– Но верны!
– Нет! Это неправда! Найди хотя бы одного свидетеля, поддерживающего эти обвинения!
Она уже пыталась отыскать таковых, но, к несчастью, те, кто знал о махинациях, могли слишком многое потерять, рискнув указать пальцем на своего благодетеля.
– Что ж, найду! – воскликнула она куда увереннее, чем себя ощущала. – И твои попытки навредить меня не остановят!
Малкольм сочувственно вздохнул:
– Бедная маленькая девочка! Ты все превратно понимаешь. – Он слегка раскачивался в кресле, не отрывая от нее взгляда. – На самом деле все совсем не так. Именно поэтому я и согласился встретиться с тобой. Я надеялся, что мы, пусть даже отчасти, сможем преодолеть наши разногласия и прийти к своего рода соглашению.
Их взаимная неприязнь была такой давней, что его неожиданное предложение обескуражило ее.
– Соглашению?! Между мной и тобой?
– Я знаю, что наши семьи попортили друг другу немало крови, но сейчас все по-другому и хочешь верь, хочешь не верь, но я вовсе не питаю недобрых чувств к тебе или «Сентинел». Наоборот, рад буду переговорить с Алом Шварцем и другими, – он усмехнулся, – в качестве жеста доброй воли.
– Значит, ты признаешь, что давил на них?
– Ну вот, опять все сначала! Вновь поспешные выводы. Все, что я имел в виду, – так это замолвить словечко за тебя. Остальное, без сомнения, будет зависеть от них самих.
«Хорош! – мысленно восхитилась Лаура. – Мягко стелет, жестко спать».
– Понятно. – Она пронзила его испепеляющим взглядом. – И ты сделаешь это из врожденного добросердечия или потребуешь что-нибудь взамен?
К нему, похоже, вернулось благодушно-шутливое настроение.
– Раз уж ты сама коснулась этой темы, небольшие благожелательные материалы время от времени пришлись бы кстати.
– Не говоря уже о том, что ты ожидаешь от меня прекращения моего расследования?
– Мне просто больно смотреть, как ты теряешь время на столь пустячное дело, когда куда более важные вопросы остаются без внимания. – Он взглянул на нее в упор своими голубыми глазами, столь характерными для всех Кендаллов. – Но это уж, как тебе будет угодно.
Их взгляды скрестились, и Лауре на мгновение отчетливо представилось, сколь ужасной может быть его месть, как быстр и безжалостен будет его удар. Соблазн согласиться на его предложение был велик. Особенно принимая во внимание, что на карту поставлены работа и благополучие пятисот человек и их семей.
Но Лаура никогда не искала легких путей отступления. Она слишком любила свою профессию, чтобы использовать ее как разменную монету в переговорах. Малкольм Кендалл ничуть не изменился. Он остался таким же бесчестным интриганом, каким был всегда. Пусть она пока не в силах доказать, но это только вопрос времени. И она, конечно же, найдет способ удержать «Сентинел» на плаву, будет ей мешать Кендалл или нет.
– Благожелательную прессу надо еще заслужить, – произнесла девушка ровным голосом. – И потому я буду делать то, что умею лучше всего, – писать правду.
На этот раз в его глазах сверкнула неприкрытая ненависть. Не обращая на это внимания, она встала и направилась к двери. Она уже собиралась открыть ее, когда он окликнул ее по имени. Держась за ручку, она обернулась.
– Не советую тебе затевать крестовый поход, Лаура. Ничего хорошего из этого не выйдет. Особенно здесь, в моем городе.
Малкольм, поджав губы, напряженно смотрел на закрывшуюся за ней дверь. «Вот ведь ханжествующая тварь, задавака! – подумал он, шумно вздохнув. – Донкихотствующая дура, точь-в-точь ее отчим! И такая же опасная!»
Его беспокоили отнюдь не ее догадки, а то, что, если ей позволить продолжать это проклятое расследование, она вполне может докопаться до истины.
