XXVIII

Я сказал Гилду:

— Когда вы говорите, чтобы кого-нибудь привели, его приводят несмотря ни на что, верно?

— Погодите, — сказал Гилд. — Все не так просто, как вам представляется. — Он обратился к толстому рыжему полицейскому: — Давай, Флинт, рассказывай.

Флинт вытер губы тыльной стороной руки.

— Этот пацан — просто звереныш, точно вам говорю. На вид он не такой уж крепкий, но, черт возьми, сопротивлялся отчаянно, могу поклясться. А как он бегает!

— Ты, как я вижу, настоящий герой, — проворчал Гилд, — и я поговорю с комиссаром, чтобы тебя немедленно наградили медалью, однако, это мы обсудим чуть позже. А сейчас ближе к делу.

— Я вовсе не хотел сказать, будто совершил какой-то подвиг, — запротестовал Флинт. — Я просто...

— Мне наплевать, что ты там совершил, — сказал Гилд. — Я хочу знать, что совершил он.

— Так точно, сэр, я как раз собирался рассказать об этом. Я сменил Моргана сегодня в восемь утра, и все шло гладко и тихо как обычно, ни одна тварь не шевелилась, по словам Моргана, и так все продолжалось минут до десяти третьего, а потом я вдруг слышу, как в двери поворачивается ключ. — Флинт пожевал губами, предоставляя нам возможность выразить наше изумление.

— Это происходило в квартире секретарши Вулф, — объяснил мне Гилд. — У меня было что-то вроде предчувствия.

— Да еще какое предчувствие! — едва не впадая в экстаз от восхищения, воскликнул Флинт. — Бог ты мой, какое предчувствие! — Гилд сверкнул на него глазами, и он торопливо забормотал: — Да, сэр, ключ, а потом открывается дверь, и заходит вот этот пацан. — Он с гордостью и обожанием посмотрел на Гилберта. — Испуган он был страшно, а когда я бросился на него, он подскочил и кинулся наутек что твой заяц, и поймать его мне удалось аж на первом этаже, а там, разрази меня гром, он принялся так брыкаться, — что мне пришлось залепить ему в глаз, чтобы унялся. На вид-то он совсем хлипкий, но...

— Что он делал в квартире? — спросил Гилд.

— Он не успел ничего там сделать. Я...

— Ты хочешь сказать, что набросился на него, не дождавшись, пока он покажет, зачем туда явился? — Вены на шее у Гилда вздулись так, что, казалось, воротничок его рубашки вот-вот лопнет, а лицо полицейского приобрело такой же оттенок, какой имели волосы Флинта.

— Я подумал, что лучше не рисковать.

Глазами, полными одновременно ярости и изумления, Гилд посмотрел на меня. Я же изо всех сил старался сохранять непроницаемое выражение лица. Задыхающимся голосом Гилд сказал:

— Достаточно, Флинт. Подожди за дверью.

Рыжий полицейский был, по-видимому, озадачен. Он медленно произнес:

— Слушаюсь, сэр. Вот его ключ. — Он положил ключ на стол перед Гилдом и направился к двери. У двери он повернул голову и сказал через плечо: — Пацан уверяет, будто он — сын Уайнанта. — Он радостно захихикал.

Все еще задыхающимся голосом Гилд спросил:

— Вот как, неужели?

— Ага. Где-то я его уже видел. По-моему, он входил в шайку Большого Шорти Долана. Кажется, я встречал его в...

— Убирайся! — прорычал Гилд, и Флинт выскочил за дверь. Гилд издал стон, идущий из самой глубины души. — Этот детина совсем меня достал. Шайка Большого Шорти Долана! — С видом безнадежного отчаяния он помотал головой из стороны в сторону и обратился к Гилберту:

— Ну что, сынок?

Гилберт сказал:

— Я знаю, мне не следовало этого делать.

