И Эшер снова содрогнулся, вспомнив страшную смерть своего проводника-чеха в Альпах.

Фэйрпорт увлекся своими исследованиями примерно в конце восьмидесятых. Качественные материалы, оборудование, научные экспедиции – все это дорого стоит, а Фэйрпорт – человек небогатый. Все-таки хороший агент не должен иметь уязвимых точек – ниточек, за которые может дотянуть враг.

Как Кароли. Гладкий, пустой человек, для которого главное – работа.

Эшер оглянулся на газетный киоск, где ежилась от холода продавщица, и прикинул, насколько стоит доверять Холивеллу.

Возможно, Кароли перекупил не только Фэйрпорта. Лучше всего, конечно, подождать до семи и оставить послание в кафе Доницетти, назначить встречу…

Он подошел к киоску и купил свежий номер «Нойе– Фрайе-Прессе». На последней странице – мелко набранный заголовок:

ТЕЛО КРУЖЕВНИЦЫ НАЙДЕНО В ВИНОГРАДНИКЕ

Эшер пробежал текст заметки, споткнулся на словах «обескровленный труп». Название местности, где было найдено тело, было ему знакомо. Полчаса езды до лечебницы Фэйрпорта во Фрюхтлингцайт.

Итак. Он незряче смотрел на яркие павильоны, на музей восковых фигур, слуха коснулись отдаленные звуки музыки. Играли «Вальс цветов».

Итак. Кружевница. Мелкая сошка – вроде той парижской проститутки.

Конечно, Кароли знает, кого подцепить. Чья смерть не вызовет большого шума.

Эрнчестер был там прошлой ночью.

Фэйрпорт выполнил свою задачу. Исследования возможного применения вампиров проведены. Кароли уверен, что сотрудники Департамента просто не способны принять все это всерьез.

А вот Эрнчестер – хочется надеяться! – свою задачу еще не выполнил.

Сегодня – сейчас! – граф еще пребывает там же, где, по идее, должна находиться его супруга. Но зная, что Фэйрпорт и его лечебница засвечены, все они вскоре бесследно растают в ночном тумане, оставив на память пару пятен крови да смутные слухи.

По дорожке промчался фиакр. Кучер, привстав на козлах, весело присвистнул. Солнце стального цвета нисколько не согревало. Эшер вновь поежился и согрел руки дыханием.

Можно, конечно, взять самый дешевый билет до Мюнхена – в крайнем случае проехать зайцем в багажном вагоне (Эшеру уже приходилось проделывать нечто подобное). Если Бурдон до сих пор глава мюнхенского отделения… если само отделение еще не прикрыли, можно будет раздобыть денег на билет до Англии. Сообщить, что Фэйрпорт – предатель, что он работает на Кароли (очень опасный человек!), и умыть руки. Вернуться домой, к Лидии, которая, должно быть, бомбардирует сейчас Фэйрпорта телеграммами… Эшер и так сделал здесь все, что мог. Не его это дело! Правда, Антея – в руках Кароли. И известно, где находится Эрнчестер. Вот в чем суть. В киоске был телефон. Но полиция, несомненно, разыскивает Джеймса, аппарат Холивелла наверняка прослушивается.

Когда Эшер садился за столик, в кафе под открытым небом находились еще несколько таких же безумцев, прихлебывающих кофе и поглядывающих в грязные воды канала. Теперь Эшер был один. За рекой куранты Святого Стефана пробили три.

Джеймс заставил себя подняться, сунул озябшие руки в карманы и, оглядев на всякий случай окрестности, двинулся в сторону Пратерштерн, где собирался на последние пфеннинги приобрести билет на трамвай, идущий в сторону Венского леса.

Сразу после наступления сумерек Эшер почувствовал за собой слежку.

Покинув трамвай, он ковылял по лезущей вверх дороге, что вилась среди ржавого редколесья. Ходьба согревала, хотя боль отдавалась в боку при каждом шаге, – и наконец Эшер присел отдохнуть на низкую каменную стенку, отделявшую дорогу от виноградника. Когда собрался с силами, колоколенка деревенской церкви неподалеку огласила окрестность пятью ударами.

