Мое бурное прошлое

Кабинет Ричарда напоминал из-за скопившегося барахла детскую игровую, хоть и был просторнее моего. Шкаф слева от двери настолько оброс образцами продукции клиентов, что выглядел вместилищем коллекции трофеев. Многим бутылкам водки, коробкам с печеньем и кускам мяса в вакуумной упаковке перевалило за десяток лет, их покрывала корочка пыли. Стопки журналов, громоздившиеся вдоль стен, наводили на мысль о дилетантских попытках оснастить стены звуковой изоляцией. Все вместе представляло дикий ночной кошмар астматика. Ричард поганой метлой гнал уборщиц от своей святая святых, не желая ничего выбрасывать. Мы шутили, что даже самый завалящий журнальчик можно выкинуть, только когда Ричарда нет в офисе целый день. Иначе он кинется рыться в мусорном ведре, достанет, сдует пыль, заботливо разгладит помятые страницы и удалится к себе в кабинет, где никчемная бумажка обретет свой вечный покой.

– Давай! – крикнул Ричард.

Возгласы Ричарда неизменно ставят меня в тупик. Вот скажите, что он имел в виду на этот раз? Я распахнула дверь и оглядела открывшийся живописный вид. Со времени моего последнего визита стопки журналов разрослись как сорняки. Шаткими столбиками они тянулись к небу с подоконника, балансировали на краю стола – в прошлом чудесной антикварной вещи, а теперь из-за бумажных джунглей казавшегося банальной партой. Поросли журнальных стопок жались к ножкам стола, явно вознамерившись обвиться вокруг них. Нет, можно не переживать – безумные планы Ричарда по снесению стен попросту неосуществимы: стены ему необходимы хотя бы для того, чтобы этот хлам не расползся по всему зданию.

Я сняла со стула груду журналов и села.

– Это что? – спросил Ричард, указывая на мою кружку.

– Мятный чай. Я знала, что ты не захочешь.

– Животик бо-бо?

– Жертва деловых обедов.

– Как прошла Джемайма?

– Отлично. – И я посвятила его в события.

Как бы там ни было, на деловом фронте все действительно складывалось замечательно. Впрочем, и на личном могло быть гнуснее. Если бы не Джемайма, я бы кинулась в ледяную прорубь, думая, что прыгаю в объятия к Йохану. Я должна быть ей благодарна. Но сердце редко прислушивается к голосу разума. Желудок снова скрутило узлом. Я поморщилась и принялась петь хвалы Льюису – видит бог, парень их заслужил. От описания, как Джемайма пускала слюни, глядя на Льюиса, Ричард пришел в полный восторг. Он больше обычного вжал голову в плечи и принялся самозабвенно раскачиваться взад и вперед, как стервятник, с которым поделились дьявольски растленной шуткой.

– Познакомь ее с Лайамом на презентации, – сказал он, отсмеявшись. – Он, поди, тоже ей понравится.

– Еще как понравится.

– Как протекает подготовка к презентации?

– Вполне неплохо. Носимся как угорелые, но все идет как надо.

О господи, мне необходимо срочно переговорить с Джил. Она сама выбрала закуски для вечеринки – естественно, из книги Лайама, – и я настолько ей доверяла, что даже не потрудилась обсудить угощение. Джил уже пора окопаться в кухне клуба «Джейн». И хотя они с Лайамом неоднократно дискутировали по телефону, пора бы им встретиться с глазу на глаз. Лайам почти все время болтается в «Джейн», по горло в делах (бесконечные партии в бильярд и свертывание самокруток с травкой), вот там Джил пусть и познакомится с ним, а заодно и с командой, которая будет обслуживать вечеринку.

– Ты прекрасно справляешься, Джульет, – заметил Ричард. – Я очень доволен.

– Спасибо, – искренне обрадовалась я. Ричард умеет подстегнуть сотрудников. – Все идет хоть куда.

Прими похвалу без ложной скромности, признай свои заслуги сам, и пусть их признают другие. Аминь.

