Дом номер семнадцать по Монк-Серкл выглядел, как и окружающие его дома, весьма древним строением. Это были высокие здания из коричневого камня, двери для слуг располагались у них с тыла – это Эшер отметил, еще расплачиваясь с возницей.

«Хорошо, – подумал он. – То есть взлом можно обставить весьма интимно».

Неторопливо проходя мимо, он осмотрел забранные плотными ставнями окна и поискал обязательный вход в конюшни. Когда-то здесь были ворота, теперь от них остались ржавые столбы, привинченные к кирпичным стенам. В узком проходе стоял экипаж – коляска, на каких обычно раскатывают доктора. Отметив все возможные пути и препятствия на случай стремительного бегства, миновал коляску, поигрывая отмычкой в кармане. Хотел бы он знать, может ли Гриппен следить за ним во сне.

Если Гриппен вообще был здесь. Чарльз Фаррен упоминал о здании неподалеку от Эрнчестер-Хаус. А упорные поиски Лидии выявили еще несколько домов, принадлежащих вымышленным лицам, а проще говоря – все той же супружеской паре. Из рассказов Исидро следовало, что испанец довольно часто менял место ночлега – утомительное занятие, это Эшер знал еще по своим заграничным приключениям. Может быть, вампиры становятся самоубийственно беспечными, потому что устают быть похожими на людей?

«За некоторым исключением, – подумал он. – Минорит брат Антоний просто тихо сошел с ума».

Кто еще? Туллоч Шотландец, призрак церковного кладбища Сен-Жермен? Элизабет Белокурая, пившая порченую кровь больных чумой? Непредсказуемый Райс, которого никто не видел с 1666 года? Или еще более древний вампир, о котором даже легенды забылись, затаившийся в Лондоне…

Пока его не пробудил к действию Кальвар?

Эшер неслышно двинулся мимо почти пустых конюшен, контор, каретных дворов. Во многих строениях давно уже не было ни лошадей, ни экипажей; они были переоборудованы в склады или сдавались внаем за несколько шиллингов. Строение, примыкавшее к дому номер семнадцать, было особенно ветхим и грязным, двери висели на полуоторванных петлях, окна были выбиты. Дверь во двор стояла приоткрытой.

Эшер подошел поближе и почувствовал озноб. На внутренней стороне ворот он заметил две крепкие щеколды. Дальше начинался крохотный дворик, заставленный старыми ящиками и полусгнившей мебелью, и вел он прямо к дому. Мох рос на камнях мостовой, на утопленных в землю ступенях и вокруг дома. Слуги не пользовались кухней лет десять. Над кухней зияли, мрачные и черные, французские высокие окна; остальные были забраны ставнями.

Рациональный человек, англичанин двадцатого столетия, испытал бы чувство протеста при виде такой замкнутости. Эшер теперь не сомневался: это место посещали вампиры.

А ворота – открыты. Он оглянулся на коляску, стоящую неприметно в переулке и ждущую…

Кого?

Как бы желая усилить подозрения, мерин в оглоблях кашлянул, тряхнул гривой и задумчиво пожевал железо мундштука. Последний луч солнца вспыхнул на медных частях упряжи.

Вампиры выезжают в коляске днем?

Тот, о котором он сейчас думал, вполне мог.

Что-то стеснилось в груди, когда Эшер скользнул в разваленный, заросший сорняком дворик. Коль скоро он и Лидия нашли это место, кто-то мог сделать то же самое. Хотя если предположение Исидро справедливо, то Гриппен сам может разъезжать при свете дня.

Во всяком случае, очень возможно, что Лидия находится в этом доме.

Он осторожно пересек дворик. Если здесь и впрямь дневной охотник (будь это Гриппен, Туллоч Шотландец или же некто древний и безымянный), он все равно услышит шаги человека. А их ведь двое – дневных, если считать брата Антония… И, как минимум, один из них сумасшедший…

Эшер ступил на маленькую террасу слева от лестницы и вскрыл одно из окон, скрипнув зубами, когда щеколда сорвалась с хрустом и скрежетом. Отпрянув от проема, он выжидал довольно долгое время, вслушиваясь. В глубине дома что-то упало, затем послышался панический топот пары ног.

