– Это не совсем так. Будь я сильнее духом, Элейн никогда бы не удалось оторвать меня от семьи. Так что позволь мне хоть как-то помочь тебе. Забери мою долю и поступай с ней, как сочтешь нужным.
– Спасибо, мисс, – не выдержал молчавший до сих пор Бранч. – Это очень благородно с вашей стороны.
Колт окинул его свирепым взглядом, и Бранч смущенно притих.
– Не волнуйся. Дани, – робко предложила Бриана, покраснев до слез. – Я тоже сделаю, что смогу.
Колт застыл от удивления, услышав ее слова, а Дани, вдруг что-то вспомнив, удивилась:
– А для чего ты переписал на мое имя свою долю папиного наследства? Конечно, ты считал, что Бриана – твоя сестра, но почему ты решил отказаться от всего, что имел, ради нее?!
Бранч смущенно отвел глаза. По тому, как вели себя эти двое, он уже давно догадывался, что между ними происходит что-то неладное. А теперь достаточно было только взглянуть на их лица, чтобы убедиться, что его подозрения оказались верны.
Даже Дани, которая почти всю жизнь провела возле Элейн, внезапно поняла, почему после ее слов брат и Бриана вдруг неловко потупились. Она побледнела и впилась в них испытующим взглядом.
В эту минуту Бриана чуть было не сказала правду им в лицо. Но разве это поможет? Колт только почувствует себя полным дураком, узнав, что его дважды обвели вокруг пальца.
Растерянная и смущенная, Бриана не знала, что делать. А если Колт еще больше возненавидит ее?! И потом, как она сможет смотреть ему в глаза?!
Воцарилось неловкое молчание, и Дани наконец робко предложила:
– А может быть, стоит сообщить отцу? Он наверняка что-нибудь придумает! Кроме того, тебе может потребоваться его помощь – не так-то просто будет отобрать у Гевина золото.
Поверь, он может быть по-настоящему опасен, уж я-то знаю!
Я буду волноваться за тебя, Джон Тревис.
Колт презрительно фыркнул:
– Плевать мне на Гевина! И меньше всего мне хотелось бы, чтобы отец хоть что-то проведал прежде, чем я сам все улажу. Пожалуйста, поверь мне, Дани, я справлюсь сам!
Дани поняла, что задела его самолюбие.
Они снова замолчали, каждый погрузился в собственные невеселые мысли. Слезы душили Дани, никогда еще она не чувствовала себя такой несчастной. Оказывается, отец не забыл ее, все эти долгие годы он тосковал по ней, и только злая воля Элейн не дала им вновь стать одной семьей. Она помолится за душу тетки, но вряд ли Господь сможет простить ей страшный грех, подумала бедная Дани.
А у Бранча от жалости и сочувствия просто сердце разрывалось. Он переводил взгляд с одного убитого горем лица на другое и мечтал только о том, чтобы поскорее закончился весь этот кошмар и они с Колтом собрались бы в обратный путь.
Надо ведь еще вернуть золото и благополучно доставить его домой. А Колт справится, Бранч был уверен в этом. И снова все будет хорошо. Главное, поскорее вернуться.
Колт угрюмо смотрел себе под ноги, зная, что пришло Время прощаться. Должно быть, Элейн уже обнаружили и в эту самую минуту проклятый Гевин собирается бежать с его золотом. Нельзя было терять ни минуты, и все же он не мог заставить себя уйти. Ведь рядом была его сестра, и Бог знает, когда ему доведется увидеть ее вновь! Похоже, она никогда не покинет монастырь, а ему сюда путь заказан. Как не хотелось ему уезжать, как хотелось подольше побыть с ней, вволю насмотреться на поднятое к нему прелестное, родное лицо.
И вдруг, обнимая сестру, Колт внезапно подумал, что никогда не смотрел на сестру, как на женщину, хотя она, несомненно, очень хороша собой. Он любил ее, но в этой любви не было ничего плотского и не могло быть, он ни минуты не сомневался в этом.
