В зеркале она увидела, что на пороге комнаты, моргая от льющегося сквозь решетки света, стоит Маргарет.
      Желудок болезненно сжался.
      Только не перед встречей! - безнадежно подумала Лидия. - Еще одной сцены я не вынесу...
      Она поправила очки и обернулась, не вставая со стула. Рыжие волосы рассыпались по плечам. Следовало сказать что-нибудь нейтральное, например: "Здравствуйте, Маргарет", или: "Ну как? Вы купили, что собирались?" (Гувернантка ушла из дому утром, когда Лидия еще не проснулась.) Но сил на слова не нашлось. Лидия молча смотрела, как Маргарет озабоченно теребит кружево своей митенки.
      Наконец она подняла глаза:
      - Миссис Эшер... Лидия, я... я прошу извинить меня.
      С пятилетнего возраста Лидию приучили, что в таких случаях следует улыбнуться и сказать: "Все в порядке". Но рука чуть выше локтя была накрест залеплена пластырем и перебинтована. Доктору Манцетти и леди Клэпхэм, порекомендовавшей Лидии этого врача, она сказала, что ее покусала собака.
      Спрашивать "Почему?" тоже не имело смысла.
      Найденный ею сонет все уже объяснил.
      Прошедшей ночью она долго не могла уснуть, строки не шли из головы, заставляя сердце биться сильнее. Ничего похожего Лидия еще не ощущала. Во всяком случае, к Джеймсу она испытывала совсем иные чувства. А тут вернулся старый страх перед Исидро...
      Но в синих глазах Маргарет стояли слезы, и гнев пошел на убыль.
      - Вы боялись за него, - словно бы утешая ее, сказала Лидия. - И вы хотели помочь ему. Вы боялись, что он умрет из-за этого данного мне обещания.
      Маргарет вспыхнула, пошла пятнами и снова уставилась на свои перчатки. Из-под очков поползли струйки слез. "Эта женщина пыталась убить меня, устало подумала Лидия. - Почему я должна щадить ее?"
      Однако Лидия знала ответ и на этот вопрос. Потому что не сонет был причиной того, что Маргарет вчера захлопнула дверь. Причиной была она, Лидия Уиллоуби, наследница, отнявшая у Маргарет последнее. Ведь ни один из найденных сонетов не был посвящен мисс Поттон.
      - Простите, - прошептала Маргарет. - Простите меня. Я сама не знаю, что такое на меня нашло... - Хотела убежать, но остановилась, обернулась, привычно ожидая наказания.
      Может быть, вампир просто внушил ей вчера острое чувство ревности? Лидии вспомнилось на мгновение смуглое одутловатое лицо чужака, его звериный оскал...
      Нет. Такое скорее было бы в духе дона Симона...
      Лидия содрогнулась. Она уже не могла думать об Исидро, о том, как они играли с ним в пикет, о том, как он, уходя, обернулся на лестнице и оперся белой рукой на перила...
      - Все в порядке, - сказала она.
      Маргарет отвернулась и заплакала.
      "Проклятие!" - подумала Лидия. Усталая, подурневшая, измученная подозрением, что убила Джейми, не пойдя на встречу с Кароли, не знающая, как быть, если Цайттельштейн сегодня не явится на прием, - она еще должна была кого-то утешать!..
      - Вы уверены, что с вами все в порядке, милая? - Леди Клэпхэм тронула руку Лидии. Они уже входили в городской дом мсье Демерси, выстроенный над темными водами Мраморного моря.
      Лидия кивнула, хотя чувствовала себя и впрямь неважно. Она с удовольствием осталась бы дома по примеру сраженной мигренью Маргарет. Перевязанная рука под длинными оперными перчатками и кружевами рукавов болела. Единственное, о чем Лидия сейчас молила Бога, - не встретить на этом приеме Игнаца Кароли.
      - Я бы выпила немного шампанского, - сказала она, пока двое стройных слуг (по европейскому обычаю - в ливреях и париках) проводили их в залу.
      - Вам надо выпить бренди, - отрубила леди Клэпхэм. - И я об этом позабочусь.
