С величайшей осторожностью двинулась она по улицам города. Вот наконец и темная громада склада, где держали пленных. Среди них царило явное оживление: кто-то сидел, кто-то слонялся взад-вперед, но никто не спал. Чертыхнувшись, она сообразила, что вчерашний незнакомец оказался слишком болтлив. Неужели они не понимают, что запросто могут насторожить янки своим шумом?

Ее глаза с тревогой обратились к двум часовым, дремавшим у ворот. Янки прижимались друг к другу, чтобы хоть немного согреться под порывами ледяного ветра. Китти подождала, пока не убедилась, что солдаты спят. Правда, то и дело кто-то из них вскидывал голову, ошалело оглядывался – и снова засыпал.

Наконец она решилась пересечь улицу и подкрасться к тому месту, где ждал вчерашний пленный. Приблизившись, Китти увидела, что это другой человек: у него не было правой руки – пустой рукав френча был заправлен за пояс.

– Пожалуйста… потише, – начала она все с той же фразы – Я пришла, чтобы помочь вам бежать.

Солдат не спеша обернулся и произнес голосом, от которого у Китти все перевернулось внутри.

– Привет, Китти.

На какой-то миг все поплыло перед глазами, словно во сне. Не может быть. Или все-таки может?

– Дэвид… – Обливаясь слезами, она протянула трясущиеся руки, чтобы погладить милое лицо. – Дэвид Стоунер!

– Господи, Китти, мы уж не верили, что ты жива, – его голос тоже прерывался от слез. – Но когда тот малый стал расспрашивать у всех здешних про Натана Коллинза, которого хочет разыскать пленная женщина-южанка, я сразу понял, что это ты!

– Дэвид. – И она разрыдалась, закрыв лицо руками, на минуту позабыв, где находится. Повстречать такого близкого человека было почти равносильно тому, как если бы побывать дома. Но до дома еще ох как далеко, напомнила себе Китти и, гордо подняв голову, прикусила губу, чтобы больше не плакать.

– Дэвид, а тебе известно, где сейчас Натан? Мне обязательно нужно его отыскать. А для начала всем нам выбраться отсюда.

– Я представляю себе только в общих чертах, потому что наше подразделение разбито и всех разметало кого куда.

– И тогда ты лишился руки? – осторожно поинтересовалась она.

– Нет, еще под Шайло.

– То есть год назад? Дэвид, но ведь ты мог вернуться домой. Для тебя война закончилась.

– Я не захотел возвращаться. Правда, я уже мог только подносить боеприпасы одной рукой или ухаживать за ранеными, но и это для меня было лучше, чем просто отсиживаться дома, в стороне от всех! И вот, надо же, я попал в плен к янки! Поверь, ни один из запертых здесь парней не желает ждать конца войны в их вонючей тюрьме!

– Ну так бежим скорее, – выпалила она. – Кстати, здесь что, только двое часовых?

– Ну да. Они решили, достаточно того, что нас обезоружили, а в городе полно федералов. К тому же Розенкранц надеется, что сработает пресловутый «сухой закон». Но мы уже подумали над тем, что делать. Ты раздобудь нам какое-нибудь оружие, чтобы только проломить им башку, а с остальным мы справимся сами. Тут, неподалеку, есть загон, а в нем полно лошадей, которых мы успеем захватить и смыться, прежде чем янки сообразят, что творится.

– А винтовки? – испуганно напомнила она. – Кто-то может услышать шум и поднять тревогу, и тогда нас перестреляют, прежде чем мы выберемся из города!

– Об этом мы тоже подумали, – заверил Дэвид. Нам придется вести себя как можно тише и выбираться отсюда постепенно, по нескольку человек. А теперь ступай и найди какую-нибудь дубинку да пару лошадей для нас с тобой. Нам стоит отделиться от остальных. Если поедем вдвоем, то меньше привлечем к себе внимания. Все подумают, что мы муж и жена и ты забрала меня из госпиталя, где мне ампутировали руку, и везешь домой. Я подожду здесь, а ты раздобудь лошадей. А теперь не медли, Китти.

Как во сне Китти шла по темным улицам. Возле магазина, превращенного в казармы, было привязано много лошадей. Китти взяла двух и темными переулками пробралась обратно к складу. В словах Дэвида заключался определенный смысл: вдвоем, да еще с одноруким ветераном, она сможет путешествовать где угодно. Тогда как отряд беглых конфедератов станет слишком заметной мишенью.