Но та обжигающая страсть, которая, как магнитом, притягивала его к Бриане, не имела ничего общего с родственными чувствами. Он безумно желал Бриану, как только мужчина может желать женщину. И сознание этого вернуло ему душевный покой.
Но внезапно Дани, выпустив ладонь брата, со страхом посмотрела поверх его плеча. Колт обернулся и увидел торопливо направлявшихся к ним двух монахинь, в одной из которых он с неприязнью узнал сестру Марию. Вторая, по всей видимости, была сама настоятельница. Когда женщины подошли поближе, он заметил неодобрительную гримасу на лице старшей монахини и невольно подумал, было ли время, когда она выглядела не такой хмурой, или опущенные уголки рта и жесткое выражение напряженного лица просто отражали суровый нрав, присущий ей от природы?
Дани торопливо вскочила, заметив приближающихся монахинь. Покорно склонив голову, она робко прошептала:
– Матушка!
Монахини замерли в двух шагах от молодых людей, и вдруг настоятельница шагнула вперед, остановилась прямо перед склонившейся в почтительном поклоне Дани и метнула на нее разъяренный взгляд.
– Ты погрешила против святого устава нашей обители, дочь моя, и я вынуждена пожаловаться на тебя епископу, – сурово произнесла она. – Пусть он решит, как следует поступить с тобой. – Она перевела дыхание и взглянула на девушку, чтобы убедиться, что та уже достаточно напугана ее словами. – Возможно, тебе прикажут покинуть монастырь – ведь ты нарушила данный тобой обет отрешиться от всего земного и посвятить себя Господу!
Но, похоже. Дани было не так-то легко испугать.
– Матушка, – почтительно, но твердо произнесла она, – это мой брат, с которым мы не виделись почти четырнадцать лет. Он приехал просить меня о помощи, и я…
– Это ничего не значит! – сурово оборвала ее монахиня. – Ты дала обет отрешиться от мира, а стоило этому молодому человеку ворваться в церковь и позвать тебя, так ты забыла обо всем! А тебе бы следовало опасаться его, как самого сатаны!
– Матушка, – не выдержал Колт, – я, конечно, не самый примерный христианин, но тем не менее мне не очень-то приятно, когда вы сравниваете меня с сатаной! И если уж кто-то виноват в случившемся, так это я. Дани поступила, как любой человек на ее месте.
Лицо матери-настоятельницы побагровело от ярости, и она истошно завопила:
– Немедленно убирайтесь, молодой человек! Чтобы и духу вашего здесь не было!
Колт уже собрался было ответить, как вдруг почувствовал, что дрожащие пальцы Дани стиснули его руку.
– Тебе лучше уйти, Джон Тревис, а то будет еще хуже.
Ему очень хотелось хоть еще раз на прощание обнять сестру, но мысль о том, что эти чудовища будут преследовать ее, заставила его отступить. Он тяжело вздохнул:
– Не волнуйся. Дани, я все объясню отцу. По крайней мере теперь он будет знать, что ты ни в чем не виновата, и поймет…
– Ничего вы не передадите! – Голос настоятельницы сорвался на визг. – Я запрещаю вам разговаривать с вашей сестрой! Понимаете, запрещаю!
Колт поймал себя на шальной мысли, что мир ничего не потерял, когда эта старая мегера решила посвятить себя Богу.
Повезло, наверное, какому-то бедняге, ведь жизнь с ней на земле похуже, чем ад после смерти. Нет ничего дурного в том, что человек хранит верность данным обетам, но неужели же любовь к Христу должна непременно исключать жалость и сострадание к людям?!
Но вряд ли имело смысл обсуждать это с настоятельницей, которая в этот момент была больше похожа на огнедышащего дракона, чем на кроткую овечку Христову. Да и Дани это вряд ли поможет, а вот навредит наверняка. Поэтому Колт только бросил на сестру прощальный взгляд, от души надеясь, что она догадается о той трепетной и нежной любви, что снизошла на его душу.
Наконец он коротко кивнул Бранчу:
– Идем.
