Что-то блестящее

Хендерсон Зенна
Что-то блестящее

      ЗЕННА ГЕНДЕРСОН
      ЧТО-ТО БЛЕСТЯЩЕЕ
      Пер. с англ. 3. Бобырь
      Помните ли вы Депрессию? Эту черную тень, упавшую на Время? Это больное место в мировом сознании? Возможно, не помните. Возможно, это все равно что спрашивать, помните ли вы средние века. Но разве я знаю что-нибудь о ценах на яйца в средние века? А о ценах в эпоху Депрессии я знаю хорошо.
      Если у вас есть четверть доллара - но сначала найдите эти четверть доллара - и пятеро голодных детей, вы можете разогреть им на ужин две жестянки супу и дать краюху черствого хлеба или две кварты молока и ту же краюху. Это сытно и (если вдуматься) питательно. Но если вы - одна из этой голодной пятерки, то вы в конце концов ощущаете внутри себя пустоту и зубы у вас начинают тосковать по чему-нибудь существенному.
      Но вернемся к яйцам. Они были драгоценной пищей. Можно было неторопливо смаковать их или жадно проглотить - будь то яичница иди яйца всмятку. Вот одна из причин, почему я помню миссис Кливити. У нее яйца были на завтрак! И каждый день! Вот одна из причин, почему я помню миссис Кливити.
      Я ничего не знала насчет яиц, когда она пришла к нам вечером. Ма только что вернулась домой после
      c Перевод на русский язык, "Мир", 1978
      12-часового рабочего дня: она ходила по домам убирать, и ей платили по 30 центов в час. Миссис Кливити жила с нами в одном дворе. Собственно говоря, так это место называлось из вежливости, ибо все мы просто пользовались одной душевой и двумя туалетами посреди двора.
      Все мы, кроме, разумеется, обитателей Большого Дома. Там была собственная ванная, и радио, вопившее "Не ваше дело" и "Скажу ли я", и лампочки, в отличие от наших прикрытые абажурами. Но Дом не был частью двора; туда выходила только дверь черного хода, да и та была не такая, как прочие двери. Она была двойная - деревянная и сетчатая.
      Наш флигель тоже отличался от других. У него был второй этаж. Одна комната, размером с наши обе, и там обитал Верхний Жилец. О его существовании можно было узнать преимущественно по отголоску шагов над головой и изредка - по пирожку для Дэнны.
      Как бы то ни было, миссис Кливити пришла раньше, чем ма успела положить свою сумку с халатом и даже разгладить морщины усталости, избороздившие ее лицо за десять, если не больше, лет до срока. Мне миссис Кливити не очень нравилась. Она меня стесняла. Она была такая толстая, медлительная и такая близорукая, что всегда страшно щурилась. Она встала в дверях, похожая на груду кирпича, на которую наспех натянули платье, а сверху изобразили нечто вроде лица под спутанной куделью волос. Мы, дети, собрались в кучку поглазеть - все, кроме Дэнны, устало пыхтевшей мне в шею. Ходила ли она в детский садик или оставалась дома, день для четырехлетней малышки всегда был длинным и утомительным.
      - Я пришла узнать, не сможет ли одна из ваших девочек ночевать у меня эту неделю.
      Говор у миссис Кливити был такой же медлительный, как и походка.
      - У вас? - Ма растирала руку там, где оставались глубокие следы от ручек сумки. - Войдите. Присядьте.
      У нас было два стула, скамья и два ящика из-под яблок. Ящики царапали голые икры, но груда кирпича едва ли это почувствует.
      - Нет, благодарю вас. - Наверно, она просто не умеет гнуться! - Мой муж уехал на несколько дней, и мне не хочется оставаться в доме одной по ночам.
      - Конечно, - сказала ма. - Вы должны чувствовать себя очень одиноко.
      Единственным одиночеством, доступным ей при заботах о пятерых детях и двух комнатах, оставалась напряженная скрытность ее тайных мыслей, когда она мыла, убирала и гладила в чужих домах.
      - Конечно, одна из девочек с удовольствием составит вам компанию.