Несколько раз его обгоняли телеги, один раз мимо прокатил автомобиль, однако с сумерками такие встречи становились все реже и реже. Ветер разогнал облака, всплыла в ледяном круге серебряная монета луны. К шести стало совсем темно.

К счастью, дорогу Эшер знал. Поднявшись, измочаленный, на очередной холм, он, даже не глядя туда, где должна была, по идее, располагаться сторожка лечебницы, мог с уверенностью сказать, что почти достиг цели.

Приостановился, ожидая услышать человеческие голоса. Но услышал нечто иное.

Даже не услышал – почувствовал. Что-то подсказало ему, что они следуют за ним среди деревьев. Не побывай он у них в руках год назад – возможно, вообще бы ничего не заметил.

Вот оно – внезапная легкая сонливость. Откуда бы ей взяться, если снова задергало бок, а в прорехи ветхого пальто врывается ледяной ветер. И еще это странное нежелание оглянуться по сторонам, всмотреться в чащу. Вскоре ему стало казаться, что в воздухе разлит еле уловимый запах старой крови.

Эшер не замедлил и не ускорил шага, опасаясь выдать, что он догадался об их присутствии. Еще немного – и он окажется перед воротами, где его могут заметить люди Кароли. Значит, нужно сойти с обочины. Серебряные цепочки на шее и запястьях выручат его на несколько секунд, но не спасут от перелома шейных позвонков. Дорога впереди была пуста.

Обычно вампиры двигаются бесшумно, однако стояла осень – и, напрягши слух, Эшер уже различал слабый шорох палой листвы под невесомо ступающими ногами.

Он остановился на обочине, держась в тени (на тот случай, если Кароли действительно приказал наблюдать за дорогой), извлек из кармана часы, повернул циферблат к лунному свету и со щелчком захлопнул крышку. Сделал вид, что отправляет вещицу на место, сам же тем временем открепил цепочку часов от пояса и, намотав ее на палец, сунул руку в карман пальто, словно от холода. Серебряный тикающий диск лежал в ладони.

Пусть немного, но что-то.

Перепрыгнул через канаву, вскарабкался на обваловку. Возможно, они слышали сейчас даже удары его сердца. Венский лес довольно редок. Заблудиться в нем можно разве что летом. Сейчас же среди голых стволов буков и яворов, да еще и при лунном свете ориентироваться было довольно легко. Хотелось бы знать, сколько охранников держит Кароли на территории лечебницы. Чтобы поднять тревогу, достаточно и одного.

По идее, этот охранник должен обитать неподалеку от стены.

Как там сказала Антея? «Мастера ночных городов ревниво охраняют свои владения и не терпят иных вампиров». Эшер вспомнил также несчастного лондонского птенца Забияку Джо Дэвиса, то и дело озирающегося в ужасе: Они убьют меня. Гриппен хочет, чтобы в Лондоне был только он сам и его выводок, его рабы.

Вполне возможно, местные вампиры тоже прочли заметку о мертвой кружевнице в «Нойе-Фрайе-Прессе» и поняли, что на их территорию вторгся дерзкий чужак, который убивает открыто и не может не навлечь подозрений со стороны властей.

Или просто вышли на охоту и почуяли кровь Эшера, услышали его дыхание.

В любом случае ему от этого не легче.

Эшер старался продвигаться, как можно быстрее. Однажды ему послышались шорох листьев и шелест женского платья, но все его инстинкты кричали, что вампиров здесь несколько. Подобно акулам, они преследовали его, прячась за голыми стволами.

Впереди обозначилось смутное белое пятно. Это была она, задняя стена лечебницы, перевитая черными жилами плюща. За нею выплывали из мрака островерхие крыши и каменные стены, выкрашенные золотистой охрой. Ставни окон, смотрящих на лес, закрыты, освещен лишь второй этаж строения, ранее бывшего конюшней, а ныне ставшего лабораторией. Эшер всегда подозревал, что престарелые собаки и коты (а затем и крупные венские дельцы), над которыми Фэйрпорт проводил свои эксперименты, шли на поправку скорее благодаря массажам, хорошему питанию и свежему воздуху, нежели «магнитной индукции». Кстати, под лабораторией имелся подвал, где Фэйрпорт установил генератор. Там же находился склад угля и керосина.

