12

Дженни опомнилась лишь на гранитных ступенях Внешних Врат. Прежде всего ее поразило, как мало страха испытала она перед Моркелебом — лицом к лицу с его золотом и яростью. Мышцы болели: хрупкое человеческое тело явно не предназначалось природой для столь великой магии. Голова, однако, была ясной, что особенно удивляло Дженни, привыкшую к тому, что малейший шаг за пределы ее скромных возможностей немедленно отзывается разламывающей головной болью. Ошеломление не проходило: кому как не Дженни было знать, сколь глубока и сильна магия дракона и сколь ничтожна ее собственная!

Вечерний ветер остудил лицо. Солнце ушло за кремнистый западный гребень, и, хотя небо было еще светлым, развалины уже погружались в озеро тени. Вечереющая Долина жила своей маленькой жизнью, не имеющей отношения ни к людям, ни к дракону: Дженни слышала скрип сверчка под обугленным камнем, шорох беличьих любовных игр, трепет зябликов, устраивающихся на ночлег. Там, где дорога огибала груду камней, когда-то бывшую домом, в зарослях сорняка лежал человеческий скелет. Истлевший мешочек с золотыми монетами валялся рядом. Дженни взглянула — и металл запел.

А затем она осознала внезапно, что в долине есть кто-то еще, кроме Джона и Гарета.

Это было похоже на неслышный звук. Запах магии коснулся Дженни, как принесенный ветром дым костра. Она остановилась посреди ломкой путаницы осоки; холодный бриз, пришедший из-за леса, с моря, заполоскал края пледа. Магия была в Долине, на самом ее краю. Дженни услышала в сумерках треск скользкого шелка, зацепившегося за буковый шест, плеск пролитой воды и оборвавшийся возглас Гарета.

Подхватив юбку, Дженни бегом кинулась к роднику.

Аромат благовоний Зиерн, казалось, пропитал собою лес. Темнота уже собиралась под деревьями. Задохнувшись, Дженни выбралась на белесый уступ возле поляны с источником. Первое, чему жизнь учила обитателей Уинтерлэнда, — это двигаться неслышно, даже если бежишь сломя голову. Поэтому появление Дженни замечено было не сразу.

Секунду она высматривала Зиерн. Гарет был на виду: юноша стоял, оцепенев, у родника; буковый шест, каким цепляют ведра, лежал у его ног на мокрой земле. Полупустое ведро покачивалось на камне, готовое свалиться в родник. Гарет не заметил Дженни; появись здесь сейчас дракон — он не заметил бы и дракона.

Магия Зиерн наполняла поляну, словно музыка, слышимая во сне. Дженни

— и та, вдохнув ароматное тепло, вытеснившее холодный вечерний воздух, почувствовала желание плоти. Глаза Гарета были безумны, судорожно сжатые кулаки выставлены вперед.

— Нет! — Это был скорее шепот отчаяния, чем вопль.

— Гарет… — Зиерн сделала шаг, и Дженни наконец увидела ее. Чародейка подобно призраку вышла из березняка на край поляны. — Зачем притворяться? Ты знаешь, что я люблю тебя и ты меня — тоже. Ты же сгораешь сейчас от страсти… Вкус твоих губ мучает меня день и ночь…

— Когда ты спишь с моим отцом?

Характерным жестом она откинула волосы назад, быстро проведя пальцами над бровью. В сумерках трудно было рассмотреть, что на ней за платье, — что-то полупрозрачное, зыблемое ветерком и бледное, как сами березы. Ее волосы были распущены и не покрыты вуалью, как у девушки-подростка. Любому, не вооруженному колдовским зрением, Зиерн показалась бы сейчас ровесницей Гарета.

— Гарет, я никогда не спала с твоим отцом, — нежно сказала она. — Мы разыгрывали с ним любовников в угоду двору, но, если бы даже он попытался меня к этому принудить, ничего бы не вышло. Он относится ко мне как к дочери. Но хотела я всегда одного тебя…

Сухие горячие губы Гарета шевельнулись.

— Ложь!

