Объявить мат государственным языком

Мы никогда не умели рачительно распорядиться с посланными нам Богом богатствами. Легкомысленное отношение к русскому мату яркий тому пример.

— Рядовой Иванов! —Я!

— Головка от хуя!

Нет русского или даже русскоязычного мужчины, который не владеет этой азбучной истиной. Нет уже, может быть, мальчишки старше трех лет. Мы говорим и думаем на матерном наречии, но почему-то стесняемся этого. А стесняться не надо — надо проникнуться силой этого языка и использовать эту силу в свою пользу.

Сравним два одинаковых по смыслу высказывания на двух языках — на чужом «серо-пиздо-казенчатом» и родном матерном.

— Господин депутат Сидоров от фракции «Коленвал»! Мне кажется, вы не совсем точно высказались.

— Сидоров, коленвал тебе в сраку, заебал своей простотой!

Второе было то, что думал и проговаривал про себя наш высокообразованный спикер. Первое — то, что он тускло, скучно и невыразительно сказал вслух. Что красивее, ярче, точнее, наконец? Так почему же мы веками топчем ногами наше сокровенное умение говорить и мыслить сильнее и ярче, чем другие?

Суть моего предложения — узаконить мат в качестве официального языка тех, кто на нем думает. Чтобы они бесконечно не переводили с родного матерного на неродной казенный и не путали себя и остальных неточными переводами.

Кто у нас думает матом? Чиновники всех уровней, включая самые высокие, за исключением тончайшей прослойки из застенчивых породистых семитов, которым ужас перед матом внушили в детстве добрые еврейские мамы словами: «Не ругайся, Илюша, а то будешь как русские». Кроме чиновников, матом думают все военные и военизированные образования, все правоохранительные органы. Значительная часть пролетариата и трудового крестьянства, не говоря уже о заключенных. То есть матом думают практически все сознательные и полезные члены общества, за исключением горстки гнилых интеллектуалов. Мат есть наш главный язык, и, удерживая его в подполье, мы ежесекундно наносим ущерб нашей великой Родине и самих себя ставим в положение языкового меньшинства, в то время как мы подавляющее большинство.

— Вы что, суки, совсем охуели!

Такими словами может начинаться первый сюжет в программе новостей на государственном телеканале, слова могут принадлежать главе государства и должны быть адресованы собравшимся членам кабинета министров. Когда наши программы новостей будут начинаться так, половина проблем великой страны отпадет сама собой, потому что исчезнут искажения некачественного перевода. Никто не будет мямлить, нудеть, заикаться. Сигнал сверху от царя пойдет вниз к боярам в незамутненной форме: что царь думал, то и сказал. И каждый министр тогда начнет свои важные указания у себя в министерстве с правильного тона: «Вы что, суки…» —далее по первоисточнику.

Почему важно узаконить матерный язык? Потому что обращение «Вы что, суки…» содержит в себе огромный заряд энергии, которую жалко просто так, бессмысленно, выплескивать в пространство. Как, впрочем, любая фраза матерного языка, сказанная его природным носителем. Мощная энергетика, как любят говорить сегодня наши голубые, хилые и безголосые попзвезды, есть сущность матерной речи.

Снова сравним два высказывания: «Нет, ты ничего не получишь!» и «Хуй тебе моржовый в розовые губки!». Любой, даже не думающий матом читатель не может не признать, что мы сравниваем две совершенно разные величины. Это все равно, что сравнивать упрятанную в московскую канализацию речонку Неглинку и матушку-Волгу в ее нижнем течении.

Нашему матерному наречию невозможно научиться, если его музыку человек не впитал в детские и юношеские годы. Как невозможно научиться уникальному кубинскому бормотанию с использованием испанских слов, которое кубинцы называют «языком улицы» и о котором с гордостью говорят, что на этом языке их не может понять даже родная мама.

Я знаком с чехами и словаками, проведшими многие годы в сталинских лагерях, великолепно овладевшими там литературным русским, но при этом даже не пытавшимися активно овладеть матом. Они всё понимали, но даже не пытались воспроизвести. Когда я спрашивал почему — ведь это красиво, сильно, — один из них сказал: да, но русские надо мной бы смеялись, если бы я говорил это.

