Новиков, человек молодой и неженатый, с женскими повадками знакомый мало, просто опешил:
      - Да что вы, в самом деле! Вы не волнуйтесь так, я же вас ни в чем не обвиняю! Просто ответьте - кто-нибудь, кроме вас, мог этой печатью воспользоваться?
      - Нет, - резко, но на полтона тише, ответила секретарша, - кроме меня, никто. Ну, может, пока я была в отпуске... Но часто ведь как бывает: любой начальник управления или отдела может выйти от мэра с пачкой подписанных бумаг... Я эти бумаги пропечатаю, зарегистрирую... Не буду же я с каждым листочком к Ковалю бегать и спрашивать, это он подписывал или нет! А ещё если в это время телефон звонит... Разговариваешь - и печати ставишь, разговариваешь - и шлепаешь...
      Галина Кузьминична обреченно махнула рукой.
      - Тогда, конечно, внимание рассеивается. Можно на что угодно печать шлепнуть...
      Следователь Новиков забрал бумаги, поблагодарил и ушел. Но про себя подумал, что, пожалуй, напрасно образцы брал, и без них все ясно... Если так, как она сказала, сделать можно... Так что выходит, теперь всех начальников отделов и управлений допрашивать? А толку? Так тебе виновный и признается!
      * * *
      Галина Кузьминична пожаловалась на грубияна лейтенанта закадычной подруге, Раисе Владимировне из планового отдела, и под строжайшим секретом рассказала, что фальшивая подпись покойного Коваля стояла на какой-то бумаге для фирмы "Меценат". Через три часа строжайший секрет свято хранили все работники мэрии и члены их семей.
      Еще через два часа новость дошла до Алана Александровича. Он нахмурился, посмотрел на часы - суббота, семь вечера - и набрал домашний номер Джихангирова.
      Ответил незнакомый мужской голос. Не просто незнакомый - чужой. Не из своих, сразу слышно. Арсланов нахмурился. Кажется, опоздал... А там наверняка уже ищут номер...
      - Простите, я туда попал или нет? Это 12-15-12?
      - Нет, это 12-16-12.
      - Извините...
      Он аккуратно прижал рычажок, тут же отпустил и вызвал из памяти телефона номер своего дома в Половецке. Надо предупредить жену, пусть не спешит возвращаться к понедельнику. Пару дней не походят дети в школу, ничего не случится...
      Глава 41. Все дают, все берут
      Директора АО "Меценат" доставили в Управление около десяти вечера. Событие было немаловажное, и Пуляев Сергей Васильевич, начальник уголовного розыска, сам подъехал взглянуть на арестованного. Господин Джихангиров Феликс Рустамович, высокий, красивый, с небольшими усиками, в приличной кожаной куртке на подстежке и в блестящих наручниках, сидел между двумя милиционерами, и лицо у него не было ни встревоженным, ни напуганным, а напротив, веселым и наглым.
      Пуляев прошел, не останавливаясь, в кабинет и сказал майору Пантюхо:
      - Ты сам с этим типом не связывайся, тертый калач, битый и наглый. Он из тебя душу вымотает и до психушки доведет. Пусть с ним Казьмин поработает.
      Казьмин Илья Трофимович, сорокавосьмилетний капитан, был ветераном, и давным-давно носить бы ему полковничьи погоны и возглавлять областной угрозыск, но на пути карьеры встало отсутствие высшего специального образования и несговорчивый характер. Не было в нем политического и тактического чутья, к намекам руководства он относился невдумчиво и не желал понимать, что преступник преступнику рознь. Однако Пуляев, вступив в должность, очень быстро оценил Трофимыча, свозил разок на рыбалку в родной район, показал другу Цимбалюку (с мнением Роланда Федоровича Пуляев очень считался и его нюху на людей доверял безоговорочно), после чего они втроем усидели традиционный бидончик у костра под свежую рыбку. С тех пор Пуляев всякое мало-мальски серьезное дело поручал именно Казьмину, пренебрежительно отодвигая в сторону туповатого Пантюхо.
