Это была игра. Большая Игра.

Барон был одет, как рабочий, и весь перемазан кровью и грязью. Темные волосы липли ко лбу. И все же держался он так, словно на нем и сейчас гусарский мундир.

«Он пуст, – сказал Олюмсиз-бей. – У него ничего нет внутри…»

– Это дурачье сломало холодильную установку, – сообщил Кароли. – Я слышал, как они там задыхались внизу. Усыпальница заполнена аммиаком, лестница – тоже. Но я знаю другой путь.

– Это правда? – спросил Эшер.

Лидия кивнула. В отсветах пожара волосы ее казались особенно рыжими, стекла очков отражали пламя.

– Мы еле прошли там – Исидро и я. Он закрыл мне лицо своим плащом… – Взгляд ее остановился на том, что лежало на первых ступенях лестницы, – и Лидия замолчала.

– Вам не выбраться наружу без моей помощи. – Кароли позволил себе немного опустить руки. – Скажу больше: судя по вашему виду, вам вообще никуда отсюда не выбраться. Толпа уже убила двух слуг Бея. Мы видели их тела в переулке. Вас тоже примут за кого-нибудь из них.

– А вас нет?

Он сделал удивленные глаза.

– Кого? Меня? Ну, вы плохо меня знаете.

– Это он поднял мятеж, – тихо сказала Лидия. – Вместе с чужаком.

– Какая чепуха, мадам! Армяне только и ждали повода к новому восстанию. – Барон повернулся к Эшеру с кривой ухмылкой. – Патовое положение, как видите. И соображайте быстрее, а то через несколько минут будет поздно. По крайней мере я смогу спасти вашу жизнь и, что еще важнее, жизнь вашей жены.

Эшер сознавал, что Кароли прав. С каждым мгновением ему становилось все хуже и хуже: ребра пронзала боль, руки и ноги холодели. Страшно было подумать, что толпа может сделать с Лидией…

– Идемте. – Кароли протянул ему руку. – Будем считать это временным оборонительным союзом. Наши державы поступали так сплошь и рядом. Вы ведь не можете обвинить меня ни в чем таком, чего бы не совершали сами. Вы делали то же, что и я, причем по тем же самым причинам.

– Да, – сказал Эшер и снова увидел ту парижскую шлюху и нищего, которым он тогда не помог, Крамера, засмеявшегося, услышав, что неплохо бы ему разжиться серебряным распятием в Нотр-Дам; изуродованное тело чеха-проводника; Фэйрпорта, умирающего во дворе своей горящей лечебницы. И наконец – неверящие, непонимающие глаза Жана ван дер Плаца. Мир для Джеймса съежился до размеров красивого мужественного лица Игнаца Кароли. Как? Неужели всего три недели назад он увидел это лицо на вокзале Черинг-Кросс?…

– Да, – сказал Эшер. – Вы правы. Потому-то я все и бросил.

И он выстрелил Кароли в голову.

Ему почудилось, что Лидия оказалась рядом чуть ли не в момент выстрела. Она схватила его за руки – и ребра снова пронзила боль. Эшер пошатнулся, уткнувшись губами в лицо жены:

– Лидия…

– Господи, Джейми…

Ему показалось нелепым спрашивать о том, как она здесь очутилась. «Исидро», – подумал Джеймс. Лидия отстранилась и подбежала к простертому на ступенях вампиру.

– Симон…

Скелетоподобная рука шевельнулась.

– За ними… Поспешите за ними… За Чарльзом и чужаком.

– Вы…

– Со мной все будет в порядке…

Она уже отрывала жгут от его залитой кровью рубашки, явно собираясь делать перевязку.

– Не будьте смешным, вы не можете…

– Пуля прошла навылет… Какое-то время я буду болеть… серебро… жжет… – Вампир поднял голову, откинул длинные волосы с окровавленного лица. Эшер взглянул – и ужаснулся. Определенно, год назад дон Симон выглядел по-другому. – Идите… – Он зажал рану, сквозь тонкие пальцы выдавилась кровь. – Оба должны умереть. И человек, и вампир, с которым он заключил сделку. Это придется сделать вам, сударыня, – еще тише добавил дон Симон. – Ради этого я и пришел сюда с вами…

Эшер подобрался к ближайшей арке, где было светлее, и проверил барабан револьвера. Осталось четыре патрона, все пули – серебряные. Хотел сказать Лидии: «Останься с ним», – но крики и грохот грянули совсем рядом. Обезумевшая толпа приближалась. Поэтому Джеймс сказал:

– Иди за мной.