Словачка тетя Эмма, водившая когда-то по Братиславе русских туристов, на вопрос, какое первое русское слово она услышала, расплылась от счастья и громогласно пропела: «Еб твою мать!». Тетя Эмма была в то время пятилетней девчонкой и русский язык еще не изучала, но наш национальный пароль запомнила на всю жизнь. Это было первое и главное, что сообщили наши солдаты словацкому населению, освобождая его от фашистского гнета. Это был их «месседж».

Тетя Эмма не только запомнила месседж, она пыталась воспроизвести его музыку, напев, с которым пришли солдаты армии Конева, но конечно же не могла. Зато с ней случилась истерика от смеха, когда я научил ее выражению «пизда с ушами». И если словаки знают сегодня о том, в каких неожиданных местах могут вырастать иногда уши, то наверняка от тети Эммы.

Еще у меня был однокурсник по Московскому университету по кличке индеец Джо, сын индийского коммуниста, выросший в Москве, который совершенно точно фонетически, без малейшего акцента говорил матом, вернее, повторял услышанное от других, но нашей энергетики у него так и не появилось. Зато, когда нужно было сдавать экзамены и говорить нормативным языком, у него прорезывался ужасный акцент и его никто не понимал. Что объективно помогало сдавать экзамены.

В нашем мате содержится запас энергии, которого хватило бы на все человечество, и с этим запасом надо учиться правильно обращаться. Думая и говоря на родном матерном языке, мы разогреваемся, как атомные реакторы, и выплескиваем свою энергию, вместо того чтобы направлять ее в полезное русло. Мы учимся продавать нефть и газ, которые рано или поздно кончатся. А вот наш мат не кончится никогда, если мы не дадим ему умереть сами. Это неисчерпаемый, самообновляющийся ресурс энергии великого народа, и с апломбом филолога я утверждаю — ни один другой язык таким ресурсом не обладает.

В нашем мате содержится магия, уходящая в глубину тысячелетий, прямо в недра первобытной орды с ее строгим и неутомимым Отцом. Сегодня мы не знаем, что на самом деле говорим друг другу, начиная любую важную тему национальным паролем «Ну, еб твою мать!». Однако магия этой древней фразы не делается слабее от нашего незнания.

«Я еб твою мать» значит, что «я, может быть, твой родной Отец, и ты меня будешь слушаться». Это первый смысл — повелительный. Есть второй смысл — просительный, когда говорящий слабее собеседника: «Может быть, я твой отец, пожалей меня или хотя бы не убивай». Есть третий — оскорбительный: «Твоя мать потаскуха, я один из многих, кто ее еб, и ты сам непонятно чей и непонятно кто». Есть еще тысячи и тысячи смыслов, зависящие от того, какая музыка звучит вместе со звуками нашего национального пароля, который имеет прямой смысл положить на торжественную музыку и петь, вместо того чтобы нудно тянуть про «союз нерушимый».

Терминаторы народов

Один из смыслов этой книги — наглядно показать опасное извращение человеческой природы, в котором они упорствуют, оставляя нам, нашим братьям и себе самим все меньше шансов пожить еще хотя бы тысячу лет на нашей перенаселенной планете.

Извращение в том, что они хотят убивать всех подряд, но отказываются быть убитыми сами. Хотят убивать безопасно, с комфортом, как у себя в кино или у телевизора — попкорн с одной стороны, кока-кола с другой. Пульт управления в руке — дави себе на кнопку.

Кажется, они хотят отказаться даже просто умирать. Для этого всех остальных им придется превратить в своих доноров, в самообновляющийся склад живых органов и тканей. Износилась печень — взяли у донора, заменили. Донор, правда, без печени долго не проживет, поэтому у него логично отберут всё, что можно отобрать. Разберут на запчасти. Контуры таких питомников людей на запчасти уже сейчас отчетливо вырисовываются на горизонте. Но до этого прекрасного будущего предстоит еще дожить.

Они объявили себя шерифами, судьями и палачами в одном лице. Терминаторами народов с правом на убийство и гарантией безнаказанного осуществления этого права. «Лайсенс ту килл» (лицензия на убийство) применительно ко всем сразу. Стада джеймсов бондов — все с ровными зубами, все солнечно улыбаются.

Вскоре после их «Бури в пустыне» я смотрел документальный фильм, в котором американский генерал четверть часа очень душевно проповедовал о том, что жизнь одного их солдата стоит больше, чем жизни тысячи арабов.