Они уходили неохотно, каждому было страшно оставлять Дани, ведь только Богу известно, как отразится на ней их приезд.
Усевшись на лошадь позади Колта, Бриана устало прислонилась к его широкой спине, пока они осторожно спускались вниз по узкой, извилистой тропе. Она безвольно склонила голову, совершенно не отдавая себе отчета, что ее пышная грудь при каждом движении лошади прикасается к его спине, а Колт, чувствуя, как упругие бедра мягко обхватили его сзади, мучительно напрягся.
Всю дорогу до Монако Колт, до боли стиснув поводья, бормотал сквозь зубы едва слышные проклятия, давая себе зарок как можно скорее избавиться от девушки, пока он еще владеет собой. Однако у него из головы не выходила одна мысль: ведь он же занимался с ней любовью, и, похоже, не один раз, так почему же он совершенно ничего не помнит об этом?!
Неужели он когда-то ласкал губами эти нежные упругие соски, которые сейчас так соблазнительно трутся о его спину, осыпал поцелуями роскошную грудь, а потом просто забыл обо всем?! Нет, это невозможно, немыслимо!
«И за это ты мне заплатишь», – подумал обезумевший от ярости Колт.
Спустившись наконец в долину, он заметил неподалеку от дороги весело журчащий ручей, бравший свое начало где-то высоко, среди мрачных отрогов гор.
Колт туго натянул поводья и бросил задумчивый взгляд на тенистый, поросший сочной высокой травой берег ручья. Обернувшись к ехавшему за ним Бранчу, он указал рукой на тропинку, терявшуюся далеко в зарослях кустов.
– Подожди нас внизу, – сухо скомандовал он. – Мы еще не все обсудили.
Коротко кивнув, Бранч поскакал вперед, дав им возможность остаться вдвоем.
Не сказав ни слова, Колт спешился и подхватил Бриану на руки, крепко прижав к мускулистой груди. Заглянув в широко распахнутые глаза цвета темного янтаря, он почувствовал, что окончательно теряет голову. Его руки еще крепче сомкнулись вокруг нее, а жаркие и нежные губы коснулись ее уст.
Несколько мгновений Бриана, ничего не понимая, только молча удивленно смотрела на него. Голова ее кружилась, сердце готово было выскочить из груди. Она уперлась руками в широкую, твердую как скала грудь, но не успела даже ахнуть, как Колт легко, словно перышко, подхватил ее и перекинул через плечо. Он молча нес ее в сторону от тропы, туда, где ласково зеленела трава и тенистый берег ручья манил прохладой.
Короткий, сдавленный крик вырвался у Брианы, но, услышав резкий смешок Колта, она испуганно затихла. Опустив ее на траву, он склонился над ней, и тяжелое тело крепко прижало ее к земле. Она в ужасе почувствовала, как его руки проворно стягивают с нее платье.
– Когда-то ты воспользовалась тем, что я был мертвецки пьян, дорогая, но я ничего не могу вспомнить, – пробормотал о» – И теперь, после того ада, через который мне по твоей милости пришлось пройти, самое малое, чем ты можешь загладить свою вину, – это позволить мне вволю насладиться твоим телом!
Она отчаянно извивалась, пытаясь вырваться на свободу.
– Нет! Ты не посмеешь! Ты…
– Еще как посмею. – Он насмешливо ухмыльнулся.
У Брианы оставалась последняя надежда на спасение.
– Нет! – отчаянно закричала она. – Мы никогда не были любовниками. Послушай, Колт, я только заставила тебя поверить в это! Я никогда бы не смогла поступить так с тобой… – И рыдание сорвалось с ее губ.
Отбросив в сторону платье, Колт на секунду отстранился и голодным взглядом окинул ее дрожащее тело. Боже милостивый, он никогда не видел такой красавицы! Его глаза пожирали ее, он не мог оторвать жадных рук от восхитительных изгибов и округлостей ее тела. Должно быть, и впрямь он был в ту ночь не в себе, если смог забыть такую женщину!
Бриана подняла к нему залитое слезами лицо.