Однако лестницу он сумел одолеть лишь с помощью Лидии.

В коридоре пахло кровью и падалью – как на бойне. Дверь в бывшую тюрьму Эшера была открыта, и он ступил через порог, опираясь на плечо жены и держа револьвер наготове.

В помещении стояла тишина. Несколько уцелевших ламп бросали отсветы на клейкие черные лужи.

Кровь пропитала ковры, она стекала в плавящийся лед; ею были забрызганы стены и диван. Пытаясь унять сердцебиение и накатывающую дурноту, Эшер сделал еще один шаг к месту недавней битвы.

То, что лежало в луже крови подобно поверженному дракону, было еще недавно Олюмсиз-беем. При таком освещении Эшер не мог рассмотреть все подробно, но, кажется, горло Мастера было вырвано, а внутренности лежали вперемешку с намокшим шелком одеяния. В трепетном тусклом свете глаза его казались живыми. В руке он все еще сжимал черный от крови кинжал с серебряным лезвием. Чуть поодаль лежал Эрнчестер. Сквозь прорехи в располосованном пальто чернели страшные дымящиеся раны, несомненно, нанесенные кинжалом Бея.

– Чарльз – тихо сказал Эшер.

Эрнчестер шевельнулся. Не в силах говорить, он судорожно приподнял руку, словно предостерегая.

Эшер обернулся, отшатнувшись к стене, и выстрелил в тень, метнувшуюся к нему из самого темного угла. Промахнулся и выстрелил вновь. Далее сознание помрачилось, в плече и в ребрах вновь вспыхнула боль, и Эшер был отброшен в дальний конец комнаты. Кто-то – Лидия – помог ему подняться с пола, и он увидел, как Гелге Курт с револьвером в руке отступает к лежащим в лужах крови телам Эрнчестера и Олюмсиз-бея.

Движения его были несколько неуклюжи, и Эшер подумал, что Гелге Курт, наверное, стал вампиром относительно недавно.

Лидия сорвала перчатки, сняла серебряную цепочку с горла.

– Надень, – сказала она.

Эшер подчинился, хотя и знал, что вряд ли это им теперь поможет. Вампир находился между ними и дверью.

Олюмсиз-бей пошевелился. Гелге Курт приставил ствол к черепу старого вампира и выстрелил. И в тот же самый миг страшно закричал Кахлил. Турок обернулся и выстрелил еще раз. Тело юноши вскинулось – и опало.

В свете ламп блеснул оскал Гелге Курта.

– Я бы отдал вас моему другу. – Он коснулся ногой Эрнчестера. – Мы оба ранены, нам необходимо подкрепиться. Но я подумал, раны от серебряного ножа такие болезненные, – зачем ему мучиться? Так что считайте, вы оба – мои.

Он осклабился еще шире, по лицу его потекла черная кровь – из ран, оставленных когтями Исидро.

– Я задержу его, – тихо сказал Эшер. – А ты беги к двери.

Она знала, что затея эта безнадежна, и все же кивнула.

– Я люблю тебя, Джейми.

В дальнем конце комнаты гулко, как в склепе, захлопнулась дверь. В замке щелкнул ключ.

Свет ламп скользнул по кривому лезвию серебряной алебарды.

Гелге Курт повернул голову.

Та, что заперла за собой дверь, стояла неподвижно – ведьма, призрак мести, поднявшийся из неведомой могилы. Лохмотья, недавно бывшие голубым платьем, окровавленный рот, разметанные волосы воронова крыла. В карих глазах светится холодное безумие. Руки по локоть в крови, на пальце блеснуло обручальное кольцо.

Гелге Курт вскинул револьвер и спустил курок, но еще до того, как раздался металлический щелчок, Антея скользнула к нему и обрушила алебарду, выбив оружие из руки турка.

Тот взвизгнул, кровь хлынула из перерубленных вен. Он кинулся к вампирше и был отброшен новым ударом, раскроившим ему лицо и грудь.