Говорилось это на фоне демонстрации специального танка-бульдозера, который они изобрели, чтобы бороться с засевшими в окопах арабами. Танк-бульдозер закапывает солдат в окопах и тщательно их утрамбовывает. Вместо того чтобы с ними перестреливаться.

Их генерал говорил о том, какое гуманное оружие этот новый бульдозер, как он сберегает жизни их солдат: «Мы не входим в контакт с неприятелем, мы его сразу закапываем».

Когда автор фильма поинтересовался, а каково тем, кого закапывают живыми, генерал добродушно объяснил: мы так и так их убьем — какая им разница? К тому же некоторых танк сначала великодушно задавит, а уж только потом закопает. Конечно, те, кого закопают живыми, помучаются дольше, чем если бы их просто пристрелили. Но не откапывать же их, в самом деле! Зачем тогда придумали такой замечательный бульдозер? И вообще, так им и надо, зачем в окопы полезли, как смели с нами воевать? Сдаваться нужно было.

Они не могут выносить своих потерь, уже одни разговоры о потерях приводят их в депрессию. Даже безопасное и комфортное превращение Ирака в стрельбище для своей новой техники они поняли как смертельную угрозу.

— Ты понимаешь, весь цвет нашей нации был тогда под угрозой! — с надрывом говорил мне один из них после войны в Персидском заливе, где они потеряли сотню человек и разбомбили сотни тысяч арабов. То есть соблюли пропорцию: тысяча арабов за одного янки.

— В каком смысле под угрозой? — заинтересовался я, догадавшись, что цветом нации мой собеседник считает их солдат. — Вы всей толпой пошли на одинокого Саддама и устроили ему темную под одеялом. Где опасность? Ваши солдаты сидели в палатках при кондиционерах и пили пиво.

— Но если бы ваша проклятая ракета «Скад» попала в палатку, наши парни погибли бы! — горячо возразил он, забыв о том, что наши проклятые ракеты Саддам берег для Израиля.

Когда янки превратили в новое стрельбище Югославию и стало ясно, что победить в этом случае значит разбомбить всю страну, возник вопрос о сухопутной операции. Их президент тогда раскричался на весь мир: мы просчитали — наши будущие потери не менее четырехсот человек. Это для нас неприемлемая цена.

Тот, кто ему насчитал всего четыресто мертвых за сухопутную войну с югославской армией, был большой оптимист. Но даже четыресто оказалось невыносимо много.

Интересно, если бы нам или нашим братьям-китайцам предложили ценой потерь в четыресто солдат опустить еще не рожденную европейскую валюту, а вместе с ней и всю Европу, заработав при этом много миллиардов зеленых нулей, сколько секунд бы мы думали? И о чем?

Бомбить Югославию до кондиции Дрездена образца 1945 года американцы не стали, это было бы слишком некрасиво. Европа все-таки не Ирак. Пока еще. И потом, с началом бомбежек трусливые европейские деньги покатились к ним так резво, что они не успевали считать и укладывать. Цель «хай-тек вор шоу» над ночным Белградом была тем самым достигнута. Европа наделала под себя уже в самом начале спектакля, но нужно было заканчивать представление.

Недавний просвещенный демократ Милошевич по их простой схеме уже превратился в плохого парня, «бэдгая». Как Покемон. Из Пикачу в Чукапи. У них все рано или поздно становятся «бэдгаями» — такова основа нового порядка. «Бэдгаев» обязательно нужно наказывать. Чтобы наказать Милошевича, заплатили югославским предателям. Найти предателей нетрудно, предатели есть везде, и у нас в том числе. Но еще больше будет у них, и время это не за горами.

Платить югославским предателям очень не хотелось. Янки привыкли за каждую сброшенную бомбу, за каждый вылет самолета класть деньги из одного своего кармана в другой свой же карман. А тут пришлось дать чужим, хотя и полезным предателям, но чужим. Потосковали, но дали.

Впрочем, предатели сейчас на редкость дешевы и простодушны. За Милошевича сербам пообещали миллиард долларов. Получив товар с доставкой в Гаагу, об обещании забыли. Урок тем, кто в будущем будет продавать им своих Милошевичей — только с предоплатой, иначе кинут.

