Глава 13

— Глупец! — Командир Роклис с такой силой хлопнула свитком по столу, что сургуч раскрошился. — Тысячу раз глупец! Грондова борода, кто…? — Она зло подняла глаза, так что камердинер резко остановился на пороге, но выражение ее лица изменилось, когда она увидела Дженни, шедшую за ним вслед. — Госпожа Уэйнест! — Она вскочила на ноги, напомнив Дженни большую рыжевато-золотистую пуму. — Слава Двенадцати, вы вернулись невредимой! — Неподдельный интерес изогнул ее бровь. — Вы нашли эту волшебницу бандитов? Вы доставили ее сюда?

Дженни склонила голову. — Думаю, вы обнаружите, что она более чем согласна с идеей школы. Прошу вас… — Она поймала командира за руку, когда Роклис шагнула мимо нее в прихожую. — Она очень молода, — сказала она, глядя Роклис в лицо, — и с ней очень плохо обходились. Будьте очень, очень мягки с ней.

По дереву крыши колотил дождь. Плац-парад за окном был унылой мешаниной из серой, в оспинах от дождя слякоти, в которой восемь выживших членов отряда Роклис, поначалу состоявшего из двадцати пяти человек, разгружали скудные пожитки. Командро пересчитала их взглядом, снова повернулась к Джении с яростью и потрясением во взгляде. — А этот бандит Балгодорус…?

— Ушел на третий день после того, как колдунья покинула его войско, — сказала Дженни. — Думаю, с ним еще человек семьдесят, раза в три меньше, чем в начале осады.

— Осады? — резко спросила командир.

Дженни кивнула. — Палмогрина. Мы едва успели добраться до стен перед тем, как появились бандиты.

Роклис начала было раздраженно говорить, потом словно в первый раз увидела промокшие пледы Дженни, ее искаженное лицо. — Вы вся вымокли. — Она с грубоватой заботой положила руку на ладонь Дженни. — Джильвер… — Дворецкий тут же исчез и через минуту вернулся со слугой, полотенцами, одеялом и кувшином горячего меда. Последний он поставил на стол, пока Роклис твердо отвела Дженни к откидному креслу и принесла жаровню. — Эта колдунья бандитов…она будет служить королевству? — поторопила командир, ставя ногу на сиденье стула напротив и опираясь локтем о колено.

— Думаю, да.

— Хорошо. Хорошо. Вчера прибыл еще один — может, мой кузен и глупец, но по крайней мере, ему хватило ума разослать на юге сообщение, призывающее откликнуться тех, у кого есть врожденная сила. Старик хранил тайну много лет. Как будто кто-то еще применяет старинные законы против волшебников! Блайед — так его зовут, благопристойный старый зануда — использовал магию, чтобы предохранить розы от гусениц и уберечь волосы от выпадения. Все они идиоты! — Она недоверчиво покачала головой.

— Его пришлось убеждать, и мой кузен послал достойный эскорт. — Роклис состроила гримасу. — Его семья не хотела, чтобы он шел — магия «занятие не для джентльмена». — Ее голос дрогнул от презрения. — Именно поэтому я говорю Гарету, что Кайр Корфлин — единственное место, где мы можем создать такую школу, подальше от предрассудков юга. Вы можете себе представить, как обучить кого-то магии рядом с кретинами вроде Эктора из Синдестрея — это казначей моего кузена — которые ноют насчет древних законов?

— Сейчас охвачена мятежом вся провинция Импертенг — а этот глупец Гарет взял с собой Короля в осадный лагерь у Джотема! — у Границ мятеж из-за налогов, купцы-выскочки с Островов думают, что они аристократы, а прощенный изменник (извините, что я так говорю), что управляет Халнатом… — Ее кулак сжался от гнева.

Дженни позабавила формулировка прощенный изменник в отношении Правителя Халната, который восстал против того, что разум старого Короля захватила ведьма Зиерн. Учитывая, как Зиерн злоупотребляла властью, предрассудки на юге вообще-то были понятны.

Вместо этого она сказала как можно тактичней:

— Возможно, Принц Гарет думал, что его отец будет в большей безопасности с армией у Джотема, если по всем Границам начались налоговые бунты. Границы не так уж далеко от Бела.