Колдунья простерла к нему руки, и ветерок обнажил их, отвеяв к плечам легкую ткань рукавов.

— Я не могу больше. Я хочу знать, что это за счастье — быть с тобой…

— Поди прочь! — всхлипнул Гарет, и лицо его болезненно исказилось.

Она лишь шепнула в ответ:

— Я хочу тебя…

Дженни выступила из тени и спросила:

— Что тебе нужно в Бездне, Зиерн?

Чародейка обернулась, на секунду забыв о заклятиях. Соблазн, пропитывавший воздух, распался чуть ли не со звонким щелчком. Зиерн мгновенно стала старше; ровесница, искушавшая Гарета, исчезла. Юноша опустился на колени и с сухим рыданием спрятал лицо в ладони.

— То, что тебе было нужно всегда, не так ли? — Дженни успокаивающе опустила руку на голову Гарета, и тот судорожно обхватил ее за талию, как пьяница хватается за столб. Странно, но страха перед Зиерн и перед ее могучей магией Дженни больше не испытывала. Она, казалось, смотрит теперь на молодую колдунью другими глазами.

Зиерн издала непристойный смешок.

— Итак, наш мальчуган боится опрокинуть любовницу своего папаши? Ну так забери себе их обоих, ты, шлюха с севера! У тебя достаточно волос, чтобы опутать ими сразу двоих.

Гарет оттолкнул Дженни и, весь дрожа, поднялся на ноги. Несмотря на свой вечный страх перед молодой колдуньей, он поднял на нее исполненные гнева глаза и выдохнул:

— Ты лжешь!

Зиерн оскорбительно рассмеялась, совсем как тогда, в саду, перед Королевской Галереей.

Дженни сказала:

— Ты сама знаешь, что это неправда. И все-таки что тебе здесь надо, Зиерн? Хочешь сделать с Гаретом то же, что и с его отцом? Или просто пришла разведать, свободен ли путь в Бездну?

Губы чародейки шевельнулись, и она на секунду отвела взгляд. Затем рассмеялась снова.

— А может, я пришла сюда ради твоей драгоценной Драконьей Погибели.

Неделей или хотя бы днем раньше Дженни содрогнулась бы после таких слов от страха за Джона. Но она точно знала, что Зиерн и близко не подходила к лагерю. Дженни бы почувствовала — чтобы одолеть Джона, нужна великая магия… Кроме того, она бы неминуемо услышала голоса, как бы тихо они ни говорили. В любом случае, возможности для бегства у Джона не было и нет — недаром Зиерн сначала занялась неизраненным противником.

Дженни видела, как шевельнулась рука чародейки, и поняла природу заклинания еще до того, как жар опалил лицо и задымилась шерстяная юбка. Ответное заклятие было быстрым, жестким и совсем не походило на обычную для Дженни медленную, кропотливую магию. Зиерн отпрянула и ошеломленно заслонила лицо ладонью.

Когда она вновь подняла голову, в глазах ее, желтых, как у дьявола, горела ненависть.

— Ты не остановишь меня, — дрожащим от ярости голосом произнесла она.

— Бездна будет моей. Я выгнала оттуда гномов, и никто — ты слышишь? — никто уже меня не остановит!

Быстро нагнувшись, она подобрала горсть палых листьев и кинула их в Дженни. Они взорвались пламенем еще в воздухе, обратясь в летучий костер, который Дженни размела каким-то ей самой неведомым заклинанием. Горящие сучья разлетелись по поляне, прочерчивая огненно-желтые полосы в голубоватых сумерках. В доброй дюжине мест вспыхнули, запылали мертвые сорняки. Заячьей скидкой Зиерн метнулась к тропе, ведущей в Долину. Дженни догнала ее в два прыжка — изящные туфельки чародейки были хороши при дворе, но здесь явно проигрывали мягким башмакам из оленьей кожи.

Зиерн извернулась, пытаясь вырваться, но Дженни, несмотря на всю свою усталость, была сильнее. Взгляды их столкнулись — желтые глаза впились в голубые.