— Неплохое начало, — добродушно сказал Гилд. Лицо его постепенно принимало нормальный оттенок. — Мы все совершаем ошибки. Подвигай к себе стул, и мы посмотрим, как нам поступить, чтобы вытащить тебя из этой передряги. Может, что-нибудь приложить к твоему глазу?

— Нет, спасибо, все в порядке. — Гилберт подвинул стул на два или три дюйма в сторону Гилда и сел.

— Этот громила ударил тебя просто от нечего делать?

— Нет-нет, я сам виноват. Я... я оказал сопротивление.

— Что ж, — сказал Гилд, — никто не любит попадать под арест, я полагаю. Ну, так в чем же дело?

Здоровым глазом Гилберт посмотрел на меня.

— Ты попал в тяжелое положение, а лейтенант Гилд хочет помочь тебе, — сказал я Гилберту. — Ты сам облегчишь свою участь, если поможешь ему.

Гилд одобрительно кивнул.

— Это факт. — Он поудобнее устроился на стуле и доброжелательным тоном спросил: — Откуда у тебя ключ?

— Отец прислал мне его в письме. — Гилберт достал из кармана белый конверт и протянул его Гилду.

Я зашел лейтенанту за спину и через его плечо взглянул на конверт. Марки на нем не было, а адрес был напечатан на машинке: "Мистеру Гилберту Уайнанту, гостиница «Кортлэнд».

— Когда ты получил это письмо? — спросил я.

— Оно лежало на стойке администратора, когда я вернулся вчера часов около десяти вечера. Я не спросил служащего, как долго оно там находилось, но, по-моему, когда я выходил вместе с вами, его там еще не было, иначе мне бы его передали.

В конверт были вложены две страницы, на которых уже знакомым шрифтом был неумело напечатан текст. Мы с Гилдом принялись читать вместе:

Размашистая, сделанная чернилами подпись Уайнанта находилась под словами «твой отец».

Гилд ждал, пока я скажу что-нибудь. Я ждал, пока что-нибудь скажет он. Через несколько минут такого молчания лейтенант спросил Гилберта:

— А он звонил?

— Нет, сэр.

— Откуда ты знаешь, — спросил я. — Разве ты не велел телефонистке ни с кем ваш номер не соединять?

— Я... да, велел. Поскольку вы были там, я боялся, что, если он позвонит, вы узнаете, кто это; отец же, как мне подумалось, мог просто передать мне что-нибудь через телефонистку, однако, он так и не позвонил.

— Значит, ты не виделся с ним?

— Нет.

— И он не сообщал тебе, кто убил Джулию Вулф?

— Нет.

— И ты солгал Дороти?

Он опустил голову, уставился в пол и кивнул головой.

— Я... Это... Наверное, я на самом деле сказал так из ревности. — Он посмотрел на меня; теперь лицо его было пунцовым. — Понимаете, раньше Дороти, глядя на меня, полагала, будто практически обо всем я знаю больше, нежели все остальные, и она, видите ли, обращалась ко мне, если хотела узнать что-либо, и всегда поступала так, как я ей говорил, а потом, когда она стала часто видеться с вами, все изменилось. Она уже смотрела снизу вверх на вас и уважала вас больше... то есть, это вполне естественно, и было бы глупо с ее стороны так не делать, поскольку здесь никакого сравнения и быть не может, но я... я, наверное, ревновал и осуждал... ну, не то чтобы осуждал — ведь я и сам смотрел на вас снизу вверх, — однако, мне хотелось как-нибудь вновь произвести на нее впечатление — вы, пожалуй, назовете это бравадой, — и, получив письмо отца, я соврал, будто регулярно встречаюсь с ним, и будто он рассказал мне о том, кто совершил эти убийства, так как я надеялся, что она подумает, будто мне известно то, чего не знаете даже вы. — Гилберт, словно выбившись из сил, остановился и вытер лицо носовым платком.

