- Не знаю, - прошептал он, - глупо... Я никогда не мог... одолеть тебя. Они возьмут тебя... но они не знают, - он опять закашлял, пытаясь приподняться. Через плечо Ингольда Руди увидел, что из груди молодого колдуна вытекала темная, искрящаяся река крови.
      - Они хотят тебя, - продолжал он слабеющим голосом, - тебя...
      - Почему?
      Голубые глаза закрылись, и золотые пряди четко выделялись на белой коже, уже становившейся похожей на воск. Лохиро перекатывал голову из стороны в сторону, его лицо конвульсивно дергалось от боли.
      - Один из них, - прошептал он. - Стал одним из них. Их не много... они - это один. Они хотят тебя...
      - Почему? - настаивал Ингольд.
      Лохиро продолжал, будто не слышал:
      - Я знаю... Но... глупо. Прости. Я знаю... - прошептал он. - Мох... стада Дарков.
      Он снова закашлял, давясь кровью.
      - ...лед на севере.
      Золотая голова откинулась назад. Минутой позже длинное костлявое тело стало мертвым грузом в руках старца. На время, которого хватило бы, чтобы досчитать до ста, предположил Руди, Ингольд сидел в темноте, держа на руках убитого им друга. Затем он осторожно положил тело на пол и припал к его ногам. Лицо Ингольда было суровым, ужасным и пустым, как у каменного изваяния.
      - Успокойся, - сказал он тихо, - если Дарки внизу, они будут теперь нас преследовать.
      Он исчез в дверном проеме и вернулся через несколько минут с Че. Он нашел и вложил в ножны свой меч, пока Руди подбирал свое оружие и посох с золотыми зубцами, который носил Лохиро.
      На улице бушевала буря. Дождь и ветер обрушивались на город с удвоенным неистовством. Ингольд натянул капюшон, затенявший лицо, а поверх накрылся промокшим шарфом с висящими, как хвосты, концами.
      Затем он остановился, обернувшись, и долго смотрел на тело Лохиро. Оно лежало в тени, там, где Архимаг упал. Лужа крови виднелась на устланном листьями полу.
      Ингольд долго стоял над убитым другом. Затем совершенно неожиданно тело мертвого Архимага занялось пламенем. Красно-золотой свет ярко освещал лицо с остро выступающими костями, длинные изящные руки и шевелюру, теперь превратившуюся в настоящий огонь. Погребальный костер, высотой до потолка, гудел. Простирающаяся все шире колонна огня лизала стропила, ее ослепительный свет освещал спокойное, почти безразличное лицо Ингольда и его измученные глаза. Руди наблюдал до тех пор, пока тело не начало чернеть, а мясо слезать с костей. Пелена цвета топаза, образованная огнем, окутывала горящее тело. Руди отвернулся, не в силах вынести это зрелище. Комната наполнилась запахом паленого мяса.
      Спустя некоторое время он услышал, что Ингольд ведет Че по лестнице, и последовал за ним на улицу, в дождь.
      Так они ускользнули из Кво, как воры, под покровом ураганных ветров. Они оставили в этом городе руины всемогущего колдовства и надежды на волшебную помощь человечеству.
      К утру они разбили лагерь в сопках над городом, и Руди уснул глубоким сном. Он проснулся после полудня и увидел Ингольда, сидящего все в той же позе: согнув колени и обхватив их руками. Невидящим взором он смотрел на руины внизу, рядом с серым океаном.
      Он беззвучно рыдал.
      15
      Свет костра коснулся скал, арройо [сухое речное русло] и упал, дрожа, как дождь, на струны арфы. Он с уважением относился к заявлению Ингольда, что не должен играть на ней. Но ночь за ночью в ветреной темноте пустыни его тянуло к ней, и он отвязывал ее и пробовал все двадцать шесть струн. Он изучал их, как изучал руны, каждую ноту в своей последовательности, с ее особой красотой и назначением.
      С другой стороны костра сидел Ингольд. Шел пятый день с тех пор, как он умолк.