Рот Роклис отвердел, но она нехотя сказала:

— Да, это аргумент. Хотя скорее разные глупцы подумали, что Двенадцать Богов не даруют победы, если его священная, убеленная сединами особа не будет ежедневно прикладывать руку к их дурацким обрядам. — Ее голос исказился от неприязни и презрения. — Старик сейчас настолько не в себе, что любому мятежнику всего-то и придется его поймать и убедить отлучить Гарета от регенства и назначить на его место похитителя.

Сквозь открытые ставни позади нее Дженни наблюдала за жрецами Гронда Огнебородого, Владыки Войны в красных капюшонах, которые медленно по трое проследовали в лагерную церковь, а по дороге толпились вооруженные солдаты. Их свечи казались бледными во тьме колоннады. — Тем больше оснований у нас обучить магов использовать свои силы, и использовать ответственно, для блага королевства. Слава Двенадцати…Да, что там?

Одетый в красное жрец в дверном проеме сдержанно протянул ей восковую свечку, часть церемониальной процессии: Дженни вспомнила, что свечи на алтаре Огнебородого нужно было зажигать командиру подразделения, охранявшего Его храм. Отец Гиеро уже много лет назад отказался от попыток поручить Джону выполнять эту рутину. Очевидно, законопослушность Роклис укоренилась так же, как и вера Джона в Древнего Бога, ибо командир просто сунула фитиль в печь.

— Ну что ж, будем молчать об этом. — Командир бесцеремонным жестом велела жрецу выйти из комнаты, и повернулась к Дженни. — Вы привели ее сюда, и вы же будете обучать ее и Блайеда…Как эту девушку зовут?

— Изулт.

— Изулт. — Командир сунула руку в шкатулку для сбора дани, повернула камни в ней так, чтобы поймать свет. Дженни заинтересовало, у какого торговца она их выманила. — Если то, что сказал ваш муж, верно, если тут есть маг, которому удалось подчинить своей воле дракона, нам понадобится любая помощь, которую мы можем получить.

Дженни слушала рассказ Роклис о визите Джона, а в сердце ее рос холод. Она наблюдала за Джоном целыми днями в магическом камне, в огне и воде с тех пор, как увидела, что он невредимым вышел из Бездны Тралчета; наблюдала, как он повернул не на юг, к Алин Холду, а на запад, через мрачные океаны, и наконец догадалась, что он обрек себя на поиски Шхер Света и Моркелеба, чтобы попросить помощи или совета. Богиня, неужели он думает, что Моркелеб ему поможет? — вопрошала она в отчаянии. Что он такого прочел, что заставило его думать, будто это единственный путь?

Полюбишь дракона, погубишь дракона.

Волшебник, который использовал Джона как орудие, чтобы навредить Сентуивиру так, чтобы потом сам волшебник смог спасти драконью жизнь.

Который поработил Яна и уволок его прочь.

Ее обожгла ярость, пронзившая кожу черепа. Ярость и страдание, от которых становилось плохо.

И поскольку другой помощи не существовало, а здесь, в Корфлине не было даже новичков, Джон искал Моркелеба.

Моркебела, который убил бы его, едва увидев.

Ян.

Она закрыла глаза, голос командира проходил мимо, и она заставляла себя слышать и не думать о прошлом. Не думать о годах, потраченных на поиски ее собственной силы, о мальчиках (которых она никогда не хотела рожать), брошенных на воспитание Джона. О годах, потраченных на то, чтобы поставить магию выше любви к Джону. Я хочу детей от тебя, Джен, слышала она голос Джона. Я хочу, чтобы моих детей родила только ты. Это ж всего девять месяцев, недолго…И ее собственные страхи, ее колебания; ее нежелание тратить время, уделять энергию, которая (она знала) потребуется. Она увидела себя, стоящую у очага на мерзлом Водопаде спиной к нему, упрямо сложив руки на груди, и качающую головой.

Ох, Джон. Возлюбленный мой, Джон.

