Звуки вальса все еще несутся над озером, но лампочки и фонари начина– ют гаснуть. Смоляные бочки и бенгальские огни тоже сожжены, да и неза– чем, рассвет уже наступил, скоро взойдет солнце. Большая половина гостей уже покинула роскошный праздник.
      Гарри, бледный и усталый, сидит на берегу озера и разочарованно смот– рит на остатки пиршества.
      Райт, хмурый, стоит около.
      – Ну, что, капитан, доволен ли ты? Поймал ли красивую рыбку? И где Джемс, неужели все еще волочится за юбками? – спрашивает Гарри.
      – Джемс меня озабочивает, его не могут найти, – отвечает Райт.
      – Что за пустяки, не похитила же его какаянибудь горная фея? – вяло улыбается Гарри.
      Вдруг перед ним является фигура управляющего Смита. Он бледен, как полотно, и едва может выговорить:
      – Мистер Гарри, у нас несчастье: нашли мертвым мистера Жоржа К.
      – Что! – вскрикивает Райт, – а где же мистер Джемс, где он? – и капи– тан, точно помешанный, бросается прочь.
      В то же время к Гарри подходят слуги, тихонько неся на ковре труп мо– лодого Жоржа К.
      Они кладут его на главную площадку, приготовленную для танцев.
      – Доктора, скорее доктора, – кричит Гарри и сам наклоняется над по– койником.
      Лицо молодого человека спокойно и выражает счастье. Следов борьбы не видно, даже на отвороте охотничьей куртки сохранились две пунцовые, слегка помятые розы.
      – Кто мог ему их дать? Это несомненно розы моей оранжереи, – строго спрашивает хозяин.
      – Разве вы забыли, Смит, что я строго запретил их рвать?
      – Разве я когда-нибудь осмеливаюсь забывать ваши распоряжения, мистер Гарри.
      – Даже ключ от оранжереи у меня с собой, – прибавил Смит.
      – Странно. Но что это за шум?
      На опушке леса толпился народ и раздавались крики ужаса.
      Оттуда что-то несли. Еще покойник, еще труп!
      Капитан Райт, быстро переходивший поляну, застыл от страха.
      – Неужели это Джемми, любимый, дорогой товарищ!
      Еще сегодня вечером его томило предчувствие, но он боялся не за себя, а за других!
      – Господи, Джемми, Джемми, – и слезы выступили на суровые глаза Рай– та.
      Он бросился бегом через поляну, заросшую довольно высокой травой.
      Между тем печальное шествие подошло, и на ковер рядом с Жоржем К. опустили другой труп, но это не был труп Джемса.
      Это был молодой мальчик лет пятнадцати-шестнадцати, никому неизвест– ный, а судя по костюму, городской ремесленник.
      Все столпились кругом, не зная, что начать. Капитан Райт, бежавший по траве, вдруг за что-то запнулся и упал.
      Быстро вскочив на ноги, он невольно посмотрел на предмет, послуживший к его падению.
      Райт не верил своим глазам: перед ним лежал Джемс.
      Там несут Джемса и тут лежит Джемс! Да от этого можно с ума сойти.
      Не раздумывая, Райт поднимает труп Джемса, кладет его на плечо и идет к танцевальной площадке и, там не говоря ни слова, опускает его рядом с Жоржем К.
      Вопль отчаяния проносится по толпе.
      Затем все, кому возможно, бросаются бежать, наскоро усаживаются на экипажи, на верховых лошадей, а то улепетывают на своих двоих. Паничес– кий страх напал на всех. Между криками отчаяния слышатся угрозы по адре– су Гарри.
      Скоро близ Гарри осталась небольшая кучка друзей и несколько самых близких слуг.
      Взошедшее солнце осветило необычайную картину: неубранные ковры, раз– ноцветные флаги, гирлянды; на полу ленты, цветы, золотые и серебряные звезды и другие принадлежности котильона. На столах недопитые кружки пи– ва, вина, дамские веера, перчатки.