      В общем, Руди предпочитал молчание старика его жесткому сарказму или той надоедливой вежливости, с которой тот отвечал на любое предложение отдохнуть, ссылаясь на то, что произошло в Кво. Если Руди когда-то сомневался, что натуре Ингольда свойственна жестокость (которая, он полагал, была у него в те дни, когда Руди был наивен), то теперь сомнения исчезли. Были дни, когда он не очень боялся старика, посылал его к черту и уходил. Но куда было уйти посреди охваченной зимой равнины.
      Зима прочно обосновалась на пустынных землях. Небо и земля были одинаковыми, будто сделанными из металла. Идти приходилось медленно, охота, которая стала занятием Руди, была скудной. Он часами лежал в сплошном кустарнике, чтобы добыть немного мяса, к которому Ингольд редко прикасался. Он отмывал пятна крови Лохиро с плаща Ингольда и ставил заплатки. Если Ингольд все-таки ел, то только потому, что Руди заставлял его. Когда он говорил, в голосе слышалась безликая ожесточенность, граничащая с презрением. Казалось, он все больше и больше удалялся куда-то в самого себя, замуровываясь в ад вины, скорби и боли.
      "А почему бы нет, - думал Руди, в мыслях возвращаясь к иллюзорно очерченному городу на берегу Западного Океана, к телу золотоволосого мага, чернеющему, как солома в пламени. - Кто поручится, что Лохиро не знал ответа? Кто скажет, что он не мог дать нам ответ, когда Дарки ушли из его сознания?.. Если, конечно, они на самом деле ушли... А что если Ингольд помог ему умереть, когда мог бы спасти, в ярости от того, что Лохиро предал их всех?"
      Руди снова взглянул через костер. Ингольд неотрывно смотрел на пламя, которое стократно умножалось, отражаясь в его мрачных глазах. Он выглядел старым, опустошенным и жалким. Его длинные белые волосы развевались вокруг впалых щек и грустных глаз. Из темноты доносилось завывание койота, тонкое и безнадежное, как крик потерянной души, бродящей по сухим и голым пустыням. Покрывало из облаков лопнуло, и полная луна уставилась на них сверху из-за края тупых, похожих на сломанные зубы западных холмов.
      Руди было интересно, что же видел в пламени Ингольд?
      Был ли это Кво, полный теплой красоты того последнего лета, не имея понятия об ужасе, застывшем под его сердцем? Пустые глаза Лохиро? Вещи, которые могли бы случиться, если бы Ингольд вздумал послать им предупреждение о Дарках? Или Убежище, чернеющее посреди снегов под далекими и холодными звездами? А всех колдунов в мире теперь можно сосчитать буквально по пальцам одной руки.
      "Ингольд, Бектис, Кара и мать Кары, - перечислил про себя Руди угрюмо, - какой же, к черту, мы имеем шанс против всех сил Тьмы? Какой шанс имеет хоть кто-нибудь?"
      Не удивительно, что Ингольд напоминал странствующий призрак, молча бредущий по пустынной дороге.
      Только изредка колдун поднимался, чтобы дать уроки по энергии, которые были их единственным средством общения в течение многих дней.
      А его преподавание было, как все остальное, хрупким, резким и жестоким. Казалось, его мало заботило, выучил Руди что-нибудь или нет. Для него, чувствовал Руди, уроки были просто способом временного забытья: он создавал необъяснимые миражи или нарочно оборачивался в маскировочные заклинания и бросал Руди на вожжи. Два дня он держал Руди с "завязанными глазами", вынуждая его полагаться на другие чувства. Без предупреждения Ингольд вызвал ослепляющие стремительные потоки ветра и дождя, сверкающие приливы волн, с которыми Руди должен был справиться. Презрением, сарказмом и злобой он заставил молодого человека изучить самые сильные заклинания, обучил его хитрым, ужасным секретам ворожбы на воде и костях. Ингольд учил его всему. Об остальном он вовсе не утруждал себя говорить.
      Экспериментируя, пальцы Руди брали аккорды - терции, квинты. Тоны арфы звучали верно.
      "Арфа колдуна, - думал он, - принесенная из города колдунов. Сохранили ли заклинания, оберегающие ее от повреждений, также и ее настройку?"
