— Маколэй был здесь, — сказал я, — обедал со мной.
— Он сказал мне об этом. В общем, Маколэй не может добраться до гостиницы раньше, чем почти уже в три часа, не находит там Уайнанта и узнает, что Уайнант там не проживает. Адвокат пытается дать его описание, с бородой и без нее, однако никто из служащих отеля не припоминает, что видел изобретателя. Маколэй звонит в свою контору, но Уайнант туда не перезванивал. Тогда адвокат звонит Джулии Вулф, и она говорит ему, будто даже не знала, что Уайнант в городе, чему Маколэй не верит, поскольку он только вчера передал ей пять тысяч долларов для Уайнанта, и, по его расчетам, Уайнант приехал как раз за ними, однако адвокат просто говорит секретарше «спасибо», вешает трубку и продолжает заниматься своими делами.
— Какими делами, например? — спросил я.
Гилд перестал жевать кусок хлеба, который только что положил в рот.
— Между прочим, думаю, нам не помешает об этом знать. Я выясню. Нам показалось, что его не в чем подозревать, поэтому мы не позаботились об этом сразу, однако всегда не мешает знать, у кого есть алиби, а у кого нет.
Я отрицательно покачал головой в ответ на вопрос, который он не решился задать.
— Не вижу, в чем его следовало бы подозревать за исключением того, что он — адвокат Уайнанта и, вероятно, знает больше, чем говорит.
— Конечно, я понимаю. Что ж, наверное, для того люди и прибегают к помощи адвокатов. Теперь касательно секретарши: возможно, ее настоящее имя — совсем не Джулия Вулф. Пока у нас не было возможности выяснить наверняка, однако мы узнали, что она была не совсем тем человеком, кому он, исходя из общепринятых понятий, мог бы спокойно доверить все эти деньги — я имею в виду, если он знал о ее прошлом.
— У нее была судимость?
Он покивал головой сверху вниз.
— Очень милый расклад получается. Года за два перед тем, как эта дама начала работать на него, она отсидела шесть месяцев на Западе, в Кливленде, по обвинению в мошенничестве под именем Роды Стюарт.
— Полагаете, Уайнант знал об этом?
— Спросите что-нибудь полегче. Не похоже, иначе вряд ли он позволил бы ей спокойно разгуливать со всеми этими деньгами, хотя кто его знает. Говорят, он был без ума от нее, а вы знаете, до чего могут дойти мужчины. Она время от времени развлекалась с Шепом Морелли и его ребятами.
— У вас действительно есть улики против Морелли? — спросил я.
— В этом деле нет, — с сожалением сказал он, — но мы разыскивали его за кое-что другое. — Он слегка сдвинул песочного цвета брови. — Хотел бы я знать, что заставило его явиться к вам сюда. Конечно, от этих хануриков можно ожидать чего угодно, и все же хотелось бы знать.
— Я рассказал вам все, что мне известно.
— Не сомневаюсь в этом, — заверил меня Гилд. Он повернулся к Норе. — Надеюсь, вы не думаете, что мы слишком грубо обошлись с ним, однако, понимаете, приходится...
Нора улыбнулась, сказала, что прекрасно понимает и налила кофе в его чашку.
— Спасибо, мэм.
— Что такое «ханурики»? — спросила она.
— Алкоголики или наркоманы.
Она посмотрела на меня.
— А что, Морелли был...
— Нагрузился по самые уши, — сказал я.
— Почему ты мне не сказал? — пожаловалась она. — Я всегда пропускаю самое интересное. — Она встала из-за стола, чтобы ответить на телефонный звонок.
— Вы собираетесь возбуждать против него дело за то, что он в вас стрелял? — спросил Гилд.
— Нет, если только это не нужно вам.
Он покачал головой. Голос его звучал равнодушно, хотя в глазах промелькнуло что-то вроде любопытства.
— Думаю, пока у нас на него достаточно материала.
— Вы говорили о секретарше.
