ГЛАВА 19

На протяжении своей жизни Фрэнку достаточно часто приходилось бывать в различных больницах, и лишь одно из этих посещений он любил вспоминать – ночь рождения Джордан, почти семь лет назад. Легкий успокаивающий запах дезинфицирующих веществ и кондиционеров, непрерывная череда звуков – передаваемые по системе оповещения объявления, сигнальные и телефонные звонки, тихое журчание голосов. Бледное лицо Кэтрин в перерывах между схватками, когда он гладил ее по руке, успокаивая: "Все хорошо, дорогая, все хорошо!" И потом – вопящий комок с завитками рыжих волос. Первый крик. И голос акушерки: "Ваша девочка родилась в рубашке!"

Джордан действительно родилась в рубашке, родилась вопреки всем прогнозам и пророчествам. Но иногда Фрэнку казалось, что за дочь он, сам того не зная, заплатил непомерную цену. И дело вовсе не в нем, а в ней, Джордан. Были симптомы, пугающие его, та же боль в висках, медленно сползающая к зрачкам, те же страшные картины, от которых девочка просыпалась с криком ужаса. Они никогда не говорили ОБ ЭТОМ с Кэтрин, но они оба знали печальную истину: их дочь НЕ ТАКАЯ, как все, И все же тот день, проведенный в больнице, он очень любил вспоминать.

Все остальные случаи были похожи друг на друга, и ничего, кроме боли и покалывания в глазах, не вызывали. Кровь, перепутанные трубки капельниц, ржавые присохшие к коже бинты, растерянное лицо врача, сообщающего дежурную фразу: "Мы пытались сделать все возможное, но…"

Сейчас, по дороге в госпиталь Сиэтла, Фрэнк больше всего на свете боялся услышать эту фразу. "Все возможное"… Но когда речь идет о жизни ребенка, твоего единственного ребенка, она воспринимается циничной насмешкой. Сделайте невозможное, черт побери, ведь она – ребенок! Мой ребенок!

Когда Фрэнк влетел в отделение неотложной помощи, он походил на сумасшедшего. Мокрое, исказившееся от страха и волнения лицо, костюм весь в грязных дождевых потеках. И надежда, переходящая в панику и отчаяние.

Все вокруг казалось ему неизъяснимо зловещим: врачи, стоявшие в коридоре и совещавшиеся приглушенными голосами; стайка медсестер у главного поста; сновавшие туда-сюда лаборанты в зеленых халатах. Больные. Посетители. Каталки.

Фрэнк беспомощно стоял посередине коридора, не зная, к кому обратиться. И тут он увидел двух санитаров, толкавших по длинному извилистому коридору больничную каталку, на которой лежала маленькая фигурка, до самого подбородка укрытая простыней. Лицо ребенка закрывала кислородная маска, так что Фрэнк не мог разглядеть, Джордан это или нет. Следом за каталкой шел доктор, просматривавший медицинскую карту и на ходу делающий пометки. На халатах санитаров и на простыне, закрывавшей тело ребенка, виднелись следы крови.

– Джордан, – прошептал Фрэнк.

Как слепой, он бросился вслед за каталкой, едва не сбив с ног случайную медсестру – и тут же обратился к ней с вопросом:

– Моя дочь поступила сюда! Ее зовут Джордан Блэк.

Медсестра наморщила лоб:

– Джордан Блэк? – она меланхолично посмотрела на стопку бумаг у себя в руках. Чужое волнение ее не задевало. Женщина вяло начала перебирать медицинские карточки в поисках карточки Джордан.

Прежде чем она успела что-либо ответить, Фрэнк услышал другой голос:

– Фрэнк!

– Кэтрин! – он поспешил к жене, стоявшей около входа в лифт, и отчаянно схватил ее за плечи:

– Что с ней случилось?

Кэтрин отвернулась, пытаясь сдержать слезы. Потом заплакала.