      Казьмин оказался на службе, даром что суббота и вечер. Пуляев ему дал напутствие: допрашивать с ходу, клиент шустрый и хитрый, замариновать его ожиданием в коридоре не получится, только детальнее продумает свое вранье.
      Капитан вернулся к себе в кабинет, убрал со стола лишние бумаги и велел ввести арестованного. Тот держался спокойно и даже игриво, паспортные данные сообщил без запинки, после чего с веселым удивлением поинтересовался, отчего бы вдруг такой интерес к скромному человеку, наемному работнику, между прочим, - вплоть до обыска и наручников. Тем более, что при обыске не нашли ни несметных сокровищ, ни оружия (кроме зажигалки в виде пистолета), ни наркотиков, ни клише для печатания фальшивых купюр.
      Казьмин дал клиенту выговориться, потом выложил на стол все тот же документ на землеотвод.
      Джихангиров бумагу осмотрел, посетовал, что ксерокопия не очень качественная, но согласился: да, вероятно, снята с подлинного документа или, может, с первой копии.
      - Когда вы получили этот документ?
      - Ну, точно я не помню, но вот же дата стоит, глядите...одиннадцатое сентября! - улыбнулся Феликс Рустамович.
      - А почему ваша фирма называется "Меценат"? - вдруг совсем ни к селу ни к городу поинтересовался Казьмин.
      Арестант смерил капитана взглядом, отметил изрядно потертый мундир, простоватое лицо с наметившейся к вечеру щетиной, по-крестьянски темные и узловатые руки, и решил, что имеет дело с человеком как минимум малообразованным, а потому, возможно, и недалеким.
      - Видите ли, господин капитан, был у древнеримского императора Августа приближенный по имени Меценат, довольно богатый человек, между прочим, так он оказывал покровительство поэтам. И с тех пор его именем называют покровителей искусства. Наша фирма создавалась для спонсирования молодых талантливых художников, музыкантов, литераторов, практически вся наша прибыль уходит в фонд помощи... Мы выплачиваем стипендии, разовые пособия...
      - Ага, ну да, ну да... - покивал капитан. Этот трюк ему был прекрасно известен: всеми правдами и неправдами прибыли перекачиваются в фонд (а потому налогами не облагаются), уходят на стипендии - и пойди проверь, сколько чистой наличности возвращается потом в карманы хозяев! - Только мне как-то непонятно, где помощь талантливым студентам, а где базар?
      Джихангиров улыбнулся с прежней снисходительностью:
      - А как вы полагаете, где мы берем деньги на эту помощь? Естественно, приходится заниматься коммерческой деятельностью! А этот базар, между прочим, даст работу многим нашим ребятам, они и спроектируют оформление, и выполнят своими руками, там же столько будет росписи и скульптуры...
      Капитан снова покивал.
      - А почему тогда, если вы базар задумали строить для помощи талантам, подпись мэра на документе поддельная?
      Это был любимый приемчик Казьмина: задать главный вопрос с самой дурацкой подачей.
      Арестованный захлопал глазами:
      - Я как-то не понимаю...
      - Вот и я не понимаю, - откликнулся в тон Илья Трофимович, - если такое благородное дело задумали, так отчего же мэр не захотел подписывать, зачем понадобилось подделывать подпись?
      Джихангиров сбился с ноги и задергался:
      - Почему же вы считаете, что кто-то подделывал подпись?
      - А это не я, это экспертиза так считает. Вам акт предъявить или на слово поверите?
      Феликс Рустамович ухватился за возможность выиграть время и собраться с мыслями, а потому попросил показать акт. Тем временем зазвонил телефон.
      - Трофимыч! - зазвучал в трубке голос Пуляева. - Ты с "Меценатом" беседуешь?
      - Да.
      - У тебя телефон громко орет?
      - Изрядно.
      - Ну так выставь его пока в коридорчик.
      Казьмин звонком вызвал конвоира, велел вывести задержанного в коридор.