      Все говорило о жизни и радости, и вот тут же эти три страшных трупа!
      Они молоды, прекрасны и неподвижны.
      Бледные, заострившиеся черты лица с открытыми неподвижными глазами, в которых играет луч солнца, наводят на окружающих холодный ужас. Все сто– ят молча, опустив руки и головы. Полная растерянность.
      Но вот прибыл доктор, уехавший уже давно в замок. Он сразу принял на себя команду над слугами, потерявшими от страха головы.
      – Скорее, как можно скорее, несите в замок, быть может, можно еще по– мочь, – властно кричит он. – Да торопитесь!
      Все бросились исполнять его приказание. Трупы подняли, и печальная процессия с тремя мертвецами начала тихо подниматься в гору.
      Гарри сурово молчал. Отчаянию капитана Райта не было предела…
      Доктор уехал вперед и с помощью своего слуги уже все приготовил к встрече и осмотру тела.
      Жорж К. и мастеровой из города несомненно были мертвы. Потихоньку от слуг доктор указал Райту на красные ранки на шее покойников и прошептал:
      – А ведь Джемс-то был прав!
      Перейдя к трупу Джемса, доктор прежде всего осмотрел его шею, на ней не было и признака зловещих, красных пятен. На теле также не нашли зна– ков насилия. Только знак голубого лотоса, на левом плече, выступал ярко и в то же время нежно, точно мерцал.
      – Тут глубокий обморок с примесью гипноза, – сказал доктор, – есть надежда; помоги, Райт.
      После долгих усилий Джемс пришел в себя, его уложили в теплую пос– тель, и Райт, как верная собака, сел его сторожить.
      Между тем в замке все еще царил переполох. Последние гости и большинство слуг спешно укладывали свои вещи, торопясь до ночи выехать из замка.
      Смит кричал и ругался на всех европейских языках, но ничего не помо– гало. Заставить слуг привести покойников в порядок стоило ему немало труда.
      Гарри затворился в кабинете и даже не вышел откланяться гостям.

      Настал вечер. Джемс после крепкого сна совершенно оправился и просил позвать к себе Карла Ивановича.
      – Ну что, прочли? – был его первый вопрос.
      – Да, мистер, и это так печально, что трудно не плакать. Несчастная, несчастная мадемуазель Рита, – и Карл Иванович грустно опустил голову.
      – Она погибла от вампира, знала, отчего погибает, и не смела никому сказать, и в этом был ужас ее положения.
      – Не жалейте о ней. Карл Иванович, это она сама вампир, это она погу– била Жоржа К. Теперь мне ясно, почему лицо голубой красавицы на балу и вчерашней танцорки показалось мне знакомым. Я видел эти черты в портрет– ной семейной галерее графов Дракула. Это портрет молодой невес– ты-итальянки в белом атласном платье с воротником фасона Медичи. Этот-то воротник и сбил меня с толку, он-то и придал другое выражение лицу кра– савицы.
      Теперь же я убежден, что это она, повторяю, она виновница смерти Жор– жа, – горячо проговорил Джемс.
      – Не ошибитесь, мистер, мадемуазель Рита – это такое милое, доброе существо, да вот извольте прочесть вам ее записки, они не длинные, – предложил Карл Иванович.
      – Хорошо. Читайте.

ДНЕВНИК РИТЫ

      «До сих пор жизнь моя была не жизнь, а чудная сказка, – начал Карл Иванович. – Я как Золушка нашла своего принца. Но только мой Карло кра– сивее, добрее, богаче и лучше всех принцев мира.
      Его замок, мой замок, стоит на высокой горе, кругом сад, а в нем цве– тов, цветов, мои милые, алые розы! Чудные, роскошные… я их люблю и те– перь, несмотря на то, что украшений у меня много, но по-прежнему – одни розы.
      А все это Карло. Он, кажется, хочет скупить весь мир для меня! Милый, дорогой Карло, я люблю тебя не за подарки, а за тебя самого. Какое счастье прислониться головой к его груди.