– Должна сказать, что Льюис тоже держал оборону насмерть.

– Хм.

Оттолкнув стул, который мягко врезался в массивную пачку журналов, Ричард встал и принялся кружить по кабинету. Вот черт! Это могло значить только одно: он собрался сказать нечто такое, что мне не понравится.

– Собственно, за этим я тебя и пригласил, – заговорил он, старательно отводя глаза. – Мне кажется, Льюис заслужил повышение, ты так не считаешь?

Думаю возложить на него парочку ответственных проектов. Я понимаю, что он здесь без году неделя, но, по-моему, он уже готов. Ты как, не против?

Что мне еще оставалось делать, кроме как покорно кивнуть? Ричард совершенно прав. Больше того, я сама должна была начать этот разговор: Льюис давно заслужил повышение. Я опять вела себя как последняя эгоистка. Но ведь я тогда потеряю его, и где я возьму другого такого помощника – умного, ловкого и чертовски привлекательного?

– Превосходно, – сказал Ричард.

Моя кислая мина, должно быть, выдавала меня с головой. И плевать! На моем месте никто бы не обрадовался.

– Но не стоит посвящать его в наши планы до презентации. Мы же не хотим отвлекать его, когда он готовится вложить все свои силы в наш сногсшибательный успех.

Слава Богу, Льюис безраздельно мой еще дней десять.

Что же это такое творится? Я заставила себя хлебнуть чаю, чтобы привести нервы в порядок, – впустую. Просто эпидемия: Льюис, Йохан, Алекс… они ускользали у меня из рук, один за другим. Тут есть от чего потерять голову – такой график не похож на простое совпадение.

Я должна была радоваться за Льюиса, но не могла. Сука. Жалкая и обреченная.

Глава восемнадцатая

Сильные проворные пальцы мяли мое тело, двигаясь в мерном, гипнотическом ритме и выискивая самые чувствительные зоны. Голова кружилась. Пальцы отыскали особенно чувствительную точку и вдавились в нее, опускаясь ниже и ниже, неся боль, неотличимую от удовольствия. Музыка – обволакивающая, погружающая в транс – накатывалась волнами, качая кушетку и затягивая меня в водоворот бессознательности. Я спала, чувствуя при этом все, что происходило с моим телом: все нажатия и скручивания, которые вытворяли пальцы, успокаивая, возбуждая, вызывая наркотическую дремоту.

Я глотала слезы. Нервы стали ни к черту. Полумрак комнаты, тягучая музыка, жара, резкий аромат масла, идущий от моей кожи, горячие пальцы, бродящие по моему телу… Хорошо бы полностью отключиться, всецело отдаться этому медленному ритму. Но я знала, что в этом случае разрыдаюсь как младенец. Я лежала на животе, поэтому слез не было видно, однако, когда я перевернусь на спину, мокрые глаза выдадут меня с головой.

Пальцы принялись месить ягодицы, старательно обходя бумажную полоску, которая отделяла меня от полной наготы. Массажистка случайно задела бумагу, и шелест вернул меня на землю. Я снова сглотнула. Лежа на животе, это не так-то легко – как будто глотаешь всухомятку огромный кусок черствого хлеба. Судорожное движение насторожило массажистку.

– Все в порядке, детка?

– Да, – промычала я сквозь подушку, прикрытую салфеткой, – отлично.

– Вот и ладно. Тогда расслабься, хорошо?

Ее пальцы погрузились в выемку у основания ягодиц, где начинались мышцы бедра. Ну почему эти руки, доверительно и уверенно касающиеся меня, принадлежат профессионалу, которому я заплатила, а не тому, кто делает это из любви ко мне?