      Ее прищуренные глаза быстро обежали нас, и Ланелл поспешила укрыться в безопасности среди платьев в отгороженном углу другой комнаты, а Кати мгновенно присела за комодом.
      - Анне уже одиннадцать. - Мне, с Дэнной на руках, спрятаться было некуда. - Она совсем большая. Когда вы хотите, чтобы она пришла?
      - Ну, к тому времени, как ложиться спать. - Миссис Кливити выглянула за дверь и кинула взгляд на темнеющее небо. - К девяти. Но сейчас темнеет рано...
      Кажется, кирпич тоже умеет тревожиться.
      - Как только мы поужинаем, она придет, - сказала ма, распоряжаясь моим временем так, словно для меня оно ничего не значило. - Правда, ей завтра утром надо в школу...
      - Только когда темно, - сказала миссис Кливити. - Днем мне никто не нужен. Сколько я должна вам заплатить?
      - Заплатить? - Ма замахала на нее рукой. - Анне все равно нужно спать. Ей безразлично где, лишь бы она спала. Стоит ли говорить об услугах между друзьями.
      Мне хотелось крикнуть: "Какая услуга, какие друзья?!" Ма с миссис Кливити едва виделись. Я не могла даже по-настоящему вспомнить мистера Кливити - только то, что он был чопорным, сморщенным стариком. Сорвать меня с места и заставить ночевать в чужом доме, в чужой темноте, слушая чужое дыхание, чувствуя, как чужая теплота просачивается в тебя всю ночь, всю долгую ночь...
      - Ма... - начала было я.
      - Я накормлю ее утром, - сказала миссис Кливити, - и дам ей денег на завтрак, каждый раз, когда она придет ночевать.
      Я сдалась без борьбы. Деньги на завтрак, каждый день целых десять центов! Ма не могла бы упустить такую благодать, такой дар небес, безошибочно спешащих помочь там, где гнет готов стать невыносимым.
      - Спасибо, господи, - прошептала я, идя за консервным ключом, чтобы вскрыть жестянку с супом. Одну-две ночи я смогу выдержать.
      Я чувствовала себя голой и беззащитной, когда стояла в своей тоненькой ситцевой пижаме, поставив одну босую ногу на другую, и ждала, пока миссис Кливити готовила постель.
      - Сначала нужно проверить дом, - хрипло произнесла она. Мы не можем лечь, пока не проверим.
      - Проверить дом? - Я забыла свою накрахмаленную робость ровно настолько, чтобы задать вопрвс: - А зачем?
      Миссис Кливити взглянула на меня в тусклом свете спальни. У них было три комнаты на двоих! Неважно, что между спальней и кухней двери не было.
      - Я не смогу уснуть, - сказала она, - если не посмотрю. Я должна.
      Итак, мы начали осмотр. За занавеской, в шкафу, под столом. Миссис Кливити заглянула даже в переносную печку, стоявшую в кухне рядом с двухконфорочной плитой.
      Когда мы вернулись в спальню, я снова отважилась заговорить:
      - Но с тех пор как я пришла, все двери заперты. Что могло бы?..
      - Воры, - нервно произнесла миссис Кливити после минутного молчания. - Преступники...
      Она повернулась ко мне. Едва ли она видела меня с такого расстояния.
      - Двери ничего не значат, - сказала она. - Это может случиться, когда меньше всего ожидаешь, так что лучше быть наготове.
      - Я посмотрю, - смиренно ответила я.
      Она была старше ма. Она была почти слепая. Она была из тех, о ком в Евангелии сказано: "Если сделаете для одного из них, то сделаете для меня".
      - Нет, - возразила она. - Я должна сама. Иначе я не буду уверена.
      Я ждала, пока миссис Кливити, кряхтя, опустилась на колени и неловко нагнулась, чтобы приподнять покрывало. Ее пальцы слегка задержались, потом быстро откинули покрывало. Она перевела дыхание - медленно и, как мне показалось, разочарованно.
      Она раскрыла постель, и я забралась в серые, измятые простыни и, повернувшись к двери спиной, прижалась ухом к плоской, пахнущей табаком подушке. Я лежала в темноте неуютно и напряженно, чувствуя, как грузное тело миссис Кливити уминает постель рядом со мной. Наступила секунда тишины, потом я услышала ее почти беззвучные, на одном дыхании, слова: "Долго ли, о господи, долго ли еще?"