Не доставило большого труда отыскать и парочку булыжников, которые она передала пленным. А потом прижалась спиной к зданию напротив и принялась ждать.

Внезапно раздались глухие удары, стоны, а затем… о Боже, только этого не хватало… дикие вопли ошалелых от счастья беглецов, которые, толкая друг друга, старались побыстрее вырваться за ворота! Вот они принялись драться за привязанных на улице лошадей, и из дверей домов и салунов высыпало множество янки – такой поднялся шум.

Загремели выстрелы. Конфедераты падали один за другим. Кое-кто успел раздобыть винтовки и стрелял в ответ. Китти зажала руками рот, в кровь кусая пальцы. Все завершилось крахом, еще не успев начаться. От ужаса она застыла на месте. Ее сейчас пристрелят, как и прочих несчастных. Ну что заставило их вот так ошалело нестись по городу, вопя во все горло?!

На ее плечо вдруг легла чья-то рука: сзади подошел Дэвид.

– Я с самого начала опасался чего-то подобного, – торопливо шепнул он. – Китти, где ты привязала лошадей? Ведь мы все еще можем попытаться бежать!

Однако она словно приросла к месту, завороженно глядя на конфедерата, корчившегося в грязи, зажав руками рану в животе. Янки ответили жестоко. Это была настоящая резня!

Дэвиду пришлось с силой тряхнуть ее за плечо, чтобы привести в чувство:

– Китти, нам надо убираться отсюда!

Они направились вдоль железной дороги. Там, у станции, нетерпеливо били копытами привязанные лошади. Здоровой рукой Дэвид подсадил Китти, а потом вскочил в седло сам.

– Китти, езжай как можно тише, – резко приказал он, – а когда я дам сигнал, погоняй лошадь, словно за тобой гонятся черти в аду. Я знаю, ты справишься. И не вздумай останавливаться, даже если меня ранят.

– Но куда мне ехать, Дэвид? Я ведь не знаю дороги!

– Разыщи Пембертона, генерал-лейтенанта Пембертона, и тогда ты легко найдешь Натана. Поезжай в сторону Ричмонда.

Они осторожно двинулись вперед. А там, на улице, все еще продолжалась резня. Почти все конфедераты погибли, и лишь немногим посчастливилось захватить лошадей и скрыться в ночной тьме.

Китти, а следом за ней Дэвид все так же осторожно двигались дальше, как вдруг навстречу им выскочили люди с горящими факелами в руках.

– Вперед! – взревел Дэвид, пришпорил лошадь, перескочил через железную дорогу и скрылся в ночи.

Однако Китти застыла, не в силах шевельнуть пальцем.

– Скачи, Китти! – слышался голос Дэвида вместе с Удалявшимся топотом копыт. – Скачи же!

Но на нее смотрело дуло винтовки, и держал винтовку Тревис Колтрейн.

– Ты все-таки пошла на это, Китти? – негромко спросил он.

Там, позади, грохотали выстрелы, кричали люди, ржали лошади, нещадно погоняемые седоками, ринувшимися в погоню за беглыми мятежниками.

Китти беспомощно шевельнула губами, не в силах вымолвить ни слова.

– И все, что ты делала, было частью плана, не так ли?

В неверном, мерцающем свете факела его лицо вдруг показалось безумным лицом маньяка. Вот оно, дуло винтовки, и в любой момент из него может вылететь пуля, которая оборвет ее несчастную жизнь.

– Я никогда не клялась в верности твоему делу, Тревис, – наконец пробормотала она, испугавшись, что вот-вот зарыдает. И что будет причиной ее слез – страх близкой смерти или ненависть и отвращение, горевшие в неподвижных глазах Тревиса?

– Да стреляй же в нее, Колтрейн! – выкрикнул солдат, державший факел, когда Китти наконец послала лошадь в галоп, туда, где скрылся Дэвид.

Из глаз брызнули слезы. Пусть, пусть в нее вонзается пуля! Обратный путь для нее отрезан.

– Черт бы тебя побрал, Колтрейн, стреляй! Из-за нее началась вся заваруха!

– Китти, стой! – В его охрипшем голосе слышалась чуть ли не мольба.

