– Кстати, – сказала Кейт. – Кэрол просила тебя завтра заглянуть в галерею. Хочет с тобой пообедать. Где-то около половины первого.

– А будет желание, приходи пораньше, покажу наши сокровища, – предложил Лоренс. – У нас хватает необычных вещиц.

– Неплохая мысль, – согласилась я. – Ни свет ни заря вытащить себя из кровати и переключиться на нью-йоркское время.

– Значит, около полудня! – обрадовался Лоренс. – Час в компании шедевров – и от искусства глаза стекленеют.

– Идет.

Тут подоспела официантка:

– Что будете?

Надо же, в нью-йоркских барах даже официантки водятся. Просто лафа – пей, не отрывая задницу от стула.

Кейт заказала «маргариту». Я последовала ее примеру.

– И «маргарита» есть! – мечтательно протянула я, когда официантка отошла. – Мне здесь уже нравится.

– В Нью-Йорке «маргарита» есть везде, – сказал Лоренс, с состраданием глядя на меня. – Не понимаю я вашего британского бескультурья.

– Ну-ну, куда нам до вашей тысячелетней истории.

Сюзанна издевательски захохотала. Лоренс накинулся на нее:

– А ты, Сюзанна, молчи! Ты вообще из Бельгии. Знаете что, – Лоренс злорадно хохотнул, – давайте сыграем в «Десять знаменитых бельгийцев». Мы уж недели две этим не занимались.

– Черт! – огорчилась Кейт. – Я же собиралась в прошлый раз записать все эти имена, чтобы отбарабанить без запинки.

– Мы в свое время придумали эту игру, – объяснил Лоренс, – чтобы поиздеваться над Сюзанной за ее европейскую чванливость. Кто первым назовет десять знаменитых бельгийцев, получает бесплатную выпивку.

– Так Сюзанна всегда должна оставаться в выигрыше, – сказала я, глядя на нее.

Та достала сигарету, выразительно закатила глаза, но ничего не ответила.

– Сюзанне, разумеется, играть запрещено, – безмятежно ответил Лоренс.

– Но это же нечестно.

– Но выпивку она получает. Не такие уж мы скоты.

– Как же, – уничтожающе процедила Сюзанна.

Но, похоже, к шуткам коллегам она относилась вполне добродушно. С другой стороны, если ты монументальная красавица-блондинка, что тебе укусы низкорослой худосочной мелюзги.

Принесли «маргариту» в рифленых стаканах на полпинты, усыпанных колотым льдом. Из стаканов торчали соломинки.

– Божественно! – я в один присест всосала полстакана и довольно оглядела собутыльников.

– Сэм, как тебе здесь нравится? – спросила Ява.

– В баре или в Нью-Йорке?

– Вообще-то и то, и другое, но я имела в виду город.

Все навострили уши. Они искренне желали знать мое мнение, что не могло не льстить. Лондонцам даже в голову не придет задать этот вопрос, а уж на ответ им тем более наплевать. Наша позиция проста: коли нью-йоркцу не нравится Лондон, он может с чистой совестью трахнуть себя в задницу и подохнуть.

– Да я здесь всего-то десять секунд, – сказала я, хлебнув еще «маргариты», – но пока все здорово. Залы в галерее просто замечательные. Уже предвкушаю, как размещу там свои инсталляции. Ф-фу, что-то повело на напыщенный слог, – извинилась я. – Обычно я говорю непристойности.

– Наверное, сказывается разница во времени, – участливо заметила Кейт.

– Расскажите, где тут шмотками затариваются? – потребовала я, впиваясь взглядом в ее симпатичное ожерелье. – У меня всего месяц.

– Одежда? – уточнила Кейт.

– А тут есть что-то еще?

– Хорошо, имеется пара местечек. Тебе чего: попрезентабельней или поэксцентричнее?

– Ты где остановилась? – вмешался Лоренс.

– Сняла квартиру у знакомой в Верхнем Вест-Сайде.

– Где именно?

Я назвала адрес на Вест-Энд-авеню в районе семидесятых улиц.

