Меня разбудил телефонный звонок. Я перекатился на край постели и потянулся за трубкой. Старик. Шеф отделения Континентального агентства в Сан-Франциско. Голос деловой.

— Прости, что я тебя беспокою, но придется пойти на Ливенуорт-стрит. Глентон — так называется этот дом. Несколько минут назад звонил некий Барк Пэнбурн, чтобы я кого-нибудь прислал. Он произвел на меня впечатление человека, у которого не в порядке нервы. Выясни, чего он хочет.

Зевая, потягиваясь и проклиная неведомого Пэнбурна, я стянул со своего упитанного тела пижаму и запихнул его в костюм.

Добравшись до Глентона, я установил, что испортил мне утренний воскресный сон мужчина в возрасте около двадцати пяти лет, с бледным лицом, большими карими глазами, окруженными красными ободками то ли от слез, то ли от бессонницы, то ли от того и другого. Длинные темные волосы растрепаны, фиолетовый халат с большими изумрудно-зелеными попугаями наброшен поверх шелковой пижамы цвета красного вина.

Комната, в которую он меня провел, напоминала аукционный зал до начала распродажи или старинную чайную. Приземистые голубые вазы, искривленные красные вазы, вытянутые желтые вазы, вазы всех форм и цветов; мраморные статуэтки, эбеновые статуэтки, статуэтки из всех возможных материалов; фонари, лампы и подсвечники, драпри, портьеры, коврики, диковинная гнутая мебель; странные картинки в неожиданных местах. Неужели можно хорошо чувствовать себя в такой комнате!

— Моя невеста, — начал он без промедлений высоким голосом на грани истерики, — исчезла. С ней что-то произошло. Что-то ужасное! Найдите ее и спасите от этой страшной...

Я слушал его до этого момента, а потом перестал. Из его уст слова изливались стремительным потоком: «Испарилась... нечто таинственное... заманили в ловушку...» — и были эти слова настолько невнятными, что я никак не мог сложить их воедино. Поэтому я не пытался его прерывать, только ждал, когда у него пересохнет в горле.

Мне не раз случалось слушать людей, которые от волнения вели себя еще более странно, чем этот парень с дикими глазами, но его наряд — халат в попугаях, яркая пижама, — равно как и эта бессмысленно обставленная комната, создавали слишком театральный фон, лишая его слова достоверности.

Барк Пэнбурн в нормальном состоянии был, наверное, вполне приличным молодым человеком, правильные черты лица, хотя губы и подбородок излишне мягкие. Красивый высокий лоб. Но когда из потока, который он обрушивал на меня, я время от времени выхватывал какие-то мелодраматические фразы, я невольно думал, что на халате уместней кукушки, а не попугаи.

В конце концов у него кончились слова, он простер ко мне длинные, худые руки и вопросил:

— Вы мне поможете? — И так по кругу: — Вы поможете? Поможете?

Успокаивающе кивая головой, я заметил на его щеках слезы.

— Может быть, мы начнем с самого начала? — предложил я, осторожно усаживаясь на что-то вроде резной скамейки.

— Да! Конечно, да! — Он стоял передо мной, ероша пальцами волосы. — С начала. Итак, я получал от нее письма ежедневно, пока...

— Это не начало, — высказал я свое мнение. — О ком идет речь? Кто она?

— Это Джейн Делано! — выкрикнул он, удивленный моим невежеством. — Она моя невеста. А теперь она исчезла, и я знаю, что...

И снова из него хлынул поток истеричных обрывков фраз: «жертва заговора», «ловушка» и тому подобное.

В конце концов мне удалось его успокоить, и в промежутках между очередными взрывами страстей я извлек из него следующую историю.

Барк Пэнбурн — поэт. Примерно два месяца назад он получил письмо от некой Джейн Делано, пересланное ему издателем; в письме она хвалила его последний томик стихов. Джейн Делано жила в Сан-Франциско, но не знала, что и он там проживает. Он ответил на ее письмо и получил следующее. Спустя некоторое время они встретились. Была ли она вправду прекрасна или нет, но во всяком случае он считал ее таковой — и влюбился по уши.

Мисс Делано переехала в Сан-Франциско недавно: когда поэт познакомился с ней, она жила на Эшбери-авеню. Пэнбурн не знал, откуда она приехала, он вообще ничего не знал о ее прошлом. Он подозревал — на основании некоторых туманных намеков и некоторых странностей в ее поведении, которые он не сумел определить словами, — что над девушкой висит какая-то туча, что ее прошлое и настоящее не свободны от забот. Однако он не имел ни малейшего понятия, в чем они состоят. Он не интересовался этим. Не знал о ней абсолютно ничего, кроме того, что она прекрасна, что он ее любит и что она обещает выйти за него замуж. Однако третьего дня сего месяца, ровно двадцать один день тому назад, в воскресенье утром, девушка внезапно покинула Сан-Франциско. Он получил письмо, присланное с посыльным.

В письме, которое он показал только после моего решительного требования, я прочитал:

"Барк, мой любимый!

Я только что получила телеграмму и должна ехать на Восток ближайшим поездом. Пыталась связаться с тобой по телефону, но это не удалось. Напишу, как только буду знать свой адрес. Если что-нибудь... (Дальше два слова были зачеркнуты, и прочесть их было невозможно). Люби меня, и я вернусь к тебе навсегда.

Твоя Джейн"

Спустя несколько дней — следующее письмо, из Балтимора в штате Мэриленд, В этом письме, добыть которое оказалось еще труднее, чем первое, она писала:

"Мой дорогой поэт!

Мне кажется, что я не видела тебя уже год или два, и я боюсь, что пройдет месяц, а может, и больше, прежде чем мы увидимся снова. Любимый, я не могу сказать тебе сейчас, почему я здесь. Есть вещи, о которых нельзя писать. Но как только мы снова будем вместе, я расскажу тебе всю эту скверную историю.

Если со мной что-нибудь случится, ты ведь будешь всегда любить меня, правда, милый? Но это глупости. Просто я только что с поезда и очень устала с дороги. Зато завтра напишу тебе длинное-длинное письмо.

Вот мой здешний адрес: Норд-Стрикер-стрит, 215, Балтимор, Мэриленд. Прошу тебя, любимый — хотя бы одно письмо каждый день.

Твоя Джейн"

В течение девяти дней он ежедневно получал от нее письмо, а в понедельник два — за воскресенье. А его письма, которые он посылал по сообщенному ему адресу Норд-Стрикер-стрит, 215, возвращались со штемпелем: «Адресат неизвестен». Он послал телеграмму, и почта ответила ему, что найти Джейн Делано по указанному адресу на Норд-Стрикер-стрит в Балтиморе не смогли.

Три дня он провел, с часу на час ожидая вестей от девушки. Напрасно. Тогда он купил билет до Балтимора.

— Но я побоялся поехать, — закончил он. — Я знаю, что она в затруднительном положении, а я всего лишь глупый поэт. Мне не справиться с этой загадкой. Я бы все запутал, а может, еще и подверг ее жизнь опасности. Я не могу. Это задача для специалиста. Поэтому я подумал о вашем агентстве. Вы ведь будете осторожны, правда? Может оказаться, что она не захочет помощи. А может, вы сумеете помочь ей без ее ведома. Вы знаете толк в таких делах. Вы займетесь этим, не так ли?

Я мысленно взвесил... Есть два типа людей, сеющих страх в любом приличном детективном агентстве: первый — это люди, являющиеся с сомнительным делом о разводе, которому придан вид легальности, а второй — это люди непредсказуемые, живущие в мире необычных иллюзий, люди, которые хотят, чтобы их грезы стали реальностью.

Поэт, сидевший напротив, производил впечатление человека искреннего, но я не был уверен в его вменяемости.

— Мистер Пэнбурн, — сказал я минуту спустя, — я хотел бы заняться вашим делом, но сомневаюсь, что смогу. Я верю в вашу добропорядочность, но я всего лишь работник агентства и должен придерживаться правил. Если бы вы могли представить нам рекомендацию фирмы или частного лица признанной репутации, например уважаемого юриста, то я с удовольствием взялся бы за ваше дело. В противном случае...

— Но я знаю, что ей грозит опасность! — взорвался он. — Я уверен в этом!.. И я не могу делать сенсацию из ее затруднений...

— Очень сожалею, но я не прикоснусь к делу, пока не увижу рекомендацию. Но я уверен, что вы найдете множество агентств, которые не столь щепетильны.

Его губы дрожали, как у маленького мальчика. Он закусил нижнюю губу, и я подумал, что он сейчас расплачется, но он помолчал немного и заговорил:

— Пожалуй, вы правы. Вы можете обратиться к моему родственнику, Рою Эксфорду, — это муж моей сестры. Его слова будет достаточно?

— Да.

Рой Эксфорд, Р. Ф. Эксфорд, был видной фигурой в горнодобывающей промышленности; на Тихоокеанском побережье он был совладельцем по меньшей мере половины предприятий — ста двадцати.

В этой отрасли с его мнением считались все.

— Если бы вы позвонили, — сказал я, — и договорились о встрече на сегодня, то я мог бы сразу же начать.

Пэнбурн подошел к вороху какого-то хлама и извлек из него телефон. Минуту спустя он разговаривал с кем-то, кого называл «Рита».

— Рой дома?.. после полудня будет?.. Нет, тогда скажи ему, что я послал к нему одного господина по личному делу... по моему личному делу, и что я буду благодарен, если он сделает то, о чем я его прошу... Да... Узнай, пожалуйста, Рита... Это не телефонный разговор... Да, благодарю.

Он снова сунул телефон в этот хлам и обратился ко мне:

— Он будет дома после двух. Я попрошу передать ему то, что я вам рассказал, а если возникнут какие-то сомнения, то пусть он мне позвонит. Вы должны будете ему все объяснить: он ничего не знает о мисс Делано.