Он с силой обрушил кулак на подлокотник. Нет, он не даст ей себя уничтожить. Сейчас, когда цель так близка! Конечно, есть вероятность того, что, поразмыслив на досуге, она поймет, что сотрудничество с ним – ее единственный шанс на выживание. В противном случае придется прибегнуть к более действенным методам.
Лаура направлялась на запад по 71-му шоссе. Она аккуратно обошла огромный грузовик с прицепом и лишь после этого, разогнав машину, включила автоматический контроль скорости. Огни и шум города остались позади, уступив место типично техасскому холмистому ландшафту, райскому уголку лесистой природы к западу от Остина, о котором еще лет десять назад знали только единицы.
Дж. Б. Лоусон, происходивший из семьи давно осевших здесь немецких колонистов, унаследовал от деда десятиакровое ранчо в округе Бернет и пользовался им в качестве места для уик-эндов, пока восемь месяцев назад не ушел на покой и не перебрался сюда навсегда.
Понятно почему: воздух в этих местах был чище, а жизнь текла неторопливо, как когда-то раньше на добром старом Западе.
Сейчас она как бы вдали от цивилизации наслаждалась девственной природой, всем своим существом впитывая вид далеких известняковых холмов, испещренных островками мескитовых рощ и зарослей можжевельника, глядя на стройные ряды подсолнухов и диких петуний вдоль дороги; поля, заросшие буйной пампасной травой.
В этом уголке Техаса она провела лучшие годы своей юности. Даже после того, как брак Джей Би с ее матерью распался, Лаура продолжала считать ранчо «Затерянный ручей» своим домом и, когда отчим восемь месяцев назад предложил ей пожить в гостевом коттедже, с радостью согласилась.
Сразу после поворота на Коровью тропу – полутора километровую грунтовку, что вела к ранчо, показались постройки «Затерянного ручья». Сначала появились обнесенные изгородями выпасы, где щипали траву знаменитые техасские коровы – лонгхорны, а затем и сама главная постройка – трехэтажный рубленый домина, бревно к бревну, возведенный еще дедом Джей Би.
Она запарковала «сэбербиан» отчима в пристроенный сбоку гараж, служивший еще и мастерской, и прошла в дом, в котором многообещающе плавали ароматы жареной индейки и свежевыпеченного хлеба.
Именно этих редких ужинов на ранчо ей так не хватало в Нью-Йорке, поэтому теперь, несмотря на то, что она часто допоздна задерживалась в «Сентинел», два раза в неделю как минимум она старалась возвращаться вечером на ранчо.
Сбросив свой зеленый деловой жакет, Лаура бросила его на спинку стула и проскользнула в ярко освещенную обеденную залу с бревенчатыми стенами. Комнату украшал монументальный каменный камин, вдоль стен стояли массивные резные комоды из дуба, которые предки Джей Би приобретали в течение долгих лет. По столетнему паркету пола были живописно разбросаны цветастые ковры, сотканные индейцами навахо. На стенах висели разные памятные безделушки, восхищавшие ее еще в детстве: оленьи рога над каминной полкой, керосиновая лампа, собственноручно сделанная бабушкой Джей Би, старое фото первых поселенцев Бернета.
– О-ля-ля! Как поживает моя знаменитая издательница?
При звуках веселого голоса отчима Лаура обернулась и заулыбалась, увидев, как он приближается к ней своей забавной ковбойской походочкой. Несмотря на два недавних инфаркта, шестидесятишестилетний Дж. Б. Лоусон был все еще привлекателен. Седые волосы, курчавящиеся у шеи, обрамляли лицо, цветом и фактурой напоминавшее потемневшую дубленую кожу, и оттеняли глаза такой же пронзительной голубизны, как техасское небо. Незнакомым людям этот огромный человек внушал страх, но стоило провести несколько минут с ним рядом, как становилось ясно, что под свирепой внешностью кроются добрейшие душа и сердце.
– Что-то сегодня я не чувствую себя знаменитостью, – пожаловалась она в ответ.
