Подполковник Корн был преданным, незаменимым союзником и действовал полковнику Кэткарту на нервы. Полковник Кэткарт клялся в вечной благодарности подполковнику Корну за искусно придуманные комбинации, а потом, когда понимал, что из этого может ничего не получиться, яростно клял в душе своего заместителя. Полковник Кэткарт был в большом долгу перед подполковником Корном и поэтому не любил его. Они были связаны одной веревочкой. Полковник Кэткарт завидовал уму подполковника Корна и вынужден был часто напоминать себе, что Корн — всего лишь подполковник, хотя почти на десять лет старше его, и образование получил в каком-то захолустном университете. Полковник Кэткарт оплакивал свою несчастную судьбу, ниспославшую ему в качестве незаменимого помощника столь заурядную личность, как подполковник Корн. Стыдно было так явно зависеть от человека, который получил образование в каком-то захолустном университете. Если уж кому-то и суждено было стать его незаменимым помощником, плакался Кэткарт, то, безусловно, человеку более состоятельному, тоньше воспитанному, на лучшей семьи, человеку более зрелому, чем подполковник Корн, н не относившемуся так насмешливо к желанию полковника Кэткарта стать генералом. В глубине своей души полковник Кэткарт подозревал, что подполковник Корн в глубине своей души посмеивается над его желанием стать генералом.

Полковнику Кэткарту так отчаянно хотелось стать генералом, что для достижения этой цели он решил испробовать все средства, даже религию. Однажды утром — неделю спустя после того, как он увеличил норму боевых вылетов до шестидесяти, — Кэткарт вызвал к себе в кабинет капеллана и ткнул пальцем в номер журнала «Сатердэй ивнинг пост». Полковник носил рубашку цвета хаки с распахнутым воротничком, который обнажал белую, словно яичная скорлупа, шею, поросшую темными жесткими волосами. Полковник Кэткарт принадлежал к тому типу людей, которые никогда не загорают: они всячески избегают солнца, чтобы, чего доброго, не обжечь кожу. Полковник был более чем на голову выше капеллана и почти вдвое шире его в плечах. От всей его фигуры исходила гнетущая властность. Рядом с ним капеллан чувствовал себя слабым и щуплым.

— Взгляните-ка, капеллан, — приказал полковник Кэткарт, вставляя сигарету в свой мундштук. Он небрежно развалился во вращающемся кресле за столом, выпятив свою отвислую, пористую нижнюю губу. — Хотел бы знать ваше мнение.

Капеллан испуганно взглянул в раскрытый журнал и увидел редакционный разворот, посвященный американскому бомбардировочному полку в Англии, капеллан которого в инструкторской читал молитвы перед каждым вылетом. Поняв, что полковник вызвал его не для очередной головомойки, капеллан чуть не пустил слезу от счастья. После бурного вечера, когда по приказу генерала Дридла полковник Кэткарт вышвырнул капеллана из офицерского клуба, а Вождь Белый Овес двинул по носу полковника Модэса, полковник Кэткарт и капеллан почти не разговаривали друг с другом.

На сей раз капеллан боялся, что полковник отчитает его за то, что накануне вечером он побывал без разрешения в офицерском клубе. Он пришел в клуб с Йоссарианом и Данбэром: они вдруг пожаловали в его палатку на лесной поляне и пригласили пойти с ними. Хотя капеллан панически боялся Кэткарта и понимал, что рискует навлечь на себя неудовольствие полковника, он тем не менее решил принять любезное приглашение своих новых друзей. Он познакомился с ними несколько недель назад, во время одного из визитов в госпиталь, и с тех пор они довольно успешно ограждали его от бесчисленных превратностей судьбы, с которыми сталкивался капеллан при исполнении своих служебных обязанностей: ведь ему приходилось быть накоротке более чем с девятьюстами совершенно незнакомыми ему офицерами и рядовыми, считавшими его белой вороной.

Капеллан не отрывал взгляда от журнала. Он дважды просмотрел все фотографии и внимательно прочитал заголовки, подготавливая в уме ответ: он несколько раз мысленно произнес его, потом перестроил всю фразу, грамматически отшлифовал ее и наконец, набравшись духу, произнес вслух.

— По-моему, молитва перед вылетом — это высоконравственное и весьма похвальное деяние, сэр, — высказался он застенчиво и застыл в ожидании.

— Угу, — сказал полковник. — Но мне хотелось бы знать, как по-вашему, подойдет это нам?