— Хорошо. Однако я, прежде чем уйти, должен получить ее описание.

— Она прекрасна. Это прекраснейшая женщина на свете.

Это превосходно смотрелось бы в объявлении о розыске!

— Речь не об этом. Сколько ей лет?

— Двадцать два года.

~ Рост?

— Метр семьдесят два, может, семьдесят пять.

— Худощавая, средняя, полная?

— Можно сказать, что худощавая, но...

В его голосе послышалась патетика, и я, опасаясь, что он разразится гимном в ее честь, поспешил прервать его следующим вопросом:

— Цвет волос?

— Темные, такие темные, что почти черные, и мягкие, и густые, и...

— Да, да. Длинные или короткие?

— Длинные и густые, и...

— Цвет глаз?

— Вы видели когда-нибудь тени на полированном серебре, когда...

Я записал: «Глаза серебряные» — и задал следующий вопрос:

— Кожа?

— Идеальная.

— Ага... Но какая она? Темная или светлая, бледная или румяная?

— Светлая.

— Лицо овальное, квадратное или вытянутое?

— Овальное.

— Форма носа? Большой, маленький, вздернутый?

— Маленький и правильный. — В голосе его зазвучало возмущение.

— Как она одевалась? Модно? Какие любила цвета, спокойные или кричащие?

— Прек... — Я уже собирался прервать его, когда он сам сошел на землю и закончил вполне рассудительно: — Очень спокойные, обычно голубые или коричневые тона.

— Какие драгоценности она носила?

— Никогда ничего на ней не видел.

— Какие-нибудь родимые пятна, родинки?

Отвращение, отразившееся на его бледном лице, казалось, должно было испепелить меня.

— А может быть, бородавки? Или шрам?

Он онемел, но нашел в себе силы потрясти головой.

— Есть ли у вас ее фотография?

— Да, я вам покажу.

Он вскочил на ноги и, лавируя между предметами, загромождавшими комнату, исчез за прикрытой портьерой дверью. Минуту спустя он вернулся с большой фотографией в резной рамке из слоновой кости. Это была типичная художественная фотография — нерезкая, изобилующая тенями, — не слишком пригодная для идентификационных целей. Девушка действительно была прекрасна, но это ни о чем не свидетельствовало — ведь фотография была художественной.

— Это единственный снимок, который у вас есть?

— Да.

— Я буду вынужден одолжить его у вас. Верну сразу же как только сделаю с нее копию.

— Нет, нет! — запротестовал он, явно испуганный мыслью, что портрет дамы его сердца попадет в руки сыщиков. — Ужасно...

В конце концов снимок я заполучил, но вылилось мне это в большее количество слов, чем я привык тратить на пустяковые дела.

— Я хотел бы одолжить также какое-нибудь ее письмо, — сказал я.

— Зачем?

— Чтобы сфотографировать. Образцы почерка бывают очень полезными, например при проверке регистрационных книг в отелях. Люди даже под фальшивой фамилией время от времени делают какие-нибудь заметки.

Произошла еще одна битва, из которой я вышел с тремя конвертами и двумя ничего не значащими листками бумаги, на которых угловатым девичьим почерком было написано несколько строк.

— У нее было много денег? — спросил я уже после того, как с трудом добытые снимки и образцы почерка были у меня в кармане.

— Не знаю. Не спрашивал. Она не слишком ограничивала себя, но я не имею понятия ни о величине ее доходов, ни об их источнике. У нее был счет в Голден-Гейт-Трест-Компани, но много ли на нем денег, мне, разумеется, неизвестно.

— У нее было много друзей?

— Не знаю. Вроде бы есть, но я с ними не знаком. Видите ли, когда мы были вместе, то всегда говорили только о себе. Интересовались только собой. Мы были просто...

— И вы даже не догадывались, откуда она родом, кто она.

— Нет. Никогда для меня это не имело значения. Я знал, что ее зовут Джейн Делано, и этого достаточно.

— У вас были общие финансовые дела? Денежные сделки? Может быть, что-нибудь с ценностями?

Разумеется, я хотел узнать, просила ли она о ссуде, предлагала ли что-нибудь продавать и, вообще, пыталась ли каким-то способом вытянуть у него деньги.

Он сорвался с места. Потом сел, а точнее, рухнул в кресло и покраснел.

— Прошу меня простить, — сказал он хрипло. — Вы не знали ее и, конечно, должны расследовать все версии. Нет, ничего такого не было. Вы напрасно предполагаете, что она авантюристка. Ничего подобного. На ней висело что-то страшное, что-то, заставившее ее выехать в Балтимор, что-то, отнявшее ее у меня. Деньги? Какое отношение могут иметь к этому деньги? Я люблю ее!

...Р. Ф. Эксфорд принял меня в своей резиденции на Рашен-Хилл, в комнате, весьма напоминающей контору. Это был высокий блондин, который в свои сорок восемь или сорок девять лет сумел сохранить спортивную форму. Крупный, энергичный, он принадлежал к тем людям, у которых уверенность в себе выглядит естественной.

— В чем запутался наш Барк на этот раз? — с усмешкой спросил он после знакомства. У него был приятный вибрирующий голос.

Я не счел нужным сообщать детали.

— Он обручился в некой Джейн Делано, которая примерно три недели назад внезапно исчезла, уехав на Восток. Барк очень мало о ней знает, но опасается, что с ней что-то случилось, и хочет ее отыскать.

— Снова? — Он заморгал своими быстрыми голубыми глазами. — Значит, теперь какая-то Джейн. Это уже пятая в этом году, хотя, возможно, я пропустил одну или две, пока был на Гавайах. Так какой во всем этом может быть моя роль?

— Я попросил его о солидной рекомендации. Я думаю, он человек добропорядочный, но не вполне ответственный...

— Вы совершенно правы. Ему не хватает ответственности. — Р. Ф. Эксфорд прищурил глаза и наморщил лоб, на минуту погрузившись в свои мысли. — Ну, а вы тоже думаете, что с девушкой действительно что-то случилось? Может, Барку только кажется?

— Не знаю. Сначала я думал, что это его воображение. Но в ее письмах есть намеки, указывающие на то, что здесь действительно что-то не в порядке.

— Тогда ищите ее, — сказал Эксфорд. — Ничего плохого не случится, если он получит свою Джейн. По крайней мере, на какое-то время он будет занят.

— Вы считаете, что это дело не выльется в скандал или нечто подобное?

— Разумеется. Барк в порядке. Он только несколько изнежен. Владеет доходом, достаточным для скромной жизни, издания своих стихов и приобретения безделушек. Он считает себя великим поэтом. Но вообще — вполне благоразумен.

— Ладно, — сказал я, вставая. — И еще одно: у девушки есть счет в Голден-Гейт-Трест-Компани. Я хотел бы узнать об источнике этих денег. Но кассир Клемент — образчик бдительности и осторожности, когда дело касается предоставления информации о клиентах. Могли бы вы это уладить?

— С удовольствием.

Он написал несколько слов на обратной стороне своей визитной карточки. Я поблагодарил его и обещал позвонить, если потребуется помощь.

Я связался по телефону с Пэнбурном и сообщил ему, что Эксфорд за него поручился. Потом послал телеграмму в отделение нашего агентства в Балтиморе, передав им все, что сумел узнать. После этого я направился на Эшбери-авеню, в дом, где жила девушка.

Управляющая, миссис Клут, огромная женщина в шелестящем черном платье, знала почти так же мало, как и Пэнбурн. Девушка жила там два с половиной месяца, временами кто-то посещал ее, но миссис Клут сумела описать только Пэнбурна. Квартиру Джейн Делано освободила третьего числа текущего месяца, сказав, что должна уехать на Восток; она просила сохранить ее почту, пока она не пришлет свой адрес. Спустя десять дней миссис Клут получила от нее открытку с просьбой, чтобы письма ей переслали по адресу: Норд-Стрикер-стрит, 215. Балтимор. Мэриленд. Но пересылать было нечего.

Единственным, заслуживающим внимания из всего, что я узнал на Эшбери-стрит, было то, что чемоданы девушки были увезены на зеленом фургоне. Автомобили зеленого цвета использовала крупнейшая транспортная фирма города.

Я пошел в контору фирмы — и застал сотрудника, с которым был в приятельских отношениях. (Умный детектив всегда заводит как можно больше знакомств среди работников транспортных и пересылочных фирм, а также на железной дороге.) Результат — номера багажных квитанций и адрес камеры хранения, куда отвезли чемоданы.

В камере хранения узнал, что чемоданы отправлены в Балтимор. Я послал в Балтимор еще одну телеграмму, в которой сообщил номера багажных квитанций. Для воскресного вечера достаточно. Пора домой. На следующее утро за полчаса до начала рабочего дня в Голден-Гейт-Трест-Компани я уже был на месте и разговаривал с кассиром Клементом. Вся осторожность и весь консерватизм всех банкиров, вместе взятых, ничто по сравнению с тем, что представлял собой этот упитанный, седой, пожилой господин. Но взгляд на визитную карточку Эксфорда, на обратной стороне которой было написано: «Прошу оказать предъявителю любую возможную помощь» — возымел действие.

— В вашем банке есть или был счет на имя Джейн Делано, — сказал я. — Я хотел бы узнать, на кого она выписывала чеки и на какую сумму, а особенно — откуда поступали к ней деньги.

Розовым пальцем он нажал на перламутровую кнопку на письменном столе, и через минуту в комнату беззвучно проскользнул молодой человек с прилизанной светлой шевелюрой. Кассир нацарапал что-то карандашом на листке бумаги и вручил его бесшумному молодому человеку. Еще минута — и на стол кассира легли бумаги;

Клемент просмотрел их и взглянул на меня.