Прошло уже почти три недели с тех пор, как она видела его в сердцевине огня — он прислонился к мачте этой смешной летающей лодки и вглядывался в недремлющее море, где над пиками сияющих островов кружили драконы. После этого изображения дробила и обесцвечивала драконья магия, уделяя ей лишь случайные обрывки: Джон в одиночестве, терпеливо заводящий двигатели; Джон, складывающий лепешки у огня; Джон, играющий на шарманке, там, где бурлила на берегу окрашенная зарей вода. И однажды, пугающе, Джон, коленом в снастях Молочая, когда прямо из волн выскочила звездная птица — голубая, как ляпис-лазурь, голубая, как кобальт, голубая с лиловым, как летнее море — и метнулась к нему в искрящемся водовороте музыки и брызг.

— …утром отошлем посланца в Алин Холд.

— Что? — Дженни выбросило в настоящее, она подняла взгляд и увидела, что командир Роклис стоит рядом с ее креслом. — О, мне…мне жаль, командир. Я…

Начальственное лицо, на миг разозлившееся из-за ее невнимательности, смягчилось. — Ничего. Это мне жаль, леди Дженни. Я тут продолжаю, а вы вымокли до костей и наверное, на ногах не стоите от усталости. — Она перекинула в пальцах бледно-зеленый перидот и кинула эту искру в шкатулку.

— Джильвер, покажите госпоже Уэйнест комнаты для гостей. Надеюсь, вашим людям хватило ума лечь в постель и там остаться. Если даже я вижу, что они крайне утомлены…

— Не волнуйтесь насчет гонца, — сказала Дженни, вставая и накидывая одеяло на плечи. — Завтра я сама уеду.

— Сами? Вы смотрелись в зеркало? Вы похожи…

— Это неважно, на кого я похожа. — Дженни стояла, натянув на плечи одеяло. На миг она заколебалась, чуть не рассказав Роклис о том, что увидела в камне и огне, но сказала лишь:

— Меня слишком долго не было. Мы с Изулт можем вернуться…

— Изулт? — Роклис была поражена. — Даже и не думайте забрать ее с собой. Когда Балгодорус на свободе? Наверно, ищет ее? Если вы должны уйти — хотя мне совершенно не нравится эта идея, но я пошлю с вами охрану — по крайней мере, оставьте девушку здесь.

Если она останется, подумала Дженни, задаваясь вопросом, как это избитое, замученное дитя отреагирует на сообщение, что она должна остаться в войсковом лагере, полном солдат, без женщины, которая защищала ее. Она заколебалась, пытаясь решить, где девушке будет безопасней.

— Если она решит остаться, — сказала Дженни, — прошу вас, обещайте мне это. Берегите ее. И не только от мужчин в казармах…

— Разумеется, у нее будут собственные комнаты, — запротестовала Роклис. — Во внутреннем дворе, со мной. Она никогда и близко не подойдет к солдатам. Вы можете не…

— Не только от солдат, — тихо сказала Джени. — Кто бы ни был этот драконий волшебник, но если он похищает магов, значит, это ему зачем-то нужно. Может быть, приведя Изулт сюда, мы лишь чуть-чуть опередили его собственные поиски. Это касается также и вашего маленького джентльмена с юга, и его сыновей. Возможно, было бы лучше, пока я не вернусь…

Роклис открыла рот, чтобы возразить, но Дженни ее опередила.

— ….чтобы они вообще не выходили за ворота крепости. Мне не нужны секретные посланцы, прибывающие с печатками сыновей Блайеда, а то и с их пальцами в посылке. Поскольку в Импертенге мятеж, — продолжила она, — а Король по состоянию рассудка не может управлять, мне весьма любопытно, для кого работает этот драконий волшебник, и каковы могут быть его намерения. В данный момент я единственный обученный маг на севере, и меня немного удивляет, что не я стала его первой целью. А может и стала.

— И я отправила с вами лишь двадцать пять человек. Я организую более существенную охрану…

Дженни покачала головой. — Я всю жизнь ездила по Уинтерленду вдоль и поперек в одиночку. Сама я могу пройти тихо и незаметно. Сопровождение только замедлит мое движение и сообщит Балгодорусу или еще кому, где я. Я постараюсь вернуться в течение недели и начну обучать ваших неоперившихся птенцов. Но сейчас мне необходимо кое-что выяснить в Алин Холде.