Возле ограды Эшер почуял дымок папиросы охранника.

Деревья здесь подходили к стене почти вплотную. Укрывшись за стволом дуба, Эшер мог видеть окно, у которого он сидел много лет назад, обдумывая, как ему покинуть Вену и предать, смертельно оскорбить Франсуазу – так оскорбить, чтобы она даже имени его больше не хотела слышать.

Затем он повернул голову и увидел стоящую рядом женщину.

Волосы его шевельнулись. Он не услышал ее приближения.

Она была прекрасна и словно соткана из лунного света, льняные волосы обрамляли лицо подобно морозному сиянию. В одежде ее тоже преобладали лунные оттенки: на незнакомке было нечто паутинчатое, воздушное; по рукавам пробежало мерцание, стоило ей поднять руки. В прозрачных глазах – то ли серых, то ли голубых – стыли печаль и восторг.

Разум померк, и Эшер почувствовал непреодолимое желание. Даже то, что из-под чувственных губ блеснули клыки, его уже не смущало. Он хотел ее столь же сильно, столь же отчаянно, как Лидию до их первой брачной ночи, как девушек из магазина – будучи студентом, одолеваемым мальчишескими страстями. Он двинулся к ней, будто пьяный, ведомый одной-единственной мыслью: поцеловать ее, дотронуться, обнять – и не важно, что будет потом.

Какая-то часть мозга все еще противилась, но все слабее и слабее. Тонкие пальцы коснулись лица Эшера – холодные даже сквозь кожу перчаток, и тот же холод Джеймс ощутил, обняв ее за талию.

Внезапно рот незнакомки свело судорогой. Чары развеялись, стоило ей отдернуть руку, добравшуюся до серебряной цепочки на горле Эшера. Он очнулся – и увидел прямо перед собой оскал разъяренного кота. Стальные пальцы стиснули кисть руки. Но другая рука оставалась свободной. И он ударил вампиршу по щеке выхваченными из кармана серебряными часами. Она закричала. Боль, изумление, ярость слышались в этом крике. Так, наверное, визжат лишь демоны в аду.

Он отшвырнул ее – и кинулся к стене. Вопль повторился. Краем глаза он еще успел ухватить, как, упав на колени, она корчится и царапает лицо ногтями. Нечто, напоминающее клок темноты, метнулось среди стволов – и Эшеру почудилось, что кто-то, запустив руку под череп, сдавливает мозг. Усилием воли разжав эту хватку, он перевалился через стену – как раз в тот самый миг, когда в доме послышались голоса. Эшер откатился в тень, пряча лицо. Вскоре мимо него пробежали к воротам. А мгновение спустя он уже метнулся к той двери, что под лестницей.

В саду перекликались встревоженные охранники; послышалось имя кучера Лукаса; кто-то помянул «герра капитана» (что, видимо, соответствовало армейскому чину Кароли).

Вопли за стеной смолкли. Суматоха во дворе продолжалась.

«Минут десять, – подумал Эшер, сбегая по вымощенному камнем коридору в кухню, – пока они осмотрят окрестности и обойдут стену по периметру». В буфетной он с помощью рычага отодвинул от стены шкафчик и скользнул в открывшийся за ним узкий проход. В свое время он частенько отправлял этим путем в подвал славянских националистов и русских посланцев, которым не стоило попадаться на глаза пациентам Фэйрпорта.

Боже, как она завизжала, эта блондиночка!

Сегодня днем на блошином рынке Эшер приобрел также кусок проволоки, дабы сделать из нее новую отмычку. Руки у него еще тряслись, когда он отмыкал дверь в конце лестницы. Замок был старого типа, с такими Эшер справлялся не глядя. И ведь говорил, дюжину раз говорил Фэйрпорту, чтобы сменил…

Забавно, но даже семнадцать лет работы на Департамент так и не смогли заглушить в нем некоего внутреннего рыцарского голоса, постоянно протестовавшего против неджентльменских поступков, как-то: пнуть лежачего, применить в драке один из так называемых нечестных приемов, выстрелить человеку в спину, дать ложную клятву, подписаться под чужим именем…

Застрелить шестнадцатилетнего мальчишку, который тебе верил.