      - Слушаю.
      - Мне сейчас первый звонил. Странная новость в нашем деле. Вчера был задержан шофер по фамилии Иванов, Кирилл Михайлович. По подозрению в причастности к смерти Коваля: есть основания полагать, что это он ехал впереди "Москвича" и резко затормозил.
      - Ага... Ну и что?
      - А то, что час назад его обнаружили в камере мертвым. Подушкой придушили. Соседи по камере, как водится, ничего не видели, ничего не слышали, все спали как младенцы.
      - Ну да, само собой.
      - Тебе все понятно?
      - Да уж...
      - И вот что странно: Иванов этот был чистый русак, на Кавказе отродясь не жил и никакой родни там не имеет... не имел.
      Пуляев положил трубку, капитан тоже. До последних слов все было ясно приложил руку этот Иванов к смерти мэра, наверняка не по собственному почину, и теперь его убрали, чтобы не раскрыл рот. Но если он к Кавказу никакого отношения не имеет, то как тут выйдешь на Арсланова? Странная история...
      Казьмин снова впустил задержанного, дал ему дочитать акт экспертизы и продолжил допрос:
      - Так что скажете по поводу поддельной подписи, гражданин Джихангиров?
      Феликс Рустамович пожал плечами:
      - Что можно сказать против экспертизы? Знаю только, что мэр эту подпись у меня на глазах ставил. Правда... - подчеркнуто задумался он, словно бы восстанавливая в памяти картину, - в тот день он, между прочим, неважно себя чувствовал, сердце, наверное, беспокоило, конечно, такой человек, столько забот... При мне принимал нитроглицерин... Наверное, из-за этого рука дрожала и подпись получилась нечеткая...
      - Скажите, гражданин Джихангиров, вы организовали убийство мэра по собственной инициативе или вам кто-то приказал?
      Джихангиров вскочил, потрясая перед собой скованными руками:
      - Как вы такое можете говорить?! Какое убийство?!
      Стоявший сзади конвоир энергично усадил арестованного обратно на стул, а капитан довольно резко ответил:
      - Не добившись у мэра разрешения на землеотвод, вы подделали его подпись, а затем организовали убийство, чтобы замести следы. Еще раз спрашиваю, это был исключительно ваш замысел или вы выполняли чей-то приказ?
      Вот теперь Джихангиров заволновался:
      - Гражданин капитан, здоровьем матери клянусь, никакого убийства не было! Я вам сейчас все расскажу, вы сами поймете... Можно попить?
      Казьмин налил стакан воды из графина, придвинул. Феликс Рустамович схватил стакан двумя руками, жадно выпил, поставил обратно на стол. Обтер усы и подбородок.
      - Гражданин капитан, вы же знаете, какое сейчас время, только успевай... Когда мы у себя придумали этот рынок строить, кинулись наводить справки, нам говорят: на самом верху упираются, там какие-то свои планы... Ну, это понятно, интересную идею увидели, сразу стали соображать, как перехватить и отдать своим людям. Я понял, надо идти прямо к мэру и просить. Хотел записаться на прием, умные люди отсоветовали, говорят, не надо, чтобы ты был там записан, мы тебе так встречу организуем. Организовали. Встретились. Мэр долго не соглашался. Но, сами понимаете, я не первый раз с людьми разговариваю... Уговорил.
      - И как же вы его уговорили?
      - По-хорошему! Дал пять тысяч баксов, обещал полпроцента с прибыли постоянно. Вы не думайте, гражданин мэр был честный человек, порядочный, другой бы в десять раз больше содрал!
      - А вы бы дали?
      - А как же иначе? Такая жизнь: все дают, все берут, иначе не проживешь. Мы не проживем, они не проживут, вы не проживете. Что вы хотите, он же мэр, ему надо держать уровень, иметь приличный дом, людей принимать... Ему в столице надо вопросы решать, между прочим, - и все расходы, расходы... Нет, я на гражданина Коваля не в обиде, он очень честно и красиво со мной поступил.