— Так точно, сэр, — помедлив несколько секунд, ответил капеллан. — По-моему, подойдет.

— В таком случае я за то, чтобы попробовать. — Толстые, мучнисто-белые щеки полковника покрылись пятнами от внезапного прилива энтузиазма. Он встал и возбужденно заходил по кабинету. — Журнал здорово помог этим ребятам в Англии. Видите, фото командира полка тоже попало в «Сатердэй ивнинг пост», а все потому, что его капеллан проводит богослужение перед каждым вылетом. Если богослужения помогли им, то почему они не помогут нам? Кто знает, если мы будем молиться, возможно, «Сатердэй ивнинг пост» поместит и мою фотографию?

Улыбаясь своим мыслям, полковник уселся в кресло: он уже предвкушал, какие обильные плоды принесет его затея. Капеллан понятия не имел, что бы еще сказать полковнику, и осмелился задержать свой задумчивый взгляд на кулях с помидорами, которые рядком стояли вдоль стен кабинета. Он делал вид, что обдумывает ответ, но вскоре понял, что попросту пялит глаза на эти бесчисленные кули, крайне заинтригованный тем, каким образом в кабинете командира полка оказались кули, доверху наполненные помидорами. Капеллан совершенно забыл о разговоре насчет богослужения. И вдруг полковник Кэткарт великодушно предложил:

— Не хотите ли немного купить, капеллан? Их только что доставили с нашей фермы. У нас с подполковником Корном ферма в горах. Могу уступить один куль по оптовой цене.

— О нет, сэр. Не стоит.

— Ну хорошо, — согласился полковник. Он был настроен либерально. — И не надо. Милоу будет рад скупить весь урожай целиком. Эти были собраны только вчера. Вы заметили, какие они тверденькие и спелые? Как груди молодой девушки.

Капеллан вспыхнул, и полковник сразу понял, что допустил ошибку. Ему стало стыдно. Он опустил голову и не знал, куда девать ставшие вдруг деревянными руки. Полкрвник Кэткарт сейчас ненавидел капеллана за то, что тот был капелланом, поскольку в его присутствии замечание грудях оказалось грубой ошибкой, а ведь в другой обстановке его замечание нашли бы остроумным, даже изысканным. Он безуспешно пытался придумать какой-нибудь выход из ужасно неприятного положения, в котором оба они очутились. Но вдруг полковник вспомнил, что капеллан — всего лишь капитан. Полковник сразу выпрямился, от ярости у него сперло дыхание. Попасть в унизительное положение из-за человека, который, будучи его ровесником, ходил еще только в капитанах! Лицо полковника искривилось от гнева, и он метнул в капеллана такой мстительный, такой убийственно-враждебный взгляд, что тот весь затрепетал.

— Мы, кажется, говорили совсем о другом? — язвительно напомнил он наконец капеллану. — Мы, кажется, говорили с вами не о грудях молоденьких девушек, а совсем о другом? Мы говорили об отправлении религиозных обрядов в инструкторской перед боевыми вылетами? У вас есть возражения?

— Нет, сэр, — пробормотал капеллан.

— Тогда начнем завтра же, с послеобеденного вылета…

— По мере того как полковник входил в детали, он все больше и больше смягчался. — Ну а теперь мне хотелось бы высказать кое-какие соображения относительно тех молитв, которые мы будем читать. Я решительно против слишком глубокомысленных и грустных молитв. Я — за то, чтобы это звучало легко и живо. Что-нибудь такое, что бы поднимало ребятам настроение. Вы понимаете? Я решительно против всякого там царства божьего и разных юдолей печали. Это удручающе действует на пилотов. Почему у вас такая кислая физиономия?

— Виноват, сэр, — запнулся капеллан. — Я как раз думал о псалме двадцать третьем.

— Как он звучит?

— Как раз об этом вы и говорили, сэр. «Господь мой, пастырь, я…»

— Да, как раз об этом-то я и говорил. Не годится. Что у вас еще?

— «Спаси меня, о господи, и да ниспошли спасение от вод…»

— Никаких вод, — категорически отверг полковник. Он выкинул сигаретный окурок в медную пепельницу и решительно продул мундштук. — А не попробовать ли нам что-нибудь музыкальное?

— Там упоминаются реки Вавилона, сэр, — ответил капеллан. — «… И мы сидели и плакали, когда вспоминали Сион».