– Пожалуйста, – умоляюще выдохнула она, – ты должен поверить мне, Колт. Мы никогда не занимались любовью. Я только сделала так, что ты поверил в это. Ладида подлила какое-то снадобье тебе в вино, а потом ты уснул, и мне достаточно было раздеться и лечь рядом, чтобы, проснувшись утром, ты поверил в то, что обладал моим телом. Но на самом деле ничего этого не было.
Колт насмешливо покачал головой. Лукавая, маленькая шлюха, как таких только земля носит?!
Большое, тяжелое тело придавило ее к земле, лишив возможности сопротивляться. Темная голова склонилась над дерзко торчащей восхитительно упругой девичьей грудью, и горячие губы мягко обхватили нежный, похожий на бутон, сосок, заставив его расцвести на глазах.
Бриана тяжело дышала, чувствуя сквозь охватившее ее смущение, как острое, щекочущее желание накрывает ее горячей волной. Она и представить себе не могла, что прикосновения мужских губ могут заставить ее сердце забиться в восторженном ожидании.
Бриана отчаянно замолотила кулаками по спине Колта, но с таким же успехом она могла стучать по гранитной скале.
Он сжимал ее в железных объятиях, и девушка поняла, что пропала…
– Ну пожалуйста, Колт, послушай меня. Я так боюсь, ведь я никогда не была с мужчиной!..
Но Колт уже ничего не слышал. Горячая, напрягшаяся плоть с силой прижалась к ее бедру, и Бриана сдавленно ахнула. Она испуганно забилась в его руках, отчаянно стараясь освободиться, столкнуть с себя тяжелое, обжигающее тело, но все оказалось напрасно. Он воспользовался ее паникой, чтобы резко раздвинуть ей ноги и удобно устроиться между ними.
– Ну, – сдавленно прохрипел он, – этот миг мы запомним оба.
Одним сильным толчком он рванулся вперед и грубо проник в нее. Бриана отчаянно закричала, извиваясь и отталкивая его от себя. В затуманенном страстью сознании Колта еще успела промелькнуть мысль о том, как бессмысленно с ее стороны изображать из себя недотрогу.
И вдруг он почувствовал, что что-то мешает ему войти глубже в теплое, дрожащее тело. Колт недовольно нахмурился. Наверное, просто неудобное положение, слишком стремительно пришлось ему действовать. Да и притом никогда раньше не приходилось ему силой брать женщину.
Он попытался продвинуться глубже и, услышав сдавленный вскрик, в недоумении замер. Ну сколько же можно ломать эту комедию?!
Колт сделал резкое движение вперед и ощутил, как вдруг хрупкая преграда разрушилась под его напором. Движения его стали быстрее, и Бриана почувствовала, как на смену резкой боли откуда-то из глубины поднимается жаркая волна наслаждения.
Ей показалось, что бурный поток поднял ее высоко над землей, и, не в силах совладать с охватившим ее пламенем, Бриана пронзительно закричала.
Мгновением позже она услышала ликующий крик Колта.
Осторожно отодвинувшись, он в изнеможении вытянулся рядом, опустив голову на ее тяжело вздымавшуюся грудь.
Уже открыв было рот, чтобы поинтересоваться, почему она так странно вела себя, Колт вдруг опустил глаза и замер, будто пораженный громом, когда увидел на себе кровь.
Еще не смея поверить промелькнувшей в голове догадке, Колт приподнялся и посмотрел на Бриану – пятна крови алели на ее нежных бедрах.
– Бриана? – Кончики пальцев осторожно коснулись залитого слезами лица. – О Боже, скажи, что это не правда! Ты опять обманула меня, Бриана?!
Она слабо покачала головой и вдруг, не в силах больше терпеть эту муку, с коротким всхлипыванием прильнула к нему, прижавшись к могучей груди.
– Я люблю тебя, – обреченно пролепетала она. – Мне кажется, я всегда любила тебя, с первой минуты, как увидела.