Только на массажном столе я поняла, до чего устала. Это была не та усталость, что наступает после тренировки, когда мышцы довольно гудят, вновь наполненные энергией, – это была усталость после жуткой собачьей недели, беспрерывных телефонных звонков, сигаретно-кофейного допинга, нескончаемой череды обедов с газетчиками, на которых я вываливала одну и ту же информацию, в одинаковых выражениях, с одинаковой интонацией. В перерывах я металась между «Джейн» и офисом, успевая еще посюсюкать с Лайамом. И каждый раз, залезая ночью под одеяло, с дикой головной болью, я не могла уснуть, потому что перед глазами упорно разворачивались бесконечные списки того, что я не успела сделать за день и что неминуемо ждет меня завтра.

Мне удалось перекинуться словечком с Джил и назначить ей с Лайамом встречу в «Джейн», но наше общение не вышло за рамки сугубо делового. Когда я заикнулась о кофе, она сослалась на жуткую занятость и сразу впрыгнула в такси. Лайам, естественно, из кожи лез, флиртуя и соблазняя, но она едва его замечала. Джил и в самом деле отгородилась от всего света, а не только от меня. Хоть какое-то утешение. Наверное, Джереми устроил ей веселую жизнь, бедняжке можно только посочувствовать. Тем не менее я решилась поинтересоваться, как у нее дела. Джил лишь пробормотала, что все, мол, нормально, и сразу же сменила тему. Честно говоря, меня по-прежнему поддерживали слова Алекса о том, что, ошарашив Джереми интрижкой его жены с Филипом, я оказала Джил любезность, иначе рано или поздно это пришлось бы делать ей самой.

Все это свалилось на меня таким грузом, что массаж виделся мне панацеей. Я решила воспользоваться пятничным вечером, чтобы себя побаловать. Однако, как выяснилось, расслабляться мне теперь тоже противопоказано. Еще одна капля – и я растекусь как заливное.

– Повернись на спинку, детка.

Я не могла и пальцем пошевелить. Потом усилием воли вырвавшись из коматозной беспомощности, перевалилась, как тюлень, хлюпнув масляной спиной по бумажному покрытию кушетки.

– Прикрыть глазки? – Да.

Массажистка прикрыла мое лицо салфеткой. Глаза с благодарностью погрузились в еще больший мрак, и связь с внешним миром постепенно наладилась.

Алекс мне так и не позвонил. Сомневаюсь, что я когда-нибудь его увижу, даже если буду упорно таскаться в «Плевок» каждый вечер. Да и потом, чего я этим добьюсь? Раз не позвонил, значит, не желает со мной знаться. Мое упорство просто затянет агонию.

Руки массажистки принялись терзать ступни. Чем сильнее она нажимала, тем больше я отдавалась этому восхитительному острому ощущению. Медленно и глубоко вдохнув, я выдохнула со стоном.

Каждый раз, приходя на массаж, я записывалась именно к ней. Почти все массажистки в спа-салоне – ухоженные размалеванные красотки. И только этой за пятьдесят, и к клиентам она относится с материнской заботой. Впрочем, может, мне это только казалось. Но я предпочитала ее другим. Некрасивое тяжелое лицо, крупные широкие ладони, коренастое тело в униформе – все это вселяло гораздо большую уверенность, нежели деликатная утонченность остальных.

– Похоже, ты взлетела на небеса, – весело сказала массажистка. – Ну, можешь спокойненько одеваться. Не буду тебе мешать.

Я медленно стянула салфетку с глаз. Вопреки ожиданию, кожа не была липкой и жирной, она впитала масло и стала мягкой и гладкой, как дорогое кожаное пальто. Можно одеваться не вытираясь. Меня вдруг пробила дрожь. Стуча зубами, я принялась натягивать колготки. Мне чудилось, что по комнате гуляет сквозняк: холодный воздух хлестал по затылку. Я с трудом оделась, неуклюже возясь с застежками и пуговицами, и чуть-чуть согрелась, лишь когда влезла в пальто.

Массажистка стояла в коридоре и болтала с коллегой. Я поблагодарила и дала чаевые.

– Спасибо, детка. Ты хорошо укуталась? – спросила она. – На улице холод, а ты сейчас вся расслабленная. Смотри, не простудись.