– Да мы практически соседи! – весело воскликнул он.

– Вам там, на севере кислородные маски не требуются? – с сарказмом поинтересовалась Кейт.

– Кейт, побойся бога, я же не на Сотых улицах живу, – парировал Лоренс. – Зато мне не нужно платить бешеные деньги за тесную каморку в Ист-Виллидж.

– Может, мы прекратим эти вечные споры северян и южан? – скучающе обронила Сюзанна. – Сэм это наверняка неинтересно.

– Было б интересно, понимай я, о чем идет речь. – Я прикончила «маргариту». – Может, еще по одной? – Я поманила официантку.

– Боже мой! – Лоренс с искренним ужасом уставился на меня. – Не раз слышал, что англичане пьют как свиньи, но никогда не думал, что это правда.

Я оглядела стол. Стаканы у всех были почти полны.

– Вот черт! А ведь из-за усталости я и так пила в два раза медленнее.

– А правда, что вы в Англии пьете, пока не падаете замертво? – робко спросила Ява.

– Не-а, замертво не падаем, – уточнила я. – Разве что пошатываемся. Еще «маргариту», пожалуйста… Так о чем мы?

– Север Манхэттена против юга, – напомнила Сюзанна и властным жестом остановила Кейт и Лоренса, которые явно собирались разразиться монологами. – Позвольте мне… Чванливая европейка способна на беспристрастность. Значит так, на севере есть парк, набережные, музеи и большие квартиры. И чем дальше, тем этого добра больше. Но пойти там некуда, и всё закрывается довольно рано. Юг Манхэттена гораздо живее, но и более загажен, а цены на жилье такие, что все ютятся в чуланах.

Она обвела всех взглядом.

– По-моему, все честно?

В ответ дружный кивок.

– А ты где живешь, Сюзанна?

– Как раз посередке, – весело ответила она. – Вы должны ко мне зайти. У меня отличная квартира.

– Кто бы говорил, – буркнул Лоренс. – Тысяча монет в месяц только за то, чтобы расхаживать по мраморному полу в сортире.

– Так не из моего же кармана, – невозмутимо откликнулась Сюзанна. – Платит мой сосед. Он банкир, – объяснила она.

– Один из многочисленных богачей, набивающихся в дружки к Сюз, – заметила Кейт. – Думал, что завоюет ее сердце, если позволит за гроши нежиться в роскошной квартире.

– И как, удалось? – спросила я.

Сюзанна послала мне сияющую улыбку.

– От меня, конечно, не убудет. Но такие решения не принимают второпях. – Она тронула волосы, стянутые в узел, чтобы проверить, на месте ли они.

– Наша Сюз надеется отыскать самого богатого бельгийца в Нью-Йорке, – нежно сказала Кейт.

– Традиция прежде всего, – серьезно заметила Сюзанна, но улюлюканье Лоренса и Кейт смазало эффект. Видимо, она не первый раз произносила эти слова.

– Мне пора, – Кейт взглянула на часы.

– Свидание? – спросила Ява.

– Ну да.

Ответ прозвучал столь безжизненно, что я невольно навострила уши.

Сюзанна подалась вперед:

– Вот черт. Кейт, это случаем не Лео?

Кейт пожала плечами: мол, не дави на меня. Но Сюзанну было уже не остановить.

– Кейт! Ты же сказала, что с ним покончено!

Загадочный Лео явно беспокоил Статую Свободы.

– С ним покончено, – сказала Кейт. – Успокойся, ладно? Ой, смотрите, кто пришел.

Она помахала рукой Дону, который только что ввалился в бар в компании какого-то типа. Он приветственно поднял руку и подошел к стойке.

– Не пытайся меня отвлечь, – сурово сказала Сюзанна. – Ты сроду с Доном не здоровалась.

– Всегда здороваюсь, не такая уж я грубиянка. Но мне действительно пора. – Кейт бросила на стол пятидолларовую банкноту и встала. – Сэм, пусть они тебе расскажут про Дона, – сказала она, надевая куртку. – Забавная история. Завтра придешь?