– Я была на кухне. Услышала крик и глухой звук, будто что-то упало наверху. Я нашла ее на полу в ванной. В крови. Она потеряла сознание и ударилась головой о ванну. Сейчас врачи делают необходимые анализы. Пока они не могут сказать, с чем это связано…

– Где она?

Слабым движением Кэтрин указала на лифт:

– В отделении интенсивной терапии. Она сейчас спит. Ей дали снотворное. Она так еще и не приходила в сознание. Вдобавок у нее очень сильный жар. Фрэнк, я не знаю, что делать!

Она снова заплакала.

Двери открылись, и Фрэнк последовал за женой в кабину лифта, проталкиваясь сквозь медсестер и врачей, отпихнув локтем какую-то женщину, державшую в руках надутый гелием воздушный шар в форме сердца и плюшевого медвежонка.

Когда они вышли на нужном этаже, он оцепенело пошел следом за Кэтрин. Нарядные желтые стены, увешанные разноцветными плакатами и детскими рисунками, казались ему чудовищной насмешкой над теми бледными фигурами, которые ему удавалось мельком разглядеть внутри палат, мимо которых они проходили.

Вот тоненькая, как призрак, остриженная наголо девочка переключила телевизор.

Вот мужчина средних лет застыл на краю узкой больничной койки. На койке – маленькое страдающее существо.

Вот два маленьких мальчика ссорятся со своим старшим братом, дергая его за рукава больничной пижамы…

Его дар и здесь сыграл злую шутку. Ему, в отличие от остальных, было видно то, что не замечали другие. Он видел печать смерти. Смерть заранее оставляет отметину на лбах тех, кому суждено вскоре последовать за ней. Иногда, правда, опадает небольшую отсрочку. Год, два, пять лет. Кому как повезет. За кого как попросят. Но потом она возвращается. Она всегда возвращается за теми, кого выбрала. Уже после, перебирая фотографии близких, невольно задаешься вопросом, почему ничего не замечал раньше. Ведь вот оно – предупреждение… на лбу. Сеть морщинок или темное пятно, которые складывается в клеймо.

Сейчас Фрэнк машинально выделил из вереницы осунувшихся лиц несколько, отмеченных страшным клеймом. Одному осталось жить совсем немного – сутки. Другим чуть больше. Он чувствовал себя ангелом, явившимся сообщить смертным печальную новость.

И тут Фрэнк похолодел от мысли: а если и на лбу Джордан он заметит не видимую для других отметину? Для других, но не для него. Как можно жить, зная, что твой ребенок обречен, что вот-вот умрет?

Кэтрин заметила его волнение. Они давно уже общались на телепатическом уровне, скорее угадывая, нежели читая, мысли друг друга. Иногда Фрэнку было достаточно лишь взгляда, чтобы понять, о чем думает Кэтрин, и наоборот. Бывало, они даже шутили по этому поводу: "Слезь с волны! А то я даже не могу подумать о чем-нибудь секретном!" Хотя какие могут быть секреты у любящих людей? Разве что самые маленькие.

Сейчас Кэтрин интуитивно почувствовала состояние Фрэнка. Она провела холодной ладонью по его небритой щеке и твердо сказала:

– Нет, Фрэнк. Все будет хорошо. С ней ничего больше не случится.

Почему-то тихие слова жены успокоили Блэка. Он виновато улыбнулся:

– Извини. Минутная слабость.

– Сюда, – Кэтрин остановилась у палаты, дверь которой была приоткрыта. – Она здесь…

Фрэнку понадобилось некоторое время, чтобы разглядеть дочь среди мерцающих мониторов, прозрачных, свернувшихся кольцами капельниц и стальных перекладин больничной кровати.

Лицо Джордан было белым, как мел, ее кучеряшки спутались и разметались по подушке. На лбу белела повязка, скрывавшая уродливую шишку. К счастью, лишь шишку. Кэтрин оказалась права. К руке дочери, извиваясь, тянулась трубка от капельницы. Маленькая кисть торчала из-под одеяла, ладонь раскрыта, словно в немой просьбе.