«Бежит к коляске, – подумал он. – На вампира не похоже… Соучастник из смертных?»

Если вспомнить манеру Кальвара откровенничать с будущей жертвой, вполне логичное предположение. Может быть, в одной из верхних комнат испепеленное тело Гриппена еще дымится в тусклом, льющемся сквозь сорванные ставни полусвете?..

Эшер от души надеялся, что так оно и есть, и в то же время напряженно вслушивался в кочующий по дому человеческий топот. Ступеньки скрипели уже в передней. Если сейчас проскользнуть в полуоткрытое окно, то он может перехватить убийцу у парадного выхода…

Однако Эшер испугался столь дерзкой мысли; возможно, именно это и сохранило ему жизнь. Он двинулся от окна, надеясь перехватить беглеца возле коляски, но тут из темного окна протянулась рука. Все произошло с невероятной быстротой; Эшер был схвачен за предплечье с такой силой, что затрещали кости. В меркнущем свете он успел увидеть белую, как пораженную проказой, лапу: вздувшиеся мышцы, узловатые костяшки пальцев, острые мощные ногти. Создание маячило смутным белым пятном в темном окне. Вторая белесая лапа схватила его сзади за шею, и в этот миг Эшер, выхватив из кармана пальто один из серебряных ножей, полоснул наотмашь.

Кровь ударила из запястья, словно он продырявил кипящий чайник. Нечеловеческий вопль из темного окна и впрямь был скорее похож на рев раненого зверя. Эшер вывернулся из ослабевшей на секунду руки, по опыту зная, что иначе его сейчас отшвырнут; как это сделал когда-то Гриппен. В следующий миг Эшер уже вырвал из кармана пальто револьвер и открыл пальбу по смутному силуэту, вылетевшему из двери черного хода.

Размывчатый, изменчивый, силуэт этот двигался с неуловимой быстротой, точнее сказать, он просто пропал, и Эшер, почувствовав его сзади, обернулся, все еще держа в левой руке серебряный нож. Последний лучик солнца осветил черепообразное лицо невиданного вампира. Клыки, торчащие из-под вывернутых распяленных губ, были похожи на обломанные бивни, они упирались в изрезанный ими подбородок. Вампир отпрянул, держась за запястье и уставив на Эшера огромные голубые глаза с раздувшимися от нечеловеческой ненависти зрачками.

Мысленная атака была страшна. Эшер почувствовал, что теряет сознание. Он пытался раздвинуть наваливающуюся на него черноту, а создание уже схватило его за руку. Вновь затрещали кости, Эшер вскрикнул, выпуская револьвер, и тут вопль вампира повторился…

«Серебро, – подумал Эшер. – Серебряная цепь». И, ловя момент, ударил ножом снова. Еще один крик боли и ярости; ухваченный за рукав Эшер все-таки был брошен об стену; он успел вжать подбородок в грудь, но бросок был настолько силен, что голова откинулась назад и затылок влепился в кирпичи. В глазах померкло.

Голос провыл что-то. Удар повторился. Боль и серая волна небытия. Боль была единственным, что теперь связывало Эшера с жизнью…

Имя. Вампир провыл какое-то имя.

Дальше сохранилось смутное ощущение влажного камня под щекой и запаха прелой листвы.

Воздух прорезали свистки, послышался приближающийся топот. Спину разламывало, левая кисть болела не хуже правой, но хотя бы слушалась. В памяти всплыло газетное описание зверского массового убийства.

– Эй, что тут стряслось?

– С вами все в порядке, сэр?

Он заставил себя приподняться на локте. Над ним стояли, возникнув из сумерек, два гиганта в голубой форме. «Краса и гордость Лондона», – подумал он. Солнце ушло за Харроу-Хилл. Холод пробирал до костей.

– Нет, – ответил он, когда один из бобби помог ему сесть. – Кажется, у меня сломано запястье.

– Боже, сэр, какого черта…

– Я пришел с визитом к другу, который живет в этом доме, и, видимо, потревожил взломщиков. Один из них напал на меня, но их было двое, и уехали они в коляске…

Полицейские переглянулись – оба большие, розовощекие; один, судя по произношению, из Йоркшира, другой – коренной лондонец. Эшер представил, с каким интересом разглядывал бы их Исидро.

