Уехал.

– Куда?

Мать пожала плечами.

– Он никогда не говорит мне, куда едет. А я только рада, что он уезжает.

Анжелина еле сдержалась. Иногда из-за равнодушия матери к собственному положению в семье, Анжелине хотелось громко кричать. Но, из личного опыта она знала, что ничто не заставит Терезу Рейес выглянуть за пределы границ того мирка, в который поместил ее муж. Будучи женщиной глубоко религиозной, она свято верила в клятвы, когда-то данные Мигелю Рейесу. И она будет повиноваться ему, пока смерть не разлучит их... а, может быть, и после смерти.

Анжелина попробовала сделать глубокий, успокаивающий вздох, но корсет, сдавивший талию и грудь, не дал ей этого сделать. Как она и боялась, вся одежда, оставшаяся в ее комнате, без корсета оказалась для нее слишком узкой. Зато эти платья, которые в большинстве своем шились к ее первой свадьбе, как и все украшения, соответствовали самой последней моде. И все же то, что она их надевала, как и то, что она – пусть только временно – жила в доме своего отца, заставляло ее чувствовать себя ребенком. Это чувство мучило и раздражало ее и без того напряженные нервы, делало ее несдержанной и раздражительной.

– Я уже везде искала Чарли, madre, – Анжелина изо всех сил пыталась сдерживать неудовольствие, чтобы не выдать голосом своей нервозности. – И никак не могу его найти.

– Может быть, он уехал?

– Нет. Он не смог бы. По крайней мере, не попрощавшись. – Анжелина прикусила губу от внезапно нахлынувших на нее тревожных мыслей. – Я хочу сказать, что его лошадь все еще стоит в конюшне. Без нее он ни за что не уехал бы.

Мать кивнула, продолжая шить.

– Ты не хочешь поговорить со мной об этом человеке, Анжелина?

Анжелина лениво разглядывала букет цветов на низеньком столике у двери гостиной, как всегда удивляясь тому, что мать ухитрялась так долго сохранять розы в мексиканской жаре. Но, услышав ее слова, замерла.

– А что вы хотели бы услышать? – спросила она, не поднимая глаз от шелковистых бутонов.

– Прежде я никогда не замечала, чтобы ты о ком-нибудь так заботилась. Для тебя Бог всегда был самым главным в жизни. Но, поскольку ты вернулась обратно, я чувствую, в этом кроется и кое-что другое.

– Чарли... – Анжелина вдруг замолчала. «Как я могу объяснить, чем Чарли стал для меня, если сама не знаю всей правды?»– Чарли спас мне жизнь. Он – необыкновенный человек.

Ее мать беспокойно подняла на нее глаза.

– Необыкновенный? Уж не влюбилась ли ты в него?

– Влюбилась? – Анжелина, вздрогнув, отвернулась от цветов. Казалось, у нее перехватило дыхание. – Нет. Дело совсем не в этом.

– Он немного староват для тебя, дорогая. Анжелина повела плечами, недовольная таким поворотом в беседе.

– Если б я была в него влюблена, то его возраст не имел бы никакого значения.

– Что-нибудь уже произошло между вами, пока вы путешествовали вместе.

Мать внимательно смотрела в глаза Анжелине, и лицо девушки вспыхнуло, стоило ей только вспомнить все случаи, когда они с Чарли целовались, и то удовольствие, которое она испытывала при этом.

– Ничего не произошло, madre, – сказала она. – Ничего такого, с чем я не смогла бы справиться.

Анжелина отвернулась от подозрительного взгляда матери, чувствуя, что ложь легла между ними, подобно толстому слою ила со дна реки.

– Я беспокоюсь, – ответила мать и вернулась к своей работе, – из-за всех прошлогодних неприятностей, из-за свадьбы, из-за Хуана. – Она вздохнула, и от прозвучавшей в этом вздохе глубоко спрятанной в ее сердце боли Анжелина невольно содрогнулась, почувствовав свою вину. Теперь боль пронзила и ее грудь. – ...Твой отец наконец понял, что ты можешь иметь собственное призвание. Ты ведь знаешь, сколько радости мне доставило твое решение уйти в монастырь. Я всегда хотела, чтобы кто-нибудь их моих детей посвятил себя служению церкви.

– Я пошла туда, потому что почувствовала призвание, madre, а не для того, чтобы сделать счастливыми вас или padre.

– Я знаю это. Мне только хочется, чтобы все эти хлопоты не пропали зря.

– Как это может случиться?

– Твой отец хочет заняться политикой, Анжелина. Он всегда этого хотел. И вот теперь настало время его мечтам осуществиться. Он хотел, чтобы все его дети хорошо устроились, прежде чем он сделает этот шаг.

– Вы хотите сказать, что он хотел нас всех благополучно упрятать куда-нибудь подальше, где мы не могли бы создавать для него никаких неприятных проблем?

– Чти отца и мать своих, querida. Прозвучавшее из уст матери предостережение сильно подействовало на Анжелину, несмотря на мягкость тона, с которым мать это произнесла, а может быть, только потому, что именно так оно и было сказано.

– Si, madre. – Анжелина опустила глаза, глядя на свои руки. Она сжала пальцы так сильно, что суставы побелели. – Простите меня.

– Карьере твоего отца очень бы помогло то, что его дочь служит делу церкви.

– Я рада, что могу угодить ему хоть чем-нибудь, – невнятно произнесла Анжелина.

Мать резко взглянула на дочь, но ничего не сказала по поводу ее комментария.

– Единственное, о чем я тебя прошу, так это, чтобы ты сохранила верность своему решению. Скандал, который ты вызвала своим отказом выйти замуж за того, кого отец выбрал тебе в мужья, почти утих. Но твой поступок люди простили только потому, что ты ушла в монастырь. Теперь я умоляю тебя не разрушать будущую карьеру своего отца. Он очень рассчитывает, что ты станешь невестой Христовой.

Топот копыт быстро приближавшейся к дому лошади избавил Анжелину от необходимости высказать матери все, что она думала об отце. Подбежав к двери, Анжелина увидела, как человек, о котором они только что говорили, слезает с лошади. Он перескочил одним махом через все ступеньки веранды и остановился, покачнувшись, когда увидел ее в дверном проеме.

Щеки Мигеля Рейеса заливал гневный румянец, и, заметив ярость в его глазах, Анжелина невольно отшатнулась.

– Отправляйся наверх, дочь моя. – Он направил на нее палец и дважды ткнул ей в грудь, для большей убедительности. – Иди к себе в комнату и не выходи, пока я сам тебя не вызову.

– Что случилось?

– Не разговаривай со мной. Убирайся! – Он не говорил, он ревел.

Мать прибежала на звук его голоса.

– Мигель! В чем дело?

– Я ездил в город... – Он снова взглянул на Анжелину. – Убирайся с глаз моих долой, иначе я разозлюсь.

«Если все это не означает, что вы разозлились, padre, – подумала Анжелина, – тогда как это назвать по-другому?»Она сдержалась, чтобы не выкрикнуть ему эти слова, но стояла на своем, отказываясь повиноваться его команде. Глаза отца сощурились, губы поджались. Он направился было к Анжелине, но мать встала между ними лицом к дочери.

– Уйди, – прошептала она. – Я его успокою и выясню, в чем дело. – Но поскольку Анжелина по-прежнему стояла в нерешительности, мать добавила единственное слово, которое могло бы заставить дочь уступить, – пожалуйста...

Анжелина отвернулась от них и ушла к себе наверх. Пока она поднималась, ей вслед несся громкий голос отца:

– Если я быстро не найду какой-нибудь выход, то все мои планы попасть в правительство рухнут. С самого своего рождения, с той минуты, как она появилась на свет, эта девчонка доставляет мне одни неприятности. И за что только мне это наказание, что у меня такая дочь? И почему только она не ушла в монастырь и не осталась там навсегда? Зачем ей понадобилось снова сюда возвращаться?.. Чтобы разрушить мою жизнь?

Чарли возвратился в рабочую казарму с тремя другими работниками, с которыми работал в течение последних нескольких дней. Как только он согласился работать на Рейеса, его тут же отправили объезжать самые дальние пастбища. Рейес, несомненно, хотел разлучить его с Анжелиной, хотя Чарли и не стал бы упрекать его за это. Ведь если бы ему самому довелось быть отцом, он едва ли позволил бы такому низкому человеку, как Чарли Колтрейн, крутиться вокруг его дочери дольше, чем это требовалось обстоятельствами. Но Чарли никак не мог взять в толк, почему отец Анжелины вообще предложил ему работу, если с самого начала решил их разлучить. Чарли сдернул рубашку и начал смывать с себя накопившуюся за эти два дня непрерывного пребывания в седле грязь. Когда он смыл первый слой пыли – то есть сделал единственное, что мог себе позволить в подобных условиях – он вылил остатки воды из ведра себе на голову. Попозже Чарли собирался сходить к речушке и искупаться там по-настоящему. В этот момент только прохладная влага речной воды могла охладить его воспаленную от жары кожу.

– Senor, я должен поговорить с вами. Немедленно.

Услышав за спиной елейный голос, Чарли внутренне напрягся. Рейес определенно заискивал. Как это Чарли не услышал, что он подошел. Не оборачиваясь, Чарли дотянулся до рубашки и надел ее. Не мог же он позволить себе разговаривать с человеком полуодетым. Он тянул время, застегивая пуговицы, потом пятерней пригладил волосы, откинув их с лица, и надел шляпу. Только теперь Чарли повернулся, чтобы поговорить с Мигелем Рейесом.

Что-то в нем сильно изменилось. И хотя голос отца Анжелины звучал вполне бесстрастно и обманчиво спокойно, Чарли без труда приметил затаившуюся в его глазах ярость.

– С Анжелиной все в порядке? – требовательно спросил Чарли.

Рейес деликатно улыбнулся, но гнев в его глазах не исчез.

– Мне кажется очень забавным, что именно вы спрашиваете об этом.

– Забавным? Но я бы не сказал, что вы смеетесь.

Рейес притворился, что не заметил сарказма, хотя перекатывание желваков его челюстей явно выдавало раздражение.

– Сегодня в городе я столкнулся с небольшой проблемой...

Чарли ждал, еще не понимая, к чему клонит этот человек и почему он хочет обсуждать свои проблемы с работником.

– Проблемой, с которой, я надеюсь, вы поможете мне разобраться, – продолжал Рейес. Видя, что Чарли не отвечает, он нетерпеливо хмыкнул и сказал: – Эта проблема касается моей дочери.

– В чем проблема?

Рейес улыбнулся снова, на этот раз с выражением истинного веселья на лице.

– Да, я так и подумал, что это не пройдет мимо вашего внимания. Я заметил, что моя дочь и вы весьма заинтересованы в благополучии друг друга.

– Это вполне естественно, ведь ради этого мы вместе прошли через многое, чтобы в конце концов попасть сюда.

– Весьма справедливо. Но поскольку вы так заинтересованы в благополучии моей дочери, то я подумал, что вы мне поможете избавить ее от о-очень больших неприятностей.

– Выкладывайте, – пробормотал Чарли, которому не понравился новый поворот беседы.

– Так, значит, вы – человек, стремящийся сразу добраться до сути. Типично американская черта. Но такая, которая меня восхищает. Так вот, сегодня я ездил в Чихуахуа, и можете ли вы себе представить мое удивление, когда я услышал, что имя моей дочери стало предметом обсуждения, как если бы она стала общей...

Чарли глухо застонал и сжал кулаки:

– Альварес.

– Да, я подозреваю, что вы попали в точку. Хуан так никогда и не смог пережить публичное оскорбление, нанесенное ему Анжелиной... на их свадьбе. – Рейес приблизился и заглянул ему в лицо. – Вижу, что она рассказала вам о своем неприличном поведении. Это хорошо. Она сэкономила время и избавила меня от необходимости объяснять ее прошлое.

– Так чего вы хотите от меня? Чтобы я убил его? – Рука Чарли потянулась к револьверу.

Рейес захихикал:

– Нет уж, увольте. Это принесет только новые неприятности. Нет, Колтрейн, я хочу, чтобы вы женились на ней.

– Что? – Чарли от удивления разинул рот. – Так она же – монахиня.

– О, нет... Еще не монахиня.

– Но она хочет стать монахиней. Поэтому не выйдет за меня. Она, что, не очень заботится о своей репутации? Да она совсем скоро будет в монастыре.

– Она-то, может, и не заботится о своей репутации, но я это делаю за нее. У меня есть план, Колтрейн. План, по которому мы сможем получить все, что хотим.

Внезапно привычная осторожность заставила Чарли отступить на шаг и прислониться к забору. Рейес что-то замышлял. Чарли только должен вычислить, что именно.

– И чего, по-вашему, мне хотелось бы? – спросил он, внимательно наблюдая за Рейесом, чтобы найти в его словах ключ к разгадке.

– Анжелину, конечно. Я же видел, как вы смотрели на нее, еще когда только прибыли сюда. Вы хотите ее. – Он поднял руку, как бы упреждая любые возражения со стороны Чарли. – Передо мной вам нечего притворяться. Я все понимаю. Вы сможете ее получить. Я хочу, чтобы вы взяли ее в жены.

Чарли сжал руки, чтобы удержаться и не удавить Мигеля Рейеса.

– То, чего хотите вы, меня не интересует. А вот чего, по-вашему, хочет сама Анжелина?

– Я сумею ее убедить. На этот раз она будет делать то, что я ей скажу. Так что женитесь на ней и спасите ее репутацию. Если отношения между вами не сложатся, вы исчезнете. В этом случае Анжелина будет полагать, что стала вдовой, и сможет вернуться в монастырь. Я заплачу любую сумму, которую вы только запросите. И все будут счастливы.

– Все, кроме Анжелины.

– Со временем она поймет. А если она действительно будет несчастна, то в любое время сможет вернуться в свой драгоценный монастырь. Так в чем же вред?

– А не забыли ли вы маленькую проблему ее девственности?

– О, об этом не волнуйтесь. – Рейес помахал рукой, как бы отгоняя эту проблему. – Монастырь с удовольствием примет вдову с хорошей репутацией, тем более, если она прибудет туда с внушительным приданым.

– Я не хочу, чтобы ее к чему-нибудь принуждали.

Рейес тяжело, с раздражением вздохнул:

– Превосходно. Я с ней поговорю. Она – разумная молодая женщина. Она согласится.

Чарли отвернулся и прислонился к забору. «Я должен сразу же, немедленно отказаться. Это понятно». Но вместо этого все его тело требовало, чтобы он принял это предложение.

«Я не заслуживаю ее: она молода, красива, невинна; а я – стар, порочен, весь в травмах и шрамах. Отчим не зря говорил, что ни одна приличная женщина никогда меня не захочет...»Но Чарли чувствовал, что Анжелина согласится.

«Может быть, хоть на этот раз смогу сделать что-нибудь хорошее для кого-то еще? Если скажу «нет», то старый прохвост Мигель найдет кого-нибудь другого, кто с удовольствием женится на Анжелине... Но кто может знать, что этот «кто-то» поймет и ее, и ее мечту так, как понял я? В самом крайнем случае я мог бы увезти Анжелину от ее жалкой пародии на отца и отвезти обратно в монастырь. Как только она станет женой Чарли Колтрейна, никто больше не посмеет обращаться с нею, как со своей собственностью...»

Чарли повернулся и спокойно встретил холодный и расчетливый взгляд Мигеля Рейеса.

– Хорошо, согласен, – сказал он. – Я женюсь на вашей дочери.

Наступила ночь, а Анжелина все еще оставалась в своей комнате. Несколько раз приходила мать – приносила ей еду – но так ничего и не сказала. Даже если она знала, что произошло, она все равно молчала. Уходя, мать всегда запирала за собой дверь. Анжелина просила, чтобы ее выпустили, но Тереза Рейес послушно выполняла все распоряжения мужа.

Поднялась луна, бросая сквозь окно на кровать, где лежала Анжелина, серебряные тени. Она смотрела в потолок, задаваясь вопросом, что могло так рассердить отца на этот раз. После долгих размышлений Анжелина все же поняла, что ее воображение рисовало намного худшие варианты, чем на самом деле. Но, при этом она чувствовала, что непременно сойдет с ума, если ей придется и дальше оставаться в этой комнате, не зная, что происходит за ее стенами.

Щелкнул замок, и дверь распахнулась. Анжелина быстро села. Ей не хотелось встречать свою судьбу лежа. В дверном проеме показался отец. В темноте его лицо оставалось почти неразличимым, но вся фигура, и особенно посадка головы, позволяли догадаться, что отцу с трудом удавалось сдерживать свой гнев.

Он вошел в комнату и запер за собой дверь. Анжелина старалась не выдать своего страха, поскольку отец направился прямо к ней. Не говоря ни слова, он ударил ее по лицу наотмашь тыльной стороной ладони. Анжелина выдержала удар, прикусив кончик языка, чтобы сдержать вскрик.

– Это тебе... – прошипел он, – за твою глупость. Ты думала, что сплетни о твоих похождениях не дойдут до Чихуахуа?

– Каких похождениях?

Он было занес руку снова, но потом – с очевидной неохотой – опустил ее.

– Думаешь, что вы с этим anglo можете свободно разъезжать по всей стране, останавливаться на ранчо Альвареса, демонстрировать перед каждым ваши отношения и при этом не бояться, что сплетни побегут впереди вас?

– У меня не оставалось иного выбора, кроме как ехать с ним. И я не знала, что Хуан и Мария живут на той гасиенде... Ну, а потом стало слишком поздно уезжать... Но я даже предположить не могла, что люди такие узколобые. Я же постулантка. Совсем скоро я дам свой обет. Так почему всем так упорно хочется верить, что я должна лечь с мужчиной только потому, что он оказался рядом?

Отец подошел к окну и долго смотрел на темный двор. Анжелина с облегчением вздохнула. Когда он минуту назад тучей нависал над ней, она утратила способность думать, ожидая, что в любой момент он ударит ее снова.

– Предмет спора здесь не в том, почему они верят, – сказал он. – Проблема в том, что они в это верят. Ты зачем-то рассказала Марии Альварес о своих неприятностях в монастыре. О том, что ты еще даже не послушница, что мать-настоятельница чувствует, что ты еще не готова к пострижению... И это только подхлестнуло слухи. Один раз своим упрямством ты уже чуть не разрушила мою политическую карьеру. Но теперь я тебе этого не позволю.

– Тогда сегодня же вечером я уеду.

– Нет. Никуда ты не поедешь.

От ледяной решительности его тона Анжелина оцепенела с головы до пят. Она вздохнула и попыталась еще раз убедить его в своей искренности.

– Я вернусь в монастырь. И, как только я уеду, разговоры очень быстро утихнут.

– Может быть. А может, и нет. Я не собираюсь больше испытывать судьбу по твоей милости, дочь. Сегодня же вечером ты выйдешь замуж. Только так мы сумеем укоротить болтливые языки.

– Я? Замуж? – Мозг Анжелины судорожно искал недостающее звено этой загадки: «В какой момент разговора вообще возник вопрос о замужестве?» – И за кого я, по-вашему, должна выйти замуж? – спросила она.

Отец тут же повернулся спиной к окну, даже в темноте она могла разглядеть его злорадную улыбку, обнажившую белые зубы.

– За кого? За своего друга, конечно. Ты же так хотела его. Теперь можешь его получить.

Мгновенно нахлынувшая радость пересилила шок. Но тут же ход ее мыслей вернулся к суровой реальности: «А как же мое призвание? А мое видение? Я ведь просто обязана стать монахиней. Чарли для меня лишь посланное Богом испытание. Если я сейчас откажусь от своих чувств к Нему, то потерплю поражение. Я должна помнить, что истина превыше всего...»

– Я не могу выйти за него, padre.

– Я не спрашиваю твоего согласия. Ты выйдешь за него замуж, и вас обвенчают сегодня же вечером.

– Мне кажется, что такая же беседа у нас однажды уже состоялась. Вам не удастся заставить меня выйти замуж против моей воли.

К ее удивлению, отец просто рассмеялся и вышел, не проронив ни слова. В ночной тишине щелчок замка с той стороны двери показался ей громом. Анжелина упала обратно в постель и снова уставилась в потолок. Отец показался ей подозрительно счастливым. Но счастье Мигеля Рейеса обычно предвещало кому-то большие неприятности. На этот раз у нее возникло дурное предчувствие, что именно она и стала этим человеком.

Ей показалось, что прошла целая вечность, а возможно всего один час, когда дверь в ее комнату распахнулась снова. На этот раз каждый из вошедших нес в руках керосиновую лампу. Анжелина села в постели и, прикрыв глаза рукой, заморгала от непривычного яркого света, заполнившего комнату. Когда ее глаза привыкли, она узнала мать, стоявшую чуть впереди отца, и рядом их семейного священника. Это был другой человек – не тот, что предоставил ей убежище на прошлой свадьбе.

В левой руке отец держал револьвер. Анжелина, нахмурившись, взглянула на мать. Тереза не посмела поднять на нее глаза.

Анжелина встала и, обращаясь к священнику, спросила:

– Что здесь происходит?

Не отвечая на ее вопрос, священник встал перед окном и открыл Библию. По всей вероятности, рассчитывать на его помощь она не могла. За него ответил отец:

– Настало время для свадьбы, дочь.

– Я же говорила вам...

Анжелина остановилась, когда увидела в дверях еще один темный силуэт. Свет упал на его красивое лицо, и у нее перехватило дыхание. Он надел джинсы и чистую черную рубашку. И на этот раз пришел без оружия, с которым прежде никогда не расставался.

«Странно, – подумала она, – но и безоружный он все равно таит в себе угрозу».

Темная ткань рубашки оттеняла золотые с серебряными прядями волосы, блестевшие в мерцающем свете ламп. Глаза Чарли показались Анжелине бездонно-черными, когда его взгляд вдруг вспыхнул, остановившись на ней. Он улыбнулся. Этой – первой по-настоящему открытой – улыбке она не могла не улыбнуться в ответ.

Чарли шагнул к ней, протягивая руку. Какую-то долю секунды Анжелина стояла в нерешительности. «Неужели Чарли согласился на этот фарс? Как же он мог, зная о моих видениях, об ангеле, о моих мечтах? Он должен бы знать, что я не могу согласиться...»Но прежде чем она успела его о чем-нибудь спросить, вопросы получили самый неожиданный ответ: Мигель Рейес поднял револьвер и направил ствол в грудь Чарли. Улыбка на губах Чарли исчезла. Он замер, взглянул вниз, на оружие, а потом на человека, который его держал.

– Черт возьми, вы отдаете себе отчет в том, что делаете, Рейес? – прорычал Чарли.

– Всего лишь небольшая страховочка... – Мигель не спускал с Чарли глаз, хотя все его последующие слова предназначались для Анжелины: – Говори только то, что нужно, дочь. Выходи замуж за этого человека и не противься, иначе я пристрелю твоего друга прямо у тебя на глазах.

Потрясенная этой картиной и поведением отца, Анжелина чуть не задохнулась, вглядываясь в глаза Чарли. «Возможно ли, чтобы его глаза потемнели еще больше? Не глаза, а черный лед, – думала она. – Он выглядит так, словно готов кого-нибудь убить».

– Это не входило в наше соглашение, Рейес.

– Соглашение? – Анжелина переводила взгляд с отца на Чарли. – Какое еще соглашение?

– Ты обещал жениться на ней, так вот она. Священник тоже здесь. Делай то, что обещал, или быстро перенесешься в мир иной.

– Нет, – прорычал Чарли. Отец Анжелины взвел курок.

– Я вам уже сказал, что без ее согласия жениться на ней не стану. Не хочу, чтобы ее принуждали к чему-нибудь. Особенно это касается вас.

Слова Чарли согрели сердце Анжелины. «Он меня понимает. Если б он только смог, то никогда не навредил бы мне».

Отец подтолкнул Чарли револьвером, и тот попятился.

Анжелина вскрикнула и шагнула вперед. Мать подбежала к ней и попыталась удержать за локоть, но Анжелина выдернула руку. Оба мужчины, занятые своим разговором, не обращали на нее внимания.

– Делай то, что я тебе говорю, Колтрейн, и держи язык за зубами, если тебя не спрашивают. Посмотрим, сумеешь ты произнести свои клятвы, если я нашпигую твою ногу свинцом?

– Прекратите! – закричала Анжелина. Все повернулись к ней. – Оставьте его в покое. Я все сделаю. Я скажу то, чего вы от меня добиваетесь, если только вы сейчас же оставите его в покое.

Все в комнате заулыбались ее сговорчивости. Все, кроме Чарли. Он хмуро смотрел на присутствующих. Только ее отец подошел к нему сзади и начал толкать рукоятью револьвера до тех пор, пока Чарли не встал рядом с Анжелиной.

– Что ж, начнем венчание, не так ли? – сказал Мигель Рейес, очевидно очень довольный тем, что все шло по его плану. – Начнем? – обратился он к священнику.

Священник начал торопливо бормотать что-то по-латыни. Анжелина чувствовала охватившее Чарли напряжение, как некую материальную силу, осязаемо витавшую в воздухе. Она могла бы безошибочно сказать, что он отчаянно пытается придумать, как им обоим выбраться из этой ситуации. Но ее отец стоял позади них с револьвером, направленным в спину Чарли.

Большая часть церемонии воспринималась ею как в тумане. Когда потребовали, чтобы она произнесла слова своей клятвы, Анжелина обернулась назад. Ее отец снова – для пущей важности – взвел курок револьвера, и она поспешно повторила за священником то, что тот ей подсказывал. Когда настала очередь Чарли, ему об этом напомнили толчком рукоятки револьвера в спину, вынудив его подчиниться, хотя его голос с каждой минутой грубел от едва сдерживаемого гнева.

Наконец, обряд совершился. Она перестала быть Анжелиной Рейес, но зато стала Анжелиной Колтрейн. Все еще потрясенная, она повернулась к мужу. С ее губ не сорвалось ни одного слова извинения.

Рыча от раздражения, Чарли повернулся к ее родителям.

– Вы получили то, что хотели. Теперь забирайте свое оружие и убирайтесь.

Ее отец нагло и двусмысленно ухмыльнулся:

– Не терпится воспользоваться своими правами, Колтрейн?

От волнения мать Анжелины тяжело дышала. Потом, слегка потрепав дочь по руке, она выбежала из комнаты. Отец, пятясь к двери с револьвером в руках, не сводил с Чарли глаз.

Чарли шел за ним, и, как только Мигель Рейес перешагнул порог, пинком захлопнул за ним дверь. Заперев ее, он наклонился и уперся лбом в деревянную поверхность, шумно испустив долгий выдох.

Анжелина неподвижно стояла на середине комнаты. Теперь она замужняя женщина, – одна половинка большого целого. «Тогда отчего мне так одиноко?»Такой несчастной она себя никогда не чувствовала... за всю свою жизнь.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Чарли еще только поворачивался от двери, а Анжелина уже внутренне сжалась. «Чего он может теперь от меня потребовать?»Она имела совершенно смутные представления о том, что происходит между мужчиной и женщиной, да и то почерпнула их в основном из невольно подслушанных разговоров между старшими братьями, ну и, конечно, из своих наблюдений... ведь она выросла на ранчо. Вечером, накануне ее насильного и несостоявшегося венчания с Хуаном, мать пыталась что-то рассказать ей об этом, но дальше призывов верить в Господа, убеждений слушаться во всем мужа и мечтать о детях она так и не пошла. Никаких полезных рекомендаций мать ей толком дать не смогла.

Чарли подошел к ней на шаг, а Анжелина быстро отступила на два.

– Проклятие! Анжелина, я совсем не собираюсь на вас набрасываться. Успокойтесь. – Чарли нетерпеливым жестом провел пятерней по своим густым волосам, потом подошел к кровати и сел.

– Ч-что вы д-делаете? – заикаясь, спросила она.

– Ложусь спать. Этот день меня немного утомил. – Он сбросил сапоги, раздался двойной стук по деревянным доскам пола.

– Вы х-хот-тите сказать, ч-то буд-дете спать в моей пост-тели?

– Разумеется. Здесь же только одна кровать. Меня совсем не прельщает встреча в холле с вашим отцом и его любимой игрушкой, как он называет револьвер. Так что до утра я отсюда не уйду. А к тому времени у нас обоих будет шанс немного поостыть.

– Я буду спать в кресле, – Анжелина кивнула на кресло-качалку у окна.

Чарли покачал головой:

– Нет, вы будете спать в постели. И я тоже. Теперь мы женаты и ничего грешного в этом нет. Хотя, как мне кажется, занятие любовью с любимым человеком не имеет ничего общего с грехом. Хотя кто я такой, чтобы спорить с церковью?

«Грешница... Сколько раз я обвиняла себя в грехе? Несчетное число – то есть всегда, когда мечтала о том, как хорошо мне могло бы быть с Чарли. Как сейчас. А Чарли расстегивает рубашку...»

– Нет! Не надо. – Эти слова сорвались с ее непослушных губ. – Я не могу лечь с вами. Я не знаю... – она замолкла.

Чарли перестал раздеваться, хотя уже расстегнул рубашку. Она распахнулась, будто нарочно открыв ее нескромным взглядам золотистую кожу и волосы на его груди, когда он повернулся, чтобы взглянуть на нее.

– Я знаю, что вы многого не понимаете, Анжелина. – Его голос звучал самым нежным тоном из тех, что ей приходилось от него слышать. Когда он так говорил, она не только не могла уловить ни одной фальшивой нотки, но даже не замечала его болезненной хриплости. – Сегодня мы ничем не станем заниматься, а будем только спать. Я обещаю. Я женился на вас не ради секса.

Он встал и прошелся по комнате, задувая по очереди все лампы. Комната погрузилась в серебряное сияние лунного света и бархатные тени. Чарли вернулся к кровати и стянул с себя рубашку, стараясь не поворачиваться к ней спиной. Он еще не знал, что Анжелина уже видела его шрамы, но сейчас ей казалось совсем неподходящим обсуждать это. Когда он встал, чтобы снять брюки, Анжелина отвернулась, напряженно глядя в окно, пока не услышала, что он улегся.

– Ложитесь в постель. Вы же устали. Я вас не обижу.

Чарли был прав. Она так устала от переживаний этого дня, что комната плыла у нее перед глазами. Подойдя к кровати, Анжелина села, потом потянулась, чтобы расстегнуть на спине пуговицы платья.

От первого прикосновения грубых мужских пальцев она замерла, но Чарли отстранил ее руки и ловко расстегнул последние пуговицы. Воздух в комнате, только что казавшийся душным, вдруг захолодил ее обнажившуюся кожу, и Анжелина задрожала. Руки Чарли вначале нерешительно задержались у ее поясницы, но потом он их убрал.

Анжелина с облегчением вздохнула, но тут он стал вынимать шпильки из ее волос.

– Не надо, – задыхающимся от волнения шепотом сказала она, останавливая его. – Вы же обещали.

– Я обещал, что не обижу вас. И я не стану вас обижать. Только позвольте мне вынуть шпильки. Мне всегда хотелось видеть ваши волосы распущенными.

– Если я не заплету их на ночь в косу, утром они собьются в птичье гнездо.

– Утром я расчешу ваши волосы. Ну пожалуйста, – прошептал он, щекоча дыханием кожу на ее шее. – Ради меня.

Подумав о том, что Чарли будет расчесывать ее волосы утром, после того, как они проведут ночь в одной постели, Анжелина почему-то почувствовала, как от ожидания этих ощущений по спине у нее пробежала легкая дрожь. Начинали проявляться интимные детали замужества. Анжелина отпустила его руку и села на краю постели, напрягшись и ожидая, когда он, наконец, кончит расплетать ее волосы. Каскад темных волос хлынул вниз, щекоча ей шею, плечи, спину... Чарли несколько секунд гладил пальцами пряди, потом стал разминать Анжелине плечи и шею.