Фрэнк положил руку на ее лоб.

– Миссис Блэк, можно вас на минутку? – в палату заглянул педиатр.

Кэтрин побледнела и вышла.

Фрэнк остался наедине с дочерью. Он пытался понять, что же произошло в ванной комнате, когда Джордан рухнула на кафельный пол. Внезапное головокружение? Сильная боль! Или что-то еще?

Под теплом его руки Джордан дышала ровнее и спокойнее, хрипы из ее маленькой груди, такие сильные еще несколько минут назад, поутихли. Жар начал спадать. Фрэнк не был экстрасенсом, но облегчить страдания Дочери оказалось ему по силам. Пока он смог ее защитить. Пока.

Тем временем вернулась Кэтрин:

– Врачи совершенно уверены, что это просто очень сильная реакция на грипп. Доктор говорит, что при высокой температуре у детей часто бывают подобные приступы.

Фрэнк покачал головой. Горло его пересохло. Если бы это было так…

– Когда мы все узнаем точно?

– Они вызвали специалиста.

– Почему он еще не здесь?

– Скоро будет. Мне так сказали. Фрэнк наклонился и легко коснулся губами щеки дочери.

– Она такая хрупкая. Беззащитная… – затем перевел взгляд на Кэтрин:

– Тебе нужно отдохнуть, поезжай домой. Я останусь здесь.

Кэтрин представила холодный пустой дом и поежилась:

– Мы оба останемся здесь. Дома я не смогу успокоиться, буду нервничать еще больше…

… Фрэнк уснул прямо на стуле, а когда проснулся, была уже ночь. Кто-то выключил верхний свет в палате. В педиатрическом отделении стало совсем тихо. Кэтрин спала на кушетке, поджав под себя ноги. Фрэнк встал и укрыл жену покрывалом. Кэтрин улыбнулась во сне. Джордан лежала совсем так же, как и раньше, ее положение не изменилось, за исключением того, что рот приоткрылся, а рука сжалась в кулачок. Какое-то время Фрэнк неподвижно сидел и наблюдал за дочерью.

Должно быть, он снова задремал. Его разбудил какой-то посторонний звук. Открыв глаза, он увидел, как мягкой, уверенной походкой в комнату вошла молодая медсестра. В руках у нее был контейнер с медицинскими принадлежностями.

Фрэнк смотрел, как она подошла к постели Джордан, поставила контейнер на тумбочку и приготовила инструменты для того, чтобы взять анализ крови. Взяв слабую вялую ручку Джордан, сестра протерла сгиб локтя ватным тампоном и осторожно ввела иглу с прикрепленной к ней тоненькой трубочкой.

Джордан пошевелилась, и медсестра зашептала ей что-то ласковое.

Несколько секунд спустя трубочка и пробирка потемнели, постепенно наполняясь венозной кровью.

Медсестра оглянулась на Фрэнка, который пристально смотрел на иглу в ее руке, а затем вновь склонилась над Джордан:

– Спи, малышка.

Он даже не услышал, как она вышла. Перед глазами стояла одна и та же картина – пробирка с кровью.

– Фрэнк?

Тихий голос Кэтрин донесся до него из другого конца комнаты. Она сонно потерла глаза, потом бросила быстрый взгляд на Джордан, чтобы убедиться, что с ней все в порядке, и удивленно посмотрела на мужа.

Тот не шевелился.

– Что с тобой, Фрэнк?

Выражение лица Фрэнка напряженное, едва ли не алчное. В такие минуты Кэтрин очень боялась мужа – чужого, не похожего на ЕЕ Фрэнка.

– Он берет у них кровь! Боль и новое видение…

Светлое помещение. Зеленый свет.

Испуганный парнишка, который трясется от страха. Глаза широко раскрыты. Сам он распят на столе.