Хотя Джон загрузил все мешки с балластом, которые были, ему понадобилась вся его сила, чтобы спустить Молочай к Ежу и привязать шипастую машину к пустой плетеной лодке. Он набрал яиц чаек и сварил с горным анисом. Слишком долго, думал он, слишком долго. Яйца едва были готовы, когда он вытащил их из воды, затушил и спрятал костер, и взобравшись в плетеную лодку, избавился от балласта и поставил парус на запад.

Ветра сильно дули в противоположном направлении. Он проснулся среди ночи, меняя галс; встал на якорь на островке (всего лишь остроконечный пик, торчащий прямо из моря), заснул на час и проснувшись, снова начал лавировать на запад. Он выкинул балласт, потом, через несколько часов, опять, но Молочай продолжал снижаться. Потом пошел дождь, проливающий серые слезы над океаном, между тучами и волнами проносились белые ленты молний, но ветер переменился и нес его всю ночь на запад, и утром телескоп показал ему Последние Острова, поднимающиеся в рвущихся полосах пены.

Он увидел, что с юга также приближались драконы. Сентуивир и Нимр, словно преисподняя, отразившаяся в заново освобожденном солнце.

Должно быть, они его увидели, но никто не свернул в сторону. Сильный ветер теснил к северу. Джону снова пришлось сменить галс, налегая на канаты, смотря на драконов впереди и чувствуя головокружение от усталости. Он увидел, как они спустились и сделали круг над пустынным островом, а потом вдруг нырнули в скалы. Они его поймают в ловушку в пещере, подумал он, слишком уже усталый, чтобы о чем-то думать, и Молочай развернулся по длинной тошнотворной дуге против изменившего направление ветра. Драконы знают то, что знаю я — вероятность убить дракона сильнее всего, если дракон, на которого ты нападаешь, на земле.

Он дернул воздушный клапан, чтобы опустить Молочай и бросить якорь как можно ближе, и видел солнечные вспышки и путаницу золота и голубизны среди скал. Когда он разглядел сквозь слепящую ауру молний и иллюзий Нимра с Сентуивиром, они плотно сложили крылья, длинные подвижные стрелы шей наносили удары, и он видел, что их добыча все еще была в ловушке своего логова. На какой-то миг Джон разглядел самого Моркелеба, который вжался в скалы. Он истекал кровью — лицо и шея черного дракона были обожжены и разодраны, а черный глянец словно побледнел, став серым, как окалина и пепел.

Он сражался за свою жизнь. Джон видел это в каждом отчаянном ударе шеи и когтей. Два более молодых дракона как будто появлялись и пропадали в хаосе демонической ауры, и Моркелеб яростно сражался против воздуха, скал и песка. Помолившись Древнему Богу, Джон развернул одну из катапульт и послал гарпун в шею Сентуивира.

Сентуивир крутанулся, широко раскрыв пасть, и Джон выстрелил второй катапультой. Но дракон словно распался вихрем теней зеленого огня, и стрела прошла мимо. У руки Джона на плетеный планшир брызнула кислота, отчего поручни охватило пламя. Без какого-либо видимого перехода весь Молочай был охвачен безумным неистовством пылающего воздуха, и сквозь тлеющий огонь Джон на миг заметил где-то рядом холодное квадратное лицо с бледными глазами, словно картинку из кошмарного сна. Потом Сентуивир закричал — высокий металлический драконий взвизг — и завертелся, когда Моркелеб, скользнув мимо Нимра, вцепился ему в бок огромными когтистыми лапами.

Сентуивир перевернулся, как кот, кусаясь, царапаясь и плюясь кислотой, но Моркелеб держался за него, и это никак нельзя было убрать колдовством. Джон тут же перескочил через планшир Молочая и по канатам соскользнул к Ежу, который крутился и качался внизу; расстояние было всего около ярда, но и оно отдалось во всем теле. Нимр с Сентуивиром были полностью заняты своей жертвой, которую снова оттащили к утесу. Джон проскользнул в люк Ежа и захлопнул его, сунул ноги в колесные ремни и хлопком освободил тормозной рычаг. Еж развернулся; Джон выстрелил еще одним гарпуном, который на этот раз попал Нимру в бок.