      - А вы его убили.
      - Гражданин капитан! - впервые за весь допрос в голосе Джихангирова прорезался гортанный акцент. - Я же вам объяснил!
      - А сегодня по вашему приказу задушили шофера Иванова, который выполнил это убийство, спровоцировав аварию.
      У Джихангирова отвалилась челюсть:
      - Ка... какой шофер?! Какой Иванов?! Первый раз в жизни такую фамилию слышу! Ну гражданин капитан, ну подумайте сами, между прочим: если я уже с господином мэром договорился, я его буду беречь, как родного отца! Он же теперь будет мое дело защищать от всех, чтобы не мешали, как бы я иначе стал вкладывать деньги акционеров, если бы не имел надежной защиты?.. А-ай, как я теперь буду вкладывать деньги?!
      Он умолк, опустил голову.
      - Я думаю, вам теперь не так скоро придется вкладывать деньги...
      Джихангиров горестно закивал. Вздохнул:
      - Детей жалко, жену жалко. Отец в тюрьме - кто их накормит? Какая судьба несправедливая, между прочим: никого не убил, не ограбил, не украл, только хотел хорошее дело сделать! И все из-за того, что у мэра сердце болело и рука дрожала! Чувствовал бы он себя хорошо - и я бы здесь у вас не сидел, между прочим. А он ведь и пятого себя плохо чувствовал, тоже нитроглицерин кушал...
      - Так вы признаете, что пятого ноября видели мэра?
      Джихангиров удивился:
      - А почему я не должен признавать? Он мне сам позвонил, назначил встречу в восемь тридцать вечера возле Пушки. Подъехал вовремя, я к нему сел, поговорили минут десять-пятнадцать, не больше - у него сложности возникли, кому-то он раньше этот участок обещал, надо было дать отступные, три тысячи. Я, конечно, не отказался, предложил сейчас же и заехать, но он торопился домой, пообещал назавтра перезвонить. Теперь уже никогда он никому не позвонит... Так жалко, очень хороший человек был, с таким можно работать...
      Феликс Рустамович горестно вздохнул и покачал головой.
      Капитан видел, что излагает допрашиваемый очень складно, без запинки, и объективные факты приводит точно. Да, вполне мог покойный Коваль в тот вечер оказаться возле военного мемориала на углу Проспекта и улицы Освобождения именно в это время - и тогда, кстати, объясняется прореха в пятьдесят минут между его отъездом из дома матери и моментом аварии. Суммы, правда, называет несерьезные - то ли чтобы снизить тяжесть преступления, то ли действительно Коваль, до того взяток не бравший, ещё не освоился с ценами...
      Казьмин спохватился, что уже готов поверить жулику - а возможно ведь и другое объяснение: излагает гладко, потому что сто раз отрепетировал текст, и факты в этот текст вставлены убедительные, твердо укладывающиеся в известную картину. Вот это больше похоже на правду: конечно, работал он не от себя, а от Арсланова, конечно, куда спокойней ему сесть не за соучастие в убийстве, а за дачу взятки, срок там ерундовый, Арсланов обеспечит благополучие его семье, а ему самому - мирную отсидку с досрочным освобождением и последующей щедрой компенсацией. И Арсланова он в таком случае полностью отмазывает от убийства...
      Хотя... Будь оно проклято, это сволочное время! Правильно говорит, паскуда, все берут, все дают. И хоть твердили ребята в один голос, что Коваль чистый, но мало ли... Ведь и в самом деле никто не знает, во что ему влетали поездки в Столицу, зато все знают, что там хапуга на хапуге, со всей державы отобранные и собранные...
      Он чувствовал, что в данную минуту у него нет на руках козыря, который можно выложить перед скользким "Меценатом", такого, чтоб шарахнул между рог и опрокинул все его гладкие речи. Ну что ж, пускай посидит, а козыри придется тем временем искать. Жулик он первой гильдии, но под следствием пока не был, а потому не понимает: любое, самое складное вранье - первый шаг за решетку. Как только показал что-то конкретное, у следствия появляется шанс - раскопать, опровергнуть и прижать.