Джей Би обнял ее за талию и увлек к стоящим у камина мягкому дивану и креслам.
– В таком случае, почему бы тебе не хлебнуть стаканчик моего фирменного коктейля «От всех хворей»? Гарантирую, он взбодрит тебя в мгновение ока.
– Звучит заманчиво, – усмехнулась девушка, следя за тем, как отчим скользнул за стойку бара из отполированной капы в углу залы. Джей Би уже не употреблял крепких алкогольных напитков, но ему по-прежнему нравилось изображать из себя бармена.
Он вернулся с мартини в одной руке и бутылкой пива «Лоун стар» – в другой и, присев напротив, сделал глоток пива, внимательно всматриваясь в ее лицо.
– Что с тобой, малыш? Ты как в воду опущенная.
Лаура ловко выловила пальцами оливку из коктейля и бросила ее в рот. Ей никогда и ничего не удавалось от него утаить, даже ненадолго.
– Сегодня я встречалась с Малкольмом Кендаллом.
При одном только упоминании заклятого врага выражение глаз Джей Би становилось ледяным.
– Зачем?
– Потому что мы потеряли еще одного клиента – «Шварц хоумз», – и я хотела высказать ему все, что я думаю о его грязных проделках!
– И что же он?
– Все отрицал, конечно. – Она пересказала содержание разговора с кандидатом в губернаторы, не забыв упомянуть, как тот пытался купить ее молчание. – Правда, он был весьма осторожен в выражениях. Даже если бы я догадалась захватить с собой диктофон, я все равно не смогла бы ничего доказать.
– И неудивительно. Малкольм всегда был скользким типом. – Джей Би еще глотнул пива. – Все так плохо, Лаура?
Она вздохнула:
– Не знаю. У меня есть кое-какие идеи, и мы еще какое-то время продержимся. Но если Малкольм решится надавить сильнее, нам придется очень туго.
Джей Би задумался.
– Я могу попытаться переговорить насчет очередного кредита в своем банке, если это поможет.
Лаура так не считала. Два года назад «Сентинел» потребовался автоматический печатный конвейер, и Джей Би взял крупный кредит под залог своего ранчо, а также имущества газеты, как дополнительного обеспечения. Даже если бы ему удалось договориться о новом займе, в чем она сильно сомневалась, все равно газету не спасло бы.
– Сейчас в этом нет необходимости, – ответила она, не желая доставлять ему лишних хлопот. – Как бы то ни было, на завтра я назначила совещание нашего исполнительного комитета. Твое присутствие очень важно.
– Я приду. – Поставив пиво на кофейный столик, он подался вперед. – Ты ведь знаешь, малыш, что я полностью тебе доверяю, так? Поэтому, какое бы решение ты ни приняла, я буду поддерживать тебя до конца.
Она бросила на него озадаченный взгляд:
– У меня такое ощущение, что ты что-то не договариваешь.
Он отрицательно покачал головой:
– Ничего подобного. Я просто хочу, чтобы ты знала, что, если решишь отступиться от этого Кендалла и от расследования, я тебя пойму. Руководить газетой – очень большая ответственность.
– Ты хочешь, чтобы я отступилась?!
– Этого я не сказал. – Он не отводил от нее внимательного серьезного взгляда. – Но я знаю тебя, знаю, насколько тебе теперь дороги «Сентинел» и работающие там люди.
– Так же как и тебе.
– Точно. Поэтому, если, в конце концов победит твое сердце и ты пойдешь на попятную, не думай, что этим ты огорчишь меня или поступишь беспринципно. Бывают моменты, когда честнее всего – признаться себе, что пора принимать неприятное решение.
Лаура уставилась на свой недопитый мартини. Не стоило даже спрашивать, как бы он поступил на ее месте. Она прекрасно знала: Джей Би был бойцом, всегда и во всем.
После короткой паузы девушка подняла глаза:
– Я не собираюсь отступать.