      Хозяин дома, турок, отучившийся в Сорбонне, щеголял в безукоризненном вечернем костюме, но его смуглое полное лицо и щетка жестких усов вызвали в Лидии неприятные воспоминания о мерцающих в ночи клыках. Хозяйка, младшая дочь силезского аристократа, была, по мнению Лидии, похожа на породистого кролика в желтом атласном платье. Судя по всему, ливреи и парики слуг в духе восемнадцатого столетия, электрические канделябры и венецианские зеркала были ее затеей. Равно как и бело-золотые стулья в стиле Людовика XVI. Герр Хиндл сердечно приветствовал Лидию, но тут же осведомился о здоровье и выразил уверенность, что нежному прекрасному полу не стоит интересоваться делами и предпринимать утомительные поездки по старому городу...
      Но это исключительно ради мужа. Видите ли, муж должен был встретить ее в Константинополе, и вот уже неделя, как о нем ни слуху ни духу. (Лидия развернула веер, надеясь, что, обмахиваясь, не будет выглядеть столь изможденной.) Кстати, не здесь ли герр Цайттельштейн? Муж говорил, что досточтимый герр тоже имел дело с неким клиентом, который, возможно, мог бы сообщить...
      О, конечно! Конечно! Всенепременно! Якоб только что вернулся из Берлина и будет рад познакомиться, а помочь - тем более...
      Якоб Цайттельштейн оказался моложавым, крепко сбитым мужчиной, даже в вечернем костюме сильно напоминавшим одного из монтеров, которых его компания направляла в Оттоманскую империю. Кроме того, он производил впечатление человека, никогда не забывающего имен, лиц, обстоятельств и держащего в своих мясистых пальцах всю возможную информацию.
      - Видите ли, мой муж перед отъездом упомянул, что ведет дела с "Дарданелльской земельной корпорацией", - объяснила Лидия, назвав компанию, выдавшую 26 октября чек на сумму в восемьдесят фунтов некому Фекетело. По словам Разумовского, Игнац Кароли покинул Константинополь внезапно, таинственно, под чужим именем, причем двадцать седьмого числа. Чек Лидия обнаружила сегодня днем. - Муж сказал, что должен встретить здесь кого-то из этой компании, и я, право... Все это ужасно нелепо, - добавила она, - но должны же они хоть что-то о нем сообщить. - Она беспомощно взглянула на Цайттельштейна. - Однако я не знаю, ни кто они такие, ни где их искать...
      - "Дарданелльская земельная"? - Цайттельштейн вздернул брови Таинственный repp Фиддат?
      - Кажется, речь шла о нем... - Лидия пригубила превосходное шампанское мсье Демерси. - Они ведь и ваши клиенты, не так ли?
      - Ха-ха! - вострубил Хиндл. - Она в курсе всего, эта маленькая мудрая леди.
      - Он, - со странным выражением поправил Цайттельштейн. - Он, а не они. Насколько я понимаю, "Дарданелльская земельная корпорация" существует только на бумаге. Обычное дело. Таких компаний сейчас огромное множество. Фиддат... - Он покачал головой.
      Почувствовав, что попала в цель с первого выстрела, Лидия округлила глаза:
      - Что же в нем странного?
      - Все. - Цайттельштейн снова покачал головой. - Это из-за него мне пришлось съездить в Берлин. Ему зачем-то вдруг понадобилась холодильная установка в римской усыпальнице под его дворцом. Когда вышел из строя клапан насоса, он не стал ждать, как все нормальные люди, пока из Берлина пришлют с экспрессом новый клапан. Нет! Он выложил пять тысяч франков почти две сотни фунтов! - и потребовал, чтобы я привез ему этот клапан лично...
      - Они очень богаты, эти турки, - важно заметил Хиндл. - Аммиачные холодильные установки, как вы должны знать, моя дорогая фрау Эшер, гораздо лучше, чем старые системы, использующие сернистый ангидрид. Сернистый ангидрид, знаете ли, имеет прескверную привычку разъедать машинерию. Ха-ха!
      - В самом деле? - Лидия одарила его лучезарной улыбкой и снова повернулась к Цайттельштейну, пресекши таким образом дальнейшие разъяснения. - И он был рад получить от вас этот клапан?