Обернувшись, Китти увидела, что стоявший рядом с Тревисом солдат пытается вырвать у него винтовку.

– Китти, вперед, скорее! – послышался из темноты голос Дэвида.

Китти вонзила пятки в бока лошади и поскакала вперед. Ее ждет Дэвид, он поможет добраться до Ричмонда и отыскать Натана.

Внезапно ее словно окатило ледяной водой, и она так резко рванула поводья, что едва удержалась в седле. В следующую секунду она развернула лошадь и помчалась назад, туда, где в этот миг Тревис сцепился с солдатом, не давая ему выстрелить в беглую пленницу.

И тут прогремел выстрел. Один из дерущихся рухнул, зажимая руками живот.

– О Боже, капитан… – услышала она чей-то отчаянный крик. – Я не хотел…

Китти снова развернула лошадь и полетела вперед, в непроглядную тьму; ее лицо было залито горючими, безудержными слезами, рыдания душили ее. На полном галопе она пролетела мимо все еще ждавшего Дэвида, и тому пришлось нагонять ее.

Китти не могла сказать, долго ли еще они мчались очертя голову в этой кромешной тьме. Наконец, когда лошадь под ней начала спотыкаться, всадница натянула поводья, но не удержалась в седле, прежде чем животное остановилось, упала на землю. И только теперь Китти дала волю горестным рыданиям, от которых сотрясалось все ее тело.

– Китти, Китти, ради Бога… – Дэвид был тут как тут. – Что там еще случилось? Почему ты остановилась? Почему ты так странно себя ведешь? И почему дрались те двое?

– Пожалуйста… – прошептала она, морщась от резкой боли в ободранных при падении руках. – Я… я не хочу об этом говорить… пока не хочу…

Дэвид ласково погладил Китти по голове, а потом привлек к себе здоровой рукой.

– Теперь все будет хорошо. Мы найдем приют, передохнем и отправимся в Ричмонд. А там наверняка найдем армию Пембертона, а затем и Натана. Он считает тебя давно погибшей, Китти, и будет несказанно рад и благодарен Господу, увидев тебя.

– А я считала его давно погибшим, – глотая слезы проговорила Китти. – И не надеялась, что когда-нибудь увижу кого-то из родных.

Беглецы углубились в лес, Дэвид отыскал подходящее место для отдыха, и оба рухнули на землю без сил. Прошло немало времени, прежде чем Китти спросила:

– Как по-твоему, сколько человек сумело сбежать?

– Примерно двадцать. Трудно сказать. Было слишком темно. А они вдруг запаниковали. Я все время боялся чего-то такого. Ведь все только и думали, что о побеге, и, когда ворота наконец-то распахнулись, началось полное безумие. Я даже не могу их винить. Ужасно, что все так кончилось! Спастись могли все.

– Ты успел побывать дома? – вдруг спросила Китти, вспомнив про мать.

– Да, брал отпуск, когда потерял руку. Я теперь женат.

– Женат? – Она удивленно взглянула в темноту. – Дэвид, мне казалось, что тебя всерьез не интересует никто…

– Кроме тебя, – и он тихонько рассмеялся.

Китти почувствовала, что краснеет. Дэвид легонько погладил ее по щеке.

– Это верно, Китти. Я никогда особенно не скрывал своих чувств по отношению к тебе. Но в то же время знал, что по-настоящему ты любила только Натана. По-моему, я догадался об этом раньше тебя.

Наступила неловка тишина, и Китти поинтересовалась:

– Я знаю твою жену?

– Да кто же ее не знает? – усмехнулся Дэвид и снова замолк.

На сей раз она не стала торопить его, а просто ждала.

– Я уже сказал, что взял отпуск и приехал домой после того, как потерял руку. Вскоре после боя под Шайло. И все стали со мной носиться, и славить как героя, и все такое. Ну конечно, и Натан не остался без внимания. Ведь он теперь бравый офицер, ветеран. Ну а мы с ним только и делали, что спрашивали всех про тебя, однако никто ничего не знал – нашли тело дока, а про тебя ни слуху ни духу. И нам ничего не оставалось, как предположить, что ты тоже погибла, только найти твое тело не смогли.