– Я просто окоченела, когда одевалась, – ответила я. – Может, вам стоит включить обогреватель?

Массажистка озадаченно нахмурилась.

– Да что ты, там жарит как в духовке!

– Может, откуда-то дует?

Она растерянно пожала плечами.

– Будь осторожна. Надеюсь, тебе недалеко?

Вот именно что далеко. Я направлялась к маме на ужин.

Мне показалось, что это вполне трезвая мысль. Раз уж Йохан отменяется, посвящу вечер расслабляющему массажу, а затем проведу спокойный семейный вечер с мамой. Конечно, придется слушать ее бесконечные разговоры про Криса, но я настолько обессилена, что запросто сумею удержать при себе свое мнение. У мамы это называется «не противоречить». Мы поужинаем полноценной домашней стряпней, посидим часок у телевизора, а потом я прыгну в метро. Дочерний долг не отнимет у меня много энергии: буду машинально кивать, пропуская поток ее излияний мимо ушей, соглашаясь со всем, что бы она ни сказала. Прекрасно. Я радовалась своему хитроумию.

Единственная подлянка заключалась в расстоянии от центра Лондона до маминого дома. Спа-салон находится в Ковент-Гардене, и мне пришлось сделать пересадку, а затем болтаться в вагоне, цепляясь за перекладину, точно белье на веревке, пока не освободилось место. К тому времени сонливость так меня одолела, что я тотчас обмякла, как желе. Мерные толчки, шум поезда, тепло человеческих тел и ритмичное мелькание станций укачали меня совсем. Голова плыла. Должно быть, я устала больше, чем думала. В Принсбери я с трудом выпихнула себя из вагона, мечтая только об одном – не вставать с продавленного сиденья до конца жизни.

До маминого дома пятнадцать минут ходьбы, и я хотела поймать такси, но это вам не Сохо: по захолустью ползли лишь частные авто, развозя трудовой народ после рабочего дня. Просто не верится, что безумие центрального Лондона всего лишь в получасе езды на метро. Зачесанные под одну гребенку ухоженные улочки, казалось, по-прежнему пребывали на макете архитектора. С высоты эти до одури параллельные ряды домишек на таких же параллельных улочках напоминают игрушечный городок. Каждый раз, видя из окошка самолета подобное прочерченное по линейке архитектурное чудо, я вздрагиваю, припоминая, как ненавидела жить в этом геометрическом убожестве и как поклялась слинять при первой же возможности, чтобы никогда-никогда больше не возвращаться. Мама недоумевала, какие извращенческие порывы заставили меня купить квартирку в бывшем муниципальном доме вместо уютного домика в респектабельном Принсбери.

Газончик перед крыльцом маминого дома, обстриженный и аккуратненький, ничем не отличался от соседских вылизанных лужаек, кроме того, что был еще обстриженнее и еще аккуратнее. Так мама самоутверждается. Ей не нужно обзаводиться самой дорогой недвижимостью, чтобы доказать свое превосходство. Достаточно лишь содержать то же, что есть у всех, в значительно большей чистоте и порядке.

Ничего тут не изменилось. Да и с чего бы? Когда мама открыла дверь, на ней был тот же фартук, что и всегда, сколько я себя помню (впрочем, это мог быть ремейк фартука, нашедшего приют в помойном ведре или пополнившего коллекцию тряпочек для уборки). В прихожей стоял привычный запах чистящих средств, распространявших, согласно этикетке, аромат «Свежей сосны» и «Океанского бриза», а в реальности вонявших ядохимикатами.

– Входи, входи, – пригласила мама. – Тщательнее вытирай ноги, я только что пропылесосила.

Она суетливо заспешила в кухню. Я повесила пальто и направилась за ней. Кухня – единственное во всем доме место, где запах химии вытеснен ароматом стряпни. Неудивительно, что это был мой любимый уголок. Пройдя мимо шкафчика под лестницей с арсеналом отбеливателей, чистящих паст и щеток, я поспешно закрыла за собой кухонную дверь. Резкий запах неизбежно вызывал у меня приступ насморка – стоило хотя бы на секунду задержаться у лестницы.