Он всем весом налег на штурвал, чтобы изменить направление, но что-то ударило сбоку; сокрушительная смесь голубизны и золота, опутанная зеленым огнем. Он выстрелил еще одним гарпуном, но в этот миг все хрустальные экраны, что окружали его, разлетелись вдребезги, раня крохотными осколками, а конечности, горло и живот охватили спазмы боли и тошноты, словно его кусали тысячи крыс.

Чтоб этим демонам сгнить от чумы…

Дракон снова вмазал по Ежу хвостом, сокрушая такелаж, сгибая стойки. Джон опять выстрелил, не позволяя себе думать о том, где в этой драке находится Ян или что может с ним случиться. Вдруг его охватила паника, словно в ночном кошмаре — ему казалось, он слышит, как его имя выкрикивает отец. Магия демонов, что-то вроде этого делали шептуны, только бесконечно сильнее. Следующий удар смахнул у Ежа колеса, а Джон врезался в стену. Он выдернул из катапульт дав последних гарпуна и просунул в разбитый люк, когда Сентуивир схватил Ежа когтями. Дракон тут же бросил его, и Джон вцепился в угол двери, чтобы сохранить равновесие. Целиться было невозможно — казалось, что со всех сторон к нему приближаются пять Сентуивиров — но держась как можно ровнее, он метнул гарпуны, когда дракон спустился пониже, чтобы снова врезать по машине хвостом. Орудие не попало, но Моркелеб, на миг освободившись от атаки Нимра, сам бросился Сентуивиру на шею и снова стал рвать его крылья.

Сентуивир, корчась, освободился, плюясь кислотой и истекая кровью из дюжины ран. Моркелеб бросился в воздух, хлопнув огромными темными крыльями и когда два молодых дракона рванулись ему навстречу, раненые и лучше видимые сквозь огонь, Джон бросил последний гарпун, всадив его в плечо Нимру.

Казалось, драконий волшебник принял решение. Джон услышал, как тот выкрикнул приказ и сквозь прорехи в водопаде огня мельком заметил Яна, прилипшего к шипастой спине Нимра. Нимр увернулся от атаки Моркелеба и прянул в небо, сверкнув крыльями. Золотистый и голубой драконы рассекли воздух, меняя направление, когда поймали ветер. Потом они удалились, все уменьшаясь над морем, в сторону шхер.

Моркелеб на мгновение завис над скалами — парящая против света тень — пока рядом догорало пламя полусгоревшего Молочая, и пропал. Джон лег на песок, тяжело дыша и полуослепнув от крови, что стекала со лба. По крайней мере, боль внутри прошла. Еж больше всего походил на грецкий орех, расколотый ребенком, который был более заинтересован в том, чтобы добраться до еды, чем в том, чтобы сделать это аккуратно.

Три недели преследовать пещерных тварей в Вилдуме, размышлял он, и договариваться с гномами о сделке. Это драконоборство мне обходится чертовски дорого. Придется мне и в самом деле с этим кончать.

Он пришел в себя оттого, что задыхался и тонул. Его поглотила ледяная морская вода. Когда он начал молотить руками по поверхности, то почувствовал укол железных когтей, сомкнувшихся вокруг его тела и в следующую секунду был вытащен на воздух, судорожно дыша.

Сиди тихо, или я уроню тебя в море. Я достаточно утомился.

Хотя Джон отлично знал, что дракон не даст ему упасть случайно, он уцепился рукой за ближайшее к нему черное запястье, аккуратно пристраивая руку среди липких от крови шипов. Его очки были сбиты: когда Моркелеб развернулся к острову и, вытянув длинные задние ноги, устроился и положил Джона на песок, то скалы, волны и сам огромный черный дракон были расплывшимися пятнами.

Они пили мою магию. Дракон энергичным движением тела припал к скалам. Затем тишина и ярость, подобная ярости звезды. Они пили у меня магию — У МЕНЯ, Черного Моркелеба, самого древнего и сильнейшего, Путешественника по Пустоте, звездного странника, разрушителя Элдер Друн, и я ничего не мог сделать ними, и моя сила не могла их сдержать.