Помолчав, Дэвид тяжело вздохнул и продолжил:

– Тем временем Нэнси Уоррен лезла из кожи вон, чтобы привлечь к себе внимание Натана, ну а ему была нужна только ты. И тогда она перекинулась на меня. Позже я понял, что сделано это было с целью заставить Коллинза ревновать. Ну а мне тогда было уж очень несладко: никак не хотел поверить, что тебя больше нет. А тут еще потеря руки, и к тому же, вернувшись домой, я узнал, что мой отец погиб в деле под Шенандоа. Мне казалось, что несчастнее нет человека на свете. А с Нэнси мне было веселее. И получилось как-то само по себе, что я предложил ей выйти замуж, и она согласилась. Натан вернулся на войну, а я попытался начать семейную жизнь и возделать хоть немного земли, чтобы не умереть с голода.

Китти изумленно покачала головой. Нэнси Уоррен и Дэвид Стоунер? Что за нелепая, несуразная пара? Дэвид – такой добрый, милый и мягкий, Нэнси – такая… ведьма, да иначе не скажешь. Высокомерная нахальная ведьма, способная отравить жизнь любому мужчине.

– Но у нас ничего не вышло, – промолвил Дэвид, подтверждая домыслы Китти. – Нэнси вскоре принялась твердить, что ей тошно видеть мою культю. Что она не желает быть женой грязного крестьянина. А потом мне стало известно, что она таскается в Ралей, чтобы развлекаться там с офицерами, приехавшими в отпуск. Ну, я просто бросил все и ушел. Вернулся опять на войну – к Натану. Вскоре меня захватили в плен, а вот теперь Господь ниспослал мне тебя, чтобы вызволить из лап янки.

– А моя мать… она здорова? – напомнила Китти. – Дэвид, я не видела ее почти два года! Как она справляется? Джекоб помогает по-прежнему?

Бедняжку била нервная дрожь. Ведь впервые за невообразимо долгий срок представилась возможность что-то узнать о родных.

Однако Дэвид как-то странно затих, и ей пришлось вцепиться в его здоровую руку, приговаривая:

– Расскажи мне все, прошу тебя! Ты знаешь что-то плохое? Она умерла?

– Нет, она жива, – вздохнул Стоунер. – Она перебралась теперь в город. И работает там. Старается добыть денег на пропитание. И всякого встречного солдата расспрашивает про твоего отца. Ты бы написала ей, Китти. Дала знать, что все еще жива. А про твоего отца никто ничего не знает, кроме того, что он самый свирепый солдат в армии янки. Если хочешь знать, когда об этом прошел слух, многие из наших, кто вернулся с войны без руки или без ноги, назначили награду за его голову. Они скинулись и собрали пять тысяч долларов в награду тому, кто доставит его домой мертвым!

– О Господи! – застонала Китти, и Дэвиду пришлось утешать ее и извиняться за столь мрачные новости. Но она покачала головой: – Ничего, Дэвид, ведь я должна знать правду. До меня дошли те же слухи, что отец самый отчаянный солдат, который воюет за Север, и что же удивляться, коль за него назначена награда.

– Ты, наверное, проголодалась, – сказал Дэвид, чтобы сменить тему разговора. – Позволь-ка я проверю седельную сумку на моей лошади.

Он вскоре вернулся с кукурузными лепешками и флягой воды в руках.

– Этого, конечно, маловато, но на первое время хватит. А там видно будет! Нам ведь предстоит неблизкий путь к Пембертону. Но мне все же кажется, что тебе стоит сразу отправиться домой. Вряд ли Натан обрадуется, увидев тебя там, где идет бой, хотя и будет счастлив узнать, что ты жива и здорова. Я бы запросто отвез тебя домой, а ты бы написала ему письмо. По-моему, так всем будет лучше.

– Нет! – резко возразила она. – Я должна найти Натана. И еще я должна найти генерала Ли и рассказать ему про янки по имени Хукер, который собрался захватить Ричмонд, и про его планы, как это сделать. Там, в городе, я подслушала совещание Розенкранца еще кое с кем.

В ее голосе вдруг послышалась такая нежность, когда она сказала «кое с кем», что Дэвид поинтересовался:

– Уж не с тем ли солдатом, что погиб из-за тебя во время побега, Китти?

На миг бедняжка лишилась дара речи. О Боже, ей чуть не стало дурно! Разве Тревис мертв? Неужели он погиб, спасая ее? Значит, не случайно ее сердце сковали тоска и боль?