      Осторожно, проиграв сначала только мелодию, затем нащупывая аккорды, он подобрал самую грустную и самую прекрасную балладу Леннона и Маккартни, мыслями и телом прильнув к арфе. Его глаза устремили взгляд на огонь, звездный свет падал на его руки и струны. Музыка была чистой, прозрачной и потрясающе нежной, как звезда, отраженная в кристалле. И он ненавидел собственную неуклюжесть и невежество, считая себя недостойным такой красоты.
      В пустыне снова завыли койоты - полноголосый хор в ветреную ночь. Руди поднял глаза и увидел, что Ингольд исчез. Луна уже взошла. Руди не чувствовал присутствия Дарков, равно как и других существ в пустынях камня и потрескавшейся обожженной глины, кроме тех, кто избрал это место своим домом. Че дремал на привязи.
      Руди сел рядом с арфой и произвел медленную, тщательную проверку лагеря. Все было спокойно и безопасно в пределах кругов заклинаний. Посох Ингольда исчез, как и лук.
      Выслеживание колдуна при звездном свете было одним из самых сложных испытаний при такой жизни. Но жестокая тренировка Ингольда окупилась сполна: Руди подобрал согнутую ветку, увидел разбросанный песок, лежащий не по направлению ветра. Это указывало на возможную нить поиска. Он пристегнул свой меч и подобрал посох, когда-то принадлежащий Лохиро-Архимагу, взявшему свои привычки из пещеры в горах, а облик и походку от земли. Руди спокойно выступил за пределы лагеря. Затем, обернувшись назад, он наложил заклинание на все снаряжение.
      Миновав несколько футов, он оглянулся и не увидел никаких следов ослика, костра или поклажи.
      Он продвигался сквозь ветреную темноту, как призрак. Распространяя свои чувства, как сеть, он случайно нашел следы старика: лисенок необъяснимо странно изменил направление бега, и легкая царапина осталась в пыли на скале. Он не слышал никаких звуков, не видел ничего двигающегося во всей громаде замерзших скал. Но дважды взгляд его возвращался к сгорбленной черной тени в том месте, где голые валуны разбивали серебряные жилы в пластах глины. Это нарушение порядка вещей указывало на следы Ингольда. Он не видел колдуна в этом смешавшемся в беспорядке обнажении пород скалы. Но долгая медитация дала ему способность различать жизнь и безжизненность. И однажды ветреной пустынной ночью Руди заметил очертания души Ингольда. Это было незабываемо. Тем не менее ему пришлось подойти очень близко, прежде чем он окончательно в этом убедился.
      Он подкрался к Ингольду тихо, как дуновение ветра в ночи. Так он обычно подкрадывался к своим друзьям-зайцам.
      К этому времени у него уже был определенный опыт охотника. Но прежде чем Руди достиг скал, он увидел, что Ингольд шевельнулся, слегка повернув голову. Глаз его сурово сверкнул в темноте. Затем колдун отвернулся снова, не заинтересовавшись.
      Руди выступил из укрывающей тени:
      - Ты собираешься вернуться в лагерь?
      - Тебе какое дело?
      Руди оперся на свой посох с наконечником-полумесяцем, раздраженный этим непреклонным высокомерием.
      - Да, я хотел бы знать, не собираются ли Дарки проглотить тебя?
      - Не будь глупцом. Мы скорее найдем фиалки в этой пустыне, чем встретим Дарков. Или ты не заметил?
      - Я заметил, - их голоса звучали низко, только для ушей друг друга. Их тела сливались со скалой и тенью. Путник в десяти футах прошел бы мимо, ничего не увидев.
      - В чем дело, Руди? - Ингольд презрительно усмехнулся. - Ты думаешь, я не смогу одолеть Дарков?
      - Да.
      Ингольд отвернулся.
      - Если уж дело дошло до этого, то я предпочитаю стать добычей Дарков, - холодно продолжал Руди. - Тогда тебе не придется идти назад и говорить Алвиру, что вся эта затея провалилась. А твоя репутация останется незапятнанной, как у человека, не бросающего начатого.
      Ингольд вздохнул.