Обокрасть женщину, которая тебя любила.

Ударить по лицу прекрасную девушку металлом, который для нее все равно что серная кислота.

А тот факт, что в противном случае она бы его немедленно убила, вряд ли приняли бы в расчет голоса из прошлого: отца, тетушки, наставников из Винчестера и Оксфорда. Перед ними он по-прежнему чувствовал себя полной свиньей.

И чем эта вампирша, по сути, отличалась от Антеи?

Нехитрый механизм сдался. Эшер отворил дверь, и слабый отсвет газа из буфетной наверху бросил какой-то странный блик на внутреннюю часть замка. Джеймс придержал дверь ногой и зажег спичку.

С той стороны замок был серебряный.

Из-за двери потянуло запахом свежих опилок. И кровью.

По спине вновь пробежали мурашки. Эшер затаил дыхание, вслушался. Затем поставил замок на предохранитель, чиркнул еще одной спичкой и заглянул в подвал.

Из темноты вновь блеснуло серебро. Там, где раньше располагалась небольшая скудно обставленная комната (кровать да кресло), теперь в двух шагах от Эшера сияла решетка из стальных прутьев с серебряным покрытием. Там, где прутья уходили в пол, насыпан был валик из желтых свежих опилок.

За решеткой блеснула пара глаз, похожих на кошачьи.

Пламя подобралось к пальцам, и Эшер задул спичку. Во мраке, слабо разбавленном льющимся сверху полусветом, он различал за решеткой лишь бледное слепое пятно лица и еще два бледных пятна – руки.

Из темноты раздался голос:

– Вам нужна моя капитуляция? Я был согласен сделать все, о чем меня просили. Мало того что вы предали меня, что вы мне лгали… Теперь еще и… это.

Последовала пауза. Эшер ошеломленно глядел во тьму. Из-за серебряной решетки вновь просияли странные глаза.

Потом голос сказал:

– Доктор Эшер. Лингвист из Лондона. Дон Симон говорил, вы были шпионом.

Внезапно Джеймс все понял.

– Это не ваша жена кричала, – сказал он.

Одно из бледных пятен взметнулось, слилось с другим:

Эрнчестер поднес руку ко рту – и вновь закрыл глаза.

Эшер торопливо продолжил:

– Это был другой вампир, женщина. Она напала на меня возле стены. Вы знаете, где они хранят ключи?

Эрнчестер покачал головой.

– Они у Фэйрпорта, – сказал он, помедлив. Выговор его, как Эшер подметил еще в поезде, был заметно архаичен. – Где Антея? Они сказали, что держат ее где-то здесь…

– Я не знаю.

– Найдите ее. Заклинаю вас, заберите ее отсюда…

Эшер подступил к решетке и ощупал замок. Да, это простой отмычкой не откроешь. Глаза уже привыкли к темноте. В глубине обозначился глыбой мрака кожаный саркофаг. Сам граф в старомодном хвостатом сюртуке, красно-желтом жилетике и панталонах со штрипками показался Джеймсу совсем маленьким. Пыльный призрак, мумия, которую нельзя выносить на свет.

– Я вернусь.

Повернувшись, он заметил на скамье возле внешней двери перчатки, в которых Антея была в «Ля Станца», и алую ленту с висящей на ней черной жемчужиной. Надо понимать, Кароли принес это сюда в качестве доказательства, что Антея у него в руках.

«В чем же дело? – размышлял Эшер, взбегая по лестнице в буфетную и снова придвигая шкафчик к стене. – Что они ему могли предложить? Ведь Эрнчестер добровольно сел в поезд на вокзале Черинг-Кросс. И когда убивал Крамера, он тоже был свободен в своих поступках…»

Эшер вспомнил открытую улыбку юноши – и стиснул зубы.

В офисе горел свет, и одна из штор была задернута лишь наполовину. Плохо. Надо будет действовать осторожней, чтобы снаружи не заметили, как он тут роется в ящиках стола. Тихо было в этом крыле дома. Через несколько минут они вернутся и скорее всего обыщут всю лечебницу. Эрнчестер прав: надо освободить Антею. Пока она в руках Кароли – в руках у него и сам Эрнчестер. То, что он вообразил себе, услышав женский крик, уже говорит само за себя.