      Я автоматически читала молитву, из которой па был изгнан: "Боже, благослови ма, и моего братца, и сестер", - и в то же время размышляла над тем, что могло казаться миссис Кливити столь нестерпимо долгим.
      После беспокойной, почти бессонной ночи, какая всегда бывает у меня в незнакомых местах, я очнулась ранним, холодным утром и услышала возню миссис Кливити. Она накрывала стол к завтраку - обряд, на который у нас в семье никогда не хватало времени. Я выпростала ноги из постели и забралась в платье, из скромности повернувшись к миссис Кливити костлявой, мгновенно озябшей спиной. Я стеснялась и чувствовала себя неопрятной, так как забыла расческу дома.
      Я предпочла бы побежать домой к нашему привычному завтраку - сгущенное молоко и овсяные хлопья, но вместо того зачарованно смотрела, как миссис Кливити воюет с керосинкой. Она так низко наклонялась к горелке с зажженной спичкой, что я была уверена, что растрепанная пакля ее волос вот-вот вспыхнет. Но вспыхнула все-таки горелка, и тогда она обернулась ко мне.
      - Одно яйцо или два? - спросила она.
      - Яйца? Целых два? - Этот возглас вырвало у меня изумление. Рука миссис Кливити задержалась над смятым бумажным мешком на столе. - Нет, нет, - поспешила я добавить, - одно. Одного вполне достаточно.
      И села на кончик стула, глядя, как она разбивает яйцо над дымящейся сковородкой.
      - Сильно подрумянить? - спросила она.
      - Сильно, - ответила я, чувствуя себя настоящей светской дамой, обедающей в гостях; в сущности, так оно и было. Я смотрела, как миссис Кливити поливает яйцо маслом, а волосы у нее болтаются у самого лица. Один раз кончики даже окунулись в масло, но она этого не заметила, и они, качнувшись назад, оставили у нее на щеке блестящую полоску.
      - Вы не боитесь огня? - спросила я, когда она сняла сковородку с керосинки. - А вдруг вы загоритесь?
      - Один раз так и случилось. - Она выложила яичницу на тарелку. - Видишь? - Она приподняла волосы с левой стороны и показала сморщенное пятно большого, старого шрама. - Это было, когда я еще не освоилась Здесь, - сказала она, и мне почудилось, что ее "Здесь" означает нечто большее, чем дом.
      - Это ужасно, - сказала я, нерешительно покачивая вилкой.
      - Ешь быстрее, - поторопила она, - а то яйцо остынет.
      Она вернулась к плите, а я поколебалась еще мгновение. Еда на столе означала, что нужно бы прочесть молитву, но я поспешила нырнуть в тарелку и набила себе рот яичницей, не успев даже беззвучно произнести "Аминь".
      Позавтракав, я кинулась домой, крепко зажав в руке вожделенную монетку, неуверенная в том, как отнесется мой желудок к такой ранней пище. Ма уже готовилась выйти; в одной руке у нее была сумка, на другой - Дэнна, мурлыкавшая какую-то песенку. Дэнне нравилось в детском саду.
      - Я сегодня вернусь поздно, - сказала ма. - Б углу ящика в комоде лежат 25 центов. Приготовь малышам ужин и попытайся навести здесь порядок. Мы не должны быть свиньями только потому, что живем в таком месте.
      - Хорошо, ма. - Я воевала со спутавшимися волосами и теребила их так, что на глазах у меня проступили слезы. - Где ты сегодня работаешь?
      Я старалась перекричать шум в другой комнате, где младшие собирались в школу.
      Она устало вздохнула, хотя день еще не начался.
      - Мне сегодня нужно в три места, но последнее - у миссис Паддингтон. - Лицо у нее просветлело. Миссис Паддингтон иногда платила сверх обусловленной суммы или же отдавала ма старое платье или остатки съестного. Она была добрая.
      - Как ты ладишь с миссис Кливити? - спросила ма, проверяя, положила ли она в сумку рабочие туфли.
      - Все в порядке, - ответила я. - Но она чудачка. Заглядывает под кровать, прежде чем лечь.