Я кивнула.

– Ну и отлично. Про магазины расскажу при встрече. Всем пока.

Кейт помахала рукой и двинулась к выходу. Сюзанна смотрела ей вслед.

– Не нравится мне все это, – сердито сказала она. – Если она опять встречается с Лео…

– Старый дружок? – спросила я.

– Отвратительный тип, – сообщила Ява.

– Кейт вообще свойственно находить дружков с прибабахом, – буркнула Сюзанна, затягиваясь очередной сигаретой. – Но Лео…

– У Лео их через край даже по меркам Кейт, – подхватил Лоренс.

На мгновение за нашим столиком повисло гнетущее молчание. Хотя мне было любопытно, чем же грешен таинственный Лео, но сил для бури и натиска уже не оставалось. В этот вечер мне требовались громкий смех и веселье через край, чтобы дотянуть хотя бы до одиннадцати. Я чувствовала, что стоит разговору принять серьезный оборот, и моя голова со стуком рухнет на стол и останется лежать на нем, услаждая компанию храпом.

– Так что там с Доном? Кейт сказала, что будет смешно. А мне сейчас веселье требуется позарез.

– Так вот, – хором начали Сюзанна и Лоренс, замолчали и переглянулись.

– Давай ты, – сказал Лоренс. – Ты женщина. А это женская история.

– И очень смешная, – посулила Ява.

– Так вот, – глаза Сюзанны весело блеснули. – Случилось это около полутора лет назад, Дон только появился в галерее. Кейт сразу положила на него глаз, она обожает таких мужланов.

– А Дон тоже с прибабахом? – осведомилась я.

– Всему свое время, – сказала Сюзанна. – Вообще-то да, кроме того, по-моему, юность он провел в обнимку со шприцем.

– Да и с искусством у него проблемы, – язвительно вставил Лоренс.

– Так он тоже художник?

Лоренс притворно закашлялся.

– Ой, не смешите меня! Моя астма!

– Кэрол выделила ему комнатку в подвале под студию, – объяснила Ява. – Но работы Дона немного грешат подражательством.

– Вы дадите мне рассказать? – рявкнула Сюзанна. – Или будем слушать ваш галдеж? Так вот, как-то решили мы после работы пропустить стаканчик. Отправились в бар, тут и выяснилось, что Кейт с Доном как приклеились друг к дружке. И слепой бы заметил. Как сели на диванчик, как прижались бедрами, так все и стало ясно. Дон нес жуткую ахинею, а Кейт делал вид, что без ума от его бредней. В конце концов, отправились они к Кейт, стали обжиматься ну и, конечно, дошли до точки. Тут и выяснилось, что презервативов-то под рукой нет. Дон объявил, что сгоняет за резинками в ближайшую аптеку. Оделся, вышел и… был таков!

– Не может быть!

– Может! – Сюзанна довольно ухмыльнулась. – Испарился.

Ява горестно качала головой.

– Вот тряпка! – недоверчиво сказала я. – Испугался, что не получится?

– Ага, я тоже так решила, – согласилась Сюзанна. – Наверняка ведь распинается всем, какой он жеребец. Ха!

– Или же этот самый у него с гороховый стручок – вот Дон и побоялся, что его поднимут на смех, – предположила Ява.

– Запросто. Вся сила в языке, а не в штанах, – я задумчиво рассматривала Дона, топтавшегося у стойки.

– Что? – удивился Лоренс.

– Вся сила в языке, а не в штанах, – повторила я. – Направо и налево уверяешь, будто в постели тебе нет равных, а на самом деле бежишь от секса как от огня. Правда, в случае Дона, нужно внести поправку: «Вся сила в языке, а не в шароварах».

– Превосходно. Нравятся мне эти английские выражения.

– Одна моя подруга находила его очень сексуальным, – сказала Ява, – пока я не рассказала ей эту историю. Теперь она к нему и на милю не подойдет. Кому хочется завести мотор, а ехать некуда?