      Вот и тогда вечером он долго стоял у моего окна, и мы вместе смотрели на луну. Мне и в голову не приходило, что это последний раз, что уже по– том будет не то.
      Что же случилось? Что? Я и сама не знаю. Но я не та, и все не то.
      Ночью из открытого окна подуло холодом, Лючия и Франческа уверяют, что ночь была жаркая, но это не так, из окна дуло холодом, каким-то мертвым холодом. И я укуталась в шаль и закрыла глаза.
      И вот мне чувствуется, что я не одна в комнате, но в то же время я не могу открыть глаз.
      Кто-то приближается, неужели вернулся Карло… И вот как ни странно, а сквозь закрытые веки я вижу: от окна к кровати подходит господин. Это не Карло, а совсем незнакомый мужчина.
      Он высокого роста, худой, в черном бархате, глаза его горят, а губы тонкие, злые, крепко сжаты. Он страшно бледен.
      Кто он?
      В нем есть семейные черты предков Карло, но он не из них; я знаю хо– рошо все семейные портреты, а его там нет.
      Чем он пристальнее смотрит на меня, тем мне становится страшнее и хо– лоднее. Я слышу, но не ушами, а сердцем: «Ты моя избранница, я люблю те– бя». От страха я теряю сознание…
      От солнечного луча я проснулась. Все тихо, в комнате никого.
      Что за странный сон. Ощущение холода осталось и до сих пор, да шею неприятно саднивеет: это от двух маленьких ранок, и как я могла так сильно себя уколоть? Правда, сердоликовая булавка очень острая…
      За кофе я хотела рассказать Карло свой сон. Но прежде чем открыла рот, ясно услышала: «Не смей!» Я растерялась, а тут Карло начал приста– вать, почему я такая бледная, а кормилица жаловаться ему, что я стону по ночам.
      Тут, конечно, на меня напустились с расспросами, советами, а когда я сказала про ранки на шее, то Карло побледнел, как полотно.
      Отчего это? Разве они опасны?
      Он и другие думают, что я простудилась, когда осматривали склеп. Правда, там было довольно сыро, а моя вина в том, что я прислонилась к каменному гробу, и из камня холод точно вошел в меня и охватил всю.
      Я как-то принадлежу ему.
      И вот с той несчастной ночи я утратила свой покой и счастье.
      Днем я зябну, а при наступлении ночи, особенно когда светит луна, я начинаю страстно желать и ждать. Кого, что? Первое время я даже не дава– ла себе в этом отчета, а теперь я знаю, знаю, я жду «его».
      Того страшного, черного, чужого. Он требует, чтобы я ждала его, ему тогда легче приходить, и я жду и зову.
      Кто он, не знаю, боюсь его, ненавижу… и жду. Он входит как власте– лин, обнимает, ласкает меня, шепчет: «Твоя любовь вернула мне молодость и жизнь»…
      И правда, он помолодел на вид: розовый, губы красные, но… стало еще противнее.
      Все вокруг колышется, и я каждый раз замираю, и чем кончается, и как он уходит – я не знаю.
      Вероятно, у меня какая-нибудь болезнь. Карло хотел позвать доктора, но я не смею: «он» рассердится.
      Ранки у меня на шее не только не заживают, а становятся шире и выгля– дят неприятно. Приходится закрывать их бантами и кружевами.
      Сейчас новолуние, ночи темные, и «он» вот уже несколько дней не был у меня.
      Я точно начинаю приходить в себя после обморока: не могу еще хорошо отличить, что было и что казалось мне.
      Одно сознаю ясно: мне грозит опасность или от него, если он существу– ет, или от сумасшествия, если он не существует.
      Надо сказать Карло, а он, как назло, уехал в город на один день и вот не едет. Что-то его там задержало.
      Я становлюсь все спокойнее, ранки мои подживают быстро.
      Надо скорее, скорее принимать меры, а Карло нет и нет!