      Вот теперь ясно, что нужно искать: установить, где был мэр на самом деле, установить, был ли таинственный конкурент, от которого мэру нужно было откупаться, установить, кто, как и зачем убил шофера Иванова...
      Капитан дал Джихангирову подписать протокол, поинтересовался между прочим, понимает ли тот, что уже посадил себя в тюрьму, и посоветовал хорошо подумать, благо больше в камере делать нечего.
      * * *
      Кучумов подошел к окну и закрыл форточку. В Управлении уже топили, и свежий воздух не помешал бы, но снаружи тянуло противной смесью выхлопных газов и сырых гниющих листьев. Глянул вниз - ночь на дворе, а упакованные все раскатывают на своих иномарках, красные стоп-сигналы отражаются в мокром асфальте...
      Протокол допроса директора "Мецената" лежал на столе. Все в точку. Все неясные места прояснились. Неприятно, конечно, что покойный Коваль оказался не лучше других, но понять его можно. И Джихангиров этот предлагает вполне логичные объяснения. А что Слон возражает, мол, не требовалось Ковалю брать у кого-то, когда Слон ему в любой момент устроил бы сколько надо, - так есть ведь простая человеческая психология: ты мне друг, я тебе друг, а как только легли между нами деньги - все, дружба врозь...
      Но как же с убийством мэра? А никак, не было никакого убийства, с самого начала понятно, что простое ДТП, несчастный случай.
      Но зачем тогда убили шофера? Кому он мешал?
      А если представить на минутку, что "Меценат" ни слова не соврал, - вот тогда становится ясно, кому мешал шофер Иванов!И почему он Иванов и никогда не был связан с Кавказом... Плюспочему мэру делали тормоза на СТО, принадлежавшей Слону... Хотя, с другой стороны, экспертиза изъятых со станции деталей ничего не показала - нормальные кондиционные запчасти... И Слоновьи документы на АО "Кленовая роща" - это уж точно не липа, проверено...
      Но тогда напрашивается ещё объяснение: все-таки мэра устранил Арсланов (репетиция-то была, и слежка была, это не версия, это факты!), "Мецената" своего Арсланов сдал для отвода глаз, а несчастного Иванова удушил, чтобы бросить подозрение на Слона. Может, Иванов этот к смерти мэра никак не причастен, просто не вовремя оказался в камере...
      И важно разобраться с этим делом, показать, что милиция работает, и важно остаться чистым перед сволочью Слоном, но и со сволочью Арслановым тоже надо считаться...
      Ох, деточки... Будь ты проклят, Манохин!
      Глава 42. И в тюрьме есть порядочные люди
      Андрей высадил доцента Школьника у подъезда. По дороге они со вкусом обсудили некоторые особенности работы барабанных и дисковых тормозов при повышенном нагреве накладок и расстались во взаимно уважительном настроении.
      Бориса Йосича встретила в дверях квартиры жена и немедленно сообщила:
      - Борик! А у нас - Колечка с Людой!
      Школьник просиял и, на ходу влезая в тапочки, ринулся в гостиную. Люда, такая же тоненькая, как и четыре года назад, хоть теперь уже не новобрачная, а солидная мать семейства (в составе Колечки-старшего и Колечки-младшего), заулыбалась и оторвалась от Ритиной толстой тетради с кулинарными рецептами. Коля Шинкаренко, сегодня без формы, поправил очки скопированным когда-то у Школьника движением и вскочил Йосичу навстречу.
      - Дети, вы давно ждете? А я тут был на одной интересной консультации... Ха, Ритуля! Мы теперь богатые, нам с Мишей заплатили! Нет, ты себе представляешь? Не успел закончить работу, а уже заплатили!
      Рита Семеновна уперла кулак в бедро и наклонила голову набок:
      - Оказывается, кому-то в этой стране ещё нужна наука! А они не догадались тебя покормить за день?