      Ма улыбнулась.
      - Я слыхала, что некоторые люди так делают, но это обычно говорят о старых девах.
      - Но, ма, ведь в квартиру никто не мог войти!
      Она заперла двери, как только я пришла.
      - Люди, заглядывающие под кровать, не всегда бывают рассудительными. Кроме того, быть может, ей хотелось найти что-нибудь под кроватью.
      - Но у нее же есть муж! - крикнула я, когда она уже вела Дэнну через двор.
      - Можно искать и еще что-нибудь, кроме мужа, - крикнула она в ответ.
      - Анна хочет мужа! Анна хочет мужа!
      Ланелл и Дит прыгали вокруг меня и дразнились, а позади них, слабо улыбаясь, стояла Кэти.
      - Заткнитесь! - прикрикнула я. - Сами не знаете, что говорите. Живо в школу!
      - Еще рано. - Пальцами босой ноги Дит зарылся в пыль двора. - Учительница и так говорит, что мы приходим слишком рано.
      - Тогда оставайтесь и помогите мне с приборкой, - сказала я.
      Их и след простыл. Грязные ноги Дита напомнили мне, что не худо бы вымыть свои, прежде чем отправляться в школу. Я наполнила таз водой из колонки, что стояла посреди двора, и, присев на край кровати, опустила ноги в ледяную воду, вымыла их твердым, серым, шершавым мылом, каким мы всегда пользовались, и растерла старым полотенцем. Воду я выплеснула во двор и смотрела, как она пыльными змейками бежит по плотно утоптанной земле.
      Я вернулась, чтобы обуться и надеть свитер, и взглянула на кровать. Потом легла ничком и заглянула под нее. Искать что-нибудь другое. Там была знакомая куча картонных коробок с нашими вещами и знакомые пыльные комочки да еще зеленый чулок, который Ланелл потеряла на прошлой неделе, и больше ничего.
      Я встала, отряхнула платье, завязала деньги в уголок носового платка и, натянув свитер, побежала в школу.
      Я выглянула наружу, в сырые, ветреные сумерки.
      - И сегодня идти?
      - Ты же сказала, что придешь, - ответила ма. - Держи свое слово. Тебе давно следовало уйти. Она, наверно, ждет.
      - Я хотела посмотреть, что ты принесла от миссис Паддингтон.
      Ланелл и Кэти играли в углу голубым корсетом и шляпкой, украшенной зеленым виноградом. Дит катал по полу апельсин, чтобы сделать его помягче, прежде чем проткнуть в нем дырку и выпить сок.
      - Она сегодня перебирала сундук, - сказала ма. - Больше всего там было старья, принадлежавшего ее матери, но вот эти два пальто - хорошие и плотные. Ими приятно будет укрыться ночью. Кажется, сегодня будет холодно. Со временем я распорю их и сделаю одеяла. - Ояа вздохнула. Времени-то у нее как раз никогда и не было. - Возьми газету, прикроешь голову.
      - О ма! - Я натянула свитер. - Дождь ведь перестал. Это будет смешно!
      Я побежала, быстро миновала пятнышко света из-под нашей двери и перепрыгнула через ручей, оставшийся после дождя и протекавший через двор. Внезапный порыв сердитого ветра осыпал меня тяжелыми, холодными дождевыми каплями и гнал весь остаток пути до двери миссис Кливити, под маленький навес, едва прикрывающий крылечко. Я быстро постучалась, откидывая со лба растрепавшиеся волосы. Дверь распахнулась, и я очутилась в теплой, полутемной кухне, почти в объятиях миссис Кливити.
      - О! - Я отстранилась, задыхаясь от смеха. - Такой ветер....
      - Я боялась, что ты не придешь. - Она повернулась к плите. - Какао еще горячее.
      Я сидела, грея руки о чашку и смакуя какао, глоток за глотком. Миссис Кливити сварила его на молоке, а не на воде, оно было душистое и очень вкусное. Но мои мысли перебегали от ароматного напитка к миссис Кливити. В тот краткий миг, когда я столкнулась с ней вплотную, мне удалось заглянуть глубоко в ее тусклые глаза. И я поразилась: они были тусклыми только снаружи. А в глубине... в глубине...