Убийцы! – подумал он в бессильной злобе. – То, что эта девчонка хотела сделать со мной, Антея творила в течение двух столетий! Почему я должен выручать их?

И тут же вспомнил старый портрет: седая, располневшая, придавленная горем женщина. Как он мог умереть?

Беспорядок на столе у Фэйрпорта был ужасающий. Хотя до Лидии доктору, конечно, далеко. Среди прочих бумаг Эшер нашел номер «Таймс» за прошлую пятницу и желтый конверт, в котором обнаружились два железнодорожных билета.

Париж – Константинополь. Через Вену.

Константинополь?

И пришла догадка.

Мало того что вы предали меня, что вы мне лгали…

Согнувшись в три погибели, Эшер подобрался к телефону.

– Центральная телефонная станция Вены слушает, – раздался бодрый женский голос. – Добрый вечер, милостивый государь!

– Добрый вечер и вам, милостивая государыня! – ответил Эшер. Церемонность венских телефонисток давно была ему не в новинку. – Будьте столь любезны, соедините меня с кафе Доницетти на Герренгассе и попросите, чтобы к аппарату пригласили герра Обера, пожалуйста!

Где-то хлопнула дверь. По лестнице внизу пробежали торопливо. Секунды падали, как комья земли на крышку гроба.

– Сию секунду, милостивый государь, с моим превеликим удовольствием!

Он слышал, как она долго и витиевато приветствует того, кто подошел к аппарату в кафе Доницетти и просит пригласить досточтимого герра Обера, с которым желает говорить другой досточтимый герр… Затем послышались совсем уже удаленные голоса: «…не видать… где-то был…»

«Минута, – подумал он. – У меня в запасе не больше минуты…»

– Ладислав Левкович к вашим услугам, милостивый государь!

– Герр Обер Левкович, я сознаю, сколь бестактно отрывать от дел такого занятого человека, как вы, но скажите: герр Холивелл, англичанин, не обедает ли у вас в данный момент? Будьте столь добры, дайте ему знать, что герр Эшер очень бы хотел поговорить с ним на крайне важную тему! Премного вам благодарен…

Прижимая трубку к уху, Эшер поднялся на колени и, бросив быстрый взгляд в сторону окна, продолжил осмотр бумаг. Пара-тройка рабочих блокнотов, содержащих записи бесед с долгожителями Вены и окрестностей, толстая пачка счетов за химическое и прочее оборудование. В ящике стола – вскрытые конверты из австрийского посольства в Константинополе, и в каждом весьма крупный счет и подпись «Кароли». Судя по датам, все они отправлены за последние два года. А в самом конце ящика – около дюжины ключей, ни один из которых явно не подходил к замку посеребренной решетки. Значит, только ломом. В подвале, где стоит генератор, должен быть лом…

Проклятие! – подумал Джеймс. – Да прекращай ты там болтать с герром Обером и беги к телефону…

– Положите трубку, Эшер.

Он повернул голову. В дверях, направив на него пистолет, стоял Фэйрпорт.

9

Эшер не двигался.

– Я выстрелю, – заверил Фэйрпорт. Он обошел комнату по дуге, не приближаясь к Эшеру и по-прежнему держа его на прицеле. Подобравшись к аппарату, нажал на рычажки, прервав связь.

Эшер сел на полу, подобрал под себя ноги, поиграл оглохшей трубкой.

– Даже в своего соотечественника?

Это был старый прием – надавить на чувство патриотизма. Однако Фэйрпорт и сам не первый год участвовал в Большой Игре, так что вряд ли его этим проймешь.

– Это дело важнее интересов отдельной страны, Эшер, – мягко сказал Фэйрпорт. Тут же чуть подался назад, чтобы не оказаться в пределах досягаемости. – Но вы, я смотрю, ничем не лучше этой скотины Игнаца. О чем вы оба думаете? Вы, как дикари, готовые разорвать том Платона, чтобы законопатить им протекающую крышу! Это открытие – может быть, величайшее в истории человечества. И вот один прикидывает, как применить таких существ в Македонии или против русских в Болгарии, а другой – как их уничтожить, потому что иначе нарушится равновесие в этой вашей Большой Игре. Нет, вы не понимаете! Не желаете понять.