Мне снова удалось одержать верх в молчаливом поединке с Гилдом, и он, наконец, произнес:

— Ну что ж, по-моему, ничего такого страшного ты не натворил, сынок, если только ты уверен, что не утаиваешь какие-нибудь факты, о которых нам следует знать.

Мальчик покачал головой.

— Нет, сэр, я ничего не утаиваю.

— А тебе ничего не известно о цепочке и ножике, которые твоя мать передала нам?

— Нет, сэр, я и узнал-то о них только после того, как мама вам их отдала.

— Как она себя чувствует? — спросил я.

— О, с ней все в порядке, по-моему, правда, она сказала, что сегодня не будет вставать с постели.

Глаза Гилда сузились.

— А что с ней случилось?

— Истерика, — сказал я ему. — Они вчера поссорились с дочерью, и Мими сорвалась.

— Поссорились на почве чего?

— Кто их знает — обычная ссора между женщинами из-за сущих пустяков.

— Хм-м-м, — протянул Гилд и почесал подбородок.

— Флинт сказал правду о том, что у тебя не было возможности отыскать тот документ? — спросил я у Гилберта.

— Да. Я не успел даже дверь закрыть, как он на меня набросился.

— Гениальные детективы со мной работают, — проворчал Гилд. — А он не кричал: «Ату его!», когда на тебя бросился? Ну да ладно. Что ж, сынок, я могу сделать две вещи, и на которой из них остановлюсь, зависит только от тебя. Я могу задержать тебя на некоторое время, а могу и отпустить в обмен на обещание, что, если отец с тобой свяжется, ты тут же дашь мне знать, и расскажешь, о чем он будет с тобой говорить и где назначит встречу.

Я заговорил прежде, чем Гилберт успел открыть рот:

— Вы не можете этого от него требовать, Гилд. Речь ведь идет о его родном отце.

— Не могу, вот как? — Нахмурившись, он посмотрел на меня. — А разве это не в интересах его отца, если он действительно невиновен?

Я ничего не ответил.

Постепенно лицо Гилда просветлело.

— Ну ладно, сынок, тогда, предположим, я возьму с тебя слово. Если твой отец или кто-нибудь еще попросит тебя что-либо сделать, ты скажешь им, что не можешь, поскольку дал мне честное слово?

— Вот это звучит разумно, — сказал я.

— Да, сэр, даю вам слово, — ответил Гилберт.

Гилд сделал широкий жест рукой.

— О'кей. Ну, тогда беги.

Мальчик встал и сказал:

— Большое вам спасибо, сэр. — Он повернулся ко мне. — Вы не собираетесь сегодня...

— Подожди меня на улице, — сказал я, — если не спешишь.

— Я подожду. До свидания, лейтенант Гилд, и еще раз спасибо. — Гилберт вышел.

Гилд схватил телефонную трубку и приказал немедленно найти книгу «Хорошие манеры» и принести ее к нему вместе со всем содержимым. Сделав это, он заложил руки за голову и принялся покачиваться на стуле.

— Итак?

— Кто его знает, — сказал я.

— Послушайте, неужели вы до сих пор полагаете, что это сделал не Уайнант?

— Какая разница, что я там полагаю? Вместе с показаниями Мими у вас против него много улик.

— Разница довольно большая, — заверил он меня. — Мне бы очень хотелось знать, что вы думаете и почему вы так думаете.

— Моя жена считает, что он кого-то покрывает.

— Вот как? Хм-м-м. Я никогда не относился к числу тех, кто приуменьшает значение женской интуиции, а миссис Чарльз, если вы позволите мне так выразиться, чрезвычайно умная женщина. А кого, по ее мнению, Уайнант покрывает?

— Когда я в последний раз с ней разговаривал, она еще не решила.

Гилд вздохнул.

— Что ж, вероятно, тот документ, за которым он послал парнишку, что-нибудь да прояснит.