— Мисс Делано была представлена нам мистером Барком Пэнбурном шестого числа прошлого месяца и открыла счет, внеся восемьсот пятьдесят долларов наличными. После этого она сделала еще несколько взносов: четыреста долларов десятого, двести долларов двадцать первого, триста долларов двадцать шестого, двести долларов тридцатого и двадцать тысяч долларов второго числа текущего месяца. Все взносы делались наличными, кроме последнего. Этот взнос сделан чеком.

Он подал мне чек.

"Прошу перевести на счет Джейн Делано двадцать тысяч долларов.

Подпись: Барк Пэнбурн"

Чек был датирован вторым числом текущего месяца.

— Барк Пэнбурн! — воскликнул я излишне громко. — Выписывать чеки на такие суммы в его обычае?

— Пожалуй, нет, но проверим.

Он снова прибег к помощи перламутровой кнопки, написал что-то на клочке бумаги, молодой человек с прилизанными волосами вошел, вышел, снова вошел и снова вышел. Кассир просмотрел свежую стопку бумаг, положенных на его стол.

— Первого числа сего месяца мистер Пэнбурн внес двадцать тысяч долларов чеком со счета мистера Эксфорда.

— А выплаты мисс Делано? — спросил я.

Кассир взглянул на бумаги.

— Ее чеки, реализованные в прошлом месяце, еще не отосланы. Все они здесь. Чек на восемьдесят долларов на счет X. К. Клут от пятнадцатого прошлого месяца, чек от двадцатого прошлого месяца на триста долларов, уплата наличными, другой такой же от двадцать пятого на сто долларов. Оба эти чека, скорее всего, были реализованы ею у нас лично. Третьего числа текущего месяца она ликвидировала счет и получила чек на сумму двадцать одна тысяча пятьсот пятнадцать долларов.

— И этот чек?

— Она лично получила по нему у нас наличные.

Я закурил сигарету, а в голове моей звучали суммы, которые только что были названы. Ни одна из них, кроме тех, что были связаны с подписями Пэнбурна и Эксфорда, не имела значения. Чек для миссис Клут — единственный, который девушка выписала на кого-то, — был, по всей вероятности, предназначен для уплаты за квартиру.

— Значит, так, — вслух подвел я итоги. — Первого числа этого месяца Пэнбурн перевел двадцать тысяч долларов с чека Эксфорда на свой счет. На следующий день он подписал чек на эту сумму на имя мисс Делано, и она его учла. Днем позже она ликвидировала свой счет, получив наличными более двадцати одной тысячи долларов.

— Точно, — сказал кассир.

Прежде чем отправиться на Ливенуорт-стрит, чтобы узнать, почему Пэнбурн не рассказал мне о двадцати тысячах долларов, я заскочил в агентство, — проверить, нет ли каких известий из Балтимора. Один из сотрудников как раз закончил расшифровывать телеграмму следующего содержания: «Багаж прибыл на городскую станцию восьмого. Получен в тот же день. На Норд-Стрикер-стрит, 215, находится Балтиморский сиротский приют. О девушке там ничего не знают. Продолжаем поиски».

Я уже выходил, когда Старик вернулся с ленча. Я на несколько минут заглянул в его кабинет.

— Ты был у Пэнбурна? — спросил он.

— Да. Именно этим я занимаюсь, но, по-моему, это какое-то темное дело.

— Почему?

— Пэнбурн — шурин Р. Ф. Эксфорда. Несколько месяцев назад он познакомился с одной девушкой и влюбился в нее. Девушка была сама скромность, и Пэнбурн ничего о ней не знал. Первого числа этого месяца он получил от Эксфорда двадцать тысяч долларов и передал их девушке. Она тут же слиняла, сказав ему, что должна ехать в Балтимор. Дала ему фальшивый адрес — как выяснилось, это адрес городского приюта. Ее чемоданы поехали в Балтимор, и она сама прислала ему оттуда несколько писем. Но, похоже, какой-нибудь ее приятель мог заняться там ее багажом и переадресовать письма. Если бы она хотела получить багаж, то должна была бы явиться на станцию с билетом, однако в игре на двадцать тысяч долларов она вполне могла плюнуть на эти чемоданы. Пэнбурн не был со мной искренним — он не сказал мне ни слова о деньгах. Вероятно, ему было стыдно, что он так поступил. Сейчас я собираюсь его прижать.

Старик одарил меня своей мягкой, ничего не значащей улыбкой, и я вышел.

В течение десяти минут я звонил в дверь Пэнбурна, но никто не ответил. Лифтер сказал, что, по его мнению, Пэнбурна ночью не было дома. Я оставил записку в почтовом ящике.

Затем я пошел в редакцию «Кроникл», где просмотрел номера этой газеты за предыдущий месяц и отметил четыре даты, когда дождь шел напролет день и ночь. С этим я отправился в три наиболее крупных таксомоторных предприятия.

Мне уже случалось несколько раз пользоваться этим источником информации. Девушка жила далеко от трамвайной линии, и я рассчитывал, что в какой-нибудь из этих дождливых дней она вызывала такси, а не шла пешком до остановки. В книгах заказов я надеялся обнаружить вызовы из квартиры девушки — и узнать, куда ее отвозила машина.

Разумеется, лучше было бы просмотреть заказы за весь период пребывания ее в этой квартире, но ни одно таксомоторное предприятие не провернуло бы такую работу. Их и так было трудно уговорить отыскать данные за четыре дня.

Выйдя из последнего таксомоторного предприятия, я снова позвонил Пэнбурну. Нет дома.

После полудня я получил фотокопии снимка и писем девушки, отослал по одной копии с каждого оригинала в Балтимор. Потом вернулся к таксопаркам. В двух из них для меня ничего не оказалось. Только третий проинформировал меня о двух вызовах из квартиры девушки.

В первый из этих дождливых дней оттуда было вызвано такси после полудня, и пассажир поехал на Ливенуорт-стрит. Скорее всего, пассажиром этим были Пэнбурн или девушка. Во второй день, в половине первого ночи, туда снова прибыло такси, на этот раз пассажир отправился в отель «Маркиз».

Водитель, ездивший по второму вызову, припомнил, что пассажиром вроде бы был мужчина. Я пока оставил этот след; отель «Маркиз», как и Сан-Франциско, хотя не слишком, однако достаточно велик, и выловить среди его постояльцев того, кого я искал, не просто.

Весь вечер я безуспешно пытался поймать Пэнбурна. В одиннадцать позвонил Эксфорду в надежде, что он скажет, где искать его шурина.

— Я его не видел два дня, — сказал миллионер. — Он должен был прийти ко мне на ужин, но так и не появился. Жена сегодня дважды напрасно звонила.

На следующее утро, еще не встав с постели, я позвонил в квартиру Пэнбурна. Снова ничего.

Тогда я связался с Эксфордом и условился о встрече в десять в его конторе.

— Понятия не имею, куда он подевался, — сказал Эксфорд без особого волнения, когда я сообщил ему, что Пэнбурн, по всей вероятности, не был в своей квартире с воскресенья. — Наш Барк бывает весьма необязательным. А как идут поиски этой бедной дамы?

— Я уже настолько в них продвинулся, что могу заявить, она не такая уж и бедная. За день до исчезновения она получила от вашего шурина двадцать тысяч долларов.

— Двадцать тысяч от Барка? Девушка должна быть просто великолепной! Но откуда он взял столько денег?

— У вас.

Эксфорд выпрямился.

— У меня?

— Да. По вашему чеку.

— Неправда.

Эксфорд не дискутировал со мной — он просто констатировал факт.

— Значит, вы не давали ему первого числа этого месяца чек на двадцать тысяч долларов?

— Нет.

— Может, мы вместе съездим в Голден-Гейт-Трест-Компани? — предложил я.

Через десять минут мы были в кабинете Клемента.

— Я хотел бы увидеть свои учтенные чеки, — сказал Эксфорд.

Юноша с лоснящимися светлыми волосами принес их молниеносно — довольно толстую папку, — и Эксфорд поспешно отыскал среди них тот, о котором я упомянул. Он долго рассматривал его, а когда потом взглянул на меня, то медленно, но решительно покачал головой.

— Никогда до этой минуты не видел его.

Клемент вытирал лоб белым платком и пытался сделать вид, что не сгорает от любопытства и опасений, не окажется ли банк обманутым.

Миллионер взглянул на подпись на обратной стороне чека.

— Чек учтен Барком первого числа, — сказал он так, как если бы думал о чем-то совсем другом.

— Могли бы мы поговорить с кассиром, который принял чек на двадцать тысяч долларов у мисс Делано? — спросил я у Клемента.

Толстым розовым пальцем Клемент придавил перламутровую кнопку, и через минуту в комнату вошел невысокий, бледный, лысый мужчина.

— Помните ли вы, как несколько недель назад приняли чек на двадцать тысяч долларов у мисс Джейн Делано?

— Да, разумеется.

— Как это было?

— Значит, так... мисс Делано подошла к моему окошку вместе с мистером Барком Пэнбурном. Это был его чек. Сумма показалась мне высоковатой, но бухгалтер сказал, что чек имеет обеспечение. Мисс Делано и мистер Пэнбурн смеялись и разговаривали, а когда я перечислил данную сумму на ее счет — вместе ушли. Вот и все.

— Этот чек — фальшивый, — медленно проговорил Эксфорд, когда кассир возвратился к себе. — Но, разумеется, вы должны утвердить операцию. И этим дело должно закончиться, мистер Клемент. Попрошу вас больше к нему не возвращаться.

— Разумеется, мистер Эксфорд, разумеется.

Когда бремя в виде двадцати тысяч долларов свалилось с плеч его банка, Клемент был готов улыбаться и поддакивать.