Где-то журчит вода и играет французское танго.

Парень с ужасом смотрит в угол – там смутная фигура готовит медицинские инструменты. Скальпель, белые нитки… Чистая пробирка.

Убийца подходит к жертве и протирает сгиб локтя кусочком ваты. Осторожно и очень профессионально вводит иглу. Пробирка наполняется венозной кровью.

Убийца затыкает парню рот кляпом. Проводит рукой в резиновой перчатке по светлым волосам.

Скальпель и яркий свет.

Длинная хирургическая игла.

Он начинает сшивать веки.

Распятое тело трясется. На светлых джинсах проявляется мокрое пятно…

– Фрэнк? С тобой все в порядке?

Господи! Как больно!

– Он видит, как в темноте около реки один человек тащит другого. Тот мычит от боли, но почему-то не может кричать. Где-то их ждет гроб. Гроб, который скоро закопают. С живым человеком внутри. Безмолвная жертва останется умирать в уединенном районе Волонтир-Парка.

– Он берет у них кровь!

– Кто?!

– Убийца! На его совести и другие жертвы. Он похоронил их заживо… Прости, но я должен идти.

– Иди. Иди, Фрэнк!

Он схватил куртку и бросился прочь из палаты.

ГЛАВА 20

Ему потребовалось двадцать минут, чтобы уговорить Блетчсра собрать поисковую группу. До хрипоты орал в телефонную трубку, ругаясь и чуть не плача от бессилия:

– Ты понимаешь, Боб, что все они будут на твоей совести. Все, кто там похоронен живьем!

Боб не сразу, но поддался. Фотографии найденного гроба лежали у него на столе. Глубокие царапины – безмолвный крик о помощи. Сколько там закопано гробов? Об этом знает только убийца Значит… Значит, Фрэнк прав, там действительно могут быть и другие. Блетч дал свое согласие.

Сложнее оказалось с детективами. При одном упоминании фамилии Блэка большинство выразительно покрутили пальцем у виска. Очередные бредни сумасшедшего.

Однако на сей раз Блетчер был категоричен. Все в лес, и баста! Искать, пока не найдете!

Легко сказать – искать! Указанный радиус – немаленький Темно. Холодно. Собаки устали. Люди тоже. Энтузиазма – ноль. Но они все равно шаг за шагом прочесывали местность, сбивая обувь о мерзлые коряги и изредка отогревая руки в карманах курток.

Когда Фрэнк прибыл на место, Блетчер вместе с подчиненными уже с час копошился в лесу.

Вереница служебных автомашин вдоль обочины безлюдной дороги. Отдаленный лай служебных собак.

Фрэнк рванул через мелколесье. Не снижая темпа, бежал до тех пор, пока светлячки электрических фонариков, шаривших в темноте, не замелькали сквозь чащу.

С реки дул ледяной ветер, принося с собой влажный запах камней и тающего снега.

Луна изредка проглядывала сквозь облака, и перед тем как вновь исчезнуть, серебрила ветки деревьев и опавшие листья.

Когда Фрэнк догнал поисковый отряд, до него донесся металлический треск радиоприемников и портативных раций, окончательно разрушивших ночное безмолвие лесной чащи.

Он нашел Блетчера, медленно шедшего позади всех. Как и остальные, тот был одет с учетом холодной ночи. Тепло и удобно. Блетчер напоминал полководца накануне генерального сражения.

Завидев Фрэнка, Блетчер выкрикнул приветствие и тут же поднес к уху громко верещавшую рацию:

– Мы прочесали весь берег на милю к северу. Ничего.

Блетчер нахмурился.

– Прочешите еще раз. Они должны быть там. Блетчер виновато потупился:

– Я собираюсь отозвать людей, Фрэнк. Местная спасательно-поисковая группа находится здесь почти час, да и мои люди почти столько же. Эти поиски ни к чему не приведут. Мы ничего не нашли. Мы вернемся, когда будет светло.