      - Если ты думаешь, что я займусь таким неприятным делом, как это, через кого-то столь же тривиального, как Алвир, то твое чувство меры такое же убогое, как и игра на арфе.
      Он взглянул вверх, затем нетерпеливо продолжил, будто бросая кусок голодной собаке:
      - Да, я собирался вернуться сегодня вечером.
      - Тогда зачем ты ушел?
      Ингольд молчал.
      - Или ты считал, что я настолько оперился, что смог бы обойтись без тебя?
      - Думай, что хочешь, - зло огрызнулся старик. - У тебя есть все, что хочешь: ты - маг или настолько маг, насколько мне удалось сделать им тебя. Возвращайся и строй иллюзии, будто твоя энергия дает возможность или право менять исход вещей. Возвращайся и наблюдай за людьми, которых хочешь умертвить собственной рукой или посредством твоего проклятого жалкого вмешательства. И посмотри, что это даст тебе через шестьдесят три года. А пока не суди меня.
      Руди сложил руки и стал разглядывать старика при свете звезд. Скрытое в тени капюшона лицо Ингольда, казалось, было просто собранием острых костей, синяков и рубцов, окруженных грязной гривой белых волос.
      Он на полпути, чтобы снова стать пустынным отшельником, думал Руди. А почему бы и нет? Все пошло прахом. Магов нет. Что бы Лохиро ни сказал, если Дарки действительно отпустили его, Ингольду конец.
      Руди спокойно спросил:
      - Ну так что мне сказать людям, которые ждут и надеются?
      Ингольд пожал плечами:
      - Что хочешь. Скажи, что я умер в Кво. В любом случае в этом будет доля истины.
      - И это то, что я должен сказать Джил? - продолжал Руди голосом, подрагивающим от едва сдерживаемой злобы.
      Старик взбешенно посмотрел вверх, и впервые жизнь, которую Руди не видел в нем в течение нескольких недель, загорелась в его глазах:
      - Какое отношение имеет к этому Джил?
      - Ты единственный, кто может помочь Джил вернуться в ее мир.
      Пока Руди говорил, он не понимал, до какой степени рассвирепел.
      - Ты единственный во всем мире знаешь путь через Пустоту. И ты, как никто другой, в ответе за Джил. Ты не имеешь права загубить ее судьбу.
      Он чувствовал, как ярость вскипала в старике. Ярость и другие эмоции разбивали мрачную пассивность его самоистязания, в которую он впал со времени событий в Кво. Но, как и его печаль, злоба Ингольда была молчаливой. Спокойным, жестким голосом он сказал:
      - Может, Джил предпочла бы остаться в этом мире.
      - Бред какой-то, - фыркнул Руди, - что касается меня, то я не выбираю один чертов путь или другой. Но у нее есть жизнь там, свое место в том мире, карьера, в конце концов, которую она хотела бы сделать. Если она останется здесь, то будет ничем, разве что солдатом, а ведь она мечтала стать ученым. И теперь по твоей милости она застрянет здесь, пока ее не доконают Дарки, холод или глупая война, в которую Алвир втянет Убежище. Эта женщина мне не безразлична, Ингольд, и я не позволю тебе привязать ее к этому миру навсегда против ее воли. У тебя нет такого права.
      Колдун вздохнул, и жизнь, казалось, ушла из него снова, забрав даже сильные вспышки гнева. Он медленно опустел голову и еле слышно сказал:
      - Да, ты прав. Я должен вернуться.
      Руди начал говорить что-то еще, но, не закончив, сделал глубокий выдох. Ярость Ингольда озадачила его, а эта внезапная капитуляция обескуражила. Но он ощущал, как разбиваются в старике оковы ожесточенности, мрачной ненависти к самому себе, которая придавала ему силы. Теперь не было ничего.
      Он сказал спокойно:
      - Я вернусь в лагерь. Ты сможешь найти дорогу туда?
      Ингольд кивнул не глядя. Руди оставил его там и медленно зашагал назад по своим невидимым следам. Двойные наконечники его посоха мерцали при звездном свете пустыни. Один раз он оглянулся и увидел, что старик даже не сдвинулся с места. Темный силуэт сливался со скалой, он был едва различим, не более, чем темное пятно на фоне неясных, расплывчатых очертаний земли за скалой.