Интересны отзывы наших солдат о том, как янки воюют в Косове. У янки там есть всё, что нужно для успешных боевых действий — фитнессы с сауной, четырехразовое питание со свежими фруктами и ресторанным выбором блюд, дешевые бордели. И очень много самой передовой и самой дорогой в мире военной техники.

Но вот когда начинается стрельба, янки принципиально и организованно покидают свои посты и прячутся у себя на базе где-то между фитнессом и сауной. За что наши солдаты прозвали их «пиндосами». Слово непонятное, но им подходит.

Когда взбесившиеся от избытка демократии и бурно растущей героиновой торговли албанцы в Косово начинают стрелять в воздух — просто от полноты чувств и изобилия патронов, — урезонивают их только наши солдаты, которые в воздух стрелять не любят.

Своей тактике современной войны — бежать от любой опасности на самом дорогом в мире танке со спутниковой навигацией — янки научили и наших упитанных европейских братьев. Доходит до смешного. Кучка перепившихся албанцев на двух старых «фиатах» случайно оказалась вблизи дислокации немецкого танкового полка в Македонии. Полк немедленно подняли по тревоге, полк снялся с позиции и, гремя огнем, сверкая блеском башен, отступил на пятьдесят километров под защиту македонской полиции, вооруженной пистолетами Макарова.

Немцы срочно собрали бундестаг и выступили с угрожающим заявлением: «Если эти головорезы-албанцы еще раз посмеют пугать наш танковый полк, мы уйдем из Македонии раз и навсегда!». В Германии чуть не ушло в отставку правительство. Страна испытала бурю массового негодования: наших мальчиков там могли убить! Они разве за этим туда на танках поехали?

Глядя на это, никак не верится, что деды этих мальчиков воевали в промерзших окопах Сталинграда. И хорошо воевали.

Чего хотят уроды

Они хотят нашей смерти, но без войны с нами и нашими братьями. Хотят остаться на нашей планете сами.

Они, хорошие парни — «гудгайз», уже решили судьбу остальных, плохих парней — «бэдгайз», и уничтожают их с воздуха, забрасывают бомбами и поливают напалмом, как вредных жуков.

Что-то похожее в Европе было недавно в более дешевой режиссуре — тогдашних плохих парней евреев и славян тогдашние хорошие парни немцы водили в газовые камеры, а потом сжигали в крематориях. А из пепла делали минеральные удобрения.

Они желают всем смерти, но без войны — и в этом их неискоренимое заблуждение. Они забыли, что прежде чем водить всех в газовые камеры, немцы воевали.

Их несбыточная, инфантильная мечта — чтобы мы устранились сами по себе, повинуясь воле наших предателей, которые заиграют на дудочке, и мы, как зачарованные крысы, строем уйдем под воду.

Или чтобы мы и наши братья сцепились между собой по-настоящему и устранили друг друга еще до того, как разгорится последний бой за каждый глоток воздуха и каждую каплю воды на нашей планете. Загадили которую в основном они.

Желание их в принципе понятное. Ты умри сегодня —я завтра. Натравливай и созерцай. Но примерно то же самое хотят и планируют все остальные. В том числе и мы. И хотя опыта в таких делах у нас маловато, зато мы быстро учимся и всех догоним. Под нашим присмотром азербайджанцы напрягают армян, абхазцы — грузин, а наши русские скоро сильно напрягут латышей и эстонцев.

Нездорово другое: они вбили себе в голову, и вбили давно, что все всё будут делать по их планам. А в планах этих написано примерно следующее.

Первыми — мусульман.

Вторыми — индусов.

Потом на очереди мы или Европа. А может быть, мы с Европой одновременно.

И они остаются визави с нашими желтыми братьями, на которых иной управы, как водородные бомбы, нет и быть не может.

Не съеденные СПИДом негры к этому времени сосредоточатся в районе Монмартра в Париже, освободив от себя Африку, которая имеет шансы избежать атомных бомбежек. Там, в Африке, и соберутся немногие выжившие гомо сапиенс.

План как план. Немного, правда, напоминает анекдот про слона в зоопарке, который может съесть пятьдесят килограмм бананов. «Съесть то он съесть, да кто ж ему дасть?». Таких планов наш веселый Жирик может навалять на тысячу лет вперед.