      Цайттельштейн покачал головой:
      - Не уверен, фрау Эшер. Сегодня днем я обнаружил лишь несколько истерических писем от его агента... Ваш муж когда-нибудь встречался лично с герром Фиддатом, фрау Эшер?
      Лидия покачала головой.
      - Я думала, существует некое запрещение для мусульман вести дела с христианами лично. Я, конечно, имею в виду не обычных правоверных мусульман, но у них же там есть секты дервишей.
      - Это вы явно не о тех дервишах, с которыми я знаком, - осклабившись, заметил Хиндл. - Я смотрю, вы о них вообще ничего не знаете, ха-ха!
      Цайттельштейн тоже осклабился:
      - Ну, насколько мне известно, мусульмане всегда готовы были вести дела хоть с евреями. - Затем усмешка исчезла, он стал серьезен и задумчив. - Я скажу так: агент его напуган. Это заметно. Мое собственное подозрение таково: этот Фиддат - прокаженный.
      - Как необычно! - воскликнула Лидия, и в голосе ее прозвучало нетерпение ("О, продолжайте, пожалуйста").
      - Никто, насколько я знаю, его не видел, - продолжил Цайттельштейн и взглянул на Хиндла, как бы предлагая подтвердить свои слова.
      Тот почесал крыло носа.
      - Весьма таинственный малый. - Обернулся и встретился взглядом с хозяином. Мсье Демерси прохаживался по залу, останавливаясь то тут, то там и вступая в краткие беседы с гостями. - Джафар, вы ведь тоже никогда не видели герра Фиддата, не так ли? И не бывали в его дворце?
      - О, в Доме Олеандров я как раз бывал, - заметил Цайттельштейн. Потратил чуть ли не десять дней, собирая этот злосчастный компрессор.. Бр-р, какой там холодина в подвалах! Но меня всегда встречали только слуги, отводили в усыпальницу и стояли смотрели, пока я там работал...
      - По словам Хасан Буза... Это, видите ли, мадам, поставщик льда. Демерси отвесил вежливый поклон, сразу став похожим уже не на турецкого корсара, но скорее на вымуштрованного солдата. - Примерно то же самое случилось и с его людьми, которых он послал туда. Лед (около десяти тонн) свалили в коридорах, слуги расплатились с рабочими и выпроводили их. Говорят, что это проклятый дом.
      - Где он находится? - спросила Лидия.
      Слуга, появившийся между резных колонн, окружавших зал, почтительно подал знак хозяину. Тот извинился, отпустил еще один поклон и направился к слуге. Цайттельштейн сказал:
      - В старой части города, возле базара. Если вы пройдете от Валидэ-ханум по Чакмакаджитар, то это будет третий поворот вверх по холму. Сам дом включает в себя по меньшей мере три старых караван-сарая, но вход именно там, где я сказал. Идите вдоль стены, пока не наткнетесь на главную дверь. Но если вы собираетесь познакомиться лично с герром Фиддатом, добавил он, - не вздумайте идти туда без эскорта. Я, разумеется, имею в виду не леди Клэпхэм.
      - О, конечно, - согласилась Лидия, чувствуя, как сердце бьется все быстрее и быстрее.
      - Боже правый, естественно, нет! - воскликнул неприятно пораженный Хиндл. - Европейская леди в таком районе?..
      "Завтра, - подумала она, озираясь в поисках князя. - С Разумовским или с парой крепких слуг из русского посольства. Боже, сделай так, чтобы слова Кароли оказались ложью..."
      Конечно же, они были ложью, они не могли не оказаться ложью, и это его предупреждение: "Один из ваших знакомых - слуга Бея", - старый трюк (Джеймс не раз рассказывал о чем-то подобном). Может быть, наведаться туда ночью вместе с Исидро? Но здравый смысл подсказывал, что делать этого не стоит. Исидро сейчас слаб, да и много ли он сможет в чужом гнезде? Нет. Идти надо только днем...
      Вернулся встревоженный Демерси.
      - Должен предупредить, - тихо сказал он. - Опять беспокойства в армянских кварталах. Будете разъезжаться - лучше возвращайтесь через Махмуди и Баб-Аль-Джаддесси, но не через Баязид.
      Хиндл нетерпеливо взмахнул рукой:
      - Но войска хотя бы на этот раз вызывать не будут?