– Вот, купила вина. – Я выставила бутылки на стол. – И «Бейлиз» для тебя.

Мама обожает «Бейлиз», но скорее умрет, чем признается в этом (из-за дурацкой паранойи ей казалось, что ликер – отрава). Когда мы были малышами, мама, уложив нас спать, иной раз прикладывалась к бутылочке. Потом всегда уверяла, что ликер помогает от желудочных колик.

– Пусть остается, – сказала она равнодушно, будто наличие в доме «Бейлиз» было ей глубоко безразлично. – Поставь в шкафчик.

– Вино открыть? – спросила я.

– Уж я точно не буду.

– Но ты же не откажешься распить бутылочку за ужином? Это твой любимый сорт.

Так упрашивают капризного ребенка скушать шпинат.

– Возможно, – отрезала мама. – Там видно будет. Уж пару бокалов она точно уговорит, ей просто надо порисоваться.

Мама открыла духовку. Чудесный аромат вырвался наружу, как компьютерное облачко из рекламы бульонных кубиков. Произнеси я это вслух, и на меня бы обрушился шквал возмущенных замечаний: мать скорее даст отрезать себе руку, чем согласится приготовить что-нибудь из этой «химии».

– Как вкусно пахнет, – сказала я почти просительно, будто не знала наверняка, что к данной реплике мама отнесется благосклонно.

– Сочный кусок мяса попался. – Наша мамочка не из тех, кто быстро сдает позиции.

Она захлопнула духовку и повернулась ко мне. Крутые завитки – видно, совсем недавно побывала у парикмахера, – выкрашенные как всегда в ореховый цвет, так плотно прилегали к голове, что напоминали парик. Когда проступала седина, мамины волосы выглядели гораздо здоровее и натуральнее.

– Итак, – сказала мама, – расскажи мне о своем брате.

У меня не было сил говорить. Усталость так одолела меня, что я готова была улечься прямо посреди кухни и заснуть. Налив себе вина, я отхлебнула глоток и ответила:

– Кажется, у него все в порядке.

– Он уже пошел на эти свои курсы? – небрежно спросила мама.

– В понедельник пойдет. Но ему выдали какие-то брошюрки, и он все это время читал их. Кажется, ему нравится, мам.

Она фыркнула.

– Завтра он придет на обед, – сообщила она, – и я с ним поговорю. Знаешь, я еще не отчаялась наставить его на путь истинный.

– Что на ужин? – спросила я, надеясь отвлечь ее внимание.

– Ростбиф, тушеная картошка, горошек и салат. Я специально приготовила говядину, чтобы подать завтра Крису на обед. Он любит говядину с хреном.

За ужином мама рассказала новости о своем варикозе, об очередной передряге с Лорой Дэвис и Джин Уизерс, которых она представила то ли как психопаток из ближайшего дурдома, то ли как отъявленных бандиток, совершивших ряд нападений на местных жителей и арестованных силами правоохранительных органов. Собственный рассказ так ее развеселил, что к концу ужина она почти размякла.

– Так! – сказала мама, когда мы убрали со стола и вымыли всю посуду. – Сейчас по телевизору будет Агата Кристи. Я полагаю, тебе не нужно никуда спешить и ты посмотришь со мной кино. Еще нет и девяти.

Проведя в компании ящика минут десять, я стана клевать носом. За ужином мне волей-неволей приходилось держаться ровно и участвовать в беседе, периодически отпуская сочувственные реплики. Но, погрузившись в кресло, я сразу же раскисла, как гогда в поезде.

– Немного устала, – призналась я во время рекламной паузы. – Пожалуй, пойду наверх и полежу немного.

– Полежишь? – Мама не поверила своим ушам.

– Что-то мне нехорошо. Посплю часик и приду в норму.