– Неверная шлюха!…

Она шагнула вперед и полоснула серебряным лезвием по ногам, а когда Гелге Курт кинулся в одну из ниш, пытаясь допрыгнуть оттуда до окон в барабане купола, подсекла ему подколенные жилы. И все это время лицо Антеи не менялось, оно было почти равнодушным.

Только когда он откатился в угол, изувеченный, истекающий кровью, простирающий руку с обрубками пальцев, вампирша остановилась, глядя на него с ненавистью и презрением.

– Ты убил его, – очень тихо сказала она. – Ты послал его на смерть, ты прятался за его спиной. Он был для тебя орудием, как и для этого… Бея. Мастера. Скоро начнет светать, – беспощадно добавила Антея.

Гелге Курт рванулся, но смог лишь опереться на локти и колени. Антея стояла на безопасном расстоянии и внимательно следила за ним. Не поворачивая головы, позвала:

– Чарльз…

Тот шевельнулся, с трудом протянул руку. Шепот, услышанный Эшером, был не громче шороха осеннего листа, гонимого ветром по мраморной плите:

– Любимая…

– Любимый, – отозвалась Антея. Голос ее дрогнул, но взгляда от Гелге Курта она так и не отвела. – Ты ведь никогда не хотел такой жизни? – с нежностью спросила она. – Ты никогда не хотел… быть неумершим и неживым…

– …не… знаю… – Эрнчестер снова протянул руку, попытался приподнять голову. Горло у него было перерезано, и Эшер не понимал, как он вообще может издать хотя бы звук. – Не… помню… чего я хотел. Я только не хотел расставаться с тобой…

– А мне была дорога жизнь, – отозвалась она, – только потому, что в ней был ты, пусть даже за это потребовалось бы отдать душу… Ночи, ночи, ночи… я убивала, чтобы не умереть… и ты убивал, чтобы оставаться со мной. Не так?

– Я выбрал…

Антея опустилась рядом с ним на колени, краем глаза все еще следя за Гелге Куртом. Придерживая одной рукой алебарду, она коснулась другой седеющих волос Чарльза.

– Я понимаю, – сказала Антея. – Мы все выбираем. Теперь нам выбирать уже нечего…

Гелге Курт взвыл, осыпая ее проклятиями на немецком, турецком и ломаном французском. Антея слушала его с каменным лицом.

– Это не я вызвал его сюда! – вопил вампир. – Не я это с ним сделал!…

– Ты встретил его здесь, – сказала Антея. – Ты поработил его разум, ты использовал его, потому что он всегда был такой… слабый… Думаешь, я не знала, что вы идете сражаться с Олюмсиз-беем? Не почувствовала это во сне? Мне ничего не стоит убить тебя.

Желтый свет очерчивал ее профиль и лезвие алебарды, с которой все еще капала кровь. Шум снаружи стих, окна купола обрели пепельный оттенок.

– Я убивала каждую ночь, чтобы существовать. Приводила к нему жертвы, когда он утомился от такой жизни, когда ему уже ничего не было нужно. Зато он был нужен Гриппену, был нужен Олюмсиз-бею, был нужен тебе… А ведь ты хотел только покоя, Чарльз…

Не выпуская ее руки, Чарльз покачал головой. – Нет, – прошептал он. – Я хотел только тебя…

Гелге Курт был первым, чью плоть воспламенило солнце. Он еще пытался добраться к двери, но Антея рубила и рубила его алебардой, пока он снова не уполз в угол, где его и настиг рассвет. Плоть его пошла пузырями, почернела – и вспыхнула изнутри. Пламя было небольшое, синего цвета. Гелге Курт замер, но некоторое время еще продолжал кричать.

Следующим вспыхнул Олюмсиз-бей. Этот не издал ни звука – возможно, его уже одолел дневной сон вампира, и он вообще ничего не почувствовал.

Антея, которую тоже вот-вот должен был свалить необоримый сон, бросила свое оружие и, опустившись на пол рядом с тем, кого она любила, обняла его. Их губы встретились – и в этот миг обоих объял огонь. Они так и не разомкнули объятий, пока от них не осталось нескольких покрытых пеплом косточек. Лидия смотрела до конца, а Эшер не выдержал и уткнулся лицом в ее плечо, ослепленный запахом горящей плоти и собственными слезами.