      Я отхлебнула еще глоток. Ее глаза... Мне казалось, что я могла бы войти в них. Проникнуть за эту тусклую пленку, побежать по длинному, блестящему коридору, в живой и юный блеск в его дальнем конце...
      Я засмотрелась на донышко своей чашки. Все ли взрослые таковы? Если заглянуть им в глаза глубоко-глубоко, окажутся ли они совсем другими? Найду ли я в глазах у ма коридор, ведущий в юность?
      Я сонно допила какао. Было еще рано, но дождь барабанил по крыше, и вечер был как раз такой, когда после сытной еды хочется свернуться клубочком поуютнее. Правда, иногда в такие вечера, наоборот, становится не по себе и тоскливо, но мне сейчас захотелось свернуться клубочком. Я пошарила под кроватью в поисках бумажного пакета с пижамой, но не нашла его.
      - Я подметала сегодня, - сказала миссис Кливити, возвращаясь из далекой страны своих мыслей. - Должно быть, засунула его дальше под кровать.
      Я встала на четвереньки и заглянула туда.
      - О-о-о! Что это там блестит?
      Что-то рвануло меня прочь от кровати, и я отлетела в сторону. А когда наконец поднялась, потирая ушибленный локоть, то оказалось, что миссис Кливити на коленях стоит у кровати и пытается засунуть туда голову.
      - Эй! - возмущенно вскричала я и тут же вспомнила, что я не у себя дома. До меня донеслось странное, тонкое всхлипывание, и я увидела, как миссис Кливити, все еще на коленях, медленно отползла назад.
      - Только замочек на чемодане, - сказала она. - Вот твоя пижама.
      Она подала мне пакет и грузно поднялась с полу.
      Мы молча легли, после того как она, прихрамывая, осмотрела весь дом и даже снова заглянула под кровать. Я услышала почти беззвучный шепот вроде молитвы и долго лежала без сна, пытаясь свести воедино что-то блестящее, удивительные глаза, рыдающий шепот. Наконец я пожала плечами в темноте и подумала о том, какие чудачества буду вытворять, когда вырасту. Все взрослые так или иначе - чудаки.
      На следующий вечер миссис Кливити не смогла опуститься на колени, чтобы заглянуть под кровать. Она ушиблась накануне, когда, отшвырнув меня от кровати, бросилась на пол.
      - Поищи сегодня за меня, - медленно проговорила она, потирая колени. - Ищи хорошенько. О Анна, ищи хорошенько!
      Я искала изо всех сил - не зная, чего ищу.
      - Это должно быть под кроватью, - говорила она, сжимая колени руками и раскачиваясь взадвперед. - Но нельзя сказать наверняка. Возможно, он промахнулся.
      - Кто промахнулся? - спросила я, сидя на корточках возле кровати.
      Она взглянула на меня невидящими глазами.
      - Путь отсюда, - сказала она. - Путь обратно...
      - Обратно? - Я снова прижалась щекой к полу. - Нет, ничего не вижу. Только темнота и чемоданы.
      - Ничего блестящего? Ничего? Ничего... - Она попробовала уткнуться лицом в колени, но тучность ей не позволяла, и она просто закрыла лицо руками. Принято думать, что взрослые не плачут. Миссис Кливити вроде и не плакала, но, когда она протянула руку к будильнику, чтобы завести его, мне показалось, что ладонь у нее мокрая.
      Я лежала в темноте и чувствовала, как прядка ее волос щекотала мне руку, лежавшую на подушке. Может быть, она сумасшедшая? Холодок ужаса пробежал у меня по спине. Я осторожно высвободила руку. Как можно найти путь откуда-нибудь или куда-нибудь под кроватью? Скорей бы уж мистер Кливити вернулся, и не нужно мне ни денег, ни яиц.
      Где-то среди ночи я вдруг выплыла из сна в явь, не зная, что разбудило меня, но чувствуя, что миссис Кливити тоже не спит.
      - Анна. - Ее тихий голос был словно соткан из света и серебра. - Анна...
      - Гм-м-м... - пробормотала я спросонок.