      Сегодня я прямо счастлива, нашла свой молитвенник, мою милую, чер– ненькую книжечку, а то он затерялся, и без него молитвы как-то выскочили у меня из памяти.
      Теперь я не боюсь тебя, черный призрак! Франческа обещала мне каждый вечер читать вечерние молитвы.
      Я ей сказала, что мне видится черный человек, и она уверена, что ни одно привидение не устоит от молитв св. Антония. Как хорошо. А Карло все не едет.
      Луна все прибывает, и скоро полнолуние. Уверенность и спокойствие ис– паряются, а ожидание и желание вновь насладиться покачиванием в лучах месяца все нарастают. Серебряные волны плывут, и ты точно летишь, ле– тишь, а он тут рядом, ненавидимый и желанный.
      Нет, я переломлю себя и не дам ему повода явиться вновь.
      Мой молитвенник всегда со мною, нужно подтянуть нервы, достаточно галлюцинаций…
      Франческа каждую ночь сидит у моего изголовья, и мы много с ней бесе– дуем…
      Карло вернулся. Он очень похудел и осунулся; верно, есть заботы, ко– торые он скрывает от меня. Неужели же я буду наваливать на него новые. Да тем более, что все прошло.
      С Карло приехал смешной старичонка, друг его отца. Он всячески за мной ухаживает, расшаркивается, расспрашивает, точно влюбленный рыцарь. Забавный.
      На шее он носит на черном шнурке какой-то смешной значок, точно два треугольника. Когда я его спросила:
      – Что это?
      Он важно ответил:
      – Это сударыня, пентаграмма, знак для заклинания злых духов.
      Мне очень хотелось попросить этот значок себе, ноя не посмела. Попро– шу Карло заказать мне такой же.
      На днях ждем друга Карло, из Нюрнберга. Ему готовят лесной дом.
      Карло говорит, что он страшно ученый, не любит общества и особенно женского.
      Я так и не успела побывать в лесном доме, хотя там для меня были при– готовлены две комнаты: а теперь и совсем будет нельзя: Карло не пустит, он принимает все меры, чтобы не беспокоили его ученого Друга. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
      Кончено. Наступило полнолуние, он пришел и взял мою душу.
      На мое несчастье, в эту ночь у Франчески болела голова и она рано уш– ла спать. У меня нет сил сопротивляться. Да и он не призрак, а существу– ет, понимаете, су-ще-ству-ет! Он ложится мне на грудь, и тихо, тихо пьет мою кровь, мою жизнь. Ранки на шее опять стали большие, с белыми обсо– санными краями.
      Я опять не смею выйти из-под его воли, просить помощи у Карло. Да и ласкать моего жениха он строго запретил мне. Он страшно ревнив.
      – Свадьбы не бывать, – говорил он.
      Чем же это кончится, что дальше… О ужас, ужас, это случилось вчера ночью! Мы сидели в саду, и я почувствовала, что он приближается и скорее поспешила в свою комнату. Впопыхах я забыла замкнуть дверь в комнату Франчески.
      Он скоро вошел и припал к моей шее. Застонала ли я, или по чему дру– гому, но Франческа вошла в комнату.
      Я видела, как она бросилась на него и вцепилась ему в плечи.
      Какая это была ужасная борьба!
      Франческа билась за меня, как исступленная, волосы у ней распусти– лись, рубашка разорвалась, но она ничего не помнила, да где же ей было справиться, он силен, страшно силен и так удивительно, что она так долго сопротивлялась.
      Я думаю, ей помогли освещенные четки на груди, потому что в ту мину– ту, как они рассыпались, она упала мертвая…
      Он тоже исчез…
      Для меня наступил мрак… долго ли, не знаю.
      Я очнулась на руках Карло, а Франчески в комнате не было…
      От меня они хотят скрыть ее смерть! Даже забавно, если б они знали, что я знаю…
      Карло хочет, чтобы я переехала в лесной дом. Я согласна, почему нет?