Удар, подобный удару молота, обрушился на Дженни; заклинания боли и страха, ничуть не похожие на стремительную мощную магию дракона, скрутили судорогой каждую мышцу. Дженни парировала их не столько встречным заклятием, сколько усилием воли, но все равно болезненная отдача удара пала теперь на саму Зиерн, и чародейка прошипела ругательство. Отточенные ноготки впились в запястья, когда Дженни, ухватив шелковистые локоны, вновь повернула колдунью к себе лицом. Впервые в жизни она применила силу и злость против другого мага. Оказывается, это так просто — проникнуть в чужую душу, не раскрывая при этом своей! Сквозь пылающую желтизну яростных глаз Дженни различила что-то липкое, нечистое, как недра того цветка, что ловит глупых насекомых, — руины души, разъеденные неведомой силой.

Зиерн вскрикнула, чувствуя, как обнажаются ее тайны, и новое заклинание взорвало воздух, обратив его в опаляющий яростный смерч. Тяжкая чернота, куда страшнее Моркелебовой, рухнула на Дженни; позвоночник захрустел под гнетом злобной, копившейся тысячелетиями власти. Не устояв на ногах, Дженни упала на колени, но пальцев так и не разжала. Преодолевая рвущую мышцы боль, она упорно вонзала свой разум в разум Зиерн подобно белой огненной игле.

И чернота отпустила. С трудом поднявшись на ноги, Дженни отшвырнула девчонку что было сил, и Зиерн повалилась на скользкую тропинку — волосы разметаны, ногти обломаны в драке, кровь из разбитого носа и грязь на щеке. Дженни стояла над ней, тяжело дыша и пытаясь унять разламывающую кости боль.

— Убирайся, — сказала она. Голос Дженни был тих, но власть звучала в ее словах. — Убирайся в Бел и не смей больше касаться Гарета.

Зиерн поднялась, всхлипывая от бешенства. Голос ее дрожал.

— Ты! Зловонная свинья из канавы! Ты все равно меня пропустишь… Бездна принадлежит мне! Клянусь Камнем, когда я приду туда, я раздавлю тебя, как таракана, да ты и есть таракан! Ты увидишь! Они все увидят! Я покажу им, как не пускать меня…

— Ступай отсюда, — повторила Дженни.

И Зиерн подчинилась. Всхлипывая, подобрала волочащийся белый шлейф и заковыляла вниз по тропе, ведущей к обрушенной Часовой Башне. Дженни долго наблюдала за ней. Магия, защитившая ее от Зиерн, медленно слабела, словно угли, подергивающиеся слоем пепла, — до новой охапки хвороста.

Всю невозможность случившегося Дженни осознала, лишь когда Зиерн скрылась.

Наконец-то она поняла, чем отозвалось прикосновение к разуму дракона.

Магия Моркелеба поселилась в ее душе, как железный стержень в золоте. Почему же Дженни не догадалась об этом раньше? Видно, слишком была утомлена и измучена… Сознание ее, подобно сознанию Моркелеба, наполняло Долину, даже когда она спала. Тот разговор Гарета с Джоном… Дрожь удивления и страха прокатилась по телу, как будто вновь что-то живое и чуждое шевельнулось в ней.

Дым, тянущийся из леса, ел глаза и ноздри. Его белые волны говорили о том, что Гарет воюет с пламенем весьма успешно. Неподалеку всхрапывали испуганные лошади. Бедное тело Дженни было разбито и истерзано заклинаниями Зиерн; запястья, разорванные ногтями чародейки, болели. Чувство новой колдовской силы стремительно убывало под натиском растерянности и страха.

Волна ветра качнула деревья, словно от удара гигантских крыльев. Волосы Дженни отбросило с лица, она взглянула вверх, но в первый момент ничего не увидела, хотя знала уже: это дракон. Он выплыл из сумерек огромной тенью — угловатое чудо из черного дерева и черного шелка; серебряные глаза лунами просияли во мраке.