– Я понимаю, сколько вреда принесет такое существо, если окажется на службе у какого-либо правительства. И понимаю, чем это правительство будет с ним расплачиваться.

Фзйрпорт посмотрел на него озадаченно. Эшер удивленно приподнял брови – и краска прилила к щекам старика.

– Ах вот вы о чем… Уверен, что ситуация изменится после должных медицинских исследований… Я уже сейчас обнаружил почти все необходимые им вещества в йогурте и китайском женьшене. Поверьте, они вполне могут обходиться без человеческой крови.

– Кружевница, убитая Эрнчестером, была бы рада это услышать, – мрачно заметил Эшер, представив себе с усмешкой Лайонела Гриппена, Мастера лондонских вампиров, смакующего йогурт и отвар женьшеня. – А вам не приходило в голову, что они питаются не только кровью, но еще и агонией жертвы?

Старик вздрогнул:

– Более омерзительного предположения мне еще слышать не доводилось! Уверяю вас, они излечатся от этой привычки, как алкоголик излечивается от тяга к спиртному! Дайте только время. Пусть даже сегодня кто-то кому-то причиняет несчастья…

– Вы о предателях?

В доме было тихо, только за окнами шуршали обыскиваемые охранниками кусты. Если бы удалось обезоружить старика без выстрела…

Фэйрпорт выпрямился.

– Я не предатель! – с достоинством сказал он.

Эшер взглянул на него с отвращением.

– Я еще не встречал предателя, который бы считал себя таковым.

– Я никогда не передавал Игнацу Кароли информацию, которая могла бы повредить нашим связям и нашим агентам.

– Откуда вы знаете? – устало бросил Эшер. – Вы же не интересуетесь политикой, вы даже не читаете газет. Тогда не читали и сейчас, наверное, не читаете. Задумайтесь наконец, если Кароли имеет дело с вампирами, если он шантажирует Эрнчестера, заставляет его создать выводок, верный австрийскому правительству, – против кого это все потом обернется? Да против нас с вами.

– Этого не случится! – крикнул Фэйрпорт. – Я не позволю, чтобы это случилось! Эшер, Кароли для меня – не более чем орудие. Горстка секретов, которые все равно устареют в течение года, – разве это не чепуха по сравнению с открытием, освобождающим человека от старости, от слабоумия и смерти? Взгляните на меня, Эшер! – Он воздел свой мальчишеский кулачок в серой нитяной перчатке. – Взгляните на меня! Я стал стариком в тридцать пять лет! Больные зубы, больные глаза, все больное… – Фэйрпорт потряс головой. – И двадцать лет – двадцать лет! – я каждый день встречался с такими же, как я, людьми. С людьми, которые знают, что это за ужас: жить в распадающемся теле! Я перепробовал все, я изъездил весь свет, ища средство против того, что убивает нас, делает наши волосы седыми, а мышцы бессильными… – Голубые глаза за толстыми линзами внезапно вспыхнули, голос налился ядом. – Почему одни так быстро изнашиваются, в то время как другие продолжают наслаждаться жизнью и в восемьдесят…

В следующий миг Эшера подбросило с пола, последовал удар ногой по руке с пистолетом, и почти одновременно кулак Джеймса впечатался в подбородок маленького человечка. Эшер бил в полную силу, боясь, что Фэйрпорт сумеет выстрелить. Выбирать тут не приходилось, в любую минуту мог появиться Кароли или его люди. Уж эти-то церемониться не станут…

Эшер подобрал пистолет, извлек из кармана лишившегося чувств профессора связку ключей и, сорвав с Фэйрпорта галстук, связал ему руки за спиной. В качестве кляпа использовал носовой платок. Пригибаясь, оттащил поверженного за письменный стол…

И почувствовал запах дыма.

Дымом тянуло с лестницы. Горел дом.

Эшер выругался. Ясно было, что его неминуемо схватят, попробуй он выволочь Фэйрпорта из кабинета. И все же Джеймс был обязан старику. Если бы не робкое вмешательство доктора, Кароли прикончил бы его сегодня в Вене без колебаний. Эшер вышиб ногой дверь и вытащил бесчувственное тельце на балкон. Холодный воздух должен быстро привести Фэйрпорта в себя, а по внешней лестнице он уж как-нибудь во двор спустится. На голых древесных сучьях уже танцевали багровые отсветы. Надо полагать, нижний этаж – в огне. Затем желтое пламя озарило изнутри окна бывшей конюшни.

