— Он придет.

Кислота обрызгала сверкающую воду перед ними. Сквозь пар Дженни видела огромную угловатую фигуру дракона в рамке огня, припавшую к земле на дне потока.

Джон сказал:

— Чтоб ему провалиться.

Дракон находился неподалеку от края деревьев, в том месте, где ручей впадал в болотистый луг. Плотно прижатые крылья опали, бросив его голову под огненный полог. Пламя золотило чешуйки, голубым по голубому, переливчатое великолепие ляпис-лазури, лобелии и муаровой синевы; обрисовывало контуры мелких узоров на плечах, среди шипов. Он открыл рот, чтобы плюнуть снова, и Джон по колено в воде уже натянул тетиву лука и приблизился, когда Дженни увидела лицо всадника.

Она закричала Нет!, когда Джон выпустил стрелу. Это Ян! Она швырнула в нее заклинание, но эта стрела была заколдована ею самой много месяцев назад. Ян качнулся назад, когда она ударила его; схватился за шипы вокруг и медленно осел. Дракон отпрянул во тьму.

— Ну же! — Джон схватил ее за запястье, оттаскивая ее. — Вдоль реки есть пещеры.

— Моркелеб…

— Что? Думаешь, я не могу справиться с двумя драконами сам?

И тут Дженни услышала его, этот мрачный призрачный голос, зовущий ее по имени.

Они вышли, спотыкаясь, из горящих лесов и увидели его — вихрь рассекающего пламя угловатого мрака в воздухе, неистовый, кусающийся, пикирующий на кричаще-яркую, грубую фигуру красного с белым дракона и на солнечно — желтое великолепие, — должно быть, подумала Дженни, это дракон Энисмирдал. Моркелеб был быстрее и больше их обоих, но когда эти двое поднялись к нему, с ними, казалось, взвихрились тьма и огонь, и образы и иллюзии утраивались и распадались на четверти. Дженни сузила свой разум, сфокусировала его до лезвия света и швырнула это лезвие в сторону Моркелеба с заклинаниями осознания и охраны.

Какое-то ослепительное мгновение она видела его глазами. Видела, как драконы дробились и рассыпались то на пять, то на шесть отдельных атакующих фигур, то на радуги ужасающих цветов — сводящих с ума, отводящих глаза — и проносились осколками мерзкого злого зеленоватого пламени. Дженни удвоила сосредоточенность, вытягивая силу из необузданной ярости огня, из гранита и доломита глубоко под дном реки. Драконьими глазами она видела, как очертания одного из драконов прояснились, и Моркелеб ударил черной молнией , разрывая противника когтями.

Потом картина снова раздробилась, и Дженни задохнулась от внезапного холодного ужаса, который ею овладел, словно в плоть внезапно прорвался серебряный червь, извиваясь и стремясь достигнуть сердца и мозга. Она призвала всю свою силу, защищая себя, защищая Моркелеба, но, казалось, что-то внутри нее истекает кровью, и с этим вытекает и сила. Дисциплина, которую вколотил в нее Каэрдин, взяла верх, она упорно призывала другие силы Земли — лунный свет, воду, мерцающие звезды — и зрение ее как будто прояснилось. Моркелеб нанес еще несколько эффектных ударов когтями и зубами, отгоняя их. На лицо Дженни хлынул кровавый дождь и капельки жгучей кислоты. Но внутри нее все еще сочилось жидкое серебро.

Моркелеб нырнул вниз, выпустив черные когти. Она почувствовала, как ее схватили и оторвали от земли. Когда он облаком бритвенно острых крыльев снова взмыл в небо, по инерции ее голова резко откинулась назад. На них обоих Дженни набросила дырявые сети охранных заклятий и когда ее магия сомкнулась и сплавилась с его, почувствовала, что его сила тоже иссякает и пересыхает. Они быстро летели на восток, и она отдавала себе отчет , что позади них бурей ревели крылья, знала о бешенстве преследующих их красок и ярости. Дождевые тучи укрывали высокие унылые склоны Скеппингских холмов.

Туда и направился Моркелеб, и Дженни распростерла разум, вызывая молнию и начертив вокруг них охранные заклятья, чтобы помешать их преследователям сделать то же самое. На этот раз с ними ничего не случилось: никаких схваток между противоборствующими силами, только замерцала молния — гнетущие вспышки, озарившие мягкую тьму вокруг.