– Расслабьтесь, – предложил он.

Она действительно стала расслабляться, глухо застонав от удовольствия. Еще никто так не прикасался к ней. Чудесное чувство. Ощущения от его прикосновений к телу были такими, каких она еще не испытывала за всю свою жизнь. Он осторожно наклонил ее голову вперед, продолжая разминать шею.

«Когда же он успел спустить платье с моих плеч! «Она не замечала этого, пока магические движения не охватили ее ключицы. Но все, что бы он ни делал, доставляло ей такое блаженство, что она почти впала в летаргический сон, потеряв волю к сопротивлению, плыла по какой-то бесконечной реке желания.

– Снимите платье и ложитесь. – Ей показалось, что шепот шел откуда-то из ее головы. Анжелина подчинилась и сняла платье и нижние юбки, оставшись лишь в сорочке. Она легла на подушки. Чарли сел рядом, черной тенью на фоне синей комнаты, окрашенной лунным сиянием. Золотые волосы создавали вокруг его головы светящийся нимб, и хотя она не могла различить его лица, глаза Чарли сияли в темноте.

Не говоря ни слова, он наклонился и поцеловал ее. Его тело парило над нею, совсем близко, почти касаясь ее, и от него исходил жар, обжигавший ее кожу. Его губы – сначала твердые, – прикасаясь к ее губам, становились мягкими. Он гладил ее сжатые губы своим языком, и эта ласка отдавалась трепетом, волнами расходившимися от ее губ по всему телу. Отдавая себя на волю захватившего все ее существо страстного желания, Анжелина обвила руками шею Чарли и притянула к себе.

Он был совершенно нагой. Жар твердого и тяжелого тела, прижавшегося к ней, согревал ее сквозь тонкую ткань сорочки. Он почти не шевелился, будто боясь ее испугать, но она все равно почувствовала силу его желания по тому, как он прижимался к ее сокровенному женскому месту.

Поцелуй длился нескончаемо – губы к губам, язык к языку. Широкая ладонь Чарли подхватила, чуть прижимая, ее грудь. Но вместо того чтобы смутиться или вздрогнуть от страха, Анжелина застонала и выгнула спину так, чтобы теснее вжать грудь в его руку. Сосок затвердел до почти непереносимого, болезненно-сладостного состояния. Он отнял губы от ее губ и, наклонившись, захватил упругий бутончик губами сквозь тонкую ткань.

От противоречивых ощущений горячего тепла и влажного раздражающего прикосновения ткани к напряженной плоти пальцы Анжелины судорожно сжали его волосы. Цепочка поцелуев протянулась по ложбинке между ее грудями, и его губы завладели другим соском, а тем временем нижняя часть тела тесно прильнула к ней. Анжелина не удержалась от вскрика – так неожиданны и приятны были его ласки. Она понимала, что нужно прекратить то, что они делали, но невероятные, неизъяснимые ощущения лишали ее сил отказаться от них. Ее тело отвечало на совсем иной зов.

Чарли прижался губами к изгибу ее шеи, потом, тяжело дыша, приник к ней лицом. Он изогнулся, прижимаясь еще крепче, и весь мир в ее прикрытых глазах взорвался, рассыпавшись мириадами звездочек. Напряжение волнами пробегало по телу, возникая там, где он касался ее горячими губами и руками. Она крепко сжимала его в объятиях до тех пор, пока эти волны не ослабли. Потом гладила его по волосам так долго, пока он не поднял голову и не поцеловал ее в бровь.

Кровать заскрипела под тяжестью его тела, когда он отодвинулся от нее. Чарли лежал на спине, заложив руки за голову, и смотрел в потолок. Она лежала рядом прямая и негнущаяся, как палка, и тоже смотрела в потолок, находя его восхитительным, хотя и смотрела на него предыдущие полдня. «Я что-то сделала не так. А что?»

– Простите меня, – шепнула она.

Чарли выругался вполголоса, а Анжелина прикрыла веки и затаилась. Уж теперь-то она совершенно не сомневалась, что допустила какую-то ошибку.

– Этого не должно было произойти, Анжелина. Я только хотел к вам прикоснуться и поцеловать. Но когда вы ответили мне, я перестал соображать. Мне бы следовало получше держать себя в руках. Не знаю, что со мной случилось. – От гнева и злости его голос стал еще более жестким, а от того, что он весь напрягся, даже дернулась кровать.

– Я знала, что делаю что-то недозволенное...

– Нет... – голос Чарли снова стал нежным, и он привлек ее к себе, охватывая плечи рукой так, чтобы ее голова легла ему на грудь, а тело тесно прижалось. – То, что произошло, – естественно. Мы ведь теперь женаты.

– Разве это по-настоящему? Я кое-что знаю об этих отношениях и понимаю, что любовью мы не занимались, так что брак еще не состоялся.

– Правильно. И я хочу, чтобы все так и осталось.

– Что? – Анжелина попыталась сесть, но Чарли удержал ее, крепко прижимая к себе. Побарахтавшись в его объятиях несколько секунд, она успокоилась. – Почему вы так говорите?

Чарли сокрушенно вздохнул:

– Временами я забываю, как вы еще молоды. И все время ведете себя чертовски самостоятельно и независимо. Хотя, познакомившись поближе с вашим отцом, я понимаю, почему вы не могли полагаться на родителей. Во всем.

– Не знаю, почему вы постоянно считаете меня молоденькой. Мне уже двадцать. Почти все молодые женщины в этих краях выходят замуж в шестнадцать. Так что я, по сравнению с ними, старая дева.

– Вот когда вам стукнет тридцать семь, вам покажется, что ваши двадцать были сто лет назад. Я и вспомнить не смогу, каким был в мои двадцать лет.

– Верится с трудом.

– Поверьте. Это было еще до войны, до Мосби... – Он затих, а когда заговорил снова, его голос стал таким тихим, что Анжелине пришлось напрячь слух, чтобы разобрать слова. – Задолго до того, как многое произошло.

Анжелина прикусила губу. «Есть еще столько всего, чего я не знаю о Чарли, о его прошлом, о его семье, как и о том, как он стал таким. Удастся ли мне когда-нибудь узнать всю правду? Да и хочу ли я этого? Но самый главный вопрос, который волнует меня теперь...»

– Зачем же вы на мне женились?

Чарли немного помедлил и только потом ответил:

– Чтобы защитить вас. Боюсь, что по всему городу только и болтают, что о нашей с вами поездке. Ваш отец кипел от злости. Он поклялся, что заставит вас выйти замуж за первого встречного. И я подумал, что со мной вы будете чувствовать себя лучше всего.

Ее оскорбило, что Чарли женился на ней только для того, чтобы спасти ее честь и защитить.

– Я и сама могу о себе позаботиться.

– Да уж. Для этого вы проделали большую работу, – произнес он саркастически и приложил к ее губам два пальца, чтобы остановить гневные слова, вот-вот готовые сорваться с ее губ. – Послушайте меня еще минуту. Мигель Рейес мог делать с вами, что захочет, но... до тех пор, пока вы не стали бы монахиней или не вышли бы замуж. Теперь вы замужем. И он больше не посмеет указывать, как вам поступать.

– Я хочу только одного – стать монахиней.

– Если вам так хочется этого, так дерзайте. Анжелина, я все еще нахожусь в розыске. Никто не может сказать, что меня ждет впереди. Стоит мне уйти со сцены, и вы спокойно сможете вернуться в монастырь.

От этих слов Анжелину бросило в холодный пот.

– Что вы хотите сказать этим «уйти со сцены»? Она почувствовала щекой, как он недоуменно пожал плечами.

– В тюрьму... Пропасть без вести... Умереть...

– Перестаньте!

– Надо трезво смотреть на жизнь. Вы сами сказали, что вообще не хотите выходить замуж. Вы хотите стать монахиней. Вот я и выбрал самый безболезненный путь к исполнению ваших пожеланий.

– Тогда какие у вас желания, Чарли Колтрейн? Bы сказали, что не станете заниматься со мной любовью, но вы ведь этого очень хотите. Теперь вы – мой муж и никто вас не остановит. Так почему вы не взяли то, что хотели? Я ведь тоже хотела этого, если не сказать больше.

– Вы говорите прямо как ваш отец, – пробормотал Чарли.

Анжелина замерла.

– Что? Что вы имеете в виду?

– Ничего.

– Нет, я все-таки хочу знать. Что он вам такого сказал?

– Только то, что я могу вас взять. Он хорошо заплатит монастырю, – а это будет считаться вашим приданым – чтобы они там закрыли глаза и приняли вас обратно, если наш брак по каким-то причинам не состоится.

– Он знает, кто вы такой? Что вас разыскивают?

По тому, как Чарли вздрогнул, Анжелина поняла, что такого вопроса он никак не ожидал.

– Не думаю, – произнес он медленно. – Если бы он знал, то ему не пришлось бы меня подкупать. Он бы достиг своей цели обычными угрозами и шантажом. И к тому же я сомневаюсь, что в таком случае он посчитал бы меня подходящим кандидатом на роль спасителя репутации своей дочери.

– Что верно, то верно. – Анжелина затихла, вернувшись к мысли, совсем недавно лишь промелькнувшей в ее подсознании. После новых ощущений, которые она только что испытала в объятиях Чарли, ей захотелось большего. «Он уверяет меня, что теперь мы – муж и жена и можем заниматься любовью, и это не будет грехом. Более того, ведь церковь предполагает, что супружеский долг должен быть исполнен нами обоими. Чарли желает меня... Тогда почему он остановился и не стал учить меня всему, что знает сам? Он и раньше уходил от объяснений, но теперь я хочу знать правду...»

Собравшись с мужеством, Анжелина снова задала ему свой вопрос:

– Почему вы не стали заниматься со мной любовью? Вы ведь сами сказали, что мы женаты... а я так хотела этого.

Чарли повернул к ней голову, и она почувствовала легкое прикосновение, будто он поцеловал ее волосы на макушке.

– Мне не хотелось бы ничего иного, кроме как показать вам, как может чувствовать себя настоящая женщина, Анжелина. С тех пор как мы встретились, я день и ночь испытываю к вам жгучее желание. А понимая, что вы никогда не будете моей, мое желание еще больше разгоралось. Вот и сейчас я хочу вас больше, чем мог когда-нибудь от себя ожидать. Но вот позволить оставить своего ребенка без отца я не смогу. Я сам прошел через кошмар безотцовщины, который врагу своему не пожелал бы... уже не говоря о том, что ребенок будет частицей моей плоти и крови.

Анжелине вспомнился рассказ Чарли о том, как он жил под одной крышей с отчимом, Ричардом Беккером, и ей стало ясно, что именно он хотел сказать. По крайней мере, у него хватило здравого смысла заглянуть вперед и увидеть последствия того, что они могли совершить.

– Вы правы. Об этом я не подумала. Простите меня.

– Спите, Анжелина, – сказал Чарли уставшим и словно постаревшим голосом. – Мне кажется, завтрашний денек не будет более легким, чем сегодняшний.

Он поцеловал ее в лоб и отвернулся. Но мысли, роившиеся в голове Анжелины, не давали ей уснуть.

«Ребенок... Боже, как я наивна. Чувствуя его прикосновения и ласки, я думала только об удовольствии, о великолепных, восхитительных ощущениях, которые испытывала. Мне было не до того, чтобы чуть-чуть заглянуть в то, что может произойти через час, не говоря уже о том, чтобы подумать о новой жизни, которая могла в результате этого возникнуть. Слава Богу, что у Чарли хватило здравого смысла, и мы избегли этой ошибки...»

Мысль о ребенке, ребенке Чарли, вызвала в ней ощущение приятной и теплой тяжести, почему-то комком вставшей где-то у горла. Она заморгала от влаги, вдруг появившейся в уголках глаз. Анжелина всегда любила детей. И, наверное, поэтому выбрала монашеский орден, который и был призван учить их, и сделала это вопреки своему другому призванию – ухаживать за больными. Ей хотелось, чтобы дети стали частью ее жизни, даже если они и не были бы ее родными детьми.

Перед внутренним взором девушки развернулась картина того, как они могли бы жить с Чарли. Картина настоящего и счастливого замужества – каждую ночь ложиться вместе спать, обнимать его, ласкать и с каждым разом все глубже познавать силу страсти, возникавшую от его поцелуев и прикосновений. Фантазия разыгралась дальше, и она позволила себе на минутку подумать о несбыточном – о том, как она вынашивает и растит детей Чарли, любит и воспитывает их. Ей до боли хотелось всего этого.

Но тут ее мечта рассыпалась. Этот мужчина послан ей как испытание. Как экзамен, который она с таким позором провалила. Вместо того чтобы противиться его обаянию и чарам, она вышла за него замуж, и если бы поддалась страсти, которую он в ней вызвал, и мечте о жизни с ним, то где бы она очутилась теперь? С десяти лет Анжелина верила в жизнь, связанную с Богом. Разве она тогда ошибалась? Если ее призвание не настоящее, тогда что означает золотой ангел, посещавший ее в видениях?

«Если я – не Анжелина Рейес, кандидатка в послушницы ордена «Сестер Воплощенного Слова и Святого Причастия», тогда кто я? Анжелина Колтрейн, жена преступника, которого разыскивает полиция? Или заурядная мошенница и самозванка во всех отношениях?..»

Вопросы сыпались один за другим, слишком быстро для ее уставшего и перегруженного мозга. Так до конца и не разобравшись со всеми обвинениями и замешательством, все еще царившем в ее мозгу, она прижалась к Чарли и погрузилась в тяжелый сон.

Чарли обнимал спящую Анжелину, крепко и нежно прижимая ее к себе, чувствуя, как она подрагивает и постанывает время от времени. Он пытался успокоить ее, отогнать все волновавшие ее мысли, тихонько нашептывая ласковые слова и нежно поглаживая ее волосы.

Ничто не помогало.

Тогда он высвободился из ее объятий и встал, заподозрив, что это его близость так беспокоила ее. Он подошел к окну и опустился в кресло-качалку. Наблюдая за спящей Анжелиной и любуясь ею, Чарли задумался над происходящим. Ему давно следовало побыть одному.

Впервые за много лет его перехитрили. В последний раз это случилось в городке Секонд-Чанс, в штате Миссури, где он потерял брата, слишком доверившись незнакомцу. В Джейке Бэннере он видел ту же безжалостность, что знал и за собой, да еще способность увлечь людей, которых он потом откровенно использовал. Чарли доверился Джейку и сделал особо приближенным лицом в своей банде. Но именно Джейк оказался вонючим сыщиком из агентства Пинкертона. Тогда из-за него в перестрелке погибли почти все члены банды. Те немногие, что уцелели, бросили все и скрылись в Техасе, хотя теперь, размышляя над событиями того времени, Чарли вдруг понял, что те люди так никогда и не появились в Сан-Антонио. Его брат Билл вернулся в город свести кое-какие старые счеты, а был застрелен, как собака, у дверей банка Секонд-Чанс Бэнк. Его убили Бэннер и его партнер. С этого момента и начались ошибки Чарли в оценке им обстановки.

Чарли снова глянул на Анжелину. Она мирно спала, а все, что ее беспокоило до этого, исчезло.

«И что мне теперь с нею делать? Разве я когда-нибудь помышлял о том, что мне придется исчезнуть из ее жизни без оглядки? Мне хотелось от нее слишком многого, а она едва ли готова дать все это...»Глядя на нее, Чарли вдруг обнаружил, что впервые в жизни по-настоящему задумался о нормальной жизни – доме, жене, семье. Однако для того, чтобы все это было, ему придется убедить Анжелину, что она была бы гораздо лучшей женой, нежели монахиней. Какие аргументы он сумеет найти для этого, если сам четко осознает прямо противоположное?

«Никуда я не гожусь. И таким я знал себя всегда. У меня нет морального права губить жизнь неопытной и неискушенной девушки. Если оставить в стороне то, что я женился на ней ради ее же спасения, то этот шаг лишь усложнил мою собственную жизнь...

И если даже каким-то божественным чудом Анжелина решит остаться моей женой, то за мной все равно гонится техасский рейнджер, как и множество других «охотников за головами». Я не могу обрекать ее на такую жизнь. И не стану этого делать...

Нет. Лучше всего поскорее исчезнуть. За всю свою несчастную жизнь мне надо хоть раз сделать что-нибудь стоящее. Даже ценой жизни. А то, что я покину Анжелину, только лишь упростит мою задачу... бесчисленные полицейские с их револьверами и ружьями в этом случае останутся с носом...»

Чарли запустил руку в карман и вытянул оттуда красную атласную ленточку. Он видел, с каким виноватым выражением на лице Анжелина всего несколько недель тому назад любовалась безделушками на туалетном столике Луанны. Он стащил их, сам не понимая зачем, и положил в карман, как только она отвернулась. Тогда ему показался забавным интерес, который сестра проявила к этим вещицам. Теперь ему от этого стало горько.

Он собирался отдать ей ленточку, когда они поженятся, но при таком скоропалительном венчании как-то не было времени вспомнить о ней.

Чарли уснул, а ленточка так и осталась в его руке, обвивая пальцы. Он видел во сне Монтану. Тысячи акров земли, по которой можно легко и свободно скакать и бродить. Никто за ним не следит, никто не ищет, если не считать соседних фермеров и хозяев ранчо, собирающиеся покупать у него лошадей. Конечно, там встречаются индейцы, но он надеялся, что справится с ними. Раньше, когда он видел этот сон, его успокаивала уединенность и пустынность Монтаны. На этот раз одиночество, к которому располагали бесконечные просторы зеленых пастбищ и такие же бесконечные годы жизни, вызвали в нем тупую душевную боль.

– Чарли?

Голос проник в его сознание откуда-то издалека, смягчая боль и заставляя его не чувствовать себя одиноким. Он было направился на этот голос... и, вздрогнув, проснулся. Анжелина стояла перед ним уже совсем одетая. Из окна позади нее ярко светило солнце.

– К-который час? – прохрипел он, протягивая руку, чтобы отбросить с лица пряди волос, мешавшие ему. Красная ленточка на его пальцах запуталась в волосах и ему пришлось резким, раздраженным движением сдернуть ее оттуда.

– Что это такое? – спросила Анжелина и взяла его руку, распутывая застрявший между пальцами атласный лоскуток.

– Сувенир для вас. – Он встал, слегка смущенный тем, что она увидела, как он спал, держа в руке женскую ленточку. – Я хотел отдать ее вам еще вчера вечером, но... – он пожал плечами.

– Спасибо. А откуда вы узнали?

Чарли бросил на нее быстрый взгляд. Она смотрела на ленточку так, словно это был золотой слиток.

– Что узнал?

– Что красный – мой любимый цвет.

– Я не знал. Просто подумал, что красная лента будет хорошо смотреться в ваших волосах. – Он снова посмотрел в сторону. «Черт, мне никогда толком не удавалось поддерживать разговор с женщинами. Да мне это никогда и не было нужно...»Они всегда сами осаждали его, как бы невежливо он с ними ни обращался. Теперь он жалел, что не прислушивался к советам матери, когда она пыталась привить ему хоть какие-то манеры.

Когда Чарли снова взглянул на Анжелину, она уже подвязала ленточкой волосы, собрав их на затылке. Она улыбнулась ему, и ее улыбка показалась Чарли ярче красного атласа. Он тоже попытался улыбнуться. Это оказалось не так уж и плохо.

Топот копыт во дворе отвлек их внимание друг от друга, и они подошли к окну, чтобы глянуть вниз. Двое мужчин спешились. Чарли прищурился. Оба были вооружены и по их походке было видно, что обращаться с оружием они умеют, эти молодые, только начинающие жизнь парни, к тому же обладающие отличной реакцией. А он сидит здесь, взаперти и безоружный. Ему в этот момент хотелось знать одно – как «охотники за головами» нашли его так быстро?

Хладнокровное спокойствие овладело Чарли, как это всегда бывало в минуты опасности. Он оглядел комнату, ища какое-нибудь оружие, тогда как его мозг лихорадочно прорабатывал – один за другим – варианты отступления. В голову ничего не приходило. «Ни оружия. Ни плана действий...»

– Нужен револьвер, – пробормотал он, оборачиваясь к двери. – Вы оставайтесь здесь. Где ваш отец хранит оружие?

– Зачем вам?

– Нет времени спорить, Анжелина. Мне нужно оружие, прежде чем эти люди меня найдут.

– Они не причинят вам вреда. Не посмеют. Чарли хмыкнул и недоверчиво взглянул на жену.

– Меня разыскивают. Уж они-то посмеют взять меня и увезти назад в Техас.

– Они о вас ничего не знают. Это Марк и Люк. – Анжелина посмотрела вниз еще раз, и ее лицо потемнело. – Интересно, что отец опять задумал?

– Вы знаете этих двоих? Она кивнула.

– Это мои братья.

Чарли сразу остыл и с облегчением вздохнул. Потом он подошел к двери и взялся за ручку.

– А где остальные?

– У каждого свое ранчо. Мэтью – самый старший – живет дальше всех. Иначе, как мне кажется, он был бы в самом центре событий и отцовских планов. Марк и Люк – средние. Есть еще Джон, Тимоти и Питер.

– Сыновья своего отца.

– Точно.

– И чего он остановился на шестом? Черт, он бы смог сделать целую дюжину.

– Конечно. Он-то смог бы. Но после меня мама потеряла двоих малышей, а потом врач сказал, что она может умереть, если еще будут роды. Двое из братьев даже говорят плохо.

Чарли кивнул. Он сразу заметил напряженность в отношениях между старшими Рейесами. Пример родителей, по всей вероятности, повлиял на выбор Анжелины в пользу монастыря больше, чем она сама это понимала.

– Вы бы лучше спустились и узнали, что они там задумали, чем сидеть и ждать, пока они придут сюда и посвятят нас в свои планы, – предложил Чарли. – Предпринять подготовленное наступление лучше, чем сидеть в обороне.

Анжелина отошла от окна. Подняв руку, потрогала ленточку, будто хотела убедиться, что она еще на месте. Дотронувшись до атласа, она мягко улыбнулась какой-то своей мысли.

– Вы этой стратегии научились у полковника Мосби?

– Почти что так. И с тех пор придерживаюсь этого правила. Запомните это, сестра.

– И это ваш план на сегодня? – спросила она, когда Чарли распахнул дверь и вывел ее в коридор.

– Да, мы спустимся и поздороваемся с вашими братьями. Потом так же быстро попрощаемся и постараемся уехать.

– И куда мы поедем?

– Подальше отсюда. И чем скорее мы уедем из дома вашего отца, тем лучше. Договорились?

Анжелина влюбленно смотрела ему в лицо, потом их глаза встретились. С едва заметным сомнением она кивнула.

Чарли видел, что она безгранично верит ему, и от этого чуть не дрогнул. Он знал, что не заслуживает такой жертвы.

Они спустились по лестнице и вошли в столовую, где собрались почти все члены семьи. Трое мужчин, склонив головы друг к другу, о чем-то быстро лопотали по-испански.

Тереза Рейес спокойно сидела за столом и пила кофе. Когда они вошли, она улыбнулась:

– Доброе утро.

Трое мужчин немедленно подняли головы и повернулись к вошедшим, вытягивая револьверы из кобуры и направляя их на Чарли. Он прикрыл Анжелину собой, потом посмотрел в глаза ее отцу.

– Вы всегда так встречаете родственников? – Сделав ударение на последнем слове, Чарли превратил его в оскорбление. Рейес насупился. – Я так понимаю, что эти двое молодых людей – мои шурины? Доброе утро, джентльмены.

Марк и Люк Рейесы искоса злобно и хитро посмотрели на него, поразительно напомнив своего отца. Сантиметров на пятнадцать ниже Чарли ростом, молодые люди выглядели достаточно крепкими и мускулистыми от ежедневного физического труда. Чарли давно научился смотреть в глаза тем, кто направляет на него оружие; так всегда можно определить, насколько противник откровенен. То, что он увидел в глазах братьев Анжелины, не сулило ему ничего хорошего. Они не посмели бы противоречить отцу.

Чарли перевел взгляд на тещу. Тереза выглядела так, будто вот-вот упадет в обморок от этой демонстрации силы в своей столовой. Уж она-то на помощь прийти не сможет.

– Что это все значит? – Анжелина встала перед Чарли, прикрывая его собой от направленных на них револьверов.

Он попытался взять ее за плечи и отстранить, но она резко наступила ему на ногу и от боли ему пришлось сжать зубы, чтобы не заворчать. Она подняла руки к плечам и прижала его пальцы. Это движение очень походило на ласку. Но когда ногти вонзились в его кожу, он понял, что это – предупреждение.

Мигель тоже увидел этот жест и улыбнулся:

– Просто небольшая подстраховочка, дочь. Я не очень-то доверяю своему зятю.

– Мы сделали то, что вы хотели. Мы поженились. Что еще от нас требуется?

– О, гораздо большее. Гораздо большее.

– Выкладывайте, Рейес, – прорычал Чарли.

– Ах да. Вы же у нас любите сразу переходить к делу. Я и забыл. – Он кивнул и убрал револьвер в кобуру, хотя сыновья настойчиво продолжали держать оружие направленным в грудь Чарли. – Вам обоим придется на несколько дней уехать в укромное местечко. Вы пробудете там до тех пор, пока мы не распространим слух о вашей свадьбе. Марк и Люк отвезут вас туда, но, поскольку мы бы не хотели вас потерять, они приведут ваших лошадей обратно. А через несколько дней за вами приедут снова. Вы вернетесь домой, и мы устроим прием и празднество по случаю бракосочетания моей единственной дочери. Вы оба будете на нем присутствовать и сыграете роль счастливой парочки.

Чарли криво ухмыльнулся. «Снова меня перехитрили...»И поскольку два револьвера все еще были направлены на него, а Анжелина сковывала его действия, он не видел выхода из сложившейся ситуации. Ему придется принимать их условия, пока не подвернется благоприятный случай.

– Ладно, – согласился он. – Мы будем готовы, как только поедим и упакуем вещи.

Анжелина было открыла рот, намереваясь сказать что-то резкое, но потом передумала, с удивлением посмотрела на него и спросила:

– Что вы такое говорите? Как вы можете позволять ему так манипулировать собой?

Чарли приподнял брови, глядя на нее:

– Отсюда, где я стою, мне кажется, что эти револьверы направлены на нас, сестра. Надо уметь просчитывать потери и по возможности их сокращать. – Он улыбнулся и, наклонившись к ее уху, прошептал: – ...И перегруппировывать силы для следующих боев.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Чтобы добраться до хижины, потребовался целый день. Она располагалась на границе между основными владениями Рейесов и поместьем Люка, третьего по старшинству брата. Когда-то в этом сооружении жили работники ранчо, которым подолгу приходилось находиться вдали от главной усадьбы. Отец Анжелины обещал, что, пока молодожены живут здесь, в окрестностях хижины не будет никого постороннего. Это он сказал им с таким звучавшим в его голосе радушием и заботой, будто отправлял их в роскошное свадебное путешествие. К сожалению, присутствие братьев с револьверами слегка портило идиллическую картину.

По пути в хижину они почти не разговаривали. Анжелина, когда они отъехали далеко от дома, безуспешно пыталась договориться с братьями, но, как это всегда бывало, они получили от отца четкие инструкции и почти не замечали ее присутствия, не говоря уже о том, чтобы выслушивать ее доводы. Анжелина недовольно поджала губки и всю остальную дорогу молчала.

Чарли тоже ехал молча. Но по его напряженной фигуре и тому, как он изредка смотрел то на ее братьев, то на их оружие, то на окружающий ландшафт, она могла бы безошибочно сказать, что все это время он пытался прикинуть хоть какой-нибудь план побега. К сожалению, как он уже говорил ей раньше, «противная сторона имела полное преимущество в вооружении».

В хижину они приехали перед самыми сумерками. Анжелина и Чарли спешились, и каждый из них снял свои седельные сумки, где лежали одежда и туалетные принадлежности, которые им позволили взять с собой. Не говоря ни слова, братья забрали у них поводья лошадей, сбросили на землю мешок с едой и повернулись, собираясь уехать.

– Эй, а как насчет воды? – спросил Чарли. Марк молча ткнул пальцем в бочку, полную до краев дождевой водой у входной двери, и ускакал.

Анжелина выразила свое отношение к братьям презрительным шипением сквозь зубы и тяжело опустилась на землю.

– Я вам отплачу сполна, братишки! – крикнула она вслед их удаляющимся спинам. – Вот увидите.

Ни один не обернулся. Братья Рейесы продолжали скакать во весь опор и вскоре скрылись в надвигающейся темноте.

– Месть – не самое гуманное чувство, сестра, – негромко и успокаивающе сказал Чарли, усаживаясь с нею рядом.

– Мои братцы не заслуживают никаких добрых чувств. Они доводят меня до сумасшествия так, что иногда хочется кричать. А ведь так было всегда...

Чарли обнял ее за плечи, и она со вздохом приникла к нему. Гнев никогда не приносил ей удовлетворения – ни в ту пору, когда она была еще ребенком, ни позже, когда стала кандидаткой в послушницы. Но сегодня гнев принес ей облегчение. К тому же она была рада, что Чарли ее понимает. Он может подтрунивать над ней, но всегда понимает ее чувства. С ним ей не надо притворяться, как с другими, – она могла всегда оставаться собой, чего с ней за всю жизнь не случалось.

– Честно говоря, – сказал Чарли, поглаживая ее по волосам, – мои новые родственнички мне тоже не очень-то нравятся. Но хотя ваш отец большой негодяй, он все-таки ваш отец. Думаю, он не совсем безнадежен.

Анжелина повернулась к Чарли и с удивлением заметила в его глазах что-то новое – чувство, которое он постарался быстро скрыть, переведя глаза на хижину. Будь у нее побольше опыта, она восприняла бы это как выражение скрытой любви. Но, поскольку Анжелина еще не знала, как любовь отражается в глазах мужчины, она вполне могла и ошибиться.

Чарли снял руку с ее плеча, встал и помог ей подняться.

– Давайте посмотрим, где нам предлагают жить. Меня бы совсем не удивило, если б старый Мигель отправил нас в хижину с худой крышей.

Поскольку Анжелина тоже не удивилась бы такому поступку отца, она с некоторым трепетом пошла следом за Чарли, все-таки надеясь, что хижина пригодна для жилья. Она знала, куда их завезли, как и то, что без лошадей до ближайшего селения добраться практически невозможно. Их выбросили сюда как на необитаемый остров и они останутся здесь, пока ее братья не заберут их назад.

Чарли отворил дверь и заглянул внутрь.

– Так темно, что ничего не видно. Вы побудьте здесь, пока я не найду лампу, – сказал он и вошел.

Споткнувшись обо что-то, он выругался, но через мгновение навстречу Анжелине хлынуло оранжевое сияние, и Чарли появился в дверях, держа керосиновую лампу, и поманил ее, чтобы она вошла.

Хижина была построена достаточно грубо, но не так плохо, как ожидала Анжелина. Внутри было в меру чисто. В углу стояла печка. Стол и грубо сколоченные стулья занимали середину комнаты. Небольшая кровать, застланная выцветшим пледом, стояла подле единственного окна – дыры в бревенчатой стене, завешенной грубой парусиной. Несколько скаток походных постелей горкой возвышались в ногах кровати.

– Я видела места и получше, – сказала Анжелина.

– А я видывал и похуже, – отозвался Чарли.

Он водрузил лампу на стол и вышел. Вернувшись, плюхнул на стол рядом с мерцающей лампой мешок с едой.

– Голодны? – спросил он.

– Нет. Смертельно устала. Теперь даже эта кровать кажется мне неплохой.

– Вот и устраивайтесь на ней. А я привык спать на полу.

Анжелина бросила на него удивленный взгляд. После того, что произошло между ними прошлой ночью, она полагала... Ну, она, конечно, понимала, почему он так не хочет полностью выполнить свой супружеский долг, но в глубине души лелеяла слабую надежду, что они могли бы повторить чудесный опыт первой ночи.