Блэк будто не слышал, продолжая идти вперед. Словно гончая по горячему следу, то и дело оглядывался, прислушиваясь к гомону февральской ночи, проводил руками по древесным стволам и верхушкам валунов, ощупывал кучи листьев.

– Фрэнк! Мы уходим. Ты с нами? – голос Блетчера потонул в новом взрыве раций и возбужденных голосов.

Блэк даже не оглянулся.

– К тому времени, когда вы вернетесь, они будут уже мертвы, – бросил он и побрел дальше.

Упрямец! Блетчер направился за ним. Тут к старшему детективу подтянулись Гибелхауз и Камм, вымазанные в грязи. Гибелхауз посмотрел на Фрэнка с откровенным недоверием:

– И о чем он только думает? – рассерженно процедил он, клацая зубами. – Что эти трупы хранятся здесь, как бутерброды в холодильнике? Ни один человек не выживет под землей столько времени. Блетчер перебил его:

– А если выживет?

– Что он собирается делать? – недоуменно протянул в свою очередь Камм.

– Не имею ни малейшего представления, но, похоже, он будет их искать, пока не рухнет от усталости.

– Один?!

– Он не один! – осадил подчиненных Блетчер. – Фрэнк! Погоди! Да погоди ты, стрекозел!

Блетчер перешел на бег, пытаясь догнать Фрэнка, спускавшегося по оленьей тропе вниз к реке.

Из-за сильных дождей последних дней река вышла из берегов. Черный поток разлился почти до самой кромки леса, сверкая под бессонной белой луной матовой чешуей. Поисковая группа остановилась здесь. На тот берег никто так и не рискнул перебраться. Слишком опасно. Темно. Холодно. Единственное, что делала в этих условиях команда, так это визуально прочесывала окрестности. Здесь им равных не было. Огоньки карманных фонариков, освещавшие противоположный берег, образовывали зловещее мигающее ограждение вдоль реки. Собаки скулили и натягивали поводки, нетерпеливо принюхиваясь к воде. Спасатели, ежась от холода и усталости, оттаскивали их назад. Фонари нашли Блетчера, и он невольно прикрыл глаза от яркого света.

– Это все, Боб! Здесь ничего нет, – прокричал кто-то и закашлялся. – Может, мы повернем назад?

Блетчер зашагал к ним, стараясь найти в этой толпе Фрэнка. Но тут его остановил громкий всплеск. Блетчер с трудом разглядел в темноте худощавую фигуру Блэка, входящего в стремительно движущийся поток. Вода сразу же закрутилась вокруг щиколоток, подбираясь выше.

– Фрэнк! Что ты делаешь, черт тебя подери! Ты же закоченеешь!

Фрэнк продолжал медленно брести по воде.

Глядя, как омут затягивает друга-приятеля все глубже и глубже, Блетчер зло выругался. Апостол, упрямец, идиот!

Вода доходила Фрэнку уже до бедер.

– Брось, Фрэнк!

Спасатели изумленно взирали на одинокую фигуру. Впечатление – это привидение, которое своим действием выражает им немой упрек.

Дойдя до кромки воды, Боб остановился. Минуту-другую он мрачно глядел на удаляющийся силуэт бредущего через реку. Затем глубоко вздохнул н вошел в воду.

– О боже!

Холод обжег ноги так сильно, что в первое мгновение он не мог сдвинуться с места. Но вскоре ледяные иглы, покалывающие ступни и голень, стали привычными.

Блетчер с выражением мученичества на полном лице упорно брел по воде следом за Фрэнком. Остальные детективы и поисковая команда возбужденно зашумели за его спиной, оставаясь на прежнем месте.

– Ты что, спятил, Блетч?!

– Пусть катится!

– Ради всего святого, Боб!

