Глава 39

Человек с повязкой через глаз сидел рядом с молодой леди Ее длинные золотистые волосы слегка шевелились под дыханием легкого ветерка. Ниже по склону холма раскинулся зимний военный лагерь. Он казался отсюда нагромождением палаток, навесов и землянок. Кое-кто ухитрился сложить из камней и глины неказистые печки. Отовсюду раздавались резкие, грубые звуки: ржание лошадей, звон колокола в ближней часовне, лай собак, стук копыт, ругань и гомон солдат. С шумом прибыл обоз новобранцев, и они поспешили влиться в шумное скопище людей.

Лучистое апрельское солнце вынырнуло на миг из-за туч и скрылось вновь, словно оттого, что не в силах было развеять атмосферу напряженности, царившей среди обитателей лагеря. Все они стали винтиками в военной машине Федерации, запущенной с небывалой силой. Все пришло в движение согласно приказу генерала Гранта немедленно начинать наступление на Юг. Командование над западной группировкой войск получил генерал Шерман, и на западе, и на востоке было решено применять одну тактику: атаки, непрерывные и по всем направлениям, дабы не давать передышки изнемогающим войскам южан. Однако последние новости были малоутешительны для северян. Пока генералы Грант и Шерман согласовывали последние детали совместных действий, третья группировка федеральных войск из сорока тысяч человек под командованием генерала Натаниэля Бэнкса направилась вверх по течению Красной реки при поддержке флота из пятидесяти кораблей. Их целью был захват огромных запасов хлопка и разгром армии мексиканского императора Максимилиана. Однако федералов ожидало необычно стойкое сопротивление, и рейд кончился полной неудачей.

А вдобавок не далее как 12 апреля кавалеристы генерала Натана Бедфорда Форреста напали на форт Пиллоу в штате Теннесси и вырезали весь гарнизон. Шерману пришлось поднять по тревоге конницу с приказом немедленно очистить Теннесси от солдат Форреста.

Джон Райт не выпускал руки дочери из своей. Для обоих эта встреча значила чрезвычайно много. Как только Китти увидела отца, она разразилась слезами и бросилась в его объятия. Они проговорили несколько часов подряд – связывавшие их прочные узы оставались по-прежнему неразрывны.

Джон уже почти оправился от раны и признался Китти, что намерен провоевать до самого конца.

– А что дальше? – с обезоруживающей откровенностью спросила Китти. – Что этот конец будет означать для всех нас, папа?

– Это известно одному Господу, – пожал плечами Джон. – Сомневаюсь, что Югу удастся предотвратить вторжение, Китти. Они давно голодают, воюют полуголые, они плохо вооружены. Дела там идут все хуже и хуже.

– А как же твоя земля? – напомнила она про столь дорогую ему некогда ферму. – Папа, разве ты в силах забыть о своей ферме? – В ее голосе слышалось страдание.

– Если победит Север, я вернусь домой, Китти. Хотя, конечно, это будет непросто. Я вернусь домой и постараюсь построить то, что разрушилось, поднять землю и жить на ней. А если еще и твоя мама жива и хоть немножко образумилась, что ж, мы будем строить новую жизнь вместе.

Увы, по его тону было ясно, что он практически не верит в то, что Лина жива, и еще меньше в то, что она стала иной. Китти волей-неволей пришлось рассказать ему всю правду, хотя она видела, какие страдания доставляют Джону ее слова.

– Ты, дочка, забросала меня вопросами о будущем, – пробормотал Джон, задумчиво теребя бороду. – Однако я бы тоже хотел получить ответы кое на какие вопросы. Раньше ты на них предпочитала не отвечать. Что ты сама намерена делать? Я не про далекое будущее спрашиваю. Я уже говорил, что скоро мы покинем этот лагерь, и надо решать: двинешься ли ты следом за нами, чтобы работать в полевом госпитале, или тебя надо отправить домой, или же ты присоединишься к конфедератам. Решать ты должна сама, и решать быстро. Судя по всему, здесь вот-вот начнется жуткая бойня.