На мгновение мне стало очень жаль, что здесь нет Хьюго. Уж он бы непременно указал на неточность аналогии, «и некому отпустить сцепление» – вот как надо. Но тосковать по Хьюго еще рано. Я для этого слишком мало выпила.

– А Кейт высказала Дону все, что думает о нем? – спросила я.

– Еще бы, – усмехнулась Сюзанна. – Прямо на следующий день подкатила к нему и спрашивает, куда это ты, мол, дорогой, подевался. А Дон в ответ: забыл позвонить любимому братишке в Вирджинию по одному важному делу.

– Вот слизняк!.. – вынес вердикт Лоренс. – О, привет, Дон!

Дон нависал над нами, рядом маячил его спутник. Лоренс, сидевший к Дону спиной, скорчил жуткую гримасу и спросил одними губами:

– Он слышал?

Я беспомощно пожала плечами.

– А, Кевин, привет! – хладнокровно сказала Сюзанна. – Ты ведь еще не знаком с Сэм? Сэм Джонс. Она из тех самых английских художников. Сэм, познакомься, это Кевин. Тоже работает в галерее. А мы тут на скорую руку вводим Сэм в курс дела.

Ее невозмутимость привела меня в восторг. Пусть Сюзанна и похожа на Статую Свободу, но с щекотливыми ситуациями она справляется лихо. Если бы я оказалась в опасности, то прикрывать себе спину выбрала бы именно Сюзанну. А вот Ява, наоборот, пребывала в полном замешательстве: в минуту опасности от нее наверняка столько же пользы, сколько от перетрусившего убийцы.

– Привет, Кевин, – сказала я, решив брать пример с Сюзанны. – Тут народ пичкает меня сведениями, кто есть кто в галерее. Но вам с Доном повезло – до вас еще не добрались. Не хотите к нам присоединиться?

– Почему нет, – и Кевин втиснулся рядом со мной.

Блондинистые волосы, красивое, но совершенно невыразительное лицо – в общем, до отвращения банальный тип.

– Так что, конь, отваливаешь? – спросил он у Дона.

Может, Кевин знал что-то, чего не знали мы, но в свете нашей недавней беседы, это обращение прозвучало довольно двусмысленно. Лоренс выпучил глаза, стараясь сдержать смех, а Сюзанна поспешно сунула в рот новую сигарету и изумленно уставилась на дымящийся в пепельнице окурок.

– Ага, того я, пошел, значит, – пробормотал Дон, упрятывая руки поглубже в карманы безразмерных штанов. – Пора уносить отсюда задницу.

Он кивнул нам и вышел из бара, толкнув дверь плечом.

– Может, я не заметила, как вернулась мода на широкие штаны? – поинтересовалась я. – Более чудовищную одежду и представить трудно.

– А юбки-колокол? – возразила Сюзанна.

– А водолазки в обтяжку? – подхватила Ява.

– Да ладно тебе, Ява, с водолазками все в порядке, – махнула рукой Сюзанна.

Ява уныло качнула головой.

– В них я плоская, как крышка от унитаза.

– Так это же здорово! – без всякого сочувствия откликнулась я. – Большое счастье, если ты можешь их носить. Вот мне хоть под каток ложись.

– А мне не нравится, что у меня нет груди, – упрямо сказала Ява. – И плевать на моду.

– Кевин, а я и не знал, что вы с Доном приятели, – говорил тем временем Лоренс.

Кевин сразу набычился.

– А чего – нормальный парень. И рассказывает такое! Охренеть можно от его баек.

Лоренс закатил глаза. Я прекрасно понимала, почему он не переваривает Дона. Будучи тщедушным умником, Лорненс имел все основания не выносить малого, который вполне доволен собой, хотя похож на кирпичный сортир и способен выдавить разве что пару нечленораздельных фраз. А, может, Лоренс неровно дышит к Кейт и злится на Дона, за то, что тот пользовался у нее успехом – все равно каким? Тогда становится понятно, почему Лоренс так оживляется всякий раз, когда речь заходит о Доне.