— Да, — сказал он. — В общем, мы выяснили, что она часто не ночевала у себя иногда по два-три дня подряд. Может, в это время она встречалась с Уайнантом. Не знаю. Нам не удалось пробить брешь в показаниях Морелли о том, что он не видел ее последние три месяца. Что вы думаете по этому поводу?
— То же, что и вы, — ответил я. — Уайнант исчез как раз около трех месяцев назад. Может, здесь что-то кроется, а может и нет.
Вошла Нора и сказала, что звонит Харрисон Куинн. Он сообщил, что продал некоторые ценные бумаги, которые я записал в графу «убыли», и назвал мне цены.
— Ты видел Дороти Уайнант? — спросил я его.
— С тех пор, как оставил ее у вас, не видел, но сегодня после обеда встречаюсь с ней в «Пальме», мы идем пить коктейли. Вообще-то, если хорошенько подумать, она просила тебе не говорить об этом. Ну, что скажешь о золотых акциях, Ник? Ты много потеряешь, если не войдешь в дело. Эти дикари с Запада, как только соберется Конгресс, устроят нам такую инфляцию это уж наверняка, а даже если и не устроят, в любом случае все этого ожидают. Я тебе на прошлой неделе сказал, что уже ходят разговоры о необходимости достичь соглашения...
— Хорошо, — сказал я и дал ему указание приобрести некоторое количество акций «Доум Майнз» по двенадцать долларов.
Затем он вспомнил, что видел в газетах сообщения о моем ранении. Он говорил об этом очень неопределенно и обратил мало внимания на мои заверения, что со мной все в порядке.
— Полагаю, сие означает, что пару дней никакого пинг-понга не будет, — сказал он с искренним, по всей видимости, сожалением. — Послушай, у тебя ведь были билеты на сегодняшнюю премьеру. Если ты не можешь пойти, то я...
— Мы пойдем. В любом случае, спасибо.
Он рассмеялся и, попрощавшись, положил трубку. Когда я вернулся в гостиную, официант убирал со стола. Гилд удобно устроился на диване. Нора говорила:
— ...приходится каждый год уезжать на рождественские праздники, поскольку те родственники, которые у меня еще остались, слишком всерьез относятся к Рождеству, и если мы дома, то либо они едут в гости к нам, либо мы вынуждены ехать в гости к ним, а Ник этого не любит.
В углу Аста лизала лапы.
— Я отнимаю у вас массу времени, — Гилд посмотрел на часы. — Мне не хотелось навязываться...
Я сел и сказал:
— Мы как раз подошли к самому убийству, не так ли?
— Как раз. — Он расслабился и опять уселся на диван. — Это произошло в пятницу двадцать третьего в какое-то время до трех-двадцати пополудни, когда миссис Йоргенсен пришла туда и нашла ее. В известной степени трудно сказать, сколько времени она лежала там, умирая, прежде чем ее обнаружили. Мы знаем только, что с ней все было в порядке, и она ответила на телефонный звонок — с телефоном, кстати, тоже все было в порядке, — около половины третьего, когда секретарше позвонила миссис Йоргенсен; с ней по-прежнему ничего не случилось и около трех, когда звонил Маколэй.
— Я не знал, что миссис Йоргенсен звонила.
— Это факт. — Гилд откашлялся. — У нас не было никаких подозрений на этот счет, вы понимаете, но мы проверили, потому что таков порядок, и от телефонистки в отеле «Кортлэнд» узнали, что около двух-тридцати она соединяла с квартирой секретарши миссис Йоргенсен.
— А что сказала миссис Йоргенсен?