– Не надо ложиться на полу. Мы можем оба устроиться на кровати... Как прошлой ночью.

– Нет, – отрезал Чарли. – Не можем. Не могу сказать, что мне не было приятно целовать и ласкать вас, но есть предел тому, что может вытерпеть мужчина. Так мне будет труднее оставаться здесь с вами вдвоем целую неделю. Пожалуй, мне не стоит испытывать себя больше того, что я себе позволил.

Когда он произнес слово «испытывать», Анжелина замерла. Вот, а она даже не вспомнила о нем. О божественном послании, напоминавшем ей, что Чарли был испытанием ее веры. До сих пор она не слишком хорошо справлялась с ним, но чувствовала, что должна быть последовательной и стойкой и, в конечном счете, выдержать это испытание. И поскольку они с Чарли супружеские отношения пока что поддерживали лишь на словах, Анжелина была свободна в том, чтобы следовать своему призванию. А вот если она понесет от него ребенка, то для нее окажется невозможным возвращение в ту жизнь, к которой она стремилась так долго.

– Пожалуй, вы правы. – Анжелина подошла к кровати и стала расстегивать платье.

– Э-гм, – кашлянул Чарли, и она обернулась к нему с немым вопросом в глазах. Он стоял, отвернувшись, чтобы не смотреть на нее. – Я лучше выйду, чтобы вы не чувствовали себя так неудобно. – И, не дожидаясь ее ответа, он вышел на воздух, прикрыв за собой дверь.

«Ну, естественно, во мне уже стали происходить какие-то изменения, если я стала спокойно раздеваться в комнате, где присутствует мужчина, даже не задумываясь над тем, что делаю; поэтому я и привожу в замешательство даже такого мужчину, как Чарли Колтрейн, который, наверное, видывал сотни голых женщин». Анжелине захотелось забраться под одеяло и спрятаться там на целую неделю.

Когда Чарли вернулся, она лежала под пледом и притворялась, что спит. Он раскатал на полу всего в полутора метрах от кровати одну из походных постелей. Когда она приоткрыла один глаз, Чарли снимал рубашку и устраивался спать. Он взглянул на нее, и она по-детски зажмурилась.

– Извините, что все так получилось, Анжелина. Я недооценил вашего отца. За последние несколько лет я наделал массу глупостей. Это, видимо, уже говорит о том, что возраст берет свое.

Анжелина перестала притворяться и повернулась на бок, глядя в разделявшую их темноту. В Чарли она всегда чувствовала скрытую печаль и раздражение, нечто такое, что было почти осязаемо, что оставляло на нем рубцы и шрамы, еще более глубокие, чем отметины на его спине.

– Расскажите мне, – прошептала она.

Поначалу ей показалось, что он не хочет отвечать. Потом Чарли заговорил, а его хриплый голос придавал грубоватый эмоциональный оттенок словам, разрывавшим ее сердце.

– Моя сводная сестричка Энни...

– Да, вы мне о ней говорили. Она умерла.

– Да. Она всегда была такой крохотной – огромные глаза, костлявые локотки и коленки. Еще малышкой, она, сидя у меня на руках, любила играть моими волосами... – Его голос стал тише и зазвучал почти застенчиво, когда он заговорил снова. – Когда Энни подросла, она взяла с меня слово, что я никогда не стану стричься коротко. Может, это и смешно, но я старался сдержать, по крайней мере, одно это обещание. Она боготворила меня, хоть я этого и не заслуживал.

– Мне бы тоже хотелось чувствовать такую же привязанность хотя бы к одному из моих братьев... Энни, наверное, увидела в вас что-то такое, что на самом деле заслуживало любви.

– Боюсь, что да. Но я не смог ее уберечь, как и свою маму. В тот момент, когда они обе во мне более всего нуждались, меня с ними не оказалось. Я был на войне и убивал янки, тогда как один из них, которого следовало бы прикончить первым, оставался у нас дома и убил мою маму и надругался над сестрой.

– Беккер... – выдохнула Анжелина.

– Да. Той же самой ночью, когда мы с Биллом уехали, чтобы вступить в армию Конфедерации, Беккер напился и... – Чарли замолчал и нервно, прерывисто вздохнул. – ...И забил маму до смерти.

Анжелина замерла от ужаса, боясь произнести хоть слово. Через несколько секунд Чарли продолжал:

– До нас с Биллом дошли слухи, что она умерла, пока мы были на войне. Но нам не удавалось узнать, как именно она умерла, пока мы не вернулись домой. Все занимательные для других детали этой истории мы впервые услышали в местном баре, хотя лично никто ничего не видел. Никто и не подумал вмешиваться в семейные дела, так что Беккеру это убийство сошло с рук. На время. Энни по-прежнему жила с ним, так что мы сразу же побежали в его дом, чтобы забрать ее оттуда... – Чарли снова замолчал, будто не думал об этом инциденте так долго, что был вынужден выуживать из глубин памяти нужные факты и детали событий. – Когда мы вошли, нам сперва показалось, что в доме никого нет. Потом я услышал в дальней спальне какие-то звуки и открыл туда дверь... – у него вырвался какой-то невнятный стон, похожий на вздох или на приступ тошноты. – Этот мерзавец насиловал ее. И не в первый раз. Я вытащил револьвер, но у него тоже было оружие. Он держал его у головы Энни. Я попытался заговорить с ним, хотел уговорить его отдать нам Энни, чтобы мы могли уйти с нею. Я так хотел убедить его, что забыл про Билла. А он стоял позади меня. И в тот самый момент, когда мне показалось, что Дик почти согласился. Билл выстрелил и попал ему в плечо.

Старый Дик не блефовал, когда обещал, что вышибет из нее мозги, если мы попытаемся с ним что-нибудь сделать. И прежде чем я успел что-либо сказать, он нажал на курок...

– О Боже, – проговорила Анжелина сквозь рыдание.

Чарли, погруженный в свое адское прошлое, даже не обратил внимания на ее возглас.

– Я разрядил в этого мерзавца свой револьвер еще до того, как Энни рухнула на пол. Потом я похоронил ее рядом с мамой и уехал в Секонд-Чанс...

Заливаясь слезами, Анжелина отбросила плед и рванулась к нему.

– Не надо. – Это слово взорвало напряженную атмосферу в комнате, и она замерла, не успев встать с кровати и осталась сидеть, едва доставая ногами до земляного пола. – ...Есть еще кое-что. Теперь, когда вы знаете это, я могу рассказать и остальное.

– Вы можете мне больше ничего не рассказывать, я понимаю вас. Я понимаю вашу ненависть к янки... и почему вы сделали многое из вещей, о которых рассказывали.

– Вы дослушаете сейчас все до конца. И может быть, потом не станете больше смотреть на меня так, будто я чертов падший ангел. Я вам уже рассказывал про Секонд-Чанс. О том, как мы провели там целый год, держа в страхе всю округу. Пинкертоны проникли в нашу банду, убили Билла, а мне пришлось скрываться на Юге. По пути я не устоял и ограбил еще один дилижанс. Я горел ненавистью, сходил с ума, все время пытаясь доказать, что я все еще могу это делать. Боже, какой я тогда был глупый... – Он вздохнул, но на этот раз вздох больше походил на стон, чем на что-нибудь другое. – Это случилось в Арканзасе. Все шло как обычно, пока маленькая девчушка не отбежала от своей матери. Она оказалась между мной и каретой. Она была так похожа на Энни, когда та была маленькой, что я замер на месте. Один из кучеров воспользовался этим и выстрелил... – От нового приступа душевной боли Анжелина прикрыла глаза. Она уже догадалась, что произошло, раньше чем Чарли совсем осипшим голосом успел произнести: – ...он убил девчушку и она упала прямо к моим ногам... – Анжелина услышала, что он пошевелился, и ей показалось, что он поднял руки и закрыл ими лицо, ибо его следующие слова звучали приглушенно. – С тех пор каждую ночь я слышу крики несчастной матери. Каждую проклятую ночь...

– И что произошло потом?

Когда он стал говорить дальше, его речь стала более разборчивой и четкой. И если вначале его рассказ звучал очень эмоционально, то последние фразы Чарли произносил совсем безучастно, как мертвая рыба.

– Я пристрелил кучера, вскочил на коня и ускакал. И никто даже не попытался меня остановить. Им было важнее заняться мертвыми. Почти пять лет я прожил в Сан-Антонио. Играл в карты, напивался до полусмерти, пытаясь обо всем этом забыть. Заставить себя сколотить еще одну банду я не мог, хотя возможностей было предостаточно. Я хотел одиночества. А потом решил наняться на перегон скота, заработать хоть раз в жизни честным путем и купить себе ранчо. И вот тогда, в первый же день своей новой жизни, я встретил одну женщину...

– Остальное я знаю.

– Догадываюсь, что это так. И хотя за пять лет я ни разу не нарушил закон, я все равно нахожусь в розыске. Я не грабил тот злосчастный поезд, не убивал машиниста, но, как мне кажется, это не имеет никакого значения. Я и так натворил всякого, но меня еще ни разу не наказывали. И я уверен, что многие вещи тянут на смертный приговор. Но если меня повесят за то, чего я не делал, это уже будет ложная справедливость. – Он сухо рассмеялся без тени веселья, а Анжелина вздрогнула от этого резкого смеха. – Но именно такого приговора я, скорее всего, и заслуживаю.

От рассказа Чарли у Анжелины по-настоящему разболелась голова. Ей отчаянно захотелось броситься к нему и успокоить, смягчить его боль. Но при этом она знала, что он не примет ее сочувствия. В эти минуты прошлое всплыло из глубин его памяти, чтобы заманить в ловушку воспоминаний и вины.

Анжелина опустилась на подушку, натянув плед на ноги и решительно закрыв глаза. Но вдруг она обнаружила, что не сможет уснуть, по крайней мере до тех пор, пока не расскажет ему о том, что ее волнует.

Она снова открыла глаза и уставилась в темноту. Когда она заговорила, ее глаза заволокло слезами, но голос оставался ровным и успокаивающим.

– То, что вы совершили, Чарли, было ничуть не хуже того, что делали другие мужчины или могли бы сделать, если бы оказались на вашем месте. Ваша ненависть вполне объяснима и понятна. Если вы сумеете пережить свою ненависть и оправиться от нее, а потом найти путь к прощению, ваше чувство вины со временем уйдет.

– Не надо мне пророчить, сестра, – прорычал он. – Я знаю, кто я такой. И каким буду всегда, – никчемным вором и убийцей.

Анжелина прикусила язык, чтобы резкое отрицание того, что он только что сказал, не сорвалось с ее губ. В этот момент Чарли ее слушать не станет. Он возразит против всего, что она скажет. Тогда как она сможет его когда-нибудь убедить, что важно избавиться от прошлого и заглянуть в более светлое будущее?

И как она делала в тех случаях, когда перед нею вставал вопрос огромной важности, Анжелина сложила руки и передала свою проблему на рассмотрение Господу Богу.

Уже три дня кряду Дрю Уинстон рассматривал с холма ранчо внизу. «Если только Колтрейн не прячется в доме, то его нет на ранчо империи Рейеса, – решил он. – Девицы Анжелины здесь тоже нет». Ему с трудом верилось, что он не заметил их, наблюдая за ранчо столько времени. Это означало одно: ему придется осмотреть все шесть ранчо, принадлежащих ее братьям. Должны же они с Чарли где-то прятаться. Он был готов поставить на собственную лошадь, что Анжелина нашла приют в своей семье.

Дрю уже объездил несколько ранчо в округе и выяснил размеры владений Рейесов. Но никто нигде не видел, чтобы Анжелина с Чарли проезжали мимо. Те, с кем ему довелось поговорить, ничего не слыхали о Чарли Колтрейне, а Дрю воздерживался от каких-либо рассказов. Он сам хотел схватить Колтрейна. Только в этом случае его жажда мести будет полностью удовлетворена. И наоборот, если кто-нибудь опередит его и возьмет Чарли раньше, его месть не свершится.

Уж теперь-то Чарли от него не уйдет.

Чарли, наконец, понял, чего добивался Мигель Рейес, отправив их в эту хижину. Он хотел свести его с ума.

Такой план, если он существовал, уже был близок к выполнению.

Прошло всего четыре дня с тех пор, как они с Анжелиной прибыли в хижину, а его страсть к ней не только не угасла, а, напротив, разгоралась со все большей силой. Да иначе и быть не могло – изо дня в день находиться с ней в такой близости и не возжелать ее? То, что они считались мужем и женой и к тому же жили как супруги во всех отношениях, кроме одного, заставляло его тело бунтовать.

Анжелине следовало отдать должное – с той ночи, когда он рассказал ей о всех своих тайнах, она стала держаться в отдалении и избегала его, хоть они и жили в одной комнате. Когда он только начал рассказывать о себе, то хотел, чтобы между ними не осталось ничего недопонятого, давал ей возможность заглянуть в его душу – увидеть его таким, какой он есть на самом деле, – чтобы разобраться в нем лучше и больше не обманываться на его счет. Но когда Чарли дошел до середины своего рассказа, то вдруг понял, что натолкнулся на правильный путь, чтобы заставить ее отдалиться от него. После всего, что он натворил за свою жизнь, ни одна женщина не захочет остаться с ним в качестве жены, даже такая, как Анжелина, способная многое прощать.

И то, как она себя вела в последние дни, лишь доказывало, что он оказался прав в своих расчетах. В глубине души Чарли, конечно, признавался, что разочарован и обижен таким ее отношением. Она могла бы его спасти, если бы захотела попытаться. Но он понимал ее призвание и знал, что она предназначена для служения церкви. А монахиня помочь ему так, как ему хотелось, уже ничем не сможет. Ему нужна была женщина, любящая его ради него самого, понимающая и принимающая его со всеми недостатками, и прощающая все легионы его прошлых ошибок. За последние несколько недель он увидел, что Анжелина как раз и была такой женщиной, – единственной женщиной, которая была ему нужна. Но, видно, такова была его судьба, что она всем сердцем принадлежала Христу. А это отбрасывало его к исходной точке: он – стареющий преступник, со слишком высокой наградой, обещанной за его голову и без цели, ради которой стоило жить.

Снова и снова он убеждал себя в том, что к лучшему, если она сторонится его, что это поможет ему в один прекрасный день исчезнуть из ее жизни. А вот если она станет по-прежнему смотреть на него как на героя, то он и сам того и гляди поверит в ее фантазии. Такая вера опасна для них обоих. Ему следовало постоянно помнить, кто он такой и кто за ним гонится. Если он размякнет, то им обоим несдобровать, их просто могут убить...

Анжелина вышла из хижины, вытирая руки полотенцем. Чарли подумал, что она, наверное, мыла посуду после еды – почти единственное необходимое занятие в их вынужденном уединении. Самым худшим в их нынешнем положении как раз и было полное отсутствие каких-либо дел – любых, кроме размышлений, кроме желаний и кроме несбыточных мечтаний.

Впервые за несколько последних дней Анжелина сама подошла к нему.

Она присела рядом, а Чарли растянулся в тени, упираясь спиной в бревна стены. Взглянув на нее искоса, он увидел, что она устроилась от него подальше, чем садилась раньше.

– Я тут раздумывала... – начала она.

– А разве мы все тут этим не грешим?

– Я еще и молилась. Но все же я никак не найду ответа. И я подумала, почему бы не задать вам еще несколько вопросов. Он пожал плечами.

– После всего, что я порассказал вам той ночью, мне уже нечего скрывать.

– Меня немного удивило, почему вы рассказали мне так много разных вещей, но ни словом не обмолвились о том, в чем вас обвиняет этот рейнджер. Что, например, вы знаете о его Клэр?

Чарли замер. Он не ожидал такого вопроса и насупился. Потом он что-то вспомнил и нахмурился еще больше.

– Откуда вы об этом узнали? Он же говорил о ней, когда вас не было рядом.

Анжелина покраснела и отвернулась.

– Я должна признаться, что случайно подслушала ваш разговор в ручье.

– Так вы знали обо всем этом и до сих пор ни словом не обмолвились? – Его снова охватила волна гнева за ее излишнюю доверчивость. Эта женщина сама стремится к тому, чтобы ее убили, если по-прежнему верит в порядочность мужчин. – Как же в таком случае вы могли столько времени ехать со мной и считать, что я вас не убью? Если верить рейнджеру, то я убил его подругу. Что же тогда заставляет вас думать, что вы такая особенная, и я с вами не сделаю того же?

– Да, по его словам, вы убили Клэр. Мне бы хотелось услышать то же самое и от вас.

– И вы мне поверите?

– Безусловно. Вы же до сих пор мне не лгали. Она сказала это с такой убежденностью, что Чарли чуть сам не поверил. Обдумывая все, что касалось их отношений, он удивился. Ведь она права. Он ни разу ее не обманул. Даже удивительно.

– Ничего и никогда не слышал ни о какой Клэр. Да, я совершал кровавые рейды по проклятому Канзасу, но всегда старался не трогать женщин. Никогда не имел такой привычки. И к тому же следил, чтобы мои ребята соблюдали те же правила. Анжелина кивнула, словно почувствовала удовлетворенность собой.

– Я так и думала, что вы не способны на такое. Чарли раздраженно вздохнул:

– Я не сказал, что я ее не убивал. Я сказал, что старался не убивать женщин. Но в свалке Гражданской и этих нескончаемых пограничных войн погибало множество людей, которых не должны были убивать. – Чарли потер лоб, пытаясь вспомнить, что каждый раз ставило его в затруднительное положение, когда он вспоминал о рейнджере. – Хотя что-то в этом есть. Что-то в его словах заставляет меня предполагать, что он ошибается. А ошибается он, думая, что это я был в том месте и убил ее. Мне только надо припомнить, что это такое было.

– Постарайтесть не думать об этом и решение придет само. Со мной так часто бывает. – Анжелина похлопала ладошкой по его руке, прямо как пожилой школьный учитель. Чарли слегка отшатнулся. Даже если она намеревалась коснуться его, чтобы успокоить, его тело отреагировало совсем по-другому.

Анжелина глянула на свою руку и нахмурилась, словно та стала другого цвета. Потом потрясла пальцами. Заметив, что Чарли смотрит на нее как-то странно, она встала и провела рукой сзади по юбке.

Чарли внимательно следил за каждым ее движением, желая только одного: чтобы ему выпала честь отряхнуть ее юбку в этом месте от пыли. Потом он с усилием отвел глаза, чтобы она по его взгляду не поняла, о чем он подумал. Что-то было унизительное в том, чтобы иметь женой женщину-ребенка, знающую, как сильно он ее жаждет.

Он кашлянул, и она обернулась с вопросительным выражением на лице.

– Анжелина, я надеюсь, вы не настолько доверяете остальным, как мне. Вас ведь могут обидеть.

– Я отнюдь не дура, Чарли. Я знаю, что вам доверять можно. Я сердцем почувствовала это еще в первый раз, когда вы на меня посмотрели.

Чарли раздражала эта ее манера разговаривать с ним в таком тоне. Независимо от того, что он говорил, она не хотела менять свое мнение по этому поводу. Можно было только надеяться, что, когда он исчезнет из ее жизни, она не возьмет себе в голову доверять любому хладнокровному убийце.

Чарли по-прежнему чувствовал в Анжелине некоторую растерянность, которой не было до того, как он перед нею разоткровенничался. И хотя эта нерешительность причиняла ему – пусть и небольшую, – но все же боль, каждый раз, когда он замечал тень сомнения в ее глазах, ему приходилось признать, что ее отстраненность была к лучшему.

– Я ложусь спать, – тихий голос заставил его отвлечься от невеселых мыслей и взглянуть на нее. Анжелина стояла в дверях хижины и улыбалась ему, полная женственной мягкости, смотрела страстными испанскими глазами, еще более привлекательная и сексуальная от неведения того, что она с ним делала. Чарли с трудом сглотнул от неожиданного прилива чувств.

– Я уверена, что братья приедут завтра или послезавтра. И нам еще ехать целый день. А потом, если удастся удрать, уверена, что нам предстоит далекий путь. Вы-то способны скакать без роздыха, а мне, пожалуй, лучше немножко отдохнуть перед дорогой.

Чарли кивнул и пожелал ей спокойной ночи голосом, звучавшим более хрипло, чем обычно. Не знала она, что ей не придется ехать с ним вместе. Планы изменились. И хотя поначалу, сбежав с ранчо ее отца, он собирался непременно взять ее с собой и лично отвезти в монастырь, то теперь Чарли понимал, что это невозможно. Ему просто необходимо уйти из ее жизни как можно скорее, иначе он никогда не сможет с нею расстаться. Каждый день своим поведением, мыслями и словами Анжелина доказывала, насколько сильно она уверовала в его врожденную доброту, в доброту, которой не существовало, кроме как в ее воображении. Из-за этой ее веры – веры, которую ему за всю жизнь не выказывал никто, кроме Энни, – он подумал, что должен позаботиться о том, чтобы осуществилась ее главная мечта. А для этого ему следовало исчезнуть из ее жизни, чтобы она забыла о нем и вернулась в монастырь, считая себя вдовой.

Если он сумеет устроить все таким образом – тогда, может быть, но только может быть, – она возненавидит его настолько, чтобы зажить собственной жизнью.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

На следующий день к вечеру на дороге к хижине показались двое мужчин. Рука Чарли автоматически дернулась за револьвером, и он выругался, ничего не нащупав на бедре. Он ненавидел состояние беспомощности. Никогда в жизни он еще не оставался без револьвера и поклялся, что в будущем не допустит этого.

Его проклятия, скорее всего, долетели до ушей Анжелины, потому что она тут же выбежала из хижины и прищурилась, глядя вдаль.

– Это братья, видите? У них четыре лошади. Чарли тоже всмотрелся и немного успокоился.

Она была права. За всадниками на поводу шли еще две лошади.

Когда братья Рейес подъехали ближе, Чарли разглядел, что на этот раз это были не те парни, что привезли их сюда. И несмотря на внешнее сходство всех братьев, было ясно, что эти моложе. К сожалению, на этом различия между ними исчерпывались: как и старшие братья, эти тоже держали оружие наготове.

– Еще ученички? – пробормотал Чарли. Анжелина кивнула.

– Тимоти и Питер. Младшие братья из тех, что родились до меня.

– Может, мы сумеем их перехитрить?..

– Сомневаюсь. Отец их всех натаскал одинаково. И все они слишком хорошо знают, чем для каждого может обернуться его неудовольствие. Полученный приказ они выполнят во что бы то ни стало. Даже если это касается меня... – Она помолчала и добавила: – Особенно, если это касается меня.

Печаль в ее голосе задела Чарли за живое, и, вопреки своим намерениям держаться от нее подальше, он не удержался и обнял Анжелину за плечи. Он уверял себя, что это был всего лишь жест поддержки. Но от того, что ее легкое тело так естественно прижалось к нему, ему стало необъяснимо приятно, и он почувствовал, что снова пытается себя обмануть.

Всадники остановили коней перед ними, направив револьверы в грудь Чарли. Один из них пренебрежительно бросил ему поводья лошадей. Свободной рукой Чарли подхватил их на лету.

– Вы, должно быть, решили, что я уж такой опасный парень, что каждый раз, когда приходится встречаться с новыми братьями жены, я сначала вижу ствол револьвера.

Тимоти и Питер бесстрастно смотрели на него; черные глаза были такими же непроницаемыми, как и у всех мужчин семейства Рейес, с которыми ему уже доводилось встречаться. Чарли прижал Анжелину еще крепче, вдруг подумав о том, как, должно быть, противно ей было расти в доме, полном змей. Он всегда недолюбливал своего брата, но у Билла, по крайней мере, проявлялись хоть какие-то чувства, и к тому же Билл привык уважать членов своей семьи. Чарли не мог представить ни одного положительного душевного качества, применимого к этим выученикам Мигеля Рейеса.

– Очень рада видеть вас, Тимоти, Питер, – сказала Анжелина, кивая каждому по очереди.

Оба тоже поклонились одинаково медленными движениями.

– Садитесь, поехали, – отрывисто приказал Тимоти.

– Сейчас? – удивилась Анжелина.

– Отец хочет, чтобы вы оба к утру были в доме. Завтра вечером прием по случаю свадьбы и танцы. Отоспитесь днем, а к вечеру появитесь перед гостями.

«Разумно, – подумал Чарли, – старый Мигель постарался, чтобы мы ехали всю ночь и спали днем, и все для того, чтобы не было сил спорить с ним насчет того, идти или нет на этот чертов прием».

Чарли взглянул на Анжелину. По ее возмущенному лицу было видно, что в эту минуту ей очень хотелось поспорить. Но револьверы братьев заставили ее проглотить свои слова. Высвободившись из объятий Чарли, девушка направилась в хижину.

– Соберу вещи, – пробормотала она.

Когда Анжелина отошла достаточно далеко, чтобы не слышать его, Чарли спросил, обращаясь к братьям:

– Итак, ребята, может, вы расскажете, что это такое – быть чьим-то учеником? А то мне давно хотелось об этом узнать...

Две пары черных глаз бесстрастно взирали на него. Никто из братьев не удосужился ему ответить.

– Так... Значит, вы не расположены поддерживать беседу? Я так и думал. Вы, наверное, не научились ни думать, ни говорить сверх того, что скажет вам ваш папа. Ну, ничего, за вас говорить буду я. – И он одними губами изобразил подобие улыбки. Братья продолжали пялиться на него. – Я только хочу, чтобы вы знали, и остальным можете передать тоже, что ваше отношение к сестре отвратительно, так мне кажется. И если все так и будет продолжаться, то в один прекрасный момент, когда мы будем на равных, – тут он кивнул на их револьверы, – я постараюсь, чтобы вам воздалось по заслугам.

Лошади взволновались больше, чем люди, слушая Чарли. Ни один из братьев даже не моргнул, словно до них не дошло, о чем говорил Чарли. Но он-то знал, что они все прекрасно расслышали.

Анжелина вышла из хижины, и он помог ей сесть в седло. Она глянула на него сверху и благодарно улыбнулась. Чарли сжал ее руку и пошел к своей лошади.

«Да, сэр, я позабочусь, чтобы ваши ученики получили хороший урок братской любви, как только подвернется подходящий случай». С каждой секундой он все больше ждал этого момента.

К тому времени, когда они приближались к дому, Анжелина еле держалась в седле. Последние несколько миль Чарли все время ехал рядом с нею, боясь, что она упадет. Его сила вселяла в нее уверенность, а забота согревала сердце. Раньше ощущение заботливого тепла она испытывала только от ангела, посещавшего ее в сновидениях. Теперь она впервые почувствовала, что тепло нисходит на нее от живого человека.

Когда лошади остановились, Чарли спрыгнул, поторопившись снять Анжелину с седла. Анжелина было подумала, что он хочет поставить ее на землю, но он, вместо этого, прижал ее к груди и понес к входной двери, побеспокоив только для того, чтобы открыть дверь, а потом внес в дом.

В доме все спали крепким предрассветным сном. Анжелина услышала, как ускакали братья. Чарли стал подниматься по лестнице в ее комнату.

Ей, конечно, хотелось настоять, чтобы он дал ей подняться самой, но в его объятиях она испытывала такое наслаждение, что не смогла попросить отпустить ее. Вместо этого она еще крепче прильнула к нему, обвив руками шею и положив голову ему на плечо.

На последних ступенях Чарли замедлил шаг. Его руки и грудь напряглись.

– Рейес, – прорычал он, а грохот его голоса лишь пощекотал ей подбородок.

– Колтрейн, – ответил отец, сквозь зубы процедив его имя с ноткой презрения.

Анжелина попыталась приподнять голову и сказать отцу, что ее мужа надо уважать, но, как только она поднимала веки, все вокруг сливалось в какую-то массу мелких черных точек.

Наверное, она что-то все-таки произнесла, но Чарли шепнул ей:

– Тсс, успокойтесь, я с ним справлюсь. – И поскольку Анжелина это знала, она тут же успокоилась, удобно устроившись у него на груди.

– Сыновья сказали вам? Сегодня вечером мы даем прием по случаю вашей свадьбы с моей дочерью и представим вас гостям.

– Да, мы уже слышали.

– Отлично. Тогда отнесите мою дочь в ее комнату. А вам найдется место в конюшне.

Чарли рассмеялся ему в лицо, сотрясаясь от веселья.

– Она моя жена, Рейес. И я иду туда, куда и она. Я на ней женился и среди прочих клятв, которые давал под дулом револьвера, я припоминаю, что клялся ее защищать и оберегать. А, по моему разумению, она больше всего нуждается в защите от вас.

Злоба, раздражение и гнев ее отца, казалось, изливались на Анжелину и Чарли, словно слепящий, обжигающий поток августовских солнечных лучей. Пальцы Анжелины вцепились в шею Чарли, а он шептал всякую чепуху, чтобы только ее успокоить, пока она снова не затихла у него на груди.

– Приведите мою дочь на прием ровно в восемь. – По тому, как Рейес произнес эти слова, было ясно, что его душила ярость. – Как только все увидят, что у нее есть муж, я дам вам деньги, о которых мы говорили, и вы немедленно уедете. Анжелина снова станет моей проблемой, а о своих клятвах можете благополучно позабыть.

Анжелина чуть не проснулась снова, хотела было поднять голову, но Чарли быстро преодолел последние ступеньки лестницы и, оттолкнув отца плечом, прошел мимо него без дальнейших рассуждений. Войдя в комнату, он пинком захлопнул за собой дверь и осторожно положил жену на постель.

Пытаясь разглядеть его затуманенными от сна глазами, Анжелина спросила шепотом:

– Так вы, значит, женились на мне из-за денег? Чарли вздохнул и отвернулся. Но чувство вины, написанное на его лице, как раз и было тем ответом, которого она ждала. Она повернулась на бок и закрыла глаза. Она могла бы понять Чарли, если бы он женился на ней лишь для того, чтобы спасти ее честь и доброе имя. Такая причина даже казалась ей благородной. Но жениться из-за денег? Он оказался ничем не лучше, чем ее алчные братцы и даже Альварес.

Постель прогнулась, когда Чарли сел рядом с ней. Он положил руку ей на плечо. Она даже не шевельнулась. Он тихо выругался и убрал руку.

– Анжелина, это совсем не то, что вы подумали. Я хотел вам помочь. Но вы же знаете, что мне нужны деньги на ранчо. Ваш отец настаивал, и я подумал... я прикинул...

– Ладно, оставим это, – сказала она, прежде чем он успел что-нибудь добавить и, скорее всего, обидеть ее еще больше. – Я все поняла. – Она ничего не поняла, но никогда бы в этом не призналась. – Я устала. И мне надо выспаться. Попросите мою мать разбудить меня в семь, чтобы я успела одеться для нашего приема.

Чарли помолчал и встал. Постель покачнулась.

– Конечно, сестра. Как вам будет угодно. Дверь за ним тихонько прикрылась, и Анжелина открыла глаза, уставившись в окно. Чарли опять назвал ее «сестрой», как всегда в тех случаях, когда хотел отдалиться от нее. Он прав. Ей самой следовало бы помнить, что за венчание устроил им отец: клятвы, вырванные силой, и ложь, освященная церковью. А то, что он ей более чем небезразличен, ничего не значило, если он не чувствовал к ней того же. У Чарли Колтрейна была до нее своя жизнь, и он вернется к ней, как только получит деньги и избавится от жены, как от лишней обузы. И ей нечего винить его за то, что он преследовал собственные интересы, даже если и оказался вынужденным в какой-то мере защищать и ее. Анжелина видела, как занимается рассвет, окрашивая небо за окном во все цвета дня – красный, оранжевый, ярко-желтый – по синему и белому фону.

Новый день, но старые проблемы.

Анжелина прикрыла глаза, чтобы не видеть пышного и радостного облачения природы, но, несмотря на усталость, долго не могла уснуть.