Эксфорд и я вышли из банка и сели в машину. Однако он не сразу включил мотор. Невидящими глазами всматривался он в поток машин на Монтгомери-стрит.

— Хочу, чтобы вы отыскали Барка, — сказал он наконец, его низкий голос не выражал никаких чувств. — Я хочу, чтобы вы его отыскали, но никакого скандала быть не должно. Если моя жена узнает... Нет, она не должна ничего узнать. Она считает своего брата невинным младенцем. Я хочу, чтобы вы отыскали его для меня. О девушке можете не думать, это уже не главный вопрос, хотя мне кажется, что там, где вы найдете одно, обнаружится и другое. Меня не интересуют эти деньги, так что вы не особенно старайтесь их отыскать. Опасаюсь, что это трудно было бы сделать без огласки. Я хочу, чтобы вы отыскали Барка, прежде чем он наделает еще худших глупостей.

— Если вы хотите избежать нежелательной огласки, — сказал я, — то самым разумным было бы придать делу огласку желаемого. Объявим, что он исчез, поместим в газетах его фотографию и так далее. Это будет убедительно. Он ваш шурин и поэт. Мы можем сказать, что он человек больной — вы мне говорили, что он всю жизнь был слабого здоровья, — и мы опасаемся, что он умер где-то неопознанным... О девушке и деньгах вообще не следует упоминать. Наше объяснение удержит людей, особенно вашу жену, от нежелательных домыслов, когда факт его исчезновения станет известен. А он наверняка станет известен.

Моя идея не очень ему понравилась, однако мне удалось настоять.

Итак, мы отправились на квартиру Пэнбурна, куда нас впустили. Я обыскал комнаты сантиметр за сантиметром, заглянул в каждую дыру и щель, прочел все, что можно было прочесть, даже рукописи, и не нашел ничего, что пролило бы свет на его исчезновение.

Найдя его фотографии, я из нескольких десятков выбрал пять. Эксфорд подтвердил, что все его сумки и чемоданы были на месте. Чековой книжки Голден-Гейт-Трест-Компани я не обнаружил.

Остаток дня я потратил на предоставление газетам всего того, что мы хотели видеть напечатанным. В результате мой бывший клиент получил великолепную прессу — информация с фотографией на первых страницах. Если в Сан-Франциско и был кто-нибудь, кто не знал, что Барк Пэнбурн, шурин Р. Ф. Эксфорда и автор книги «Песчаные земли и другие стихи», исчез, то это означало, что он либо не умел, либо не хотел читать.

Наше обращение к прессе принесло результаты. Уже на следующее утро со всех сторон начала поступать информация от множества людей, которые видели исчезнувшего поэта в десятках мест. Кое-что из этой информации звучало обнадеживающе или, по меньшей мере, правдоподобно, большая же часть ее, однако, была совершенно абсурдной.

Когда я после проверки одного из таких, на первый взгляд, обещающих заявлений возвратился в агентство, мне сообщили, что Эксфорд просил, чтобы я с ним связался.

— Вы можете приехать в мою контору? — спросил он, когда я позвонил.

Когда меня препроводили в его кабинет, я застал там молодого человека лет двадцати с небольшим, худощавого, элегантного — тип увлекающегося спортом служащего.

— Это мистер Фолл, один из моих работников, — сказал Эксфорд. — Он утверждает, что видел Барка в воскресенье вечером.

— Где? — спросил я Фолла.

— Он входил в мотель возле Халфмун-Бей.

— Вы уверены, что это был он?

— Совершенно. Он часто приходил в контору мистера Эксфорда. Я знаю его. Это наверняка был ой.

— Как вы там оказались?

— Я с приятелями был на побережье. Возвращаясь, заскочили в этот мотель перекусить. Мы как раз выходили, когда подъехал автомобиль и из него вышел мистер Пэнбурн с какой-то девушкой или женщиной, деталей я не разглядел, они вошли в помещение. Я забыл об этом, и только когда прочитал вчера в газете, что его не видели с воскресенья, подумал, что...

— Какой это был мотель? — перебил я его.

— «Уайт Шэк».[1]

— В котором часу это было?

— Пожалуй, между половиной двенадцатого и полночью.

— Он вас видел?

— Нет. Я уже сидел в машине, когда он подъехал.

— Как выглядела та женщина?

— Не знаю. Я не видел ее лица, не помню.

Это было все, что Фолл мог сказать. Мы поблагодарили его, а потом я воспользовался телефоном Эксфорда и позвонил в ресторанчик Уопа Хили в Норд-Бич. Когда трубку сняли, я попросил передать, чтобы Грязный Рей позвонил Джеку. Было договорено, что когда Рей мне понадобится, то именно так дам ему об этом знать. Наше знакомство не следовало афишировать.

— Вы знаете «Уайт Шэк»? — спросил я Эксфорда.

— Знаю, где этот мотель находится, но не более.

— Это притон. Заправляет им Джоплин Жестяная Звезда, бывший взломщик сейфов, который вложил в это заведение свои деньги. Благодаря сухому закону, содержание мотелей стало рентабельным. Сейчас он гребет больше, чем когда потрошил кассы. Ресторан — всего лишь прикрытие. «Уайт Шэк» — это перевалочная база для спиртного, которое растекается потом через Халфмун-Бей по всей стране; с этого Джоплин имеет огромную прибыль. «Уайт Шэк» — притон, место, совсем не подходящее для вашего шурина. Я не могу поехать туда лично, только испорчу дело. Мы с Джоплином — старые приятели... Но есть человек, которого я могу послать туда на пару дней. Может, Пэнбурн там частый гость или попросту живет в мотеле. Джоплин укрывает самых разных людей. Надо выведать...

— Все в ваших руках, — сказал Эксфорд.

От Эксфорда я прямиком направился к себе, оставил парадную дверь открытой и стал ждать Рея. Он явился через полтора часа.

— Привет! Как жизнь?

Он развалился на стуле, ноги положил на стол и потянулся за лежащими на нем сигаретами.

Таким он был. Грязный Рей. Мужчина лет тридцати с небольшим, с кожей землистого цвета, не большой, не маленький, всегда кричаще, при этом, как правило, не очень чисто одетый, который свою безмерную трусость маскировал бахвальством, самовосхвалением и напускной уверенностью в себе.

Но я-то знал его около трех лет, а потом подошел и одним движением смахнул его ноги со стола, чуть не сбросив его со стула.

— В чем дело? — Взбешенный, он изготовился к прыжку. — Что за манеры? Хочешь схлопотать по роже...

Я сделал шаг вперед. Он мгновенно отступил.

— О, да ведь я это просто так. Пошутил!

— Заткнись и садись, — сказал я.

Я знал Грязного Рея около трех лет, пользовался его услугами, но тем не менее не мог ничего сказать в его пользу. Трус. Лжец. Вор и наркоман. Человек, готовый продать своих приятелей, а если понадобится, то и доверителей тоже. Славная пташка. Но профессия детектива — тяжелая профессия, здесь не приходится брезговать средствами. Рей мог быть полезным инструментом, если знать, как им пользоваться, то есть если держать его твердой рукой за горло и проверять поставляемую им информацию. Для моих целей трусость была его наибольшим достоинством. Присущие ему качества были известны всему преступному миру Побережья, и хотя никто, включая самого мелкого мошенника, не питал к нему ни малейшего доверия, и с особой подозрительностью к нему никто не относился. Его сотоварищи в большинстве сходились на мнении, что он слишком труслив, чтобы быть опасным, они считали, что он побоится их предать, побоится безжалостной мести за донос. Однако они не учитывали, что Рей обладал даром внушать себе веру в собственную неустрашимость. Он свободно ходил, куда хотел и куда я его посылал, а затем приносил информацию, которую иным путем я не мог бы получить.

Я почти три года его использовал и хорошо оплачивал, и он был мне послушен. «Информатор» — этим словом я называл его в моих отчетах; преступный мир, кроме повсеместно используемого слова «стукач», имеет на этот случай множество весьма не лестных определений.

— Есть работа, — сказал я, когда он уселся снова, оставив на этот раз ноги на полу. Левый уголок его рта дрогнул, а левый глаз подмигнул понимающе.

— Так я и думал. — Он всегда говорил что-нибудь в этом роде.

— Хочу, чтобы ты поехал в Халфмун-Бей и провел несколько дней у Джоплина. Вот тебе два снимка. — Я протянул ему фотографии Пэнбурна и девушки. — На обороте их имена и описание. Я хочу знать, появляется ли кто-нибудь из них там, что делает, где таскается. Возможно, что Жестяная Звезда их укрывает.

Рей взглянул на снимки.

— Кажется, я знаю этого типа, — сказал он, дернув левым уголком рта. Это тоже типично для Рея. Когда сообщаешь ему имя или описание, даже вымышленные, он всегда так говорит.

— Вот деньги. — Я пододвинул к нему несколько банкнот. — Если тебе придется пробыть там дольше, я вышлю еще. Контакт со мной поддерживай по этому номеру. Можешь звонить в контору. И помни: глаза держи открытыми. Если застану сонным, выдам тебя.

Он как раз кончил считать деньги — их было не так уж много, — и с презрением швырнул купюры на стол.

— Оставь себе на газеты, — заявил он с иронией. — Как я могу узнать что-нибудь, если не могу там ничего истратить?

— На пару дней хватит, остальные и так пропьешь. А если задержишься, подброшу еще. А плату получишь после работы, а не до.

Он потряс головой и встал,

— Хватит с меня твоего скупердяйства. Выполняй сам свои поручения. Я кончил.

— Если сегодня вечером ты не поедешь в Халфмун-Бей, то действительно кончишь, — заверил я его, предоставляя ему воспринимать мою угрозу так, как он пожелает.

Как и следовало ожидать, через минуту он взял деньги. Спор о задатке был неизменным вступительным ритуалом.