– Держу пари, это та коляска, что попалась нам навстречу!

– Серый мерин в яблоках, передние ноги в белых чулках, – машинально сообщил Эшер.

– Смотри-ка, что он обронил, Чарли, – сказал уроженец Лондона, поднимая револьвер Эшера. Йоркширец взглянул, затем уставился на окровавленный нож в руке Эшера.

– Вы всегда ходите в гости вооруженным, сэр?

– Необязательно. – Губы тряслись, но он попробовал улыбнуться. – Мой друг доктор Гриппен коллекционирует старое оружие. Нож этот я купил у антиквара и хотел показать… – Он поморщился; правая кисть уже начинала распухать, боль пульсировала, рука чернела. Левая, впрочем, выглядела не лучше.

– Пошли-ка за доктором. Боб, – сказал йоркширец. – Пройдите в дом, сэр, – добавил он, в то время как Боб заторопился прочь. – Наверное, они знали, что дома никого не будет.

Эшер взглянул на него (они уже вошли в переднюю).

– Я в этом не уверен.

Громоздкая мебель семнадцатого столетия вырисовывалась в полумраке; здесь и там мерцали стекло и металл. Чарли направил Эшера к массивному дубовому стулу.

– Подождите лучше здесь, сэр, – сказал он. – Вы выглядите так, словно прошли через жернова.

Чистосердечного сочувствия, однако, в голосе его не слышалось – бобби явно не верил его истории. Впрочем, это было несущественно. А существенно было то, что сейчас обыщут дом и, может быть, найдут Лидию. Ах, если бы дневной вампир убил Гриппена, а Лидию не заметил… Если она, конечно, здесь…

– Как, вы говорите, зовут вашего друга, сэр?

– Дом принадлежит доктору Гриппену, – сказал Эшер. -А я– профессор Джеймс Эшер, лектор Нового колледжа, Оксфорд. – Он прижал распухшую руку к груди, пытаясь унять дергающую боль. Визитную карточку он достал левой. – Я надеялся застать его во второй половине дня.

Чарли изучил карточку, спрятал, и голос его заметно смягчился:

– Хорошо, сэр. Посидите пока здесь. А я тем временем осмотрю дом.

Эшер откинулся на спинку стула, стараясь не потерять сознания. Полисмен покинул темную комнату. Лицо дневного вампира вдвигалось в сознание: бледное, как у Исидро, но без свойственной испанцу утонченности, скорее вздутое, даже одутловатое. Пряди белокурых волос, прилепившиеся ко лбу. Эшер постарался вспомнить, какие у вампира были надбровные дуги, – и не смог. Запомнились в основном чудовищные, несоразмерно большие клыки да еще пристальная ненависть голубых глаз.

Сделав над собой усилие, Эшер извлек отмычку (доставать ее пришлось левой рукой из правого кармана) и, проковыляв к стоящему возле двери буфету, пристроил ее в глубине полки. Он и так находился под подозрением, и лишняя улика была ему ни к чему. Вернувшись на место, начал мысленно перебирать детали: коричневая куртка, кажется, твидовая, еле охватывающая массивный торс; уши с маленькими мочками, почти не деформированные в отличие от прочих черт. Эшер взглянул на свою левую руку. Прорванный когтями рукав пальто был испятнан кровью.

Господи боже, неужели вампиры становятся такими, прожив достаточно долго? Или это все-таки последствия чумы в сочетании с бог знает какими вирусами в теле вампира? Тогда стоило выследить и убить Исидро, чтобы не дать ему стать таким…

Он начинал понимать, что остался жив лишь чудом.

«Имя, – думал он. – Вампир провыл какое-то имя». Но какое – Эшер не понял, потому что именно в этот миг его бросили об стену, и боль заслонила все. Потом смутно вспомнились бряцанье сбруи и грохот торопливо удаляющихся колес…

– Ты?!

Мощная рука схватила его и вновь бросила на сиденье. Зрение прояснилось, и Эшер увидел Гриппена, склоняющегося к нему из мрака неосвещенной комнаты.