– Только не говори, что это моя стряпня! – испугалась мама.

– Нет, конечно нет. Просто у меня выдалась жуткая неделя…

Мама издала изумленное фырканье.

– Ладно, как хочешь. Только сними покрывало с кровати. Оно не для того, чтобы на нем валялись.

Я с трудом преодолела ступени. Мне казалось, что они отстоят друг от друга не меньше чем на полметра. Добредя до спальни, я смогла лишь сдернуть покрывало с кровати и прямо в одежде повалилась на постель. Через некоторое время как будто сквозь толщу воды донесся мамин голос. Я чувствовала, как она трясет меня за плечо, но я словно находилась на дне морской пучины, с камнем на шее и не могла пошевелить и кончиком пальца.

Проснулась я от жажды. Пересохшее горло саднило, в голове гудел туземный тамтам. На какое-то мгновение мне почудилось, что я после грандиозной пьянки завалилась в чужую постель, но память тут же вернулась, и я поняла, что заболела.

Часы на ночном столике показывали три. Я проспала как убитая полночи. Гланды раздулись и пульсировали. В детстве я подцепила жуткую инфекцию, и с тех пор гланды раздуваются как голубиные яйца при первых же симптомах простуды. Неуклюже повернувшись в темноте, я перевалилась через край кровати и спустила ноги на пол. Сразу закружилась голова, и я снова упала на постель. Нужно встать и напиться. От каждого движения меня прошибал пот, а все тело тряслось как от холода. Хотя какой уж холод: мама всегда врубает обогреватель на полную мощность, и даже ночью в доме стоит африканская жара.

Слава богу, аптечка ломилась от лекарств. Я проглотила две таблетки парацетамола и принялась осушать кружку за кружкой. Вода воняла хлоркой, напомнив мне о бассейне. Жажда не утихала. Как будто я выплескивала наперстки воды на дно пересохшего источника, и она в одно мгновение испарялась с выжженной поверхности. Я пила до тех пор, пока желудок не раздулся и не пригрозил взорваться, если я выпью еще хоть каплю. Кое-как доплетясь до постели, я снова вырубилась, едва коснувшись головой подушки, как будто меня придушили. Часа через четыре я опять встала и прошла заново весь курс. Вода, парацетамол, холодный пот. В окно сочился свет, и я задернула шторы, точно вампир, алчущий мрака и глухой бессознанки. Последнее было не так плохо. Хотя бы забуду о ломоте в мышцах.

– Джулс? Ты чего? Ты как?

Я с натугой разлепила ресницы. Глазные яблоки саднило. Все тело ломило и ныло как от тычков вышибал, которые в выходной решили выместить на мне свое разочарование по поводу недостатка физической активности.

– Крис? – промямлила я.

Я была как в тумане и снова забыла, где нахожусь. Огляделась, но понятнее не стало. Когда мы с Крисом свалили из дома, мама сделала в комнате ремонт, превратив ее в нечто оборочно-кружавчатое и натыкав всюду вазочек с сушеными цветами, которые ждали мифического гостя. Что было чересчур самонадеянно с их стороны: по мнению мамы, на свете не нашлось бы человека, достойного столь великой чести, к тому же гость безнадежно сорвал бы ей все планы по уборке.

– Что ты здесь делаешь? – выдавила я.

– Ну как? Завалился на обед.

Глаза снова закрылись, не выдержав встречи с внешним миром. Крис присел на край кровати и положил руку мне на лоб:

– Черт, да ты горишь! Ты температуру мерила?

– Я пошевелиться не могу, – прошептала я.

– А мама сказала, ты просто устала. Мне показалось это как-то чудно, что ты до сих пор в постели. Черт, мне показалось дико странным, что ты вообще завалилась здесь спать. Хорошо хоть зашел проверить, как ты тут.

– Кажется, она пыталась меня разбудить. – Я смутно припомнила голос и руку.

– Ага. Она вызвала тебе тачку, но не смогла тебя добудиться.