– Знаю. – Китти задумчиво глядела на лагерь. С каждым днем прибывало все больше народу – армия Потомака копила силы для вторжения на Юг. Она не станет в этом участвовать. Как бы ни любила она своего отца, как бы ни ненавидела всем сердцем рабство, изменить родной земле было выше ее сил. Перед мысленным взором проплыли кусты гардении, покрытые пышными цветами… и объятия Натана под кроной густой плакучей ивы на берегу говорливого ручья. Надежды… грезы… обещания… девушка и юноша, влюбленные друг в друга, еще не задетые войной и грядущим с ней безумием. Способна ли красота затмить ужасы и страдания? Она и сама не знала. Даже если Юг победит, вернется ли все на свои места, сохранится ли в ее сердце любовь к Натану?

Неожиданно они заметили приближающуюся к ним фигуру высокого человека. Джон заметил:

– Это Тревис. Чует мое сердце, он только что от генерала Гранта и знает новости. И вряд ли они придутся мне по душе.

Китти не спускала глаз с Колтрейна, с досадой почувствовав, как часто забилось ее сердце. Он неотразим. Как бы она его ни ненавидела, одного его появления достаточно, чтобы кровь забурлила в ее жилах. Увы, она неравнодушна к его красоте, и взгляд серо-стальных глаз из-под полуопущенных ресниц вызывает во всем ее теле горячие волны возбуждения. Прибыв в лагерь, Тревис первым делом подстриг волосы и сбрил бороду, аккуратно подровняв усы. Этот мужчина был не только красив, но и идеально сложен. Китти невольно любовалась его движениями. Он был похож на дикого кота: грациозный, хладнокровный, уверенный в себе, словно ничто в мире не способно отвлечь его от намеченной цели. И он, несомненно, был опасен. Опасен и жесток. И она ненавидела его. А еще больше ненавидела то, как действовала на нее его близость.

– Он вовсе не такой уж плохой.

Она сердито покосилась на отца, также следившего за Тревисом. Джон с усмешкой добавил:

– Я отлично знаю, что ты сейчас думаешь о том, как он тебя оскорбил и как ты ненавидишь его за хладнокровие и жестокость. Поначалу я и сам думал точно так же. И пожалуй, ненавидел его не меньше. Ведь не так уж трудно было догадаться, с какой целью он оставил тебя у себя.

– Однажды я видела, как он пристрелил своего собственного солдата, – мстительно заговорила Китти. – Он был ранен, и не было времени с ним возиться, и скорее всего он все равно бы умер, но Тревис взял и прикончил его собственными руками!

– И я делал то же, – просто признался Джон. – Иногда милосерднее пристрелить человека, чем предоставить ему мучиться до конца. Господь свидетель, как тяжко это делать! А с Тревисом мне пришлось сражаться рука об руку, и я хорошо узнал его. Из-за несчастий, свалившихся на него в прошлом, он ушел в себя и возвел незримую стену отчуждения и холода. Но за суровой внешностью скрывается доброе сердце.

Китти ошеломленно молчала. Ей с трудом верилось в то, что рассказал о себе и о Тревисе отец. Значит, ни того, ни другого она не знала до конца.

– Я видел своими глазами, как Колтрейн остановился, чтобы напоить раненого конфедерата. Мальчишка так и умер у него на руках. А другого он перевязал, чтобы тот не истек кровью. И не раз и не два он отдавал свою порцию больным или раненым. Нет, дочка, Тревис вовсе не так плох, как тебе бы хотелось думать. Он просто спрятался за этой своей стеной, чтобы больше никто не смог ранить ему душу. У всякого есть свой запас прочности, и у всякого он имеет свой предел.

– Да я и не спорю с тобой. Однако мне пришлось узнать его совсем с другой стороны. Я никогда не забуду то, что он сделал со мной, со всей моей жизнью. И оттого я ненавижу его и жду не дождусь, когда навсегда смогу вычеркнуть его из своей жизни.