После ухода Рея я уселся поудобнее и выкурил несколько сигарет, размышляя над этим делом.

Сперва исчезла девушка с двадцатью тысячами долларов, потом поэт, и оба, надолго или нет, поехали в «Уайт Шэк». С виду дело казалось ясным. Пэнбурн под влиянием девушки так размяк, что выписал ей фальшивый чек со счета Эксфорда, а потом, после событий, о которых я еще ничего не знаю, они где-то укрылись.

Есть еще два следа. Первый: соучастник, посылавший письма Пэнбурну и получивший багаж девушки; этим займется наша контора. Второй: кто ехал на такси с квартиры девушки в отель «Маркиз»?

Это могло не иметь отношения к делу, а могло и иметь самое непосредственное. Если я найду связь между отелем «Маркиз» и «Уайт Шэк», то можно будет сказать, что мы напали на след... На телефонном коммутаторе в отеле «Маркиз» я застал девушку, которая когда-то уже оказывала мне услуги.

— Кто звонил в Халфмун-Бей? — спросил я.

— Боже мой! — Она упала на стул и розовой ручкой осторожно поправила свои мастерски уложенные волосы. — Мне хватает работы и без того, чтобы вспоминать телефонные разговоры. Это ведь не пансионат. Здесь звонят чаще, чем раз в неделю.

— Вряд ли у вас было много разговоров с Халфмун-Бей, — настаивал я, опершись на стойку и поигрывая пятидолларовой бумажкой. — Вы должны помнить последний.

— Я проверю, — вздохнула она, как будто бы ее вынудили заняться безнадежным делом.

Она просмотрела квитанции.

— Кое-что есть. Из номера 522, две недели назад.

— По какому номеру звонили?

— Халфмун-Бей, 51.

Это был номер телефона мотеля. Пятидолларовая купюра сменила владельца.

— Этот пятьсот двадцать второй, он что, постоянно здесь живет?

— Да, Мистер Килкурс. Он живет здесь уже три или четыре месяца.

— Кто он?

— Не знаю. Но, по-моему, это джентльмен...

— Отлично. Как он выглядит?

— Молодой, но уже с легкой сединой. Кожа смуглая. Очень приличный и похож на киноактера.

— Как Бул Монтана? — уходя, спросил я.

Ключ от номера 522 висел на доске. Я сел так, чтобы его видеть. Примерно через час дежурная подала ключ мужчине, который действительно выглядел, как актер. Лет тридцати, со смуглой кожей и темными седеющими на висках волосами. Ростом он был чуть выше шести футов, худощавый, в элегантном костюме.

С ключом в руке он вошел в лифт.

Я позвонил в агентство и попросил Старика, чтобы он прислал ко мне Дика Фоли.

Дик появился спустя десять минут. Этот крохотный канадец весит около ста фунтов, и я не знаю детектива, который умел бы так хорошо вести слежку, а я знаком почти со всеми.

— Есть здесь одна пташка, которая нуждается в хвосте, — сказал я Дику. — Его зовут Килкурс, номер 522. Подожди на улице, я покажу тебе его.

Я вернулся в холл и стал ждать.

В восемь Килкурс вышел из отеля. Я прошел за ним немного, доверил его Дику и вернулся домой, чтобы быть у телефона, когда позвонит Грязный Рей.

Но телефонного звонка не было.

Когда на следующее утро я появился в агентстве, Дик уже ждал меня.

— Ну и как? — спросил я.

— К черту! — Когда Дик возбужден, он говорит телеграфным языком, а сейчас он был зол невероятно. — Два квартала. Сорвался. Единственное такси.

— Он раскрыл тебя?

— Нет. Ловкач. На всякий случай.

— Попробуй еще раз. Лучше иметь под рукой автомобиль на случай, если он снова попробует от тебя оторваться.

Дик уже выходил, когда зазвонил телефон. Это был Рей, решивший позвонить в контору.

— У тебя что-нибудь есть? — спросил я.

— И много, — похвастался он.

— Встретимся у меня через двадцать минут, — сказал я.

Мой землистолицый информатор сиял. Его походка напоминала негритянский танец, а выражение лица было достойно самого царя Соломона.

— Я там все перетряс, — заявил он гордо, — разговаривал с каждым кто хоть что-то знает, видел все, что следовало увидеть, и просветил этот притон полностью, от подвала до крыши. И сделал...

— Да, да, — прервал его я. — Прими мои поздравления и так далее. Так что же у тебя есть?

— Сейчас тебе скажу. — Он поднял руку вверх, словно полицейский, управляющий уличным движением. — Спокойно. Все скажу.

— Ясно. Я знаю. Ты великолепен, и это мое счастье, что ты делаешь за меня мою работу и так далее. Но Пэнбурн, он там?

— Сейчас я дойду до этого. Я поехал туда и...

— Ты видел Пэнбурна?

— Об этом я и говорю. Я поехал туда и...

— Рей, — сказал я, — мне до лампочки, что ты там делал. Видел ли ты Пэнбурна?

— Да. Я видел его.

— Прекрасно. А теперь — что ты видел?

— Он находится там, у Жестяной Звезды. Он и эта его женщина, они там оба. Она там уже месяц. Я ее не видел, но мне рассказал один из официантов. Пэнбурна я видел лично. Он особо себя не афиширует. В основном сидит в задней части дома, там, где живет Жестяная Звезда. Пэнбурн там с воскресенья. Я поехал туда и...

— И узнал, кто эта девушка? И вообще, о чем идет речь?

— Нет. Я поехал ту да и...

— Все в порядке! Поедешь туда снова сегодня вечером. Позвонишь мне, когда убедишься, что Пэнбурн там, что он не уехал. Не ошибись! Я не хочу поднять ложную тревогу. Звони по телефону агентства; тому, кто возьмет трубку, скажи, что будешь в городе поздно. Это будет означать, что Пэнбурн там, а ты можешь звонить от Джоплина, не вызывая подозрения.

— Мне нужны деньги, — заявил он, вставая. — Все это стоит...

— Я рассмотрю твое заявление, — пообещал я. — А теперь будем считать, что тебя здесь уже нет. И дай мне знать, как только убедишься, что Пэнбурн там.

После этого я отправился в контору Эксфорда.

— Кажется, я напал на след, — проинформировал я миллионера. — По всей вероятности, сегодня вечером вы сможете поговорить с Пэнбурном. Мой человек утверждает, что видел его вчера вечером в «Уайт Шэк» и что ваш шурин, видимо, там живет. Если сегодня вечером он снова покажется, то мы сможем туда поехать.

— А почему мы не можем поехать сразу?

— В течение дня в этой забегаловке почти пусто, и мой человек не может там бродить, не возбуждая подозрений. Я предпочел бы, чтобы мы двое там не показывались, пока не будем уверены, что встретим Пэнбурна.

— Что я должен делать?

— Я попросил бы вас подготовить на вечер какой-нибудь быстроходный автомобиль. И самому быть наготове.

— Договорились. Я буду дома в половине шестого. Заеду за вами, как только вы дадите мне знать.

В половине десятого мы с Эксфордом с ревом мчались по дороге, ведущей в Халфмун-Бей. Рей позвонил.

Во время езды мы почти не разговаривали. Эксфорд спокойно сидел за рулем; в первый раз я заметил, какая у него мощная челюсть.

Мотель «Уайт Шэк» размещался в большом квадратном доме из искусственного камня. Он был несколько отдален от шоссе, и к нему вели две полукруглые подъездные дороги. Между дорогами стояли какие-то строения, в которых клиенты Джоплина припарковывали автомобили. Кое-где были разбиты клумбы и посажены кустарники. Не сбавляя скорости, мы свернули на подъездную дорогу и...

Эксфорд резко затормозил, огромная машина застыла на месте, швырнув нас на ветровое стекло. В последнюю секунду мы избежали столкновения с людьми, внезапно появившимися перед бампером автомобиля.

В свете фар были отчетливо видны бледные, испуганные лица; ниже — белые руки и спины, яркие платья и драгоценности на темном фоне мужских одежд. Взгляды, бросаемые украдкой, и откровенное любопытство зевак.

Таково было мое первое впечатление, а когда я оторвал голову от ветрового стекла, то осознал, что группа людей сосредоточена вокруг некоего центра. Я приподнялся, пытаясь рассмотреть что-нибудь над головами толпы, но безуспешно.

Я выскочил из машины и протолкался к этому центру.

На белом гравии лицом к земле лежал человек. Это был худой мужчина в темной одежде, над воротником, там, где голова соединяется с шеей, чернела дыра. Я опустился на колени, чтобы увидеть его лицо. Потом выбрался из толпы и вернулся к машине. Двигатель продолжал работать, Эксфорд в эту минуту вышел из машины.

— Пэнбурн мертв. Застрелен!

Эксфорд медленно снял перчатки, аккуратно сложил их и спрятал в карман. Затем кивком головы подтвердил, что понял мои слова, и двинулся к толпе, стоявшей над мертвым поэтом. Я же принялся высматривать Рея.

Я нашел его на террасе. Я прошел так, чтобы он заметил меня, и скрылся за углом дома, там было несколько темнее.

Вскоре он присоединился ко мне. Хотя ночь не была холодной, он выбивал зубами дробь.

— Кто его прикончил? — спросил я.

— Не знаю, — простонал он. В первый раз я услышал, как он признается в полном своем поражении. — Я был в здании. Следил за остальными.

— Кто эти остальные?

— Жестяная Звезда, какой-то тип, которого я никогда раньше не видел, и девушка. Я не думал, что парень выйдет из дома. У него не было шляпы.

— А что ты узнал?

— Через минуту после того, как я позвонил тебе, девушка и Пэнбурн вышли из своего укрытия и уселись за столик с другой стороны террасы, где довольно темно. Они ели, а потом пришел тот тип и присоединился к ним. Высокий, модно одетый.