Знаю, что поступила ужасно, но у меня не было выхода. И только последней подлости я не совершила – никогда не соблазняла тебя, Колт. Ладида что-то подмешала в вино – а я просто… – Бриана с трудом перевела дыхание и прижалась к Колту. – Я решилась на это, потому что любила тебя. И, Бог свидетель, люблю до сих пор. Даже если теперь ты возненавидишь меня, ничего уже не изменить.
Она облегченно вздохнула, радуясь, что наконец-то он все знает.
У Колта опустились руки. Не в силах отвести от нее изумленного взгляда, он ощутил, как в глубине его души шевельнулось какое-то странное, никогда не испытанное прежде чувство. Мысли его смешались, и он даже не сразу понял, что куда-то вдруг исчезла знакомая горькая ненависть, сменившись непонятной ему самому нежностью и теплотой.
Да, конечно, были и обман, и предательство, но лишь беспредельное отчаяние и желание спасти брата толкнули несчастную девушку в эту бездну.
И в конце концов у нее хватило мужества, чтобы не совершить последней низости – она не соблазнила его.
Крепко прижав к груди беспомощно содрогающееся тело, Колт заглянул в залитые слезами глаза и с благоговейным трепетом подумал, что тоже, кажется, любит эту девушку. Может быть, всегда любил, с первой минуты, но теперь в его душе не было ни стыда, ни угрызений совести.
С хриплым стоном припав к ее губам, он едва слышно прошептал:
– Прости меня, Бриана! Я не знал, видит Бог, даже не догадывался, что ты любишь меня!
Смахнув дрожащие на ресницах слезы, девушка нашла в себе силы забыть про боль и обиду и светло улыбнулась:
– Я была бы рада еще раз пройти через все муки, лишь бы только ты верил мне!
Колт нежно провел кончиком пальца по щеке Брианы:
– Но на свете существуют не только муки, дорогая! Я хочу подарить тебе наслаждение…
Его ладонь прошлась по ее груди, спустилась ниже, скользнув на талию и очертив изгиб бедра. Медленно, дразнящим мучительным движением он нащупал узкий проход в тугую, горячую расщелину и коснулся магического бугорка.
Бриана ахнула. Боль куда-то улетучилась, сменившись восхитительным предвкушением грядущего блаженства.
Колт приподнялся над ней, и на этот раз Бриана сама обвила ногами его бедра. Он легко скользнул в ее жаркую, манящую глубину, не ощутив ни малейшего сопротивления. Крепко сжав ладонями закаменевшие бедра, Бриана ощутила, как входит в нее набухшая пульсирующая плоть. Она радостно почувствовала, как он заполнил ее целиком, и затрепетала в его руках. С этой минуты она принадлежала этому человеку душой и телом.
Огненный вихрь подхватил ее, и Бриана взлетела ввысь, пронзительно выкрикнув его имя в момент сладостной муки и освобождения.
Почти в ту же минуту Колт взорвался яростной вспышкой рядом с ней и, изнемогая от наслаждения, спрятал разгоряченное лицо в удобной впадинке у нее на груди. Последнее, что услышала Бриана, прежде чем погрузиться в блаженное беспамятство, было чуть слышное признание в любви.
Он не мог отвести от нее глаз. Так много изменилось в их жизни за последние несколько минут, казалось, пролетела целая вечность, и сейчас у него просто не было слов.
– Бриана, – ошеломленно прошептал он, и ответом ему была ее сияющая улыбка.
Вдруг у них над головой оглушительно прогремел выстрел, эхом раскатившись в тишине.
Колт, ни минуты не раздумывая, прикрыл собой обнаженное тело Брианы, чувствуя, как острая боль пронзила его.
Девушке на мгновение показалось, что это просто кошмарный сон – перед ними с еще дымившимся винчестером в руках стоял Дирк Холлистер.
Бриана бросила обезумевший от ужаса взгляд на его обезображенное лицо и почувствовала, как мир вокруг нее застилает черная пелена.
Глава 28
Не обращая ни малейшего внимания на покаянный вид Дани, разъяренная настоятельница отвела ее в кабинет и там устроила непокорной послушнице страшную головомойку.