      - Анна, тебе приходилось когда-нибудь бывать далеко от дома?
      Я повернулась к ней, пытаясь разглядеть в темноте, действительно ли это миссис Кливити. Голос у нее был такой не похожий на прежний...
      - Да. Однажды я поехала на неделю к тетушке Кэт.
      - Анна... - Не знаю, слышала ли она мой ответ; ее голос почти пел. - Анна, была ли ты когда-нибудь в темнице?
      - Нет! Конечно, нет! - Я возмущенно отодвинулась. - Нужно быть очень плохой, чтобы попасть в тюрьму.
      - О нет! Нет! - вздохнула она. - Не тюрьма, Анна. Темница - темница... Груз плоти... узы...
      - Ax! - сказала я, проводя рукой по глазам. Она взывала к чему-то, что таилось глубоко во мне и к чему никто никогда не обращался, для чего у меня не было слов. - Это так, словно ветер гонит облака, и луна проглядывает сквозь них, и трава шепчется у дороги, и деревья рвутся на своих стволах, будто воздушные шарики, и Звезда выходит и говорит "Приди", а Земля говорит "Останься", и что-то в вас пытается уйти, и это больно... - Я ощущала хрупкую округлость ребер под прижатой к ним рукой. - Это больно...
      - О Анна, Анна! - Мягкий серебристый голос прервался. - И ты так чувствуешь, а ведь ты принадлежишь к Этому миру. Мы никогда, никогда...
      Голос умолк, и миссис Кливити повернулась на другой бок. Когда она заговорила снова, голос у нее был хриплый, словно затянутый такой же тусклой пленкой, как и ее глаза:
      - Ты проснулась, Анна? Спи, дитя мое. Утро еще далеко.
      Я слышала ее тяжелое дыхание, когда она уснула. Наконец, и я уснула, стараясь представить себе, как выглядела бы миссис Кливити, будь она похожа на серебристый голос в темноте.
      Наутро я смаковала яичницу, и мысли мои бродили взад-вперед, подчиняясь ритму челюстей. Какой странный сон мне приснился - будто я говорила с кем-то, у кого был серебристый голос. Говорила об ощущениях, вызываемых бегущими облаками и луной в ветреную ночь. Но то был не сон! Я замерла, приподняв вилку. По крайней мере, не мой сон. Но как это узнать? Если вы приснились кому-нибудь, может ли этот сон быть действительностью для вас?
      - Разве яйцо невкусное? - Миссис Кливити внимательно смотрела на меня.
      - Нет, нет! - Я попыталась проглотить нацепленный на вилку кусочек. - Миссис Кливити...
      - Да? - Голос у нее был тусклый, слова тяжело скатывались с языка.
      - Почему вы спросили меня насчет темницы?
      - Темницы? - Она медленно замигала. - Я спрашивала тебя насчет темницы?
      - Кто-то спрашивал... мне показалось... - забормотала я, снова робея.
      - Это приснилось. - Миссис Кливити положила вилку и нож на свою тарелку. - Это тебе только приснилось.
      Я не была уверена, стоит ли идти к миссис Кливити вечером: в тот вечер должен был вернуться ее муж. Но миссис Кливити встретила меня приветливо.
      - Не знаю, когда он приедет, - сказала она. - Возможно, только утром. Если он вернется рано, ты сможешь уйти ночевать домой, а свои десять центов все равно получишь.
      - О нет, - возразила я, твердо помня наставления ма. - Я не могу взять деньги, если не буду здесь ночевать.
      - В подарок, - пояснила миссис Кливити.
      Мы продолжали сидеть друг против друга до тех пор, пока молчание между нами не стало невыносимым.
      - Раньше, - сказала я, хватаясь за волшебное слово, которым мы побуждали ма к рассказам, - раньше, когда вы были маленькой...
      - Когда я была маленькой... - Миссис Кливити машинально потирала колени. - Другое Когда. Другое Где.
      - В прежние времена, - настаивала я, - тогда все было по-другому?
      - Да.
      Я уселась поудобнее, узнав тон, свойственный воспоминаниям.