Немного погодя дракон плавными кругами направился к земле.

— Джон? — Дженни повернулась, и мокрый корсаж с нижними юбками прилипли к телу. Пещера, куда их доставил дракон, была такой низкой, что только Дженни могла стоять в ней, выпрямившись, и она сужалась, углубляясь в холм. Лил унылый дождь, безостановочно падая на наружный склон. Она слышала журчание — должно быть, поблизости был ручей Клейбоггин — и почти бессознательно она определила, где они находятся и как далеко улетели.

Ведьмин огонь замерцал на очках, когда Джон повернул голову. Ее поразило, что среди хаоса огня, крови и магии Моркелебу удалось схватить их обоих.

— Мне жаль насчет Яна, милая.

Она глубоко втянула воздух. — Ты знал, когда стрелял?

— Ага. — Он осторожно выпрямился. Тончайшие голубые нити света сделали заметнее пластины старого металла, которыми был украшен его камзол. За ним, невероятно распластанный, словно жук в щели, в глубине пещеры лежал Моркелеб

— мерцание алмазных глаз и шипов. — Видишь ли, я знал, что он будет наездником Нимра.

Дженни отвернулась. Знание, что Ян жив и его можно вернуть, сжигало ее: ярость, негодование, ужас от того, что сделал Джон.

— Карадок не даст ему умереть, ты же знаешь, — продолжил Джон. — В мире слишком мало магов, и ему пришлось вытащить их обоих, Нимра и Яна, — всех троих, я бы сказал, если считать того гоблина, что его оседлал — из боя, как он вытащил Изулт.

— А если бы твоя стрела его убила наповал? — Голос ее дрожал. — Мы можем вернуть его, Джон, но не из мертвых.

— Если бы мы умерли тогда, — мягко сказал Джон, — как думаешь, кем был бы Ян, кроме как рабом гоблинов, беспомощным пленником этой драгоценности до последнего вздоха и удара сердца? Наблюдал бы, что они творят, живя его болью? Иногда стрела в сердца — это подарок, преподнесенный из любви.

Дженни смотрела в сторону. Он был прав, но ей было так больно, что не находилось слов. Джон снял камзол и улегся, положив голову на мокрый насквозь ком из пледов. От его рубашки шел легкий пар из-за заклинаний тепла, которые вызвал Моркелеб, чтобы высушить их одежду. В пещере раздавался только звук дыхания, когда снаружи пробился серый свет. Чуть погодя Дженни встала и передвинулась, чтобы лечь радом с ним, сжимая его руку.

Учитывая неровную и сильно заросшую лесом территорию Лесов Импертенга и возможность присутствия там восставших отрядов, и Джон, и Дженни посчитали небезопасным, высаживаться в темноте, в нескольких милях от лагеря солдат Короля. Более того, как отметил Джон, невозможно сказать, не следил ли за ними кто-нибудь из драконов, выжидая, чтобы напасть на них с Дженни, как только Моркелеб скроется из виду.

Поэтому дракон полетел прямо к лагерю у подножия холмов Джотема и на второй день после их бегства кругами спустился с вечернего неба. Дженни раскрыла над ними огромный зонтик Промажь по цели, чтобы справиться с последствиями.

Это было необходимо. Со всех концов лагеря с криками высыпали люди — из лагерей, поскольку с высоты было ясно, что каждый из вассалов Короля разбил свои палатки по отдельности, и было невозможно спутать полосатые палатки Халната и светло-кремовое, хотя и потрепанное, пристанище солдат Хита. Драконьим зрением Дженни ясно их видела, и фасон и цвет их одежды отличались так же, как вид и размер их бивуаков. Вместе с диким ржанием лошадей и безумным блеянием овец, в панике носящихся по кругу в загонах, до нее доносились голоса. Бесполезной тучей взмыли стрелы. Потом солдаты кинулись врассыпную, как неслись сюда, тыча пальцами и крича, когда увидели, что дракон зажал в когтях людей.

Джон оставался Джоном, он махал руками и посылал воздушные поцелуи.

Балансируя на огромных крыльях, Моркелеб вытянул длинные задние ноги к земле, а потом присел и сложил крылья. К этому времени на углу плаца, где он обосновался, стояли только два высоких худых молодых человека — рыжеволосый носил черную мантию ученого, а очки белокурого казались нелепыми в сочетании с красной военной формой, красными бриджами и красными стоптанными сапогами с искусным тиснением.