– Да? – с напускным интересом спросил Лоренс. – И что за байки? Расскажи скорее.

– Лоренс, у меня для тебя есть еще одно британское выражение, – перебила я. – Заводила. Это человек, – я сделала вид, что вставляю в спину Явы воображаемый ключ и поворачиваю его, – который любит заводить людей.

– Намек понял, – холодно ответил Лоренс. – Премного благодарен, Сэм.

– У меня еще не было возможности взглянуть на ваш материал, – сказал мне Кевин. Господи, ну до чего же неприметное лицо. Чем больше на него смотришь, тем больше тоски от этих правильных и совершенных черт, начисто лишенных индивидуальности. Вот такие люди играют врачей в дневных сериалах. – Совсем зашился с выставкой Барбары.

– А когда она заканчивается?

– В конце следующей недели.

Все вдруг потянулись к стаканам.

– Что, не слишком успешная? – спросила я наудачу, верная привычке во все совать нос.

Кевин пожал плечами.

– Работы Барбары всегда расходятся медленно, но тут еще и время для выставки не самое удачное. На той неделе открылось несколько крупных выставок, да и критики особым рвением не отличались. Делаем, что можем.

– Я слыхала, она не в восторге, – заметила Сюзанна.

– А ты что, уписалась бы от счастья? – отозвался Кевин. – Барбара рвала и метала, узнав, что выставляется одновременно с ретроспективой Валлорани. Но мы-то тут при чем?

– А почему такая реакция именно на Валлорани? – спросила я. – Ведь в Нью-Йорке наверняка проходит одновременно куча всего интересного.

Осень, как известно, – самая горячая пора для торговцев искусством.

Кевин скривился.

– Барбара считает, что они работают в похожей манере.

– Наглости ей не занимать, – обронил Лоренс.

– А чего ты хочешь от художников? – Кевин перехватил мой взгляд. – Черт. Простите.

– Ничего-ничего. Я не обиделась.

– Может, выпить хотите? – все еще смущенно спросил он.

– Ну! – с чувством ответила я.

– Простите? – нервно сказал Кевин.

– Простите, я думала, это перевод на американский фразы «Конечно, болван», – посетовала я. – Нет, с местными идиомами у меня пока туговато.

Вскоре от нашей веселой компашки остались только мы с Лоренсом.

Кевин отвалил через полчаса – точнее, как только собралась уходить Ява. Он предложил проводить ее до метро.

– Упорный. Этого у него не отнимешь, – сухо заметила Сюзанна, когда парочка вышла из бара.

– Ява красива до ужаса, – сказала я совершенно искренне. – Всякий захотел бы за ней приударить.

– Кстати, мне тоже пора. Помалкивала, чтобы не обломать Кевину весь кайф.

– Какая заботливая, – съязвил Лоренс.

– Конечно, заботливая, – согласилась Сюзанна. – Сэм, ты доберешься до дома?

– Неужели уходишь? – взмолилась я. – Сейчас лишь девятый час, а мне нужно продержаться хотя бы до одиннадцати! Дома я тут же отрублюсь, а ведь еще поесть надо…

– Не волнуйся, Сюз, я присмотрю за Сироткой Анни[7], – пообещал Лоренс.

– Какой ты заботливый, – ухмыльнулась Сюзанна.

– Да, заботливый. Как насчет мексиканских прелестей?

– Только, если они принадлежат Антонио Бандерасу.

– Хм, он вроде как испанец.

– Зато Изабель Альенде[8] мечтала завернуть его в тортилью и съесть, – возразила я, еще больше запутывая вопрос.

– Она в Чили живет.

– Ну, где Чили, там и Мексика, – вывернулась я.

– Пока! – Сюзанна уже шла к двери. – До завтра!

– Ты должна понять, что люди здесь много работают и рано встают, – наставлял меня Лоренс, когда мы перебрались в мексиканскую забегаловку в соседнем квартале. – Нельзя рассчитывать, что сотрудники галереи будут пить с художниками до утра.