Но план, какой бы крутой он ни был, еще не есть извращение. Он может быть заблуждением, ошибкой, как большинство человеческих планов. Извращение в том, что они сами признали свой план божественным, себя богами и о существовании других богов и других планов отказываются даже думать. То есть у них есть план насчет нас, а у нас на их счет плана якобы нет и быть не может.

Это их самое больное и слабое место. Это бред, формула которого звучит так: «Мы тут посовещались и решили ликвидировать сначала арабов ради их нефти, потом индусов, чтобы не успели переселиться и размножиться —далее по плану. И у нас все обязательно получится, потому что это мы. И никто нас не только не убьет — никто пальцем не тронет. И плевать мы хотели на чью-то тысячелетнюю государственность, на чьи-то религии, мифологии и аристократии. Мы на все это будем плевать, потому что у нас ничего такого не было и нет. Ни государства, ни религии, ни благородного сословия — у нас есть наш бред и много зеленых нулей в компьютерах».

Изращение в том, что они всему этому верят. Наш Жирик такого бреда может наговорить еще больше, особенно если ему заплатить, но будет при этом смеяться в душе. А они верят.

Я много лет ломал себе голову, откуда это у них. Ответ прост: от невежества. Они не знают и не хотят знать ничего, кроме своего магазинного рая, в котором их местная, разжиревшая от безделья сволочь заправляется чизбургерами, как грузовик соляркой.

Они просто невежды, в отличие от нас, весьма любознательных и смекалистых от природы. И тем более от наших желтых братьев, которые миллионами переселяются к ним и тщательно их изучают.

Впрочем, нас к ним приехало тоже немало, и это неспроста. А вот их к нам как-то не тянет. Тяжело им у нас. Потому что пиндосы.

Так кто же кого объебет? Где будет в конечном итоге больше предателей? У них, где чужие друг другу все, или У нас, где все друг другу родные? И будет ли это вообще предательством, если живущие у них негры, китайцы, японцы или наши взорвут их фанерный балаган изнутри? Нет, это будет исторически закономерно и справедливо.

Потому что мы и наши братья живем в реальном мире реальных событий, вещей и явлений. А они живут в придуманном ими же мире зеленых нулей. В этом и заключается их главное извращение, это извращение они стремятся распространить на весь мир, но у них ничего не получится.

Их деньги — это все те же стеклянные бусы, на которые они выменяли свой Манхэттен, чтобы застроить его стеклянными сараями внушительных размеров. Только наивных индейцев больше не осталось в этом мире — они их всех опрометчиво вырезали.

Они верят в свой бред — в то, что будут бесконечно менять свои стекляшки на острова, танки, нефть, газ и воду и доменяются так до своей полной и окончательной победы. Зеленые нули обменяют на все богатства мира и этими же нулями поубивают всех остальных.

Но мир устроен по-другому. Есть реальная тонна алюминия, добытая нашими суровыми шахтерами. Эта тонна у нас, закопана в нашей земле. И есть цифра в компьютере, которая говорит, сколько зеленых нулей эта тонна стоит. Цифра с какими угодно нулями превращается в живой алюминий только при соблюдении множества сложных условий, каждое из которых может и не соблюстись. А вот наш алюминий как закопан у нас в земле, так и закопан.

Их авианосец стоит целого стада зеленых нулей. Мы придумали ракеты, которые носятся под водой с огромной скоростью и уничтожают эти стада нулей со стопроцентной гарантией. И стоят недорого. Кто кого при этом объебывает?

Но Бог с ними, с ракетами. Мы скоро увидим, с каким треском лопнет их план раздавить ислам за две пятилетки. Это они-то, трепещущие перед смертью, будут давить восхищающихся смертью мусульман!

Когда у них завелся снайпер негр, почему-то принявший ислам, или они сами себе завели исламского неграснайпера, они сразу наделали в штаны. Воняли и шарахались друг от друга.

Если бы у нас завелся такой снайпер, мы бы хлынули на улицы его ловить. Снайпера поймали бы в считанные часы наши дети, наши юннаты и тимуровцы. И порвали бы на части, чтобы другим снайперам не повадно было.