Поджог, – в тревоге подумал Эшер. – С двух концов. Кто бы это, черт возьми, мог…

Он снова кинулся в кабинет, из кабинета – на лестницу и с пистолетом в руке заторопился вниз. Дым ел глаза. Строение было наполовину деревянное, пожар распространялся быстро.

Если это работа Кароли, – на бегу соображал Джеймс, – то почему он предварительно не убрал Фэйрпорта? Может быть, вырвалась на свободу Антея?

На пороге буфетной лежало тело кучера. Остекленелые выпученные глаза, разинутый рот. Ворот рубахи разорван, на горле – рваные бескровные раны с пухлыми краями.

Эшер почувствовал, как сердце его сжалось и заледенело.

Выглянул во двор и увидел неподалеку еще один труп. Дым жег ноздри и, надо думать, заглушал запах крови.

Не Антея. И не Эрнчестер.

Другие. Вампиры Вены.

Те, что преследовали его в лесу.

Обливаясь потом, Эшер отодвинул шкаф и бросился вниз по лестнице в холодную пропасть подвала. Распахнул дверь, чиркнул спичкой. Эрнчестер кружил, как зверь, за серебряной решеткой.

– Они здесь, – хрипло сказал он. – Я чувствую их. Дом! Они подожгли дом…

Изогнувшись, он протиснулся в отпертую Эшером дверцу – опасался коснуться прутьев.

– Антея! – Кинулся к выходу, вернулся, схватил Эшера за локоть, едва не расплющив сустав. – Вы нашли ее? В доме ее нет! Иначе я бы почувствовал… услышал ее сны…

– Видимо, в подвале под лабораториями. Больше негде…

Пламя, проникшее на лестницу, бросило кровавые отсветы на старческое лицо графа. А ведь Антея выглядит лет на тридцать пять, не больше. Пока прокладывали путь сквозь дымящийся ад буфетной, Эшер успел отметить, что на лбу Эрнчестера не выступило ни единой капли пота.

Двор Эшер пересекал бегом, вампир же с невесомой грацией насекомого сделал это почти мгновенно и теперь стоял в растерянности перед полыхающим строением. Его бледно-голубые глаза были полны ужаса и горя.

Не теряя ни секунды, Эшер кинулся за угол. Задняя часть бывшей конюшни только еще занималась. Он вышиб ногой оконную раму и ввалился в темную котельную. Там пахло грязью, сырой кирпичной кладкой и керосином – запах, от которого у Эшера шевельнулись волосы. Он чиркнул спичкой. Вдоль стены стояли бочки. Посередине громоздился сам генератор.

– Божья смерть! – шепнул сзади Эрнчестер.

– Туда! – Эшер ткнул пальцем в сторону неприметной двери, почти невидимой из-за угольного бункера. – У нас всего несколько минут! Пока огонь не добрался…

Дверь оказалась запертой. Эрнчестер без видимого усилия с корнем вырвал замок, швырнул его на кирпичный пол и, как моль, исчез во мраке проема.

Подвал, располагавшийся под лабораторией, был хорошо известен Эшеру. Это подземелье также использовали в качестве укрытия для мятежников и посланцев, кроме того, там обычно проводили инструктаж.

На ощупь он спустился по лестнице почти до конца, когда впереди затеплился желтый огонек. Эрнчестер поставил на стол только что зажженную керосиновую лампу и снова повернулся к огромному кожаному саркофагу.

– Она там.– тихо сказал граф и, опустившись на колени, огладил замки, затем припал щекой к крышке. Глаза его закрылись, веки по-стариковски сморщились. Затем Эрнчестер очнулся и взглянул через плечо на стоящего в двери Эшера.

– Можете взяться за тот конец?