      - Когда вы молоды, вы совершаете всякие безумства. - Она тяжело навалилась на стол. - Делаете то, чего не должны делать. Когда вы молоды, вы идете на риск. - Я вздрогнула, когда она вдруг перегнулась через стол и схватила меня за руки. - Но я ведь молода! Три года - не вечность... Я молода!
      Я высвободила одну руку и пыталась оторвать ее стальные пальцы от другой.
      - О! - Она отпустила меня. - Прости. Я не хотела сделать тебе больно.
      Она села на место и поправила спутанную кудель волос.
      - Послушай, - заговорила она, и ее голос зазвенел серебром. - Под всей этой... под этим грузом прежняя я... Мне казалось, я смогу привыкнуть ко всему, разве могла я подумать, что они всунут меня в такое... - Она дернула обвисшее платье. - Не в платье! - вскричала она. - Платье можно снять. Но вот это... - Ее пальцы впились в рыхлое плечо с такой силой, что плоть выдавилась бугорками между ними. Вот это... Если бы я знала что-нибудь о настройке, - продолжала она, - может статься, мне и удалось бы их отыскать. Быть может, я смогла бы их вызвать. Быть может...
      Плечи у нее поникли, веки тяжело опустились на потухшие глаза.
      - Все это кажется тебе бессмыслицей, - медленно произнесла она прежним хриплым голосом. - Тебе я показалась бы старой даже Там. Тогда нам представлялось, что это лучший способ провести отпуск да еще и помочь в исследованиях. Но мы очутились в ловушке.
      Она начала считать по пальцам, бормоча про себя:
      - Три года Там, но здесь... трижды восемь... - Она чертила по столу толстым указательным пальцем, низко наклоняясь к старой, вытертой клеенке.
      - Миссис Кливити! - В наступившей тишине мой голос испугал самое меня, но я почувствовала то возбуждение, какое иногда охватывает вас, когда игра вдруг становится реальностью. - Миссис Кливити, если вы потеряли что-нибудь, быть может, я могу поискать вместо вас.
      - Прошлый раз ты не нашла, - сказала она.
      - Чего не нашла?
      Она тяжело поднялась со стула.
      - Давай поищем снова. Всюду. Они наверняка смогут найти дом.
      - Но что же мы ищем? - спросила я, принимаясь за осмотр плиты.
      - Узнаешь, когда увидишь, - ответила она.
      Мы искали по всему дому. Сколько тут было замечательных вещей! Одеяла, целые, совсем новехонькие, даже одно запасное, которое им вовсе не было нужно. И полотенца, и махровые мочалки в тон к ним. И тарелки без трещин, все одинаковые. И стеклянная посуда - настоящая посуда, а не банки. И книги. И деньги. Хрустящие, новенькие бумажки в коробке в нижнем ящике комода, в коробке под стопкой запасных наволочек. И платья, много-много платьев. Все они, правда, велики для любой из нас, но мой опытный глаз уже видел, как переделать то или другое, чтобы все мы могли одеться как богачи.
      Я вздохнула, когда мы наконец сели, устало глядя друг на друга. Подумать только - имея так много всего, искать еще что-то! Время было позднее, пора ложиться спать, а у нас после всех стараний были только грязные руки да боль в спине.
      Прежде чем надеть пижаму, я выбежала во двор, в душевую, боязливо сполоснула руки под холодным душем и, возвращаясь в дом, все время трясла ими, чтобы они просохли. Ну вот, мы перевернули квартиру вверх дном, но нигде не нашли того, что искала миссис Кливити.
      В спальне я начала шарить под кроватью в поисках пижамы, и мне снова пришлось лечь ничком, чтобы найти свой пакет. В суматохе мы засунули его между двумя картонками. Я проползла подальше под кровать п попыталась отодвинуть картонки, чтобы вытащить пакет. Он разорвался, из него выпала пижама, я зажала ее в сгибе локтя и начала выползать обратно.
      И вдруг весь мир взорвался, превратившись в яркий свет; он трепетал, пульсировал, плескал сиянием в мои пораженные глаза, пока я не догадалась зажмуриться и не увидела под сомкнутыми веками яркие пятна.
      Потом я сделала над собой усилие и вновь открыла глаза, но тут же отвернулась и смотрела только краешком глаза, пока не привыкла к блеску.