Именно эта очкастая малиновая фигура выкрикнула:

— Лорд Джон! Леди Дженни! — и зашагала вперед, протягивая руки.

Дженни помнила время, когда он бы побежал.

Дженни сделала реверанс — в потрепанной нижней юбке и Джоновых запачканных сажей пледах, но он обхватил ее руками, нагибаясь с высоты своего возмутительного роста. Потом он повернулся и заключил в объятья Джона, задыхаясь от восхищения и удовольствия, а Моркелеб в это время устроился чуть поудобнее и наблюдал за этой сценой холодными сардоническими нечеловеческими глазами. Казалось, сорок футов — его истинный размер, крупнее которого он быть не может, но сейчас Дженни не была в этом так уверена.

— Что вы здесь делаете? — спросил Гарет Маглошелдон, сын — и Регент — своего отца-Короля. Как раз когда он говорил, появился Уриен из Дома Увейна, высокий мужчина, который в юности, должно быть, был похож на статую Сармендеса, Повелителя Солнца: инкрустированные золотом доспехи, малиновый плащ, огромный, украшенный драгоценностями меч, отбрасывающий блики света. — Все в порядке, отец, — торопливо сказал Гарет, подходя к нему, когда Король, увидев Моркелеба, поднял оружие и начал наступать.

— Подумать только, это же дракон Злого Хребта!

—  — Все в порядке, — повторил Гарет, хватая его за руку. — Его победили. Он здесь как… как пленник.

Моркелеб открыл рот и зашипел, но если он и сказал что-то, Дженни этого не различила, и не подала Гарету никаких знаков.

— Он дракон. — Король нахмурился, словно чего-то здесь он не мог уразуметь. К нему торопливо подошли слуги и ординарцы, тактично беря его под руки. — Драконов нужно убивать. Это долг Короля…

— Нет, — сказал Гарет. — Лорд Аверсин — ты помнишь лорда Аверсина? — и леди Дженни захватили этого дракона в плен. Я спою тебе об этом песню сегодня вечером или…или завтра. — Он повернулся к Джону, нахмурившись, когда увидел ожоги и волдыри обожженного кислотой тела. — Что случилось? — Он посмотрел также и на Моркелеба, словно зная, что только самая крайняя необходимость привела бы их в лагерь.

— Роклис — предательница. — Джон сунул одну руку за портупею, а второй почесал длинный нос. — И это хорошая новость.

Гарет слушал рассказ Джона без комментариев, хотя когда Джон говорил о Шхерах Света, глаза Регента засверкали от восторга и страстного желания туда попасть. Тихо сидя между Джоном и рыжеволосым Поликарпом, правителем Халната и доктором естественной философии — и одетая в слишком яркое и слишком длинное платье, которое одолжила одна из офицерских жен — Дженни поняла, что только часть Гаретовой одержимости рассказами о древних Драконьих Погибелях возникла из тоски неуклюжего мальчишки по героизму и мужественным деяниям с оружием в руках. Что Гарет любил, так это рассказы о драконах.

Как и Джон, осознала она, полюбил драконов, когда стал понимать их лучше.

— Она всегда смотрела на тебя свысока, ты же знаешь, — сказал Поликарп Гарету. — Мы с ней говорили два-три раза, когда она командовала войсками, осаждавшими Халнат. Когда она узнала, что твой отец … заболел, — он бросил взгляд на высокого мужчину, сидевшего в кресле на почетном месте в центре стола, — ее первой реакцией был ужас, что королевством будешь править ты.

— Я не болен. — Король Уриен, который слушал Джоново повествование с серьезным удивлением ребенка, слегка откинулся на спинку кресла, нахмурившись. Его волосы, которые были раньше цвета спелого ячменя, сейчас стали почти белыми и росли так редко, клочками, что их стригли коротко. Выходя, чтобы сразить дракона, он надел гладкий парик.

В отличие от всех остальных, подумала Дженни, он выглядит крепким, у него цветущий вид человека, который хорошо ест и проводит часть дня на улице. С каждым разом, когда Дженни его видела после смерти чародейки Зиерн, что высосала из него столько жизни и души, старый Король, казалось, понемногу оживал, понемногу воспринимал свое окружение, хотя он все еще по-детски восхищался каждым цветком, пуговицей и механизмом, словно никогда не видел их раньше.