Джей Би откинулся на спинку кресла, преисполненный отцовской гордости. Ясно ведь, что лучшего издателя ему не найти. Лаура вовсе не хотела бросать Нью-Йорк и «Геральд», где работала после окончания Техасского университета. Да и начальство в «Геральде» отнюдь не горело желанием отпускать знаменитую журналистку. После десяти лет работы репортером криминальной хроники и двух Пулитцеровских премий имя Лауры Спенсер стало известно всей Америке. Ей звонили с предложениями даже из Голливуда, но она ответила отказом. В отличие от матери Лаура терпеть не могла публичного внимания к себе.
К его предложению она стала проявлять интерес, лишь, когда он признался, что «Сентинел» умирает медленной и мучительной смертью.
Она тогда поправлялась после случайного пулевого ранения, полученного в ходе репортажа об ограблении банка в Нижнем Манхэттене. Беспокоясь за нее, он прилетел в Нью-Йорк в надежде уговорить ее вернуться домой.
– Последний спад доконал меня, малыш, – говорил он, сидя на уголке ее больничной койки. – Как следствие доходы от рекламы и тираж упали до самого низкого уровня за всю историю газеты. Все более-менее приличные авторы бегут или собираются бежать, как крысы с корабля. Даже главный редактор угрожает уволиться. Но я думаю, газету еще можно спасти, если влить в нее новую кровь. И если ее возглавит издатель помоложе и поэнергичнее.
Он умолчал о том, что, предлагая ей эту работу, хотел, прежде всего вытащить ее из этого чертова Нью-Йорка, вернуть на безопасную и дружелюбную родную землю, где ей не придется рисковать жизнью каждый раз, когда она соберется делать репортаж.
– Я даже готов взять тебя в партнеры, – добавил он, пытаясь подсластить пилюлю, несмотря на то, что деньги ее не волновали. – Двадцать акций «Сентинел» сейчас и еще тридцать по истечении года, если решишь остаться.
Когда он понял, что своего не добился, пришлось выложить последний козырь:
– Да, кстати, я дам тебе карт-бланш на любые реформы и перемены в газете, какие только пожелаешь.
Ее глаза вспыхнули ярче, чем огни праздничного фейерверка на День независимости.
– То есть я могу изменить формат?
Лаура уже несколько лет пыталась уговорить его сменить имидж газеты, сделать ее более выразительной, броской. Однако Джей Би постоянно отвергал эту идею. Остин был старомодным городом, с консервативными взглядами, и изменение формата газеты с полномасштабного на журнальный могло, по его мнению, привести к катастрофическим последствиям. Однако при столь пугающем падении доходов у него не было выбора.
– Если ты думаешь, что это спасет «Сентинел», – ответил он, – давай, действуй!
И она приступила к реформам. Причем с такими умением, энергией и самоотдачей, которые превзошли все самые смелые ожидания. За шесть недель она так очаровала рекламодателей, что те просто начали ломиться в двери газеты, а ее еженедельная публицистическая колонка «Глядя на вас» стала одной из наиболее читаемых передовиц во всем Техасе. Хотя она и не считалась политической, имена и освещаемые в ней события были на слуху, а поскольку Лаура особо не стеснялась в выражениях, реакция обычно бывала горячей, к вящему удовольствию читающей публики.
Лаура искоса наблюдала за ним, помешивая мартини.
– Чему ты улыбаешься?
– Видишь ли, ты очень напоминаешь мне меня самого, когда я был молодым, полным эмоций и идей. – Его глаза заволокла дымка грусти. – Только постарайся, чтобы тебя не били так больно, как меня. Досконально продумай, как защитить себя от Кендалла.
– Мы уже говорим не о газете, не правда ли? – Она постаралась задать вопрос как можно мягче.
Какое-то время он вглядывался в окно, погруженный в свои мысли.
– Как поживает твоя матушка? – поинтересовался он наконец.
– Она на седьмом небе от счастья, ей предложили работу. Шестинедельный контракт в «Золотом попугае».