Еще прижимая распухшую руку к груди, Эшер проговорил через силу:

– Оставь меня, Лайонел. Убийца был здесь… Гриппен!!! – Ибо вампир резко повернулся, и, если бы Эшер не успел ухватить его за край плаща, он бы уже оказался на середине лестницы. Обернулся в ярости; изуродованное шрамами лицо – темное от недобрых предчувствий. Эшер произнес тихо и внятно:

– Рыжеволосая девушка.

– Какая «рыжеволосая девушка» Иди за мной, человече!

Край плаща вырвался из пальцев; удержать его было невозможно даже левой – несломанной – рукой. Эшер поднялся на ноги и, преодолевая головокружение, двинулся за вампиром вверх по ступеням.

Он нашел Гриппена в одной из верхних спаленок, где когда-то обитали служанки. Прежде чем подняться по чердачной лестнице, Эшер зажег одну из свеч – нелегкое деяние для однорукого. Ставни на чердаке были плотно закрыты, и темно было, как в могиле. Шагов полицейского Чарли внизу слышно не было. Предположительно, он лежал где-нибудь в одной из спален, погруженный в транс мастером вампиров. Неестественная сонливость нахлынула и на Эшера, когда он взбирался по лесенке, но поддаться ей не дала боль в сломанной руке.

В темноте он услышал, как Гриппен шепнул: «Чрево Христово…» – безголосо, как ветер. Сияние свечи тронуло бархат его плаща и отразилось в золоченых щегольских наугольниках.

На чердаке стоял гроб.

Эшер шагнул в комнату и тут же споткнулся о валяющийся на полу ломик. Гриппен стоял на коленях перед гробом и в ужасе смотрел на то, что лежало в нем. Эшер оглядел окно. Ставни были исцарапаны, но целы. Должно быть, убийца только начал их выламывать, когда его встревожили шаги Эшера.

Гриппен прошептал снова:

– Боже милосердный…

Эшер молча подошел и взглянул.

В гробу лежала Хлоя Уинтердон; голова ее была откинута набок среди вьющейся массы золотых волос, рот приоткрыт, клыки и бесцветные десны обнажены; в глазах застыл ужас. Она явно была мертва; плоть, казалось, еще сильнее облегла ее кости.

Единственное кровавое пятнышко виднелось там, где между грудей торчал конец осинового колышка. Рядом с горлом виднелись рваные белые раны.

Гриппен проговорил еле слышно:

– Из нее выпили всю кровь.

Глава 17

«В конце концов, – с мрачной иронией отметил Эшер, когда ему наконец было разрешено покинуть помещение при вокзале Чаринг-Кросс, – хорошо уже то, что на меня не повесили убийство Хлои Уинтердон». Он, однако, понимал, что это была целиком заслуга Гриппена, бережно взявшего на руки тело девушки и исчезнувшего вместе с ним через какой-то чердачный лаз, оставив Эшера объясняться с полицией, сочинять на ходу историю, которой заведомо не поверят, отвечать на вопросы и морщиться от боли, пока полицейский сержант будет накладывать шину на сломанную кисть. Ему впрыснули новокаин и порекомендовали утром обратиться к врачу. От веронала и прочих успокаивающих средств Эшер отказался, точно зная, что этой ночью ему не спать.

На вопросы он отвечал в том смысле, что, будучи другом доктора Гриппена, оказался у его дома, полагая, что у доктора нашла пристанище мисс Мерридью, их общая знакомая, исчезнувшая несколько дней назад. Нет, он еще не обращался в полицию – он только что вернулся из Парижа и вот обнаружил ее отсутствие… Нет, он не знает, где– сейчас можно застать доктора Гриппена… Нет, он не представляет, почему грабитель зарядил свой револьвер пулями с серебряными наконечниками… О следах укусов на горле и запястьях вопросов ему не задали – и на том спасибо.

Было около десяти часов, когда Эшер оказался на улице. Сеял мелкий унылый дождь. Усталость и холод пробирали до костей, когда он спускался по станционным ступеням; широкое пальто наброшено было на манер плаща – забинтованная рука висела на перевязи. Даже после новокаина болела она адски. Прошло полвечера, а он еще ни на шаг не продвинулся в своих поисках.