— Сион? Забудьте об этом немедленно. Вообще непонятно, как он попал в молитву. Нет ли у вас чего-нибудь веселенького, не связанного ни с водами, ни с господом? Хотелось бы вообще обойтись без религиозной тематики.

— Весьма сожалею, сэр, — проговорил виноватым голосом капеллан, — но почти все известные мне молитвы довольно печальны и в каждой из них хотя бы раз да упоминается имя божье.

— Тогда давайте придумаем что-нибудь новое. Мои люди и так уже рычат, что я посылаю их на задания, а тут мы еще будем лезть со своими проповедями насчет господа, смерти, рая. Почему бы нам не внести в дело положительный элемент? Почему бы нам не помолиться за что-нибудь хорошее, например за более кучный узор бомбометания?

— Ну… что ж… пожалуй, сэр, — поколебавшись, ответил капеллан. — Но если это все, что вам надо, то вы, пожалуй, можете обойтись и без меня. Вы справитесь сами.

— Знаю, что справлюсь. — ответил полковник. — ну а вы, по-вашему, для чего? Я мог бы сам закупать продукты, но это входит в обязанности Милоу, и он обеспечивает продовольствием весь авиаполк. Ваша обязанность — перед каждым боевым вылетом читать нам молитвы, и отныне вы будете молиться за более кучный узор бомбометания. Ясно? По-моему, кучное бомбометание действительно заслуживает того, чтобы за него помолиться. За это от генерала Пеккема нам перепадут пироги и пышки. Генерал Пеккем считает, что данные фоторазведки выглядят гораздо эффектнее, когда бомбы ложатся кучно.

— Генерал Пеккем, сэр?

— Именно, капеллан. — ответил полковник, отечески рассмеявшись при виде растерянной физиономии капеллана.

— Не хотел бы. чтобы это стало достоянием гласности, но похоже, что генерал Дридл уйдет наконец со своего поста, а на его место сядет генерал Пеккем. Откровенно говоря, случись это, я не буду особенно огорчен. Генерал Пеккем — прекрасный человек, и, по-моему, при нем всем нам будет гораздо лучше. Но, с другой стороны, этого может и не случиться, и тогда мы останемся под началом генерала Дридла. Если быть откровенным, случись такое, я не буду огорчен, поскольку генерал Дридл — тоже прекрасный человек и, по-моему, под его началом нам тоже будет хорошо. Надеюсь, вы умеете держать язык за зубами? Мне бы не хотелось, чтобы кто-то из двоих подумал, что я поддерживаю его соперника.

— Слушаюсь, сэр.

— Ну вот и хорошо! — воскликнул полковник и поднялся, повеселевший. — Но оставим слухи о перемещениях. Нам ведь надо попасть на страницы «Сатердэй ивнивг пост», не так ли, капеллан? Давайте лучше посмотрим, как конкретно будут выглядеть наши богослужения. Между прочим, капеллан, пока об этом ни слова подполковнику Корну. Понятно?

Полковник Кэткарт принялся задумчиво расхаживать по узкому проходу между кулями с помидорами и письменным столом.

— Я полагаю, мы сделаем это следующим образом. Пока идет инструктаж, вы стоите за дверью, поскольку вся информация засекречена. Вас впустят, когда майор начнет сверять часы. Думаю, что сверка часов — не военная тайна. Мы предусмотрим для вас в нашем графике полторы минуты. Полутора минут вам достаточно?

— Да, сэр. Если не считать времени, необходимого, чтобы вышли атеисты и вошли нижние чины.

Полковник Кэткарт замер на месте.

— Какие еще атеисты? — прорычал он недовольно, Настроение его круто изменилось, в душе вскипел праведный гнев. — Во вверенной мне части не может быть атеистов! Атеизм — дело противозаконное, не так ли?

— Не так, сэр.

— Не так? — удивился полковник — Тогда уж это конечно, явление антиамериканское!

— Не сказал бы, сэр, — ответил капеллан.

— Ну а я бы сказал! — заявил полковник. — И я не намерен прерывать богослужение в угоду кучке паршивых атеистов. От меня они привилегий не дождутся. Пусть остаются на своих местах и молятся вместе со всеми. И потом, причем здесь нижние чины? За каким чертом они должны присутствовать на этой церемонии?

Капеллан почувствовал, что лицо его заливает краска.

— Виноват, сэр, но я полагал, что вы не против присутствия нижних чинов на богослужении: ведь они тоже полетят на выполнение задания.