– Да пойми же ты, – усмехнулся Джон, – что если двух мулов запрячь с разных концов, они не стронут фургон с места! А вот если встанут рядом, то помчатся, как ветер! Ты чертовски красивая девчонка и привыкла, что мужчины готовы умереть ради твоего удовольствия, ради твоей причуды. А Тревис не таков. Тебе никогда не обвести его вокруг своего миленького пальчика и не заставить плясать под свою дудку. Вот оттого-то вы и ссоритесь.

– Это неправда! – взорвалась Китти. – Натан тоже не хотел соглашаться со мной, упрямо стремясь превратить меня в обычную клушу и лишить права на собственную жизнь! Он тоже не хотел уступать мне ни в чем!

– Тут речь идет о другом! Натан воспитан в сознании того, что назначение женщины – быть женой и матерью, но не более. И он боролся за привычный ему образ мыслей – вот и все. Хотя, я полагаю, в иных вопросах частенько уступал. Почти все мужчины поддаются на маленькие женские уловки. Но не Колтрейн. Он никогда не выпустит ситуацию из-под контроля – и вот эта его черта больше всего тебя и бесит, дочка.

– Да я вообще не желаю о нем слышать! – воскликнула Китти. – Я же столько раз повторяла тебе, папа! Я его ненавижу! Мы оба ненавидим друг друга. Разве так трудно это понять?!

– Ох, Китти, у тебя талант усложнять простые вещи! Толковали мы про это с Сэмом и решили…

– Похоже, все вы решили сунуть нос в мои дела! – Она вскочила на ноги, чувствуя, как на глаза набегают злые слезы. Не хватало того, чтобы Тревис стал причиной ее размолвки с отцом! Какое у него право вклиниваться между Китти и Джоном и разрушать их дружбу, которой она так дорожила?!

А Джон все так же ехидно хихикал, пока Колтрейн не подошел к ним вплотную. На продолжение спора не оставалось времени. Капитан, даже не посмотрев в сторону Китти, сел рядом с Джоном и сказал довольно мрачно:

– Я только что получил новый приказ от генерала Гранта.

– Так я и знал, – кивнул Джон. – Ну что ж, послушаем.

– Сведения секретные, – напомнил Тревис, сердито посмотрев на Китти. – И хоть она твоя дочь, Джон, но по-прежнему предана нашим врагам. В ее присутствии я не имею права обсуждать нашу стратегию.

– Да провались ты к дьяволу, Тревис Колтрейн, со своей чертовой стратегией в придачу! – выкрикнула Китти.

– Китти! – одернул ее Джон.

– Хватит, мне уже тошно от всего этого! Я хочу отправиться в Ричмонд, чтобы снова быть полезной своему народу! Вы вольны оставаться здесь и выполнять свой хваленый долг, зато мне здесь делать нечего! Ах, папа, ну разве ты не видишь, что он делает с нами?! Он же старается поссорить нас, возвести между нами стену! И лучше я поскорее уеду отсюда, пока он не добился своего! – И она поспешила прочь, обливаясь слезами, и крикнула через плечо, в последний раз с гневом взглянув на Тревиса: – Папа, я попрощаюсь с тобой позже, наедине!

– Прости, – неловко вымолвил Тревис. – Я знаю, тебе нелегко.

– Она поступает правильно, – задумчиво откликнулся Джон. – Ее сердце принадлежит Югу, и так будет всегда. Не дело для Китти крутиться среди нас. А судя по всему, нашим спокойным денькам пришел конец.

– Верно. Мы вместе с Шерманом направляемся на юг, на Атланту. У него армия примерно в сотню тысяч человек, и он собирается использовать кавалерийскую разведку. И даже персонально пригласил к себе нас троих. Сэм сказал, что готов отправиться хоть сейчас. Генерал Грант полагает, что и мы поедем с ним.

Джон взял мелкий камешек и кинул вслед Китти. Она резко обернулась. Джон помахал ей рукой. Тревис отсалютовал с мрачной издевкой. Китти сердито помчалась вниз, споткнулась, кое-как сохранила равновесие и припустила еще быстрее.