– Что это за человек, Китти? О ком ты говоришь?

– Тревис Колтрейн, командир эскадрона в армии генерала Гранта, – пробормотала она наконец, достаточно овладев собой. – Он… он спас меня от Люка Тейта, но не позволил вернуться домой – я лечила в его отряде раненых.

– Люк Тейт? – опешил Дэвид. – Но при чем здесь Люк Тейт?!

И только тут Китти сообразила, что Дэвиду ничего не известно про ее злоключения. И ей пришлось поведать все с самого начала. А когда она закончила, то почувствовала, как Дэвида трясет от ярости.

– И он удрал? – уточнил Стоунер сквозь стиснутые зубы.

Она кивнула.

– Я непременно отыщу его и прикончу!

В его голосе звенело столько боли и гнева, что Китти невольно протянула руку и погладила Дэвида, чтобы успокоить:

– Дэвид, он скорее всего давно уже мертв. К тому же что было – то было. Я не хочу ворошить прошлое.

Тем временем дал о себе знать лютый холод, сковавший лесные дебри Теннесси.

– Ну что ж, лучше нам попытаться отдохнуть и с рассветом отправиться дальше. – И Дэвид поспешил к лошадям, у каждой из которых к седлу было приторочено одеяло. Не то чтобы этого было достаточно, но по крайней мере они теперь не замерзнут до смерти, если прижмутся друг к другу.

И они улеглись, сжимая друг друга в объятиях. Китти не волновало, насколько прилично это выглядит. Она постаралась поплотнее вписаться спиной в изгибы тела лежавшего рядом Дэвида. Буквально через секунду стало слышно, как глубоко он дышит – неимоверная усталость взяла свое. А впереди лежала долгая дорога, полная смертельных опасностей.

Китти также попыталась заснуть. Закрыв глаза, она вслушивалась в ночные звуки: заунывный посвист ветра, соперничавшего с далеким уханьем совы, резкие вскрики какого-то зверька, полные мольбы и боли. Ее веки налились тяжестью. Беглянка изнемогала от усталости. И даже вихрь смятенных мыслей не был способен побороть сон.

Вскоре она увидела милого светловолосого мальчика, прижавшего ее к себе под сенью плакучей ивы на берегу ручья… теплый, ласковый ветерок, летящий по равнинам Северной Каролины. «Я люблю тебя, Китти, – говорит он. – Окажи мне честь… Стань моей женой». И ласковые руки, трепетно ласкавшие ее тело и убиравшиеся прочь, как только разбуженная страсть угрожала перейти опасную черту. «Я так хочу, чтобы у нас все было прекрасно», – повторял он. А она, такая юная и несмышленая, посмела поверить в то, что в жизни исполняются все сокровенные желания.

На смену одному сну пришел другой, и вот уже на нее глядят из-под пушистых ресниц мрачные глаза, глаза цвета булатной стали: твердый, немигающий взгляд сквозь дымку желания… заросшее густой бородой лицо… тугие мускулы, перекатывавшиеся под кожей при каждом движении, когда он тянулся к ней, когда прижимался всей тяжестью сильного тела и возносил на самые вершины блаженства, о которых она не смела помыслить прежде. Губы, что дразнят, губы, что ласкают, лукавые глаза, проворные пальцы, два сердца, бьющиеся в унисон, сотрясаемые экстазом соития два тела: мужчина и женщина, пламя и страсть, любовь и желание, ненависть и отвращение… Он был добрым и нежным, и он же был грубым и жестоким. А эта боль при виде рассекшей бедро ужасной раны, и нелепая перепалка с хирургом, и гнев в ответ на его «благодарность»… Воспоминания, смытые временем, унесенные ветром…

А под конец страшная сцена: два человека дерутся из-за ружья, выстрел, упавшее тело и лужа крови, которую Китти не видела, но угадала каким-то внутренним чутьем. Конец пришел так же, как и начало: в грязи, в земле, в бездне отчаяния и жестокости.

Китти забилась в горестных рыданиях, но тут же ее окликнули по имени, тряся за плечи:

– Китти, очнись! Тебе приснился кошмар. Очнись, пожалуйста!

Она с трудом разлепила веки и увидела холодный серый рассвет. Над вершинами сосен небо расцветили малиновые сполохи. Над ней склонился встревоженный Дэвид:

– Тебе плохо? Я проснулся от твоих криков.