Слово, которое возникло в разуме Джона как магия, было не тем, что имела в виду Дженни, когда говорила об этом. Должно быть, думал он, лежа окоченевший и промокший на теплой земле, это совершенно другое слово, — так слово бытие, которое произнес тогда Энисмирдал, должно быть чем-то иным. Но он не знал, чем должны быть эти слова — возможно, оба они означают одно и то же.

Подобно медленной тяге темной волны, в разум Джона хлынул гнев Моркелеба

— а под гневом — страх. Страх перед тем, чего нельзя было коснуться. Страх перед поющими призраками, которые убивали. Тонкие, как стальные пластины, ребра Моркелеба вздымались и опадали, а кровь, что стекала с его гривы, смешивалась с каплями морской воды, так что дракон казался черным островом в озере запекшейся крови.

Это нечто крайне отвратительное, нечто болезненное, расползающееся и пожирающее. Это нечто, поглощающеее самую суть магии и заполняющее пустоту безумием и смертью.

— Помоги мне, — сказал Джон. Он смахнул с глаз слипшиеся от соли и крови волосы, от соленой воды и песка горели все раны и ссадины. — Я спас твою жизнь.

Длинная птицеподобная голова развернулась, и Джон торопливо отвел глаза. Он чувствовал ярость Моркелеба, ярость загнанной в ловушку гордости и страха. Ярость презрения и к себе самому и к Джону; ярость от того, что он должен кому-то быть обязан, а уж тем более писклявому зануде-человеку, который даже не был магом.

Но факт оставался фактом. И долг оставался долгом.

Полюбишь дракона…

Пойдем. Черные когти снова потянулись к нему.

— Мне нужна машина. — Джон с трудом сел. Его очки лежали недалеко от него на песке. Они упали мягко. Он смахнул с линз песок, но они были слишком грязными, чтобы надеть, да и в любом случае руки у него дрожали слишком сильно, чтобы ими действовать. — Я тут чуть себя не угробил за эти детали, да и нам что-то в этом роде пригодится.

Моркелеб открыл рот и неодобрительно зашипел. Тогда собирай ее, Стихоплет. Мы должны идти.

Глава 14

Я видела другого, сказала Изулт. Или мне приснилось — он оживлял дракона. С ним был мальчик-волшебник.

Небо пропиталось сумерками середины лета, хотя до рассвета был еще час. В этой прозрачной синеве даже опустошение Кайр Дхью казалось прекрасным. Дженни добралась до этого места и нашла банду Ледяных Наездников, которые стали лагерем у разрушенных стен — с неряшливыми пони, собаками, тихими голубоглазыми детьми и низкими палатками из шкур северных оленей. Ей пришлось подождать до ночи, чтобы наслать в сны их предводителя чары, предупреждающие его об ужасном бедствии, что приближается сюда, а затем им понадобилось время, чтобы просверлить и раздробить магические кости, покричать над результатами, разобрать лагерь и отправиться своей дорогой.

Сейчас уже ничего не осталось от битвы, в которой Джон сражался с Сентуивиром, не считая темных пятен на скалах. Но другого места, чтобы начать, не было.

Мальчик-волшебник.

Дженни стояла на этом месте, закрыв глаза, вдыхая то, что было. Драконы могли различать на вкус прошлое, могли поднимать с камней, почвы и воды под землей отзвуки того, что прошло над ними. Но эти отзвуки принимали форму драконьих чувств, трудных для восприятия умом смертных. Она чувствовала/слышала/обоняла драконьи мысли, Джоновы, даже взвизг паники боевого коня Молота Битвы. Но разума ее сына здесь совсем не было. Только обжигающий привкус разума демонов.

У Дженни скрутило живот. Демоны! О Боже!

И никого больше. Никаких шептунов или болотных тварей, что хихикают, заманивая путников в болота ради наслаждения, которое они могут впитать от человеческой боли, тревоги и страха.

Она была ошеломлена, словно неожиданно взглянула в обжигающий свет.

Ян. О, Ян.

Сила демонов была Иной. Демоны приходили и уходили из иных реальностей, где магия была другой. Все было другим. А эти, она чувствовала, были сильнее, чем все, о чем она слышала.