Даже вдвоем было чертовски трудно управиться с громоздкой ношей на поворотах тесной лестницы. Они пробыли в подвале всего несколько минут, а воздух уже стал дымным и горячим. Подобно дому, конюшню строили большей частью из дерева – крыша и стены вспыхивали, как трут. Когда Эрнчестер с Эшером достигли наконец котельной, там клубился дым, сверху сеялись искры и пепел. Эшер закашлялся, бросил ношу и опустился на колени. На втором этаже огонь добрался до химикатов, вполне возможно, что в воздухе присутствовала какая-нибудь отрава.

Джеймс попытался подняться и упал.

Сквозь рев пламени над головой он услышал скрежет медных уголков по кирпичному полу. – Эрнчестер, которому удушье не грозило, волок саркофаг к выходу.

Воздух возле самого пола был чуть прохладнее, но едок, как пары керосина. Тут же еще керосин… – вспомнил Эшер. – Как только обрушится крыша – все полыхнет…

То, что падающая крыша сначала раздавит его самого, как-то не утешало. Эшер попробовал ползти, но вскоре обнаружил, что лежит неподвижно, а упавшая головешка жжет левую руку.

Жесткие ледяные руки подхватили его под мышки и выволокли наружу, как вязанку хвороста. Здесь дыма было еще больше, а может быть, дело заключалось в том, что Эшер опрометчиво вздохнул всей грудью. Пытаясь подняться на ноги, он оперся на плечо Эрнчестера.

Тот вздрогнул и отпрянул.

«Цепочка на запястье, – сообразил Эшер. – Обожгла даже сквозь пальто»

Кожаный саркофаг, по-прежнему закрытый, лежал неподалеку от вычурных ворот.

– Она спит.

Эшер поднял голову. Слипшиеся волосы падали на глаза, ночной воздух обжигал лицо сквозь спекшуюся корку грязи и пота. Эрнчестер вновь опустился перед саркофагом на колени, тронул крышку. Отсвет пламени положил румянец на его впалые щеки.

– Усыплена каким-то зельем, – добавил он тихо. – Что ж, может, это и к лучшему… Благодарю вас.

Эшер оглянулся. Почти весь дом был в огне, лишь то крыло, где располагался кабинет Фэйрпорта, еще противилось пламени. На гравийной дорожке чернели еще два трупа.

Он выудил из кармана ключи, выбрал пару с виду подходящих к замкам огромного чемодана. Открыл, хотел откинуть крышку, но Эрнчестер коснулся его руки.

– Не сейчас. Ночной воздух разбудит ее, и тогда мне придется удалиться. – Граф выпрямил спину, по-прежнему стоя на коленях и не отнимая рук от кожаной крышки. – Заберите ее отсюда. Возвращайтесь с ней в Англию. – Он прикрыл веки. – Прошу вас.

Отсветы пожара обозначили морщины возле глаз, складку тонких губ. Ничем не примечательное лицо, если не считать того, что оно не принадлежало нынешнему веку. Раз и навсегда оно было вылеплено мимикой и речью той давней эпохи, и даже два прошедших столетия не смогли его изменить.

– Я не могу отблагодарить вас, – мягко сказал он. – Я больше уже не увижу ни вас, ни кого-либо из ваших знакомых. Придется остаться вечным вашим должником. Но, пожалуйста, доставьте ее домой. Скажите ей… – Он запнулся на миг, как бы не находя нужных слов. – Единственное, чего я желал, и единственное, что у меня было, – это она.

Он откинул первую крышку, затем – вторую, явив спящую в саркофаге женщину.

Мертвую и в то же время живую. В трепете отблесков далекого пламени временами казалось, что она дышит. Темные волосы рассыпаны по льняной ткани, что была еще белее прекрасного воскового лица миссис Фаррен.

Эрнчестер коснулся щеки жены, затем склонился, поцеловал в губы. Эшеру он сказал:

– Скоро проснется. Скажите ей, что я люблю ее. Навеки.

Стало светлее – пламя вымахнуло над крышей центрального строения. Эшер оглянулся и вздрогнул на балконе шевелилась, с трудом поднимаясь на ноги, тщедушная фигурка. Вот она встала, пошатнулась. Огонь пожара осветил встрепанные седые волосы, вспыхнул янтарно в толстых линзах очков. Фэйрпорт, спотыкаясь, спускался по лестнице во двор.