      - Покормить? - удивился Школьник. - Я не помню... Нет, то есть, что я говорю! Там была такая милая девочка, не то Ася, не то Аня, вылитая наша Танька... Чем-то она нас кормила, кофе я точно помню... Ха, и бутерброды с какой-то смазкой... не знаю, вроде паштета...
      - Так ты будешь кушать или нет, доцент несчастный?
      - Дети, а вы будете со мной кушать?
      Коля немного смешался, потом сказал:
      - Борис Йосич, а пришел с вами посоветоваться... Я читаю Зенона Галушку и никак не разберу несколько мест. Мы давно уже пришли, так что если вы мне сможете уделить минут пятнадцать, мы уже пойдем...
      Когда-то Школьник приохотил Колечку читать по-польски, было это в давние времена, ещё до современного книжного бума, и по-польски можно было прочитать много такого, чего по-русски не издавали. Но "Десять дней на карусели" Зенона Галушки Колечка тогда же и прочитал, собственно, именно по этой книжке он и выучился... Школьник с удивлением поморгал глазами, но тут сообразил, что Колечка, видно, не просто так пришел, а Галушка - только предлог.
      - Ха, тогда мы не будем кушать! Сытое брюхо к учению глухо. Так, девочки, вы тут найдете о чем побеседовать пятнадцать минут? А мы пока поговорим на наши мужские темы. Бери, Колечка, своего Галушку, идем в ту комнату, словари у меня там!
      Он тщательно прикрыл за собой двери, раскрыл на тумбочке большой польско-русский словарь, положил сверху раскрытого Галушку вверх корешком и только потом усадил Колю в креслице. Сам устроился на диване.
      - Ну вот, Колечка, конспирация соблюдена. Что у тебя стряслось?
      - Не у меня. У нас на работе. Даже не совсем у нас - в следственном изоляторе.
      - Подожди, а ты где работаешь?
      - Я работаю в тюрьме, там где отбывают срок осужденные. А в следственном изоляторе содержатся подследственные, которых ещё не судили.
      Борис Йосич наклонил голову влево, потом вправо, что должно было обозначать интенсивную работу мысли.
      - Ладно, я понял. Ну и?..
      Коля оглянулся на дверь, наклонился вперед:
      - Я не хотел при Люде об этом говорить, она и так переживает из-за моей работы...
      - Ха! - заявил Школьник и поднял глаза к потолку. - Можно понять! Чего тебя вообще туда понесло? Я уже три года пытаюсь от тебя добиться вразумительного ответа!
      - Ну, Йосич... тогда я просто дядю Гришу послушал, вы же помните, на кафедре мне не светило, а тут сразу предложили звание, приличный оклад, квартиру через год...
      - И где твоя квартира? - иронически поинтересовался Школьник.
      Коля вздохнул.
      - Ладно, не в этом дело... Понимаете, я там поработал... Я ведь не в той зоне, где рецидивисты, у нас, хоть и считается зона строгого режима, но это люди, попавшие случайно, - убийство из ревности или в драке, водители, совершившие катастрофу... ну, в общем... они просто несчастные люди, понимаете? На их месте практически любой может оказаться!
      Школьник сочувственно шевельнул бровью.
      - Конечно, не любой, но я тебя понимаю - тебе их жалко, да?
      Коля ссутулился, зажал сложенные ладони между коленями.
      - Жалко - но не в этом дело. Они совершили преступление, теперь отбывают наказание... Йосич, ну вы же понимаете - нельзя, чтобы там работали одни подонки! Человек приходит в зону с сознанием, что оступился, а когда насмотрится, начинает считать, что виноват не он, а общество, потому что все вокруг сволочи... И если он вдруг видит, что не все вокруг сволочи, если кто-то с ним по-человечески... Знали бы вы, как они тонко улавливают...
      Йосич откашлялся, вспоминая, как заключенные разгружали генератор.
      - Да, Колечка, я немножко видел. И мне твоя мысль понятна - в тюрьме тоже должны работать порядочные люди, это ты хотел сказать?