В конце улицы стоял кэб. Эшер двинулся было к нему, но тут рядом возникла темная фигура, словно материализовавшись из мелких капель. Тяжелая рука взяла за локоть.

– Пойдешь со мной.

Это был Гриппен.

– Хорошо, – устало сказал Эшер. – Я хочу поговорить с вами.

После той твари, что атаковала его сегодня, Гриппен особого впечатления не производил. Исидро ждал их в экипаже неподалеку.

– Вы что-то долго, – заметил он, и Эшер с трудом сдержался, чтобы его не ударить.

– Завернул пообедать в кафе «Ройял», а потом еще вздремнул часика два, – огрызнулся он. – Появись вы чуть раньше, могли бы составить мне компанию. Официанты там удивительно приятные. – Кэб двинулся, ободья мягко свистнули по мокрой мостовой. Руку на перевязи дергало. – Пропала Лидия. А я встретил убийцу.

– Лидия? – озадаченно переспросил Гриппен.

– Моя жена. – Прищуренные карие глаза Эшера были устремлены на массивного вампира в орошенном дождем вечернем плаще, но квадратное тупое лицо того было затенено полями шелковой шляпы. – Рыжеволосая девушка, о которой я уже спрашивал, ради безопасности которой я и согласился на это расследование!

Холодная злость захлестнула его – на Исидро, на Гриппена, на себя самого – за то, что позволил ей влезть в эту историю.

– А-а, – мягко сказал мастер вампиров, и его жесткие серые глаза на секунду обратились к Исидро. – А я-то удивлялся…

– Она все это время была в Лондоне и помогала мне в розысках, – сказал Эшер, и светлые ресницы Исидро чуть дрогнули.

– Я, конечно, знал, что она покинула Оксфорд. Но я не предполагал, что вы возьмете ее сюда.

– Когда-то это казалось хорошей мыслью, – резко ответил Эшер. – Перед тем, как исчезнуть, она вычислила большинство ваших укрытий и все ваши псевдонимы. Если это не ваших рук дело, – добавил он, снова пристально глядя на Гриппена, чье лицо теперь было красным еще и от гнева, а не только оттого, что он успел где-то нахлестаться крови сегодняшним вечером, – тогда я подозреваю, что она вышла на самого убийцу. А теперь скажите мне правду, потому что от этого зависит, каким путем идти мне дальше в этих поисках. Вы ее похитили? Она мертва?

– Побереги дыхание, – медленно проговорил хозяин Лондона. – Стоит мне ответить «да» на оба твоих вопроса – и ты становишься нашим врагом. Я это знаю, и ты это знаешь и не поверишь мне, когда я скажу: «Нет». Тем не менее это так. Никакой рыжеволосой я не видел. Клянусь верой.

Эшер глубоко и прерывисто вздохнул. Его еще слегка била дрожь – обычная реакция на злость, изнеможение, боль. Шляпу он потерял в одном из последних своих приключений и теперь, бледный, с падающими на лоб каштановыми мокрыми волосами, менее обычного походил на клерка.

Из угла кэба раздался тихий, почти безразличный голос Исидро:

– Расскажите про убийцу.

Эшер вздохнул, некоторое напряжение почувствовалось во всей его позе.

– Это было… что-то чудовищное, – проговорил он медленно. – Грязное. Нездоровое. Но, вне всякого сомнения, вампир. Блеклый – вроде вас, Исидро, но кожа как будто поражена проказой и шелушится. Выше меня, выше Гриппена – где-то на дюйм; и такой же широкий, может быть, даже шире. Белокурые волосы, но такое впечатление, что они у него вылезают. Голубые глаза. У него есть сообщник-человек: я слышал, как он убегал по лестницам с чердака, а потом отозвал от меня это чудовище, хотя странно, что оно его послушалось; вспомните: семь-восемь жертв в одну ночь! Уехали они вместе. Представить, что оно едет с тобой в закрытой коляске…

– Оно? – мягко спросил Исидро.

– Это не человек.

– Мы тоже.