Это мог быть Килкурс.

— Они разговаривали, потом к ним подсел Джоплин. Они сидели с четверть часа, смеялись и болтали. Я занял столик, откуда мог наблюдать за ними, народу было много, и я опасался, что потеряю этот столик, если отойду, поэтому я и не пошел за парнем. Он был без шляпы, вот я и не подумал, что он собирается выйти. Но он прошел через дом и вышел на улицу, а через минуту я услышал какой-то звук... я подумал, что это выхлоп мотора. И тут же послышался шум быстро движущегося автомобиля. И тогда кто-то крикнул, что на дворе лежит труп. Все выбежали. Это был Пэнбурн.

— Ты абсолютно уверен, что Джоплин, Килкурс и девушка были за столиком, когда убили Пэнбурна?

— Абсолютно, — сказал Рей, — если этого типа зовут Килкурс.

— Где они теперь?

— У Джоплина. Пошли туда сразу, когда увидели, что Пэнбурн мертв.

Я отнюдь не питал иллюзий в отношении Рея. Я знал, что он без колебаний может предать меня и создать алиби убийце поэта. Но если это Джоплин, Килкурс или девушка ликвидировали его — перекупили моего информатора, — нельзя доказать их ложное алиби. Джоплин располагал толпой ребят, которые, не моргнув глазом, под присягой подтвердят все, что ему надо. Я знал, что найдется дюжина свидетелей их присутствия на террасе.

Итак, я должен был поверить, что Рей говорит правду. Другого выхода у меня просто не было.

— Ты видел Дика Фоли? — спросил я, потому что именно Дик следил за Килкурсом.

— Нет.

— Поищи его. Скажи ему, что я пошел поболтать с Джоплином. Пусть он тоже пройдет туда. Потом будь под рукой, может быть, ты понадобишься.

Я вошел в дом через балконную дверь, миновал пустую площадку для танцев и поднялся наверх, в жилище Джоплина на третьем этаже. Я знал дорогу, был здесь не раз. Старые приятели.

На этот раз я шел с весьма хилой надеждой на успех: ведь я не имел против них доказательств. Я мог, конечно, подцепить на крючок девушку, но не без оглашения того факта, что умерший поэт подделал подпись своего родственника на чеке. А это исключалось.

— Войдите, — прозвучал громкий знакомый голос, когда я постучал в дверь гостиной Джоплина. Я отворил дверь и вошел.

Джоплин Жестяная Звезда стоял посреди комнаты — бывший великий медвежатник, детина с непомерно широкими плечами и тупой лошадиной физиономией. Позади него сидел на столе Килкурс, пряча настороженность под маской веселого оживления. У противоположной стены комнаты на подлокотнике большого кожаного кресла сидела девушка, которую я знал как Джейн Делано. Поэт не преувеличил, утверждая, что она прекрасна.

— Ты? — буркнул Джоплин, когда увидел меня. — Чего ты, к дьяволу, хочешь?

— А что у тебя есть?

Я не слишком сосредотачивался на этом обмене фразами, а присматривался к девушке. Было в ней что-то знакомое, но я никак не мог понять, что именно. Возможно, я никогда не видел ее, а это ощущение возникло потому, что я так долго всматривался в фотографию? С фотографиями так бывает.

Тем временем Джоплин говорил:

— Однако у меня не так много времени, чтобы бросать его на ветер.

— Если бы ты поберег время, которое получил от судей, у тебя было бы его навалом.

Где-то я уже видел эту девушку. Стройная, одета в голубое платье, открывающее то, что стоило показать: шею, плечи, спину. Густые, темные волосы и овальное розовое личико. Широко расставленные серые глаза действительно, как это определил поэт, напоминали полированное серебро. Я мерил ее взглядом, но никак не мог вызвать нужную ассоциацию. Килкурс продолжал сидеть на столе, покачивая ногой.

Джоплин начал терять терпение.

— Может, ты перестанешь пялить глаза на девочку и скажешь, чего ты хочешь?

Девушка усмехнулась иронично, приоткрыв свои острые, как иглы, мелкие зубки. И по этой улыбке я ее узнал.

Меня сбили с толку ее волосы и кожа. Когда я видел ее в последний раз — последний и единственный, — ее лицо было мраморно-белым, а волосы короткими, цвета огня. Она, трое мужчин, одна старушка и я забавлялись в тот вечер игрой в прятки в одном доме на Турецкой улице. Ставкой в игре было убийство банковского посыльного и кража акций стоимостью в сто тысяч долларов. Трое участников организованной ею аферы погибли в тот вечер, а четвертый, китаец, угодил на виселицу.

Звали ее тогда Эльвирой, и мы безуспешно разыскивали ее по всей стране и за границей.

Хотя я и старался не подавать вида, она догадалась, что я ее узнал. По-кошачьи соскочила с кресла и двинулась ко мне. Ее глаза теперь были скорее стальными, чем серебряными.

Я вынул пистолет. Джоплин сделал шаг в моем направлении.

— В чем дело?

Килкурс спрыгнул со стола, расслабил галстук.

— Дело в том, — сказал я, — что эта девушка разыскивается за убийство, совершенное несколько месяцев назад, а может, и за десять других тоже. Так или иначе...

Я услышал щелчок выключателя где-то за моей спиной, и комната погрузилась в темноту.

Я двинулся, сам не зная куда, чтобы только не остаться там, где меня застигла темнота.

Ощутив плечом стену, я присел на корточки.

— Быстро!.. — прозвучал резкий шепот со стороны, как я догадался, двери.

Но обе двери комнаты оставались закрытыми, свет из коридора в комнату не проникал. В темноте я слышал какое-то движение, но на фоне несколько более светлого окна не появилась ни одна фигура.

Что-то мягко щелкнуло почти рядом со мной. Это вполне мог быть звук открываемого пружинного ножа, а я помнил, что Джоплин Жестяная Звезда любит такое оружие.

— Пошли!.. — резкий шепот, как удар, пронзил темноту.

Приглушенный, неразгаданный звук прозвучал совсем рядом.

Внезапно сильная рука стиснула мое плечо, чье-то крепкое тело навалилось на меня. Я ударил пистолетом и услышал стон.

Рука переместилась к горлу.

Я ударил в чье-то колено, и человек снова застонал.

Что-то обожгло мне бок.

Я снова ударил пистолетом, потом несколько отвел его назад, чтобы освободить ствол от мягкого препятствия, и нажал на спуск. Послышался выстрел. Голос Джоплина, прозвучавший в моих ушах удивительно спокойно и деловито.

— Черт! Он попал в меня.

Я отодвинулся от него в направлении желтого пятна света, падающего через открывшуюся дверь. Я не слышал, чтобы кто-то выходил. Я был слишком занят. Однако я понял, что Джоплин решил отвлечь мое внимание, чтобы дать возможность удрать.

Я не встретил никого, когда, спотыкаясь и скользя, сбегал по лестнице, перескакивая через столько ступеней, сколько удавалось. Возле танцевальной площадки навстречу мне шагнул кто-то из официантов. Не знаю, сделал ли он это специально. Я не спрашивал. Я просто врезал ему наотмашь пистолетом в лицо и помчался дальше. Потом перепрыгнул через чью-то ногу, пытавшуюся подсечь меня, а возле наружной двери обработал еще одну физиономию.

Уже на подъездной дороге я увидел задние фары автомобиля, сворачивающего на шоссе.

Подбегая к автомобилю Эксфорда, я заметил, что тело Пэнбурна уже забрали. Несколько человек еще стояли возле этого места и глазели на меня, разинув рты.

Машина стояла с включенным мотором, как ее оставил Эксфорд. Я дал газ, промчался по дороге мимо клумб и свернул на шоссе. Через пять минут я уже видел впереди себя красные огоньки.

Машина Эксфорда — зверь, я просто не знал, куда девать всю его мощь. Не знаю, с какой скоростью двигался автомобиль впереди меня, но я приближался к нему с такой быстротой, как если бы он стоял на месте.

Два с половиной километра, может быть, три...

Вдруг впереди я увидел человека, стоявшего еще за пределом света фар моей машины. Когда свет упал на него, я удостоверился, что это Грязный Рей.

Он стоял посреди шоссе с пистолетом в каждой руке.

Пистолеты внезапно полыхнули красным и погасли, вспыхнули еще раз и погасли снова — как две лампочки в системе сигнализации.

Переднее стекло разлетелось.

Грязный Рей — информатор, имя которого на всем Тихоокеанском побережье было синонимом трусости, — стоял посреди шоссе и стрелял в мчавшуюся на него металлическую комету...

Я не видел конца.

Сознаюсь чистосердечно: я закрыл глаза, когда его ожесточенное белое лицо появилось над капотом моей машины. Металлический колосс вздрогнул — чуть-чуть, — и дорога впереди меня снова стала пустой, если не считать удаляющихся красных огоньков. Переднего стекла не было. Ветер трепал мои волосы, прищуренные глаза слезились.

Внезапно я осознал, что говорю сам с собой. Это был Рей. Забавно. Я не удивился тому, что он меня обманул. Этого можно было ожидать. Не удивило меня и то, что он прокрался в комнату и выключил свет. Но то, что он встал так на дороге и погиб...

Оранжевая полоса, метнувшаяся с мчащего впереди автомобиля, прервала мои размышления. Пуля не нашла меня, — трудно метко стрелять из движущегося автомобиля, — но я знал, что при моей скорости я вскоре стану очень хорошей мишенью.

Я включил фару-искатель. Я уже видел, что желтый спортивный автомобиль ведет девушка, а с ней Килкурс.