— А я и не против. У них есть свой бог и свой капеллан, не так ли?

— Нет, сэр.

— Да о чем вы говорите? Вы хотите сказать, что они молятся тому же богу, что и мы?

— Совершенно верно, сэр.

— И наш бог слушает их?

— Полагаю, что так, сэр.

— Ну и ну, будь я проклят! — изумился полковник. У него снова испортилось настроение, и он нервно пригладил свои короткие, черные, седеющие кудряшки, — Вы серьезно думаете, капеллан, что нужно допустить рядовых? — спросил он озабоченным тоном.

— По-моему, это будет только справедливо, сэр.

— А я бы их не впускал, — признался полковник и принялся расхаживать взад-вперед, потирая кулак о кулак и стуча при этом костяшками пальцев. — Поймите меня правильно, капеллан. Я отнюдь не считаю, что нижние чины — грязные, пошлые и неполноценные люди. Но ведь в комнате всем не хватит места. Сказать по правде, я еще опасаюсь, как бы в инструкторской между офицерами и нижними чинами не произошло братания. По-моему, достаточно и того, что они находятся вместе во время полетов. Поймите, капеллан, у меня много друзей из нижних чинов, я держусь с ними накоротке, но настолько, насколько считаю это нужным. Будем говорить откровенно, капеллан, вы ведь не хотели бы, чтобы ваша сестра вышла замуж за сержанта или за рядового?

— Моя сестра, сэр, сержант, — ответил капеллан. Полковник снова замер на месте и вперил в капеллана пристальный взгляд; уж не смеется ли тот над ним?

— Что вы хотите сказать, капеллан? Шутить изволите?

— Да нет, сэр, — поспешил заверить его капеллан, чувствуя мучительную неловкость. — Она действительно старший сержант морской пехоты.

Полковнику никогда не нравился капеллан, а сейчас он почувствовал к нему отвращение. Весь насторожившись в предчувствии опасности, он размышлял: уж не плетет ли капеллан против него интриги? А вдруг смирение и скромность капеллана. — просто коварная маска, за которой скрываются дьявольская гордыня, пронырливость и беспринципность? Было и что-то смешное в капеллане, и вдруг полковник понял, что именно: капеллан стоял по стойке «смирно», поскольку полковник забыл сказать ему «вольно». «Пусть постоит», — злорадно подумал полковник. Ему хотелось дать капеллану почувствовать, кто здесь на самом деле хозяин, и оградить свой авторитет, который мог бы быть поколеблен, признай полковник еще одну свою промашку.

Полковник Кэткарт, как лунатик, проследовал к окну и, уставившись в него тяжелым, невидящим взглядом, погрузился в раздумья. «Все нижние чины — предатели», — решил он. С убитым видом полковник смотрел вниз на тир для стрельбы по летящей цели, который он приказал построить для офицеров своего штаба. Теперь ему припомнился тот кошмарный день, когда генерал Дридл безжалостно измордовал его, Кэткарта, в присутствии подполковника Корна и майора Дэнби и распорядился открыть тир для всех строевых офицеров, сержантов и рядовых. Полковник Кэткарт вынужден был признать, что тир принес ему одни лишь синяки и шишки. Он считал, что генерал Дридл не забудет ему тира во веки веков, хотя, с другой стороны, он надеялся, что генерал Дридл уже и не помнит об этом случае, что было, в сущности, очень несправедливо… Да, идея постройки тира должна была принести ему пироги и пышки, а принесла лишь синяки и шишки. Впрочем, подсчитать точно свои потери и прибыли в этой проклятой истории с тиром полковник не мог, и ему хотелось, чтобы подполковник Корн оказался рядом с ним и снова, взвесив все «за» и «против» в эпизоде с тиром, разогнал бы все его страхи.

Полковник Кэткарт стоял растерянный и обескураженный. Он вынул мундштук изо рта, сунул его в нагрудный карман и с горя принялся грызть ногти. Все были против него, и душа полковника страдала оттого, что в эту трудную минуту рядом с ним нет подполковника Корна: уж он помог бы ему в этом вопросе с богослужениями. Капеллану он не доверял — ведь тот был всего-навсего капитаном.

— Так как вы думаете, — спросил он, — если мы не разрешим присутствовать рядовым, это может отразиться на конечных результатах богослужений?

Капеллан снова почувствовал, что почва уходит у него из-под ног.