Сидевшая рядом сестра Мария, которая так и не пришла в себя после пережитого потрясения, заглядывала ей в глаза, пытаясь понять, осознала ли Дани всю глубину своего ужасного проступка.
Но Дани только кивала, покорно склонив голову. Самые противоречивые чувства обуревали ее, и она изо всех сил старалась не дать им выплеснуться наружу. Гнев и горечь переполняли ее при мысли о предательстве Элейн, о том, как бессовестно были обмануты она и отец, как счастливо могли бы они прожить все эти годы большой, дружной семьей, если бы не Элейн.
Она кусала губы до тех пор, пока не почувствовала во рту вкус крови. Ну уж нет, она не унизится до того, чтобы показать этим гарпиям свое горе! Они обе старше ее, и церковь для них – весь мир. Мать-настоятельница провела в обители уже больше сорока лет и при этом виделась только с епископом, да и то эти встречи можно было пересчитать по пальцам. А свою семью за эти годы она не навестила ни разу. Разве могли они понять, что переживала сейчас Дани? Ей казалось, что мир вокруг рушится, разлетаясь на мелкие куски.
Побагровев от возмущения, настоятельница заявила, что напишет обо всем епископу.
– А пока, – торжественно заявила она, – ты будешь наказана. Отправляйся в церковь и молись до заката солнца. И так каждый день, до воскресенья, пока епископ не решит, что с тобой делать.
Дани подняла голову и увидела суровое лицо настоятельницы и ее холодный взгляд, но не опустила глаз.
– Нет, – мягко, но решительно произнесла она. – Я помолюсь позже. А сейчас я не могу не думать о семье.
Сестра Мария испуганно взглянула на настоятельницу. Она не помнила случая, чтобы кто-то осмелился ослушаться ее.
– Ты должна! – сурово произнесла она. – Ты не имеешь права!
Не обращая на сестру Марию ни малейшего внимания, Дани повернулась к настоятельнице.
– Простите, матушка, я совсем не хотела обидеть вас, – как можно почтительнее сказала она. – Конечно, нарушив обет, я поступила плохо. Но просить у Господа прощения за свой поступок я смогу, только когда в душе моей наступит мир.
И Дани ушла, а обе женщины ошеломленно смотрели ей вслед.
Торопливо пробежав через двор, Дани кинулась в заросли кустов, где она обычно пряталась, чтобы побыть наедине с собственными мыслями.
И теперь она снова затаилась здесь, погрузившись в невеселые раздумья, пока грохот выстрела, эхом прокатившийся среди гор, не заставил ее очнуться.
Дани даже немного испугалась. Это не могли быть охотники – уважая покой монахинь, они обычно держались подальше от обители.
Внезапно ледяная дрожь пробежала по спине, и, вскочив на ноги, Дани выскочила из своего укромного уголка и ринулась к воротам. Предчувствие чего-то ужасного охватило ее, она помчалась изо всех сил, подхватив длинный подол, чтобы не путался под ногами.
Откуда-то издалека донесся пронзительный женский вопль.
Женщина кричала так, будто сам сатана тащил ее душу в ад.
На мгновение ее голос стих, его заглушили гневная перебранка, а потом шум драки и топот подков. По их звуку уже совсем запыхавшаяся Дани догадалась, что всадники поскакали по каменистой горной тропинке.
Дани добежала до места, где тропинка, извиваясь, круто поворачивала в гору. Вдруг она заметила что-то странное в стороне от дороги и, обернувшись, в ужасе закрыла лицо руками, испустив хриплый стон.
Обнаженное тело Колта неподвижно лежало в ручье, а вокруг головы в воде расходилось широкое ярко-багровое пятно.
Дани ринулась к нему и, упав на колени, осторожно приподняла над водой голову брата. Кровь горячей струей потекла ей на подол.
Припав к груди Колта, Дани снова и снова отчаянно повторяла его имя.
Вдруг он шевельнулся и слабо застонал. Это был слабый, хриплый звук, но его оказалось достаточно, чтобы слезы мгновенно высохли на глазах у Дани. Сдерживая рыдания, она постаралась как можно осторожнее приподнять его большое беспомощное тело.