      - Не уверен. Дело пока еще не зашло так далеко. Однако было совершено несколько... странных... убийств, и это может привести к новому мятежу. Он вновь поклонился Лидии. - Это может показаться вам странным, мадам, но я прошу вас не одобрять действия армии и правительства. Мы не варвары, хотя вы, конечно, думаете иначе. Нас тысячи, нас десятки тысяч - возмущенных тем, как войска расправляются с армянами и греками в этом городе. Было ужасной ошибкой вложить оружие завтрашнего дня в руки тех, кто еще живет днем вчерашним.
      Большинство гостей восприняли известие о возможном мятеже с удивительным спокойствием, словно все это происходило за тридевять земель и нисколько их не касалось. Может быть, потому, что с июля мятежей они уже навидались достаточно, а может, потому, что жили в относительно спокойном районе Пера. Или их интересовала исключительно торговля железнодорожными шпалами, машинами, солдатскими ботинками, как саму Лидию интересовали только ее медицинские исследования. Правда, несколько посольских жен отбыли довольно рано, но леди Клэпхэм сказала:
      - Вздор! Лучше позже, чем раньше. К тому времени все бунтовщики разойдутся по домам, и мы сможем проехать напрямик.
      "Возможно, она права", - подумала Лидия. Во всяком случае, князь Разумовский ("У этих русских азиатское понятие о времени!") даже еще не появлялся в зале, а поговорить с ним было просто необходимо. Лидия понимала, что, обратись она к сэру Бернуэллу с просьбой помочь ей попасть в старый стамбульский дворец, тот ограничился бы дипломатически вежливым письмом в "Дарданелльскую земельную корпорацию", вместо того чтобы прислать пару казаков с дубинками.
      Оставалось ждать, поклевывая за столом салат из омара и слушая, как repp Хиндл с герром Цайттельштейном смакуют подробности недавнего скандала с братом кайзера. После ужина были танцы. Лидия заставила себя принять приглашение от герра Цайттельштейна на тур вальса, затем танцевала шотландку со священником из Американской лютеранской миссии в Галате - и все высматривала, не мелькнет ли в толпе гостей роскошный зеленый мундир князя или, упаси Боже, грациозная фигура Игнаца Кароли.
      Она немного беспокоилась о Маргарет, оставленной на рю Абидос с мадам Потонерос и ее дочерьми, хотя скорее всего в отсутствие Лидии ни Кароли, ни его сообщник вампир - сообщник? - не станут пытаться проникнуть в дом. Замок на входной двери починили, решетки окон заплетены шиповником и гирляндами чеснока.
      "Я могу вызвать любого, с кем хоть раз встретился взглядом, - говорил Исидро, когда в купе они обсуждали за пикетом "Дракулу". - Даже если это незнакомец, он сам снимет с себя серебро (если оно на нем есть), или чеснок, или прочие травы, воспаляющие и обжигающие нашу плоть. Это несложно..."
      Лидия содрогнулась, представив, как по слову вчерашнего турецкого вампира она сама снимает свои цепочки. Чужак мог нашептать ей это и во сне. Лидия предупредила мисс Поттон насчет Кароли и попросила домовладелиц не выходить во двор до рассвета. Вот все, что она могла сделать.
      Теперь Лидия стояла у завешенного тяжелой шторой окна, выходящего на старые римские стены у моря, и высматривала среди вновь прибывших богатырскую фигуру Разумовского (несмотря на поздний час, гости все продолжали съезжаться), когда локтя коснулась холодная рука и голос, подобный вздоху ветра, шепнул:
      - Сударыня?
      Сегодня днем, вспоминая слова сонета, она не знала, как теперь говорить с ним и можно ли с ним вообще говорить. Но сейчас в беспощадном свете электрических канделябров он даже и не пытался прикидываться живым. Таким он, должно быть, видел себя в зеркале. Иллюзия исчезла, чары развеялись.
      Под плащом у него был вечерний костюм. Лидия даже хотела съязвить: "А косу и песочные часы вы оставили в передней?" - но не съязвила. Потому что увидела его глаза.
      - Они идут громить дом Олюмсиз-бея, - тихо сказал дон Симон. Мятежники-армяне. Их - сотни, и они жаждут мести.