«Проклятие...»Чарли хотелось бы живьем поджарить Рейеса за то, что он при Анжелине напомнил ему об их уговоре и деньгах. Если признаться честно, то Чарли подзабыл об этом и не вспомнил бы, если бы не Рейес. Он согласился пойти с Анжелиной под венец лишь для того, чтобы вырвать ее из отцовских лап. Но теперь она ему ни за что не поверит, а это уже само по себе неплохо. Его мнимая жадность будет еще одним козырем против него. А когда он уедет, Анжелина еще сильнее возненавидит его. И уж если она, в конце концов, все же поверит в то, что он умер, как предлагал ее отец, то с ненавистью в сердце ей от этого станет только легче. Он совсем не хотел, чтобы она зачахла от тоски и чувства вины за то, что так и не спасла его паршивую шкуру.

И пусть то, что он задумал, было правильно и в какой-то мере справедливо, все равно Чарли претила сама мысль о постепенном разрушении ее веры в него. Он уже стал полагаться на ее доверие гораздо больше, чем ему хотелось бы это признать.

Передав Терезе просьбу дочери, Чарли зашел в конюшню проведать Гейба и только потом вернулся в комнату Анжелины. Она спала; ресницы подрагивали на фоне кожи цвета меда. Он нежно провел пальцем по ее щеке, стараясь запомнить их нежную мягкость. Она беспокойно задвигалась, бормоча во сне что-то, похожее на его имя, и он вдруг замер, затаив дыхание от того, что неожиданно для себя почувствовал прилив острого желания, захватившего все его тело. Сжав кулаки, Чарли заставил себя отвернуться. Заперев дверь изнутри, он разделся, завернулся в одеяло, лежавшее в ногах у Анжелины, и улегся на пол.

Проснулся Чарли от легкого стука в дверь. Взглянув на Анжелину, он убедился, что она по-прежнему спит. Быстро натянув штаны; он открыл дверь. На пороге стояла Тереза Рейес. При виде полуодетого Чарли ее глаза округлились.

Чарли отошел и надел рубашку.

– Скажите ей, что я вернусь к восьми.

Он вышел в коридор, едва скрыв улыбку, когда Тереза попыталась прошмыгнуть мимо него в комнату. Она кивнула и тихонько прикрыла за ним дверь.

Чарли прошел на конюшню и на своем седле заметил сваленную в кучу одежду: коричневый сюртук, немного вышедший из моды, но, как ему показалось, способный с белоснежной рубашкой придать его хозяину презентабельности, полотняные подтяжки, светло-коричневые брюки. Вначале ему захотелось назло Рейесу заявиться на прием не в этом, навязанном ему благопристойном одеянии, а в своей одежде, удобной для верховой езды, но, подумав, что это может навредить Анжелине, он отказался от этой мысли. Все представление затеяно ради нее, и он доиграет этот фарс до конца.

Когда пробило восемь, Чарли уже был умыт, причесан, выбрит и одет, как никогда в жизни. Глядя на себя, он согласился бы признать, что никогда еще не выглядел импозантнее. Но при этом все же подумал, что элегантность никогда не была необходимым атрибутом его профессии. Напротив, именно его почти пристойная внешность нередко выдавала Чарли полиции.

При мысли о полиции Чарли вдруг вспомнил о Дрю Уинстоне. «Интересно, оправился ли этот парень от укуса змеи? Если он жив, то может появиться здесь в любой момент», – подумал он. И хотя затылком Чарли еще не чувствовал знакомого ощущения преследования, это совсем не означало, что рейнджер не возобновил погоню. За последние несколько лет инстинкты стали регулярно его подводить, а сигнальный зуд в затылке со временем исчезнет так же, как и прочие его природные качества. Видимо, ему стоило поторопиться с отъездом. Но – для начала – надо бы найти и вернуть свой револьвер с поясом и кобурой. Поиски револьвера на конюшне не увенчались успехом. «Должно быть, Рейес предусмотрительно припрятал мои «кольты» где-нибудь в доме. Может, во время танцев мне представится случай поискать и вернуть их, – подумал он. – А длинный и просторный сюртук очень пригодится, чтобы спрятать оружие под ним».

Кареты и фургоны прибывали на гасиенду уже в течение последнего получаса. Пока Чарли шел через двор от конюшни к дому, его провожали любопытными взглядами.

Передняя дверь была распахнута настежь. Он вошел. Тереза и Мигель встречали гостей у подножия лестницы. При виде Чарли Мигель отошел от пары, с которой только что разговаривал, и подошел к своему зятю.

– Анжелина вот-вот спустится, я представлю вас обоих гостям и вы откроете танцы.

Чарли обомлел.

– Я не танцую.

– Будете. Сегодня вечером. Это традиция. Мигель стал поворачиваться, чтобы отойти от него, но Чарли остановил его, взяв за руку.

– Я не хотел сказать, что не буду танцевать. Я просто не умею.

Глазки тестя заблестели от изумления.

– Ах вот в чем дело. Занятно, хотя я не вижу ничего удивительного в том, что вы не знакомы с правилами поведения в высшем обществе. Ну что ж. Я вас представлю, и тогда бал откроем мы с Терезой.

Чарли кивнул, а Мигель отошел к гостям. В этот момент у Чарли вдруг возникло острое желание дать своему тестю хорошего пинка пониже спины. Ложное чувство превосходства, переполнявшее этого человека, действовало Чарли на нервы.

По просьбе Мигеля все гости заполнили гостиную, из которой предварительно вынесли всю мебель и превратили ее в танцевальный зал. Чарли стоял в холле один. Ему едва удавалось заставить себя не ерзать в чужой тесной одежде и не теребить постоянно душивший его тугой воротник рубашки.

На легкий звук, раздавшийся сверху, он поднял голову и замер от удивления.

Белоснежный ангел парил над ним. «Боже милостивый, как же она красива!»Он знал это всегда, но сейчас, в лучах заходящего солнца, лившихся откуда-то из-за его спины, и в золотистом сиянии свечей, заливавшем холл, лестницу и зал, Анжелина показалась ему еще более прекрасной, чем тот образ, что жил в его сердце долгими бессонными ночами с тех пор, как он впервые увидел ее.

Темные волосы, заплетенные в косу и уложенные короной вокруг головы, открывали легкому вечернему ветерку грациозную шею. Пышное платье, стянувшее грудь и талию, лишь подчеркивало хрупкость нежной фигуры. Бросающееся в глаза отсутствие оборок и ненужных украшений делало его еще более элегантным. Длинная в складку юбка колоколом была оформлена единственной оборкой, переходящей в шлейф, тянущийся по ступеням. Красная ленточка – его подарок и единственное украшение – обвивала волосы.

Анжелина спустилась по лестнице, высоко, по-королевски, держа голову и избегая смотреть на Чарли. В своем белоснежном наряде она выглядела спокойной и невозмутимой, если б только не ее лицо, бывшее того же оттенка, что и ткань, кружившаяся вокруг ее лодыжек. Бледность выдавала ее волнение и состояние внутренней напряженности, которое она настойчиво старалась никому не показывать.

Она сошла на последнюю ступеньку, и Чарли приблизился к ней, предлагая руку. Не глядя на него и не проронив ни слова, она положила пальцы на рукав его сюртука. Она никак не могла простить ему, что он согласился жениться на ней ради денег. Его подмывало объясниться с нею еще раз, но он резко подавил в себе это желание. Он понимал, что ему придется отказаться от нее, и ее отвращение к нему, в конечном счете, только послужит ей на пользу. Не сказав ни единого слова приветствия, Чарли повел Анжелину в гостиную.

Когда они появились в дверях, все взоры обратились к ним. Громкие разговоры утихли или сменились тихим журчанием шепота. Анжелина сжала его руку, и он накрыл ее окоченевшие пальчики теплой ладонью. Она подняла на него глаза, слегка удивленная, потом одарила его робкой благодарной улыбкой, прежде чем повернулась к собравшимся в гостиной. Свечи здесь тоже горели ярко, как и в холле. Керосиновые лампы в больших количествах старались не зажигать, опасаясь копоти и неприятного запаха. Гостиную украшали лишь картины на стенах и разодетые женщины. Длинный стол с освежающими напитками стоял неподалеку от оркестра в передней части комнаты. Прислуга сновала между гостями, разливая шампанское в бокалы женщин и напитки покрепче в бокалы мужчин.

Мигель знаком показал Чарли и Анжелине, чтобы они подошли к нему, поближе к оркестру. Люди расступались перед ними, когда они шли сквозь толпу. Взгляд Чарли скользил по лицам, задерживаясь на тех, кто казался ему знакомым или тех, кто слишком пристально вглядывался в его лицо. Старые привычки живучи. Во всех взглядах, которые он встречал, сквозило любопытство, но доброжелательное и открытое, а не осторожное и хитрое. Он немножко успокоился. Пока дурная слава о нем до Мексики не докатилась.

– Досточтимые гости, – голос Мигеля прервал ход его мысли. Они с Анжелиной остановились возле ее родителей и повернулись к толпе гостей, когда Мигель продолжил свою речь. – Моя жена и я пригласили вас сегодня вечером, чтобы отпраздновать свадьбу нашей единственной дочери, Анжелины Терезы Рейес. Я прошу вас вместе с нами приветствовать вступление в нашу семью Чарльза Колтрейна.

«Чарльз?»Чарли с трудом удержался от смеха. Чарльзом его не называли с момента крещения, а может быть, даже и тогда. «Интересно, почему старый Мигель не стал упоминать, где и когда его дочь со мной обвенчалась? – подумал он. – А ещепочему он не упомянул о том, что, когда все видели Анжелину в последний раз, она обратилась к церкви с просьбой о предоставлении ей убежища и умоляла дать ей возможность стать монахиней... Мигель просто объявил, что его дочь вышла замуж, представил ее избранника, и всем придется согласиться с ним и сразу же прекратить муссировать слухи?..»Что ж, в чем-то Чарли был согласен с тестем.

С показным радушием отец Анжелины потряс Чарли руку и похлопал его по спине. Потом он поцеловал Анжелину. Чарли стоял ближе всех и поэтому услышал звук брезгливого шипения, когда губы отца прикоснулись к ее щеке. Он мог поспорить на своего Гейба, что она бы не смогла вспомнить, когда отец целовал ее в последний раз.

«Вопиющий стыд и позор, – подумал Чарли. – Да если б я был отцом девушки, то для меня она всю жизнь оставалась бы маленькой, любимой девочкой...»

Мысль о ребенке, о крошечной девочке с глазами и улыбкой Анжелины заставила его содрогнуться. До этого он как-то не думал о детях. Да и теперь считал, что этим мыслям не место в его мозгу. Старый преступник не мечтает о том, чтобы иметь детишек от молодой монашенки. Даже если эта монашенка случайно стала женой преступника.

Оркестр заиграл вальс, и Анжелина с выражением ожидания на лице повернулась к нему. Но прежде чем Чарли смог объяснить ей досадное отсутствие у него этого необходимого для любого культурного человека навыка, Мигель и Тереза оттолкнули их в сторону и закружились в танце. После короткой паузы, заполненной взглядами и шепотом, толпа отвернулась от молодоженов и ринулась за хозяевами. Анжелина стояла рядом и наблюдала за крутящимися в танце парами. От внутреннего напряжения она держалась чопорно и на ее лице застыла маска деланного безразличия. Чарли наклонился к ней.

– Мне очень жаль, что я поставил вас в неловкое положение, – сказал он тихо, – но умение танцевать так и не попало в число моих достоинств.

Анжелина посмотрела на него с удивлением.

– Я не чувствую себя неловко. Мне просто противно. Отец костьми ляжет, чтобы только его репутация осталась безупречной. Это лишний пример того, как далеко он сможет зайти, лишь бы сделать себе карьеру в политике. – Она снова потянулась к нему и, взяв на этот раз под руку, подвинулась поближе. – Теперь, когда мы выполнили все от нас требовавшееся, давайте выйдем на свежий воздух, а то здесь нечем дышать. Я целый год не носила корсет. В этом сестры определенно правы. Боюсь, что упаду в обморок, если сейчас же не выйду из дома.

Чарли кивнул. Страдальческое выражение ее лица и неровное дыхание подсказали ему об этом, даже если бы она промолчала. Он повел ее к открытой двери и пропустил вперед. Поскольку прием только начался, сад еще был пуст.

Анжелина шла все дальше, пока они не дошли до уединенной аллеи. Она присела на низенькую скамейку, скрытую от дома кустами роз. Легкий бриз, хоть и теплый, но все же лучше, чем никакой, дул вдоль двора гасиенды, донося до них запахи конюшни. Анжелина наморщила носик, фыркнув при этом от отвращения.

– Боюсь, что нам не удастся забыть тот факт, что это все же коневодческое ранчо, хоть отец и старается изо всех сил спрятать служебные постройки от людей, – сказала она.

– Природу замаскировать нелегко. – Чарли направился на полянку. Отсюда, поверх кустов, можно было видеть распахнутую дверь в дом. Толпы незнакомых людей действовали ему на нервы. И хотя никто не пытался к нему приглядываться, проявляя интерес, выходящий за рамки праздного любопытства, ему – преступнику в розыске – все же нельзя было распускаться и поворачиваться спиной к неизвестному.

Оркестр заиграл новую мелодию, на этот раз любовную песню «Нежная Женевьева». Чарли она была знакома, а Анжелина прикрыла глаза, напряженно вслушиваясь.

– Я так люблю эту вещь, – прошептала она, раскачиваясь в такт музыке. Чарли смотрел на нее, восхищаясь движениями ее тела, прекрасным совершенством кожи, невинностью лица.

Внезапно ее глаза широко раскрылись, и она встала. Чарли весь напрягся, лихорадочно просчитывая, что Анжелина могла увидеть у него за спиной и почему сделала это резкое движение. Рука автоматически стала нащупывать револьвер. Он глухо выругался, когда нащупал на бедре вместо холодного металла только ткань сюртука. Ему надо было сейчас же найти свои «кольты» и быстро.

– Успокойтесь, – сказала Анжелина и подошла к нему. – Мне только вдруг захотелось, чтобы вы со мной потанцевали.

– Я же не танцую.

Она отступила от него на несколько дюймов и положила руку ему на плечо. Потом взяла его другую руку в свою.

– Со мной у вас получится.

– Я не старался показаться несговорчивым, лишь бы насолить вашему отцу, – Чарли взглянул ей в лицо – запрокинутое вверх и полное надежды, – и вздохнул. – Я ведь и в самом деле не умею танцевать.

– Я вам верю. Но вы попробуйте притвориться, всего на несколько минут. Мы здесь вдвоем. И никто нас не видит. Вы будете только повторять за мной нужные движения.

Не дожидаясь его возражений, Анжелина пошла под музыку. Чарли неуклюже топал за ней. Он очень старался, пытаясь услышать музыку так, как слышала ее она. Но для его слуха ноты были беспорядочной смесью разрозненных звуков. Ее близость не просто не помогала, она мешала ему сосредоточиться. Запах свежести – запах, который до встречи с Анжелиной никогда не казался ему возбуждающим, – щекотал его ноздри... Поэтому Чарли не танцевал, а боролся с самим собой, чтобы сохранить контроль и над мыслями, и над телом. Из-за этого он оступался, спотыкаясь о собственные ноги, делал неверные шаги и, в конце концов, наступил ей на пальцы, едва прикрытые легкими туфлями.

– Ох! – Анжелина перестала танцевать и отступила от него.

– Извините меня. Думаю, хорошо, что до сих пор меня никто не учил танцевать. Я никудышный ученик.

– Совсем нет. – Анжелина опять подошла к нему, на этот раз ближе, чем раньше. – Давайте попробуем вот так, – сказала она и легким движением обхватила его за шею, замкнув пальцы. Она приложила губы к его уху: – Я буду считать, а вы слушайте.

Чарли замер. Ее дыхание полностью лишило его способности контролировать себя. Взгляд, брошенный в сторону дома, подсказал ему, что увлекшись уроком танца, они отошли и потеряли его из виду. Они были одни, как им этого и хотелось. И вместо того, чтобы вслушиваться в счет, Чарли склонил голову и прижался губами к ее шейке.

Тихий вздох удивления, сорвавшийся с губ Анжелины, возбудил его еще больше. Поцелуями он прокладывал тропинку вверх, к ее приоткрывшимся губам. Заглянув девушке в глаза и увидев в их потемневших глубинах отражение своего желания, Чарли прижал губы к ее нежному рту. Руки, беспомощно висевшие с того момента, когда она предприняла вторую попытку дать урок танца, наконец, сошлись на ее талии. Жесткий корсет под платьем мешал ему, и он от нетерпения недовольно буркнул что-то. Ведь до сих пор, когда бы он к ней ни прикасался, под ее одеждой он всегда находил живое тело. И ему пришлось признать, что он предпочитает одежду монашенок тому, как одеваются эти высокородные леди.

Одна часть туалета Анжелины мучительно привлекала его внимание с того момента, как он увидел ее спускающейся по лестнице в холл. Корсаж платья имел такой глубокий вырез, что Чарли постоянно опасался, как бы пышные груди не выскочили наружу из тесного корсета при первом удобном случае. Пальцы Чарли, охватившие ее бока, постепенно поднимались все выше, к краю корсажа. И стоило ему чуть-чуть потянуть платье вниз, как оно тут же соскользнуло с ее грудей.

Он с жадностью припал к ним, наполнив ладони мягкой плотью, дразня большими пальцами уже затвердевшие сосочки, пока язык продолжал ласкать ее губы. Она простонала, не отрывая губ и выгнулась, чтобы еще ближе придвинуться к нему и его ласковым рукам. Он оторвался от ее губ только затем, чтобы дотронуться языком до грудей, приподняв их ладонями навстречу губам. Руки Анжелины, которые уже давно переплелись с прядями его длинных волос, притягивали голову Чарли все ближе к груди, давая понять, что она хочет того, что между ними происходит, ничуть не меньше, чем он сам.

Он взял губами темный бутончик, начав его нежно посасывать, в то время как пальцами круговыми движениями ласкал другой. Вся нижняя часть ее тела прильнула к нему, прижимаясь все крепче, и ему стало казаться, что его напрягшееся древко сейчас взорвется. Он передвинул губы на другой сосок и нежно его прикусил, тут же омыв от небольшой боли нежным касанием языка. Кончиком пальца он провел по ложбинке между затвердевшими полушариями ее грудей и принял их в свои ладони. Она, глубоко вздохнув, замерла, соблазняюще глядя на него сквозь полуоткрытые веки.

– Ну разве не очаровательное зрелище?

От этого тихо произнесенного откуда-то сзади вопроса Чарли вздрогнул и напрягся. Он резко повернулся, закрыв собой Анжелину от наглых, любопытных глаз. Отпрянув и вскрикнув от неожиданности и испуга, его жена торопливо попыталась поправить корсаж, но его руки опередили ее, натянув ткань на открытую часть тела. Он взял ее за руки и заглянул в глаза, стараясь успокоить своим немигающим взглядом.

Наконец он выпустил ее руки и обернулся, продолжая прикрывать Анжелину своим телом. Ствол револьвера мерно покачивался на уровне его груди всего в нескольких десятках сантиметров. Глаза Чарли медленно поднялись и встретились с взглядом человека, палец которого уверенно лежал на спусковом крючке.

Чарли улыбнулся:

– А... а я-то еще удивлялся, неужели у Альвареса не хватит силенок появиться здесь. Ну, уж коли вы добрались до нас, надо бы покончить с нашими делами.

– Верно, – ответил Хуан. – Пожалуй. Мне, вам и закону. Тысяча долларов не такая уж маленькая сумма, чтобы отказаться от нее.

Чарли стоял в нерешительности. «Значит, слух о том, что меня разыскивают, докатился черезграницу и сюда».

– Я и не сомневался, что вам нужны деньги, Альварес. Невозможно быть более мелким хозяйчиком ранчо, чем вы.

Чарли разочаровало то, что Альварес пропустил оскорбление мимо ушей. Его взгляд и револьвер по-прежнему оставались уверенно нацеленными на него.

– Мало найдется в этом мире людей, не нашедших бы применения деньгам, если б их вдруг стало больше. И поскольку денежки платят за вас – живого или мертвого – стало быть, мне сейчас надо выбрать, в каком виде вас доставить. Я бы, конечно, предпочел везти мертвого, но у меня нет желания убивать вас здесь. Отец Анжелины все же влиятельное лицо в Чихуахуа. К тому же я не хочу срывать празднество тем, что убью его зятя.

– Конечно, это не по-соседски.

– Рад, что наши мнения совпали. – Взгляд Хуана скользнул через плечо Чарли. – Анжелина, – скомандовал он, – отправляйся в дом.

– Вы разговариваете с моей женой, – прорычал Чарли. – Это я скажу, что и когда ей делать.

– Правильно, – сказала Анжелина, попытавшись выйти вперед. – Я не уйду.

Чарли не очень учтиво отстранил ее назад, спрятав снова за своей спиной.

– Анжелина, идите-ка лучше в дом.

– Что?

Он повернулся к ней и заметил, что страдальческая гримаса исказала ее лицо.

– Я ничего не смогу с ним сделать, пока вы останетесь рядом и я буду беспокоиться и о вас, – прошептал он ей на ухо. – Приведите кого-нибудь на помощь.

– Бросьте свои любезности и уберите ее отсюда, Колтрейн, – резко бросил Альварес.

Анжелина взглянула на его лицо и заторможенно кивнула. Проведя пальчиком по щеке Чарли последним ласкающим движением, она повернулась и побежала к дому.

Чарли смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Анжелина вбежала в ярко освещенную гостиную в тот момент, когда оркестр начал исполнение танца «Уабаш кэннонбол». Ее поразил контраст веселенькой мелодии с их отчаянным, почти безвыходным положением. Она стала лихорадочно высматривать в толпе кого-нибудь из своих братьев. И, если во многих отношениях они были совершенно бесполезными, то в таком деле любой из них мог справиться с Хуаном. Наконец она заметила Тимоти, неподалеку от двери флиртовавшего со служанкой. Жена брата сердито взирала на его заигрывания.

Анжелина кинулась к нему. Но в эту секунду грянул револьверный выстрел, и она замерла на месте. Большинство пар в зале продолжало танцевать, музыка и шум разговоров заглушали остальные звуки. А те немногие, что стояли у дверей в сад, недовольно выглянули наружу.

Сердце Анжелины панически колотилось от тревоги, и она, не задумываясь и не теряя времени на объяснения и просьбы о помощи, выхватила револьвер из кобуры Тимоти. Пока он стоял разинув рот, она уже повернулась и выскочила из дома.

Револьвер оказался тяжелее, чем она предполагала. Корсет, стягивавший грудь, мешал дышать. Еще горячий от дневной жары воздух висел над гасиендой густой пеленой. Лицо горело, – то ли от слез, то ли от напряжения, – Анжелина не знала. Обратная дорога к тому месту, где остался Чарли, показалась ей бесконечной.

Она выбежала на полянку и увидела, что Чарли лежит на земле, а Хуан стоит над ним. В ту же секунду она заметила, что Хуан взводит курок и направляет револьвер в грудь Чарли.

Анжелина подняла револьвер Тимоти и выстрелила. Хуан вскрикнул от боли, рухнул на землю, схватившись за ногу. Она подбежала и направила револьвер ему в лицо.

– Отдай-ка мне это, – приказала она.

Хуан поднял посеревшее от боли лицо и молча передал ей оружие. Она выхватила его из ослабевших пальцев Альвареса и снова взвела курок.

– Ты что, убил его?

– Что... – Он приподнялся и застонал. – Что такого, если я его и убил?

– Молись, что ты не убил его, – сказала Анжелина. Ее искренность, очевидно, подействовала на него и он побледнел еще больше и снова, простонав, упал на землю.

Анжелина оставила его в луже крови и встала на колени возле Чарли.

Его плечо показалось ей сплошным кровавым месивом, но мерное, хотя и тяжелое дыхание говорило о том, что он жив. Вскрикнув от радости, она прижалась мокрой от слез и горячей щекой к его лицу.

– Чистая работа, Ангел... – Голос Чарли прозвучал намного тише, чем обычно, чуть громче шепота. – Когда я учил вас стрелять, не думал, что вы спасете мне жизнь.

– Вы сделали это на свое счастье, – она пригладила его волосы, убирая их с лица.

От ее прикосновения глаза Чарли приоткрылись, и он улыбнулся.

– Крепко вы с ним поговорили. А что бы вы сделали с этим Альваресом, если б он меня все же убил?

Анжелина оглянулась на Хуана и подумала, что он лежит без сознания.

– Честно говоря, не знаю. В тот момент я сходила с ума и была готова выстрелить в него еще раз. – Она вздохнула и выпустила тяжелые револьверы из слабых, но еще напряженных пальцев на землю. У нее вырвалось рыдание, и она упала на грудь Чарли, крепко его обнимая, но стараясь не трясти очень сильно. – Вы меня напугали до смерти... – проговорила Анжелина сквозь слезы, капавшие ему на рубашку.

Перед ее родителями, братьями и большинством гостей, прибежавших вслед за нею, предстала следующая картина: Анжелина, в белом свадебном платье, лежащая на груди мужа; Чарли, откинувшийся на спину и пытающийся успокоить ее рыдания.

– Что здесь происходит? – Громовой голос отца эхом прокатился по саду, нарушая ночную тишину.

Анжелина глубоко вздохнула и приподняла голову. Потом она встала на ноги, вытирая слезы ладонями и тыльной стороной руки. Чарли с трудом удалось сесть. Но когда он попытался встать, жена посмотрела на него так, что он отказался от своей попытки и снова сел с кривой улыбкой на губах. Анжелина повернулась к отцу:

– Хуан выстрелил в Чарли, а я выстрелила в Хуана.

Глаза Мигеля раскрылись от удивления и неудовольствия. Потом он нахмурился и, повернувшись к зрителям, отрывисто рявкнул:

– Ну-ка, парни, отведите всех в дом. И отправляйте гостей по домам. Сейчас же.

Рейес исподлобья глянул на жену, смертельно побелевшую от страха и вида крови. С невнятным звуком отвращения он успел подхватить ее, когда она уже падала ничком вперед, потом поднял, поставил на ноги, как куль с мукой, и передал помертвевшую Терезу ближайшему из своих сыновей.

– Отведи свою мать в ее спальню, – сказал он раздраженно и отвернулся.

Анжелина стояла возле Чарли, оберегая его. Почувствовав, что ее руки от усталости и физического напряжения начали трястись, она спрятала их за спиной и всеми силами старалась казаться спокойной. Теперь, объяснившись с отцом и отделавшись от Хуана, она могла полностью посвятить себя заботам о муже. В этот момент ее беспокоило только это, но главное было – не показать свою слабость. Отец обладал нюхом хищника на любое ее проявление. И поскольку Чарли в таком состоянии не смог бы защитить ни себя, ни ее, эту задачу должна была взять на себя Анжелина. «Я должна быть сильной и решительной», – думала она.

Мигель подошел к Хуану, который только что пришел в себя, приподнял и посадил его.

– Что все это значит? – спросил отец Анжелины требовательно. – Как ты посмел прийти в мой дом и устроить такую сцену?

Губы Хуана сжались в бледную, тонкую линию.

Он недобро смотрел на Анжелину и Чарли. В его глазах мрачно тлела ненависть.

– Мигель, только не говори, что не знаешь, кто он такой на самом деле.

– Кто?

– Колтрейн. На него объявлен розыск в Штатах за убийство. За его голову назначена награда в тысячу долларов.

Анжелина прикусила губу. Чертов Хуан Альварес. Она с самой первой встречи с ним чувствовала, что от него могут исходить одни неприятности. И она оказалась права – по крайней мере, дважды.

Отец медленно повернулся к Анжелине. Она старалась не показать своего страха под взглядом, полным едва сдерживаемого гнева.

– Это правда, дочь? – Да – И ты меня не предупредила?

– Вы не спрашивали.

Он долго смотрел на нее, потом отвернулся. Анжелина понимала, что добром дело не кончится. Им с Чарли надо уезжать с отцовской гасиенды как можно скорее. Она не удивилась бы, если бы этот человек не сдал своего зятя властям только для того, чтобы проучить своенравную дочь.

Отец помог Хуану встать на ноги и повел его прочь. Облегченно вздохнув, Анжелина повернулась к Чарли.

– Я подумала, нам лучше... – она замолчала, увидев, что ее муж потерял сознание и лежит на земле. – Черт побери... – пробормотала она и, подхватив юбки, побежала к дому, крича на ходу: – Мэтью, Марк, Люк, Джон, Тимоти, Питер!

И впервые в жизни, когда ей понадобилась их помощь, они тут же сбежались на ее зов.

Чарли плавал между небом и землей. Сознание то возвращалось к нему, то исчезало. Он слышал шум и суету, когда ученички Мигеля пришли отнести его в дом. Он слышал, как Анжелина резким голосом распоряжалась, чтобы они поторапливались и несли его осторожно. Он почувствовал, как его положили на кровать. Но когда Анжелина стала прощупывать рану, чтобы извлечь оттуда пулю, он выбрал более легкий для них обоих путь и ушел в темноту.

Он уже побывал там во время войны. Темнота была не самым плохим ощущением, особенно если сравнивать ее с болью. Чарли вспомнил свое временное пребывание в стране сновидений.

Тогда он с группой рейнджеров Мосби выполнял рейд по нарушению коммуникаций северян-юнионистов. Внезапно из темноты на них налетел отряд кавалерии в синей форме северян. Бой был коротким и кровавым. Противник отступил под жестким натиском рейнджеров-конфедератов.

Один из рейнджеров был убит, и Чарли ринулся в гущу леса, чтобы вынести его тело. Остальные после боя собирались неподалеку. Чарли спрыгнул с Гейба и в тот момент, когда он наклонился, чтобы поднять павшего товарища, из кустарника справа выскочил всадник. Выпрямившись, Чарли выдернул из кобуры револьвер, но тот прикладом ружья успел ударить ему по горлу. Казалось, что боль взорвалась у него в голове. Падая, Чарли услышал ружейный выстрел и решил, что темнота, опустившаяся на него, будет длиться вечно.

Придя в себя, он обнаружил, что находится во временном госпитале конфедератов – на самом деле это был не то сарай, не то конюшня одного из сочувствующих южанам, – живой, но говорить не мог. Через неделю Чарли снова сидел в седле и участвовал в боях. Ткань гортани на внутреннем шраме утолщилась и с тех пор его голос стал хриплым. Он так и не узнал, кто выбил из седла напавшего на него северянина, поскольку никто откровенно не признался в этом. Впоследствии Чарли всегда считал, что его спасителем был сам полковник Мосби. Но его самого он не осмелился спросить. Если бы «Серый призрак» захотел, чтобы Чарли об этом узнал, он бы ему сказал. До встречи с Анжелиной Чарли за всю свою жизнь по-настоящему уважал только одного человека – Джона Синглтона Мосби.

Когда Чарли на этот раз выбрался из темноты, первое, что он увидел, было озабоченное лицо жены, ангелом парящее над ним. Он протянул руку и пальцем расправил тревожную морщинку, залегшую между ее бровей. Анжелина улыбнулась нервной, натянутой улыбкой, за которую можно было принять ее слегка покривившиеся губы. Но ее обычно выразительные глаза по-прежнему оставались грустными и серьезными.

– Как вы думаете, Ангел, я выберусь? – проговорил он своим скрипучим голосом, а что-то, мешающее говорить, напомнило ему о том самом случае, когда он пришел в себя после удара, навсегда сокрушившего его горло.

– С вами все будет в порядке. Хуана благодарить не будем.

– Конечно, но я бы сказал, что спасся только благодаря вам. И я вам за это очень признателен.