Блетчер, задыхаясь от холода, продирался вперед, рискуя каждую минуту быть сметенным речным потоком. Вода поднялась сперва до щиколоток, затем до колен, а потом и выше… иным по пояс будет. Боб тихо ругнулся, представив все последствия своего ночного купания. Особенно волновал один вопрос относительно здоровья. Он его хрипло сформулировал только тогда, когда благополучно добрался до берега:

– Хорошо, что я уже обзавелся семьей, – пробурчал Блетчер, украдкой поглядывая на Фрэнка.

Тот шутку не принял, проигнорировал. Занят был. Фонарик дергался между стволов и кустарников, нервно перескакивая от одной группы деревьев на другую.

– Фрэнк! Подожди! – прокричал Блетчер, шатающейся походкой выбираясь из воды. Как ни странно, но первое, о чем он подумал, забираясь в воду, был фонарик. Спрятанный в нагрудном кармане, он не пострадал. Спотыкаясь на скользкой, замерзшей земле, он побежал, чтобы заставить кровь циркулировать быстрее – впрочем, не только поэтому. Когда он достиг первых деревьев, бежать стало легче. Блетчер старался не выпускать из виду Фрэнка, фонарик которого порхал в темноте, словно светлячок.

– Фрэнк! – снова закричал он и… споткнулся.

Глухой, гулкий звук. Блетчер застыл на месте и уставился на землю. Послышалось? Снова с силой топнул по куче жухлых подгнивших листьев.

Звук повторился.

Внизу – что-то полое. Внизу – что-то живое.

– Фрэнк! – завопил он, упав на колени. – Фрэнк, сюда! Я нашел! Я нашел!

Фрэнк, задыхаясь, подбежал к нему и тоже опустился на колени.

Они яростно разметали землю, мусор. За считанные минуты место было расчищено.

Блетчер глянул – и остолбенел.

– Ого! Ого-го!

Из листвы показалась деревянная крышка еще одного гроба. В ней было просверлено несколько маленьких дырочек – очевидно, отверстия для воздуха. На шершавом дереве были нацарапаны кривые буквы:

LA GRANDE DAME

– Найди края! – вдруг заорал Фрэнк. – Копай там! – указал туда, где один из краев гроба выступал из-под земли.

Блетчер схватился за него и начал раскачивать, пытаясь выдернуть из земли. Тут-то из-под крышки донесся сдавленный звук ударов и нечеловеческие вопли. И снова удары, словно глухие тона сердца.

Блетчер в ужасе отшатнулся:

– Ого! Ого-го!!!

– Винты, Боб! Винты! Найди винты – у того гроба крышка была завинчена! – Фрэнк старался не терять самообладания, но голос выдавал волнение.

Он достал швейцарский армейский нож и просунул туда, куда указывал Блетчер, подцепив шляпку металлического винта.

Сдавленные крики из гроба усилились. Крышка дрожала, будто ТО, что находилось под ней, из последних сил стремилось вырваться наружу.

– Здесь! – закричал Блетчер, выхватывая нож у Фрэнка и пытаясь подцепить еще один винт. Но руки так сильно тряслись, что он выронил нож.

Фрэнк вновь подхватил его и резким движением вырвал винт.

Теперь гроб был открыт с одной стороны. Крики превратились в непрерывный вой. Вой не человека – существа, обезумевшего от страха, темноты и боли.

Фрэнк и Блетчер напряглись, пытаясь оторвать крышку гроба. Дерево затрещало, и наконец поддалось. Они отлетели назад н принялись ощупью искать свои фонарики.

В это мгновение из гроба выползла какая-то фигура.

Блетчер задохнулся от зловония экскрементов и разлагающейся плоти. Отпрянул назад, в ужасе глядя на то, что выбиралось из земли у его ног.

Это был молодой парень, такой грязный, что невозможно было не только определить цвет его кожи, но и сказать, осталась ли на нем вообще кожа. Продолжая выть, он катался по земле.