      Кто знает, не тут ли мое спасение. Уйду от него подальше, не буду его ждать, и, быть может, он забудет обо мне.
      Ученый друг Карло совсем не такой старый и угрюмый, как говорил Кар– ло. Охотно приглашает меня в «его лесной дом». . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
      Я погибла, окончательно погибла. Я думала найти в лесном доме приста– нище, скрыться… и что же… Боже мой, Боже мой, попала в его берлогу.
      Каким адским торжеством сияли его красные глаза! Как зло он улыбался! Теперь, чтобы прийти, он не нуждается в моем желании или вызове.
      Здесь он дома. Только одна стена разделяет нас. И никому это не при– дет в голову.
      Мне нет спасения, прощай, Карло, прощай, счастье, прощай, самая жизнь…
      Время тянется бесконечно, он берет мою жизнь понемногу, он, как ла– комка, растягивает свое удовольствие, а я должна жить не только этими ужасными ночами, но теперь даже днями.
      Подумайте, между моей комнатой и той, где висит его ужасный портрет, или, вернее, он сам – есть потайная дверь, никто о ней не знает, кроме нас двоих!
      И он входит всегда, когда вздумает!..
      Конец мой близок, помолитесь обо мне. Скорее…»
      – Несчастная девушка, – прошептал Карл Иванович и замолк.
      Наступила тишина.
      В комнату быстро вошли Гарри, доктор Райт и управляющий Смит.
      Смит был бледен, а Гарри страшно возбужден. Он опустился в кресло и быстро заговорил:
      – Это черт знает что такое! Безобразие! Они, эти олухи, кричат, что я привез смерть с собой из Америки. Дураки, очень много я о них думаю!
      Напасть на моего посланного! Избить его. Я найду на них управу. Идио– ты! Мерзавцы!
      – Успокойся, Гарри, и скажи нам путем, в чем дело, – сказал Джемс.
      Выкрикнув еще несколько ругательств, Гарри вынул сигару и, закурив, сказал спокойнее.
      – Смит расскажите, как было дело.
      – Сегодня утром, – начал Смит, – я и Миллер отправились по делам в город. Купив, что надо, и получив с почты посылки, Миллер поехал в те– лежке обратно, а я верхом заехал к помещику В. – у него продается ло– шадь, которую мистер Гарри желал приобрести. В. не было дома, и я поспе– шил догнать Миллера.
      Представьте мое удивление да и негодование, когда я увидел, что те– лежка опрокинута, припасы и посылки разбиты и валяются в пыли на улице деревни, а Миллер, бледный, с окровавленным лицом, стоит, прислонившись к избе.
      Вокруг озверевшая толпа: кричат, машут кулаками.
      Конечно, я тотчас же бросился на помощь. Увидав меня, толпа оконча– тельно пришла в бешенство.
      – Вот он, вот он, еретик поганый, проклятый американец, это он со своим дьяволом, хозяином привез к нам смерть. Убить его, убить, – крича– ла толпа.
      Все бросились на меня.
      Но я огрел нагайкой передних, и они отступили. Взяв револьвер, я ска– зал:
      – Кто двинется, тот будет убит! Клянусь вашим Богом.
      Трусы отступили еще.
      – Ну, теперь говорите, что вам надо. В чем дело, чем вы недовольны?
      Разве деревня не процветает и не богатеет с тех пор, как мой господин поселился здесь? Разве он мало помогает вам? Поддерживает бедных и больных? Ну, говорите.
      – Все это так, сударь, – ответил старый седой крестьянин, выходя впе– ред, – ваша правда, мы, с приездом вашего господина, забыли и думать о нужде.
      Но вот, беда, за эти три месяца у нас больше покойников, чем за весь прошлый год, и все молодые, и болезнь какая-то невиданная: сегодня здо– ров, завтра умер. Ребята и думают, что не ваш ли барин привез какое-то поветрие из-за моря. Говорят, ведь там и Бога нет и живут люди не кре– щенные.