– Прости. – Она неловко вскочила на ноги, горя желанием поскорее отправиться в путь. – Дэвид, давай постараемся как можно скорее найти Натана. Не будем терять ни минуты, – в ее голосе ясно слышались слезы, а в груди бушевала целая буря самых противоречивых чувств. Разобраться в них Китти была бессильна.

Торопливо скатывая одеяла и седлая лошадь, она постоянно чувствовала на себе взгляд Дэвида. В конце концов, Китти не выдержала и едва ли не враждебно спросила:

– Что с тобой, Дэвид? Почему ты так на меня смотришь?

Его губы скривила грустная усмешка.

– Помнишь, я говорил, что догадался о твоей любви к Натану намного раньше самой тебя?

Она кивнула.

– По-моему, мне всегда удавалось понимать тебя лучше, чем ты понимаешь себя сама, Китти.

– К чему ты ведешь, Дэвид?

– Ну, видишь ли, все это время я не могу понять: бежишь ли ты к Натану или удираешь от Тревиса Колтрейна?

Она уже было взялась за луку седла, чтобы вскочить на лошадь, но изумленно обернулась:

– Ты в своем уме? Я люблю Натана. А Тревис Колтрейн, насколько мне известно, теперь мертв, да в любом случае мне он глубоко безразличен. Я же говорила тебе, что он-то и держал меня в плену и не пускал домой.

– Все это мне известно, – кивнул Дэвид. – А еще мне известно, что ты очень упряма, Китти! Ты ни за что не желаешь признаться самой себе в том, что Тревис Колтрейн значит в твоей жизни намного больше, чем ты пытаешься показать. И ты знаешь, что нельзя с уверенностью утверждать, что он мертв. Ты все еще могла бы вернуться туда, Китти.

– Что за чушь! – Она быстро вскочила в седло, едва сдерживая недовольство словами Дэвида. – Поехали лучше, Дэвид! Надо постараться до ночи найти пищу и кров над головой. И как следует обсудить дальнейшее. Хватит тратить время на пустые домыслы!

– Может, тебе все же лучше вернуться? – настаивал Дэвид, все еще медля вскочить в седло и с грустью глядя ей в лицо. – Прошло так много времени, Китти!

– Дэвид, о чем ты говоришь? Что с тобой сегодня? Я же ясно сказала, что хочу отыскать Натана.

– Может, хочешь, а может, и нет. – Он уселся в седло, снова обернулся и заглянул ей в глаза: – Китти, тебе не удастся вернуть прошлое. Натан успел измениться. Ты тоже изменилась. Эта ужасная война перевернула вверх дном целую страну.

– А мне кажется, – колко возразила она, – что это ты изменился до неузнаваемости, Дэвид. Я еще раз повторяю, что больше всего на свете желаю разыскать Натана, и чем скорее, тем лучше.

И так оно, конечно, и есть на самом деле. Тревис для нее ничего не значит. Только откуда взялись эти непрошеные слезы? Откуда это отвратительное чувство, будто от нее оторвали кусочек сердца и рана не перестает кровоточить?

Дэвид, посылая лошадь вперед, крикнул через плечо:

– Запомни, что я сказал, Кити. Нравится тебе или нет, но для меня твои мысли никогда не были загадкой. А сейчас ты притворяешься и скорее всего потом будешь раскаиваться.

– Я ни за что с тобой не соглашусь, да и Натан тоже! – Ее все больше раздражало недоверие Дэвида. – Ты знаешь: я люблю Натана. Сам же говорил, что догадался об этом прежде меня. А теперь ведешь себя так, словно намерен мне помешать найти его!

Упрямо вскинув подбородок, Китти пришпорила своего коня. Дэвид сам не знает, что несет. Она спешит к той цели, о которой мечтала всю жизнь, прочь от человека, мешавшего эту цель достичь. Ее существование стало сущим адом с того злополучного дня душным летом 1861 года. Но вот теперь, слава Богу, худшее миновало.

Жизнь оказалась холодной и безжалостной – и изменила Китти по своему подобию. Погоняя лошадь, с трудом пробиравшуюся через снежные заносы в горах Теннесси, направляясь в Виргинию – и к Натану, если повезет, – Китти думала о том, что никакая стужа не сравнится с вселенским холодом, сковавшим ее душу.