      - Кто?.. Откуда?.. - Затем Лидия вновь обрела дар речи. - Возчики льда, - уверенно сказала она. - Вот кто знал, где его дом...
      - А также сказители. - Исидро увлек ее за руку подальше от гостей в обеденный зал, потом - в кухню, к лестнице черного хода. - А также нищие, видевшие ночные тени. Где его дом, знали все. Просто боялись и молчали, пока не был убит священник и ярость их не одолела страх. Наденьте это...
      Она накинула черный плащ и проследовала за вампиром мимо ничего не замечающих слуг, моющих тарелки и несущих в зал лед для шампанского, мимо лакеев и кучеров, греющихся у огня во дворе конюшни и тревожно прислушивающихся к дальним крикам и одиночным выстрелам.
      - Что произошло? - Она приостановилась в переулке, чтобы извлечь из мешочка свои очки. Надела - и окружающий мир обрел ясность дурного сна.
      - Кто-то из вампиров убил священника. И еще одного старика, безобидного продавца инжира, у которого внуков - как у царя Давида.
      В узкой улочке позади высокого и угловатого особняка Демерси людской гомон отдавался пугающе громко. Отблески пламени танцевали на деревянных строениях и каменной кладке, на поросших травой стенах.
      Они убьют меня уже за то, что я англичанка... - подумала Лидия.
      От страха она едва смогла собраться с мыслями.
      - Это Кароли, - сказала Лидия. - Кароли и чужак. После того как я отказалась с ними встретиться, они вызвали мятеж, чтобы толпа все сделала за них...
      В проеме между домами она увидела в неровном свете короб сломанного экипажа и на нем - седобородого человека в черной рясе, взмахнувшего распятием. Люди вокруг потрясали факелами, палками и всем, что могло служить оружием. Женщины визжали, как гарпии.
      - Чтобы эта толпа убила Джеймса, - продолжил над ухом холодный бесстрастный голос, - и любого, кого она встретит во дворце Бея. Если Антея и Чарльз сейчас там, то они скорее всего содержатся взаперти и тоже не смогут спастись. Строитель этой холодильной установки был сегодня на приеме? Вы говорили с ним? - Исидро поддержал за локоть споткнувшуюся Лидию и направил в тесный проход, где под ногами зачавкала мерзкая грязь.
      - Он сказал, что надо идти по Чакмакаджитар Йокуссу мимо Валид-хана, а потом повернуть на третьем перекрестке вверх по холму...
      - Я знаю, о чем вы, - сказал Исидро. - Я подозревал, что это где-то в той стороне, но не думал, что так близко. - Лунный свет скользнул по сорочке, манжетам, по бледному лицу, и Лидии показалось, что ее сопровождает скелет. - Нам надо успеть в этот дом раньше, чем туда доберется толпа. И раньше, чем Олюмсиз-бей убьет Джеймса как опасного свидетеля - если, конечно, Джеймс еще жив...
      21
      Эшер знал, что должен выбирать между побегом и смертью.
      Он очнулся незадолго до начала ружейной пальбы на улицах и некоторое время лежал, прислушиваясь к шуму снаружи. Гомон то нарастал, наливаясь яростью, то угасал, и напоминало это пьяную ссору, когда собеседники, почти уже примирившись, вновь вспоминают причину ругани - и все начинается сызнова.
      Была уже глубокая ночь, возможно, дело шло к рассвету. Даже во время мятежа в Тьенцине - самого страшного мятежа, который довелось пережить Эшеру, - к этому часу волнения обычно стихали. Видимо, случилось что-то неожиданное, снова взбудоражившее мятежников.
      Затем из общего воя стали проступать отдельные знакомые выкрики.
      Волкулак. Хортлак. Ордог.
      Они шли жечь Дом Олеандров.
      Вампиры убегут, - подумал Эшер.
      Олюмсиз-бей скорее убьет меня, чем позволит рассказать о том, что я здесь видел.
      Пятнистый свет дампы из коридора еще очерчивал отверстый дверной проем.