Однако документ ничего не прояснил: людям Гилда в квартире убитой женщины так и не удалось найти ни его, ни экземпляра «Хороших манер».

XXIX

Гилд опять вызвал рыжего Флинта и принялся с пристрастием его допрашивать. Рыжий полицейский обильно потел, потеряв фунтов десять веса, однако, продолжал утверждать, что у Гилберта не было возможности ни к чему в квартире прикоснуться, и что за время его, Флинта, дежурства из комнаты не могла пропасть ни одна пылинка. Он не помнил, чтобы ему на глаза попадалась книга под названием «Хорошие манеры», но он и не относился к числу людей, которые обычно запоминают книжные названия. Флинт изо всех сил старался помочь и выдвигал идиотские предположения до тех пор, пока Гилд не прогнал его прочь.

— Парнишка, по-видимому, ждет меня на улице, — сказал я, — на случай, если вы считаете, что дальнейшая беседа с ним может быть полезной.

— А вы как считаете?

— Вряд ли.

— Ну, тогда ладно. И все же, черт возьми, кто-то забрал эту книгу, и я переверну...

— Почему? — спросил я.

— Что — «почему»?

— Почему вы уверены, что она была там, и что кто-то непременно ее забрал?

Гилд почесал подбородок.

— Что вы хотите этим сказать?

— Уайнант не пришел на встречу с Маколэем в «Плазе» в день убийства, не совершал самоубийства в Аллентауне, он пишет, что получил от Джулии Вулф только тысячу долларов, когда мы думаем, что он должен получить пять тысяч, он сообщает, будто они с ней были лишь друзьями, когда мы считаем, что они были любовниками, он слишком часто нас разочаровывает, и потому мне трудно верить ему на слово.

— Факт тот, что я бы его скорее понял, — сказал Гилд, — если бы он либо явился к нам, либо пустился в бега. А то, что он, внося сумятицу в дело, появляется то здесь, то там, не укладывается ни в какие рамки.

— Вы наблюдаете за его мастерской?

— Мы вроде как присматриваем за ней. А что?

— Не знаю, — честно признался я. — Просто он указал нам на массу вещей, которые никуда нас не привели. Может, нам следует обратить внимание на те вещи, о которых он ничего не говорит, а мастерская — одна из таких вещей.

— Хм-м-м, — произнес Гилд.

— Оставляю вас наедине с этой блестящей идеей, — сказал я и надел пальто и шляпу. — Предположим, мне нужно будет связаться с вами поздно вечером: каким образом я смогу это сделать?

Он дал мне свой номер телефона, мы пожали друг другу руки, и я ушел.

Гилберт Уайнант ждал меня в коридоре. Никто из нас не проронил ни слова, пока мы не сели в такси. Затем он спросил:

— Лейтенант думает, что я говорил правду, не так ли?

— Конечно. А разве это не так?

— О, так, однако, люди не всегда тебе верят. Вы ничего не скажете маме о том, что произошло?

— Нет, если только ты сам меня не попросишь.

— Спасибо, — сказал он. — Как вы думаете, где перед молодым человеком открывается больше возможностей: на востоке или на западе?

Отвечая, я представил себе, как Гилберт работает на лисьей ферме у Гилда.

— Сейчас трудно сказать. Хочешь поехать на запад?

— Не знаю. Мне бы хотелось чем-нибудь заняться. — Он принялся возиться со своим галстуком.

Следующие пару кварталов мы проехали в молчании.

Затем Гилберт сказал:

— Мне бы хотелось задать вам еще один странный вопрос: что вы думаете обо мне? — Похоже, он задал этот вопрос еще более серьезно, чем несколько дней тому назад Элис Куинн.

— Ты совершенно нормальный, — ответил я ему, — и в то же время совершенно ненормальный.

Он отвернулся и посмотрел в окно.

— Я так безнадежно молод.