— Сказала, что хотела узнать, где Уайнант, но Джулия Вулф ответила, что будто бы не знает, и тогда миссис Йоргенсен, полагая, что та лжет и что она сможет вытянуть из нее правду при личной встрече, спросила, может ли она заглянуть на минуту, и Джулия ответила: «Конечно». — Нахмурившись, Гилд посмотрел на мое колено. — В общем, она туда поехала и нашла секретаршу уже почти мертвой. Люди, проживающие в доме, не помнят, что видели, как кто-либо входил в квартиру Вулф или выходил из нее, но это и понятно. Кто угодно мог войти, выйти и остаться незамеченным. Пистолета там не было. Не было также никаких следов взлома, а к вещам в квартире никто не прикасался, как я и говорил. Я имею в виду, что квартиру, похоже, не обыскивали. На руке у нее было кольцо с бриллиантом стоимостью, по всей видимости, в несколько сотен, а в сумочке оказалось тридцать с чем-то долларов. Жильцы дома знают Уайнанта и Морелли — оба они частенько туда заходили, — но уверяют, что не видели ни того, ни другого довольно давно. Дверь на пожарную лестницу была заперта, а по самой лестнице, похоже, в последнее время не ходили. — Он повернул руки ладонями вверх. — Вот, пожалуй, и весь наш урожай.
— Никаких отпечатков пальцев?
— Только принадлежащие ей самой и людям, которые убирают квартиры в том доме, насколько удалось установить. Ничего полезного для нас.
— И никаких сведений от ее друзей?
— Похоже, у нее не было друзей — близких, по крайней мере.
— А что насчет этого — как бишь его — Нанхейма который опознал в ней подругу Морелли?
— Он просто знал секретаршу в лицо, поскольку видел ее несколько раз в обществе Морелли, и узнал ее фотографию в газете.
— А кто он?
— С ним все в порядке. Нам все о нем известно.
— Вы ведь не станете утаивать от меня информацию после того, как я дал обещание ничего не утаивать от вас?
— Что ж, — сказал Гилд — если это останется между нами: он — парень, который время от времени делает кое-какую работу для нашего департамента.
— О-о.
Он поднялся.
— Как ни прискорбно, но дальше нам продвинуться не удалось. Вы можете нам чем-нибудь помочь?
— Нет.
С минуту он пристально смотрел на меня.
— А что вы думаете об этом?
— Насчет бриллиантового кольца: было ли оно обручальным кольцом?
— Надето оно было на безымянный палец. — После небольшой паузы он спросил: — А что?
— Может, полезно было бы знать, кто его подарил. Я увижу Маколэя сегодня во второй половине дня. Если что-нибудь подвернется, позвоню. Похоже, что это сделал Уайнант, но...
Гилд добродушно проворчал:
— Вот-вот, «но». — Он пожал руку Норе и мне, поблагодарил за виски, обед и гостеприимство, за нашу доброту в целом и ушел.
Я сказал Норе:
— Я не из тех, кто способен предположить, будто есть мужчины, которые могут устоять перед твоими чарами и не вывернуться ради тебя наизнанку, однако, не будь слишком уверена, что этот парень не водит нас за нос.
— Значит, вот до чего мы уже докатились, — сказала она — Ты ревнуешь меня к полицейским.
XII
Письмо Клайда Уайнанта Маколэю являло собой весьма примечательный документ. Оно было чрезвычайно неумело отпечатано на простой белой бумаге и в углу помечено: Филадельфия, штат Пенсильвания, 26 декабря 1932 года. Текст его гласил:
Дорогой Герберт!
Я телеграфирую Нику Чарльзу, который, как ты помнишь, работал на меня несколько лет назад и сейчас находится в Нью-Йорке, чтобы он связался с тобой по поводу ужасной смерти бедной Джулии. Я хочу, чтобы ты сделал все от тебя зависящее [и в этом месте одна строка была забита буквами "х" и "м" так, что ничего невозможно было разобрать] убедил его разыскать убийцу. Мне безразлично, сколько это будет стоить — заплати ему!
Я хочу, чтобы ты, помимо всего, что известно тебе самому, сообщил Нику кое-какие факты. Не думаю, что ему следует сообщать эти факты полиции, однако, он будет знать, как поступить наилучшим образом, и я хочу, чтобы ты предоставил Нику полную свободу действий, поскольку мое доверие к нему безгранично. Возможно, стоит просто показать ему это письмо, которое после этого следует обязательно уничтожить. Теперь факты.