      Мысль о том, что нужно встать, ужаснула Эшера. Каждый вздох отзывался болью, как будто по ребрам били топором. Он осторожно перекатился на пол и с трудом поднялся на ноги. Какое счастье, что турецкие диваны такие низкие! Пол под босыми ступнями показался ему ледяным. На Эшере была длинная рубаха, остальную одежду он нашел рядом с диваном. Снова сел и принялся одеваться. Труднее всего было с ботинками - пока обувался, несколько раз чуть не потерял сознание.
      К величайшему своему изумлению, до двери Эшер добрел благополучно. Внизу - ни звука. Видимо, все бежали через выход, ведущий мимо заваленной льдом усыпальницы. Но если на этой лестнице он столкнется с толпой, его убьют и лишь потом поймут, что он не вампир.
      Пробираясь по коридору, он был застигнут головокружением и чуть не упал. Тварь из усыпальницы не сможет выпить много крови, но ее уже в нем и так почти не осталось. Эшера мучила жажда. Во двор шум толпы не проникал, и теперь Джеймсу приходилось бороться с искушением прилечь на удобную ровную мостовую и отдохнуть минутку...
      Он взял лампу из ниши и двинулся дальше. В турецкой части дома шум толпы вновь придвинулся, стал похож на клокотание нарастающей неостановимой волны.
      Комната, выложенная изразцами. Заросший дворик. Римские бани. Долгая лестница, запах аммиака, отсыревших кирпичей...
      И гниющей плоти.
      Дырчатая лампа бросила леопардовый узор бликов на темную стоящую прямо перед Эшером фигуру. Свет блеснул в желтых глазах, на серебряном лезвии алебарды - и Эшер, выдохнув, привалился плечом к стене. Все было кончено.
      Бежать не имело смысла. Бей догнал бы его, как охотничий пес догоняет искалеченного олененка. Бросив в него лампой, можно, конечно, выиграть секунду, но...
      - Бог тебя послал, - тихо сказал вампир. - Помоги мне. Прошу тебя. Он шагнул вперед, протянув руку со стальными когтями. Сверкнул драгоценный камень перстня. - Остальные сбежали. Мне нужно доставить его в укромное место, куда не проникнет толпа, и принести туда достаточно льда, чтобы он смог пережить эту ночь.
      Эшер приподнял лампу. В коридоре за спиной вампира блеснул лед, сваленный на клеенку. Льда было много. Больше, чем может поднять живой человек. Конечно, Бей не мог нести по узкой изогнутой лестнице и тело, и лед одновременно.
      - Пожалуйста, - сказал Бей. - После этого ты можешь делать, что хочешь. Со мной ключи от внешней двери, ты будешь свободен. Слово чести, клянусь Пророком! Но помоги мне уберечь его. Пожалуйста.
      Эшер поставил лампу.
      - Он вообще может ходить?
      Бей сделал еще один шаг, чуть вздернул бритую голову. Его змеиные глаза стали вдруг неимоверно старыми, наполнившись тоской одиночества.
      - С поддержкой - да. Мы весим не так много, как живые.
      Эшер протиснулся за ним между льдом и стеной к дверце в серебряной решетке. Когда они виделись здесь в прошлый раз, Бей запустил ему когти в горло. Залепленные пластырем раны теперь болели, стоило произнести слово.
      - Ты же знаешь, его это не спасет. - В голосе Эшера не прозвучало ни торжества, ни злорадства - одно лишь усталое безразличие. Тварь за решеткой могло спасти разве что чудо. То есть появление Эрнчестера или другого вампира, согласного завершить то, что не удалось Бею.
      Эшер ожидал, что его слова вызовут новую вспышку ярости, но Бей только покачал головой.
      - Если он переживет эту ночь, - пробормотал он, - если он продержится еще один день... Изменение плоти... оно и впрямь творит чудеса. Я видел, как старухи превращаются в девчонок. Плоть вампира подчинена его сознанию. Кроме того, - добавил он, - даже если ты сейчас сказал правду, я все равно не брошу его. Он... дорог мне.