Она кивнула в знак того, что принимает его благодарность, и нервно, как будто по срочному делу, отвернулась к большой миске, где отмокали в воде пропитанные его кровью полотенца. Он заметил, что она все еще одета в то самое белое платье, и решил, что пролежал без сознания не так уж и долго.

– Ну и как там поживает Хуан?

– Будет жить.

– Счастливец.

– Да уж... – Анжелина вздохнула и, оставив занятие, взглянула в зеркало над туалетным столиком, словно ей доставляло удовольствие разглядывать свое усталое и искаженное тревогой лицо. – Я же его чуть не убила, вы знаете об этом? И я смогла бы это сделать.

– Знаю.

– И такое чувство возникает каждый раз?

– Какое?

– Чувство безумной ярости, от которой леденеет все внутри. Оно охватывает тебя за секунду до того, как ты нажимаешь на курок. Я ощущала в себе такое ожесточение, что чуть не взорвалась, а когда выстрелила, почувствовала, что мне...

– Вдруг стало легко, – закончил ее мысль Чарли.

На какое-то мгновение Анжелина замолкла и не ответила ему, продолжая смотреться в зеркало. Потом с внезапностью, которая его удивила, она схватила с прикроватной тумбочки бутылку и швырнула ее в зеркало. Оно разлетелось на сотни мельчайших осколков, дождем хлынувших на пол. Анжелина повернулась к Чарли так резко, что подол и шлейф платья закружились от этого движения. Бурые пятна крови покрывали белый атлас корсажа; пятна такого же цвета покрывали ее бледное лицо.

– Да, – выкрикнула она, – я почувствовала облегчение. Он же ранил вас, и я хотела его за это убить... – Ее грудь вздымалась от волнения, глаза сверкали от стоявших в них слез. – ...Боже, что же со мной случилось? Ради вас я хотела убить живое существо. Когда же все это прекратится? Я уже перестала себя узнавать!

Чарли сел и протянул к ней руку, но Анжелина отдернула свою, спрятав ее за спину. Она поглядела на него как на незнакомца, повернулась и выбежала из комнаты, не сказав ни слова и не притронувшись к нему.

Анжелине удавалось избегать встречи и стычек с отцом, так как она пряталась от него на чердаке. Она понимала, что это не свидетельствовало о ее мужестве, но сейчас это ее не беспокоило. Из окна она увидела, как под его присмотром Мэтью и Марк усаживали Хуана в фургон. Хуан сам добрался до приготовленной для него внутри фургона постели, и братья увезли его в темноту ночи.

Несмотря на рану Чарли, Анжелина собиралась на рассвете увезти его с гасиенды. Теперь, когда почти все в округе знали правду о том, что ее муж преступник, находящийся в розыске, да еще, что за его голову назначена крупная награда, ему не удалось бы и дня прожить на гасиенде Рейесов.

Анжелина вздохнула и отошла от окна. Она плакала так долго и мучительно, что глаза распухли и болели от слез. Она смертельно устала – и душой, и телом, – но ни слезы, ни гнев не могли ничего поправить.

Она не справилась с испытанием, которое ниспослал ей Господь. И она любит Чарли так, как только женщина может любить мужчину.

Когда Анжелина увидела его лежащим на земле и испугалась, что он умер, на нее вдруг обрушилось осознание истины – она поняла, что любит его и всегда будет любить.

«Я, конечно, могу вернуться в монастырь, могу стать монахиней, как я всегда этого хотела... но будет ли такой шаг правильным?»Мать-настоятельница всегда говорила им, что они всем сердцем должны верить в ту жизнь, которую поклянуться вести.

Обратного пути не будет... И именно поэтому добрая женщина настаивала, чтобы Анжелина как следует подумала над силой своей веры, прежде чем вступит в послушничество. Она хотела, чтобы все сестры были уверены, что монастырь – это их призвание.

И хотя Анжелина по-прежнему любила Бога, часть ее сердца отныне принадлежала Чарли. Она могла бы отрицать свою любовь и следовать первоначальному призванию, но имеет ли она право стать невестой Христовой, если все ее помыслы обращены к тому, чтобы до конца дней своих оставаться с Чарли?

Если б только с нею рядом оказался кто-нибудь, с кем она могла бы поделиться своими сомнениями. Ее ангел после последнего появления настойчиво молчал, мать почти всегда была бесполезной, если дело пахнет конфликтом. А Чарли... Ну, такие вещи с ним обсуждать просто нельзя. Да, он женился на ней. Но это совсем не означало, что он ее любит или хочет, чтобы она оставалась его женой. Как утверждает отец, Чарли женился на ней лишь потому, что Мигель предложил ему деньги. Анжелина и сама чувствовала, что Чарли женился не по любви. Из его рассказов о своей прошлой жизни она поняла одно – что он едва ли полностью осознавал значение этого слова.

Анжелина прижалась головой к оконному стеклу. Гладкая и прохладная поверхность немного успокоила ее горячий, наполненный тупой болью лоб.

Ангел сказал ей, что она должна найти свой правильный путь, выяснить все о Чарли, чтобы понять его. И только тогда она станет полезной ему.

Может быть, именно любви не хватало ему все эти годы? Может ли ее любовь спасти Чарли, увести его с пути саморазрушения? Если это так, тогда ей следует остаться с ним и стать его женой по-настоящему, во всех отношениях и навсегда. От этой мысли искра радости растопила ее отчаяние и она, подняв голову и наморщив лоб, сосредоточенно задумалась.

Не это ли имел в виду ангел, когда говорил о том, что ей надо стать полезной и достойной? Достойной не того, чтобы быть монашенкой, а того, чтобы быть женой Чарли. Способной остановить его, заставить свернуть с пути разрушения и встать на путь жизни, которой ему можно было бы только гордиться.

Анжелина упала на колени и молитвенно сложила руки:

– Santo Dios, подай мне знак, права я или нет. Способна ли моя любовь спасти его? Что мне для этого надо сделать? Или мне надо побороть это чувство, отказаться от него и вернуться в монастырь? Я была такой самонадеянной, такой уверенной в том, что предназначена лишь для служения церкви, что не понимала ничего остального. Помоги мне. Помоги мне познать истину...

На чердаке было спокойно и тихо, только эхо ее голоса затихало в темноте. Анжелина напряженно вслушивалась, надеясь получить хоть малейший намек на ответ. Несколько мгновений спустя она в изнеможении опустилась на пол и почти немедленно заснула.

И ей явился ангел.

– Слава Богу, – вздохнула она. – Я так отчаянно в тебе нуждалась, и вот ты пришел.

– Успокойся и прогони свои страхи, дитя. Ты избрала верный путь. Ты никогда не предназначалась только для церкви. Для каждого есть половина. Для тебя есть Чарли Колтрейн. Узы брака священны, ибо священна клятва, которую вы оба дали. Чти свою.

– Я буду чтить ее. Но зачем ты показывал мне монастырь? И зачем ты заставил меня думать, что я должна туда уйти?

– Ты должна была так поступить. Твое путешествие с сестрами было только частью Божьего предначертания. Разве ты встретила бы Чарли, если б не ушла в монастырь?

– Думаю, что не встретила бы. Я бы вышла замуж не за того человека.

– Совершенно верно, у Бога есть предначертанное для каждого из Его детей. Твоя клятва верности Чарли так же священна, как и клятва, которую ты дала бы при вступлении в монастырь. Верь в Бога так, как ты верила в Него до сих пор, Анжелина. Вас еще ждут темные времена. Держись своей веры. Крепи свою любовь. С любовью и верой ты победишь всех своих недругов.

С этими словами, все еще звучавшими в ее голове, Анжелина проснулась. Одного взгляда в окно было достаточно, чтобы убедиться, что наступила глубокая ночь. Она проспала меньше получаса.

Торопливо сбежав с чердака, Анжелина направилась в свою комнату. Когда накануне она уходила оттуда, ее мысли и чувства находились в таком смятении, какого она не смогла бы припомнить. Теперь же, возвращаясь обратно, она чувствовала себя более умиротворенной.

Открыв дверь, она проскользнула в комнату и подошла к кровати. Чарли спал, и во сне его лицо выглядело спокойным. Он показался ей моложе, не таким угрожающим и по-прежнему привлекательным грешной красотой. Осторожно, чтобы не побеспокоить и не нарушить его сон, она обошла кровать и села в кресло-качалку.

И хотя зная, что она на правильном пути, ее мысли немного успокоились, Анжелина предвидела слишком много препятствий, мешавших им зажить спокойно. За Чарли все еще охотятся Дрю Уинстон в конце концов тоже должен объявиться. И либо Чарли докажет свою невиновность, либо им придется уехать подальше от Техаса, чтобы оставить его прошлое там.

Но эта проблема не была самой главной в ее тревогах. Трудность она видела в том, как убедить Чарли, что они предназначены друг для друга. Теперь, вспоминая, как он в прошлый раз отнесся к ее откровенному рассказу об ангеле, Анжелина не собиралась посвящать его в события этой ночи и в то, какое послание ей принес ангел. Теперь надо найти новый способ убедить его в том, что их брак не может и не должен быть расторгнут.

А он-то по-прежнему считает, что слишком стар для нее. Он верит в то, что неисправим и никчемен, что смерть его матери и сестры произошла только из-за его неспособности защитить их. Анжелина понимала это, но ей все равно пришлось бы заставить его взглянуть правде в глаза и поверить в эту правду так же, как в нее верила она. Именно необходимость убедить его в том, во что верила она, и стало ее новой миссией. И она чувствовала, что на этот раз не оплошает. Чарли понял бы, как надо любить, если бы смог простить себе мнимые и настоящие ошибки, понять свою собственную значимость и достоинство.

Чарли во сне что-то пробормотал и отбросил простыню. Анжелина встала и снова укрыла его. На секунду ее пальцы задержались на обнаженной коже его груди, – теплой, но, к счастью, не горячей от лихорадки. Его грудь была по-настоящему красива – крепкие мускулы, ровный коричневатый загар и легкий золотистый пушок.

Он снова произнес что-то невнятное, какое-то слово, подозрительно напоминавшее «Энни», и ее сердце кольнуло от сострадания к нему. Он так сильно и так долго страдал из-за своей сестры. Она повернулась, чтобы вернуться в кресло, как Чарли снова заговорил. И то, что он произнес в глубоком сне, прозвучало четко и ясно, как гром в летний день.

Анжелина села улыбаясь. В ней зародился маленький росток надежды. Она поняла, что Чарли произносил не имя своей погибшей сестры. Нет, слово, которое он прошептал во сне хриплым, но дорогим ей голосом, было ее имя.

Чарли проснулся от ощущения, что его плечо горит. Простонав, он захотел было сесть в постели, но не сумел и с проклятием рухнул на подушки.

Перед ним появилась Анжелина. Она потерла сонные глаза и попыталась оправить помятый халатик. Он с радостью отметил, что она, наконец, сняла окровавленное белое платье. «Если бы она попалась мне в нем на глаза еще раз, я наверняка попытался бы сорвать с нее это отвратительное платье...»

Она повернула голову и вздрогнула, потом подняла руку и стала разминать шею. «Скорее всего, она, наблюдая за мной, уснула в кресле-качалке», – подумал Чарли. От этой мысли ему стало теплее на душе. Уже так давно никто не думал о нем, – жив он или мертв.

– Доброе утро, сестра. – Он улыбнулся, и Анжелина тоже улыбнулась ему в ответ сияющей улыбкой, слегка неуместной в этой обстановке. Чарли тут же перестал улыбаться и нахмурился: – Что-нибудь случилось? – спросил он, глядя, как она спокойно обходит кровать и садится рядом с ним.

– А вы не помните?

– Черт, да. Вспоминаю вчерашнюю ночь. И как я мог забыть, если плечо болит так, будто его пробило пушечное ядро? Я хотел спросить, почему вы сегодня такая возбужденно-веселая?

Анжелина пожала плечами и снова улыбнулась ему. Вместо ответа она протянула руку к его повязке.

– Позвольте, я осмотрю ваше плечо.

Чарли поймал ее кисть раньше, чем она успела до него дотронуться.

– Все в порядке. Благодаря вам. Единственное, что мне надо сделать, так это немедленно отсюда убраться. Похоже, все в этой округе только и норовят заявиться сюда и получить свою тысячу долларов.

– Я это понимаю. Как только переоденусь, мы сразу же уедем.

Чарли пристально посмотрел ей в лицо. Ему показалось, что он что-то упустил в их разговоре.

– Нет, мы не уедем, – сказал он ясно и отчетливо. – Я уеду. А вы останетесь здесь.

Радостное выражение исчезло с ее лица. Она судорожно сглотнула и выдернула руку из его ладони.

– Я – ваша жена. И я поеду туда, куда поедете вы.

Чарли покачал головой, сомневаясь, не ослышался ли. «Она – моя жена? Откуда в ней взялась эта решимость остаться моей женой? Еще вчера она хотела стать монахиней. Когда я видел ее в последний раз, ночью, она выбежала из комнаты в слезах из-за того, что чуть не убила ради меня человека. А сегодня утром уже светится улыбкой и настаивает, что она моя жена? Да и вообще, чувствовала ли она за собой вину за то, что меня чуть не убили, пока я участвовал в маскараде, представляясь ее мужем только для того, чтобы спасти ее репутацию. Или же ее снова одолела жалость ко мне за ту жизнь, которую я вел? Как бы то ни было, мне следует поскорее помочь ей избавиться от мысли, что она едет со мной. И не только из-за того, что обстановка может осложниться и стать более опасной, но и потому, что я больше не могу таскать ее за собой по всей стране днем и ночью и ни разу не заняться любовью. Но если я сделаю это, то уже не смогу с нею расстаться. Я должен ее прогнать... Сейчас и навсегда».

– Вы мне не жена, Анжелина. Вы не хуже меня знаете, что всю эту церемонию затеяли напоказ. И нет на этой Божьей земле такого пути, по которому вы пошли бы со мной. За мной теперь погонятся сотни людей. Это стало слишком опасным. Ваш отец будет настаивать, чтобы вы вернулись в монастырь.

Анжелина решительно встала и уперлась руками в бедра.

– В монастырь я не вернусь, – процедила она. – Я еду с вами.

Чарли вздохнул и задумчиво провел рукой по волосам, как бы приглаживая их. Ему не хотелось показаться отъявленнным подлецом, но она упрямилась, как старый мул его матери.

– Сестра, вы же хотели стать монахиней. Вы неоднократно выкрикивали это мне в лицо с первого дня нашего знакомства. Теперь я уезжаю. Один. Наш брак не состоялся. Расторгайте его и возвращайтесь в Корпус-Кристи. Ваш отец будет трястись от восторга, если сможет вам в этом помочь теперь, когда знает, кто я такой. Все очень просто.

– Вы так думаете?

Топот копыт под окнами вызвал у Чарли гортанный возглас раздражения. Они оба встревоженно переглянулись и обернулись к окну. Чарли попытался встать с кровати, но Анжелина махнула рукой, чтобы он не поднимался, и пошла к окну посмотреть, кто приехал.

– Приехал кто-то один. Но он уже вошел.

Должно быть, кто-то из братьев приехал к отцу по делам.

Она вернулась к Чарли и присела рядом на кровать. Близость девушки беспокоила его, но он решил предпринять еще одну попытку уговорить ее. «Если на нее не подействовала моя нарочитая раздраженность, то, может быть, дойдет здравый смысл? «– подумал он.

– Послушайте, Анжелина, – начал Чарли тоном, показавшемся ему взывающим к ее разуму. Он все еще сомневался, поскольку до сих пор ему не приходилось никого убеждать уговорами. Обычно он рычал или просто угрожающе смотрел, и с ним тут же соглашались. Анжелина, по всей вероятности, этих правил еще не знала. – Я очень ценю все, что вы для меня сделали. Но мне кажется, нам надо смотреть правде в глаза, даже между собой. Каждому из нас придется жить своей жизнью. Вы знаете, чего хотите. Так что дерзайте и осуществляйте свою мечту. У меня тоже есть мечта. Я хочу уехать в Монтану. Хочу завести ранчо. Сам по себе.

Чарли ждал, затаив дыхание. Он не представлял, что будет делать, если Анжелина станет настаивать на том, что поедет вместе с ним, что она – его жена. Мысль о том, чтобы взять ее с собой, сделать своей настоящей женой и прожить остаток дней вместе в Монтане, была слишком привлекательной, чтобы ей противиться. Но, даже допуская эту возможность, он, глядя на нее, – молоденькую и неискушенную, – сразу же задумывался о реальности своего нынешнего положения.

Так поступить с нею он никогда не сможет. Она заслуживает лучшей участи, чем находиться в постоянной тревоге и всю жизнь скрываться от полиции. Даже если они доберутся до Монтаны живыми и невредимыми, его прошлое когда-нибудь все же постучится в их дверь. Для нее жизнь в монастыре была бы гораздо более безопасной, чем с ним, Чарли Колтрейном. Что бы Анжелина ни говорила, она все равно не смогла бы сделать этого. И зачем только молодой женщине связываться со старым преступником? И конечно, не такой молодой и красивой, как Анжелина Рейес, у которой все еще впереди. Если уж ей так хочется выйти замуж, она могла бы найти себе в мужья кого-нибудь получше, чем Чарли Колтрейн.

Анжелина уже собиралась что-то ему ответить, но прежде чем она начала говорить, дверь распахнулась настежь, глухо ударив ручкой о стену.

Чарли настороженно прищурился, глядя на человека, стоявшего на пороге, и, как всегда, потянулся за револьвером, которого у него не было.

Анжелина вскочила и резко повернулась на звук. Она моментально оглядела комнату, надеясь найти хоть какое-то оружие. Не увидев ничего, она встала перед пришельцем, загораживая Чарли собой.

– Отойдите, мисс Рейес, – проговорил Дрю Уинстон, растягивая слова. – Чем бы вы здесь ни занимались, я пришел забрать его с собой в Техас, чтобы там его повесили.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Анжелина с ненавистью смотрела на револьвер в руке Дрю Уинстона. Какое-то движение за его спиной привлекло ее внимание. В коридоре маячил отец. От вида его самодовольной физиономии Анжелину охватил гнев.

– Вы... – она ткнула пальцем в его сторону, – это вы привели его сюда. Вы могли легко отделаться от него, если бы захотели. Но вы, добиваясь своего, продали моего мужа. – Злость подтолкнула ее вперед. Чарли успел схватить ее за подол халатика и дернуть на себя. Она тяжело опустилась на постель, чуть не сев ему на ноги.

– Сестра, полицейский держит нас на мушке, – прорычал он с удивлением и восхищением, слышавшимися в каждом его слове. – Не думаю, что он отнесется к вам по-доброму, если вы еще раз наброситесь на него таким вот образом.

– На него я не набрасывалась. Я обвиняла своего отца.

– Это знаем мы с вами... – он кивнул головой в сторону распахнутой двери. Теперь там возвышался только рейнджер. – Думаю, даже ваш отец это знает. Но старина Уинстон может и не знать. Я не хочу, чтобы он размазал вас по стенам вашей же спальни. Это было бы не очень изящно.

Анжелина сглотнула. Ей как-то не пришло в голову, что рейнджер мог бы до этого опуститься. Она думала только о той низости, которую позволил себе ее собственный отец. Она взглянула на Уинстона. Тот пожал плечами, продолжая держать револьвер, направленный на Чарли.

– Я не ослышался, мэм? Вы сказали, что этот человек – ваш муж?

– Не отвечайте ему, – прорычал Чарли.

Она бросила на него недоуменный и растерянный взгляд.

– Я не понимаю, почему бы и нет. Мне не стыдно признать это. Да, мистер Уинстон, я – жена Чарли.

– Гм-м. Очень жаль, мэм. Вы ведь знаете всю подоплеку дела. Он должен уехать со мной в Техас.

– Но вы не можете забрать его сейчас... – В ее голосе звучало отчаяние. – Он ранен и не в состоянии ехать верхом.

– Я уверен, что уже сегодня утром он намеревался улизнуть отсюда. Если он в состоянии удрать, то сможет и до Техаса доехать.

– Я ни от кого не удираю, Уинстон.

– Тогда что вы делаете в Мексике? Если вы невиновны в ограблении поезда, как заявляете, то почему не остались в Штатах и не доказали свою невиновность?

Чарли насмешливо хмыкнул:

– Зная, что за мою голову назначено вознаграждение в тысячу баксов? Мне бы повезло, если б я дожил до встречи с судьей. Точно так же я не смогу считать, что моя жизнь чего-нибудь стоит, как только покину это ранчо.

У Анжелины перехватило дыхание, и она вскочила на ноги. «Я должна что-то сделать, чтобы не отпускать Чарли с этим рейнджером...»Она стояла, переводя взгляд с одного сердитого мужчины на другого, потом решительно подошла к Уинстону.

– Я спасла вам жизнь, Уинстон.

Он посмотрел на маленькую женщину сверху вниз и испуганно и удивленно заморгал.

– Верно, в самом деле, мэм. И я вам благодарен. Но не могу отпустить его, если вы это имеете в виду.

Анжелина прикусила губу. Она именно это и хотела сказать. Ей бы не следовало надеяться на такую уступку.

Тогда она предприняла еще одну попытку.

– Вы обвиняете Чарли в смерти своей Клэр. Я понимаю вашу боль. Но он ведь никогда не совершал этого.

Лицо Уинстона стало замкнутым и холодным, как только он услышал имя своей невесты.

– Вы ничего не знаете об этом деле. Вы просто слепо ему доверяете. Большинство женщин готово на это, стоит им только увидеть его.

Анжелина рассмеялась, снова вызвав испуг и недоумение в глазах рейнджера.

– Думаю, что не отношусь к числу женщин, клюющих на красивую внешность, мистер Уинстон. Но я в самом деле неплохо знаю Чарли. А вы – нет. Поверьте. Он не убивал вашу Клэр, как не убивал и того машиниста.

– Ему еще представится возможность поговорить о машинисте с судьей. Клэр... – произнес он и бросил взгляд, полный ненависти на Чарли. – А о Клэр мы поговорим с ним с глазу на глаз.

Анжелина с трудом подавила вспышку гнева. Рейнджер оказался таким же упрямым, как и Чарли. Но она решила не сдаваться. Ей уже приходилось иметь дело с упрямыми мужчинами и она, как правило, побеждала. Она не может допустить, чтобы рейнджер забрал ее мужа и чтобы его повесили в Техасе.

– А мне-то можно вообще хоть что-нибудь сказать? – спросил Чарли.

– Нет! – И Анжелина, и Уинстон выкрикнули это слово одновременно.

– Нет, я все же попробую, – произнес Чарли. Анжелина повернулась к нему:

– Вы лучше помолчите, пока я не закончила. Вы уже слышали, что он сказал. Он намерен увезти вас в Техас. Если он это сделает, вас повесят. Там вам никто не поверит.

– Я это великолепно понимаю, Анжелина. Но я кое-что вспомнил, и это касается Клэр.

При этих словах и особенно услышав имя, слетевшее с его губ, Анжелину сковал ледяной холод страха. Она взглянула на рейнджера, который тоже замер в неподвижной позе, услышав имя своей невесты.

– Выкладывай, Колтрейн! – Уинстон взвел курок револьвера. – Немедленно!

– Успокойтесь, – произнес Чарли с отвращением. – Я только пытаюсь рассказать вам кое-что. Я тут припомнил, где я был в то время, когда, как вы говорите, сжег ваш дом и убил вашу женщину.

– Где? – спросила Анжелина онемевшими губами.

– Сначала я был на похоронах. Потом сидел в тюрьме. Так что я могу доказать, что не убивал Клэр. И у меня есть свидетели.

– О чем вы толкуете? – решительно спросила Анжелина.

Чарли спокойно посмотрел на рейнджера, не обращая внимания на направленный на него револьвер, будто его и не было.

– Скажите, когда была убита ваша женщина? В каком месяце?

Уинстон замер, почувствовав себя неловко.

– В ноябре.

Чарли удовлетворенно кивнул.

– Правильно, я так и подумал. – И он повернулся к Анжелине с кривой улыбкой на лице. – Помните, я вам говорил, что в рассказе рейнджера что-то не совпадало. Теперь, наконец, я понял, что именно. Перед тем, как уехать в Секонд-Чанс, я похоронил сестру... – он сделал глубокий вздох, чтобы продолжить. – Потом провел месяц в тюрьме за то, что убил своего отчима. Судья принял решение, в котором я не сомневался: Ричард Беккер заслуживал смерти. Он – судья – отпустил меня только в начале декабря. Поэтому весь ноябрь, когда погибла женщина этого рейнджера, я просидел в тюрьме.

– И вы вспомнили об этом только сейчас? – спросила Анжелина недоверчиво.

– Да. Все то время было у меня в памяти как-то смазано. Но мы с вами об этом много раз говорили. – Он пожал плечами. – Ну, наверное, это и помогло мне припомнить кое-что из прошлого. А когда рейнджер вошел, я вдруг вспомнил все.

При этих словах Анжелина хмуро взглянула на Чарли. Он мог бы вспомнить обо всем раньше и не усложнять Уинстону жизнь тем, что упустил такие важные детали. Она посмотрела на полицейского. На его лице было такое выражение, словно кто-то ударил его ногой в живот. Он спустил курок с боевого взвода, но продолжал держать револьвер направленным на Чарли.

– Я ведь могу и перепроверить все то, что вы тут наговорили, Колтрейн...

– Отлично. Давайте, проверяйте.

Несколько секунд рейнджер продолжал неуверенно смотреть на Чарли. Потом перевел взгляд на Анжелину. Наверное, он увидел в ее глазах надежду, потому что резко отвернулся, снова поглядев на Чарли.

– Мне все равно придется забрать вас с собой в Техас.

– Что? – воскликнула Анжелина. – Ведь он только что сказал вам, что не убивал Клэр.

– Но он еще не доказал этого. И, в отличие от вас, мэм, я ему не доверяю. Колтрейну все равно придется отвечать перед судом – и за убийство машиниста, и за ограбление поезда.

– С какой стати? Вы ошиблись в отношении него один раз, так почему не можете совершить еще одну ошибку?

– Возможно. Но я сомневаюсь в том, что ошибаюсь в обоих случаях. Как бы то ни было, он поедет со мной. И ему придется объясняться с судьей.

– Нет! – В возгласе Анжелины появились истеричные нотки.

И в первый раз ее это не взволновало. Она пересекла ту черту, за которой уже не могла оставаться ангельски спокойной и миролюбивой. Подобное поведение никуда бы не привело. «Так может, помогла бы моя несговорчивость?»

– Я не позволю вам забрать его. Не сейчас. Не раньше, чем я сама разберусь, что...

– Анжелина! – Чарли оборвал ее на полуслове. – Успокойтесь. Он прав.

– Что? – Рейнджер с откровенным удивлением уставился на Чарли. – Что вы сказали? – Услышав прозвучавшее в словах Чарли неестественное для него отчаяние, сердце Анжелины забилось, глухо и мерно отстукивая свой страшный ритм.

– Мне придется вернуться в Техас. Если сумею доказать свою невиновность, то смогу зажить по-новому, а если нет, то... – он пожал плечами. – Мне много раз удавалось выйти сухим из воды после того, что я делал и за что меня можно было бы каждый раз вешать. В некотором роде будет даже справедливо, если меня повесят за то, чего я не совершал.

– Если вы настаиваете на том, чтобы ехать, то и я поеду с вами.

– Нет, вы не поедете. Вы вернетесь в монастырь и станете жить по-своему. Я вам не пара. Я не гожусь ни для одной женщины.

– Прислушайтесь к тому, что он говорит, мэм.

– Не лезьте в чужие дела, – отрезала она. – И вообще убирайтесь из моей спальни. Дверь можете охранять и с той стороны.

Рейнджер пожал плечами.

– Я буду рядом. – И он закрыл за собой дверь.

– Да, уж конечно... – пробормотала Анжелина. Повернувшись к мужу, она увидела его жесткий и озабоченный взгляд.

– Что с вами, сестра? Я никогда не видел вас такой взвинченной.

– Да как вы можете сидеть и спокойно обсуждать собственную казнь? Если бы мы подумали как следует, то смогли бы вытащить вас из этой переделки. Должен же быть какой-то выход.

– Нет. Хватит с нас раздумий и хватит строить заговоры. Я поеду с ним. Не хочу, чтобы вы из-за ложной верности ко мне испортили себе жизнь. Вы вернетесь к своим сестрам, а я поеду с рейнджером в Техас.

Анжелина прикусила губу, чувствуя как ее охватывает паника от решительности его тона. «Он хочет, чтобы я вернулась в монастырь. Он и так намеревался сегодня уехать – без меня – весело помчаться к своей почти неминуемой смерти. Все мои новые планы, надежды и мечты рассыпались от сказанных им слов...»

Анжелина вздохнула и попыталась успокоиться. Из такого положения выхода не было. Ангел велел ей держаться своей веры и любви. Она так и поступит, чтобы найти способ уберечь их обоих от беды.

Из коридора через закрытую дверь Дрю слышал, как звенел голос Анжелины, то поднимаясь почти до крика, то падая. Хриплый голос Колтрейна ей отвечал.

Ему стало почти жаль девушку. Скорее всего, она любила этого негодяя, хоть Уинстону и было непонятно за что. Еще когда она лечила его от укуса гремучей змеи, он нашел ее хорошенькой, милой, полной внутренней силы, придававшей ее лицу зрелость, несмотря на юный возраст. «И как только Колтрейн сумел заставить ее выйти за него замуж? Она совсем не похожа на тех девиц, которые падки на смазливые мужские лица. Да и сама она об этом говорила. К тому же и отец ждет не дождется, когда избавится от Колтрейна. Что здесь могло такое произойти?»

Дверь с шумом распахнулась, и выбежала Анжелина. Пока она закрывала за собой дверь, Дрю бросил быстрый взгляд на Колтрейна, все еще лежавшего на кровати, бессильно откинувшись на подушки.

– Он по-прежнему настаивает на том, что поедет с вами завтра.

– Завтра? А почему не сейчас?

– Вчера вечером в него стреляли, мистер Уинстон. Он останется в постели до утра.

Ни выражение ее лица, ни голос не допускали возражений. И хотя Дрю знал, что мог бы применить силу, в данный момент ему не хотелось проявлять бессердечность.

– Хорошо, мэм. Тогда завтра.

Она резко кивнула ему и стала спускаться вниз по лестнице. Он посмотрел ей вслед и от вида ее поникших плеч его охватила сердечная тоска.

Последние несколько лет жизни он провел ненавидя Чарли Колтрейна, а теперь получалось так, что все это время он мог заблуждаться. Все свои мысли и действия в эти годы он направлял на одно – отомстить убийце.

Но если Колтрейн сказал правду и не виновен, то это поставит его, Дрю, в двусмысленное положение. «Теперь, спустя столько лет, мне едва ли удастся установить, от чьей оке руки погибла моя любимая. А если я не могу отомстить за смерть Клэр, тогда вообще ради чего мне остается жить?..»

«Абсолютно незачем», – насмехался над ним его разум.

Дрю потряс головой, стараясь избавиться от одолевавших его тоскливых мыслей. Так или иначе, но ему придется везти Колтрейна в Техас и уже там разбираться, правду ли говорит этот человек о том, где он находился в то время, когда погибла Клэр. Если лжет, Дрю убьет его своими руками.

Скрип верхних ступеней лестницы заставил его резко повернуться с револьвером наготове. Он немного успокоился, увидев, что это Мигель Рейес.

– Ну? – спросил Рейес. – Забираете его? Дрю кивнул.

– Завтра. На рассвете.

Рейес подошел и остановился близко, совсем рядом.

– Отлично. Чем скорее, тем лучше. С Анжелиной не стало никакого сладу... хотя она всегда была упрямой. – Он пожал плечами. – Вы говорите, что Колтрейна, скорее всего, повесят?