И обескураживала мысль, что Роклис, возможно, была права: если Уриена разлучить с сыном, его легко можно было бы уговорить забыть его и назначить любого — Роклис, Принца Импертенга, Джона или даже Адрика — Регентом вместо молодого человека.

Король продолжил:

— Меня всего лишь тянет вздремнуть, но ведь я могу быть Королем, даже если меня тянет вздремнуть, не так ли? — Он беспокойно повернулся к сыну, который улыбнулся и накрыл ладонью его большие загорелые пальцы.

— Самым лучшим, отец.

— Как же она могла так поступить. — Уриен снова повернулся к Поликарпу. — Никогда бы о ней такого не подумал. Она всегда была таким хорошим воином, таким хорошим бойцом. Помню, когда ей исполнилось тринадцать, я подарил ей доспехи. Ты попросил книги. — Он рассматривал Гарета с легим смущением, хотя и без всякой враждебности в голосе.

По внезапному румянцу, что пополз по тонкой коже Гарета после слов отца, Дженни предположила, что у его отца нашлось что сказать о тех мальчиках, которые просят книги, а не доспехи.

— Но почему же она нас не любит? — сказал Уриен.

— Она нас не любит, потому что не может поступать как ей хочется, — сказал Джон , криво улыбнувшись, и Король кивнул, поняв это.

— Ну, это потому, что она не вышла замуж за того парня-купца. Но все к лучшему, конечно.

Снаружи, с равнины, к темным стенам палатки доносился лай лагерных собак и карканье грачей с навозной кучи. Дженни подумала, что других шумов очень мало. Дженни. Ни ударов оружия, ни выкрикивания команд. Моркелеб, зловеще залегший в центре плац-парада, блистал великолепием в тишине и, казалось, притуплял любой звук.

Что поймут из всего этого шпионы и разведчики горцев — или Принца Импертенга, если уж на то пошло?

— Она мне сказала, — тихо произнес Гарет, — что ей не понравилась мысль о моем регентстве, но ей хочется думать, что она не права. После этого она всегда относилась ко мне с уважением.

И может быть уже тогда, подумала Дженни, Роклис начала подумывать о захвате трона.

— Она полдюжины раз выступала в совете против того, чтобы феодам и свободным городам позволяли оставлять собственные парламенты и сохранять древние законы, — продолжил юный Регент. — Она говорила, что это глупо и неэффективно. Но что я мог сделать? Принцы и таны признают меня Королем отчасти и потому, что им позволяют иметь собственные законы, жить так, как завещали им предки. Король не может сказать своим подданным — своим преданным подданным — что он лучше знает, как им жить, чем их предки.

— Очевидно, — сухо сказал Джон, — она думала, что ты можешь.

— Что касается Карадока, — сказал Поликарп, вертя длинными пальцами перо,

— я его помню. Он появился около пяти лет назад с дюжиной переписчиков и предложил мне их услуги в восстановлении и замене некоторых древнейших рукописей в библиотеке, если я дам ему позволение сделать копии и для себя. Я всегда думал, что он слишком удачлив в торговле, чтобы быть по-настоящему честным.

Он незаметно взглянул на Короля, но Его Величество был погружен в созерцание золотого узора по краю блюда, на котором лежали сыры, сладости и экзотические лакомства.

Джон хмыкнул:

— Теперь мы знаем, откуда ветер дует и с чего это ему так подфартило.

— Более того, — сказал Гарет. — За последние два года здесь было достаточно…ну, скажем так… несчастных случаев…с кораблями на островах, так что в совете было выдвинуто предложение вновь ввести в действие закон против волшебников, владеющих собственностью или занимающих должности. Только никто не знал, что это за волшебник. — Он сконфуженно глянул на Дженни и торопливо продолжил, — Расскажи нам о драконоборческой машине.

Джон сделал ему одолжение, изложив все коротко и по делу — когда возникала нужда, он это мог. — Я над ней работал бог знает сколько лет, — сказал он, закончив. — Эту мысль я ухватил откуда-то из Полиборуса — или это была Дотисова Тайная История? — но самый полезный чертеж получил от Геронекса из Эрнайна, разве что рулевое управление в кабине взял из чертежей Сирдасиса Скринуса для паромов. — Он постучал по рисунку, окруженному полупустыми кубками, который набросал мелом на скатерти.