      Тело, вынесенное Беем из усыпальницы, было завернуто в промасленный шелк, а поверх шелка - в клеенку. Тем не менее зловоние было ужасающим. С болтающихся пальцев твари капала коричневатая жидкость, из-под марлевой повязки свешивались черные мокрые кудряшки. Эшер невольно отпрянул, вспомнив скользкие губы, припавшие к его разорванной руке Плечи непроизвольно съежились, когда Бей положил на них увечную руку птенца Забинтованная голова мотнулась, как у пьяного, и веки вздернулись, явив темные глаза, исполненные боли, ужаса и мольбы.
      Тварь жила.
      - Он был прекрасен, - прошептал Олюмсиз-бей. Нагнулся, собирая воедино концы клеенки, на которой лежал лед. Впервые на памяти Эшера он отложил на миг свою алебарду, прислонив ее к серебряной решетке. Затем пропустил древко под узел и с легкостью взвалил несколько сотен фунтов льда себе на спину. Джеймс отвернул лицо в сторону, спасаясь от зловония, и постарался забыть о том, из чего состоит лежащая у него на шее рука. Эшер и сам едва держался на ногах, сломанные ребра вновь пронзило болью.
      - Прекрасен, - повторил Бей. - А главное - прекрасен душой. Он был горяч, как огонь, мой Кахлил. Юный воин, всецело мне преданный.
      И вот что ты с ним сделал... - невольно подумал Эшер.
      - Он был одним из моих смертных слуг - здесь, в доме...
      Шум толпы становился все громче, небо над крышами турецкого дворца обычно черное - окрасилось теперь отсветами факелов. Воздух был пропитан гарью и яростью.
      - Я хотел сделать его таким, как я, чтобы сохранить его молодость навеки. Но я уже знал тогда, что не смогу этого сделать. Сорок или шестьдесят лет назад, во дни Абдул Мезида, когда был убит мой друг Тиннин, я хотел создать нового птенца. Разум его остался цел, но когда я попытался передать огонь, пылающий в моем теле, его плоть не приняла этого огня. Тело птенца стало разлагаться - и я из жалости раздробил ему череп. Такое случалось со мной... раз или два, но очень давно. Однако потом все было нормально. Теперь же - после смерти Тиннина - эта способность покинула меня окончательно.
      Он рассмеялся горько и почти беззвучно. Лед в просветах клеенки мигал, вспыхивал, отражая встающее над двором зарево, словно драгоценный сизифов камень, взваленный на плечи Бея шутливым божеством.
      - Я попытался - с другими - три или четыре раза, прежде чем понял, сколь мало у меня надежды сделать Кахлила вампиром. И я понял, как посмеялся надо мной Аллах когда мне встретился тот, кому я мог верить, оказалось, что весь мой дар темного бессмертия истрачен на таких, как Зардалу, как Байкус Кадинэ, как эта паучиха Зенайда, скрывающаяся в старом гареме. И ради чего? Чтобы потешить собственное властолюбие. А потом пришел чужак.
      Лестницы, ведущие из старого караван-сарая, оказались еще хуже той, по которой они поднялись сюда. Шум нарастал, дым проникал повсюду. В одной из ниш Эшер бросил лампу. Не было сил нести ее - ему хватало и его страшной закутанной ноши.
      - Гелге Курт, - тихо сказал Бей. Кахлил мотал головой и постанывал от боли. - Сумеречный Волк. Бог знает, откуда он появился и кто его сделал вампиром. Какая-нибудь греческая ведьма, от которой он потом бежал. Но он турок, один из новых турков, из этой черни, что берется за ружья и нарушает законы. Первый раз я увидел его после мятежа, когда в городе все смешалось. Он сотворил птенца (ему это было раз плюнуть!) и бросил мне вызов. Птенца я убил, а вот его не успел. После этого у меня уже не было выбора.
      Они достигли длинной комнаты наверху. Эшер свалил живой труп на диван и со стоном опустился рядом. Пока Олюмсиз-бей разворачивал клеенку с грохочущим льдом в сухом бассейне, Кахлил, вместо того чтобы лечь, продолжал сидеть бок о бок с Эшером, словно присутствие живого существа было ему приятно. Смердящий, разлагающийся, скрывающий под бинтами чудовищное уродство... И все же Эшер не мог оттолкнуть его.
      Вернулся Бей, бережно поднял тело юноши и перенес его в лед. Эшер наблюдал за ним в трепетном оранжевом свете ламп и размышлял о том, сколь многие убивали тех, кто их любил, и оправдывали себя потом этой фразой: "Я не мог поступить иначе..."