      Между картонками виднелось отверстие, словно окошко, но маленькое-маленькое, и оно открывалось в страну чудес, о которых рассказать невозможно. Краски, для которых нет названия. Чувства, рядом с которыми лунный свет в ветреную ночь кажется пригоршней пыли. Я почувствовала, как слезы, обжигая глаза, заструились по щекам - не знаю, от блеска или от восторга. Я смигнула их и все смотрела, смотрела...
      Там, в этом блеске, виднелись какие-то фигурки. Они высовывались в окошко, манили к себе и звали - серебристыми сигналами и серебристыми звуками.
      "Миссис Кливити! - подумала я. - Что-то блестящее!"
      Я бросила еще один долгий взгляд на сияющие фигурки и на деревья, которые были точно музыка по краям дороги, и на траву, которая была точно вечерняя песня нашей травы под ветром, - последний, последний взгляд - и начала выбираться наружу.
      Я с трудом встала, крепко держа в руках пижаму.
      - Миссис Кливити!
      Она сидела у стола, грузная, как груда кирпича, и ее расплывшееся лицо под спутанными волосами было очень печальным.
      - Да, детка.
      Она едва слышала себя самое.
      - Там что-то блестящее... - сказала я.
      Ее тяжелая голова медленно приподнялась, незрячее лицо повернулось ко мне.
      - Что такое, детка?
      Я почувствовала, что пальцы у меня впились в пижаму, жилы на шее напряглись, а под ложечкой словно что-то сжалось.
      - Что-то блестящее! - Мне казалось, что я кричу. Она не шелохнулась. Я схватила ее за руку и чуть не вытащила из кресла. - Что-то блестящее!
      - Анна. - Она выпрямилась. - Не будь жестокосердой.
      Я схватила край покрывала и быстро откинула его. Свет вырвался оттуда веером, словно вода из шланга на газоне.
      Тогда закричала она. Обеими руками она закрыла свое тяжелое лицо и закричала:
      - Леолиенн! Это здесь! Скорее, скорее!
      - Мистера Кливити нет, - напомнила я. - Он еще не вернулся.
      - Я не могу без него! Леолиенн!
      - Оставьте записку! - крикнула я. - Когда вы будете там, вы сможете сделать, чтобы они вернулись, а я покажу ему где!
      Мое возбуждение перешагнуло границы игры, и все становилось более реальным, чем сама реальность.
      Потом быстрее, чем от нее можно было ожидать, она схватила карандаш и бумагу и принялась торопливо писать на углу стола, пока я держала край покрывала. Но я упала на колени, потом растянулась ничком и снова заползла под кровать. Я насыщала взгляд блеском и красотой и видела позади них ясность и порядок и незапятнанную чистоту. Крошечный пейзаж был похож на сцену, приготовленную для волшебной сказки, - такой маленький-маленький, такой прелестный...
      А потом миссис Кливити потянула меня за ногу, и я выползла - неохотно, не отрывая взгляда от яркого квадратика, пока упавшее покрывало не закрыло его от меня. Миссис Кливити, тяжело пыхтя, забиралась под кровать, и ее крупная, неуклюжая фигура дюйм за дюймом продвигалась все глубже.
      Она все ползла и ползла, пока не уперлась в стену, и я знала, что теперь она, должно быть, втискивается в эту яркость и лицо, голова, плечи у нее становятся маленькими и прелестными, как и ее серебристый голосок. Но все остальное оставалось большим и неуклюжим, и она напоминала бабочку, выбирающуюся из кокона.
      Под конец из-под кровати торчали только ее ноги, и они брыкались, и двигались, но без какого бы то ни было успеха. Тогда я опустилась на пол, ступнями уперлась в ее ступни, а спиной в комод и принялась подталкивать миссис Кливити вперед. И я толкала и толкала, и вдруг что-то поддалось, исчезло, и мои ноги упали на пол.
      Я увидела, что из-под кровати, носками друг к другу, едва высовываются черные, изношенные, старомодные туфли миссис Кливити. Я схватила их обе; мне почему-то захотелось плакать. Ее дешевые бумажные чулки так и остались в туфлях.