– В клубе у Джо? Я думал, он собирается продавать заведение.
– Очень может быть, что ему не придется этого делать. Ведь теперь у него есть звезда, на которую пойдет публика. – У нее загорелись глаза. – Слышал бы ты, Джей Би, как она исполняла «Дрожь» на прослушивании. Просто потрясающе!
Джей Би рассеянно кивнул. На мгновение его память высветила Ширли, поющую эту песню.
– Я рад за нее. – И не желая предаваться ностальгическим воспоминаниям, он встал. – А что, если и мы сейчас пойдем и посмотрим, как там Ленокс управляется со своей хваленой индейкой? Я умираю от голода. И не забудь, после ужина я рассчитываю на матч-реванш в шахматы, ты мне обещала.
– Само собой. – Она взяла его под руку, и они направились к кухне. – Но предупреждаю, с пустыми карманами играть не садись. Я чувствую, что сегодня мне повезет.
Глава 3
В бельевой комнате, которую Тед Кендалл превратил в фотолабораторию, он вынул из промывочного лотка последний фотоснимок и прицепил рядом с другими для просушки.
«Совсем не плохо», – подумал он, подавшись вперед, чтобы рассмотреть отпечатки. Все фотографии были сделаны в гористой местности возле Сараево во время боя между боснийскими сербами и хорватами менее суток назад. Огонь был столь ожесточенным, что вертолет, улетавший в Англию, в который он погрузился несколько секунд спустя после начала схватки, получил два попадания, к счастью, не настолько серьезных, чтобы прервать полет.
Тед был одним из тех трех фотожурналистов, кого допустили на сербскую территорию. Он провел там два месяца в небольшом отряде сербских милиционеров. Самому младшему из них было всего четырнадцать.
Каждую неделю он отсылал в Лондон десятки отснятых пленок. Ллойд, старший фото редактор Ассошиэйтед Пресс, для которого Тед, как фотограф по контракту, делал большую часть работы, восторгался каждым новым снимком.
– Я не видел столь классной работы с тех пор, как Роберт Капа сделал свою индокитайскую военную серию в пятидесятых, – сказал ему по телефону этот осевший в Англии американец. – Не знаю, как ты, а я просто нюхом чую еще одну Пулитцеровскую премию.
Освещать войну со стороны боснийских сербов было не только одним из самых опасных, но и наиболее многообещающих заданий. Не потому, что это выводило тогда на новый уровень карьеры, а просто посредством своего объектива он смог рассказать о другой стороне этой войны в Югославии, стороне, о существовании которой подозревали очень немногие.
Он, как раз снимал одноразовые перчатки, когда в его лондонской квартире настойчиво прозвенел звонок.
– Иду, иду! – крикнул он, выключая в лаборатории красный свет.
Досада от того, что его прервали, вмиг улетучилась, стоило ему распахнуть дверь. На лестничной площадке с виноватой улыбкой на хорошеньком личике и спортивной сумкой через плечо стояла Сандра – его двадцатидвухлетняя сестра.
– Лютик, ты? – воскликнул он, назвав ее ласковым детским прозвищем.
Сандра бросилась ему в объятия:
– Хай, большой брат! Рад меня видеть?
– Спрашиваешь! Дай-ка я на тебя полюбуюсь! – Улыбаясь, он цепким взглядом охватил шапку белокурых волос, огромные карие глаза, маленький вздернутый носик. По обыкновению одета она была отнюдь не «от кутюр», но весьма своеобразно и со вкусом. Для путешествия через Атлантику она выбрала свободные джинсы, рабочие ботинки – по ее словам, последний писк студенческой моды – и зеленую армейскую куртку, купленную на блошином рынке в Лондоне четыре месяца назад.
Она развела руками:
– Как тебе нравится мой наряд?
Тед рассмеялся:
– На тебе – очень.
Приняв из рук сестры сумку, он обнял ее за талию. Они вместе прошли в комнату.