Или вот взорвали австралийских отдыхающих на острове Бали — взорвали со смыслом, чтобы австралийцы не отравляли мирового консенсуса по поводу войны с исламом своим островным пацифизмом. Вся Австралия рыдает, рыдает остров Бали, с которого сбежали туристы, и туземцам грозит голодная смерть. Зато наши люди повалили на Бали толпами. И в море покупаемся, и на взрывы посмотрим. У нас и минеры свои, и саперы. Может, морду кому начистим — если надо будет. Только дайте нам этих террористов — мы их на счетчик поставим.

От России они хотят того же, чего хотели многие, начиная Чингисханом и заканчивая Гитлером. Чтобы нас не было, а все наше осталось. Земля, недра, леса.

Они, правда, наглее своих предшественников, допускавших наше существование в виде рабочего скота. Они такой рабочий скот не хотят. Возможно, уже намучились с теми из нас, кто приехал к ним поживиться за последние полвека. Им грустно, что нас нельзя занять, как Панаму, или купить, как Албанию. Живыми они нас видеть не хотят, чувствуют, что мы не эскимосы и даже не арабы. Мы, может, сами свой алюминий не выроем, но и чужому вырыть не позволим. Значит, алюминий нужно очистить от нас — считают они.

Наши братья на Западе и на Востоке придерживаются примерного такого же мнения насчет нашего алюминия, но смотрят на мир более реально. Без бредовых огоньков в глазах. Помнят, что в нашей истории такого не было никогда — чтобы нас убивали, сами при этом не страдая. Похожее было в их кукольной истории. Это они со своими индейцами и неграми безнаказанно играли в гестапо. А наши соседи, враги и союзники, обычно строили себе более скромные планы: как бы так исхитриться, чтобы мы им не открутили головы.

Им бы вот о чем подумать в их необузданной гордыне. Они каждого своего убитого на специальном самолете возят, полосатыми материями прикрывают, праздничной толпой встречают. А мы сами разбомбили свой собственный город Грозный со своими же людьми в нем. Стерли, можно сказать, с лица земли — почище Дрездена. А зачем — хрен его знает. Может, затем, чтобы нас снова все боялись. А может, просто так получилось. Стерли Грозный с карты — и живем дальше.

Мы объебем их, потому что мы не знаем, сколько наших полегло в Грозном под нашими же бомбами. Не знаем, даже особо не интересуемся — живые тоже остались, и слава Богу. Мы себя понимаем как большое дерево, от которого можно отрубать ветки. Иногда даже нужно.

А они себя понимают как плантацию нарциссов, каждый из которых сам по себе, каждый просит воду, уход и зеркало, чтобы доставлять себе самому радость, и готовится к тому, чтобы подороже себя продать.

Уроды против нас и наших братьев

Они — одержимые эгоцентрические уроды. И этим отличаются от нас и наших братьев. Наши предки придумали: в семье не без урода. И были неправы. Не нужны такие уроды в нашей человеческой семье —семья от их присутствия начинает сохнуть и распадаться.

Главные признаки, их, уродов, отличающие, таковы:

Они отказались от попыток понять сущность жизни — такими попытками являются религии. Они заменили всех богов сразу своими серо-зелеными бумажками.

Они — живые роботы, программы для которых написали программисты-параноики, одержимые бредом убийства. Поэтому их поведение легко предсказывается, моделируется. Нужно просто знать программу и давить на нужные клавиши. Скажите «чиз» — и они все скалят зубы.

Они живут в своем виртуальном бредовом мире, в котором даже война оценивается уже не с позиций силы, а с точки зрения того, как это все будет смотреться на экране.

Они живут по своим уродским правилам, которые понимают как единственный в мире закон.

Культуру, религию, мифологию, историю — неизбежные составляющие жизни каждого народа — одержимым уродам заменяют рекламные слоганы.

«Мы верим в Бога» — напишут они именно на своих деньгах, чтобы каждому было ясно, где поселился их Бог.

«Лучше быть мертвым, чем красным». Этим слоганом они, краснее которых никогда не было и уже не будет, пугали самих себя десятки лет.

«Сделаем мир лучшим местом для жизни». Это уже символ веры, это вам оттарабанит каждый их них, но сказать, для кого именно этот мир станет лучшим местом, забудет. А если спросите — ощерит зубы («сэй чиз») и объяснит: «Конечно, для всех. Мы все равны в этом мире, приятель!».

А уж слово «свобода» лучше не вспоминать — забрызгают слюной от умиления.