– Еще и девяти нет, да и ты почти не пьешь, – укоризненно заметила я. – Не говоря уж о том, что ты заказал мне унылую соевую лепешку, которая к мексиканским «прелестям» не имеет никакого отношения.

– У меня астма, аллергия на кучу продуктов и целая гора неврозов, – не моргнув глазом, отрапортовал Лоренс, – и все эти хвори придают мне дьявольское обаяние.

Как бы то ни было, лепешка с жареной фасолью и овощами, политая сметаной и приправленная мякотью авокадо, выглядела куда аппетитнее, чем его диетический блин со шпинатом и соей.

– Знаешь, быть обаятельной личностью нелегко, – пожаловался Лоренс. – Над этим надо трудиться. И порой даже идти на жертвы.

– А вот Кевин явно не отягощен заботами об обаянии, – заметила я с набитым ртом.

– Кевин – человек незамысловатый, – вздохнул Лоренс. – Говорит, что думает, делает, что говорит, а под словом «подтекст» понимает сноску в конце страницы.

– Приятно иметь под боком парочку таких людей, – заметила я. – Сразу чувствуешь свое превосходство.

Весь вечер мы увлеченно перемывали косточки всем, кого могли вспомнить, так что, выйдя на ночную улицу, уже чувствовали почти идеальное родство душ.

– Эй, ТАКСИ! – вдруг завопил Лоренс, срываясь с места.

От гармонии не осталось и намека. Я потрясенно смотрела ему вслед. А усаживаясь в такси, не преминула заметить, в чем состоит отличие обитателя Нью-Йорка от прочих жителей планеты. Здешний люд, даже самый спокойный и уравновешенный, без малейшего колебания и смущения вопит на всю улицу, отпихивает других от такси и беспрестанно дает водителю громкие и назойливые советы.

– А у вас в Лондоне разве не так? – недоуменно спросил Лоренс. – Вы что, просто приподнимаете руку и вежливо говорите: «Дражайший водила, а не соблаговолите ли вы остановиться»?

Я рассмеялась.

– Не совсем. Но если в Лондоне ты вздумаешь вот так заорать, то соберешь толпу зевак. А здесь на вопли всем наплевать.

– Вы только взгляните на эту ужасную вульгарную Америку! – жеманно протянул Лоренс. – Боже, какие они крикливые! Эй, приятель, – рявкнул он, подаваясь к водителю. – Я же сказал – сначала в Вест-Энд! Здесь направо. Нам надо доставить туда девушку, ясно?

Машина, мстительно взвизгнув покрышками, развернулась, и мы с Лоренсом в наказание съехали на одну сторону сиденья. А когда водитель развернул такси чуть ли не под девяносто градусов, мы практически лежали друг на друге.

– Неладно с моей лепешкой, – пробормотала я, принимая нормальное положение, – прямо чувствую, как она давится о стенки живота… Почему-то эти мексиканские буррито, оказавшись в желудке, стремятся принять первоначальную форму.

– А ты думала? Здесь одни углеводы, а что происходит с активированным углем, если он попадает в воду, а? – прохрипел Лоренс. – Диетическим умникам вроде меня все-таки полегче будет.

– Ага, – сказала я несколько мгновений спустя, сообразив наконец, что имеется в виду. Несколько порций «маргариты» и сдвиг во времени не способствовали пониманию американского юмора.

Такси, то самозабвенно разгоняясь, то исступленно тормозя, а порой – и то, и другое одновременно, – выехало наконец на Десятую авеню. К тому времени я уже обеими руками баюкала живот, предохраняя лепешку от толчков. В следующий раз надо надеть корсет.

– А ты с кем-нибудь видишься? – небрежно спросил Лоренс.

Очень удачная формулировка. Если б он спросил, есть ли у меня парень, я бы тут же выпустила когти, а видеться с кем-то – занятие приятное и ни к чему не обязывает.

– Да, пожалуй что так.

– Судя по тону, он тебе не то чтобы нравится.