Могла бы она защитить сына, останься она драконом? Захотела бы?

Будучи джер-драконицей, она узнала пылкое и страстное желание и соитие драконов, похожее на превращение в огонь, сотворенный из драгоценностей. Но это отличалось от любви или заботы о тех, кого любишь.

Она внимательно искала, вглядываясь во мрак, и вскоре нашла место, где драконий волшебник черпал силы из земли. По ее призыву на поверхность выплыли размытые призраки линий силы, но они немногое добавили к тому, что она уже знала. Драконий волшебник обучался в южных традициях — Школа Эркина, похоже. Но каждый след и круг пропитывал и наполнял демонов огонь. К ней вернулись все экзорцизмы, что она проводила — а их было не так уж много — змеиные нашептывания даже самых мелких огневиков и леших. Проползающих, как черви, чтобы проникнуть в человеческий разум, человеческую душу; овладеть телом, чью боль демон пьет. Чтобы иметь возможность мучить и терзать остальных, чтобы создавать еще больше страха, больше боли. Они бы населили даже трупы, дай им возможность.

Она уловила крохотную картинку, разбитый осколок воспоминания: крупный седовласый джентльмен, который гулял по берегу на рассвете. Гулял после тревожных сновидений. Морской ветер приподнял темную мантию ученого и обнаружил под ней одежду богатого торговца. Ученый-самоучка, таких она встречала при Дворе Бела. Мужчина с лицом слишком умным для компании денежных мешков и счетоводов.

Она видела, как он остановился, вгляделся во что-то — ракушка? кусочек стекла? — там, где у берега пенились волны. Он нагнулся и взял это в руку.

Ох, Джон, подумала она, когда это воспоминание ускользнуло. Держись от них подальше.

Она поплотнее натянула пледы, пытаясь утишить ужасающую боль в сердце.

Голос в ее сознании сказал, Колдунья.

Он был там — припал к обрушенным развалинам Кайр Дхъю. Черная плоть сложена, словно лоскут траурного шелка, а ясные холодные серебряные глаза, казалось, излучали одновременно и свет, и мрак. Ее сердце взмыло при виде него, как взмывает волна, разбиваясь о скалы.

Любовь и удивление.

И как разбивается волна, ее первые слова ушли непроизнесенными.

Твое сердце плачет, сказал он.

Они забрали моего сына. Она говорила как говорят драконы. А Джон был ранен.

Его тепло отступило, и он отвернул голову. Ветер сдвинул черные ленты его гривы, пучки эбеновых перьев. Изогнутые рога , полосатые — черным по черному

— блестели как смазанные маслом.

О, друг мой, сказала она. Я так рада тебя видеть.

Ну что ж. Жар, казалось, распространился и расширился, но стал спокойным, подобно воде, которая, становясь все глубже и глубже, затихает по мере углубления. Она ощущала нечто смертоносное, ужасающее, нечто, что обитало глубоко под землей и таращилось во тьму безумными серебряными глазами. Потом все это неистовство медленно собралось вместе и исчезло как сквозь дыру в вечности, невероятно далеко от этого мира.

Ну что ж, сказал он снова. Мое сердце тоже ликует, видя тебя, мой друг.

Что-то в воздухе между ними изменилось.

Она сказала Прости меня.

Прощение чуждо драконам. Каждое деяние и каждое событие остается навсегда в нашем разуме, каким оно было и есть. Но то, о чем говоришь ты, когда просишь прощения, это только часть того, чем ты была и чем являешься, колдунья, и того, чем ты будешь.

Он устроился поудобнее — плотная темная сияющая фигура в густеющем сумраке. Его глаза были холодными двойными лунами, которые смотрели в ее глаза.

В течение четырех лет, до настоящего времени, я обитал отдельно от звездных птиц, стремясь понять то в моем сердце, что больше не было чуждо драконам. Когда мы дошли до Шхер Света, среди нас были Тени птиц, Тени драконов, и они жили на Последнем Острове. Я пошел туда, ища их, ибо они понимают все, и у них есть могущество, более сильное, чем у сильнейших среди драконов. Их не было там.