«Почувствовал, что силы кончились…» — в отчаянии подумала она. Кости, пораженные злобными заклятиями, ныли, и Дженни почудилось, что, попробуй она сейчас призвать свою магию против дракона, они не выдержат и начнут крошиться. Борясь с дурнотой усталости, Дженни подняла глаза, ожидая атаки.

…И все равно он был прекрасен, зависший на миг с простертыми крыльями над самой землей.

Дженни почувствовала касание его разума, и боль от заклятий Зиерн внезапно ушла, отпустила.

«Что с тобой, колдунья? Да ведь это же просто злобные слова, какими бранятся жены рыбаков».

Моркелеб опустился перед ней на тропу и, сложив с изысканной аккуратностью огромные крылья, устремил на Дженни из сумерек загадочные серебряные глаза.

«Ты понимаешь», — сказал он.

«Нет, — ответила она. — Мне кажется, я знаю, что случилось, но понять пока не могу».

«Можешь! — В убывающем сером полусвете Дженни видела, что лезвия его чешуи слегка встопорщились, как у рассерженного кота. — — Так уж вышло, что когда ты исцеляла меня, моя магия позвала, и дракон в тебе ответил. Неужели ты не знаешь своей силы, колдунья? Неужели ты не знаешь, кем могла бы стать?»

И, ощутив холодок, вызванный не только страхом, Дженни вдруг поняла, о чем он. И тут же горько пожалела, что поняла.

Он почувствовал, что разум ее замкнулся, и раздражение заклубилось в его душе.

«Ты понимаешь, — повторил он. — Ты была во мне и знаешь, что значит быть драконом».

«Нет», — сказала Дженни, но скорее себе, чем ему.

Как во сне, внезапно всплыли забытые детские мечты — чувство свободного парящего полета. Земля укрыта облаками, и вечная тишина нарушается лишь редкими взмахами твоих огромных крыльев. В разрыве туч — крохотный круг камней близ Мерзлого Водопада, похожих на обломки грязного стекла, и каменный кокон домика, готовый раскрыться и выпустить спящую в нем бабочку.

«Я не могу изменить свою сущность», — сказала она.

«Зато я могу, — шепнул он. — У тебя есть силы быть драконом, тебе стоит лишь согласиться. Я почувствовал это, когда мы боролись. Я был разозлен, что меня одолел человек, но ты больше, чем человек».

Вглядываясь в его угловатые изящные очертания, она покачала головой.

«Я не отдам себя в твою власть, Моркелеб. Я не смогу изменить облик без твоей помощи, но и вернуться в прежний облик я тоже не смогу. Не надо искушать меня».

«Искушать? — переспросил голос Моркелеба. — Искушение в тебе самой. А что до обратного превращения… Что ты представляешь из себя, Дженни Уэйнест, как человек? Жалкое, хнычущее существо, как и все вы — рабы времени, разрушающего ваши тела, прежде чем ваш разум успеет осмыслить хотя бы один цветок на огромных лугах Вселенной. Чтобы быть магом, ты должна быть магом, а я вижу, что даже на это тебе не хватает времени. Быть драконом…»

— Значит быть драконом, — бросила она вслух, чтобы заглушить собственные мысли. — Я всего-навсего должна полностью тебе довериться. Ты хочешь сказать, что я не потеряю себя, став драконом? Не потеряю власть над тобой?

Дженни почувствовала, как что-то властно толкнулось в запертые двери ее разума, потом еще раз, но уже слабее. Послышался стальной шорох чешуи; хвост Моркелеба дернулся раздраженно среди сухой травы. Темный лес вновь обрел четкость, а странные видения рассеялись, как мерцающий туман. Свет убывал, обесцвечивая путаницу вереска и терна. Чернота дракона смягчилась, сливаясь с вечерней темнотой и с обгорелыми сучьями деревьев; ощетиненный шипами силуэт подернулся молочным туманом, поползшим из чащи. Где-то неподалеку Дженни слышала зовущий ее голос Гарета.