– Почему же? Просто у меня нет привычки… э-э… видеться с кем-то.

– Так у вас это постоянно?

– Ну, мы видимся, – осторожно сказала я, сбитая с толку новым вопросом. – Это не в счет?

– Не знаю, – ответил Лоренс с видом профессионального эксперта по человеческим отношениям. – Ты с ним встречаешься?

– Лоренс, я понятия не имею, какого хрена ты несешь. Ой, мамочки…

Такси рывком повернуло налево, и лепешка угрожающе подскочила в пищеводе. Руками я попыталась загнать ее обратно.

– Надо будет как-нибудь объяснить тебе, что значит «встречаться», – сказал Лоренс. – Это очень серьезный вопрос и требует немало времени. Напомни, чтобы я выделил для этого полдня, хорошо?

– Обязательно.

– Какой у тебя дом в Вест-Энде?

Я порылась в кармане и достала мятую бумажку, которую предусмотрительно заготовила.

– Следующий квартал, – сказал Лоренс водителю. – Направо.

Мы с пронзительным визгом затормозили у дома. Я попыталась дать Лоренсу денег, но он и слышать не хотел.

– Первая поездка бесплатно. Добро пожаловать в Нью-Йорк.

– Ну спасибо. До завтра, хорошо? Спасибо, что позаботился.

– Всегда пожалуйста.

Такси с ревом сорвалось с места. Я повернулась к дому и обнаружила, что швейцар уже распахнул дверь. К тому времени все мои нью-йоркские впечатления слились в одну неясную массу – чокнутые таксисты, зубчатый силуэт высоток, манхэттенские бары. Я уже не помнила, как выглядит жилище, куда забросила барахло – казалось, после прилета прошло несколько дней. Зеленый навес, величественно протянувшийся от фасада до самой мостовой, вызвал у меня потрясение. Шикарный домище. Равно как и швейцар в расшитой золотом форме и изящной маленькой фуражке. Он вежливо улыбался.

– 4-Д, верно? – сказал он. – Вы остановились в квартире миcc Бишоп? Рамон, дневной швейцар сказал мне, что вы сегодня приехали. Желаю приятно провести время.

– Спасибо, – пробормотала я.

Швейцар опознал меня с пугающей легкостью. Наверняка Рамон описал меня как неряшливую распутную девку из Англии, которая часов через восемь после прилета вылезет вдрызг пьяная из такси, смердя на всю улицу мексиканской чесночной лепешкой. И Рамон оказался совершенно прав.

Вымощенный мраморной плиткой и сияющий позолотой вестибюль заставил меня прищуриться, словно кто-то направил в глаза фонарик. Невыносимо яркий свет отражался от огромных полированных шкафов по обе стороны фойе. Я прямиком направилась к лифту, который был обвешан зеркалами и обложен коврами, словно уборная какого-нибудь Людовика XIV. Если бы швейцар не сообщил мне, в какой квартире я остановилась, я бы оказалась в весьма неловком положении. Чаевые следовало дать только за это.

Необычно возвращаться не в гостиничный номер, а в чужое жилище. Дело не только в том, что гостиницы безлики, – просто сразу же успокаиваешься, когда видишь свои вещи, раскиданные по всем доступным местам. А в квартире Нэнси Бишоп, как только я клала какую-то вещь, она тут же бесследно растворялась среди скомканных шалей, безделушек, стопок журналов и произведений искусства, любовно расставленных на столиках, диванах, книжных полках и этажерках. Я начала подозревать, что Нэнси вовсе не отправилась в Сан-Диего играть в спектакле, как мне сказали, а мотается со своим товаром по антикварным ярмаркам. Но если она продает меньше, чем покупает, ее квартира скоро лопнет.

В квартире все настолько было пропитано жизнью и пристрастиями Нэнси, что подавляло. Кроме того, я привыкла к открытому, продуваемому пространству своей студии, которую никак нельзя назвать уютной. А квартира 4-Д, напротив, нагло претендовала на звание чемпионки по уюту. Последней каплей стали ламбрекены с оборками и семнадцать вышитых подушечек на белой кровати с пологом. У меня закружилась голова, и зрелище распотрошенного чемоданного чрева, содержимое которого валялось на кровати, напоминая сцену из романа Патриции Корнуэлл[9], не избавило от головокружения.