– Она вызвала мне такси?

Этой новости оказалось достаточно, чтобы я открыла глаза и села на кровати. Крис подоткнул мне несколько подушек под спину.

– В этом вся мамочка. Она бы выставила тебя, если смогла.

– «Теперь меня попросят выстирать и выгладить все белье», – изобразила я ее.

– «Вы не представляете, сколько работы задают дети», – добавил Крис. У него мама всегда получалась лучше.

– Все тело ломит.

– Странно, что она не заметила, какая ты горячая, – сказал Крис.

Мне даже не захотелось сострить, что я самый горячий хит сезона. И правильно, потому что это неправда.

– Крис! Обед на столе! – донесся мамин вопль.

В ее голосе явственно слышалась удрученность.

– Сейчас, мам! Джу заболела! – крикнул он в ответ, и я сморщилась, словно от удара. – Держись, сейчас принесу термометр.

– Можешь захватить еще парацетамол и воды?

– Легко.

Столбик ртути дополз до 38.

– У тебя грипп, – поставил диагноз доктор Крис. А то я не догадалась. Но я спрятала голову под подушку, не желая ничего слышать.

– Я не могу болеть, – пробормотала я из-под подушки. – На следующей неделе презентация Лайама.

– Придется тебе проваляться все выходные в койке, – посоветовал Крис. – И нигде не болтаться. Тебе нужно пропотеть.

Ночью я сорвала с себя всю одежду, разбросав ее по всей комнате. А меня опять затрясло. Я натянула на плечи одеяло и с вызовом сказала:

– Мне нужно домой. Я не могу болеть здесь.

– По-моему, тебе лучше сегодня не рыпаться. Будет только хуже. Вот, хлебни еще водички.

– Крис! Обед НА СТОЛЕ! – рявкнула мама.

Мы уставились друг на друга. В глазах Криса отразилось беспокойство, которое я вполне могла понять.

– Слушай, я спущусь и скажу ей, что у тебя грипп. А ты спи сколько влезет, поняла? Сейчас закрою шторы.

– Принесешь мне сока?

– Не вопрос. Попробую ее умаслить, а то мы с тобой потом дерьма не оберемся.

Крис закрыл дверь. Я слышала, как он слетел вниз по лестнице, неся мамочке дурные вести. Не завидую ему. Мама начинала бесноваться, когда кто-то из нас заболевал, поскольку считала, что болезни – это ее монополия. Если нас с Крисом подкашивала какая-нибудь гадость, мама тут же изображала некие симптомы, доведенные до абсурда, словно желая доказать, что она страдает куда сильнее. Когда Крис слег с аппендицитом, мама вся извелась. Ее так доставало то, что физические страдания Криса были куда тяжелее ее собственных, что она пригвоздила себя к постели выдуманным отравлением, и мне пришлось разрываться между ними.

Мне все же удалось заснуть – правда, ненадолго: мозг продолжал судорожно припоминать, что я не успела сделать для презентации Лайама. Тревога мешалась со страхом, одолевавшим меня в ожидании маминой реакции. Когда дверь снова открылась, я подпрыгнула как ужаленная, мигом покрывшись потом. Да, ей придется всерьез заняться моими простынями.

– Крису кажется, будто у тебя температура, – начала мама прямо с порога.

– Мне… нехорошо, – промямлила я, надеясь, что это прозвучит не слишком провокационно.

– Похоже, это ты от меня подцепила. Мне которую неделю нездоровится.

Я не нашлась что ответить.

– Но я, конечно, не могла себе позволить свалиться. Ты ведь знаешь, у меня столько дел. Крис сказал, ты просила сок.

Мама подошла к кровати и поставила стакан на тумбочку. Немедленно отскочив к двери, она посоветовала:

– Я бы на твоем месте выпила горячий пунш с лимоном, медом и каплей виски. Он чудесно помогает от простуды.

Хотя голова раскалывалась, я все равно отметила, что мама низвела мои страдания в разряд легкого недомогания.