Дани была не единственной, кто услышал выстрел, вблизи тихих монастырских стен он прогремел как гром среди ясного неба.
Со всех сторон к Дани спешили сестры, Но, потеряв голову при виде страшного зрелища, они, как стая испуганных птиц, бросились искать помощи у матери-настоятельницы.
Высокий сан не позволил матушке самой поспешить на место происшествия, но у нее хватило благоразумия разрешить перенести раненого в монастырь и распорядиться устроить его в лазарете.
И пока Колта осторожно несли на носилках вверх по горной тропе. Дани шла рядом, крепко сжимая слабую руку брата.
Она ждала снаружи, пока сестра Франческа, обычно ухаживающая за больными, осторожно осматривала Колта. Наконец ей позволили войти, и она с удивлением осмотрелась.
Чисто выбеленные стены, такой же белоснежный потолок, ни ставней, ни занавесок на высоких стрельчатых окнах, из которых открывался унылый вид на голый, каменистый склон и по-осеннему пожухлую листву.
Вдоль каждой стены стояли койки, узкие, с высокими железными спинками. Колта положили у окна, прикрыв тонким шерстяным одеялом. Его голова была забинтована, глаза по-прежнему закрыты, и лишь грудь слабо колыхалась.
Дани бросила умоляющий взгляд на сестру Франческу, со страхом ожидая, что она скажет.
– Ваш брат все еще без сознания, – строго предупредила монахиня. – Слава Богу, пуля не задела мозг, иначе он был бы уже мертв. К несчастью, – и она виновато пожала плечами, – я могу только предположить своего рода контузию.
– Но он выживет? – чуть слышно прошептала Дани.
Бросив на раненого испытующий взгляд, сестра Франческа заколебалась.
– Я сделала, что могла. Мы должны ждать. Мужайся, сестра, милосердие Господне безгранично.
Дани склонилась над бесчувственным телом брата и осторожно коснулась губами его щеки.
– Пожалуйста, не умирай, Джон Тревис, я прошу тебя!
Она покинула лазарет, твердо убежденная, что пришло время дать знать отцу, что им нужна его помощь.
Гевин Мейсон, в ярости не находя себе места, метался перед входом в подвал, пока его люди, кряхтя и чертыхаясь, вытаскивали наружу ящики с золотом. Ему казалось, что они движутся как сонные мухи, нарочно сводя его с ума своей медлительностью. Дьявольщина, ну сколько они еще будут возиться?! Он уже успел зафрахтовать корабль, чтобы отправиться в Грецию, и, как только золото будет на борту, они снимутся с якоря.
Немного поодаль он заметил высокую, худощавую фигуру Дирка Холлистера, тоже наблюдавшего за возней с ящиками.
При виде его лицо Гевина перекосила злобная гримаса. Что за идиот, пристрелил Колтрейна с Поупом, да еще в двух шагах от монастыря! Холлистер отрицал это, но двое его людей признались, что слышали звуки выстрелов. Ко всему прочему, этот тупица даже не позаботился о том, чтобы закопать убитых! И теперь бесполезно ругать его: во-первых, дело сделано, а во-вторых, Дирк все равно упрям как осел.
Когда ему доложили, как все произошло, Гевин вспылил и обрушился на Дирка с дикой руганью, обозвав его сукиным сыном и придурком, из-за которого все они могут попасть за решетку.
Ярость его объяснялась тем, что Холлистер наткнулся на Бриану и Колтрейна, когда они, обнаженные, лежали в объятиях друг друга. Увидев пятна крови на теле девушки, Гевин пришел в бешенство. Теперь ему все было ясно, он уже давно догадывался, что Бриана без памяти влюблена в Колтрейна.
Так, значит, эта сучка обманула его, она никогда не соблазняла мальчишку. Все это время она просто водила его за нос как последнего дурака.
Ну да ладно, не важно. Все уже позади, и сейчас он мертв.