Внезапно я осознала, что начисто забыла о Ким, несмотря на все свои клятвы. А ведь собиралась сразу по приезде заглянуть в телефонный справочник. Теперь же перспектива встречи выглядела более пугающей, чем в Лондоне. А что если Ким превратилась в настоящую американскую скво, совсем как Натали Вуд[10] в фильме «Искатели», и не захочет меня видеть? Меня охватили сомнения, вызванные неумеренным потреблением «маргариты». Надо срочно поговорить с кем-нибудь, кто мог бы посочувствовать. Почему мне пришло в голову искать сочувствия у Хьюго, я и сама не скажу, но так уж получилось. Я схватила телефон, завалилась на ту часть кровати, которую еще не занял мой тщательно подобранный нью-йоркский осенний гардероб и набрала стратфордский номер.

Ответили на пятом гудке заспанным и озадаченным голосом. Хьюго, которого застали врасплох, был настолько необычным явлением, что меня окатила теплая волна нежности.

– Привет! – напевно произнесла я. – Это я.

– Сэм? Сэм? – Он по-прежнему говорил одурманенным голосом. – А ты знаешь, который час?

– Хм, постой-ка. – На стене висели цифровые часы. – Всего-то начало двенадцатого, – объявила я.

– Идиотка! Здесь который час?

– А, в Англии? Ты что… – Я сделала героическую попытку вспомнить математику. – Ты на пять часов позади, значит, э-э… шесть часов.

– Мы на пять часов впереди.

– А, ну тогда, значит… ох ты. – Я прочистила горло. – Прости! Я что, разбудила тебя?

Хьюго что-то зарычал.

– Но ты мне нужен, – заскулила я. – У меня тут шикарная кровать со столбиками, и некого к ним привязать…

– Дорогуша, – саркастически сказал Хьюго, – ты охрененно романтична. Тронут до глубины души.

Но я-то слышала, что его голос смягчился.

– А мужики здесь разгуливают в таких широченных джинсах, – пожаловалась я, – что задницу толком не разглядишь.

– Бедняжка! Какое испытание для твоих органов чувств. С кем ты так наклюкалась? Или самостоятельно дошла до такого состояния?

– Немного посидела с людьми из галереи. Там есть один парень, который тебе понравится, такой весь тощий и забавный.

– Красивый? – заинтересовался Хьюго.

– Ничуть.

– Отлично, значит ты занималась с ним интеллектуальным сексом. Это меня очень радует.

– Да отвали ты, Хьюго. Вокруг тебя-то полным-полно роскошных актрисок…

– Прости, дорогуша, повтори еще раз последнее слово?

– Э-э… – Я глубоко задумалась и после паузы неуверенно пробормотала: – Актрисок?..

– Именно. Так что тебе ничего не грозит. Уж не знаю, с какой стати я предпочитаю тебя целой своре актрис – с твоим-то непомерным самомнением, – но против правды не попрешь.

– Как это ми-ило… – сентиментально отозвалась я.

– Что еще за пьяные слезы! – рявкнул Хьюго. – А ну марш спать!

– А это что еще за грубость, – обиженно пробормотала я. – Сам иди спать.

– Ладно, мы оба пойдем спать.

– А что, хорошая мысль. Спокойной ночи, Хьюго.

– Спокойной ночи, дорогуша моя. Я тебе скоро позвоню.

– Как это ми-ило… – Я стремительно куда-то проваливалась.

– В четыре утра, по твоему времени, разумеется, – сказал Хьюго и повесил трубку, прежде чем я успела отплатить достойной монетой.

Может, оно и к лучшему. На остроумный ответ у меня попросту не осталось сил. Мне их едва хватило, чтобы стянуть одежду, забраться под одеяло и захрапеть как свинья.