Кэб остановился в самом начале Савой-Уок. Гриппен расплатился с возницей, и Эшер в окружении двух вампиров двинулся по темному переулку, в конце которого высокой вычурной глыбой маячил Эрнчестер-Хаус. Золотистый свет из прорезей штор воспламенял смешанный с туманом мелкий дождь. Они еще только ступили на мраморное, запятнанное сажей крыльцо, а одна из дверных створок уже открылась и в проеме возникла чета Фарренов. Супруги стояли, взявшись за руки.

– Боюсь, она мертва безнадежно. – Антея пропустила их к длинной лестнице, ведущей в маленькую комнату в дальнем конце дома. Темно-красное платье напоминало цветом старую кровь, оттененное смуглой бледностью плеч и лица миссис Фаррен. Жесткий шелк и низкий вырез корсажа нашептывали что-то об иных временах. Волосы ее были убраны на современный манер, а вот лицо поражало выражением страха и усталости, словно все прожитые годы легли вдруг на ее смуглые плечи. Следующий за ней Эрнчестер выглядел еще хуже. – Разложение зашло недалеко, но уже началось.

– Ерунда, – проворчал Гриппен. – Сначала должно быть окоченение.

– Вы почерпнули это из опытов над человеческими трупами? – спросил Эшер, и вампир грозно нахмурил брови. – Но у вампиров патология может быть совсем иной.

На изящный диванчик времен Регентства Антея набросила свой бархатный плащ. На фоне темно-вишневого бархата золотистые волосы Хлои казались почти белыми. Они лежали завитками и локонами, свешиваясь почти до полу, и Эшеру тут же вспомнилась спящая Лидия в день его первой встречи с Исидро. Глаза и рот Хлои были закрыты. Но восковая, словно истаивающая на глазах плоть производила все то же ужасающее впечатление. «Сногсшибательно красива! – вспомнил Эшер. – Этакая карманная Венера…» Окаменелость… Клетка за клеткой плоть становилась нечеловеческой, и нечеловеческим становилось сознание…

Второй плащ был наброшен сверху. За многие годы Антея, должно быть, накопила тысячи плащей самых различных фасонов. Этот был черный, расшитый бисером. Розовое платье Хлои сияло из-под него, как край облачка на закате. Левой рукой Эшер приоткинул край плаща, чтобы осмотреть чудовищные раны на горле. Затем вылез из рукава и сбросил с плеч свое широкое пальто. Покрутил запястьем и обратился к Антее:

– Засучите рукав, пожалуйста, если вам не трудно. Она выполнила его просьбу, стараясь не коснуться случайно серебряной цепи. Даже вскользь ухватив запястье Эшера, дневной вампир оставил на нем опоясывающий синяк и красные следы пальцев.

Эшер ощупал ряды шрамов на собственном горле. Сувенир из Парижа. Затем опустился на колени перед телом Хлои и сравнил. Его шрамики были раза в три меньше дыр в девичьей коже.

– Огромные клыки, – тихо сказал он. – Какие-то даже гротескные – в таком виде вампира представляли бы на любительской сцене. Выдаются гораздо ниже губ, режут его собственную плоть… – Его палец дважды черкнул вниз от густых коричневых усов, и глаза Исидро пристально сузились. – Такое впечатление, что изменения эти произошли с ним относительно недавно.

– Конечно, недавно! – проворчал Гриппен. – А то мы сами не знаем, что стало бы с вампиром, который пьет кровь вампиров!

– А что бы с ним стало? – спросил Эшер, поднимая глаза oт разорванного горла Хлои и обводя взглядом белые нечеловеческие лица в янтарном свете ламп.

Голос Гриппена был жесток:

– Его бы убили другие вампиры.

– Почему?

– А почему люди побивают камнями тех, кто пожирает трупы, насилует детей, режет божьих тварей, чтобы насладиться их воплями? Потому что это отвратительно!

– Нас очень мало, – мягко добавила Антея, и пальцы ее коснулись массивной броши на груди, – и жизнь наша подвержена столь многим опасностям, что предатель может погубить всех нас.

– И еще потому, – шепнул легкий бесстрастный голос Исидро, – что пить агонию вампира – это такое глубокое, такое богатое оттенками наслаждение, дающее столько жизненных сил и новых возможностей, что легко может стать величайшим искушением вообще.