      – Что вы, господа, – говорю я им, – да мы такие же христиане, как и вы; также молимся Пресвятой Деве, а смерть всякому назначена от Бога.
      – Немного затихли, – продолжал Смит, – стали шептаться, спорить.
      Я тем временем посадил Миллера к себе на седло, на всякий случай.
      Вдруг бежит баба, волосы косматые, платье ободрано и кричит:
      – Ратуйте, люди Божие, умерла моя девочка, черный черт ее задушил, сама видела, своими глазами видела. В бархате он весь и навалился на ре– бенка и давит, а как увидел меня, так и пустился бежать да прямо к зам– ку. Я хотела его схватить, так, вишь, как меня отделали. – Все это она кричала бессвязно, прерывая слезами и проклятиями.
      Толпа вновь ринулась на меня, тут я счел за лучшее удирать. На счастье, подо мной был наш Павлин – в одну минуту он смял передних, зад– ние отскочили, а он вынес нас с Миллером на дорогу.
      Догнать его, конечно, никто не мог, и вот мы здесь. Ворота заперты, что прикажете делать дальше?
      – Да я их деревню с землей сровняю, выдумать что: я привез на них смерть, – опять вскипел Гарри. – Сейчас же дайте знать полковнику и про– сите роту солдат, расходы все за мой счет.
      Смит хотел удалиться.
      – Постойте, Смит. Гарри, выслушай меня, или, вернее, нас, – сказал Джемс.
      – Мы все здесь свои, Смита я считаю за храброго и испытанного слугу, а потому хочу говорить и при нем. Это необходимо.
      – Да, Гарри, как это ни дико с первого взгляда, но деревня отчасти права, считая нас причиною ее несчастья, – продолжал Джемс.
      – Что, что мы привезли смерть? – спросил Гарри, выпучив глаза.
      – Нет, не привезли, а, как бы выразиться, напустили смерть на ее жи– телей, – продолжал Джемс.
      Гарри посмотрел на доктора и тот ясно прочел вопрос: «Когда он сошел с ума?»
      – Джемс здоров, он не сумасшедший, ты сейчас в этом убедишься, – от– ветил доктор.
      Джемс от имени всех начал посвящать Гарри и Смита во все наблюдения, изыскания и, наконец, выводы.
      Рассказано было видение Райта в Охотничьем доме; случай с Жоржем К., принятый доктором за лунатизм; появление голубой красавицы на балу и на озере.
      Указаны места, освещающие дело, в письмах Карло и в дневниках учителя и Риты.
      Сопоставлены детали, сопровождавшие смерть виконта Рено, корнета Визе и, наконец, Жоржа. К.
      Наконец он признался в попытке уничтожить вампира и в спуске в новый склеп. В попытке, кончившейся так бесславно, потерпевшей полное фиаско.
      Вначале Гарри недоверчиво улыбался, думая, что его мистифицируют, но чем дальше, тем становился серьезнее и только потирал лоб.
      Когда Джемс кончил, Гарри вскочил и быстро прошелся несколько раз по комнате.
      – Это черт знает, что такое, какая-то сказка из тысячи и одной ночи,
      – воскликнул он. – А впрочем, друзья мои, в ваших словах есть много правды. Ура нашему Шерлоку Холмсу, – улыбнулся он в сторону Джемса.
      Мне и самому уже не раз приходило в голову задуматься над загадоч– ностью здешних событий, – продолжал Гарри. – Люди мрут, как мухи, то и дело говорится о каких-то не то снах, не то видениях, пропавшая голубая красавица, розовая записка… а тут еще и собственные приключения.

СНЫ ГАРРИ

      – До сих пор я ничего не говорил вам отчасти потому, что сам не мог дать себе ясного отчета, отчасти боялся ваших насмешек.
      Ну, а теперь я вам расскажу, слушайте, – начал Гарри.
      Это было еще в Охотничьем доме, в которую из ночей – не помню.