– Почему не предупредила, что приедешь? Я бы встретил в аэропорту.
– Времени не было. – Сандра рухнула на широкую красную софу и скользнула взглядом по черно-белым снимкам на стенах. Какие-то события… Снято недавно, впрочем, она не удивилась. Тед, такой же неугомонный по отношению к окружающему его интерьеру, как и к личной жизни, менял их регулярно.
– Я выехала из Остина примерно в то же время, когда ты выбирался из Сараево.
– Как ты узнала об этом?
– Позвонила Ллойду. – Она самодовольно улыбнулась. – Не только у тебя, знаешь ли, есть мозги.
– Не спорю, не спорю.
Сандра, потянув брата за рукав, заставила его присесть на софу.
– Теперь моя очередь инспектировать. – Нахмурясь, она вглядывалась в милое открытое лицо, взъерошенные светлые волосы, темно-василькового цвета глаза, которые он унаследовал от отца, двухдневную щетину на квадратных скулах. – М-м-м, ты выглядишь усталым. Но видимо, надо благодарить Бога за то, что ты вообще остался жив, судя по тому, что я слышала в новостях.
– И что же?
– Что английский вертолет с журналистами на борту взлетел с аэродрома Сараево под ураганным огнем. Ты ведь летел на нем, не так ли? Ты был на борту этого вертолета!
– Перестань хмуриться, Лютик, а то у тебя появятся преждевременные морщины. Какая разница, в каком я был вертолете? Я здесь, перед тобой, целый и невредимый.
Выражение лица Сандры ничуть не изменилось.
– Клянусь Господом Богом, Теодор, если ты будешь продолжать в том же духе, у меня не только морщины появятся. К выпускному курсу я буду единственной седой студенткой. И все потому, что очень беспокоюсь за тебя.
– Так перестань волноваться.
– Легко сказать! У тебя ведь нет братца-авантюриста, искателя приключений!
– Искатель приключений, черт! Просто я таким образом зарабатываю себе на жизнь.
– А почему бы тебе не делать это по-другому, менее рискованно? Например, снимать показы мод. Наверняка будешь загребать кучу денег.
– Да, и через неделю умру от скуки.
– От скуки? – Она насмешливо взорвалась. – С Клаудией Шиффер, целый день дефилирующей перед тобой в нижнем белье?
Закинув руку на спинку софы, он неопределенно пожал плечами.
– Как говорится, если увидел одну манекенщицу в нижнем белье, считай, что видел их всех.
Он, конечно, слегка преувеличивал, но Сандра знала, что ничто не увлекало Теда так, как его нынешнее занятие. На пятнадцать лет старше ее, он получил первое признание, как фотожурналист во время американского вторжения в Гренаду. В 1989 году, когда он работал по заданию «Лондон таймс», шумный успех ему принесли заставившие мир содрогнуться снимки двух арабских боевиков, ворвавшихся в стамбульскую синагогу и расстрелявших двадцать одного прихожанина. Сейчас, девять лет спустя, он ничуть не остыл. Лишь в глазах появилось какое-то странное печальное выражение, раньше она такого не замечала. Видимо, война в Югославии потрясла и его.
Тед вытянул свои длинные ноги поперек кофейного столика.
– Расскажи-ка мне лучше, Лютик, как твои дела в колледже.
– Отлично. Папа наконец-то смирился с тем, что я не буду поступать на юридический.
– Насколько я понял, твое сердце все еще горит педагогикой.
– И сильнее, чем когда бы то ни было. Просто потребовалось время, чтобы смириться, вот и все.
– Нелегко, наверное, тебе пришлось?
– Не тяжелее, чем тебе, когда ты объявил, что собираешься стать фотожурналистом и так его разочаровал. – Она рассмеялась. – Мне кажется, в глубине души он всегда считал, что я стану второй Энн Ричардс.
– Тогда тебе надо ездить на «харлее».
Сандра с хохотом уткнулась ему в плечо.
– Господи, Тед, ты всегда знаешь, как меня рассмешить!