Их мир дихотомичен, как у дауна. Или да — или нет. Была у них «империя зла»— это, между прочим, мы —и есть «империя добра», которая по скромности себя так не называет вслух. Царит в этой империи добра Супермен, завернутый в балаганные пестрые тряпки, в железных трусах и в очках — чтобы выглядел умнее.

Их бредовая идея проста. Распространенное заблуждение среди нас, здоровых, о том, что их бред сложен и в нем нужно разбираться, возникает потому, что одержимые уроды даже те несколько рекламных слоганов, на основе которых они живут и действуют, постоянно путают, мешают между собой, забывают. Потому что жадность заменяет им память.

Идея у них одна, идеей этой одержимы в той или иной мере обитатели дурдомов по всему миру. Мы умные — остальные дураки. Поэтому мы будем жить и радоваться жизни, то есть жрать, жрать и жрать, а остальные —сдохнут.

Уроды легко узнаются по набору бредовых формул, в которые они укладывают мир вокруг себя. Главные формулы звучат так:

Парни бывают или плохие, или хорошие.

Хорошие парни это они — остальные плохие.

У них свобода — у остальных тирания.

У них прогресс — у остальных застой.

Они сильные и свободные — остальные слабые и рабы.

— Они — это американцы? — спросит проницательный читатель.

Да, большинство тех, кого мы обязательно объебем, сосредоточены в Нью-Йорке, Вашингтоне и других городах Америки. Однако от общего числа обитателей США они составляют малую часть. Правда, часть эта находится в Америке у власти и диктует всему миру свой бредовый новый порядок.

Они — это те из американцев, кто безнадежно одержим бредовым эгоцентризмом. Они есть конечно же не только в Америке. Их много в Европе, они есть и у нас — правда, в незначительных количествах. Они есть везде, потому что их бред заразен.

— Они — это евреи?

Да, отчасти. Среди них достаточно тех, кого называют евреями, и большинство этих как бы евреев сосредоточены в настоящее время также в США.

Евреи ли они, зависит от понимания термина. Если евреев понимать как народ, у которого есть религия, культура и история, то людей, исповедующих иудаизм, знакомых с историей и воспитанных в традициях еврейской или какой-то иной реальной культуры, среди них почти нет. Они — уроды человеческой семьи, которые попирают все религии и культуры. История мира для них начинается с того дня, когда была открыта нью-йоркская биржа.

Если под евреем понимать торговца деньгами — то есть зелеными нулями, пустотой, — имеющего еврейскую кровь и предков, исповедовавших когда-то иудаизм, то тогда евреев среди них много.

Сложность в том, что свое бредовое занятие — покупать деньги за деньги и потом эти же деньги за другие деньги продавать, — они навязали всему миру.

— Кто такие мы?

Те, кто их объебет.

Мы — это русские? Да, и русские тоже. Зависит снова от толкования термина. Если русские — это самый сильный народ белой расы, который в силу своей истории ближе всех находится к пониманию сущности жизни, то мы — это русские. За исключением предателей и сволочи.

Предатели их не объебут, потому что предатели — это малодушные, которые всегда объебывают самих себя. Сволочь вообще стоит вынести за скобки — она, как саранча, наделена лишь тусклым групповым сознанием на уровне стаи насекомых.

Да, те, кто объебет уродов, это русские, если термин «русский» понимать как знак цивилизации, начинающей саму себя осознавать в качестве таковой. Не какая-то черная дыра между Востоком и Западом, христианством и исламом, а кристаллизующаяся под огромным историческим давлением русская цивилизация выживателей. Тех, кто выживет сам и выживет уродов.

Кто такие наши братья? Каждый народ, не Утративший реальных представлений о сущности жизни, выраженных в живой религии, культуре и собственном историческом инстинкте, сегодня еще имеет шанс на выживание и может быть среди тех, кто их объебет. Каждый такой народ есть наш брат по разуму, наш брат по духу и, как говорят сейчас в России, брат по жизни. Брат в исконном значении слова: один из нескольких потомков.

Наши братья — все, кроме уродов, хотя мы и они генетически близки. Да, мы и уроды, толкающиеся по Нью-Йорку, внешне больше похожи друг на друга, чем наши черные братья из Африки, говорящие на языке бабара, и окающие обитатели древнего русского города Углич.