      Коля кивнул, не меняя позы.
      - Но, я догадываюсь, ты пришел поговорить не о нравственной стороне работы тюремного воспитателя?
      Коля вздохнул, поправил очки.
      - Борис Йосич... Вчера в СИЗО убили человека. Задушили в камере подушкой.
      Теперь вздохнул Школьник:
      - Вот видишь, Коля... А ты говоришь - несчастные люди...
      Коля вскинулся:
      - Но это же не заключенные! Его убил надзиратель Потапов.
      Школьник ехидно скривился:
      - "Задушен подушкой при попытке к бегству".
      Коля шутки не принял:
      - Нет. После отбоя. Выждал час, пока заснут, зашел в камеру...
      - И никто ничего не услышал?
      Коля грустно взглянул на доцента.
      - Все, конечно, слышали.
      - И лежали, молчали?
      - А кому охота оказаться следующим?
      Школьник вскочил, заметался по крохотной спальне.
      - Колечка, но что же делать?!
      Остановился:
      - Подожди - а как же ты узнал?
      - Заключенные сказали.
      - А они как узнали?
      - У нас всегда все узнают.
      - А почему они сказали тебе, а не кому положено?
      - Знают, что бесполезно. Даже опасно.
      - А тебе?
      - Мне хотя бы не опасно.
      - Но ты пошел, доложил?
      - Я пошел к вам.
      Школьник расстроенно уставился на него:
      - А я-то что могу тут сделать?
      - Это был человек, задержанный по делу Коваля. А вы ведь этим делом занимаетесь, правда? И у вас есть знакомые в милиции, на высоком уровне.
      Школьник подумал о Белецком, с сомнением покачал головой. Он, конечно, далек от преступников, но политик... Непонятно, захочет ли ввязываться...
      - А кто был этот человек? Которого...
      Борис Йосич вдруг обнаружил, что не в силах повторить это страшное слово "убили".
      Но Коля понял:
      - Шофер. Фамилия - Иванов. Он говорил соседям по камере, его обвиняли в убийстве мэра: что он будто бы подставил ему свой самосвал, потом выбрал момент, тормознул, мэр попытался его объехать и столкнулся со встречным.
      Борис Йосич поскреб затылок:
      - Честно говоря, мы такой вариант разбирали. Вполне могло быть.
      - Ребята считают, что он не виноват.
      Школьник оживился:
      - Очень интересно! А по каким соображениям?
      - Без соображений. Они умеют отличить. Редко когда ошибаются.
      Коля так и сидел, зажав руки между коленями, говорил ровным голосом, без выражения.
      - Но почему же ты не доложил кому положено?
      - Потапов с майором вась-вась. Вы ведь помните майора Прибытко?
      - Откуда мне его помнить? - удивился доцент.
      - Вы ему несколько лет назад подписывали диплом к защите.
      Школьник поморгал:
      - Подожди... Был такой... Все пытался мне подарить финку тюремной работы. Но я ему сказал: "А потом сами же придете меня арестовывать за незаконное хранение холодного оружия!"
      Коля усмехнулся:
      - К вам он, конечно, не пришел бы, но в тюрьме первый мастер по провокациям. Подлый...
      Школьник поднял глаза к потолку:
      - Ну почему они все к нам в институт лезут?
      Коля удивленно глянул на него:
      - А вы что, не понимаете? У нас же вуз купленный! Есть и похлеще вузы, но и у нас все заочники знают, где, что и за сколько можно взять - задания, курсовые, дипломный проект... Сколько надо дать за зачет, сколько - за экзамен.
      Доцент возмущенно засопел:
      - Не знаю, у меня...
      Коля улыбнулся:
      - А разве вы что-то принимаете у заочников?
      - Нет, я заочникам не читаю.
      - Ну естественно, кто же вам такой жирный кусок отдаст! И сами брать не будете, и с другими не поделитесь. На экзаменах будете гнать, люди станут вылетать из вуза, значит, и общий доход меньше...
      Школьник буркнул про себя какую-то мать.