Когда в прошлый четверг вечером я встретился с Джулией, чтобы забрать у нее тысячу долларов, она сказала, что хочет оставить работу у меня. По ее словам, в течение некоторого времени ей сильно не здоровится, и врач рекомендовал уехать куда-нибудь и отдохнуть; теперь, когда вопрос с поместьем ее дядюшки улажен, она может и хочет так сделать. Раньше я ни слова не слышал от Джулии о проблемах со здоровьем и, полагая, что она скрывает истинную причину, попытался вытянуть из нее правду, однако она упорно стояла на своем. Я также ничего не знал о смерти ее дядюшки. Она сказала, что речь идет о дядюшке Джоне из Чикаго. Думаю, в случае необходимости это можно проверить. Мне не удалось убедить ее изменить решение, поэтому она должна была уехать в последний день месяца. Мне показалось, что она чем-то озабочена или напугана, но она сказала, будто это не так. Сначала мне стало жаль, что Джулия уезжает, но затем я перестал жалеть, так как раньше я всегда мог всецело ей доверять, а теперь уже не смог бы, поскольку она, как я полагал, мне лгала.
Следующий факт, который мне хотелось бы довести до сведения Чарльза: что бы ни говорили по поводу действительно бывшего правдой некоторое время назад, — отношения между Джулией и мною [слова «теперь представляют собою» были слегка забиты буквой "х"] представляли собою во время убийства (и были таковыми свыше года) не более, чем отношения между работником и работодателем. Они явились результатом обоюдного согласия.
Далее, я считаю целесообразным установить настоящее местопребывание Виктора Розуотера, с которым у нас несколько лет назад были неприятности, так как эксперименты, проводимые мною сегодня, имеют непосредственное отношение к работе, от коей я, согласно заявлению Розуотера, отстранил его обманным путем; к тому же, я считаю его достаточно безумным и способным в порыве ярости убить Джулию за отказ сообщить ему, где меня можно найти.
Четвертое — и самое главное: не была ли моя жена с контакте с Розуотером? Откуда ей стало известно, что я работаю над экспериментами, в осуществлении которых он мне когда-то помогал?
Пятое: необходимо немедленно убедить полицию, что я ничего не могу сообщить им по поводу убийства, дабы они не предпринимали никаких попыток найти меня — попыток, могущих привести к преждевременной огласке и раскрытию тайны моих экспериментов, что на данном этапе считаю весьма опасным. Наилучшим образом можно избежать этого, немедленно разгадав загадку убийства Джулии, каковую цель я и преследую.
Время от времени я буду выходить на связь с тобой; если же возникнут обстоятельства, требующие срочного контакта со мной, помести в «Таймс» следующее объявление:
«Абнер. Да. Банни».
После этого я сделаю все необходимое, чтобы связаться с тобой. Надеюсь, ты вполне понимаешь, насколько важно убедить Чарльза взяться за эту работу, поскольку он уже в курсе неприятностей с Розуотером и знаком с большинством заинтересованных лиц.
Искренне твой,
Клайд Миллер Уайнант
Я положил письмо на стол Маколэю и сказал:
— Звучит вполне логично. Ты помнишь, по какому поводу они поссорились с Розуотером?
— По поводу каких-то изменений в структуре кристаллов. Я могу уточнить. — Маколэй взял первую страницу письма и нахмурился. — Он пишет, что в тот вечер получил от нее тысячу долларов. Я передал ей пять тысяч; по ее словам, именно столько было ему нужно.
— Четыре тысячи дохода от так называемого «поместья дядюшки Джона»? — предположил я.
— Похоже на то. Странно: никогда бы не подумал, что она способна обокрасть его. Надо будет выяснить насчет остальных денег, которые я ей передавал.
— Ты знал, что она отбывала приговор в Кливлендской тюрьме по обвинению в мошенничестве?
— Нет. Это правда?
— Так утверждает полиция. Под именем Роды Стюарт. Где Уайнант ее нашел?
— Понятия не имею, — покачал он головой.
— Тебе известно что-нибудь по поводу того, откуда она родом, кто ее родственники и все такое прочее?