Я сбросил скорость. Невыгодное положение — одновременно вести машину и стрелять. Следовало сохранять дистанцию, пока мы не доберемся до какого-нибудь населенного пункта, что в принципе неизбежно. В это время, еще до полуночи, на улицах будут люди и полицейские. Тогда я приближусь, и моя победа будет обеспечена.

Однако через несколько километров дичь, на которую я охотился, расстроила мои планы. Желтая машина затормозила, развернулась и стала поперек шоссе. Килкурс и девушка выскочили и спрятались за ней, как за баррикадой.

Я почувствовал искушение попросту протаранить их, но это было слабое искушение, и когда оно закончило свою короткую жизнь, я нажал на тормоз и остановился. Потом поискал рефлектором желтый автомобиль.

Сверкнуло где-то на краю круга света. Рефлектор резко дернулся, но не разбился. Ясно, что рефлектор будет первой мишенью, и...

Я съежился в автомобиле, ожидая, когда пули прикончат рефлектор. Туфли и плащ я осторожно снял.

Третий выстрел разнес рефлектор. Выключив остальные огни, я пустился бежать и остановился только возле желтого автомобиля. Надежный и безопасный номер.

Девушка и Килкурс смотрели на яркий свет рефлектора. Когда он погас, а я выключил остальные лампы, они были совершенно ослеплены, их глазам требовалась, по меньшей мере, минута, чтобы они приспособились к серо-черной ночи. В носках, без обуви, я двигался бесшумно, и через минуту нас разделял только желтый автомобиль. Я об этом знал, они — нет.

До меня донесся тихий голос Килкурса:

— Я его попробую достать из канавы. Стреляй время от времени, отвлекай его.

— Ноя его не вижу, — запротестовала девушка.

— Сейчас глаза привыкнут к темноте. Стреляй в сторону его машины.

Я прижался к капоту. Девушка выстрелила в сторону моего автомобиля.

Килкурс на четвереньках двинулся к канаве, тянувшейся вдоль южной стороны шоссе. Сейчас нужен прыжок и удар пистолетом в затылок. Я не хотел убивать, но мне нужно убрать его с дороги. Ведь оставалась еще девушка, — по меньшей мере, столь же опасная.

Я приготовился к прыжку, а он инстинктивно обернулся и увидел меня.

Я выстрелил...

Можно не проверять, попал ли я. С такого расстояния промазать невозможно.

Согнувшись вдвое, я проскользнул к багажнику автомобиля и стал ждать.

Девушка сделала то, что, наверное, и я сделал бы на ее месте. Она не выстрелила и не бросилась туда, откуда прозвучал выстрел. Она подумала, что я оказался в канаве раньше Килкурса и что теперь я намереваюсь зайти ей в тыл. Пытаясь меня опередить, она обогнула автомобиль, чтобы устроить засаду со стороны машины Эксфорда.

Ее изящный носик наткнулся на дуло моего пистолета...

Она вскрикнула.

Женщины не всегда рассудительны. Часто они пренебрегают такими мелочами, как направленный на них пистолет. К счастью, я успел схватить ее за руку. Когда моя рука стиснула ее пистолет, девушка нажала на спуск, прижав курком кончик моего указательного пальца. Я вырвал оружие из ее руки и освободил палец.

Но это еще не был конец. Я стоял, держа пистолет не более чем в десяти сантиметрах от нее, а она вдруг бросилась бежать к группе деревьев, которые чернели у дороги.

Когда я опомнился от изумления, вызванного столь дилетантским поступком, то сунул пистолеты в карманы и, не жалея ног, пустился следом.

Она как раз собиралась перелезть через проволочную изгородь.

— Перестань дурить, — сказал я неодобрительно. Сжав левой рукой ее запястье, я потянул девушку к машине. — Это серьезное дело. Не будь ребенком.

— Больно!

Я знал, что ей вовсе не больно, знал также, что она виновата в смерти четырех, а может, пяти человек, но все-таки ослабил захват чуть ли не до уровня дружеского рукопожатия. Она послушно пошла рядом со мной к автомобилю. Продолжая держать ее за руку, я включил фары. Килкурс лежал на краю полосы света — лицом к земле, одна нога подогнута.

Я поставил девушку на хорошо освещенное место.

— Стой здесь и будь благовоспитанной. Одно движение, и я прострелю тебе ногу.

Я не шутил.

Отыскав пистолет Килкурса, я спрятал его в карман и опустился на колени возле тела.

Мертв. Пуля продырявила его повыше ключицы.

— Он... — Губы ее дрожали.

— Да.

Она взглянула на него, и по ее телу прошла дрожь.

— Бедный Фэг, — прошептала она.

Я уже говорил, что она была прекрасна, а теперь, в ослепляющем свете фар, она казалась еще прекрасней. Она могла вызвать глупые мысли даже у немолодого охотника на преступников. Она была...

Именно поэтому я взглянул на нее сурово и сказал:

— Да, бедный Фэг и бедный Хук, и бедный Тай, и бедный посыльный из Лос-Анджелеса, и бедный Барк... — Я перечислил тех, о которых знал, что они умерли потому, что любили ее.

Взрыва ярости не последовало. Ее большие серые глаза смотрели на меня проницательно, а прекрасное овальное лицо, обрамленное массой темных волос (я знал, что они крашеные), было печально.

— Ты, наверное, думаешь... — начала она.

С меня было достаточно. Чары перестали действовать.

— Идем. Килкурс и автомобиль пока останутся здесь.

Она не ответила, но прошла со мной к машине и сидела тихо, пока я надевал туфли. На заднем сиденье я отыскал какую-то одежду.

— Будет лучше, если ты набросишь это. Переднего стекла нет. Может быть холодно.

Она без слов последовала моему совету, но когда мы объехали желтый автомобиль и поехали по дороге на восток, положила руку на мое плечо.

— Мы возвращаемся в «Уайт Шэк»?

— Нет, мы едем в Редвуд-Сити, в тюрьму.

Мы проехали примерно полтора километра, и, даже не глядя на нее, я знал, что она изучает мой не слишком правильный профиль. Потом ее ладонь снова легла на мое плечо, она склонилась ко мне так, что я чувствовал на своей щеке тепло ее дыхания.

— Остановись на минутку. Я хочу тебе... Хочу тебе кое-что сказать.

Я остановил машину на обочине и повернулся.

— Прежде чем ты начнешь, — сказал я, — я хочу, чтобы ты знала, что я остановился только для того, чтобы ты рассказала мне о Пэнбурне. Как только ты свернешь с этой темы, мы тронемся в Редвуд-Сити.

— Ты не хочешь узнать о Лос-Анджелесе?

— Нет. Это уже закрытое дело. Вы все, ты и Хук Риордан, и Тай Чун Тау, и супруги Квейр несете ответственность за смерть посыльного, даже если фактически его убил Хук. Хук и супруги Квейр погибли в ту ночь, когда мы встретились на Турецкой улице. Тай повешен в прошлом месяце. Теперь я нашел тебя. Мы имели достаточно доказательств, чтобы повесить китайца, а против тебя я имею их еще больше. Это уже пройдено и закончено. Если ты хочешь сказать что-нибудь о смерти Пэнбурна, то я слушаю. В противном случае...

Я протянул руку к стартеру.

Меня удержало ее прикосновение.

— Я хочу рассказать тебе об этом, — сказала она с нажимом. — Хочу, чтобы ты знал правду. Я знаю, что ты отвезешь меня в Редвуд-Сити. Не думай, что я ожидаю... что у меня есть какие-то глупые надежды. Но я хочу, чтобы ты знал правду... Зачем — не знаю.

Ее голос дрогнул.

А потом она начала говорить, очень быстро, как человек, который боится, что его прервут прежде, чем он закончит; она сидела, наклонясь вперед, а ее прекрасное лицо было почти рядом с моим.

— Выбежав из дома на Турецкой улице, когда ты сражался с Таем, я намеревалась убежать из Сан-Франциско. У меня было около двух тысяч, я могла бы уехать, куда угодно... А потом я подумала, что вы ждете именно этого, и решила, что безопаснее оставаться на месте.

Женщине легко изменить внешность. У меня были короткие рыжие волосы, светлая кожа, я одевалась ярко. Я покрасила волосы, а чтобы удлинить их, купила шиньон; с помощью специального крема изменила цвет кожи и приобрела темную одежду. Затем, под именем Джейн Делано, я сняла квартиру на Эшбери-авеню...

Я надеялась, что меня никто не узнает, но сочла разумным побольше сидеть дома. Чтобы убить время, много читала. И случайно наткнулась на книгу Барка... Ты читаешь поэзию?

Я покрутил головой. Со стороны Халфмун-Бей подъехал какой-то автомобиль — первый, который мы увидели с того момента, как оставили «Уайт Шэк». Она подождала, когда машина пройдет, после чего все так же быстро продолжала.

— Барк, — это, разумеется, не гений, но в его стихах было нечто волнующее. Я написала ему на адрес издателя... Через несколько дней получила ответ от Барка и узнала, что он живет в Сан-Франциско, этого я не знала. Мы обменялись еще несколькими письмами, прежде чем он предложил встретиться. Не знаю, любила я его или нет... Мне он нравился, а его любовь была так горяча, и мне так льстило, что за мной ухаживает известный поэт, что я приняла это за любовь. Я пообещала выйти за него замуж.

Я не рассказала ему всего о себе, хотя теперь знаю, что для него это не имело бы значения. Я боялась сказать ему правду, а солгать не могла бы, поэтому я не сказала ничего.

А потом однажды я встретила Фэга Килкурса, он узнал меня, несмотря на мои новые волосы, кожу и наряд. Фэг не был особенно умен, но его трудно провести. Мне его не жалко. У него такие принципы. Он следил — и пришел ко мне на квартиру. Я сказала, что намерена выйти замуж за Барка... Это было глупо. Фэг был человеком по-своему порядочным. Если бы я сказала, что хочу обработать Барка, поживиться за его счет, он оставил бы меня в покое и следил издалека. Но когда я сказала ему, что хочу завязать, то стала добычей, на которую стоило поохотиться. Ты знаешь, как это бывает среди преступников — человек для них либо приятель, либо потенциальная жертва. А поскольку я уже не была преступницей, он решил, что я могу стать добычей.