— И я торговался с гномами за каждый кусок и сводил бедного Маффла с ума всеми этими замочками и рычагами, что его скрепляют, чтобы можно было разобрать на части. Этот маленький ублюдок тяжеловат.

Гарет и Поликарп переглянулись. — Владыка Бездны Ильфердина сделал бы для нас больше, — сказал Регент, протирая очки скатертью. — Драконы — это последнее, что ему, да и всем остальным гномам, хочется видеть разгуливающим на свободе.

Четыре года, подумала Дженни, обуздали и успокоили его. Когда они с Джоном приехали на юг два года назад, по случаю крестин дочери Гарета, Дженни увидела, что импульсивный, чувствительный мальчик, который поехал на север, чтобы просить Джоновой помощи, превратился в молодого человека, отлично осознающего свои ограничения, человека, который может попросить помощи, с любовью принимая во внимание мысли той тени короля-воина, которой стал его отец и даруя ему все знаки королевской власти и положения.

Гарет снова пристроил очки на носу. — Ты можешь сказать, сколько у нас времени?

— По-всякому может быть, — ответил Джон. — Если у Роклис уже есть все драконы, которые ей нужны — ох и жрут же они, должно быть — тогда у нас недели три, наверно. Может, больше, зависит от того, как тяжело были ранены Ян и Изулт, и с какой скоростью Роклис хочет вести отряды на юг. Она знает, что мы знаем о ней, и она знает, что мы с Дженни сбежали. Думаю, она соберет свои отряды и поведет их на юг как можно быстрее, — его глаза сузились и голос стал резким, — и плеватьей на всех этих бандитов и Ледяных Наездников, что нападут на новые поселения.

Он отвел взгляд, чтобы скрыть вспышку гнева, но Дженни видела, как внезапно сжались в кулак его руки и как напрягся и отвердел рот. Между тем Король Уриен снова впал в дремоту.

— Я сожалею, — тихо сказал Гарет. — Я сожалею об этом. — Он в замешательстве приводил в порядок тарелку и крошки хлеба перед собой, пытаясь не встречаться с Джоном глазами. — Она…

Джон живо покачал головой. — Она лучшая из всех, сынок, и у тебя не было причин сомневаться, что она оправдает твое доверие, — сказал он. — А она чертовски хороший командир. Я думаю, как раз то, что сделало ее хорошим командиром, отвратило ее от вас: все должно быть сделано так, как ей кажется правильным. А не выслушивать извинения, почему это нельзя сделать быстрее. Но я скажу тебе, — продолжил он, — и я это знаю, потому что пытался делать и то, и другое: Ты не можешь быть одновременно и командиром, и правителем. Тебе нужно понимать разные веши и быть двумя разными людьми. А может и больше. До Роклис бы это дошло, если б она только попыталась, но мы можем быть чертовски уверены, что она этого не делает.

— Мой господин… — В дверном проеме палатки появился солдат-слуга, чуть вскинув руку в приветствии в сторону вздремнувшего Короля. Сквозь откинутое полотнище проник аромат леса за деревянным частоколом и звук реки Уайлдспэ, ревущей под арками Корского моста. — Мой господин, солдаты задают всякие вопросы о… о драконе. — Он понизил голос, словно боялся, что Моркелеб может его услышать, и конечно же, подумала Дженни, он может. Ошибкой этого человека было предположение, что звездной птице есть до этого дело.

— Им это слегка не нравится, такие дела, мой господин. Они говорят, это, мол, колдовство. — Он бросил взгляд на Короля, потом на Дженни, и она почти слышала, как он вспоминал, каким был Уриен несколько лет назад, в пору его воинственного расцвета. До чародейки Зиерн.

— Ну что ж, приятно знать, что твои люди так хорошо разбираются в очевидном, — сказал Джон. — Вы бы лучше радовались, что тут дракон, сынок, — добавил он, обращаясь к солдату. — И если вы извините мне мои слова, — он бросил взгляд на Гарета, который кивнул, повелевая ему продолжать, — если вы извините мне мои слова, вы будете прям-таки намного счастливее от этого недельки этак через три.