Связанную Бриану доставят на корабль и вместе с золотом отвезут на Санторин. А уж там они будут в полной безопасности, и он сможет иметь ее, сколько душа пожелает.
Гевин предпочел не спрашивать Дирка, почему при виде Брианы он превратился в обезумевшего от ярости дикого зверя. Он отлично помнил, как тот когда-то с ума сходил по девушке, а теперь безумное желание смешалось в его душе с бешеной жаждой мести.
Заметив, что трое охранников замешкались, застряв вместе с тяжелым ящиком в узком проходе, Гевин вспылил:
– Проклятие, шевелите же своими толстыми задницами, идиоты! Ведь вы смогли спустить эти ящики в подвал, так вот теперь вытаскивайте их оттуда. У нас нет времени рассиживаться. Этот болван Холлистер завалил все дело, и нам теперь нужно поскорее уносить ноги, да подальше. Чует мое сердце, что очень скоро здесь появится сам Тревис Колтрейн и тогда нам несдобровать!
– Это точно! – промурлыкала Элейн у него за спиной.
Гевин недовольно оглянулся. А ей что здесь надо, черт побери?!
– Убирайся вон, старая сука! Я не собираюсь терпеть твои плоские шуточки! Давай, ступай отсюда, не нарывайся на неприятности!
Элейн вспыхнула. Да как он смеет так разговаривать с ней, да еще в присутствии этих людей?!
– Ты слышишь меня? – Взревев от ярости, Гевин обернулся к ней, тонкие губы его растянулись в безобразной ухмылке, глаза злобно сощурились. – Убирайся немедленно!
– И это после того, что я для тебя сделала, ах ты, неблагодарный! – Элейн захлебнулась от обиды.
– Неблагодарный! Так вот тебе! – И Гевин грубо отпихнул ее в сторону. Элейн не удержалась на ногах и с размаху села на землю.
– Проклятая старая мегера, – злобно чертыхнулся Гевин, – да ты должна в ногах у меня валяться, что я столько времени терпел тебя рядом. Жалкая пьянчужка! – И он презрительно пнул ее ногой в бок.
Вскрикнув от боли, Элейн отползла в сторону и неловко попыталась встать. Но ей все никак не удавалось приподняться, безумно болел ушибленный бок.
Гевин угрожающе навис над ней:
– Я говорил тебе, держись от меня подальше, иначе будет плохо. Убирайся с глаз моих, пока я тебя не изуродовал до смерти!
Элейн кое-как доползла до стены и со вздохом облегчения припала к ней.
Ящик наконец пропихнули через узкую дверь.
– Это последний? – спросил Гевин, и охранник кивнул. – Грузите его в фургон. – Повернувшись к Дирку, Гевин предупредил:
– Я поднимусь узнать, готова ли Делия. Ждите меня внизу.
Он направился было к дому, но его остановил испуганный возглас Элейн:
– Подожди! А как же я?! Когда ты вернешься, Гевин?
Неторопливо повернувшись, он едва удостоил графиню взглядом. Когда же эта идиотка поймет наконец, что все кончено?!
– Ты сама во всем виновата, Элейн. Я устал от тебя и еще подумаю, стоит ли вообще возвращаться.
Но несмотря на все унижения, которые ей пришлось вынести, дух Элейн еще не был сломлен.
– Ублюдок! – пронзительно завопила она, так что у всех зазвенело в ушах. – Проклятый, мерзкий ублюдок! Так, значит, ты бросишь меня здесь, а денежки все заберешь себе?! У меня столько же прав на золото, сколько у тебя, даже больше!
Если бы не я, не видать его тебе как своих ушей!
– Считай, что мы в расчете, – злобно ухмыльнулся Гевин.
Дирк не выдержал:
– Неужели ты действительно решил бросить ее без гроша?
– Не делай из всего трагедию, Холлистер, – подмигнул Гевин. – У нее осталось еще кое-что на черный день, мебель и разная дребедень. Продаст, если понадобится. А теперь в путь. И не стоит ее жалеть. Если мы попадем в лапы Колтрейну, жалеть придется нас.