– Вполне вероятно. Хотя он говорит, что не грабил поезд и даже не был поблизости от того места. Так что его могут и освободить. Кто знает? Решать будет судья.

Рейес насупился:

– Это не очень хорошо. Я должен знать, что он уехал отсюда навсегда. – Он поглядел на Дрю, и его глазки хитро засветились. – Молодой человек, я чувствую, вы недолюбливаете Колтрейна. Может вам подойдет мое предложение, а?

– Какое предложение?

– Я очень богат. И смогу по достоинству оценить ваши услуги. Назовите свою цену.

– За что? – Дрю пока не имел представления, о чем говорил Рейес, и раздражение отразилось в его резком тоне.

Но Рейес предпочел этого не заметить. Он улыбнулся и с видом явного заговорщика наклонился поближе к Уинстону. Вопреки желанию, Дрю тоже наклонил голову, чтобы услышать то, что собирался предложить Рейес.

– Постарайтесь сделать так, чтобы Колтрейн умер еще до того, как попадет в Техас. А я вам за это заплачу любую сумму, какую вы только ни запросите...

Анжелина обрыскала весь дом в поисках револьвера. Но она не только не нашла его, но к тому же выяснила, что ее родители и братья тоже куда-то подозрительно исчезли. Она недовольно вздохнула: «Только попусту трачу время». Но даже если бы она и нашла какое-нибудь оружие, то сомневалась в том, что смогла бы одна справиться с Дрю Уинстоном. Этот чертов рейнджер выглядел слишком ловким и сильным. И если бы каким-то чудом ей удалось разоружить его, то все равно возникла бы проблема с тем, как отнесется к этому сам Чарли.

Она видела упрямую складку вокруг его рта и, по своему опыту, догадывалась, что это означает. Он хотел во что бы то ни стало встретиться с судьей. Поэтому она сомневалась, что сумеет убедить его снова сбежать, независимо от того, будет рейнджер обезоружен или нет.

Анжелина с упавшим сердцем поднялась на чердак. Здесь еще вчера она нашла ответы на многие свои вопросы. Ей казалось, что удастся получить ответ и на то, как предотвратить надвигающуюся гибель Чарли. Надо использовать любые возможности.

Наступила ночь, но ответа все не было. Колени ломило от того, что она весь день простояла коленопреклоненной на жестком полу. Паника, которую Анжелина отгоняла от себя молитвами, теперь возвращалась, захватывая ее все сильней. С каждой минутой, приближавшей отъезд Чарли, ощущение бессилия овладевало ею все больше.

«На рассвете рейнджер увезет моего мужа, а я ничегошеньки не могу для него сделать...»И чем больше она думала об отъезде Чарли, тем более затуманенным становился ее рассудок. Анжелина утратила чувство здравого смысла, она могла только чувствовать. Но почти все ее чувства сошлись на желании, острой потребности в любви и страсти.

Все шло к тому, что она больше никогда не увидит Чарли. Остаток жизни ей придется провести в монастыре, вспоминая и мечтая о нем. Ей хотелось хоть на одну ночь почувствовать себя женщиной и взять с собой все возможные воспоминания. «Сегодня он не посмеет мне отказать и отговориться банальностями о моей девственности. Я буду заниматься любовью со своим мужем...

Сегодня вечером...»

Одетая в сорочку и ночной халатик, она спустилась вниз. В доме было тихо, и он казался пустым. По лестнице прислуги, ведущей из кухни, Анжелина поднялась в спальню матери. Оказавшись там, она умылась из кувшина с водой, стоявшего на ночном столике, расчесала волосы и, не заплетая их в косу, повязала голову красной ленточкой, подарком Чарли. Теперь волосы тяжелой массой падали ей на плечи, оставляя открытым лицо. Босиком она проследовала по коридору к своей комнате. Рейнджер по-прежнему стоял у ее двери. Когда Анжелина подошла, он выпрямился.

– Мэм, – он кивнул, – я за вас волновался.

– Не стоило. С моим мужем все в порядке? Уинстон взглянул на дверь и пожал плечами.

– Он спрашивал о вас. Но я сказал, что не знаю, куда вы могли уйти. Он этому не обрадовался.

– Могу себе представить.

– Он попросил бутылку... – Уинстон вздрогнул от того, как неожиданно недовольным стало ее лицо. – Я подумал, какого черта, и принес ему одну снизу.

– Так он пьян?

– Вполне возможно. Я принес виски с час назад.

Анжелина затаила дыхание. «Я не узнаю, что с ним, пока не войду».

Она решила, что останется с Чарли даже в том случае, если он невменяем, и взглянула на рейнджера.

– Это наша последняя ночь вместе, мистер Уинстон, и я была бы очень признательна, если б вы спустились вниз, чтобы мы могли побыть одни.

Он посмотрел на нее нерешительно.

– Пожалуйста... – Анжелина вложила в это слово весь страх, который подавляла в себе этот долгий день. – Мне так нужна эта ночь. Вы можете посидеть на веранде. Мое окно находится над нею. Мы никак не сможем выбраться из дома, минуя вас. И конюшня тоже будет как раз перед вами. Без лошадей мы никуда не денемся.

Рейнджер вздохнул и кивнул.

– Ладно, я понимаю, что обязан вам. Но на рассвете я постучусь. Тогда никаких отговорок.

– Нет, я обещаю.

Он повернулся и стал спускаться по лестнице.

– Дрю? – позвала его Анжелина. Еще не дойдя до конца лестницы, рейнджер остановился. Он обернулся вполоборота и взглянул на нее, удивленно подняв брови от того, что она назвала его по имени. Она застенчиво улыбнулась ему: – Спасибо. Вы не представляете, как это важно для меня.

– Нет, уж это я знаю, мэм. Я еще помню, как чувствуешь себя, когда любишь. – Его лицо вдруг стало грустным, он приветственно прикоснулся пальцами к пропыленной шляпе и прошел на веранду.

Анжелина стояла у двери, нерешительно держась за ручку, и набиралась мужества. «Если я войду, то обратного пути уже не будет...»Набрав побольше воздуха, она отворила дверь и вошла.

Еще до того, как Анжелина успела прикрыть ее за собой, Чарли подал из полутьмы свой хрипловатый голос:

– Так, так, так... Неужели это наша будущая монахиня? Где это вы пропадали весь день, сестра? Молились за мою бессмертную душу?.. – и он рассмеялся своим странным, похожим на кашель смехом. – Слишком поздно. Уж вам-то пора бы это понять.

Подойдя к ночному столику, Анжелина зажгла керосиновую лампу и повернулась лицом к кровати. Чарли поднял полбутылки виски, как бы приветствуя ее тостом. Днем он, наверное, уговорил Уинстона помочь достать из сумок его джинсы, и теперь нижняя часть его тела была снова пристойно прикрыта. Но остальное... Анжелина, вглядываясь, замерла. Нет, остальное совсем не выглядело прилично.

Он был дьявольски красивым – обнаженная грудь темнела ровным загаром на фоне белых простыней и длинных золотистых с серебром волос, свисавших спутанными прядями. Ей отчаянно захотелось причесать их пальцами и гладко уложить.

Но, вместо этого, будто не замечая насмешки в его словах, Анжелина вернулась к двери и заперла ее.

Чарли от удивления вскинул брови:

– Ого? И зачем это вы запираете дверь? Замок не остановит Уинстона, если ему очень захочется к нам войти. Правда, Уинстон?.. – крикнул он в темноту и отпил еще глоток.

– Он не войдет. Я его отослала.

Он задумчиво пытался рассмотреть ее, глядя поверх бутылки, которую держал у рта.

– И как далеко?

– Вниз. На веранду.

– Значит, я не смогу убежать, если только вы об этом подумали. Знаете, я решил все же встретиться с судьей... Мне надоело скрываться.

– Я знаю и понимаю вас очень хорошо. Но пришла не для этого.

– Нет? – Чарли насупился и отпил еще глоток. – Тогда чего вам от меня надо?

Анжелина проглотила комок, вдруг застрявший в горле. Она не имела никакого представления о том, как надо соблазнять мужчину. Таких уроков ей никто не давал. И, если уж говорить начистоту, то она не знала и технологии финальной процедуры. Она лишь надеялась на то, что, когда понадобиться, Чарли сумеет компенсировать пробелы в ее знаниях и навыках.

Анжелина неторопливо подошла к лампе, чтобы убавить свет. Потом, боясь потерять самообладание, повернулась к Чарли и повела плечами так, чтобы ее халатик упал с одного плеча.

Чарли недовольно посмотрел на нее:

– Вы думаете... Что вы делаете, сестра? Сегодняшний вечер совсем не годится для того, чтобы вы раздевались передо мной. И вообще... для нас обоих было бы лучше, если б вы легли спать в другой комнате...

Глубоко вздохнув, Анжелина повела плечами и халатик упал с другого плеча. Жесткая белая ткань беззвучно соскользнула на пол. Чарли, до этого глядевший только на ее лицо, опустил глаза, и его взгляд замер на ее груди, а затем опустился ниже. По тому, как его глаза постепенно расширялись от изумления и восторга, а дыхание учащалось, Анжелина поняла, что тонкая сорочка и мерцание лампы лишь подчеркивали ее наготу, едва скрытую белой тканью.

Она сделала три неуверенных шага от туалетного столика до кровати и присела рядом с ним.

– Сегодня я никуда от тебя не уйду, Чарли, – сказала она твердо, забрала бутылку у него из рук и, наклонившись, поставила виски на пол. Когда Анжелина выпрямилась, то увидела, что Чарли смотрит на нее так, будто она – первая женщина, явившаяся к нему с интимным предложением. Мысль о том, что в его жизни бывали и другие женщины – умелые, зрелые, понимающие – заставила ее быстро и нервно облизнуть губы.

Чарли не пропустил движения ее язычка, потом протянул здоровую руку и стянул ленточку с ее волос. Развязавшаяся атласная полоска сначала соскользнула ей на шею, потом упала вперед и замерла на груди, прикрытой тонкой тканью.

– Это большая ошибка, – заметил Чарли, продолжая упрямо смотреть на красный лоскуток. – Вам бы следовало бежать отсюда сломя голову, маленькая девочка, а вы затеваете игры взрослых девиц... такие игры, которые вы сами еще толком не поняли.

– Я понимаю больше, чем ты думаешь, Чарли Колтрейн. – И Анжелина подняла руку, чтобы расстегнуть сорочку на груди. Несколько секунд Чарли следил за ее движениями. Вдруг их взгляды встретились. Он дал ленточке упасть на постель между ними и подался вперед, чтобы оттолкнуть ее неловкие пальцы.

Анжелина позволила ему отодвинуть свои руки в сторону, но когда он снова застегнул пуговки, она поймала его руку.

– Зачем ты это сделал?

– Удерживаю нас обоих от большой ошибки. – Он вынул руку из ее ладоней, словно не мог вынести ее прикосновения. Потом отвернулся. – А теперь соберите свою одежду и убирайтесь отсюда ко всем чертям...

Анжелина заколебалась, чувствуя себя неуверенно и смущенно. Видя, что он стоически продолжает смотреть в сторону, она подняла руки и распахнула сорочку.

Когда верхняя часть груди обнажилась, она протянула руку и дотронулась до его подбородка, заставляя посмотреть на себя.

– Я не уйду... – Она долго смотрела в его глаза. – Я не смогу.

И, словно не в силах сдержаться, Чарли поднял руки.

– О Ангел, мой милый Ангел, – прошептал он. – Ты сама не знаешь, что со мной делаешь...

Первое прикосновение будто обожгло ее и заставило чуть вздрогнуть и резко вздохнуть. Одна за другой с мучительной медлительностью расстегнулись и остальные пуговки сорочки. Руки Чарли скользнули по ее ключицам, сдвигая сорочку с плеч. Она легким движением сбросила ее на талию.

Его руки, зачерствелые от долгой работы с лошадьми, гладили ее удивительно нежно, будто она была из самого хрупкого стекла. Он проводил пальцем по верхушкам ее грудей, поглаживая, дразня и захватывая их округлости в свои ладони, потом трогая и раздражая затвердевшие соски мозолистыми большими пальцами. Принимая его ласки и наслаждаясь ими, она откинула голову назад. Вдруг его губы коснулись и захватили болезненно напрягшийся сосок... и он осторожно опустил ее спиной на постель.

Пока губы Чарли творили чудеса, Анжелина протянула руки к его широкой спине, поглаживая твердые, выпуклые мускулы. Она проводила пальчиками по шрамам, поглаживая их с невнятным шепотом, шедшим откуда-то из глубины ее горла. Вдруг он напрягся и поднял голову:

– Есть много вещей, которых ты обо мне еще не знаешь.

Она улыбнулась дрожащей и неуверенной улыбкой, потом обхватила его за шею и притянула ближе к себе. Не дожидаясь, пока их губы сольются, она прошептала:

– Я знаю о тебе все, что мне надо. Сейчас и навсегда.

Чарли испытывал одновременно отчаяние и страстное желание – такое же пьянящее ощущение, как от виски, который он потягивал несколько минут назад. Она отвечала на его ласки своими, приоткрывая ротик и приглашая его внутрь со страстными призывными звуками. Стоило ему поцеловать ее, как Анжелина стала нетерпеливо трогать его, стараясь поскорее испытать все, что раньше считала для себя запретным навек.

Но когда она опустила руку ниже, попробовав погладить его чуть выше затвердевшего бугорка в джинсах, Чарли от неожиданности вздрогнул и схватил ее за руку.

Глаза Анжелины широко раскрылись. Его лицо, так близко нависшее над ней, исказилось от напряжения, глаза прикрылись.

– Ты хочешь меня убить, Анжелина? – прохрипел он.

Она погладила его свободной рукой по щеке.

– Нет, я только пытаюсь тебя любить. – Она подняла навстречу ему голову, чтобы поймать его губы своими и поцеловать глубоким поцелуем. Его обнаженная грудь сжимала ее груди, а она с наслаждением терлась об него набухшими сосками. Чарли застонал и сам крепко поцеловал ее в ответ. Спустя несколько секунд он выпустил ее запястье. Не теряя времени, Анжелина потянулась к металлическим пуговицам его джинсов.

Он вздрогнул от неожиданности, когда она прикоснулась рукой к его плоти, и даже попытался отодвинуться от нее.

– Не надо, – прошептала она ему в губы, – дай мне потрогать тебя. Ну, пожалуйста.

Он вздохнул, поежился и от этого движения освободившийся твердый член выпрыгнул из джинсов. Анжелина легонько толкнула Чарли, чтобы он упал навзничь и стянула джинсы с его ног, сбросив их потом на пол. Она с изумлением рассматривала открывшееся ей зрелище. Никогда в жизни ей не доводилось видеть совершенно обнаженного и возбужденного мужчину. Чарли мог считать себя старым, но его тело говорило об обратном. Сильный, загорелый, крепкий – он являл собой эталон животной красоты самца.

Не в силах сдержать себя при виде этой красоты, Анжелина провела пальцами вверх по его ногам к плоскому твердому животу. Она взяла в руки ту часть его тела, которая делала Чарли мужчиной, и исследовала каждый дюйм.

Пока она изучала его, Чарли оставался подозрительно тихим, но стоило ей начать гладить и ласкать его, как он прорычал какое-то проклятие и стащил ее с себя, уложив рядом. От резкого движения ее сорочка оказалась там же, где уже лежали джинсы. Одним рывком он очутился на ней, ее лицо утонуло в его ладонях, а тело оказалось прижатым к постели.

Анжелина заглянула в его черные, горящие страстью, сожалением и раскаянием глаза. Ее сердце дрогнуло. «Неужели он снова собирается мне отказать? На этот раз я этого не перенесу...»Она страстно хотела его. Он был ей нужен. Это мог оказаться ее последний шанс.

Только он открыл рот, собираясь что-то сказать, лампа мигнула и погасла.

Комната погрузилась в темноту, и Анжелина воспользовалась этим. Она изогнула шею и поймала его губы своими. Вложив в эту ласку все, чему она научилась со времени их первого поцелуя, она гладила, ласкала, дразнила, покусывала его рот, позволяя себе все, что, как она чувствовала, могло бы доставить ему сильное наслаждение и придать мужской настойчивости. От этих неистовых ласк Чарли смог сдерживать себя не дольше секунды, потом с глухим возгласом, в котором было и отчаяние, и страдание, и неверие, он, наконец, ответил ей. Кромешная темнота разожгла их страсть, без света ожили их истинные, глубинные чувства. Неуверенность и растерянность, которую она чувствовала в нем еще несколько минут назад, исчезла, и он принял вызов ее невинных ласк, отвечая своими – более смелыми и более грубыми ласками. Теперь, когда ей больше не нужно было его соблазнять, Анжелина смогла прикрыть глаза и отдаться во власть всех невероятных ощущений, которые то и дело пронзали ее существо как тысячи горящих угольков.

Он набросился на нее, словно вконец изголодавшийся человек на обильную пищу. Его руки благоговейно прикоснулись к ней, торжественно скользя от талии вверх, и почти молитвенным движением подхватили ее нежные груди, заполнившие его ладони, дразня их до тех пор, пока она не прижала его рот к напрягшимся до боли соскам. И только когда он принял ее соски в теплую полость своего рта, она почувствовала некоторое облегчение.

Неловкое ощущение пустоты внутри нее вдруг бешено вырвалось из-под контроля и заставило ее резко дернуться. Чарли застонал и приник к ней еще крепче, его твердый член прижался к ее потаенному месту. Еще не понимая, что делает, она раздвинула ноги и выгнулась, поднимаясь к нему навстречу и задыхаясь от заливающей ее волны блаженства. Ей неожиданно вспомнилось такое же острое ощущение внезапной легкости, последовавшей за нараставшим напряжением, когда Чарли вот так же прижался к ней совсем недавно. Каким чудесным было это чувство, хотя после, когда радость прошла, в ней осталось ощущение пустоты.

Поежившись в его объятиях, она замерла, когда головка живого копья стала исследовать ее сокровенные места – вначале осторожно, робко, нежно; потом смелее и настойчивее. Чарли поднял голову от ее грудей и зарылся лицом в изгиб шеи. Внезапное напряжение, охватившее его тело, обеспокоило ее, и она подняла руки к его спине, чтобы обнять его. Но в этот момент он толкнулся в низ ее живота и живое копье, скользнув, проникло в нее чуть глубже.

– Ох-х! – вырвался у Анжелины вздох неожиданности и наслаждения. Он вызывал в ней чудесные ощущения. Он заполнял пустоту внутри нее. Но ей хотелось большего...

– Не надо, Анжелина, – проговорил Чарли сквозь стиснутые зубы, чуть приподняв голову от ее нежной шейки. – Не двигайся, мне вообще не следовало допускать, чтобы мы зашли так далеко.

– Я желала этого. Я хочу тебя, – прошептала она, поглаживая его волосы и сдвигая их назад с его влажного лица. – Ты сам говорил мне, что еще заставишь умолять тебя. Так вот, я умоляю тебя... Пожалуйста, люби меня сегодня.

– Тогда я имел в виду совсем другое. Мы оба не имеем на это права. Обратного пути не будет, потом уже ничего нельзя будет исправить. Если мы пойдем дальше, то ты больше не будешь девственной. И к тому же может появиться ребенок. Мы уже все это много раз обсуждали, Анжелина. Я не могу сделать этого... ради нас обоих.

Он начал отодвигаться, и Анжелину охватил испуг. «Что-то надо сделать немедленно, иначе я потеряю его навсегда».

– Я твоя жена, – сказала она, стараясь говорить убедительно. – Твоя жена. – Ожидая боли, она прикусила губу и неожиданно сама толкнула его бедрами.

Чарли, никак не ожидавший от нее этого движения, не успел далеко отодвинуться и почувствовал, как глубоко и прочно оказался в ее лоне.

– Черт побери! – воскликнул он. – Что ты наделала?

– Мы наделали. И уж теперь я точно твоя жена. – Несильный, но острый укол боли быстро прошел, сменившись ощущением неизъяснимого тепла, охватившего все ее существо. Она снова толкнула его. – Дело сделано, теперь покажи мне остальное, Чарли. Научи меня, как надо страстно любить.

И хотя его руки оставались напряженными и негнущимися, все остальное тело зажило своей жизнью. Медленными движениями он стал двигаться вперед, в нее, и назад. Анжелина восторженно вздохнула и прижалась к нему еще крепче.

– Боже, помоги мне, – пробормотал он, – я не могу остановиться...

Он снова вошел в нее; на этот раз резче, глубже, заполняя ее всю. И снова внутри нее горячей волной разлилось напряжение. Она двигалась вместе с ним, навстречу ему, подчиняясь его ритму. И на этот раз, когда она в экстазе выкрикнула его имя, он ответил ей таким же криком освобождения.

Чарли рухнул на нее и тут же скатился на бок, не выпуская ее из своих объятий. Усталая, Анжелина отдалась теплому течению дремы, увлекавшему ее в глубокий сон.

– Я люблю тебя, Чарли, – прошептала она, засыпая.

Во сне она чувствовала, как Чарли поцеловал ее в лоб и сказал:

– Я тоже люблю тебя, Ангел. – Потом он забрал ее с собой в Техас. Вместе они сумели убедить тех, кто занимался его делом, в том, что он невиновен, и вместе ускакали в Монтану.

Анжелина проснулась с безмятежной и счастливой улыбкой на лице. Они смогли это сделать. Вот теперь, когда они стали мужем и женой по-настоящему, он уже больше никогда не оставит ее. Вместе они встретят невзгоды и преодолеют все. Она крепко держалась своей веры и своей любви, она следовала тому, что сказал ей ангел. Наградой ей будет их жизнь с Чарли.

Повернувшись на бок, Анжелина протянула руку к мужу.

... Постель была пуста.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Чарли проснулся еще до рассвета. Голова болела – от виски или из-за женщины – он не знал от чего. Он знал одно, – он совершил большую ошибку и мог только надеяться, что Анжелине не придется расплачиваться за это одной.

Когда она пришла к нему прошлой ночью, то захватила его в самый неподходящий, в самый тяжелый для него момент. Он как раз выпил ровно столько, сколько обычно ему хватало, чтобы стать плаксиво-сентиментальным, глуповатым, скучным, склонным жалеть себя и изливать свои чувства. Еще через несколько секунд он стал бы злым и агрессивным и, в конце концов, уснул бы. Если бы она пришла в то время, когда он успел бы сделать еще несколько новых глотков, он стал бы ругать и оскорблять ее до тех пор, пока она, обидевшись, не ушла бы. Но Анжелина подоспела чуть раньше, и поэтому ее огромные глаза, напомнившие ему глаза самки оленя, и дрожащие губы обратили всю его решимость в сентиментальную возбужденность. Он ее желал. Он страстно хотел ее всегда.

«Черт, я и сейчас ее хочу, – подумал он. – Хочу снова и снова, пока не запомню каждый дюйм ее тела и пока она не узнает меня всего...»

Он хотел бы просыпаться по утрам и чтобы она всегда была рядом; хотел ждать целый день приближения ночи, чтобы снова заключить ее в свои объятия. Этой ночью он даже задумался о детях... О такой роскоши в прежние времена Чарли не позволял себе даже мечтать. Именно та жизнь, которую он когда-то вел, в конце концов, и отучила его мечтать. Когда-нибудь прошлое настигнет и постучится в его двери. Не через несколько недель, так через несколько лет. За свои грехи и преступления платить придется ему – и никому другому – не Анжелине и не его детям. Грехи отца никогда не падут на головы сыновей или дочерей. Никогда... Но поступить гуманно по отношению к любимой женщине он мог лишь в том случае, если бы оставил ее навсегда.

Надо было сделать это еще до сегодняшней ночи, ибо то, что они совершили, означало беду. Но он ничего не смог с собой поделать, не смог помешать этому. Его мать в таком случае сказала бы: «Никаких оправданий»... Но, тем не менее, правда есть правда. И все же, в глубине души, – где хранились воспоминания о ласках Анжелины, которые будут согревать его всегда, до конца дней, – он нисколько не жалел о тех нескольких драгоценных часах, проведенных в ее объятиях. Ничто в его жизни не доставляло ему такого блаженства и такой радости, как любовь Анжелины, его жены.

Когда Чарли тайком, как вор, которым он и был, выбрался из ее постели, она повернулась на спину. Спящая, его жена показалась ему еще более юной и невинной. Ему захотелось протянуть руку и прикоснуться к ней в последний раз, но он не осмелился. Если бы она проснулась, ему пришлось бы снова смотреть ей в глаза и он не смог бы уехать без нее. А он должен был ее оставить. В этом чертовом мире она никак не смогла бы сопровождать его в Техас. А он мог либо повиснуть там на веревке, либо оказаться изгнанным из города как полоумная собака. Если уж ему суждено умереть, то он предпочел бы сделать это в одиночку. Если же суждено остаться в живых, то он не смог бы вынести того, что Анжелина увидит, кто он такой на самом деле.

Она почему-то верила в него. Ей казалось, что в нем от рождения заложена доброта, способность совершать нечто героическое, – качества, якобы глубоко скрывавшиеся под обличьем преступника. Только Богу известно, откуда у нее взялась эта идея, но он не стал бы отрицать, что ему это льстило. И уж если ему суждено быть повешенным, он унесет с собой в могилу память и о ее вере в него, и о единственной проведенной вместе ночи.

Быстро собрав свои нехитрые пожитки, Чарли нацарапал записку и бросил ее на туалетный столик. У двери он остановился и оглянулся.

Анжелина все еще спала. Ему попалась на глаза красная ленточка, лежащая на полу. Он вернулся и поднял ее. Еще секунду постоял с ленточкой в руках, глядя на нее, на свою жену, потом сунул кусочек красного атласа в карман и тихонько вышел из комнаты.

Не успел он сделать и двух шагов по веранде, как услышал щелчок взводимого курка.

– Куда-то собрался, Колтрейн?

Рейнджер стоял, облокотившись о перила, с направленным в голову Чарли револьвером.

– В Техас, с тобой. Если тебе это, конечно, нравится, Уинстон.

– Ладно. Поедем, как только ты будешь готов. Чарли взглянул на окно Анжелины.

– Теперь я готов. И давай побыстрей и тихо. Уинстон глянул в ту сторону, куда посмотрел Чарли, и его глаза задумчиво прищурились. Он удовлетворенно кивнул и движением руки предложил Чарли пройти впереди него к конюшне.

Через несколько минут они уже скакали, держа путь на восток.

Целый день они ехали молча – двое мужчин, так давно не переваривающих друг друга и вынужденных отправиться вместе в дальний путь. Когда сразу после захода солнца они, наконец, остановились на ночлег, Чарли обнаружил, что вдвоем они быстро управились и с устройством лагеря, и с приготовлением еды.

После ужина Уинстон подошел к Чарли с куском веревки.

– Боюсь, мне придется связать тебя на ночь. Чарли пожал плечами:

– На твоем месте я поступил бы так же. – Он вдруг почувствовал, что ненависть, вынашиваемая годами и испытываемая ко всем, кого он относил к янки, потускнела и сменилась на глухое раздражение. И от этого ему никак не удавалось заставить себя настроиться на мучительную злость. Каждый раз, когда он пытался снова вызвать в себе ненависть, перед ним вставало лицо Анжелины, и он слышал ее слова о прощении. Жизнь оказалась такой короткой и теперь укорачивалась с каждой милей, которую они проезжали в сторону границы. Ему совсем не хотелось провести последние дни в ненависти к этому человеку, делавшему только то, что он считал правильным. Чарли хотел бы провести эти дни в мыслях об Анжелине и о каждой минуте, проведенной ими вместе.

Несколько последующих дней прошли почти так же. Чарли спал мало, а ел и того меньше. Иногда он ловил на себе озабоченный и даже сочувствующий взгляд рейнджера. Но Чарли не обращал на него внимания. Ему просто не хотелось ничего делать – ни помогать ему, ни сопротивляться. Совсем скоро пища ему не понадобится, а спать он сможет вечно.

– Ты ее любишь по-настоящему, да? Вопрос Уинстона застал Чарли врасплох. Он полусонный сидел у костра и вспоминал о том, как в первый раз поцеловал Анжелину. Приподнявшись он заморгал, стараясь согнать сон с затуманенных глаз, и посмотрел поверх скачущих языков пламени на рейнджера.

– И что... если я даже и люблю ее? Мне же это не поможет, ты это хотел сказать?

– Может быть. Но любовь творит с людьми чудеса.

Чарли хмыкнул:

– Ты что, знаток по этой части?

– Не знаток, конечно. Но я знаю, что значит любить такую девушку, которая смотрит на тебя, будто ты можешь спасти целый мир, даже если ты сам знаешь, что не достоин целовать ей ноги.

Искренность, прозвучавшая в голосе Уинстона, заставила Чарли нехотя улыбнуться. Рейнджер попал в точку.

– И ты испытывал такую любовь к Клэр? Услышав имя своей ушедшей из жизни невесты, Уинстон метнул на него недобрый взгляд. Чарли подумал, что рейнджер не преминет напомнить о его предполагаемой причастности к ее смерти, но Уинстон, подумав, согласно кивнул и уставился в огонь.

– Когда теряешь кого-нибудь близкого, того, кого любишь так, как я любил ее, да еще так, как потерял ее я, в тебе ничего не остается. Та твоя часть, которую занимала она, вдруг становится пустой. И ты можешь заполнить эту пустоту только добившись справедливости, чтобы кто-то заплатил за эту утрату.

Их взгляды снова сцепились. Чарли медленно понимающе кивнул и отвернулся. Мысли о маме и Энни беспорядочно роились в его голове. У него с этим рейнджером было так много общего. Их обоих грызли и ненависть, и тоска, и чувство вины. Может быть, ему удастся помочь этому человеку, хотя, Бог его знает, почему он должен ему поверить?

«Черт возьми, – подумал он, – будто мне больше нечем заняться...»

– Не поможет, – сказал он неожиданно, чем вызвал недоуменный взгляд Уинстона. – Даже если ты найдешь и убьешь своими руками того, кто это сделал, покоя все равно не найдешь. Любимого человека, если он мертв, уже не вернуть.

Рейнджер кивнул, задумавшись над его словами.

– Ну и как же жить дальше? – Глаза и все лицо Уинстона выражали нетерпеливое желание поскорее услышать ответ.

– А ты и не живешь. По-настоящему. Только существуешь. Ненавидишь весь мир и всех людей, которые в этом мире живут. В грехах одного человека ты обвиняешь целую группу людей. И умираешь в одиночку и одиноким.

– Заманчивая перспектива.

– Да уж, – добавил Чарли.

Оба они молча уставились на пляшущие язычки пламени, их разделявшие. Чарли подумал о том, в какой же все-таки момент исчезла его ненависть, сменившись терпимостью к окружающим.

Сестра, если случится худшее и вы будете носить моего ребенка, то уверен, вы сумеете найти меня в тюрьме Далласа. По крайней мере, до того, как меня повесят.

То, что произошло между нами, – ошибка. Если мое имя чего-нибудь стоит, то оно у вас есть, а этогораздо больше, чем я получил в наследство от своего отца. Если бы я только мог дать вам больше, то я сделал бы это с большой радостью. Прощайте.

Чарли.

– Черт возьми, – пробормотала Анжелина вполголоса и швырнула записку обратно на туалетный столик, где и нашла ее. – Если он думает, что я останусь здесь и буду ждать, пока его повесят за то, чего он не делал, то он совершает ошибку еще большую, чем занятие со мной любовью.

Пока она собирала и запихивала в сумку свои вещи, пока переодевалась в костюм для верховой езды и продолжала разговаривать сама с собой, ее гнев разрастался с каждой минутой, с каждым произнесенным словом.

– Если я понесла его ребенка, то он, черт возьми, еще услышит об этом. Я не позволю ему пожертвовать собой зазря. Нет, сэр. И как он только посмел сказать, что иметь ребенка – это худшее, что могло случиться? Ну подождите, я еще доберусь до него.