Он узнал о родственных связях Барка и поставил вопрос ребром. Двадцать тысяч долларов, или он меня выдаст. Он знал, что меня разыскивают. У меня не было другого выхода. От него мне не сбежать... Я сказала Барку, что мне нужно двадцать тысяч долларов. Я не знала, что он сможет их раздобыть. Спустя три дня он дал мне чек. Я понятия не имела, откуда деньги, но даже если бы и знала, то это бы ничего не изменило. Мне нужны были эти деньги.

Вечером Барк сказал, откуда у него эти деньги. Сказал, что подделал подпись своего родственника. Он боялся, что если это раскроется, меня могут счесть сообщницей. Может, я и испорчена, но не до такой степени, чтобы посадить его в тюрьму. Я рассказала ему все. Он даже глазом не моргнул. Настаивал, чтобы я заплатила Килкурсу и обезопасила себя.

Барк был уверен, что шурин не посадит его в тюрьму, но на всякий случай хотел, чтобы я переселилась, снова сменила имя и укрылась где-нибудь, пока мы не увидим, как реагирует Эксфорд... Он ушел, а я обдумала свой собственный план. Я любила Барка — слишком любила, чтобы сделать из него козла отпущения, и не слишком верила в доброе сердце Эксфорда.

Было второе число. Если не вмешается случай, думала я, Эксфорд не узнает о фальшивом чеке до начала следующего месяца, когда банк пришлет ему реализованные чеки. В моем распоряжении — месяц.

На следующий день я сняла со счета свои деньги и написала Барку, что должна уехать в Балтимор. Я запутала след до Балтимора, багажом и письмами занялся один мой приятель. Сама же я поехала к Джоплину и попросила, чтобы он укрыл меня. Я дала знать Фэгу, и когда он явился, сказала ему, что через пару дней отдам деньги.

С тех пор он приходил ежедневно, и каждый раз обманывать его становилось все легче. Однако я понимала, что письма Барка вскоре начнут к нему возвращаться, и я хотела быть на месте, прежде чем он сделает какую-нибудь глупость. И все же я решила не вступать с ним в контакт, пока не буду в состоянии вернуть деньги, прежде чем Эксфорд узнает о мошенничестве.

С Фэгом дело шло все легче, однако он не хотел отказаться от двадцати тысяч долларов, которые, разумеется, все время были при мне, если я не пообещаю, что останусь с ним навсегда. А мне казалось, что я люблю Барка и не нужен мне никакой Фэг.

И тогда однажды вечером меня увидел Барк. Я была неосторожна и поехала в город в автомобиле Джоплина — на том, желтом. И, конечно же, Барк мена узнал. Я сказала ему всю правду, а он рассказал, что нанял детектива... В некоторых делах он был совсем ребенком. Ему не пришло в голову, что шпик прежде всего раскопает дело с деньгами. Теперь я знала, что фальшивый чек может быть обнаружен в любой день.

Когда я сказала об этом Барку, он совсем сломался. Вся его вера в прощение со стороны Эксфорда испарилась. Он выболтал бы все первому встречному. Поэтому я взяла его к Джоплину. Хотела продержать его там пару дней, пока дело не прояснится. Если в газетах не будет ничего о чеке, это будет означать, что Эксфорд готов замять дело, что Барк может спокойно возвращаться домой и подумать о возмещении убытка. Если бы газеты написали обо всем, Барку следовало бы подыскать надежное укрытие, да и мне тоже.

Во вторник вечером и в среду газеты поместили информацию об исчезновении Барка, однако без упоминания о чеке. Выглядело это неплохо, но мы все же решили подождать еще день. Килкурс уже все знал, поэтому вынуждена была отдать ему двадцать тысяч долларов. Но я надеялась их вернуть, поэтому держала его при себе. Я попросила Жестяную Звезду, чтобы он немного попугал его, и с тех пор Барк был в безопасности.

Сегодня вечером человек Джоплина сказал, что один парень, некий Грязный Рей, крутится здесь второй день и что скорее всего он интересуется нами. Он показал мне Рея. Я рискнула появиться в зале ресторана и сесть за столик поблизости от него. Что он из себя представляет, ты знаешь сам; не прошло и пяти минут, как он уже сидел за моим столиком, а через полчаса я уже знала, что он успел настучать... Он рассказал не все, однако достаточно, чтобы я вычислила остальное.

Я рассказала об этом Фэгу и Джоплину.

Фэг был за то, чтобы немедленно убить и Барка, и Рея. Я постаралась выбить эту мысль из головы: это ничего бы не дало. Рея я обвела вокруг пальца. Он готов был броситься за меня в огонь. Мне показалось, что я убедила Фэга, но... В конце концов мы решили, что Барк и я возьмем машину и уедем, а Рей разыграет перед тобой дурачка, покажет тебе какую-нибудь пару и скажет, что принял их за нас. Я пошла за плащом и перчатками, а Барк направился к машине. И Фэг его застрелил. Я не знала, что он хочет это сделать! Я не позволила бы ему! Поверь мне! Я не позволила бы причинять вред Барку!

А потом у меня уже не было выбора... Мы заставили Рея подтвердить наши алиби. Позаботились, чтобы и другие это подтвердили. А потом ты поднялся наверх — и узнал меня. Такое уж мое счастье, что это был именно ты — единственный детектив в Сан-Франциско, который меня знает!

Остальное тебе известно. Грязный Рей вошел в комнату следом за тобой и выключил свет, а Джоплин придержал тебя, чтобы мы могли бежать, а потом, когда ты начал догонять, Рей пожертвовал собой, чтобы тебя задержать и дать нам скрыться, а теперь...

Ее била дрожь. Плащ, который я ей дал, соскользнул с белых плеч. Меня тоже трясло — она была так близко... Я достал из кармана смятые сигареты, закурил.

— И это все... Ты согласился выслушать, — сказала она мягко, — я хотела, чтобы ты это знал. Ты настоящий мужчина, а я...

Я откашлялся, и моя рука, державшая сигарету, внезапно перестала трястись.

— Не смеши, ладно? — сказал я. — До сих пор у тебя шло неплохо, не порть впечатление.

Она засмеялась, и в ее смехе была уверенность в себе. И немножко усталости. Она придвинула свое лицо еще ближе к моему, а ее серые глаза смотрели мягко и спокойно.

— Маленький толстый детектив, имени которого я не знаю... — Ее голос был немного утомленным, немного ироничным. — Ты думаешь, что я играю, не так ли? Что я играю, а ставка в игре — моя свобода? Может быть, и так. Я наверняка воспользуюсь случаем, если мне его предложат. Но... Мужчины считали меня прекрасной, а я играла ими. Таковы женщины. Мужчины любили меня, а я делала с ними, что хотела, считая, что они достойны только презрения. А потом появляется этакий толстяк, детектив, имени которого я не знаю, и он относится ко мне так, словно я ведьма или старая индианка. Ничего странного, что у меня возникло какое-то чувство к нему. Таковы уж женщины. Или я так безобразна, что мужчина может смотреть на меня без всякого интереса? Я безобразна?

Я покрутил головой.

— Ты в полном порядке, — сказал я, стараясь, чтобы голос мой столь же равнодушным, как и мои слова.

— Ты свинья! — Ее улыбка стала еще нежней. — И именно потому, что ты такой, я сижу здесь и раскрываю перед тобой душу. Если бы ты обнял меня, прижал к своей груди, которую я и так ощущаю, если бы сказал, что меня вовсе не ждет тюрьма, это, конечно, обрадовало бы меня. Но если бы ты приласкал меня, ты стал бы только одним из многих, которые любят меня, которых я использую и после которых приходят следующие. А поскольку ты не делаешь ничего такого, поскольку ты сидишь рядом со мной, как деревянный, я жалею тебя... Маленький толстый детектив, если бы это была игра...

Я пробормотал что-то неразборчивое и с трудом удержался, чтобы не облизать пересохшие губы.

— Я войду сегодня в тюрьму, если ты действительно тот самый твердый мужчина, который без всякого интереса слушает, как я объяснюсь ему в любви. Но до того, как я войду туда, разве ты не можешь признать, что я больше чем «в полном порядке»? Или хотя бы дай мне понять, что если бы я не была преступницей, твой пульс бился бы чуточку чаще, когда я касаюсь тебя. Я иду на долгий срок в тюрьму, может, даже на виселицу. Сделай что-нибудь, чтобы я знала, что не говорила все это мужчине, который попросту скучал, слушая меня.

Ее серебристо-серые глаза были полузакрыты, голова откинута.

Какое-то время она смотрела на меня широко открытыми серыми глазами, в которых только что были спокойствие и нежность и которые теперь слегка хмурились, словно боль свела ее брови.

Я отодвинулся от нее и включил двигатель.

Уже перед Редвуд-Сити она снова положила ладонь на мое плечо, легонько похлопала и убрала руку.

Я не смотрел на нее, и она не смотрела на меня, когда записывали анкетные данные. Она назвалась Джейн Делано и отказалась говорить без адвоката. Все это длилось недолго.

Когда ее уводили, она задержалась и сказала, что хочет поговорить со мной с глазу на глаз.

Мы отошли в угол.

Она придвинулась ко мне так, как в автомобиле, и я снова ощутил тепло ее дыхания на щеке. И тогда она наградила меня самым гнусным эпитетом, какой только знает английский язык.

Потом она пошла в камеру.

1

«Белая хижина» (англ.)