Молчание пало – внезапное, оцепенелое. Шелковый шелест дождя, казалось, стал громче. Затем Гриппен прорычал:

– Это ты так думаешь, шелудивый испанский пес!

Сидя на стуле возле диванчика, небрежно скрестив ноги, но держась по обыкновению очень прямо, Исидро невозмутимо продолжал:

– Но речь идет не об агонии, а всего лишь о крови. Мы можем получать физическое наслаждение от крови животного или человека, и не убивая его при этом, в чем вы, Джеймс, вероятно, уже убедились. – Сказано это было со светской легкостью, как будто не Исидро дрался в Париже с полудюжиной вампиров, пытаясь спасти Эшера, и не защищал его потом, рискуя собственным благополучием. – Но пить кровь вампира – пусть даже в малых количествах – весьма неприятно, если ваша собственная плоть уже перестала быть человеческой. Мне говорили, это даже вызывает приступ дурноты.

– Стало быть, и это было попробовано?

Вампир чуть откинулся на спинку стула, обхватив руками колено. Легкая улыбка коснулась его губ, но светлые глаза, как всегда, оставались сумрачными.

– Все было попробовано.

Остальные собравшиеся у тела Хлои поглядывали на него сконфуженно – все, кроме Эрнчестера, который сутулился в кресле, уставившись на свои белые беспомощные руки так, словно видел их впервые.

– Ну хорошо, значит, если питаться кровью вампира – убивая его при этом или не убивая —, то это не приводит к таким изменениям?

– Не приводит, – ответил Исидро после короткой паузы, – судя по тем, кого я знал.

– И кто же это был? – в гневе спросил Гриппен.

– Поскольку они сейчас мертвы, – отозвался испанский вампир, – это уже не имеет значения.

– А как насчет вампиров, которые были старше, чем сейчас брат Антоний?

Исидро подумал, прикрыв глаза.

– Райсу Менестрелю было около пятисот лет, когда он погиб (если погиб) при Пожаре. Подобно Антонию, он обладал огромными возможностями, подобно Антонию не боялся серебра и, возможно, дневного света, хотя в этом я не уверен. Его видели все меньше и меньше. Я знаю, что питался он регулярно и никаких признаков ненормальности не проявлял. Сколько лет было Иоганну Магнусу – не представляю…

Заговорила Антея:

– Туллоч Шотландец рассказывал мне о вампирах в Китае и Азии, остававшихся такими, какими были, и в течение тысячелетий избегавших смерти.

– И жизни, – шепнул ее муж – почти неслышно.

Исидро повернулся к Эшеру, все еще сидевшему на корточках у тела Хлои.

– Обычно мы стараемся не касаться этого вопроса, и я полагаю, что многие из нас просто боятся задать его себе.

– Какого вопроса? – туповато спросил Гриппен. – А вопроса такого, мой дражайший доктор: не ждет ли нас всех в будущем перерождение и безумие?

– Папистская болтовня!

– Что это? – Эшер поднял руку Хлои, мягкую, без малейших признаков окоченения. Или трупам вампиров вообще не свойственна была стадия окоченения? Вот еще один вопрос, на который хотела бы ответить Лидия… Он решительно прервал эту мысль. Пуговки на рукаве Хлои были расстегнуты чуть ли не до плеча; на внутренней стороне локтевого сгиба виднелся след от иглы.

– Рукав был расстегнут, когда вы нашли ее, Лайонел?

Тот тяжело покачал головой.

– Кровь Христова, да откуда же я знаю? Только у меня и заботы было, что…

– Да, он был расстегнут, – ответила Антея. – А в чем дело?

– В том, что здесь ранка, смотрите.

Они подошли поближе, Исидро встал, и даже Эрнчестер выбрался из своего кресла и выглянул из-за плеча жены.

– Это сделали, когда она уже была убита, – помолчав, сказал Исидро и тронул ранку длинными пальцами. – У любого из нас столь малое повреждение зажило бы почти мгновенно. Смотрите. – Он вынул из галстука булавку с жемчужной головкой и глубоко воткнул в собственное запястье. Когда он ее выдернул, на стальном кончике висела рубиновая капля крови, которую он аккуратно вытер носовым платком. Эшер видел, как крохотная ранка сомкнулась и исчезла буквально у него на глазах.