Круто повернувшись, она забросила сумку на плечо и направилась к двери. Дернула за ручку и чуть не уткнулась носом в дверь. Дверь не поддалась. Нахмурившись, Анжелина подергала за ручку.

Заперта.

Бешенство – доселе незнакомое, горячее и ослепляющее – пронзило ее. Бросив сумку на пол, она заколотила в дверь что было сил.

– Выпустите меня отсюда! – кричала она.

Никто не откликнулся. Будучи на грани истерики, Анжелина быстрым взглядом окинула комнату, не зная, что делать. Ей немедленно надо попасть на тракт по направлению на Даллас, иначе она никогда не догонит рейнджера и Чарли. А уж когда она их догонит, то непременно скажет мужу все, что думает по поводу того, как запирать жену и уезжать.

Она подбежала к окну и распахнула его. Внизу только что спустился с веранды во двор ее отец.

– Меня заперли! – закричала Анжелина. – Вы можете подняться и открыть дверь?

Он остановился и повернулся, подняв голову.

– Вряд ли, дочь. Поскольку я сам запер дверь, мне ни к чему выпускать тебя... и только потому, что ты об этом просишь.

Сердце Анжелины зашлось. «Значит, меня запер отец, а не Чарли?»

– Зачем вы заперли меня?

– Чтобы не дать тебе сделать то, что ты собралась сделать, насколько я вижу... помчаться за своим преступником. Ты вернешься обратно в монастырь, дочь моя. А уж с хорошим приданым они примут тебя с распростертыми объятиями и забудут о твоем неудачном замужестве. Хотя люди в нашей округе не будут такими всепрощающими. Мне надо убрать тебя подальше от своих сторонников по партии... мне надо, чтобы они тоже подзабыли о твоем скандальном поведении. Вот тогда-то я и займу законное место в правительстве.

Анжелина прикусила губу, пытаясь найти выход из затруднительного положения, в которое попала. Проще всего было бы с ним согласиться. А уж если ей удастся выйти из комнаты и, тем более, убраться с ранчо, тогда появится шанс сорвать его мерзкие планы.

– Да-да, я вас понимаю. Так почему бы вам не сделать это сегодня же, например, отправить со мной кого-нибудь из своих сыновей, чтобы он меня доставил в монастырь?

Отец улыбнулся, показав ряд белых зубов на бронзовом лице.

– Я еще не круглый идиот, дочь моя. Ты все ищешь, как передать весточку своему преступнику? К тому же я не могу отправить тебя в монастырь с его отродьем у тебя в животе.

Анжелину передернуло от отвращения, слышавшегося в его словах, но она удержалась от резкого, и гневного ответа. Ей все равно надо найти выход, а настроив отца против себя, она не добьется никаких сведений, которые ей были так нужны. Но теперь незачем и волноваться. Она знала отца: стоит ему лишь начать говорить, как он тут же с гордостью выложит все свои планы.

– Ты останешься в своей комнате до тех пор, пока я не буду уверен, что у тебя нет ребенка. Если он у тебя есть, ты отправишься к тетке в Мехико-Сити, а ребенка потом оставишь ей. В любом случае, к тому времени, когда проблема разрешится, твоего мужа в живых уже не будет. И вот тогда-то твои братцы и отвезут тебя туда, где тебе и надлежит быть.

– Как вы только можете быть таким уверенным, что Чарли обязательно повесят? Он же не убивал того человека и не грабил поезд.

– Делал он все это или не делал, значения не имеет. Если правосудие о нем не позаботится, то рейнджер разберется с ним по-своему. В любом случае, он будет мертв.

Анжелина замерла, заподозрив, что отец приготовил какую-то гадость, которую можно ожидать со дня на день.

– О чем вы говорите? Он же не убивал невесту Дрю Уинстона! И у него есть доказательства. Уинстон его не убьет.

– Неужели? – рассмеялся он. – Ты еще так наивна. За деньги люди делают все. А я предложил рейнджеру кругленькую сумму наличными, чтобы твой Чарли Колтрейн умер наверняка – не так, гак эдак.

Отец отвернулся от нее, чтобы скрыть самодовольную улыбку. В отчаянии Анжелина опустилась на пол.

Чарли увезли, а она попала в ловушку. Когда отец что-нибудь задумывает, то редко можно сразу разгадать весь план. Она не сможет выйти из комнаты, пока ему не станет все ясно. Но к тому времени уже поздно будет что-либо делать ради спасения мужа. А без Чарли ей будет все равно, – что бы с нею ни случилось.

Даллас.

Нет, не это место Чарли выбрал бы, чтобы приятнее было умереть, хотя, с другой стороны, в его положении любое место, где тебя убьют, мало отличается от остальных.

Они с Уинстоном ехали по городу. Когда подъехали к тюрьме, рейнджер натянул поводья и остановился.

– Что за чертовщина? – пробормотал он, глядя на толпу, снующую вокруг эшафота с виселицей.

– Откуда они узнали, что я приехал? – спросил Чарли. – Я думал, меня еще будут судить.

– Будут. – Уинстон потряс головой. – Это пока не для тебя. Смотри! – И он показал на платформу.

Несколько охранников поднималось по ступенькам впереди и позади высокого белокурого мужчины. Руки заключенного были связаны за спиной. Один из охранников подвел его к медленно раскачивавшейся на пыльном ветру петле, свисавшей с перекладины посреди платформы.

Чарли прищурился и пробормотал сквозь зубы:

– Черт возьми...

Уинстон быстро обернулся и пристально посмотрел ему в глаза:

– Знаешь его?

– Это Нейл Хэнсен. Ездил со мной в Миссури до и после войны. Он никогда мне не нравился. Была у него одна неприятная черта – подлость. Этим он был похож на моего брата Билла, только еще хуже. Что бы я только ни говорил, он не хотел подчиняться и действовать по моим правилам. Так что пришлось сказать, что ему не место в моем отряде. – Чарли поморщился и нахмурился, припоминая что-то еще. – Тогда Хэнсену это очень не понравилось. Если не ошибаюсь, он поклялся, что когда-нибудь мне за это отплатит.

Чарли замолк в тот момент, когда один из охранников вышел вперед.

– Вас осудили за ограбление поезда и убийство и приговорили к смерти через повешение. – Охранник поднял руку, и через несколько секунд Нейл Хэнсен, повиснув в петле, уже извивался и дрыгал связанными ногами. Наблюдая за последними конвульсиями осужденного, охранник на платформе сказал: – Пусть Бог смилостивится над твоей душой, Чарли Колтрейн.

– Мерзавец, – выругался Уинстон.

– Йеп, – подтвердил Чарли. – Я бы сказал, что он отомстил мне не совсем так, как собирался. Похоже, он добился, чтобы его повесили под моим именем.

Уинстон оглядел площадь, будто искал кого-нибудь, кто смог бы ему рассказать, что же здесь произошло. Наконец, его взгляд вернулся к Чарли. А тот почти улыбался тому, что рейнджер почувствовал себя не в своей тарелке.

– Говорил же я, что не делал этого.

Уинстон поморщился.

– Я помню. Послушай. Я хочу поместить тебя в тюрьму, пока все не прояснится.

– Не забудь только дать телеграмму в Миссури и поточнее сверить даты, когда меня держали в тамошней тюрьме.

– Непременно сделаю, – ответил Уинстон, хотя в его голосе чувствовалась растерянность.

Они объехали толпу, Гейб следовал за лошадью рейнджера. Возле ворот они спешились. Чарли проследовал за Уинстоном внутрь.

– Вот человек, которого мне надо некоторое время подержать у вас, – сказал Уинстон дежурному офицеру.

– Имя, фамилия?

– У-гм. – Уинстон обернулся к Чарли, вопросительно глядя на него.

– Рейес. – Чарли назвал первое попавшееся имя, пришедшее на ум. – Чарли Рейес. – Ему совсем не хотелось вступать в объяснения, почему у него такое же имя, как и у того, кого только что повесили на площади. И до тех пор, пока не выяснится, какие преступления совершил Нейл Хэнсен под его именем, Чарли счел более благоразумным скрывать свое настоящее имя. Уинстон, по всей видимости, тоже не возражал, поскольку кивнул и оставил Чарли наедине с тюремщиком. Вскоре после этого Чарли вошел в камеру и присоединился к игрокам в жесткий покер. Игра была в самом разгаре.

Поздно ночью Дрю Уинстон, наконец, получил сообщения на свои запросы. Он сидел возле здания тюрьмы, раздумывая над складывающейся картиной.

Человек, которого Чарли знал как Нейла Хэнсена, устроил по всему Техасу целую карусель преступлений: он грабил и убивал тут и там, представляясь как Чарли Колтрейн. Насколько было известно властям, теперь Чарли Колтрейн повешен. Дрю не стал их поправлять. Он и сам не понял, почему так поступил.

Дрю послал телеграмму в Миссури и только час назад получил ответ, в котором подтверждалось что в тот промежуток времени, когда погибла Клэр, Чарли Колтрейн действительно содержался в тюрьме. Получалось так, что Дрю провел несколько последних лет впустую, охотясь за совершенно безвинным человеком. Не исключено, что кто-то из банды Чарли совершал грабежи, поджоги и убийства. И поскольку Нейл Хэнсен действовал в Техасе под именем Чарли Колтрейна, вполне возможно, он делал то же самое и в Миссури. Если это так, в таком случае настоящий убийца Клэр умер на глазах у Дрю этим утром. Или, вполне возможно, тем негодяем был брат Чарли – Билл. За ним тоже тянулась дурная слава. Но о том, чтобы отомстить ему, не было и речи, поскольку Билл погиб от пуль агентов Пинкертона в городке Секонд-Чанс.

Дрю чувствовал себя так, словно вся его жизнь разрушилась и лежала вокруг кучей обломков. Цель, ради которой он жил в тех пор, как узнал о смерти Клэр, состояла в возмездии, в ожидании того дня, когда он смог бы привести Чарли Колтрейна в зал суда. Теперь стало ясно, что он ошибался, но и не осталось возможности установить, кто же все-таки убил Клэр.

Дрю чувствовал, что Чарли был прав, когда говорил: «Даже если ты убьешь негодяя голыми руками, это не поможет тебе избавиться от унылой пустоты внутри». Клэр ушла. Навсегда. Он остался жить и должен жить достойно, чтобы найти в этом мире свое место.

Он не чувствовал себя на месте среди техасских рейнджеров. Конная полиция превратилась теперь лишь в жалкие остатки некогда большой службы, защищавшей Техас от банд разных грабителей – выходцев из Мексики, племен команчей, да и от своих, американских преступников. Такая работа не для него. Он и в полицию вступил только потому, что хотел использовать службу в сугубо личных целях – целях, которые оказались ложными. Когда Уинстон получил телеграмму, подтверждавшую, что Чарли действительно находился в тюрьме, когда совершилось преступление, он подал в отставку со своей должности в полиции Техаса.

Теперь предстояло решить, что делать с Колтрейном. Вся полученная информация говорила о том, что этого человека полиция больше нигде и ни за что не разыскивала. И хотя Дрю был убежден, что за Чарли числилось множество других преступлений, за совершение которых его можно было бы держать за решеткой многие годы, он решил выпустить его на волю, даже если кто-то и где-то хотел бы посадить Колтрейна в тюрьму за какие-то грехи.

Он не заметил, когда это произошло, но было вполне очевидно, что по дороге между Мексикой и Техасом его ненависть к Чарли пропала. А теперь, когда Дрю установил истину, он стал относиться к этому человеку почти с симпатией. У них было много общего. И если бы их жизни не были такими разными, они наверняка подружились бы. Если брать по большому счету, то Дрю в какой-то мере было даже жаль этого бывшего преступника. Он, судя по всему, любил свою жену, а Анжелина любила его. И им надо быть вместе. Дрю испытывал чувство стыда, понимая, что сам их и разлучил. Только потеряв Клэр, он понял, что значит для мужчины потеря любимой женщины. А Анжелину ни в коем случае нельзя оставлять в руках ее отца. «Самая что ни на есть ядовитая змея, а не человек», – подумал Уинстон.

Дрю поднялся и направился в тюрьму. Он намеревался освободить Чарли и дать ему возможность уехать к жене. Она нуждалась в помощи – ни много ни мало, а ее надо было спасать от ее же семьи и монастыря. Может быть, если он поможет двум этим людям найти друг друга, это даст и ему возможность пережить всю горечь своей утраты.

Через полчаса они с Колтрейном уже сидели в ближайшем салуне.

– Ты меня совсем запутал, Уинстон. Я, конечно, не жалуюсь, но как могло случиться, что я опять на свободе, сижу с тобой и пью виски?

Дрю сделал большущий глоток, прежде чем ответил.

– Ты говорил правду. Ты не грабил поезд и не убивал машиниста. И ты не убивал Клэр.

– Даже так?

– Тебя никто и нигде не разыскивает. Вот потому-то и нет причин держать тебя в тюрьме. Либо твоя печальная известность слишком преувеличена, либо ты слишком осторожный преступник.

– Конечно. Я был осторожным преступником, а теперь я безработный ковбой, – сказал Чарли нетрезво и допил свой виски. – Ты сказал им, кого они сегодня повесили?

– Нет. Я считаю нам вместе надо будет сделать это завтра. Хотя не думаю, что у тебя у самого есть какие-нибудь доказательства, кто ты такой.

– Не-а. Если тебе все равно, то я бы так и продолжал числить Чарли Колтрейна мертвым.

Дрю чуть не подавился виски, и Чарли пришлось хлопать его по спине до тех пор, пока Дрю не отдышался.

– Зачем тебе это надо? – с удивлением спро-сил он.

– Ну, скажем, чтобы было спокойнее. Как ты говоришь, я тут заработал себе репутацию. Поэтому – рано или поздно – кто-нибудь да захочет свести со мной старые счеты. А если я уже умер, то никто меня разыскивать не станет. Смогу начать все сначала... а то стал слишком старым, чтобы опять воровать и грабить. Хочу завести ранчо в Монтане и начать жизнь заново.

Дрю кивнул:

– Неплохая идея. И твоей жене там будет лучше.

– Нет у меня жены... – в хриплом голосе Чарли прозвучало серьезное предупреждение.

– О чем ты толкуешь?

– Жена была у Чарли Колтрейна, а у меня ее нет.

– Погоди-ка, ведь эта женщина тебя любит. Вдвоем вы сможете начать новую жизнь. Отправляйся-ка ты в Мексику и найди ее.

– Не-а. Она заслуживает лучшего мужа, чем я. То, что я сменю имя, не изменит меня самого. Я уже стар, болен, раздражителен и груб. Она всегда хотела стать монахиней. Единственное, что я могу для нее сделать, так это не отнимать возможности осуществить свою мечту.

– А почему ты не подумал, что ты и есть ее мечта?

Чарли рассмеялся своим кашляющим смехом, в котором не прозвучало ни тени юмора.

– Я отнюдь не предмет мечтаний для молоденьких девиц, Уинстон. Я – просто кошмар для любой женщины.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Прошло три недели. Три недели надежд Анжелины на то, что у нее все-таки будет ребенок г Чарли. «Если мои молитвы будут услышаны, то мне как-нибудь удастся передать ему весточку...»

Ни на минуту она не сомневалась в том, что он жив.

«Он не совершал того убийства, в котором его обвиняют, а потому и повесить его не могут, – думала она. – Когда рейнджер узнает точно, что Чарли не убивал Клэр, то и он поступит по справедливости и отпустит Чарли. Дрю Уинстон – порядочный человек, и он не взял бы денег, чтобы убить безвинного». Она в это верила. Это было единственное, что ей оставалось делать.

Вопреки упрямым утверждениям Чарли, что он для нее не слишком хорош и ей следует вернуться в монастырь, она даже не допускала мысли, что он сможет бросить своего ребенка. Если б ей только удалось вернуть Чарли, она сумела бы сделать так, чтобы он ее полюбил. Она свято верила в силу своей любви.

Когда появилось неопровержимое доказательство, что ребенка у нее не будет, Анжелина забралась в постель и проплакала весь день.

Когда ей стало плохо так же, как она выглядела, Анжелина встала, оделась и потребовала, чтобы ее выпустили из заточения. Она собиралась съездить в город и дать в Даллас телеграмму. Если она расскажет Чарли о своих неприятностях и бедах, то он приедет за ней. А она попала в настоящую беду.

Отец, услышав эту хорошую для него новость, улыбнулся и милостиво разрешил ей съездить с матерью в Чихуахуа за покупками, необходимыми перед отъездом в монастырь. Когда все шло по его плану, Мигель Рейес становился очень щедрым.

Анжелине удивительно легко удалось отделаться от своей рассеянной матери. Она оставила Терезу Рейес с магазине посреди зала с продуктами и перебежала на другую сторону улицы, в отделение телеграфа.

– Мне надо послать телеграмму в Даллас, штат Техас, – сказала она оператору.

Он кивнул, не поднимая глаз, и подал ей листок бумаги, чтобы она написала текст.

Чарли Колтрейну точка Ты немедленно нужен на ранчо Рейес точка Пожалуйста приезжай точка Анжелина

Она перечитала написанное и удовлетворенно кивнула. Неплохо. Кратко. Неопределенно. Если она хоть немного дорога Чарли, ему придется приехать. Она была уверена, что он приедет к ней. Могла за это поручиться своей жизнью.

Оператор взял бумажку и деньги.

– У-гм-м, – Анжелина покраснела, понимая как может быть воспринята ее просьба. Но она не могла без нее обойтись: – Вы можете сообщить оператору в Далласе, что адресат, возможно, находится в тюрьме.

Телеграфист равнодушно кивнул и отвернулся.

Через несколько минут он вернулся с листком бумаги, содержащим короткое сообщение.

Чарли Колтрейн осужден приговорен повешен за убийство точка

Анжелина тупо поглядела на бумажку, а потом на то, как бумажка выпала у нее из рук и медленно опустилась на пол. Написанные на ней слова продолжали кричать ей страшную новость.

– Нет! Нет! Нет!

Истерично громкие слова испугали ее, но она тут же поняла, что они неслись из ее собственного горла. Прижав руку к губам, Анжелина пыталась остановить свой пронзительный крик, но не могла.

Пока обычно безразличный, но теперь явно испуганный оператор подбегал к ней, она уже рухнула на колени. Подняв упавшую телеграмму, Анжелина успела смять ее в кулачке за мгновение до того, как весь мир вокруг нее почернел.

Чарли оставался в Далласе еще несколько дней.

Он пьянствовал с утра, допоздна играл в карты и напивался снова. Воздерживался он только от одного – ото сна, ибо каждый раз, засыпая, видел во сне Анжелину.

Ночь, которую они провели вместе перед его отъездом, запомнилась ему как самая прекрасная в его жизни. Конечно, он мог притворяться сердитым на нее за то, что она соблазнила его, – себе он объяснял это тем, что был полупьян, – но у него не было никаких оправданий тому, что они тогда же занимались любовью и во второй раз.

Когда он проснулся посреди той ночи, его голова была совершенно ясной. Все тело горело. Анжелина лежала рядом, тесно прильнув к нему спиной, а ее обнаженные ягодицы прижимались к его напряженному стержню. Он зарылся лицом в ее волосы, целуя нежную шейку. Она простонала его имя и толкнулась спиной еще теснее к нему.

Вначале он подумал, что она спит, но когда Анжелина взяла его руку и положила на свои груди, он понял, что она, как и он, проснулась. Ее аромат чистоты и состоявшейся женщины так подействовал на него, что его тело, против воли, немедленно ответило само.

Он поглаживал ложбинку между ее грудями, подхватывал их ладонью, ласкал и дразнил набухшие соски. Она со страстным вздохом прошептала его имя, и он потерял способность сдерживаться.

«Ущерб уже нанесен, – подумал он тогда, – подвел я ее. Но зато теперь, перед отъездом, я могу насладиться еще раз, чтобы потом унести с собой в могилу еще одно воспоминание о ней».

Нежно и осторожно он подвинул ее тело так, чтобы скользнуть внутрь. Ее вздох был полон наслаждения и изумления. Притянув Анжелину к себе поближе, он сам застонал, когда она сжала его собой.

Он взял ее за бедра и начал свои движения. Ее голова откинулась ему на плечо, и он бесконечно целовал изгибы ее шейки. Она притянула его голову, чтобы захватить его губы своим ртом. Ее вскрик наслаждения совпал с их поцелуем и его последним толчком. Он наполнил ее своей любовью – единственным, что мог ей предложить, – хотя она больше не услышит о нем никогда.

– Колтрейн.

Глаза Чарли моментально открылись. По-настоящему он и не спал, лишь сидел в полудреме, прислонившись головой к стойке бара. Он глянул на человека, садившегося рядом на высокий стул, и немного успокоился.

На его счастье, это был Уинстон. Если б он не был осторожным, то давно бы погиб, вот и на этот раз с трудом, но все же избежал петли. Чарли оглядел прокуренный зальчик салуна, отметив нескольких забулдыг, хитро глядевших на него из-под полей надвинутых на глаза шляп. «Нет, в такихместах все же нельзя расслабляться», – подумал он.

Обе его руки опустились к паре новеньких «кольтов», висевших на бедрах – конечно, не таких, какие он потерял, отдав их Мигелю Рейесу. Те у него оставались еще со времен войны, и он тосковал по ним, как по дорогим боевым товарищам. Револьверы, которые он купил взамен тех, были «пиисмейкеры» системы Кольта, 45-го калибра, – точно такие же, как у рейнджера. «Новейшие изобретения», – презрительно думал Чарли, но все же носил их. Револьверы работали исправно, а это для него пока что было главным.

– Уинстон, – кивнул он приятелю и дал знак бармену подать еще стакан виски. – Думал, ты уже приступил к обязанностям у рейнджеров.

– Нет, я уволился.

Чарли проглотил только что взятый виски и почувствовал, как огонь прокатился по его поврежденному горлу.

– Как это?

Уинстон пожал плечами.

– Я никогда не был настоящим полицейским. Я и к рейнджерам поступил, чтобы добраться до тебя. А теперь, когда все закончилось, я оттуда ушел.

Чарли кивнул.

– И куда теперь?

– Не знаю. Подумывал заняться перегонкой скота и отправиться в Канзас. Недавно слышал, что мои знакомые там уже обосновались.

– Жаль, что ты мне не сказал обо всем этом раньше. Когда я играл в тюрьме в покер, выиграл целый танцевальный зал. Он в каком-то городишке неподалеку от Доджа. Называется «Последний шанс». – Чарли коротко хохотнул. – Да-а... местечко с таким названьицем должно быть интересным. Мне кажется на него стоит поглядеть. Я бы с тобой туда съездил...

Уинстон резко повернулся к нему, и Чарли подумал, что бывший рейнджер хочет снова с ним поспорить, и нахмурился. Ему совсем не хотелось опять выслушивать рассуждения Уинстона о любви, жизни, браке. С минуту они упрямо смотрели друг на друга, потом Уинстон с силой стукнул стаканом по стойке и встал.

– Ты хочешь ехать в Канзас, что ж, мне это подходит. В этом году по Западному тракту погонят еще одну партию скота, – громко сказал ему вдогонку Чарли.

Уинстон прошел по залу до двери, так и не обернувшись. Чарли вздохнул, вынул из кармана уже поистрепавшуюся и поблекшую красную ленточку и поднес ее к лицу. Он почувствовал мягкость атласа и слабый запах своей жены.

– Прощай... – произнес он шепотом и убрал талисман обратно, прежде чем отправиться вслед за Дрю Уинстоном к двери и далее... на тракт.

Когда они выезжали из Далласа, Уинстон молчал. Чарли это вполне устраивало. У него не было настроения ехать с болтливым спутником до самого Канзаса. По поведению Уинстона он понял, что тот тоже был намерен разговаривать только в крайних случаях или о чем-нибудь важном.

Уинстон откашлялся, и Чарли подозрительно взглянул на него.

– Мне надо бы рассказать тебе кое-что о Мигеле Рейесе.

Услышав это имя, Чарли насторожился. Его тесть всегда приносил одни беды.

– Давай, выкладывай. Немедленно.

– Перед тем, как мы с тобой выехали с его ранчо, он предложил заплатить мне любые деньги, если я постараюсь, чтоб ты умер.

Чарли изумленно посмотрел на Уинстона и задумчиво перевел взгляд на пыльную дорогу, простиравшуюся перед ними. Его руки, державшие поводья, сжались в кулаки, и даже Гейб повел от этого напряжения головой, неодобрительно фыркнув.

– Так. Значит, ты меня вытащил из города, чтобы сообщить эту приятную новость без свидетелей? – Чарли одобрительно кивнул. – Никогда бы не сказал, что ты глуповат, Уинстон. Ну, и почем моя голова идет на рынке сегодня?

– Если для меня... то ничего не стоит. Я ему сразу и отказал. – Дрю довольно рассмеялся. – Он с ума сходил от ярости.

– Да уж наверное. Он любит такие штучки. – Тут Чарли с любопытством повернулся к Уинстону. – И зачем ты только отказался? В тот момент ты хотел, чтобы я умер, ну и взял бы за это хоть какие-то деньги.

Дрю пожал плечами, глядя на дорогу.

– За деньги я не убиваю. И кроме того, мне многое не нравится в этом человечке.

– Нам обоим.

Дрю быстро посмотрел на Чарли и снова устремил взгляд на дорогу.

– Если ты такого же мнения, то почему оставляешь с ним свою жену? Ты же знаешь, что он вечно будет заставлять ее делать то, что нужно ему, и то, что он хочет.

– Никто на заставит Анжелину делать что-нибудь против ее воли.

– Получается, что она вышла за тебя добровольно?

Чарли хмуро поглядел на Уинстона. «Наверное, этот парень за те несколько часов, что провел на ранчо, узнал про оба хождения Анжелины к алтарю», – подумал он.

– К чему ты клонишь, Уинстон? – прорычал он.

– Того, кого я по-настоящему люблю, с таким человеком, как Рейес, я бы не оставил. Рейес опасен. По крайней мере, забрал бы ее оттуда, а там уже и решал бы.

– Для себя я уже решил. Я ушел из ее жизни. И я еду с тобой в Канзас.

– Ты-то, может, и решил. А как насчет нее? Ты вот все время повторяешь, что она молода, а ты – стар и ей не подходишь. Но из того, что я видел, я понял, что она тебя любит. И ей надо, чтобы кто-то дал ей шанс самой разобраться в своих мыслях, чувствах и намерениях. А ты ведешь себя точно так, как и ее отец, который диктует ей, что хорошо для нее, а что плохо.

Чарли недовольно насупился, ему явно не нравился новый поворот в разговоре и особенно то, что его сравнили с Мигелем Рейесом.

– Я только пытаюсь сделать что-то правильное, хоть раз в своей жалкой жизни...

– А что, если ты ради справедливых целей совершаешь несправедливость?

– Перестань трепаться и говори прямо, чего ты хочешь?

– Я вот только что подумал, что вы должны дать друг другу шанс. Эта женщина никогда не станет монахиней, это не ее призвание. Я же видел, какими глазами она на тебя смотрит. Кое-кто из работников на ранчо порассказал мне, как она любит детей. И именно из-за дегей она пошла в монашеский орден, занимающийся их обучением. Она хотела быть рядом с детьми, хоть у нее могло никогда не быть собственных. В монастыре всю оставшуюся жизнь она будет несчастной. Ты хочешь для нее именно этого?

Чарли не ответил, упрямо уставясь в одну точку – где-то впереди, между подергивающимися ушами Гейба.

– А что, если она беременна? От прямого и откровенного вопроса Уинстона Чарли вздрогнул.

– Она ни разу не пыталась со мной связаться пока я был в Далласе.

– Откуда ты знаешь? В Далласе Колтрейна давно считают мертвым.

Страх ледяным холодом сковал сердце Чарли при мысли о том, что могло случиться в Мексике за время его отсутствия, и о том, что Анжелине приходится справляться со всеми неприятностями одной.

– Черт возьми, – пробормотал Чарли и, дернув поводья, остановил Гейба.

– Что ты делаешь?

– Еду в Мексику забирать свою жену. Дрю криво ухмыльнулся:

– Нужна компания?

Чарли тоже ухмыльнулся. Вопреки самому себе, он начинал по-дружески относиться к этому никудышному полицейскому-янки.

– Естественно.

Он слегка прикоснулся каблуками к бокам Гейба, и массивное белоснежное животное, присев на задних ногах, замолотило воздух передними копытами.

– Постарайся не отставать! – крикнул Чарли через плечо, когда его конь сорвался с места и начал свой бег.

Анжелина оставалась в постели еще целую неделю. Окрепнув настолько, чтобы подняться, она стала искать красную ленточку – единственный предмет, оставшийся у нее от Чарли. Не найдя этот атласный лоскуток сразу, она перерыла всю комнату, побросав на пол вещи и перебирая их снова и снова.

Найти его сувенир она нигде не могла.

В дверях появилась служанка, встревоженная странными звуками, доносившимися из ее комнаты.

– Где она? – гневно выкрикнула Анжелина.

– Что вы ищете, сеньора? – спросила девушка, в испуге отступая назад.

– Моя ленточка. Красная ленточка. Я надевала ее на прием, а теперь она исчезла. Я должна ее найти.

Анжелина и сама слышала в своем голосе истеричные ноты, и, прежде чем служанка побежала вниз сказать ее матери, чтобы та быстро шла наверх, она поняла, что переборщила. Казалось, она ничего не может с собой поделать. Ленточка была единственным, что осталось от Чарли, и она всеми силами стремилась ее найти.

Мать попыталась ее успокоить, но эта мягкая и безвольная женщина смогла только опросить прислугу. Никто не видел красной ленточки у нее в комнате.

Анжелина выгнала всех из своей спальни, заперлась и легла в постель. Она плакала до тех пор, пока не уснула. На следующий день она отказалась выходить из спальни. Врач пришел и ушел ни с чем, если не считать того, что он поговорил с ее родителями о чем-то по-испански, как и в первую неделю, когда она слегла. С ее здоровьем почти все было в порядке, по крайней мере, не было ничего такого, что требовало бы врачебного вмешательства.

Анжелина чувствовала, что ее сердце разбито. Она хотела бы свернуться клубочком и умереть. Одной. Так же, как умер Чарли. И хотя его повесили при стечении народа, он все равно умер одиноко вдали от той, что его любила и будет любить всегда.

Каждую ночь, ложась в постель, которую она делила с Чарли, Анжелина вспоминала его. Она глубоко переживала, что, проведя только одну ночь вместе, они не смогли зачать ребенка. У нее хотя бы осталась маленькая частичка Чарли. И, несмотря на то, что говорил ее отец, никто не посмел бы отнять у нее ребенка Чарли. Никто.

Отец в эти дни ей на глаза не показывался. Поскольку доктор сказал, что его дочь поправится, Мигель занялся хозяйственными и политическими делами. Заботу о дочери он поручил домашнему врачу и жене, не отходившей от единственной дочери и опекавшей ее чересчур усердно, вселяя смутные надежды, проявляя излишнее беспокойство, болтая глупости и... почти ничего не делая.

Поэтому когда через несколько недель после того, как она упала в обморок на телеграфе, отец появился на пороге ее спальни, Анжелина поняла, что он пришел сообщить ей о своем решении, как ей провести остаток жизни. Ей было все равно.

– Завтра, дочь, твои братья сопроводят тебя обратно в монастырь Корпус-Кристи.

Анжелина даже не удостоила его взглядом. Она по-прежнему лежала, глядя в потолок.

– Все мои братья? Зачем же теперь вам созывать всех своих ученичков?

– Ты поедешь в закрытой карете, а братья нужны для твоей защиты.

– От кого?

– Чтобы сгладить возможные трения после скандалов, которые ты навлекла на семью Рейесов, я был вынужден пообещать дать за тобой большое приданое.