      Когда Руди возвращался в лагерь, он не мог припомнить, чтобы видел в своей жизни кого-либо, настолько же одинокого и несчастного.
      - Думаешь, кто-нибудь дома?
      Свет луны дождем проливался на город, лежащий перед ними, похожий на скопище маленьких глинобитных коробок, взбирающихся на холмы за дорогой. Далекий звук текущей воды и густые кучки финиковых пальм, черные на фоне ледяного сверкающего неба, отмечали место, где ручей стекал с холмов. Несколько домов были взорваны и разрушены. При первом же взгляде становилось ясно, что произошло это недавно.
      Кирпичи растащили, чтобы привести в порядок те здания, которые уцелели, превращая их в собственные маленькие крепости. С внешней стороны от фундамента до деревянной крыши они были покрыты аккуратно выписанными узорами, картинками и религиозными символами. В одном домике красивая женщина стояла на спине подвешенного на крюк дьявола. Ее левая рука была поднята и обращена к толпе неточно изображенных, похожих на рыб, Дарков. Правая рука и плащ укрывали толпу коленопреклоненных просителей. При свете убывающей, покрытой тучами луны рисунок пугал своей примитивной красотой. Краски терялись в лунном свете, но очертания фигур проступали поразительно четко. Почему-то эти рисунки напомнили Руди руны, изображенные на дверях Убежища.
      - Возможно, - заметил Ингольд в ответ на вопрос Руди. - Хотя вряд ли они оставляют двери открытыми на ночь.
      - Тогда нам придется идти в церковь, - вздохнул Руди и пошел по тенистым узким улочкам. Ингольд перемещался медленно и плавно, как призрак.
      "Яд, - думал Руди, - выходит из организма старика".
      Когда он изредка заговаривал, казалось, что по крайней мере он понимает, с кем разговаривает. Руди тосковал по его юмору, противоречивому фатализму взглядов и короткой, подрагивающей усмешке, так менявшей его неповторимое лицо.
      Однако, когда они добрались до церкви, Ингольд удивил Руди, обойдя ее и постучав в тяжелую дверь пристроенного узкого флигеля, похожего на крепость. Он постучал в тяжелую дверь. Внутри послышалось движение и звук отодвигаемого засова. Дверь быстро открыли и снова закрыли за ними.
      Невысокий, круглолицый молодой священник со свечой в руке впустил их.
      - Прошу вас... - начал он и осекся, увидев лицо Ингольда. В мягком янтарном свете было заметно, как кровь отхлынула от его лица.
      Внезапное молчание священника отвлекло Ингольда от тяжких дум, и он, озадаченный, посмотрел на молодого человека.
      Священник прошептал:
      - Это был ты.
      Ингольд нахмурился:
      - Мы встречались раньше?
      Священник торопливо отвернулся и неловко поставил свечу на маленький столик в комнате.
      - Нет-нет, конечно, нет. Я... пожалуйста, добро пожаловать в этот дом. Уже поздно для путешественников вроде вас...
      Он запер дверь на засов, и Руди заметил, что руки его дрожат.
      - Я брат Венд, - сказал он, снова повернувшись к ним. Священнику было чуть больше двадцати лет. Голова его была обрита, но по цвету черных бровей и искренних карих глаз Руди предположил, что волосы были черными или темно-каштановыми, как у него самого. - Я деревенский священник, прошептал брат Венд, чтобы скрыть свою нервозность или страх. - Теперь, боюсь, единственный. Будете ужинать?
      - Спасибо, мы поели, - сказал Руди, и это было правдой. Кроме того, рассудил он, если дела здесь обстояли так же плохо, как в Убежище, то наверняка вся еда кончилась. - Все, о чем мы просим - это постель на полу и стойло для нашего ослика.
      - Разумеется, конечно.