– Тревис, – обратился к другу Джон, не скрывая тревоги, – как по-твоему, что будет дальше? Сработает ли план Гранта? Падет ли Юг под нашим нажимом?

– Да, да и да. Нам предстоит столкнуться с армией генерала Джозефа Джонстона. Шпионы доложили, что он перестроил армию Теннесси. Точно неизвестно, сколько в ней солдат, но скорее всего примерно столько же, сколько у нас. А нам с тобой и Сэмом как раз и поручено разведать, какими силами он располагает. И мне кажется, что так или иначе ждать осталось недолго и война кончится скоро.

– Ну а что ты станешь делать после войны? Разве об этом ты не задумывался?

Тревис, пожав плечами, продолжал следить за удаляющейся Китти.

– Насколько мне известно, Сэм собрался вернуться на болота. Ну а я скорее всего отправлюсь в Калифорнию.

– Это не ближний свет. Почему именно туда?

– Потому что это не ближний свет, как ты выразился, – ухмыльнулся он. – Но довольно обо мне, старик. Как насчет самого тебя и твоей фермы там, в Северной Каролине? Полагаешь, если мы победим, то ты сможешь вернуться туда, не опасаясь линчевания?

– Пожалуй, да. Там добрая земля, да и идти мне, в сущности, больше некуда. Война оставила множество ран, но я надеюсь, что люди постараются жить в мире, радуясь, что кровопролитию пришел конец.

Какое-то время они молчали, а потом Тревис задал вопрос, жегший его раскаленным железом:

– Джон, а как же с Китти? Что станет с ней?

– Не знаю, – горестно покачал тот головой. – Боюсь, я сам подтолкнул ее к решению перейти Рапидан и вернуться к конфедератам. Это все оттого, что я боялся: из-за меня девочка захочет остаться с нами. А в том деле, что нам предстоит, не место женщине, какой бы сильной она ни была. Она выдержала испытание адом, но я бы хотел избавить ее от дальнейшего. Полагаю, она опять помчится к Натану и даже станет его слушаться, разочаровавшись во мне, да и в тебе тоже. Правда, я никогда не считал его настоящим мужчиной, и мне никогда не нравилась его чванливая семейка. Но, по крайней мере, смею надеяться, что ему хватит запала, чтобы присмотреть за Китти. Но вся беда в том, что, куда бы сейчас она ни направилась, везде она будет сталкиваться с войной. В скором времени нигде нельзя будет чувствовать себя в безопасности.

– А с какой стати ты решил, что этот ваш Натан станет о ней заботиться? Энди рассказывал мне, что солдаты считают его порядочным трусом!

– Одно другому не мешает. Натан давно положил на Китти глаз. Это, пожалуй, было единственное, чего его бесподобный папа не смог бы купить сыночку за деньги. Если ты понимаешь, о чем я толкую.

Тревис молча кивнул.

Джон, прищурив единственный глаз, пронзительно посмотрел на Тревиса и спросил:

– Ты ведь любишь ее, верно?

– Полно тебе, Джон, – принужденно рассмеялся Тревис, – да я в жизни никогда не влюблялся. Слишком худо мне пришлось.

– Мне нет дела до твоего прошлого. Меня заботит твое отношение к Китти. Не думай, я не настолько стар, чтобы забыть, как чувствует себя влюбленный, и могу прочесть кое-что по твоим глазам. Неужто ты пошел в одиночку против целого племени чероки только ради улыбки какого-то одноглазого дяди?! Ты никогда бы не сделал этого, если бы был равнодушен к Китти!

– Ну да, Джон, я неравнодушен, – со вздохом признался Тревис. – Однако этому следует положить конец, потому что такая любовь не доведет до добра. Может быть, в иное время и в иной ситуации у нас с Китти возникла бы настоящая любовь, и мы могли бы быть счастливы вместе. Но сейчас это невозможно. Так что разумнее всего ей покинуть лагерь и больше никогда со мной не встречаться.

– Я так не думаю.

Тревис раздраженно посмотрел на Джона.