22

Войска подошли чуть позже. Пока Лидия с профессиональной сноровкой человека, привыкшего обращаться с бесчувственными телами, свела Эшера по лестнице, тот несколько раз терял сознание. Внизу он ожидал увидеть сгоревшие в пепел останки Исидро, но их там не было. Кароли лежал в одиночестве: дыра во лбу, голова в луже крови, в широко раскрытых глазах искреннее изумление.

– Я так боялась, что он уговорит тебя, Джейми, – сказала Лидия, помогая Эшеру присесть на последнюю ступеньку и опускаясь рядом. Побелевшие губы ее дрожали, она поправила очки и, болезненно помаргивая, оглядела двор. – Я думаю, он собирался похитить меня сегодня… то есть вчера… Пойди мы с ним, нас бы уже не было в живых.

«Ты права, Лидия», – подумал Эшер и удивился: кто мог ее предупредить насчет Кароли?

Тихо было в Доме Олеандров. Бей не ошибся: мятежники убрались отсюда под утро. Эшер смотрел на Лидию – и самому не верилось, что ее не было с ним все эти три недели, что последний раз они виделись на железнодорожной платформе в Оксфорде. Джеймс привалился плечом к стене и, стараясь, чтобы голос его звучал по возможности рассудительно, спросил:

– А что ты делаешь в Константинополе?

И, не успев услышать ответа, вновь потерял сознание. Когда он пришел в себя, двор уже был оккупирован двумя взводами турецкой армии. Солдаты, бормоча и перешептываясь, толпились вокруг трупа Кароли. Командовавший ими капитан из анатолийских горцев, гордый собой, отдавал распоряжения на французском и греческом.

В его печальном состоянии Эшеру было довольно затруднительно изъясняться по-турецки:

– Билмийорум… билмийорум… – повторял он, указывая на жену и тряс головой.

Капитан и его солдаты неодобрительно посматривали на ничем не прикрытое лицо Лидии.

Поскольку Эшер был явно ранен и сам идти не мог, солдаты положили его на извлеченный из руин византийского дворца длинный ставень и понесли по кривым улочкам. Когда добрались до полицейской префектуры, что напротив Айя-Софии, муэдзины возгласили наступление дня. Лидия долго доказывала полицейским, что она супруга Джеймса, предъявляла обручальное кольцо и убеждала сержанта дать ей возможность позвонить в Британское посольство. Однако телефонная станция по случаю мятежа была парализована.

Слава Богу, их поместили не в подвал, а в душную комнату на верхнем этаже и послали в Пера гонца с письмом. Турецкий врач, появившийся к полудню, беспрерывно бормоча что-то себе под нос, перебинтовал разорванную правую руку Джеймса, вправил плечевой сустав, налепил на ребра клейкий пластырь и, пересыпав все, что мог, порошком базилика, вкатил дозу новокаина и веронала. Потом взглянул на Лидию и предложил ей успокаивающее. Поблагодарив, она приняла лекарство, понимая, что странное чувство отстраненности – просто результат шока.

Я это сделала, – думала Лидия, глядя на лицо спящего рядом с ней мужчины – небритое, в синяках, невероятно бледное, с засохшей кровью по краям пластыря на горле.

Я спасла его Так или иначе…

Я нашла его. Он не погиб.

Но если бы она с самого начала до конца понимала, что ей предстоит, этого чуда не произошло бы…

Счастье обволакивало ее подобно теплым мыльным пузырькам: Джеймс был рядом, он дышал… Лидия осмотрела раны на шее мужа. Эшер спал так крепко, что даже не пошевелился. Раны напоминали его старые парижские шрамы, но края их не были припухшими, как случается, когда вампиры высасывают из своей жертвы кровь.

Успокоившись, она погладила ему волосы, потом привалилась плечом к стене и наконец-то выплакалась вволю. После чего немедленно уснула.

Примерно через час капрал принес им еды (хлеб, мед, белый козий сыр и чай), а также обмундирование рядового турецкой армии – для Джеймса, который все еще спал. Одежда его была свалена в углу и источала трупный запах. Лидии капрал предложил местную женскую одежду, в том числе и покрывала, под которыми надлежало прятать лицо.