      Священник пошел с ним, чтобы поставить Че в конюшню. Пока Руди стлал подстилку и устраивал Че, он сполна выдал священнику все новости, какие знал - о падении Гея, об отступлении к Ренвету, об армии Алвира и разрушении Кво. Он не упомянул ни о том, что Ингольд был колдуном, ни показал свою собственную силу. После обмена любезностями Ингольд удалился и, присев возле маленького очага камина, стал размышлять в тишине. Но в течение вечера, пока Руди и брат Венд тихо шептались в тени маленькой комнаты, молодой священник то и дело косился на Ингольда, будто пытаясь сопоставить этого человека с каким-то волнующим воспоминанием. И Руди видел, что воспоминание это пугало его.
      Руди как раз укладывался спать на полу возле камина, когда послышался торопливый стук в дверь. Без колебаний брат Венд встал и отодвинул задвижки засова, чтобы впустить двух маленьких детей из темноты улицы.
      Это были две девочки восьми и девяти лет с песочного цвета волосами и орехово-карими глазами, типичными для жителей Геттлсанда. Журчащим сопрано-дуэтом они передали путаный рассказ о желтой болезни и лихорадке, о своей матери и маленькой сестренке Дэниле, о прошлогоднем лете и сегодняшнем вечере, сжимая рукава молодого человека и глядя на него широко открытыми испуганными глазами. Брат Венд кивал, бормоча им что-то успокаивающее, потом повернулся к своим гостям.
      - Я должен идти, - сказал он мягко.
      - Кто-нибудь впустит тебя обратно, - пообещал Руди. - Иди осторожно.
      Когда священник ушел, Руди встал, чтобы закрыть за ним дверь.
      - Ты собираешься спать? - спросил он молчаливую фигуру у камина.
      Ингольд, пристально глядя на огонь, покачал головой.
      Руди скользнул назад, под груду одеял до того, как они успели остыть, и положил голову вместо подушки на тяжелые тома, принесенные из Кво. Пока это была единственная польза от них с тех пор, как он их увидел.
      - Тебе знаком этот парень? - спросил он.
      Ингольд снова покачал головой.
      Руди вынес множество таких односторонних бесед за последние три недели. Порой он продолжал их, пока не получал какого-либо ответа, обычно односложного, но сегодня он прекратил разговор. Когда он закрыл глаза, Ингольд все еще размышлял над чем-то, что видел в пламени.
      Руди было интересно, что же такое он там искал, но спросить не решался.
      Мысли его перенеслись назад в прошлое, через видения, которые возникали из собственного наблюдения за огнем. Альда, причесывающая волосы у тлеющих углей маленького камина; одетая в свой белый шерстяной балахон и поющая для Тира, который ползал, занятый чем-то, по затененной комнате, Альда, сидящая без дела в темном кабинете пощади караульных помещений, читая вслух, пока Джил делала заметки, окруженная ворохом книг и блокнотов, он видел, как Джил поднимает взгляд, улыбается и шутит, а Альда смеется. А один раз он видел пугающую картину: Альда в страстном споре со своим братом; слезы текут по ее бледному гневному лицу, а он стоит, сложа руки, и качает головой в отказе. Образы преследовали Руди в темноте, смешиваясь с другими. Пустое Гнездо в продуваемой ветром пустыне на севере; пустынные улицы Кво, испуганный взгляд больших темных глаз брата Венда, когда он открыл дверь: и то, как он прошептал в ужасе: "Это был ты".
      - Да, - раздался голос Ингольда, мягкий и бесконечно усталый. - Это был я.
      Моргая от удивления, Руди почувствовал горечь во рту от потери сна и увидел, что священник вернулся. Ингольд запирал за ним дверь. В тени, отбрасываемой слабеющим огнем, казалось, что его накидки утопали в крови.
      Священник заговорил, дрожа:
      - Что ты от меня хочешь?
      Вызов и ужас прозвучали в голосе молодого человека. Какое-то мгновение Ингольд слушал спокойно и внимательно, сложа руки. Его покрытые шрамами руки были очень костлявыми и старыми в красном мерцании света. Но он спросил только:
      - Ей лучше?
      - Кому?
      - Матери этих девчушек.
      Священник нервно облизал губы:
      - Да, милостью Божьей.