Он вновь покачал головой.
— С кем она была обручена?
— Я и не знал, что она была обручена.
— На безымянном пальце у нее было надето кольцо с бриллиантом.
— Для меня это новость, — сказал Маколэй. Он прикрыл глаза и задумался. — Нет, не припомню, чтобы она носила обручальное кольцо. — Он поставил локти на стол и улыбнулся мне. — Итак, каковы шансы привлечь тебя к тому, что он хочет?
— Слабые.
— Я так и думал. — Он передвинул руку, прикоснувшись к письму. — Ты так же как и я представляешь, что он должен чувствовать. Что бы могло заставить тебя изменить решение?
— Я не...
— Если бы я убедил его встретиться с тобой, это помогло бы? Я могу ему сказать, что только при этом условии ты взялся бы...
— Я хочу с ним поговорить, — сказал я, — однако ему пришлось бы говорить гораздо более откровенно, нежели он пишет.
Маколэй медленно спросил:
— Ты намекаешь на то, что думаешь, будто он убил ее?
— Я ничего об этом не знаю, — сказал я. — Не знаю даже того, что известно полиции, и как подсказывает мне интуиция, у них недостаточно улик для ареста, даже если они смогут найти его.
Маколэй вздохнул.
— Не очень-то весело быть адвокатом душевнобольного. Постараюсь заставить его прислушаться к доводам рассудка, хотя знаю, что это бесполезно.
— Я хотел спросить, каково сейчас его финансовое положение? Оно по-прежнему такое же неплохое, как и раньше?
— Почти. Конечно, экономический кризис не обошел его, как и всех нас, да и авторские доходы от использования технологии горячей обработки с тех пор, как металлы потеряли былое значение почти иссякли, однако он до сих пор может рассчитывать на пятьдесят или шестьдесят тысяч годового дохода от своих патентов на глассин и звукоизоляционные материалы, плюс кое-что еще, поступающее от всяких мелких... — Он прервал фразу и спросил: — Ты, случаем, не сомневаешься в его способности заплатить тебе за работу?
— Нет, просто любопытно. — В голову мне пришел другой вопрос: — У него есть родственники, помимо бывшей жены и детей?
— Сестра, Элис Уайнант, которая с ним даже не разговаривает около... должно быть, лет уже четырех или пяти.
Про себя я предположил, что это была та самая тетушка Элис, к которой Йоргенсены не поехали на Рождество.
— А почему они разругались?
— Он дал интервью одной из газет, где сказал, будто не думает, что пятилетний план в России обязательно обречен на провал. Надо сказать, выразился он при этом ничуть не крепче, чем я процитировал.
Я рассмеялся.
— Да они же...
— Тетушка Элис будет еще почище, чем он. Она все забывает. Когда брату удалили аппендицит, на следующий день после операции они с Мими ехали в такси и по дороге встретили похоронную процессию, которая двигалась со стороны больницы. Мисс Элис схватила Мими за руку и сказала: «О Боже! А вдруг это он... как там бишь его зовут?»
— Где она живет?
— На Мэдисон авеню. Адрес есть в телефонном справочнике. — С минуту он колебался. — Мне кажется, что не стоит...
— Не собираюсь ее тревожить. — Прежде, чем я успел произнести что-нибудь еще, зазвонил телефон.
Маколэй приложил трубку к уху и сказал:
— Алло... Да, это я... Кто?.. Ах, да... — Мышцы вокруг его рта напряглись, а глаза чуть расширились. — Где? — Некоторое время он слушал. — Да, конечно. А я успею? — Он бросил взгляд на часы, которые носил на левой руке. — Хорошо, увидимся в поезде. — Он положил трубку.
— Это был лейтенант Гилд, — сказал он. — Уайнант пытался покончить жизнь самоубийством в Аллентауне, штат Пенсильвания.
XIII
Когда я вошел в «Пальма Клаб», Дороти и Куинн сидели за стойкой бара. Они не видели меня, пока я не подошел к Дороти и не сказал:
— Привет, ребята.