– Жена… – сказал он с неловкой усмешкой и указал на рваный, испятнанный кровью наряд Лидии. – Нехорошо… Это лучше. – Капрал протянул покрывало и снова осклабился. Судя по возрасту, сам еще женат не был.

Одно покрывало Лидия накинула на дверной глазок, другое – на окошко. Затем переоделась, с наслаждением содрав с себя платье, пропитанное кровью и запахом горелой плоти. Сейчас ей казалось, что она ни разу ни за что больше не прикоснется к зеленому вечернему наряду, хотя в глубине души сознавала: пройдет совсем немного времени – и она отдаст что угодно за образец крови вампира. А не попробовать ли договориться с местными властями, чтобы они позволили ей взглянуть на сгоревшие останки?…

Скорее всего не получится. Поев и немного поспав, Лидия почувствовала себя гораздо лучше и, несмотря на ужасающие воспоминания о синем пламени, нечеловеческом визге и треске горящей плоти, уже сожалела об отсутствии блокнота.

Исидро…

Сердце сжалось. Сумел ли он уцелеть? Мятежники убрались до рассвета, но смог ли он подняться? Смог ли найти укрытие?

Ей вспомнились слова Гелге Курта о том, что раненому вампиру необходимо подкрепиться. На ночных улицах во время мятежа жертву найти нетрудно. Лидия закрыла глаза, не желая думать о невинных людях, поплатившихся жизнью в эту ночь.

Она вспомнила Исидро, волчьим броском настигшего на лестнице Гелге Курта, и поразилась, как долго он держал невзначай данное ей слово.

Теперь он вправе делать что хочет.

Эрнчестер мертв. Кароли – в Константинопольском морге.

Джейми жив.

Иное, позабытое тепло… – слабым эхом отозвался в памяти шепот вампира.

Неужто он и впрямь почувствовал в ней этот притягательный жизненный огонь? Или просто, как положено в сонетах, прибег к противопоставлению, сравнив тепло крови с теплом ее волос и губ?

Она не знала. И не хотела знать. Странная рана оживала теперь в ее душе, когда Лидия вспоминала об Исидро. Темное желание, не похожее ни на страсть, ни на любовь, оно пугало, оно было несовместимо с ее жизнью. Единственное, чего хотела Лидия, – это просыпаться каждое утро в объятиях Джейми.

Когда Исидро после нападения Гелге Курта внес ее на руках в дом…

Лидия отринула воспоминание и, прижавшись к мужу, уплыла в сон.

На закате Эшер вздрогнул, услышав крик муэдзинов Айя-Софии, призывающий правоверных на молитву. Испуганное его движение разбудило Лидию. Джеймс судорожно сжал ее руку почти до боли.

– Я уже и не надеялась найти тебя.

– Найти меня?… – повторил Эшер. Голос его был тих и хрипловат. – Да я поседел бы, если бы узнал о том, что ты меня ищешь.

Лидия рассмеялась – несколько нервозно – и коснулась серебряной нити в его коричневой шевелюре.

– Прости меня. – Она откинула назад массу своих рыжих волос и потянулась за лежащими на полу очками. – Боюсь, что я все делала не так, но я старалась. Никогда не снимала цепочек, не расставалась с револьвером, никуда не ходила одна… ну, как правило. Не то чтобы это сильно мне помогло, и тем не менее…

– Ты все сделала верно. – Эшер погладил щеку жены. – Иначе и быть не могло…

Лидия хотела возразить, но он закрыл ей рот поцелуем. Кто-то постучал в дверь, и мужской голос позвал на плохом французском:

– Мсье Эш? Мадам? Тут за вами пришли из Британского посольства сэр Бернуэлл Клэпхэм и его леди…

Когда Эшер и Лидия вышли из посольской кареты, дом на рю Абидос встретил их темными окнами.

– Полагаю, бедная мисс Поттон еще разыскивает вас, – заметила леди Клэпхэм, пока Лидия отмыкала ворота. – Сами мы не рискнули вчера отправиться сюда до рассвета, иначе наш экипаж был бы атакован мятежниками. Но около девяти мы послали сюда человека, и он сказал, что дом заперт. Наверное, мисс Поттон начала поиски с того же, с чего и мы: проверила все городские больницы. В полицейские участки мы обратились лишь к вечеру.