— Да, сэр, — наконец ответил он, — по-моему, без рядовых будет меньше надежды на то, что бог услышит наши молитвы о кучном бомбометании.

— Пожалуй, вы правы! — воскликнул полковник. — И что же, по-вашему, бог может меня покарать и бомбы лягут вразброс?

— Совершенно верно, сэр. Само собой разумеется, он может поступить и так. — Тогда пусть эти молитвы катятся к черту? — заявил полковник, проявив при этом неслыханную самостоятельность. — Я не намерен устраивать молитвенные сборища для того, чтобы дела пошли еще хуже.

Он уселся за стол, сунул пустой мундштук в рог и на несколько секунд погрузился в сосредоточенное молчание.

— Ну вот что, по-моему, — сказал он скорее себе, чем капеллану. — Будут летчики молиться или не будут, — в конце концов, не самое главное. Эти издатели «Сатердэй ивнинг пост», чего доброго, и не захотят о нас писать.

Полковник не без сожаления расстался со своим проектом, поскольку он выдумал его без посторонней помощи и надеялся тем самым ярко продемонстрировать всем и каждому, что он прекрасно может обойтись и без подполковника Корна. Ну а раз уж с этим проектом ничего не вышло, он был рад от него избавиться: с самого начала у него было неспокойно на душе, так как эта затея казалась ему чреватой опасностями, тем более что он предварительно не проконсультировался с подполковником Корном. Теперь полковник вздохнул с облегчением. Отказавшись от своего замысла, он более возвысился в собственных глазах: ведь он принял мудрое решение, и, что самое важное, это мудрое решение он принял самостоятельно, не посоветовавшись с подполковником Корном.

— У вас все, сэр? — спросил капеллан.

— Угу, — сказал полковник Кэткарт, — если, конечно, у вас нет другого предложения.

— Нет, сэр, вот разве только…

Полковник посмотрел на капеллана так, будто тот нанес ему оскорбление, и, словно не веря ушам своим, спросил:

— Что «разве только», капеллан?

— Сэр, — сказал капеллан, — некоторые пилоты весьма обеспокоены тем, что вы увеличили норму вылетов до шестидесяти. Они просили меня поговорить с вами.

Полковник молчал. В ожидании ответа капеллан покраснел до самых корней своих светлых волос. Полковник вперил в него долгий, пристальный, безразличный, бесчувственный взгляд, от которого капеллан корчился, как на раскаленной сковородке.

— Передайте им, что идет война, — посоветовал полковник невозмутимо.

— Благодарю вас, сэр. Передам, — ответил капеллан, благодарный полковнику уже за то, что он хоть что-то ответил. — Люди хотят знать: почему вы не затребуете те сменные экипажи, что дожидаются своей очереди в Африке? Тогда наши могли бы отправиться домой.

— Это сугубо административный вопрос, — сказал полковник. — Это никого не касается. — Ленивым жестом он указал на кули: — Возьмите помидорчик, капеллан. Не стесняйтесь, я угощаю.

— Благодарю, сэр. Сэр…

— Не стоит. Ну как вам нравится жизнь в лесу, капеллан? Все ли вам по душе?

— Да, сэр.

— Вот и прекрасно. Если вам что-нибудь понадобится, обращайтесь к нам.

— Хорошо, сэр. Благодарю вас, сэр. Сэр…

— Спасибо, что заглянули, капеллан. Ну а теперь — меня ждут дела. Если придумаете, как нам попасть на страницы «Сатердэй ивнинг пост», дайте мне знать, ладно?

— Хорошо, сэр, обязательно дам. — Капеллан собрал остатки мужества и очертя голову бросился в омут. — Меня, в частности, беспокоит судьба одного из бомбардиров, сэр. Его фамилия Йоссариан, сэр.

Полковник быстро поднял глаза, что-то смутно припоминая.

— Кто? — тревожно спросил он.

— Йоссариан, сэр.

— Йоссариан?

— Да, сэр, Йоссариан. Его дела обстоят очень неважно, сэр. Боюсь, что у него не хватит сил больше мучиться и он решится на какой-нибудь отчаянный поступок.

— В самом деле, капеллан?

— Да, сэр, боюсь, что да.

Несколько секунд полковник предавался тяжким раздумьям.

— Передайте ему, что бог его не оставит, — посоветовал он наконец.

— Благодарю вас, сэр, — сказал капеллан. — Передам.