– И раньше у нее этого не было, – присовокупил Гриппен, подавшись поближе и обдав Эшера тошнотворным запахом крови. Видимо, мастер вампиров успел подзаправиться в то время, когда Исидро ждал возвращения Эшера из полиции на Чаринг-Кросс. – Я знаю каждый дюйм ее тела, и оно было гладким, как шелк.

Он скосил на Эшера серый мерцающий глаз.

– Мы всегда остаемся такими, какими были в момент превращения, – объяснил он, предъявляя шрам на волосатой руке. – Я заработал это, вскрывая нарыв на ляжке проклятого ломбардца, который все время, будь он неладен, норовил ухватиться за скальпель.

– Подобно грешным душам у Данте, – пробормотал Исидро, – мы вечно исцеляемся, какие бы страшные удары ни наносил нам Ад.

Эрнчестер отвернулся и стал смотреть в сторону.

– Любопытно. – Эшер вновь осмотрел руку покойной. – Такое впечатление, что кровь из нее не только пили, но и выкачивали иглой.

– Скаредный мерзавец!

– Не такой уж и скаредный, если убивает по девять человек за ночь. – Темные брови Антеи нахмурились.

– Стало быть, это его помощник из смертных?

– А зачем могла понадобиться человеку кровь вампира?

Гриппен пожал плечами.

– Он мог быть алхимик. Я бы дорого заплатил за нее, когда еще был жив…

– Алхимик, – медленно проговорил Эшер, вспоминая сновидение, в котором Лидия шла по берегу озера кипящей крови с пробиркой в руке. Наклонялась, чтобы наполнить ее… «Я хотела бы исследовать их с медицинской точки зрения», – сказала она… Статьи о вирусах крови в ее комнате…

– Или врач. – Эшер снова взглянул на стоящих перед ним Исидро, Гриппена и благородную чету вампиров. – Отведите меня опять в комнату Лидии. Мне нужно там кое-что посмотреть.

– У врача могло быть оборудование для переливания крови и для ее хранения. – Сидя возле конторки Лидии, Эшер терпеливо вникал в бумажный хаос, листал страницы, исписанные почерком жены, откладывал в сторону и обнаруживал под ними новые кипы. И хотя тело его разламывало болью, он уже чувствовал, как это часто случалось с ним за границей, легкое возбуждение, зная, что идет по верному пути.

– Поневоле придешь в замешательство, – заметил Исидро, разглядывая утыканную булавками карту. -Я и не предполагал, что у вас, Лайонел, такие обширные угодья.

– А ты бы хотел, чтобы я сваливал все трупы в одном переулке? – огрызнулся Гриппен, поднимая газетную вырезку. – Ну конечно! «Убийца из Бермондси».

– Я думаю, что это была Лотта. – Исидро подошел к Эшеру, который к тому времени занялся кипой медицинских журналов, лежащих на кровати: открывал отмеченные закладками статьи и пробегал глазами заголовки: «Некоторые аспекты патологии крови», «Психические феномены: наследственность или шарлатанство?», «Улучшение британского генофонда». – Что могло понадобиться доктору от вампира?

– Знания, – коротко ответил Эшер. – Вы должны понять научный склад ума: если бы Лидия встретилась с вами, то первое, о чем бы она попросила, – это немножко вашей крови на анализ.

– Совсем как Гиацинта, – заметил Исидро. – Это, однако, не объясняет, как могло случиться, чтобы вампир разрешил такое человеку, пусть даже доктору…

– Не объясняет? – Эшер поднял глаза от журнальной страницы. – Я думаю, единственная причина, из-за которой вампир мог войти в контакт с доктором и открыть ему, кто он такой, – это та же самая причина, что привела вас ко мне. В данном случае ему понадобились услуги врача.

– Галиматья! – прорычал Гриппен. – Нас не трогают хвори смертных…

– А как насчет хворей бессмертных? – перебил Эшер. – Если вирус, являющийся причиной вампиризма, начинает мутировать – то ли из-за давнего контакта с чумой, то ли по какой-то другой причине…