      Я лег спать. Вы все знаете, что спальня моя была третья по коридору, немного больших размеров, чем остальные спальни, но все же с одним ок– ном, выходящим в сад.
      Сад в этом месте густо зарос сиренью и черемухой. Цветущие ветки так и лезут в открытое окно.
      Мне не спалось.
      Я пробовал лежать тихо, не шевелясь; пробовал, по совету доктора, считать до ста; старался думать об устройстве замка.
      Ничего не помогало, сон бежал меня…
      Подушка казалась нестерпимо горячей, жесткий сенник казался мягкой периной – чего я не переношу.
      Я уже хотел вскочить на ноги, как на меня повеяла отрадная прохлада, точно тысячи крыльев навевали ее…
      Комната наполнилась какими-то образами, в душе проснулись неведомые желания. Образы, вначале неясные, неопределенные, начали мало-помалу становиться виднее и реальнее. Конечно, вы уже догадались, что это были образы прекрасных женщин.
      Но это не были настоящие женщины, т.е. я хочу сказать, это не были современные женщины.
      Лица и тела их были темного, бронзового цвета, точно тропическое солнце обожгло их нежную, атласистую кожу. Черные волосы прихотливо под– няты и заплетены в сотни мелких косичек. У большинства на головах яркие перья тропических птиц. Вместо одежд на бедра накинуты шкуры леопарда, у иных весь костюм заключался в золотом поясе.
      Образы сливались, переливались, точно стеклышки в калейдоскопе.
      Воздух был полон мелодичным шуршанием и шелестом… Звук этот напоми– нал или шелест дорогой шелковой материи или трепет нежных голубиных крыльев.
      Сильный, неизвестный мне до сих пор аромат кружил голову. Кровь сту– чала в виски. Душа рвалась вон из тела…
      «Найди талисман, верни нам жизнь, будь нашим повелителем», – шептал мне чудный женский голос.
      Я не выдержал, вскочил… и проснулся. Темно.
      Кровь бурно бежит по жилам, сердце стучит, как молот… отдергиваю занавесы, открываю окно. Луна сияет. Сирень и черемуха льют свой аромат, но он мне противен, тускл.
      Я хочу того, что видел во сне. Хочу услышать шуршание крыльев, хочу увидеть прекрасных женщин…
      Но все напрасно! Все прошло!
      Я не спал до утра.
      Приключение свое я назвал сном и приписал действию старого токайско– го.
      Помните, как вы все были удивлены, что я решительно отказался от употребления своего излюбленного напитка.
      Теперь, когда большинство из вас видело сны, подобные моему, т.е. что-то более чем сон, что-то более реальное, действительное, и я утверж– даю, что это не был вполне сон, как и последующие случаи.
      – Как, ты и еще видел такие сны? – вскричал Джемс.
      – Да, еще два раза. Я расскажу вам все, и Гарри, затянувшись нес– колько раз сигарой, начал:
      – Другой раз опять в Охотничьем доме и опять не помню в какую из но– чей. Только виконт Рено был уже похоронен; я пришел в спальню и отпустил Сабо.
      Спать мне не хотелось.
      Я отдернул темные занавесы и открыл окно. Как и в памятную мне ночь, луна ярко сияет. Черемуха и сирень по-прежнему сильно благоухают, но аромат их на этот раз доставляет мне удовольствие.
      Я сажусь в кресло, у окна. Цветущие ветки протянулись в открытое окно и при малейшем ветерке трясутся и сыпят белые лепестки и на меня и на пол.
      Не отдавая себе отчета, я слежу за их падением… На светлом полу пе– ребегают тени от веток, образуя пестрый рисунок, белые лепестки еще бо– лее усиливают пестроту. Они как-то сближаются между собой и образуют бе– лое пятно… Но что это? Это уже не лепестки, а белое кисейное платье… скромное, простое… а у этого платья есть головка, с большими золотис– тыми косами, глаза голубые, бездонные, и сколько в них печали и горя… личико бледное, даже прозрачное…