Мы опять помолчали. Затем он кашлянул, и у его рта появилась тонкая струйка крови.

— Этот здоровяк сильно тебя зашиб, — сказал я.

Он стыдливо кивнул и приложил к губам носовой платок.

— Я не очень сильный.

У «Кортлэнда», выходя из такси, Гилберт упорно отказывался от моей помощи и уверял, что дойдет и сам, однако я поднялся вместе с ним наверх, поскольку иначе он бы наверняка не сказал ни слова о состоянии своего здоровья Мими.

Я позвонил прежде, чем он успел достать свой ключ, и Мими открыла дверь. Увидев у Гилберта синяк, она выпучила глаза.

— Ему здорово досталось, — сказал я. — Уложи его в постель и вызови врача.

— Что случилось?

— Уайнант втравил его в одно дело.

— В какое?

— Не стоит об этом беспокоиться, пока мы не приведем Гилберта в порядок.

— Но Клайд был здесь, — сказала она. — Поэтому я тебе и звонила.

— Что?

— Он правда был здесь. — Она энергично кивнула головой. — И спрашивал, где Гил. Он просидел здесь с час или даже больше и ушел всего минут десять назад.

— Ну хорошо, давай уложим Гилберта в постель.

Гилберт упрямо настаивал на том, что ему не нужна помощь, поэтому я оставил его наедине с матерью в ванной и прошел к телефону.

— Звонил кто-нибудь? — спросил я Нору, когда на другом конце провода услышал ее голос.

— Так точно, сэр. Месье Маколэй и Гилд, кроме того мадам Йоргенсен и Куинн просили, чтобы вы с ними связались. От детей пока звонков не поступало.

— Когда звонил Гилд?

— Минут пять назад. Ты не будешь возражать, если сегодня пообедаешь в одиночестве? Ларри пригласил меня на новый спектакль Осгуда Перкинса.

— Хорошо. Увидимся позже. Я позвонил Маколэю.

— Встреча отменяется, — сказал он. — У меня новости от нашего друга, и одному лишь Господу Богу известно, что он замышляет. Слушай, Чарльз, я иду в полицию. С меня хватит.

— Думаю, теперь другого выхода не остается, — сказал я. — Я и сам собирался звонить в полицию. Я у Мими. Он был здесь десять минут назад. Мы только что с ним разминулись.

— Что он там делал?

— Я как раз собираюсь попытаться это выяснить.

— Ты серьезно хотел звонить в полицию?

— Конечно.

— Тогда, может, ты так и сделаешь, а я сейчас приеду?

— Договорились. До скорого.

Я позвонил Гилду.

— После вашего ухода появились кое-какие новости, — сказал он. — Вам удобно будет обсуждать их там, где вы сейчас находитесь?

— Я у миссис Йоргенсен. Мне пришлось доставить парнишку домой. Ваш рыжий здоровяк так зашиб его, что у Гилберта где-то внутри открылось кровотечение.

— Я убью эту гориллу! — прорычал Гилд. — Тогда нам лучше сейчас не говорить.

— У меня тоже есть кое-какие новости. По словам миссис Йоргенсен, Уайнант был здесь сегодня почти в течение часа и ушел всего за несколько минут до того, как приехал я.

Несколько секунд он молчал, а затем сказал:

— Ничего не предпринимайте. Я сейчас же приеду.

Когда я искал номер телефона Куиннов, в гостиную вошла Мими.

— Ты думаешь, у Гилберта серьезные ушибы? — спросила она.

— Не знаю, но лучше немедленно вызвать врача. — Я подвинул к ней телефон. Когда она, позвонив, положила трубку на место, я сказал: — Я сообщил полиции, что Уайнант был здесь.

Она кивнула.

— Потому я тебе и звонила, чтобы спросить, следует им сообщать или нет.

— Я также звонил Маколэю. Он скоро приедет.