      Ингольд вздохнул и вернулся к тому месту, где он сидел у камина, набросив на плечи свой заплатанный, весь в пятнах плащ, который служил ему одеялом.
      - Однако это не было милостью Божьей, - сказал он спокойно. - По крайней мере в том смысле, который обычно подразумевается. Они приходили просить тебя не причастить ее. Ты, как и я, прекрасно знаешь, что желтая болезнь, если уж схватила человека, то почти неизменно заканчивается смертью. Они попросили тебя исцелить ее, как ты исцелил их маленькую сестренку несколько месяцев назад, - он потянулся за кочергой, поднял ее и поворошил огонь. Внезапно сильно прибавившийся свет проделывал любопытные вещи с линиями и шрамами его ввалившегося лица. Он опять посмотрел на Венда. - Не так ли?
      - Это было в руках Божьих.
      - Возможно, это то, что ты решил сказать, но ты в это не веришь.
      Священник вздрогнул, будто его обожгли.
      - Если бы ты в это верил, ты бы меня не боялся, - продолжал спокойно Ингольд.
      - Чего ты хочешь? - настаивал Венд, страдая.
      Ингольд положил кочергу.
      - Ты сам знаешь.
      - Кто ты?
      - Я колдун, - Ингольд откинулся к стенке, и тень укрыла его.
      Священник заговорил снова, голос его был напряженным от страсти.
      - Это ложь, - прошептал он. - Они все мертвы. Он так сказал.
      Ингольд пожал плечами:
      - Он тоже колдун. Его зовут Руди Солис. А меня - Ингольд Инглорион.
      Руди услышал резкий неприятный звук затрудненного дыхания священника и увидел, что тот отвернулся, закрыв лицо ладонями. Тело его содрогнулось, будто в предсмертной судороге.
      - Они мертвы, - повторил он тонким, хриплым голосом. - Но, Боже, прости меня, я был рад услышать это. Ужасная вещь, но я был рад услышать, что Господь наконец убрал от меня искушение после всех этих лет. Ты не имеешь права снова приносить его.
      - Нет, - спокойно согласился Ингольд. - Но тебе известно так же хорошо, как и мне, что Бог не может убрать соблазн. Он идет из тебя, изнутри, а не по какой-то внешней причине. И у тебя были бы соблазны на протяжении всей твоей жизни - каждый раз, когда кто-нибудь призвал бы тебя использовать твою силу для исцеления. И в скором времени один из твоих людей будет умолять тебя начертать руны на его двери, чтобы не подпускать Дарков. Смог бы ты отказаться?
      Молодой человек убрал руки с лица.
      - Мне не пришлось бы, - вздохнул он.
      - Нет?
      - У меня нет энергии, - безнадежно прошептал священник. - Я бросил все это, принес в жертву. У меня нет силы, - он посмотрел в лицо Ингольду с выражением отчаяния. В колышущейся тени его полные губы были плотно сжаты и дрожали. - Эта сила идет от Дьявола, Господина Зеркал. Да помоги мне, Боже, я мучим искушением и всегда буду мучиться. Но я не продам свою душу за силу, даже за ту, которая помогает другим. Эта энергия приходит из Извращенной Стороны, и я не буду иметь с этим дела. И потом, во сне я видел город, постоянно живший в моем сердце. Я знал, как он выглядел... И там был ты...
      - Знаешь ли ты, почему видел этот сон? - голос Ингольда звучал мягко.
      - Это был ультиматум, - прошептал Венд, - необходимость. Вызов. Идти куда-нибудь...
      - Идти в Ренвет, - сказал Ингольд, и его спокойный, глубокий, шероховатый голос, казалось, заполнил комнату. - Чтобы помочь мне и Руди, и кому-нибудь еще, кого мы найдем, спастись от Дарков.
      - И что еще? - лицо молодого человека блестело от пота, черные брови выделялись на фоне белизны его высокой бритой головы. - Открыто идти к Дьяволу? Объявить аббату - если он еще жив - и кому-то еще, кому не все равно, что я вероотступник? Отдаться в руки суда за еретизм?