Глядя на нее сверху вниз, он пытался догадаться, что же все-таки привело ее сюда на этот раз.
– Так вот зачем ты отмахала пять тысяч миль! Чтобы вволю посмеяться?
Не услышав ответа, он приподнял ее двумя пальцами за подбородок и посмотрел ей в глаза.
– Что-то случилось, сестричка?
– Нет. Просто… – Она вскочила. – Может, прогуляемся? У меня все затекло после восьми часов перелета, хорошо бы малость размяться.
– Конечно. – Он поднялся. – Куда пойдем?
– Даже не знаю. Как насчет той чайной, что понравилась мне в Голдборне? «Бюргард»?
Тед снял со спинки стула коричневую кожаную куртку пилота бомбардировочной авиации и натянул на плечи.
– «Бюргард», так «Бюргард».
Вскоре они уже пробирались через оживленный Портобелло, где воскресным днем можно было найти все что угодно – от допотопных пишущих машинок и старинных книг до африканских масок. Раньше, когда Тед только-только поселился в Ноттинг-Хилле, район пребывал в запустении, кварталы выглядели убого, с обшарпанными домами и запущенными парками. Но за десять лет реконструкции здесь все изменилось. Ныне улицы расцветили магазины-бутики, художественные галереи и модные рестораны для самой изысканной городской публики.
«Бюргард», модный чайный салон на Голдборн-роуд, был одним из любимейших Сандрой мест в Лондоне. Он привел ее сюда однажды летом, когда она впервые приехала к нему. Смотреть на нее, вожделенно пожирающую глазами корзинку с пирожными, было одно удовольствие. Так же как и фотографировать.
Заведение было забито битком, но благодаря знакомой официантке им тут же предложили сесть за стол. Оба заказали чай «Ерл Грей» и пирожные ассорти, Тед довольно потер руки.
– Ну, так что случилось, Лютик? Твой дружок доставляет тебе неприятности? Если он… – он многозначительно хрустнул костяшками пальцев. – Дай только знать, и я ему устрою!..
– В настоящий момент у меня нет приятеля. – Взгляд Сандры скользнул в направлении пожилого джентльмена с маленьким мальчиком, очевидно, внуком, которые заняли соседнюю кабинку. – С папой беда.
Он и сам уже догадался об этом, поскольку у Сандры не было привычки сваливаться как снег на голову, не предупредив заранее.
– Он снова заболел?
Она медленно кивнула:
– Он умирает.
Непонятно, какая из эмоций была сильнее – изумление или горечь. Он всегда считал отца неподвластным бедам, и не без основания. В свои шестьдесят три бывший сенатор штата Техас прошел корейскую войну, на него дважды покушались террористы, он выжил в вертолетной катастрофе, унесшей жизни трех американских конгрессменов. Если и был на земле человек, способный обмануть смерть, то это именно Чарльз Кендалл.
К горлу Теда подступил комок.
– Рецидив рака?
Сандра кивнула:
– Он уже давно чувствовал себя неважно – какие-то боли в боку, усталость. В конце концов, ему надоело мое занудство, и он согласился на обследование. – Ее голос дрогнул. – На этот раз болезнь засела в печени. Это не операбельно.
– Проклятие! – Он дождался, когда официантка выполнит заказ, затем заговорил вновь: – Сколько ему осталось?
– В лучшем случае полгода. Может быть, и меньше. – Взяв фарфоровый чайник, она наполнила чашки. – Он убьет меня, если узнает, что я тебе рассказала. – Сандра больше не могла сдерживать слезы, ей пришлось поставить на место чайник. – Прости. – Она утерла лицо тыльной стороной ладони. – Не думала, что так расклеюсь.
– Ничего. – Он насыпал в чай сахара. – Как отец воспринял известие?
– Ты же его знаешь. Ведет себя так, как будто ничего особенного не происходит. Более того, он руководит предвыборной кампанией дяди Малкольма. Можешь себе представить?