Дороти была одета так же, как и в тот день, когда я увидел ее последний раз. Она взглянула на меня, на Куинна, и лицо ее вспыхнуло.
— Значит, вы ему сказали.
— Девочка в дурном настроении, — радостно сказал Куинн. — Я купил для тебя эти акции. Советую приобрести еще и сказать мне, что ты пьешь.
— Как всегда. Ты замечательный гость: уходишь, ни словом не обмолвившись.
Дороти вновь посмотрела на меня. Царапины у нее на лице побледнели, синяк едва проступал, а опухоль на губах исчезла.
— Я вам верила, — сказала она. Казалось, она вот-вот заплачет.
— Что ты имеешь в виду?
— Вы знаете, что я имею в виду. Я верила вам, даже когда вы поехали на ужин к маме.
— А почему бы тебе и не верить?
— Она весь день в дурном настроении, — сказал Куинн. — Не дергай ее. — Он положил ладонь ей на руку. — Ну, ну, дорогая, не надо...
— Замолчите, пожалуйста. — Она отняла у него руку. — Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду, — сказала мне она. — Вы с Норой оба смеялись надо мной, когда были у мамы, и...
Я начал понимать, что произошло.
— Она тебе так сказала, и ты ей поверила? — Я рассмеялся. — Прожив с ней двадцать лет, ты все еще попадаешься на удочку ее лжи? По всей видимости, она позвонила тебе после нашего отъезда: мы поссорились и долго там не задерживались.
Она повесила голову и сказала тихим, жалким голосом:
— Ну и дурочка же я! Послушайте, давайте поедем сейчас к Норе. Я должна перед ней оправдаться. Я такая идиотка. Так мне и надо, если она никогда больше...
— Конечно. У нас много времени. Давайте сначала выпьем.
— Брат Чарльз, позвольте пожать вашу руку, — сказал Куинн. — Вам удалось вернуть солнечный свет в жизнь нашей малышки, нашего сокровища, и... — Он опорожнил свой стакан. — Поехали к Норе. Напитки там ничуть не хуже, а обойдутся нам дешевле.
— Почему бы вам не остаться здесь? — спросила она.
Он расхохотался и покачал головой.
— Мне? Никогда! Может, тебе удастся уговорить Ника остаться здесь, но я еду с тобой. Мне целый день пришлось терпеть твое ворчание: теперь я намерен купаться в солнечных лучах.
Когда мы добрались до «Нормандии», вместе с Норой у нас был Гилберт Уайнант. Он поцеловал сестру, пожал руку мне и — после представления — Харрисону Куинну.
Дороти тут же приступила к пространным, чистосердечным и не слишком связным объяснениям перед Норой.
— Хватит, — сказала Нора. Тебе незачем передо мной извиняться. Если Ник сказал тебе, что я рассердилась или обиделась, или что-нибудь еще в этом роде, то он просто лживый грек. Позволь мне взять твое пальто.
Куинн включил радиоприемник. Удар гонга возвестил пять часов тридцать одну минуту пятнадцать секунд по Западному стандартному времени.
— Побудь барменом: ты знаешь, где хранится все необходимое, — сказала Нора Куинну и проследовала за мною в ванную. — Где ты нашел ее?
— В баре. Что здесь делает Гилберт?
— Сказал, что приехал проведать ее. Она не пришла вчера домой, и он думал, что она все еще здесь. — Нора засмеялась. — Однако, он не удивился, когда не застал ее. По словам Гилберта, Дороти вечно где-то шатается, у нее дромомания, которая происходит от комплекса на почве отношений с матерью и представляет собою весьма интересное явление. Он говорит, что, согласно утверждению Штекеля, больные дромоманией также часто проявляют клептоманиакальные наклонности, и он специально оставлял в разных местах вещи, чтобы посмотреть, не украдет ли она их, но, насколько ему известно, пока она ничего не украла.
— Замечательный парнишка. А он ничего не сказал о своем отце?
— Нет.