— Он не имеет права отнимать их у меня! — возмущенно сказала она. — Клайд передал мне их добровольно — они принадлежат мне.

— Что принадлежит тебе?

— Эти облигации, эти деньги.

— Какие облигации? Какие деньги?

Она подошла к столу и выдвинула ящик.

— Видишь?

В ящике лежали три пачки, перехваченных широкими резинками облигаций, поверх которых лежал розовый чек на десять тысяч долларов компании «Парк Эвенью Траст», выписанный на имя Мими Йоргенсен, подписанный Клайдом Милером Уайнантом и датированный третьим января тысяча девятьсот тридцать третьего года.

— Датирован пятью днями раньше действительного срока, — сказал я. — Что за чушь?

— Он сказал, что сейчас на его счету не наберется такой суммы, и он, вероятно, не сможет в течение еще двух-трех дней сделать новый вклад.

— По этому поводу разразится настоящая буря, — предупредил я ее. — Надеюсь, ты к ней готова.

— Я не понимаю, почему, — запротестовала она. — Не понимаю, почему мой муж — мой бывший муж — не имеет права обеспечить меня и своих детей, если он этого хочет.

— Хватит, Мими. Чем ты его купила?

— Купила?

— Ну да. Что ты пообещала сделать в ближайшие несколько дней? Ведь он пригрозил устроить все так, что если ты этого не сделаешь, деньги по чеку получить будет невозможно, верно?

Она состроила гримасу, выражавшую нетерпение.

— В самом деле, Ник, иногда со своими дурацкими подозрениями ты производишь впечатление недоумка.

— Я учусь быть недоумком. Еще три урока, и можно будет получать диплом. Но помни, я предупреждал тебя вчера, что ты, возможно, окончишь свои дни в...

— Прекрати, — крикнула она и закрыла мне рот своей ладонью. — Зачем ты постоянно твердишь это? Ты ведь знаешь, меня это сводит с ума, и... — Голос ее смягчился, и в нем появились льстивые интонации. — Ты же видел, что мне пришлось пережить в последние дни, Ник. Неужели ты не можешь быть хоть чуточку добрее?

— Не беспокойся насчет меня, — сказал я. — Беспокойся насчет полиции. — Я опять подошел к телефону и позвонил Элис Куинн. — Это Ник. Нора сказала, что ты...

— Да. Ты не видел Харрисона?

— Нет, с тех пор, как привез его к тебе, не видел.

— Если увидишь, не говори ему о том, что я нагородила тебе вчера вечером, ладно? Я сказала это не всерьез, совсем не всерьез.

— Я и не думал, что ты говорила всерьез, — заверил я ее. — Кроме того, я в любом случае ничего бы ему не сказал. Как он себя сегодня чувствует?

— Он ушел.

— Что?

— Он ушел. Он меня бросил.

— Он и раньше уходил. Он вернется.

— Я знаю, но на сей раз мне страшно. Он не поехал в контору. Надеюсь, он просто напился где-то и... но на сей раз мне страшно. Ник, ты думаешь, он и правда любит эту девушку?

— По-моему, он сам полагает, что любит.

— Он тебе так говорил?

— Если бы и сказал, то это ничего бы не значило.

— Как ты думаешь, имеет смысл с ней поговорить?

— Нет.

— Может, ты с ней побеседуешь? Ты думаешь, она его любит?

— Нет.

— Что с тобой? — раздраженно спросила она.

— Нет. Я не дома.

— Что? А, ты имеешь в виду, что звонишь из какого-то места, где тебе неудобно говорить?

— Правильно.

— Ты... ты у нее дома?

— Да.

— А она там?

— Нет.

— Ты думаешь, она с ним?

— Не знаю. Не думаю.

— Может, позвонишь мне, когда сможешь спокойно говорить, или, еще лучше, навестишь меня?

— Конечно, — пообещал я и повесил трубку.

Голубые глаза Мими насмешливо наблюдали за мной.