– Стало быть, вы не получили послания? – спросила Лидия. В местном национальном платье и с непокрытой головой она напоминала явившуюся на маскарад школьницу. Эшер в форме цвета хаки и с правой рукою на перевязи смахивал на раненого фронтовика.

– Господи, а вы что-то посылали? – Жена атташе покачала головой. – Нас не было весь день, дитя. Видимо, мы найдем письмо под дверью, если эти мужланы из префектуры вообще удосужились отнести его по адресу.

Гремя колесами, экипаж канул во тьму. Лидия вздрогнула. Дом выглядел неприветливо. Сначала она решила, что мадам Потонерос с дочерьми отбыли отсюда утром, как только Маргарет их отпустила, однако плита в кухне была холодна. Стало быть, ушли они еще раньше. Лидия чиркнула спичкой и зажгла лампу на маленьком столе, пытаясь сообразить, где проживает их хозяйка: в Пера или в Стамбуле, по ту сторону Рога. Мятеж начался с Галаты, где солдаты убили почти дюжину армян. По дороге сюда Лидия видела патрули на каждом перекрестке.

Черный ход кухни был не заперт. Хозяйка с дочерьми вполне могла бежать этим путем, услыхав шум схватки у подножия холма.

– Я надеюсь, Маргарет не учинила какую-нибудь очередную глупость. – Вернувшись в зал, Лидия подняла лампу повыше. – Мне жутко представить, как она пытается торговаться с турецким возницей или…

Эшер, разглядывавший что-то лежащее на столе, выпрямился. В руке у него была связка чеснока.

– Тут их штук пять, – сказал он. – И ни одного на окне.

– Их могла снять мадам Потонерос, – сказала Лидия, но внутри у нее все похолодело.

– Может быть. – Они взглянули друг на друга и поднялись по лестнице.

Замерев на пороге спальни, Лидия вскинула лампу, осветив открытые решетки окон, брошенные в угол обереги и недвижное тело в постели.

Эшер тут же снял руку с плеча жены, подошел поближе. Лидия поставила лампу и с помощью провощенного фитилька зажгла оба ночника. Света стало больше, но в углах комнаты по-прежнему таилась тьма.

Женщина, лежащая на кровати, была Маргарет. Была…

Эшер дотронулся до ее шеи. Всего несколько пятнышек крови запеклось вокруг рваных белых ран. Лидия немедленно отметила восковую бледность лица, а также синеватый оттенок губ, пальцев и голых ног, выглядывающих из-под фланелевой ночной рубашки. Поставила лампу на столик рядом с пенсне Маргарет и склонилась над телом.

Оно еще было каменно-твердым. Если бы мисс Поттон умерла сразу после наступления темноты, трупное окоченение должно было уже пройти.

– Она сама сняла травы и чеснок с окна, – тихо сказала Лидия. – Исидро говорил… если вампир хоть раз встретился с тобой взглядом, ты в его власти…

Что-то заставило ее обернуться. Возможно, какой-то шум за дверью, хотя вроде бы она ничего не слышала…

В золотистом полусвете лампы Исидро выглядел как прежде: лицо его теперь гораздо меньше походило на череп; глазницы уже не так провалены; глубокие порезы, оставленные когтями Гелге Курта на лбу и горле, белы и чисты. Словно скульптор, достигший совершенства и возненавидевший вдруг лучшую свою работу, несколько раз перечеркнул восковой бюст стекой.

Он сыт, – подумала Лидия. – Она ему стала не нужна…

В нахлынувшей ярости слилось все: ужас прошедшей ночи и ненависть к Исидро за дурацкие романтические сны, которые он навевал этой глупышке. Лидия вне себя кинулась на вампира, изо всех сил нанося удары кулачками по его груди и плечам.

Спустя секунду вампир взял ее за запястья и слегка отстранил. Перечеркнутое бескровными порезами лицо было бесстрастно.

– Принимайте нас такими, как есть, сударыня, – сказал он с выражением, понятным ей одной. – И живых, и мертвых.