— Может, еще не слышал. Уайнант пытался совершить самоубийство в Аллентауне. Гилд и Маколэй туда поехали, чтобы увидеться с ним. Не знаю, стоит сообщать детям или нет. Интересно, не замешана ли Мими в его визите к нам?
— Мне так не кажется, однако, если ты думаешь...
— Я просто размышляю, — сказал я. — Он давно здесь?
— Около часа. Забавный мальчик. Он учит китайский, пишет книгу о проблемах знания и веры — не на китайском — и высоко ценит Джека Оуки.
— Я тоже его ценю. Ты пьяна?
— Не очень.
Когда мы вернулись в гостиную, Дороти и Куинн танцевали под песенку «Эди была леди».
Гилберт отложил журнал, который просматривал, и вежливо выразил надежду, что я поправляюсь после ранения.
Я сказал, что поправляюсь.
— Насколько я помню, — продолжил он, — мне никогда не было очень больно, по настоящему больно. Конечно, я пытался сам причинить себе боль, но это не одно и то же. Это просто вызывало во мне чувство дискомфорта, раздражения и обильное потовыделение.
— Это почти одно и то же, — сказал я.
— Правда? А мне казалось, что ощущения должны быть более... ну, более сильными. — Он придвинулся чуть ближе ко мне. — Именно о подобных вещах мне ничего не известно. Я так молод, и у меня не было возможности... Мистер Чарльз, может, вы слишком заняты или просто не хотите, и тогда, надеюсь, так и скажете, но я был бы очень признателен, если бы вы как-нибудь мне позволили поговорить с вами, когда вокруг не будет столько народа, и нас не станут прерывать. Мне хотелось бы задать вам столько разных вопросов, ответить на которые из всех, кого я знаю, можете только вы, и...
— Я не уверен, смогу ли, — сказал я, — но буду рад попытаться в любое удобное для тебя время.
— Вы и правда не против? Вы не просто из вежливости так говорите?
— Нет, я действительно не против, только вот не уверен, смогу ли помочь настолько, насколько ты ожидаешь. Это зависит от того, что именно ты хочешь знать.
— Ну, например, о каннибализме, — сказал он. — Я не имею в виду в таких местах, как Африка или Новая Гвинея, а, скажем, в Соединенных Штатах. Это часто случается?
— Не в наши дни, насколько мне известно.
— Но, значит, раньше такое бывало?
— Не могу сказать, как часто, но время от времени случалось, пока страна окончательно не была освоена. Погоди-ка, я приведу тебе пример. — Я направился к книжному шкафу, взял книгу Дюка «Знаменитые преступления Америки», которую Нора купила в букинистическом магазине, нашел нужное место и вручил книгу Гилберту — Там всего три или четыре страницы.
АЛЬФРЕД Г. ПЭКЕР, «ПОЖИРАТЕЛЬ ЛЮДЕЙ», КОТОРЫЙ УБИЛ ПЯТЕРЫХ СВОИХ КОМПАНЬОНОВ В ГОРАХ КОЛОРАДО, СЪЕЛ ИХ ОСТАНКИ И ПРИСВОИЛ ИХ ДЕНЬГИ.
"Осенью 1873 года отряд из двадцати отважных мужчин отправился из Солт-Лейк-Сити, штат Юта, на поиски золота в бассейне реки Сан-Хуан. Наслушавшись историй о добывавшихся прямо из земли сказочных богатствах, исполненные надежд путешественники с легким сердцем пустились в путь, однако, по мере того, как недели сменялись неделями, а перед глазами смельчаков по-прежнему простирались лишь голые равнины да снежные горные вершины, надежды оставляли их. Чем дальше углублялись они в незнакомую местность, тем менее гостеприимной она им казалась, и, наконец, отчаяние овладело путниками, когда они поняли, что единственным их вознаграждением будут голод и смерть.
Отчаявшись, первопроходцы совсем уж были готовы покориться судьбе, как вдруг увидели вдалеке индейский лагерь, и хотя не было никакой уверенности относительно того обращения, которое ожидало их в руках «краснокожих», они согласились между собой, что любая смерть предпочтительней смерти от голода, и решили пойти на риск.