      Руди, вспоминая другие стальные темные глаза, горящие на бритом черепе, отметил, что паренек попал в точку.
      - Неправильно, - продолжал Венд шепотом. - Неверно. Мир, в конце концов, - это иллюзия. Он будет жить потом и без меня. Моя душа - это все, что у меня есть. И если я ее потеряю, то уже навечно.
      Последовала долгая пауза. Священник и колдун стояли лицом к лицу, между ними пульсировал угасающий свет камина. "Они были удивительно похожи, - думал Руди, - в своих бесцветных балахонах". Он вспомнил дни, когда сам был бродягой на калифорнийских дорогах, гонимый стремлениями, которым не мог даже найти словесного выражения. Он был изгнанником, так как ничто не имело смысла с точки зрения его истины. Он старался изобразить жизнь как борьбу этих необъяснимых стремлений, пытался представить, что осторожно, постепенно можно будет убрать силы колдовства.
      Маг сотворит чудо...
      Но в его голове не укладывалось, как можно обойтись без них.
      Ингольд встал:
      - Прости, - спокойно сказал он. - У тебя достаточно искушений. К ним еще добавится плохая плата за твое гостеприимство. Мы пойдем.
      - Нет, - брал Венд поймал его за рукав, когда Ингольд хотел было разбудить Руди, хотя минуту до этого священник лучше отрезал бы себе руку, чем прикоснулся к старику. - Колдун ты или дьявол, я не могу выгнать тебя в ночь. Мне... Мне очень жаль. Это потому, что я слишком долго боролся с этим.
      Ингольд сделал движение рукой, намереваясь положить ее на плечо Венда, но молодой священник отвернулся, отступая в тень в дальнем конце комнаты, где находилась его собственная узкая койка.
      Руди услышал скрип кровати и шорох одеял. Через мгновение Ингольд вернулся на свое место у камина и поджал под себя ноги, собравшись, очевидно, смотреть на пламя до рассвета.
      В келье воцарилась тишина. Огонь в камине горел слабо, и Руди слышал прерывистое дыхание колдуна, свидетельствующее о том, что тот не спит.
      - А он был прав, - заключил Руди, рассказывая об этом много дней спустя. - Это чертова вещь. Помнишь, как Джованнин приговаривала: "Дьявол охраняет своих". Ладно, не охраняет, больше не охраняет.
      Вокруг них ложился густой снег, устилая предгорья, по которым они тащились уже два утомительных дня, оставляя позади себя крутую скалистую возвышенность. Черные отвесные скалы над ними были испещрены тяжелыми снежными рифами. Снег был и на кронах деревьев. Дымка облаков скрывала пики гор и наполняла скалистое ущелье перевала Сарда туманно-серым светом.
      У Руди перехватило дыхание. Его длинные мокрые волосы свисали на лицо и на капюшон плаща. Стальной посох слабо мерцал в полуденном свете. От тяжести книг, которые они несли из самого Кво, его плечо разболелось, а в голове вертелись разные мысли.
      Мы дома.
      Домой, к Минальде.
      А куда же еще?
      Теперь он уже привык вести разговор за двоих:
      "Ты мне наказал однажды помнить, что мы изгнанники. Но это было тогда, когда мы надеялись, что Архимаг поможет нам. А теперь мы не имеем ничего, буквально ничего. Любой, именующий себя колдуном, просит этого".
      Он пожал плечами:
      "Я не виню Венда за выжидание".
      - Я тоже.
      Он резко обернулся, пораженный услышанным. Ингольд молчал уже много дней.
      К его удивлению, старик продолжил:
      - В принципе, я удивлюсь, если кто-то вообще появится. Кара и ее мать могли бы, - добавил он, задумавшись, - если с ними ничего не случилось. Но сопротивление колдовству будет нарастать. И те, кто способны услышать призыв, не смогут преодолеть свой страх перед этим сопротивлением.
      Ингольд подошел к нему, опираясь на посох и согнувшись под тяжестью книг, словно старый несчастный нищий, с длинными седыми волосами, неряшливой бородой, в испачканной и оборванной мантии. В тени капюшона сверкали впалые глаза. Но, по крайней мере, он заговорил.