– Я не могу согласиться с тобой, – упрямо промолвил тот, – потому что знаю свою дочь и уверен, что Китти тебя любит. И мне совершенно не по душе, что вы расстаетесь вот так.

– Но ты же сам только что сказал, что подтолкнул ее к решению вернуться на Юг.

– Черт побери, да для ее же добра, Колтрейн! Неужто ты думаешь, что с нами ей было бы лучше?! Пусть себе возвращается, но я хочу, чтобы при этом вы расстались, добившись хоть какого-то понимания! Ты бы мог признаться, что любишь ее.

– Тьфу, да с какой стати?! – Тревис чувствовал, что этот спор разгорячил его не на шутку. – Она хочет вернуться к этому своему офицеришке из Ребов, и вполне возможно, что станет с ним чертовски счастлива!

– Ты ошибаешься, – невозмутимо отвечал Джон, – Китти никогда не будет счастлива с Натаном. И провались все к черту, но мне больше невмоготу скрывать то, что я о нем знаю!

– На что это ты намекаешь? – заинтересовался Тревис. – Что такого ты знаешь о Натане?

Лицо Джона сковала гневная гримаса, единственный глаз запылал, и он проговорил срывающимся голосом:

– В ту ночь он был с ку-клукс-кланом! Я в драке сдернул с него капюшон. Натан тут же его поправил, однако я успел его узнать! Но держал это при себе. Потому что боялся: если они поймут, что я опознал одного из них, то прикончат меня на месте.

– Ну, я даже рад, что ты рассказал обо всем мне, – воскликнул Тревис, вскочив на ноги. – Ведь я все время твердил себе, что он для Китти более подходящая партия – из-за происхождения, связей, денег и всего такого. Но если этот тип способен на подлость и убийство, да еще прикрывается при том капюшоном, выходит, что и я не так уж плох! – И он направился вниз с холма, но на полдороге остановился и крикнул: – Только ты не подумай, что я решил, что достаточно хорош для нее и что вообще она мне нужна! Просто я решил… ох, черт возьми… ну, просто я решил, что надо попрощаться по-хорошему. На большее я пока не способен.

Хохот Джона все еще стоял у Тревиса в ушах, когда он достиг хижины, где расположилась Китти. Колтрейн забарабанил в дверь так, что затряслись стены.

Дверь распахнулась, и на пороге появилась Китти с широко раскрытыми от изумления глазами. Одним прыжком Тревис оказался внутри хижины и с треском захлопнул дверь. Убедившись, что здесь больше никого нет, он с силой схватил Китти за плечи и прижал спиной к стене, а потом наклонился так, что его горячее дыхание обожгло ей лицо, и выпалил:

– Китти Райт, я пришел сюда, чтобы признаться, что неравнодушен к тебе. Я таков, каков есть, и не собираюсь меняться, но не могу не сказать на прощание: что бы ни было между нами прежде и как бы тебя это ни бесило, но я, черт побери, успел к тебе привязаться не на шутку!

Поначалу Китти лишь ошеломленно смотрела ему в глаза, не в силах вымолвить ни слова. Но потом ее словно прорвало:

– Уж не думаешь ли ты, что и я к тебе неравнодушна? – Она попыталась вырваться из его сильных рук, но не смогла. – Или ты решил, что для меня имеет значение твоя привязанность, которую ты, оказывается, испытывал все то время, когда насиловал, мучил и издевался надо мной?! Ну, так вот, Тревис Колтрейн, мне глубоко безразличны твои чувства ко мне! Ты для меня проклятый янки, и я ненавижу тебя, ненавижу! И я…

Он впился в ее рот губами, прервав поток ругательств, не обращая внимания на то, что Китти в кровь расцарапала ему руки, стараясь освободиться. Но вот медленно, постепенно ее сопротивление иссякло, а напряженные губы смягчились и даже ответили на поцелуй.

И тогда он нежно подхватил ее на руки и отнес на кровать и начал раздевать. И Китти стала делать то же, по-прежнему не спуская с него пылавшего взора.