Затем он исчез. Очутившийся рядом Джеймс заключил Лидию в объятие своих надежных рук – и она припала к плечу мужа, всхлипывая от изнеможения, горя и смутного чувства какой-то огромной утраты.

Я найду вас, – сказал когда-то Исидро. – Для тех, кто охотится в ночи, это не сложно.

В высоте над провисшими цепями, путаницей противовесов и множеством позолоченных и посеребренных висячих ламп проглядывала обветшалая крашеная штукатурка купола Айя-Софии. Эхо тихих шагов Эшера шуршало в углах мечети, словно выбалтывая шепотом какие-то мышиные тайны. Горело всего несколько ламп, подсвечивая выдыхаемый Джеймсом пар.

Он пришел сюда из Пера, через Новый Мост.

Это строение воздвиг римский император, вернее, человек, полагавший себя римским императором, – он и его прекрасная взбалмошная рыжеволосая жена. Их имена еще звучали в немой музыке колонн и в неслышной басовой ноте куполов. Эшер прогуливался здесь, как прогуливался недавно по кладбищу под присмотром птенцов Олюмсиз-бея. Он снова был наживкой, но на этот раз по своей воле.

Если Исидро хочет его найти, он найдет его здесь.

Когда-то здесь прогуливался и Чарльз Фаррен, третий граф Эрнчестерский, еще будучи живым, два с половиной столетия назад – в парике и кружевах, – тоскуя об оставленной в Англии женщине.

Все, что я хотел… и все, что у меня было…

Как жаль, что вы не знали нас тогда.

Он закрыл глаза, а когда открыл их снова, то уловил некое легкое движение в темноте между колоннами; свет лампы на миг коснулся дымчатой паутины волос.

Эшер замер. Шаги приближающегося вампира были неслышны.

– Я не уверен, что это подходящее место для встречи. – Голос Эшера гулко отдался в рукотворной каменной пещере. – Но на улицах я не чувствую себя в безопасности. Я надеюсь, выводок Олюмсиз-бея вряд ли заглядывает в это святое для них место.

– Они не заглядывают сюда по другой причине. – Исидро двигался несколько скованно, словно преодолевая боль. Эшер знал, что по сравнению с другими, более молодыми вампирами дон Симон переносит ожоги от серебра менее болезненно, и все же огнестрельное ранение (пусть даже пуля Кароли прошла навылет) должно было причинять Исидро адские страдания.

Хотелось бы знать, кто ему делал перевязку.

– Если мы захотим войти в то или иное помещение, нас не остановит ничего, кроме серебра, чеснока и некоторых других веществ. Ни крест, ни полумесяц, ни прибитая к двери подкова – все это для нас не преграда. Как, кстати, и для живых. – Исидро небрежно шевельнул рукой в черной лайковой перчатке. – Хотя святых мест мы действительно избегаем. Не потому что там обитает Бог. Он обитает везде, о чем люди обычно забывают на полях сражений, в спальнях и кабинетах. Просто люди, молясь, перестают скрывать свои мысли и чувства. Их любовь, ненависть, тайные чаяния, сплетаясь, образуют нечто подобное музыке, и она, пропитывая собой камни, звучит, даже когда храм пустеет. Некоторые из нас не обращают на это внимания. Мне же это кажется неприятным.

Вновь пала тишина, подобная власти вампира, отвлекающей внимание, делающей зрячих слепыми. Примерно то же самое проделывали сейчас с людьми такие, как Игнац Кароли, и такие, как Гелге Курт, незаметно, шаг за шагом подталкивая мир к войне.

Причем успешно… – угрюмо подумал Эшер.

И уже ничего нельзя было сделать. Джеймсу следовало это предвидеть, еще когда он садился в парижский поезд. Наступают новые времена, их не остановишь… Здесь, в Константинополе, был вырван один-единственный плевел, в то время как разрастались они повсеместно.

– Спасибо вам, что присматривали за ней.

Исидро слегка отвернул лицо.