Тед не удивился. Чарльз всегда опекал младшего брата. Много лет назад, когда они играли в футбол на лужайке перед домом, неудачный силовой прием, проведенный Чарльзом, отбросил Малькольма на двухсотлетний дуб. При падении Малкольм сломал бедро, оставшись на всю жизнь хромым и похоронив юношеские мечты о футбольной команде колледжа. Чарльз, потрясенный несчастьем, считал себя виноватым в увечье брата, а Малкольм, по правде говоря, никогда не позволял ему об этом забыть.
Подавшись вперед, Тед погладил Сандру по руке. Шести лет оставшись без матери, та прямо-таки боготворила отца.
– Если бы я хоть чем-то мог помочь, сестричка!
– Ты можешь. – Их взгляды скрестились. – Приезжай домой, Тед.
Если бы не искаженные горем черты лица девушки, он решил бы, что она шутит.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – продолжала она низким, взволнованным голосом. – Что тебе не будут рады, что он не захочет тебя видеть…
– Точно. – Он даже не пытался казаться спокойным. – Я отвечу «нет», сестра. Я не желаю во второй раз быть отвергнутым.
– Сейчас все будет по-другому. Он болен.
– Чушь! Пусть он одной ногой и стоит в могиле, это ничего не изменит. Я-то знаю. Я пробовал помириться с ним несколько лет назад, помнишь? Послал ему приглашение на мою первую крупную выставку в штате. Отец не только не явился, он даже не удосужился сообщить, что не придет. Он отнесся к этому, как к какой-то незначительной вечеринке, не стоящей даже того, чтобы заглянуть мимоходом.
Тед редко позволял себе вспоминать тот день, но в действительности он врезался в его память с кристальной ясностью. Кендалл-младший был так горд своим достижением и потому ничуть не сомневался, что отец тоже будет гордиться им, несмотря на все разногласия между ними. Отправив приглашение, он через неделю позвонил домой, чтобы удостовериться, дошло ли. Трубку сняла Люсинда, экономка Кендаллов.
– Вряд ли стоит рассчитывать на его появление, Тедди. – В ее голосе слышалось глубокое сочувствие. – Он выбросил приглашение.
С тех пор Тед домой больше не звонил.
– Тогда папа сердился на тебя за то, что случилось на похоронах мамы. – Сандра безуспешно пыталась «навести мосты» между двумя самыми дорогими ей людьми.
– Это верно. Но он так и не перестал сердиться и ненавидеть меня.
– Ты не прав. Он изменился. Он… помягчел.
Последние слова прозвучали совсем неубедительно.
– Такие, как он, не становятся мягче из-за болезни, Сандра. Наоборот, еще непримиримее.
– Ты бы изменил свое мнение, если бы видел его. Нет, он пока еще в форме, иногда даже трудно представить, что он болен. Но я-то знаю, в глубине души он боится, ему страшно представить такой конец.
– У него есть вы с Люсиндой.
– Этого недостаточно. Он нуждается в твоей силе, твоем мужестве. Ему нужен ты, Тед!
Неожиданно перед глазами Теда возник образ матери. Он вспомнил, как она смотрела на него в тот последний раз… Он учился в Луизианском университете, и она по обыкновению прилетела в Новый Орлеан провести с ним выходные.
В бежевых слаксах и белой блузке с закатанными рукавами, мать вполне могла сойти за студентку. Она так разительно менялась вдали от дома, становилась такой жизнерадостной! Они провели эти дни, бродя по Французскому кварталу, пытаясь освоить местный креольский диалект и слушая джаз-диксиленд.
Воскресным вечером в аэропорту она сунула ему в карман чек на пять тысяч долларов, остановив его протесты приложенным к губам пальчиком.
– Перестань упираться хоть в этот раз и прими деньги.
Две недели спустя он вновь увидел ее. На этот раз лежавшей в гробу.
– Тед, ты меня слушаешь? – Призывный голос Сандры вернул его к действительности.