Она обнаружила, что вся дрожит, и не только от усталости и пронизывающего холода. Давняя забытая страсть вернулась из тех времен, когда Дженни четырнадцатилетним заморышем почувствовала ее впервые. Она ощутила вкус драконьего пламени, нежно ласкающий язык и небо.

«Я могу дать тебе это», — сказал голос.

Дженни яростно замотала головой.

«Нет. Я не предам своих друзей».

«Друзей? Это тех, что довели тебя до ничтожества ради своих мелких удобств? Мужчину, который жалеет о том, что ты не подала ему к завтраку свою душу? Не потому ли ты цепляешься за мелкие радости, что боишься испытать большие, Дженни Уэйнест?»

Он был прав, когда говорил о том, что искушение заключено в ней самой. Дженни отбросила волосы за плечи и собрала все свои силы против мерцающей колючей черноты, проникавшей, казалось, в самое сердце.

«Оставь меня, — сказала она ему. — Возвращайся к себе, на свои острова в северном море. Пой там свои песни китам и скалам и не смей больше трогать людей и гномов».

Дженни словно переломила обугленное бревно, явив тлеющую сердцевину,

— гнев Моркелеба вспыхнул снова.

«Будь по-твоему, колдунья. Я оставляю тебе золото Бездны, возьми его, если хочешь. В нем — моя песнь. Когда придет старость (а ты уже чувствуешь ее холод в своих костях), прижми его к сердцу и вспомни, чем ты пренебрегла».

Он присел на задние лапы, его змеевидное тело подобралось, окуталось мерцанием магии. Черные крылья простерлись, блеснув обсидианом суставов; нежное, как кожа младенца, бархатистое брюхо еще зияло уродливыми ртами ран, оставленных гарпунами. Затем он прянул в небо. Могучий удар крыльев вознес его над деревьями. Магия плыла за ним подобно хвосту кометы. Последние пылинки света прилипли на секунду к его шипам, когда он возник над гребнем. И дракона не стало.

Дженни смотрела вслед; сердце ее опустело. Лесной воздух внезапно отяжелел, пропитанный сырой гарью и обрывками холодного дыма. Потом Дженни заметила, что юбка на коленях — сырая и грязная, в башмаках — хлюпает, ноги — замерзли. Снова нахлынула усталость и мышцы заныли от заклинаний Зиерн. И все звучали в мозгу слова дракона о том, от чего она отказывается.

…Стань Дженни драконом, она бы не смогла выгнать его из Бездны, да, наверное, и не захотела бы. Неужели только поэтому он предложил ей ужасающее великолепие и небывалую свободу? Говорят, что драконы обманывают не ложью, а правдой, и Дженни знала, что Моркелеб не лгал, говоря о том, какие желания прочел он в ее душе.

— Дженни, — По тропинке сбежал Гарет в испятнанном грязью камзоле. После голоса дракона тенорок юноши показался Дженни жестяным и фальшивым.

— С тобой все в порядке? Я видел дракона…

Он снял очки, чтобы протереть их, и принялся искать относительно чистый клочок на прожженной, измазанной сажей рубашке, но найти не смог. Лицо принца было забрызгано грязью, и только вокруг глаз белели два чистых круга подобием карнавальной маски.

Дженни потрясла головой. Усталая до кончиков ногтей, она уже не в силах была ответить по-другому. Медленно выбралась на тропу, ведущую к Холму. Гарет шел следом.

— Зиерн ушла?

Дженни, вздрогнув, поглядела на юношу. После того, что произошло между ней и Моркелебом, она совсем забыла про Зиерн.

— Она… Да, она ушла. Я прогнала ее.

Такое впечатление, что случилось это несколько дней назад.

— Ты ее… прогнала? — пораженный, выдохнул Гарет.

Дженни кивнула, слишком утомленная, чтобы пускаться в объяснения. Затем нахмурилась, о чем-то внезапно вспомнив, но спросила только:

— А ты?

Он отвел глаза и смущенно покраснел. Дженни почувствовала было раздражение, и чувство это показалось таким ничтожным по сравнению с тем искушением, которому ее недавно подверг дракон. Пришлось тут же себя одернуть, напомнив, что Гарету всего восемнадцать лет. Она ободряюще пожала худой локоть, торчащий из прожженного рукава.