– Вы взяли в жены очень глупую женщину, Джеймс, – мягко сказал он. – Присматривать за ней следовало по-другому. Переломить ей обе ноги, чтобы она не совала нос в гнезда вампиров, и отправить обратно в Оксфорд под надзор сиделки. Я же проделал все настолько скверно, что сиделка теперь требуется и вам, и мне. А главное – все зря…

– Если вспомнить, – сказал Эшер, – что Гелге Курт не стал Мастером Константинополя, то отнюдь не зря. На этот раз мы, согласитесь, победили.

Бесцветные глаза секунду задумчиво изучали его лицо.

– Это не мое дело. Мертвые – мертвы.

– Вам будет не хватать ее, – сказал Эшер, – не так ли? Антеи.

Исидро молча смотрел в сторону.

– Хотя не думаю, – продолжал Эшер, – чтобы она сожалела о случившемся.

Он полагал, что вампир не ответит, и тот действительно некоторое время безмолвствовал. Затем сказал:

– Да. Но надолго она бы Чарльза не пережила.

«Он знал ее двести пятьдесят лет…» – подумал Эшер.

– Это ведь не вы, я надеюсь, убили мисс Поттон?

Исидро молчал.

– Я не собираюсь обсуждать это с Лидией. В городе есть и другие вампиры, возможно, не только те, кого я видел в Доме Олеандров. Если уж рабочие, механики, нищие сообразили, кого именно ищут Лидия и Маргарет, то вампиры тем более должны были догадаться. Возможно, они уже встречались взглядом с мисс Поттон и, когда начался мятеж, а дом опустел, они могли приказать ей открыть окна…

– Она была дура, – сказал Исидро. Он взглянул искоса на Джеймса. – Можете так и передать миссис Эшер.

– Много лет назад, – сказал тот, – когда я был в Вене, меня полюбила одна женщина. А я – ее. Она была умна и очень порядочна. Я сделал глупость, встретившись с ней второй раз, потому что-потом уже ничего было нельзя изменить. Когда она начала догадываться, что я шпион враждебной державы… я предал ее. Я украл ее деньги и покинул Вену с красивой и безмозглой девицей, причем постарался, чтобы Франсуаза об этом узнала. Я поступил так не только потому, что спасал себя и свою агентурную сеть. Мне нужно было, чтобы она вычеркнула меня из памяти и не испытывала потом ни сожаления, ни сомнений на мой счет.

Исидро долго молчал. Холодные хрустальные глаза его были устремлены куда-то далеко-далеко. Возможно, он видел старую добрую Англию тех времен, когда еще был живым.

– Между нами ничего не было, и вы это знаете.

– Знаю. – Лидия не рассказывала Эшеру о сонетах, но он нашел их в корзинке мисс Поттон (в том числе и разорванный). Сложив клочки, он вновь вспомнил, как его влекло к Антее, а раньше – к той лунной вампирше, что чуть не прикончила его в Венском лесу. Он вспомнил голос Лидии, когда она сказала: «Симон…» С болью, на грани слез.

Эшер знал, что Лидия просто не успела еще рассказать. И все же это был удар.

Вампир покачал головой.

– Жизнь – для живых, Джеймс. Смерть – для мертвых. Да, я очаровал ее, мы всегда очаровываем. Мы так охотимся. И это ничего не значит.

Эшер вновь вспомнил Антею. Он знал, что Исидро лжет. А тот выждал еще пару мгновений – и продолжал:

– Что же касается мисс Поттон, возможно, в конце я, как и предсказывала Лидия, действительно убил бы ее. Не думаю, чтобы она возражала. Но скорее всего ее убила вампирша по имени Зенайда, обитающая в старом серале, откуда сейчас разбежались даже слуги. Зенайда видела там Маргариту, может быть, даже встретилась с ней взглядом. Мне кажется, потом я несколько раз замечал эту вампиршу ночью возле дома на рю Абидос, но в ту пору моя чувствительность оставляла желать лучшего. Вот вам еще одна причина, почему я не хочу, чтобы эти подробности стали известны миссис Эшер. Она решит, что это она виновна в смерти Маргарет. Надеюсь, вы не оставили супругу в одиночестве?

Эшер покачал головой:

– Она сейчас с леди Клэпхэм и князем Разумовским. Я попросил их побыть с ней до моего возвращения. Объяснил, что ее мучают кошмары… Хотя что может быть кошмарней того, что с нами случилось!