      Эрнчестер, когда он убивал Крамера.
      Кароли, если венгр вообще когда-либо думал об этом.
      Он сам.
      Олюмсиз-бей стоял на коленях перед вдавлиной бассейна, держа то, что было когда-то рукой юноши.
      - Итак, ты попытался сделать его вампиром, - тихо сказал Эшер. Несмотря на то что знал...
      Бей кивнул.
      - И когда ты увидел, что, хотя разум его цел, плоть начала разлагаться, ты послал за Эрнчестером?
      - Я мог управлять графом, - просто ответил Бей. - Я знал его. Я знал его слабость. Он был способен создавать птенцов, но он бы не сумел подчинить их своей воле. Однако мне мешала эта женщина...
      - Которая его любит, - сказал Эшер. - И заботится о нем, как ты заботишься о Кахлиле.
      Бей даже не взглянул на Джеймса, по-прежнему не сводя глаз со своего друга; лишь раздраженно мотнул головой.
      - Женщины не умеют любить. В отличие от мужчин. Лишь мужчина может так любить единственного, избранного им самим из всей Вселенной, того, кто стал ему больше чем сыном. Нет на свете подобной любви.
      "Вампир, - подумал Эшер. - Вампир до мозга костей. Даже в любви".
      А Бей продолжал:
      - Султана свергли, но я обошелся без его помощи. Я нашел этого Кароли, этого цивилизованного дикаря. Мадьярский хан. Думаю, он догадывался о том, кто я такой, еще до того, как я попросил его помочь мне. Думаю, он уже тогда прикидывал, что могут совершить бессмертные во славу его страны.
      Он наклонился, чтобы огладить лоб юноши, лежащего теперь неподвижно. Куски льда, подобные огромным алмазам, отражали и преломляли свет ламп, бросая на стены радужные блики.
      - Я легко мог загнать этого Гелге Курта в угол, и все было бы в порядке, не попытайся Кароли принудить Эрнчестера служить своей державе. В глазах Бея вспыхнула старая ярость. - Держава! Мы тоже когда-то были людьми. Наши грехи - это людские грехи. Усиленные в тысячу раз, но людские. А державы, нации - все это нечеловеческое! Державе все равно, кто ей служит, лишь бы служили! Грехи государства не просто страшнее наших грехов - они иные, совсем иные!.. И ты тоже служил государству. Об этом мне сказал Кароли. Кароли... Он пуст, у него ничего нет внутри, потому что его государство приказало ему стать пустым. Ты знаешь об этом.
      - Да, - сказал Эшер. - Знаю.
      Бей покачал головой.
      - Итак, Кароли пропал. И Гелге Курт захватил еще одну часть города. Боюсь, что он первым встретил Эрнчестера и сделал его пленником, а затем рабом. Я использовал тебя как наживку, чтобы поймать эту женщину. Будь она у меня в руках, Эрнчестер тоже бы никуда не делся... В крайнем случае она бы сама спасла мне Кахлила. Но так не произошло. И вот все кончено.
      Во дворе звенело эхо воплей, долетающих из самых дальних уголков Дома Олеандров. Окошки в барабане купола были красны, словно небо наливалось кровью. Бей достал из складок одеяния и бросил Эшеру нечто сверкнувшее на лету, как искра. Ключ.
      - Иди, - сказал Бей. - Скоро начнет светать. Они уйдут раньше, а сюда не заглянут вообще. Лестницу никто не увидит, даже если будут стоять рядом. Эту способность я, к счастью, еще не утратил. - Он задумался на секунду и толкнул к Эшеру по полу свою серебряную алебарду. - Ты можешь встретиться и с вампирами, - пояснил он. - Если это будет Гелге Курт - убей его. Не ради меня. Просто он как раз тот, кто готов продаться любой державе. Он - как твой Кароли. Мне нужен был всего один птенец. А им нужны сотни - я даже не желаю знать, для чего. - Бей покачал тяжелой головой и повернулся к тому, что лежал во льду. Голос его стал почти неслышен: - И... спасибо тебе, Шехерезада. Спасибо за помощь.