Тревис улегся рядом, с трепетом лаская чудесное, неотразимое тело. Он хотел ее страстно, неумолимо. Господь свидетель, как он хотел ее. Ни одну женщину в жизни он не желал с такой силой. Однако это не означало, что он овладеет ею грубо и неистово, под стать своей страсти. Нет! Он намерен дать понять, что любит ее, пусть на свой лад, так, как способна любить его исстрадавшаяся душа. Пусть эту любовь невозможно облечь в слова, он постарается выразить ее нежностью и лаской, чтобы Китти поверила, что он искренне привязан к ней и она ему нужна.

Его губы скользнули по ее щеке, а язык коснулся розовой раковины уха. Она вздрогнула и застонала, и он хрипло шепнул:

– Разве я насилую тебя сейчас, Китти? Хочешь ли ты, чтобы я оставил тебя сейчас в покое?

– Нет! – воскликнула она, обвиваясь вокруг него. – Нет… нет… нет…

Его руки, губы, язык продолжали свое колдовство, превратив ее тело в горячий, податливый воск. Она старалась прижаться к нему теснее, еще теснее, и беззастенчиво молила:

– Возьми же меня… Возьми меня скорее, Тревис… Ох, будь ты проклят… проклят…

А он вдруг передумал и сказал:

– Лучше ты сама возьми меня, Китти! Возьми то, что хочешь, и помести туда, куда хочешь, где мое место по праву. Возьми меня всего, и будь моей…

Китти решилась не сразу. Однако жар желания горел так сильно, что тонкие пальцы все же сомкнулись вокруг налитой мужской плоти. Приподнявшись, она вобрала его в себя и застонала от наслаждения. Их тела сплелись воедино и закачались в восхитительном, завораживающем ритме любви…

А когда они содрогнулись от ошеломляющей разрядки, Тревис прошептал горячо и нежно:

– Я люблю тебя, Китти. Пусть на свой лад… но я люблю тебя.

И они так и заснули, не размыкая объятий – как и положено двум влюбленным.

Глава 40

Китти распахнула глаза. Кто-то нетерпеливо барабанил в дверь.

– Эй, дочка, ты не заболела? – раздался голос Джона Райта. – Давно пора ужинать! Эй, ты что, не слышишь?

– Да, да, папа, – откликнулась она, с удивлением обнаружив, что лежит на постели обнаженная. – Погоди минуту. Я сейчас открою!

И тут до нее с беспощадной ясностью дошло, что Тревис ушел и оставил ее одну, не попрощавшись, не сказав ни слова! Гревшее душу тепло постепенно сменилось мертвенным холодом. Как он посмел?! Как он посмел любить ее так нежно и шептать о своей любви, а потом скрыться, как вор, пока она спала, словно Китти из тех, кем пользуются при нужде, а потом оставляют?! Да и она-то хороша – расслабилась, поддалась на гнусный обман!

Торопливо одевшись и пригладив волосы, она поспешила к двери и распахнула ее навстречу неяркому вечернему солнцу.

– Ты так крепко спала, – встревоженно глядя одним глазом, промолвил Джон. – Здорова ли ты, дочка?

Она заверила, что здорова, только немного устала. А сама нетерпеливо высматривала Тревиса среди солдат, толпившихся у походной кухни. Его не было. Как прикажете теперь себя вести при встрече с ним? Но может быть, ее тревоги преувеличены? Может быть, его срочно вызвали к генералу – вот он и ушел, не разбудив ее. А она-то разошлась, изображая оскорбленную невинность! С вымученной улыбкой Китти обратилась к отцу:

– Пойдем ужинать. Я умираю от голода!

И рука об руку они направились к кухне. Вдруг Джон схватил ее за локоть и тревожно спросил:

– Ты по-прежнему намерена нынче вечером уйти через реку? Я бы мог это устроить: небольшой конвой и белый флаг. Конфедераты считаются с этим, они встретят тебя и позволят благополучно добраться до Ричмонда.

– Папа, мне что-то не хочется уходить, – неуверенно покосилась на него Китти. – В Ричмонде у меня никого нет.