Анжелина слишком хорошо знала своего отца, чтобы не расслышать в его словах скрытый гнев, хотя чужой человек вряд ли уловил бы в них вообще какие-либо чувства. На людях Рейес мог притворяться и делать вид, что между ними все идет хорошо, но он никогда не простит ее за доставленные ему неприятности. Сейчас ей не хватало ни душевных, ни физических сил, чтобы думать о том, как он к ней относится, а тем более задумываться о том, куда он ее отправляет.

– К чему так беспокоиться о деньгах? – спросила она. – Мне же все равно, куда я поеду. Отошлите меня туда, где никто и никогда не слышал вашего драгоценного имени.

Наконец, отец переступил порог, и Анжелина в первый раз за весь разговор подняла на него глаза. Он подошел к кровати с перекошенным и раскрасневшимся от бешенства лицом. От вида такого необычного для него состояния Анжелина не смогла удержаться от вопросительной гримасы.

– А мне не не все равно, куда ты поедешь, – резко бросил он ей в лицо. – Как это будет выглядеть, если сестры, с которыми ты связана торжественным обещанием, не примут тебя обратно? А если это произойдет, то неужели ты думаешь, что сможешь остаться в этом доме? Нет, мы не потерпим, чтобы твое посеревшее, болезненное лицо мелькало здесь и напоминало каждому, кто к нам придет, о твоей неудачной привязанности к преступнику. Да и во всем Чихуахуа теперь не найдется мужчины, который согласился бы взять тебя в жены... – Он на время замолк, чтобы нервно и прерывисто схватить глубокий глоток воздуха. – Нет, дочь, ты уедешь отсюда и вернешься в монастырь. И я надеюсь, что больше никогда не увижу тебя. Принеси клятвы и обеты, о которых ты при всех кричала на первой свадьбе, и доживай свои дни монахиней. Скандал затихнет очень быстро, если только ты своим присутствием здесь не станешь о нем напоминать. К тому же, мне подсказали, что в католической стране государственному деятелю престижно иметь дочь служащую делу церкви. В конце концов, все должно сложиться превосходным образом...

Анжелина со смешанным чувством негодования, изумления и отвращения смотрела на собственного отца. Это были ее первые сильные чувства, испытанные с того момента, как она прочитала весть о гибели Чарли.

– Как тебе будет угодно, Мигель. – Она решила, что отныне больше никогда не назовет этого человека отцом. Он всегда ее недолюбливал и смотрел на нее только с той точки зрения, что она может ему принести. – Завтра я уеду. Но сделаю это потому, что я сама так решила. Я не вижу смысла жить в твоем мирке, и в этом отношении, церковь мне ближе. Я уеду, куда глаза глядят, лишь бы тебя никогда больше не видеть.

Анжелина упрямо смотрела в холодные черные глаза отца и удивлялась тому, как ее мать смогла вынести столько лет замужества с этим мерзким эгоистом. Но он, после того, как его единственная дочь заявила, что не хочет видеть его снова, просто улыбнулся, довольный тем, что все идет по намеченному им плану.

– Так, значит, мы друг друга поняли?

– Вполне. – Анжелина подняла глаза и принялась снова рассматривать уже до отвращения знакомый потолок, пока отец не вышел из комнаты.

В эти минуты ей было совершенно безразлично, где придется провести остаток своих дней, хотя на мгновение она задумалась, как поедет обратно в монастырь. Анжелина ничуть не сомневалась, что сестры встретят ее с распростертыми объятиями, даже полагала, что они ее будут слегка баловать, чтобы хоть чем-то помочь пережить все ужасные несчастья, выпавшие на ее долю в этом грубом, окружающем их мире. Но она всегда будет не такой, как они: она познала любовь и страсть к мужчине. Ей придется страдать по нему каждую ночь. В глазах каждого ребенка, которого ей доведется учить, ей будет видеться упущенная возможность того, что могло бы состояться.

Она всем сердцем поверила словам ангела и крепко держалась своей веры и любви.

«В чем же я совершила роковую ошибку?»

Чарли и Дрю остановили коней на вершине гребня холмов, опоясывающих гасиенду Рейеса.

– Есть план? – спросил Дрю.

– Руки чешутся спуститься вниз и расквасить нос милому тестю. Потом забрать жену и удрать отсюда. Но, мне кажется, это не выход.

Дрю поморщился.

– Да, думаю, ты прав.

– Так, а что, если я поеду один и поговорю с женой. Ты пока останешься здесь, но так, чтобы тебя не было видно, и прикроешь меня в том случае, если Рейес и его ученички захотят меня подстрелить, прежде чем я что-нибудь успею сказать?

– Ученички?

– Это долгая история. Смотри за шестью парнями, помоложе, но точной копией Рейеса. Они неплохо держатся в седле и револьверы у них не игрушечные.

Дрю кивнул и отъехал назад, укрывшись вверху, за группкой деревьев.

Чарли еще спускался по склону холма к дому, когда увидел, что к нему с другой стороны приближается Рейес с двумя вооруженными работниками. Все трое держали оружие на изготовку. Вокруг не было видно ни одного сына-ученичка, только трое мужчин с револьверами. Чарли демонстративно держал руки подальше от своих «пиисмейкеров». Тесть в любую минуту может выстрелить, если только спровоцировать его малейшим движением. Так что Чарли намеревался – хотя бы вначале – быть покладистым.

Выражение искреннего удивления, появившееся в тот момент, когда Рейес узнал Чарли, быстро исчезло.

– Я слышал, что вы умерли...

– Не совсем. – Чарли не мигая смотрел на Рейеса. Он хотел добиться своего так или иначе. – Я приехал за женой.

Тонкие губы Мигеля скривились в сожалеющей и удовлетворенной улыбке.

– Ее здесь нет...

– Где же она?

– Вы думаете, что я вам скажу?

Чарли вздохнул. Обстановка требовала тактичного поведения, хотя в этот момент ему как раз не доставало готовности к этому. Наверное, на переговоры с Рейесом следовало бы послать Уинстона, а самому остаться за холмом. Но ему так хотелось поскорее увидеть Анжелину, что некогда было думать.

– Она – моя жена и я хочу забрать ее с собой. Вы не имеете права ее удерживать и не сможете этому воспрепятствовать.

– Почему? Смогу. Я знаю, где она находится, а вы – нет. К тому же у меня наготове револьвер. Так что убирайтесь с моего ранчо. – Чтобы подкрепить сказанное, Мигель взвел курок. То же сделали и его подручные.

Чарли попытался изменить тактику. Он понизил голос и начал заговорщическим тоном:

– Вам она всегда была безразлична. Я знаю, что наша свадьба оказалась для вас только помехой. Обещаю, что увезу ее и здесь никто о нас двоих никогда больше не услышит. И вам больше не придется иметь из-за нас неприятности.

– Вы правы. Вы принесли мне одни неприятности. А Анжелина, – что ж, – она всю жизнь только и делала, что создавала мне всякие трудности. Признаюсь, я рад тому, что она уехала. Но я, наконец-то, устроил все так, как хотел. И не позволю вам снова помешать моим планам. Можете обрыскать здесь все, но тут вы ее не найдете.

Чарли собрался спорить и дальше, но Рейес нажал на курок, и под ногами Гейба взметнулся фонтанчик пыли, а сам Гейб попятился. Чарли успокоил коня ласковыми словами и поглаживанием по холке. Когда он поднял глаза на Рейеса, тот со своими работниками уже скакал прочь.

– Мерзавец, – пробормотал Чарли и обернулся, чтобы дать знать Уинстону, что с ним все в порядке. Уинстон вышел из-за дерева и помахал в ответ, показывая, что понял.

Чарли глянул на окно спальни Анжелины: «Может быть, несмотря на уверения Рейеса, она все же там?»Он сомневался в том, что Рейес пустит его в свои владения. И все же не мог уехать, так и не удостоверившись в том, что его жену силой не держат где-нибудь взаперти.

Чарли шагом направил Гейба к дому и спешился. Одного взгляда вслед Рейесу с его помощниками было достаточно, чтобы убедиться – они почти исчезли в клубах пыли, поднятой копытами лошадей.

Продолжая глядеть на удалявшегося Рейеса, Чарли ступил на первую ступеньку веранды и замер, так как входная дверь начала медленно отворяться перед ним. Он увидел, что на веранду вышла Tepеза Рейес.

Она улыбалась, хотя в глазах еще виднелся испуг. Чарли заставил себя улыбнуться так, чтобы не испугать ее еще больше. Но ему это не удалось. Она так же медленно отступила назад и прижала к горлу дрожащие пальцы.

– Не бойтесь меня, – сказал Чарли почти нежно. Но при первых же звуках его скрипучего голоса она все-таки вздрогнула. – Я только хотел спросить, где Анжелина. Вы можете мне сказать?

Тереза оглядела пустой двор.

– Он уехал, – подсказал ей Чарли. – Уехал на запад с двумя помощниками. Он никогда не узнает того, что вы мне скажете. Клянусь.

Задумавшись и немного поколебавшись, она кивнула.

– Он отправил ее обратно в монастырь Корпус-Кристи. Вчера. Все мальчики уехали с ней, хорошо вооруженные.

– Зачем? – Чарли нахмурился. – Он же думал, что я умер. От кого они намерены ее защищать?

– От любого. От всех. Он же отправил в монастырь большую сумму денег, чтобы сестры приняли ее обратно. Они охраняют деньги, а не ее...

– Невероятно, но я так и подумал. – Чарли повернулся и вскочил в седло.

Тереза пошла было за ним, но на верхней ступеньке задержалась и тяжело опустилась на нее, словно испуганная птица, готовая взлететь.

– Мистер Колтрейн? – окликнула она его. – Передайте ей, я хочу, чтобы она была счастлива. Это все, чего я всегда хотела... Сама я никогда не могла ее защитить. А вы сможете. Вы сделаете так, чтобы она была счастлива, ведь правда?

– Мэм, я приложу все свои силы.

Она улыбнулась: – Я так и думала. Будьте осторожны, ладно? Мои сыновья бывают опасны.

– Я тоже. – Чарли приложил пальцы к шляпе, прощаясь со своей тещей, и слегка поклонился, готовясь развернуть Гейба в сторону вздымавшихся невдалеке холмов.

Дрю встретил его на вершине.

– Извини, что я позволил Рейесу выстрелить. Но поскольку он в тебя не попал, я решил до поры не вмешиваться. К тому же не хотелось затевать маленькую войну, когда ты на нейтральной полосе.

Чарли кивнул.

– Мерзавец старался припугнуть меня.

– Так где же она?

– На пути в монастырь Корпус-Кристи.

Дрю кивнул.

– На сколько они нас опережают?

– На день.

– Нет проблем. Будем скакать всю ночь и к полудню их настигнем.

– Тебе не стоит в это ввязываться, Уинстон. Рейес отправил с нею всех своих шестерых сыновей-ученичков. Они везут с собой много денег и много оружия. Может быть опасно.

Дрю пожал плечами.

– Жить вообще опасно. А мне сейчас как раз нечего делать. К тому же страшно хочется проучить сеньора Рейеса.

Чарли ухмыльнулся:

– Мой тесть трудно сходится с людьми.

– Особенно с такими, как я. Итак, что должны сделать двое, чтобы забрать одну женщину из рук шестерых вооруженных охранников-мужчин?

– Почему это я должен разрабатывать план?

– Ты – беглый преступник. А я – бывший полицейский. Когда дело доходит до похищение тебе и карты в руки. Вот когда тебе понадобится совет, как поймать негодяя или спасти женщину, тогда ты попросишь меня.

– Вполне справедливо. – Чарли криво улыбнулся. Уинстон начинал ему нравиться. Чувство юмора этого парня доставляло ему удовольствие.

– Итак, каким же будет план действий?

– Я расскажу тебе потом, – ответил Чарли и пустил Гейба в галоп. – Когда сам придумаю, – пробормотал он себе под нос.

Несмотря на то, что Анжелина ехала в семейном экипаже Рейесов, она покрылась толстым слоем дорожной пыли. Сама она предпочла бы ехать верхом, но Мигель строго-настрого наказал сыновьям, чтобы те держали ее в карете, подальше от чужих глаз. Поскольку случившееся с ней нервное расстройство серьезно ослабило ее, Анжелина особенно не удосуживалась спорить с братьями. Напротив, она плотно задернула на окнах тяжелые занавески, сравнительно успешно скрывавшие от глаз грязно-пыльный ландшафт северной части Мексики.

Анжелине, сидевшей на жестком и тряском сиденье, то и дело приходилось менять положение, при этом каждый раз больно толкаясь коленками в большой ковровый мешок на полу. Словно рассерженный ребенок, она пнула его ногой, и он завалился набок поперек небольшого пространства между сиденьями. Мешок наполняли ее нехитрые девичьи пожитки и объемистый пакет – значительная взятка монастырю наличными деньгами. Экипаж дернулся, накренился и замедлил ход. Анжжелина настороженно выпрямилась. «Для остановкина ночлег еще слишком рано. Тогда почему мы так тихо едем?»– подумала она и, протянув руку, отодвинула тяжелую занавеску и выглянула.

Люк и Джон ехали как раз напротив ее окна. Оба они всматривались в даль, глядя на что-то, чего она видеть не могла.

– В чем дело? – крикнула она им.

Люк взглянул на нее и пожал плечами. Анжелина поморщилась. Ее братцы цедили скупые слова, словно скряги, складывающие золото в столбики. Иногда она сомневалась в том, что они вообще могут говорить, пользуясь нормальными словами, а не только им одним понятными междометиями.

Экипаж дернулся и остановился. Ее качнуло в сторону двери и она чуть не упала на пол. Бормоча слова, которые еще несколько месяцев назад вообще не рискнула бы употреблять, Анжелина поднялась. Одернув серое платье, она ногой отворила дверь и вышла на жаркий и пыльный воздух. Люк, Джон, Тимоти и Питер – все верхом – окружали экипаж, а Мэтью и Марк сидели на козлах. Все шестеро вглядывались в даль прямо возле дороги.

Анжелина прищурилась от яркого солнца. Примерно на расстоянии мили впереди них в небо поднимался столб черного дыма.

– Что это? – спросила она. Все шестеро пожали плечами. Никто не проронил ни слова. – Индейцы?

Шесть голов дернулись, давая отрицательный ответ.

– Разве не надо посмотреть, нет ли там раненых?

Пять пар глаз повернулись к Мэтью, старшему, которому и надлежало принимать решение.

Не отвечая, он револьвером сделал Анжелине знак убраться обратно в карету. Как только он уселась, экипаж медленно тронулся. Из окна она могла видеть, как остальные братья – с приготовленным к стрельбе оружием – приближались к месту пожара, а их черные, глядевшие с подозрением глаза судорожно подергивались.

Через несколько минут экипаж остановился снова.

– Оставайся здесь, – прошипел в окно Люк, когда Анжелина двинулась, чтобы опять выйти наружу. Но поскольку он проехал вперед, она проигнорировала его приказ и вышла.

Черный дым поднимался над остатками какого-то горящего предмета. Два тела валялись на земле рядом с костром. Лошадей поблизости видно не было.

– Ограбление и убийство, – проговорил Мэтью, убирая револьвер в кобуру. Остальные последовали его примеру. – Принесите лопату, ребята, мы их похороним.

Анжелина наклонила голову, сосредоточенно пытаясь приглядеться к лежащим телам – что-то в них показалось ей знакомым. Она недоверчиво покачала головой. «Мне померещилось. Наверное, от тоски и страдания разыгралось воображение», – подумала она и решила, что ей самой, еще до того, как братья примутся за похороны, следует убедиться в том, что эти люди действительно умерли, а не тяжело ранены.

Она подошла к карете, взяла с пола сумку со своими вещами и быстрым и широким шагом направилась к ближнему из пострадавших. Подол серого платья вился вокруг ее щиколоток.

– Анжелина, возвращайся обратно в экипаж, – приказал ей Мэтью. – Отец приказал нам не выпускать тебя.

– Нет!

– Анжелина! – в голосе брата звучало предупреждение.

Она остановилась и повернулась к нему лицом.

– И что ты со мной сделаешь, Мэтью? Застрелишь? Мне наплевать. В этой жизни мне осталось одно, ради чего стоит жить, – это помогать другим, и если я смогу хоть чем-то помочь этим людям, то я это сделаю. Так что, если хочешь меня остановить, стреляй. – И повернувшись к нему спиной, она направилась к первому пострадавшему. Никто из братьев больше не посмел ее разубеждать.

Человек лежал ничком, лицом в придорожную пыль. На спине у него не было видно никаких признаков ранения. Она дотронулась до его плеча, чтобы перевернуть тело, и в это мгновение он повернулся и схватил ее за руку.

Анжелина уже хотела закричать и позвать на помощь, но их глаза встретились, и она невольно всхлипнула:

– Вы.

Дрю Уинстон улыбался, его голубые глаза искрились от беззвучного смеха. Он вскочил на ноги, продолжая крепко ее удерживать, чтобы при необходимости поставить перед собой. Холодный ствол револьвера прижался к ее виску, и она инстинктивно отшатнулась.

– Не волнуйтесь, мэм, но ведите себя соответственно, – шепнул он ей на ухо, прижимая к себе и не давая дергаться очень сильно – Никто не пострадает, а вы поедете туда, куда захотите.

Анжелина попыталась спросить рейнджера, куда, по его мнению, она хочет поехать, но Дрю уже выкрикивал приказы ее братьям:

– Бросьте оружие на землю. Все. Если не хотите, чтобы я вышиб мозги вашей прелестной сестрице.

Братья замерли. Все посмотрели на Мэтью, который, в отсутствие Мигеля, всегда оставался старшим. Мэтью бросил на сестру взгляд, недовольный из-за ее глупости, и швырнул на землю револьвер и ружье. Остальные последовали его примеру. Анжелина не поверила своим глазам. Она и подумать не могла, что Мэтью предпочтет ее жизнь деньгам.

– Мудрое решение, – сказал Уинстон. – А теперь всем встать в сторонке, но так, чтобы я вас видел.

Все шестеро выстроились в ряд, как он им и приказал.

Мозг Анжелины лихорадочно работал: «Какого черта этот рейнджер здесь делает. Зачем ему меня похищать? Как он потом посмеет смотреть мне в лицо, если сам утащил моего мужа на верную погибель!»

С этой мыслью она изо всей силы побольнее лягнула его в ногу. Хватка Уинстона ослабла, и она высвободилась, резко повернувшись к нему лицом.

– Охх! – воскликнул он от боли. – Зачем вы это сделали?

– Да я бы вас убила, если б было чем... – прошипела она ему в лицо. – Вы...

Злобная тирада застряла у нее в горле, когда второй человек, которого она поначалу приняла за труп, поскольку он не принимал участия в этой перебранке, повернулся и сел. Анжелина с трудом поборола приступ удушья, когда увидела, как по его плечам рассыпались золотые волосы, а черные глаза, всегда жесткие и бесчувственные, замерли на ее лице. Любовь, которую она в них прочла, вновь оживила ее холодную, почти омертвелую душу. Она покачнулась, и Уинстон едва успел поддержать ее под локоть.

– Простите, мэм... падать в обморок пока еще рановато, у нас впереди много работы, Анджелина слабо кивнула, поблагодарив Уинстона за поддержку и несколько секунд постояла, опираясь на его руку, пока не почувствовала, что может идти сама.

Чарли поднялся и, машинально отряхнув пыль с рубашки и джинсов, направился к ней... Один, два, три широких шага – и они оказались в объятиях друг друга. Анжелина прижалась к нему так тесно, насколько смогла, суеверно боясь, что если ослабит свое объятие, он снова куда-нибудь исчезнет.

Он нежно, почти благоговейно поглаживал ее волосы, а она неотрывно смотрела на его лицо.

«Ангел, сошедший на Землю», – подумала она. Потом их губы встретились, и она забыла обо всем, кроме его объятий.

Еще совсем недавно Анжелине казалось, что она больше никогда не ощутит ни страсти, ни желания, ни всепоглощающей любви. Эти чувства, умершие в ней, когда она решила, что навсегда потеряла Чарли, теперь снова чудесным образом воскресли с его поцелуем. Она прижалась к нему, вкладывая в эту ласку все свои страхи, все свое желание и всю свою жажду любви.

Когда они, наконец, выпустили друг друга из объятий, лицо Анжелины было мокрым от слез.

– Как? Почему?.. – спрашивала она, – почему они сказали мне, что ты умер?

Чарли вздохнул и нервно пригладил волосы, другой рукой все еще придерживая ее за талию, словно опасаясь, что она покинет его, если он выпустит ее из рук.

– Это длшнная история. – Он взглянул через плечо на Дрю. – Так что я лучше прибергу ее на то время, когда мы уберемся отсюда подальше. Забирай-ка свои вещи, сестра, и поедем.

– Куда?

– Я расскажу тебе об этом позже. А сейчас я хочу побыстрее отделаться от твоих братцев. Теперь уж никто не сможет отобрать тебя у меня без смертельной драки. Но, будь на то моя воля, я бы предпочел не стрелять в твоих родственников.

Анжелина повернулась вполоборота, чтобы взглянуть, что происходит у нее за спиной. Все ее братья были крепко связаны и сидели на пыльной мексиканской земле. Дрю стоял перед ними с револьвером в руке. Поймав ее взгляд, он улыбнулся и поприветствовал ее, прикоснувшись двумя пальцами к полям шляпы.

– Желаю счастья, Анжелина. Вы спасли мою жизнь. Рад, что смог помочь вам устроить свою.

– Простите, что ударила вас. Я же ничего не знала.

Он пожал плечами:

– Бывали повреждения и похуже. Переживу. Она посмотрела мужу в глаза:

– А я думала, что ты ненавидишь всех янки.

– Некоторых из них. Этот, в конечном счете, оказался нормальным парнем.

– Понятно... – Анжелина упрямо смотрела в лицо мужа. «Что-то неуювимо новое появилось в его лице, – думала она, – будто прежняя напряженность уступила место мягкому добродушию и очевидной успокоенности».

Неохотно выпустив Чарли из объятий, Анжелина направилась к мешку со своими вещами, лежавшему в пыли там, где она его бросила. Повернувшись к мужу, она увидела, как они с Уинстоном склонили друг к друг головы, что-то обсуждая вполголоса. Она подошла к ним.

– Я побуду здесь с ними денек, а потом съезжу в Чихуахуа и оттуда пошлю кого-нибудь забрать ваших бртьев. К тому времени вы оба будете уже далеко отсюда. А они освободятся, я тоже буду там, где они меня не достанут.

Чарли кивнул. Он вытащил из кармана рубашки мятый, оторванный листок бумаги. Сунув его в ладонь бывшего полицейского, он сказал, улыбаясь:

– Танцевальный зал, о котором я тебе говорил. Бери его. Нам он не понадобится.

Дрю посмотрел на клочок бумаги, а потом на Чарли. Кивнул в знак благодарности и сунул этот ценный манускрипт в карман брюк. Оба смотрели друг на друга несколько секунд, и нерешительность сквозила в каждом их движении. Потом Чарли напряженно протянул Уинстону руку. Дрю сжал ее, и они потрясли руками, с минуту глядя друг другу в глаза.

При виде этого трогательного прощания у Анжелины сжало горло, и она нервно прикусила губу. «Еще меньше месяца тому назад эти двое были смертельными врагами. Что же такое должно было случиться, чтобы они не только простили друг друга, но и подружились?»

Чарли и Дрю прощались.

– Если понадобится поддержка, ты знаешь, где меня искать, – сказал Дрю.

Через несколько минут Анжелина и Чарли вывели Гейба из укрытия и умчались на север.

Они остановились на ночлег и разбили лагерь только тогда, когда совсем стемнело. Расставшись с Уинстоном и ее братьями, они скакали слишком долго и упорно, чтобы обстоятельно поговорить, хотя Анжелину просто распирало любопытство, потребность иного рода превзошла ее вопросы.

Они еще не успели ни разжечь костер, ни раскатать походные постели, как она уже, оказалась в его объятиях. Сгорая от нетерпения почувствовать прикосновение его плоти к своей, Анджелина распахнула его рубашку, прикоснувшись ладонями к груди, и покрыла ее поцелуями.

– Я так страдала, что больше никогда не увижу тебя, – шептала она в коротких перерывах между поцелуями.

– Я понимаю. Но теперь-то я здесь. Не будем долго говорить, Анжелина. Ты так мне нужна...

Сказав это почти грубым, нетерпеливым тоном, Чарли быстро сдернул с нее всю одежду. Его одежда полетела следом.

Он лежал между ее ногами, прижавшись к пульсирующему центру. Нежно обнимая ладонями ее лицо, он целовал его долгими, глубокими, почти непрерывающимися поцелуями. От его поцелуев она постанывала, и эти звуки лились в его рот; она изгибалась ему навстречу, сжимая его и без того напряженные ягодицы, заставляя все теснее прижиматься к себе.

– Ну пожалуйста... – умоляла она, – не жди... Я хочу, чтобы ты вошел в меня. Я хочу почувствовать, что это не сон... что ты снова рядом со мной... что ты жив...

Одним единым движением он вошел в нее, заполняя всю. Слезы, которые в течение всего дня наворачивались у нее на глаза и которым она не давала волю, теперь хлынули и заструились по ее щекам. Он наклонил голову, собирая их поцелуями.

– Ну, не плачь, Ангел. Пожалуйста. Мне становится больно, когда я вижу твои слезы.

– Со мной все в порядке. – Анжелина улыбнулась и заморгала, смахивая остатки слез. Потом подняла руку и положила свою ладошку на его щеку. – Я так боялась, что все это нереально, что мне это снится. Боялась, что проснусь и вдруг окажусь в монастыре, а ты будешь мертвым.

Чарли улыбнулся озорной улыбкой и вышел из нее.

– Я определении жив и чувствую себя очень хорошо... – Она снова притянула его в себя. Чарли застонал. – ...Хотя теперь ты можешь меня убить.

Потом были только слова любви между любящими, новые обещания на всю оставшуюся жизнь и выполнения клятв, которые они дали друг другу не так уж и давно.

Звезды высыпали над ними, четко и ярко выделяясь на мексиканском небосклоне. Анжелина и Чарли лежали рядом, переплетя пальцы и наблюдая роскошное множество мерцающих в небе огней.

– Почему ты вернулся? – спросила вдруг Анжелина.

Чарли вздохнул:

– Я не собирался. Мы с Уинстоном уже ехали, чтобы наняться перегонять скот в Канзас.

– И?

– И он сказал кое-что, заставившее меня открыть глаза и понять истину.

– Какую истину?

– Что я люблю тебя.

Анжелина чуть не задохнулась от изумления и повернулась на бок, чтобы видеть его лицо. Она всегда знала, что он хочет ее, и рассчитывала, что сумеет научить его любить. Когда-нибудь... может быть, через годы... в далеком будущем. Она всегда была готова ждать, терпеливо и любовно учить его радости этого чувства. Но теперь одной фразой oн сделал все ее планы ненужными.

Анжелина провела пальцем по его губам. Глядя ей в глаза он поцеловал кончик этого пальца. Любовь в его взгляде отражала ее собственную.

– И еще я хотел узнать, не зародился ли ребенок от той ночи, что мы провели вместе. – Он вопросительно заглянет ей в глаза.

Она вздохнула и одним этим коротким вздохом показала всю глубину своего разочарования.

Чарли легко провел костяшками пальцев по ее скуле.

– Не переживай. Все будет как надо. – Он улыбнулся, и она ответила робкой улыбкой, – а в ее сердце затеплилась надежда. – Я всегда думал, что тебе без меня будет лучше. Я стар, я всегда был только преступником. Но я понял, что с тобою становлюсь лучше и значительнее, чем я есть на самом деле.

Анжелина кивнула, чувствуя, что ее вера и надежда теперь впервые обрели словесную форму.

– И будучи эгоистичным негодяем, каким я был всегда, я решил приехать и забрать тебя, чтобы ты не попала в монастырь. Ты не принадлежишь церкви, это место не для тебя, Анжелина. Ты принадлежишь мне.

Он повернулся и тоже лег на бок. Они лежали лицом к лицу и сердцем к сердцу.

– У тебя должны быть дети. Мои дети... – с этими словами он приложил широкую ладонь к ее животу, а она прикрыла его пальцы ладошкой. Он смотрел ей прямо в глаза, заглядывая в их глубину. – Я сделаю тебя счастливой. И ты никогда не пожалеешь, что стала моей женой.

– А я никогда и не жалела, что стала твоей женой. И никогда не пожалею.

– Мне жаль, что так получилось с монастырем. Ведь монашество было твоей мечтой.

– Да, такая мечта у меня была. Мечта наивной девочки, которая больше всего в жизни хотела уйти куда глаза глядят из отцовского дома, от никчёмного отца. Мне казалось, что я смогу найти в монастыре какую-то иную жизнь. Но нашла ее с тобой. И я все время оказывалась права. Ты – моя миссия и мое призвание, Чарли. И я более чем преуспела в исполнении всех своих мечтаний.

Он улыбнулся ей, на этот раз искренней, настоящей, широкой улыбкой – полной радости и надежд, улыбкой, которую она никогда не ожидала от человека, с первого взгляда показавшегося ей холодным и жёстким, хотя и с красивым лицом и бездонной душой.

– У меня для тебя кое-что есть, – сказал Чарли и потянулся к карману лежавших в стороне джинсов, что-то вынул оттуда и высоко поднял руку.

Красная атласная ленточка – несвежая, обтрепанная, почти потерявшая форму – свисала с его пальцев прямо перед ее глазами. Анжелина быстро села и выхватила ее у него из рук с коротким вздохом.

– Ты стащил мою ленточку! И во что ты ее превратил?!

– Извини. – Он хотел забрать ленточку, он она убрала ее от него подальше. – Я куплю тебе другую, но сейчас у меня туго с деньгами... пока я не найду другую работу.

Анжелина замерла: «Деньги». Она чуть не вскрикнула и вскочила на ноги. Обнаженная, обежала костер и подняла свою сумку с вещами. Вернувшись к их постели, Анжелина открыла сумку. Одежда, белье, бинты, деньги – все посыпалось на Чарли.

Он сидел, глядя на кучу денег, возвышавшуюся на его голых коленях.

– Что это? – спросил он.

– Мое приданое, – Анжелина ухмыльнулась – Ты – мой муж, значит, они принадлежат тебе.

Чарли расхохотался:

– Когда твой отец узнает, что я получил такую кучу его денег, его хватит удар.

Шлепнувшись рядом с ним, Анжелина зачерпнула несколько банкнот и подбросила, чтобы они опали на постель, как листья. Она поглядела на Чарли, продолжавшего посмеиваться. От его веселого удовлетворенного смеха в ней тоже поднялась волна радости.

– Что ты собираешься с этим делать?

– А тебе не приходила в голову мысль стать женой хозяина ранчо?

– Теперь пришла. И где?

– Как тебе нравится Монтана?

Анжелина взяла руку Чарли.

– Говоря словами женщины по имени Руфь, скажу: «Куда бы ты ни пошел, я пойду за тобой». – Она притянула его к себе и нежно поцеловала в губы. – Там где ты, там и мой дом.

– Почему-то мне очень понравилось, как ты это сказала.

– Я и хотела этого.

Они легли на постель под звездами и уснули, держась за руки.

Той же ночью во сне ее в последний раз посетил ангел.

– Увижу ли я тебя когда-нибудь снова? – спросила она.

– Не в этой жизни. Но я буду наблюдать за вами – за тобой, за твоим мужем и вашими детьми. Будь счастлива, Анжелина.

И он, махнув рукой, показал ей ее будущее. Оно было счастливым.

1

В англоязычных странах объявление о розыске преступника начинается со слова WANTED, которое имеет специальное значение «разыскивается» и, кроме того, означает «очень нужный» или «желанный».

2

Рэттлер – гремучая змея (англ.).