      - Ладно, Коля. Мы отклонились...
      - Да, действительно, не в этом дело... В общем, я не знаю, что делать. Но нельзя же, чтобы людей просто так убивали?!
      - И что же я могу с этим сделать?
      - Найдите кого-нибудь честного, кому можно сказать!
      - А ты никого не нашел - там, у вас?
      Коля поднял измученные глаза:
      - Борис Йосич! Я уже не знаю, кому верить, кому нет! Я даже дяде Грише боюсь говорить - он ведь всю жизнь в этой системе...
      - Господи...
      Школьник снова заходил по комнате.
      - Николай... Но ведь раньше или позже придется встать открыто...
      - А что я могу сказать открыто? Что среди заключенных ходят такие слухи? И какой суд сочтет это доказательством?
      - А что ты скажешь своим заключенным?
      Коля снова опустил голову.
      - Ну... Вообще-то, они от меня чудес не ждут. Просто поделились. Гаврилов даже предупреждал, чтобы я не вздумал куда-то с этим бежать, только их подведу. Они эту систему лучше меня понимают.
      - И все же в глубине души на что-то они надеются, иначе нерассказали бы, а? Оказывается, Колечка, быть порядочным - это не так легко... Оказывается, просто не убивать людей и не брать взяток - это ещё не все... Оказывается, нужно рано или поздно решиться на следующий шаг...
      Коля все ниже опускал голову, Школьник наконец посмотрел на него - и ухватил за плечо:
      - Успокойся сейчас же! Это я не тебе говорю, это я себе, старому страусу! Живу себе чистеньким, сунул голову в песок, никакой грязи вокруг себя не вижу и видеть не хочу...
      Он вскочил и снова забегал по спальне.
      Коля медленно поднял голову:
      - Наверное, чувствовать себя молодым, но уже страусом, в сто раз противнее.
      Школьник остановился, рявкнул шепотом:
      - Не выпендривайся! Расшибешь себе лоб о каменную стену, твоему Гаврилову и поделиться не с кем будет, и твоему Матюку...
      Коля улыбнулся:
      - Митюку...
      - Вот именно! И, между прочим, твоему Колечке-младшему!
      Доцент вдруг застыл:
      - Ша, Колечка! Пускай три минуты в этом доме будет тихо...
      Конечно, на три минуты его не хватило, но все же секунд тридцать Йосич размышлял, шевеля пальцами, как дворовой шахматист, прикидывающий: "Я так он так, я так - он так..."
      - Слушай, Колечка, я ничего не обещаю. Ты меня знаешь, я никогда не обещаю, если не уверен, что смогу сделать. Но, кажется, я вспомнил человека, с которым можно об этом поговорить. Если что-то получится, ты узнаешь. А сейчас вставай, смотай сопли в узелок и спрячь за пазуху. Бери своего Зенона - кстати, ты ещё читаешь по-польски? Я тебе подсуну такую Джозефин Тэй, которая в польском переводе лучше, чем в английском оригинале! Это редкость, но это бывает! Пошли попьем чайку, у Риты Семеновны где-то ещё заначена баночка прошлогоднего сливового повидла!
      - А почему прошлогоднего? Вы что, в этом году не варили? Так я вам принесу!
      - Что значит не варили? Конечно варили, но у Ритули железное правило: до белых мух - ни-ни!
      Глава 43. Вновь я посетил...
      Наш Чураев, как все старые города, имеет очень нестандартную планировку. Площадь, например, ныне Независимости, которая с Садом граничит, формой похожа на башмак. А та развилка семи дорог, на которой жили Стивенсы, - на кляксу Роршаха, какие-то во все стороны ответвления, углы... Топологи на ней могли бы свихнуться похлеще, чем на кенигсбергских мостах...
      Раньше была такая игра - с длинной ниткой, которую на пальцах двух рук по-разному растянуть можно, у американцев называется "колыбель для кошки", а мы в неё играли просто так, без названия - "в ниточки". Вот оттуда форма...