— Она положила на тебя заклинание, — сказала Дженни. — Всего-навсего. Нас всех искушают… — Усилием воли она постаралась заглушить эхо слов дракона. — Неважно, что мы при этом чувствуем, важно, что мы делаем. Просто ей было нужно овладеть тобой, как она овладела твоим отцом.

Они достигли мокрой грязной поляны, похожей теперь на одеяние, проеденное кислотой; кругом чернели выжженные дыры и поблескивали лужицы, по краям которых еще слабо дымились сорняки.

— Знаю, — вздохнул Гарет, поднял с влажной земли шест и, зацепив им ведро, погрузил в родник. Движения юноши были замедленны — Гарет был измучен, но не жаловался. С некоторых пор он перестал жаловаться вообще. Неподалеку валялась жестяная кружка. Гарет подобрал ее и, зачерпнув воды из ведра, подал Дженни. Влажная жесть обожгла холодом кончики пальцев, и Дженни, слегка вздрогнув, осознала, что ничего не ела и не пила с самого завтрака. Просто не нашлось времени. Странно, но, взяв в руки кружку, Дженни почувствовала себя старухой.

— Ты говоришь, прогнала? — снова спросил Гарет. — И она пошла? Не обратилась в птицу…

— Нет. — Дженни вскинула глаза, как будто именно это беспокоило ее больше всего. — Моркелеб… — Она замолчала, не желая говорить о том, что предлагал ей Моркелеб.

Все равно без его помощи она бы не смогла превратиться в дракона. Колдовская власть, разбуженная в ней Моркелебом, была еще слаба, неотшлифована. А Зиерн…

— Я одолела ее, — медленно проговорила Дженни. — Но если она в самом деле, как ты рассказывал, способна менять облик, мне против нее не устоять даже с моей нынешней магией.

Она чуть было не сказала «с магией дракона», но слова застряли в горле. Дженни вновь почувствовала, как чужая сила шевельнулась в ней, словно младенец, и попыталась не думать об этом. Она поднесла кружку к губам, но остановилась и снова посмотрела на Гарета.

— Ты пил из источника?

Он удивился.

— Да мы все из него пьем.

— Я имею в виду — этим вечером.

Гарет печально оглядел поляну и свои промокшие рукава.

— Когда мне было пить? — сказал он. — А что случилось?

Дженни провела пальцем по ободку кружки. Ночным зрением она различала уже вязкое движение зеленоватых искорок в прозрачной жидкости.

— Вода, что ли, испортилась? — встревоженно спросил Гарет. — — Была же хорошая…

Дженни подняла чашку и выплеснула содержимое на землю.

— Где была Зиерн, когда ты вышел к источнику?

Сбитый с толку, Гарет покачал головой.

— Не помню. Все это было как во сне…

Он огляделся, но Дженни-то прекрасно понимала, что грязная, темная, истоптанная поляна весьма мало напоминает то волшебное место, где Гарет оказался всего час назад.

Наконец он сказал:

— Кажется, она сидела там, где сейчас стоишь ты, — у родника.

«Думали, я не замечу, что трупы начинены ядом», — всплыли в памяти слова Моркелеба. Да и Дромар, помнится, сказал однажды, что дракона не отравишь…

Дженни наклонилась над ведром и поднесла пальцы к поверхности воды. Смрад смерти поднимался над ней, и Дженни содрогнулась от ужаса и отвращения, как будто вода обратилась в кровь от ее прикосновения.

13

— Но зачем? — Сидя перед костром на корточках, Гарет обернулся к Джону, лежащему в нескольких футах от него в гнезде из медвежьих шкур и потрепанных пледов. — Она же сама хотела, чтобы ты убил дракона! — Гарет раскрыл бумажный фунтик, в котором они прихватили из Бела кофе, решил, что отмеривать там уже больше нечего, и вытряхнул остаток в побулькивающий котелок. — Она же не знала, что Дженни теперь представляет для нее какую-то опасность. Зачем ей было нужно нас отравить?