Когда они приблизились к лагерю, их встретил индеец, показавшийся им дружелюбным, который и отвел их к вождю Ураю. К великому удивлению путников, индейцы обращались с ними весьма бережно и настояли, чтобы они задержались в лагере до тех пор, пока полностью не оправятся от выпавших на их долю лишений.
Наконец, отряд решил предпринять еще одну попытку, избрав целью путешествия контору «Лос Пинос». Урай пытался отговорить их от этой попытки, и ему удалось повлиять на десятерых членов отряда, отказавшихся продолжить путешествие и решивших вернуться в Солт-Лейк-Сити. Оставшиеся десять твердо стояли на своем, поэтому Урай снабдил их провизией и рекомендовал двигаться по берегу реки Ганнисон, названной в честь лейтенанта Ганнисона, которого убили в 1852 году (смотрите жизнь Джо Смита, мормона).
Альфред Г. Пэкер, ставший предводителем продолжившего путь отряда, хвастал познаниями в топографии той местности и не ставил под сомнение свою способность легко найти дорогу. Когда отряд его проехал небольшое Расстояние, Пэкер сказал, будто недавно вблизи поселения, расположенного на реке Рио-Гранде, открыты богатые прииски, и вызвался проводить своих спутников туда.
Четверо из отряда настаивали на том, чтобы продолжить путь, следуя указаниям Урая, однако Пэкер убедил пятерых компаньонов по имени Суон, Миллер, Нун, Белл и Хамфри последовать за ним к приискам, тогда как остальные четверо направились дальше по берегу реки.
Из этой четверки двое умерли от голода и лишений но двое других, перенеся неописуемые тяготы, добрались в конце концов в феврале 1874 года до конторы «Лос Пинос». Контору возглавлял генерал Адамс, и несчастным был оказан самый сердечный прием. Вновь набравшись сил, они вернулись к цивилизации.
В марте 1874 года генерал Адамс был вызван по делам в Денвер. Однажды холодным, заснеженным утром, когда он все еще находился в отъезде, рабочие конторы, сидевшие за завтраком, были напуганы появлением в дверях одичавшего человека, который жалобно просил пищи и убежища от непогоды. Лицо человека было вполне сносным, хотя и ужасающе распухло, а вот желудок совсем не удерживал пищу, которую ему давали. Он заявил, что имя его — Пэкер, и что пятеро компаньонов, пока он был болен, бросили его, оставив, однако, ружье, с которым он и пришел в контору.
Воспользовавшись гостеприимством рабочих конторы и прожив с ними десять дней, Пэкер отбыл в местечко под названием Сакуаче, заявив, будто намеревается добраться до Пенсильвании, где живет его брат. В Сакуаче Пэкер сильно пил и, по всей видимости, не испытывал недостатка в деньгах. В состоянии опьянения он рассказывал множество противоречивых историй относительно судьбы пятерых своих попутчиков, возбудив таким образом подозрения в том, что он избавился от бывших компаньонов преступным путем.
В это время генерал Адамс остановился в Сакуаче по пути из Денвера обратно в «Лос Пинос» и, когда он находился в доме Отто Миэрса, ему посоветовали арестовать Пэкера и расследовать деяния последнего. Генерал решил доставить Пэкера назад в контору; по пути они остановились в усадьбе майора Дауни, где встретили тех самых десятерых членов отряда, которые, вняв советам индейского вождя, отказались продолжить путешествие. Тогда выяснилось, что значительная часть утверждений Пэкера является ложью, поэтому генерал пришел к выводу о необходимости всестороннего расследования дела, и Пэкер был связан и доставлен в контору, где содержался под строгим надзором.
Второго апреля 1874 года в контору примчались два необычайно взволнованных индейца, державших в руках полоски плоти, которые они называли «мясом белого человека» и которые они нашли, по их утверждению, неподалеку от конторы. Поскольку полоски эти лежали на снегу, а погода была чрезвычайно холодной, они до сих пор неплохо сохранились.