Только теперь Блетчеру стало ясно, почему доносившиеся до них крики звучали так сдавленно: рот и глаза юноши зашиты. Кривыми грубыми стежками. Из швов сочились гной и кровь. Жутковатое зрелище. Да нет, жуткое! Да нет, жутчайшее!

Кисти рук также оказались сшиты – одна с другой. Грубые стежки стягивали их на запястьях, откуда свисали лохмотья кожи.

Почуяв движение, парень пополз к Блетчеру, жалобно поскуливая. Того сотрясала мелкая дрожь. Несмотря на долгие годы работы полицейским, с таким кошмаром он столкнулся впервые. Затем, точно очнувшись от шока, он хрипло что есть мочи заорал:

– Врача! Нам нужен врач! ВРАЧА!

С противоположного берега раздались ответные крики, а затем – громкий плеск. Поисково-спасательный отряд начал форсировать реку. Дошло наконец!

Завывающие всхлипывания юноши то усиливались, то затихали. Ему было очень плохо. Конвульсивно дрогнув, он потерял сознание.

Фрэнк бережно обнял спасенного и стал его поднимать. Блетчер, собрав мужество и волю в массивный кулак, с трудом встал на ноги. Его шатало. Вместе они перенесли жертву подальше от могилы. Кожа юноши влажная и ледяная на ощупь.

Ничего, парнишка! Все уже, уже все. Ночной кошмар закончился, и теперь все будет хорошо. Но хорошо не будет…

Фрэнк знал, что для некоторых людей этот кошмар никогда, никогда не заканчивается. Он чувствовал, что пройдет время, и убийца снова вернется сюда, волоча еще одну жертву. Потом еще одну. И все со слепой улыбкой спасителя. Лжеспасителя.

От реки стали появляться первые огоньки, быстро двигавшиеся сквозь темноту – это спешили к ним медики из поисковой группы.

В нескольких шагах от Фрэнка Блетчер низко склонился над самодельным гробом, пристально разглядывая его изнутри, одной рукой зажимая нос. Вдруг он резко выдохнул и очень осторожно потянулся вовнутрь.

Там, в дальнем углу, было что-то еще, оказавшееся полиэтиленовым мешком. Блетчер схватил его и вытащил наружу.

Мешок был тяжелым, а полиэтилен скользил и был измазан в чем-то вязком. Не опуская мешка, Блетчер осветил его фонариком.

Луч света прошел насквозь, и из-под мутной пластиковой оболочки на Блетчера уставилось чье-то лицо – полуразложившиеся глаза, серо-голубые щеки, обрамленные спутанными светлыми волосами. У основания шеи наружу выступали позвонки, покрытые обрывками землисто-серой плоти, Одно ухо почти полностью отрезано и болтается около челюсти, точно набухший плод. На лбу у женщины, словно клеймо, вырезано слово:

ТАЙНА

– Пандемия, – прошептал Блетчер.

Фрэнк застонал от боли и ярости. Боже, каким нужно быть чудовищем, чтобы придумать столь извращенную пытку и при этом считать себя правым. Он не испытывал к Французу ничего, кроме омерзения. Хотелось поскорее отыскать его. Отыскать и раздавить. Потому что это уже не человек.

На прогалину выбежали первые спасатели и в ужасе отшатнулись при виде старшего детектива, державшего свой жуткий трофей.

– Они пришли, чтобы помочь тебе, – прошептал Фрэнк молодому человеку. – Они тебе помогут. Все позади.

Он осторожно передал мальчика медикам, а затем выпрямился и обратился к остальным:

– Здесь могут быть и другие! Такие же! Живые. Еще живые, ясно!

Что ж, былого неприятия как не бывало. Ему безоговорочно поверили все. Есть многое на свете, недоступное пониманию. Ты либо принимаешь это, либо нет. Третьего не дано. Беспокойно залаяла одна из собак. Затем спасатели рассыпались по лесу и вновь приступили к поискам – на сей раз уже всерьез.