– Я не смогу его приготовить, мам, – процедила я сквозь зубы. – Я даже по лестнице не смогу сойти.

Пауза. Хлопнула дверь. Десять минут я ждала, что она принесет мне пунш, – разумеется, напрасно. Зато я выпила восхитительно прохладный и освежающий сок. Позже снова зашел Крис. Я слышала, как он зовет меня, но ответить не было сил. Желудок крутило от голода, но от одной мысли о еде выворачивало наизнанку.

Богиня возмездия решила занести надо мной меч именно здесь, в доме матери. Но нет худа без добра. Я наверняка теряла килограммы.

Глава девятнадцатая

Я проспала целую вечность. Проснувшись, обнаружила на тумбочке пакет сока и пачку парацетамола – Крис позаботился. По крайней мере, я решила, что это был именно он. Совершая частые рейды в туалет, я ни разу не столкнулась с мамой. В общем-то, меня это даже устраивало – я осталась с гриппом один на один. Время тянулось как вязкая жвачка, и я понятия не имела, что сейчас на дворе – день или ночь. На повестке дня у меня была одна задача – не дать голове разлететься на осколки. Спина болела так, будто мама прошлась по ней железным прутом, пока я спала.

Разбудил меня снова Крис – уцененная версия принца из «Спящей красавицы». Сморщив нос, он приблизился к моей кровати с дымящейся кружкой в руке.

– Фу, духотища. Воняет как на свиноферме. Ничего, если я открою окно? Впущу свежего воздуха?

– Что в кружке? – Я села в кровати, чувствуя себя чуть лучше, чем полудохлая крыса.

– «Колдрекс». Стащил у Сисси.

– Ты – самый лучший брат в мире.

Подув на «Колдрекс», я поднесла кружку ко рту.

– Ты как? – Он сел на кровать. – Выглядишь дерьмово.

– Спасибо на добром слове.

– А, вижу, снова хамишь! Это хороший знак.

– Правда? – с надеждой спросила я. – М-м, «Колдрекс» творит чудеса! – Я выпила все до капли. – Который час?

– Время обедать. Меня обуяла паника:

– Сегодня ведь воскресенье? Умоляю, Крис, скажи, что сегодня воскресенье!

Он страшно удивился:

– Естественно, а ты как думала?

– Испугалась, что проспала до понедельника.

– Не-а. Да ты радуйся, что долго дрыхла. Тебе сейчас полезно.

– Отключилась на двадцать четыре часа.

– Отлично. – Он помолчал. – Мама заходила?

– Ни разу. Крис скривился:

– Наверное, не выдержала твоего мерзкого вида. Смотри, у тебя волосы слиплись и складки от подушки по всей роже.

– Не придумывай для нее оправданий, – огрызнулась я: «Колдрекс» явно влил в меня силы. Похоже, и впрямь ничто не окружает тебя такой заботой, как горячая чашка приторной дряни. – Она на меня совсем наплевала. Это ведь ты принес сок?

Он кивнул.

– Вот видишь. Она лишь зашла ко мне и проорала с порога, что мне не повредил бы горячий пунш.

Крис заерзал:

– Ну, неплохое предложение… верно?

– Брось, Крис. Да я бы даже в кухню не спустилась, не то что приготовить что-нибудь. Просто она – ужасная мать.

Я не могла поверить своим ушам и даже открыла рот, словно желая проглотить слова обратно, но ничего не вышло. Мое откровение угрожающе зависло в воздухе, но я вдруг почувствовала прилив сил, будто кто-то всадил в меня мощную дозу стимуляторов. А еще в меня вселился страх. Я только что нарушила страшное табу, и назад пути не было.

Крис молчал.

– Приму ванну, – сказала я, – и поеду домой. Проводишь меня до такси?

Он молча кивнул.

– И еще я хочу есть. – Меня почти лихорадило от возбуждения. – Ты не мог бы сделать мне крохотный тостик?