— Полагаю, — сказал Джон, с великой бережностью приподнимаясь на локте и поправляя очки, — чтобы не дать нам вернуться в Бел с новостями о смерти дракона до того, как она заставит твоего папашу обвинить гномов еще в чем-нибудь. Она-то думала, что дракон мертв. Его самого она бы, конечно, не увидела ни в кристалле, ни в чаше воды, а нас — пожалуйста, избитых, но живых. Что тут еще можно было подумать!

— Да, это верно… — Гарет раскатал засученные рукава и еще раз обернул плащ вокруг плеч. Утро выдалось туманным и холодным, а юноша изрядно вспотел, разбирая заваленный ход в обрушенный крытый колодец рядом с лагерем.

— Я сомневаюсь, что она хотела отравить и тебя тоже, — продолжил Джон. — Если бы ей это было нужно, она бы не стала тебя там дожидаться.

Гарет покраснел.

— Она не этого дожидалась, — буркнул он.

— Разумеется, — сказал Джон. — Мертвый ты ей не нужен. Мало того, если ты умрешь — она теряет все.

Юноша нахмурился.

— Конечно, теряет… Ей нужно, чтобы я был под ее властью и ни в чем не мешал. Она и Поликарпа поэтому убрала с дороги. И если бы она убила вас, я бы ей еще понадобился в Беле — подтвердить, что дракон по-прежнему сидит в Бездне. А сама тем временем постаралась бы избавиться от гномов. — Он ожесточенно шмыгнул носом и протянул сбитые и намозоленные руки к костру. — Может быть, она бы даже использовала Бонда и меня как свидетелей

— сказать, что это она убила дракона. А потом бы убедила отца подарить ей Бездну. — Гарет вздохнул, горько покривив рот. — А я-то думал, что натянуть веревку через тропу — это предел вероломства.

Он поставил сковороду на огонь; в бледно-канареечных отсветах лицо его выглядело совсем взрослым.

— Ну, — мягко сказал Джон, — дело не только в этом, Гар.

Он взглянул на Дженни. Та сидела в тени недавно расчищенного хода в крытый колодец. Не дождавшись от Дженни ни слова, Джон вновь повернулся к Гарету.

— Как долго, ты думаешь, протянет твой отец под властью Зиерн? Я не знаю, какими там заклинаниями она его опутала, но как выглядят умирающие люди, я видел не раз. А она, при всей ее власти, всего лишь любовница. Фаворитка. Ей нужна Бездна — как собственное владение, и ей нужно золото гномов.

— Отец бы все это дал ей, — тихо сказал Гарет. — А что касается меня… Допустим, я у нее в запасе, если он вдруг умрет. — Он побросал мягко зашипевшие лепешки на сковороду. — Но тогда ей придется уничтожить еще и Поликарпа независимо от того, настраивал он меня против нее или нет. Цитадель охраняет Бездну с тыла.

— Не только поэтому. — Джон снова лег на спину и сложил забинтованные руки на груди. — Поликарп — племянник короля и, следовательно, реальный соперник.

— Чей? — ошарашенно спросил Гарет. — Мой?

Джон качнул головой.

— Ребенка Зиерн.

Ужас, отразившийся на лице юноши, был сильнее ужаса смерти, сильнее (со странным равнодушием подумала Дженни) ужаса очутиться под властью молодой чародейки. Гарету, казалось, стало дурно от одной только этой мысли. После долгого молчания он сказал:

— Ты имеешь в виду: ребенок… от моего отца?

— Или от тебя. Какая разница, если речь идет о праве наследования. — Забинтованные руки согнулись; Джон поглядел близоруко на онемевшего Гарета, машинально снимавшего вилкой лепешки со сковороды. Тихим и чуть ли не скучным голосом Джон продолжал: — Но, видишь ли, пробыв так долго под властью Зиерн, твой отец вряд ли уже сможет иметь детей. А ей нужен ребенок, если она в самом деле желает править.