10

В девять утра Том позвонил в номер Фрэнка, узнал, что тот чувствует себя нормально, и сообщил, что уже заказал завтрак на двоих.

— Приходи, только не забудь дверь запереть.

Сразу по возвращении Том убедился, что паспорта на месте: осторожность никогда не помешает...

За завтраком они обсудили планы на день. Том предложил посетить Шарлоттенбург, затем съездить в Восточный Берлин и, если у них останутся силы, заглянуть в знаменитый берлинский зоопарк.

Он вручил Фрэнку старую заметку Фрэнка Джилла из лондонской «Санди таймс». Он вырезал ее и сохранил, потому что в ней в сжатом виде содержались необходимые и полезные сведения о Берлине. Она называлась: «Неужели Берлин останется разделенным навсегда?»

Уплетая тосты с мармеладом, Фрэнк прочел заметку и с изумлением воскликнул:

— Надо же — он всего в пятидесяти милях от польской границы, а в двадцати милях от пригорода — советские войска! Девяносто три тысячи солдат — ничего себе! Почему всех так волнует этот Берлин? — с недоумением спросил он. — Еще и стену возвели!

Том смаковал кофе и отнюдь не был настроен на долгие объяснения. Он надеялся, что после намеченного на сегодня визита в Восточный сектор Фрэнк кое-что поймет и сам.

— Стена ведь не только вокруг Берлина, — заметил он, — она тянется по всему периметру Германии. О ней много говорят, потому что она окружает Берлин, на самом же деле она доходит до Польши и Румынии. Сегодня сам увидишь. А завтра мы можем прокатиться до моста Гленикер Брюкке, где происходит обмен пленными, я имею в виду пойманных шпионов обеих сторон. Там даже река разделена колючей проволокой на две части.

Видимо, его краткое разъяснение возымело эффект, потому что юноша стал изучать статью с удвоенным вниманием. В статье доступно объяснялась система контроля над Берлином военными силами Англии, Франции и Америки. Это помогало понять (другим, но не тому, у которого было чувство, что он чего-то так и недопонял), отчего самолеты авиакомпании "Люфтганза" не имели права приземляться в берлинском аэропорту Тегель. Короче, Берлин был уникальным, Берлин был искусственным, он не мог и, скорее всего, даже не желал считать себя частью Германии, поскольку его жители всегда особенно гордились тем, что они — берлинцы.

— Я оденусь и через десять минут к тебе постучу. Не забудь захватить паспорт.

На старомодном автомобиле они доехали до Шарлоттенбурга и больше часа провели в Музее археологии и в художественной галерее. Фрэнка было не оторвать от стендов с макетами, воспроизводившими жизнь на территории Берлина трех-тысячелетней давности. На них люди в звериных шкурах добывали медь. Как и при посещении Центра Помпиду, Том все время беспокойно озирался, но никто не обращал на них никакого внимания. Большинство посетителей составляли родители с детьми. Первые болтали между собой, вторые прилипли носами к витринам.

Еще один музейный автомобиль доставил их к станции электрички, где они сели в поезд, следовавший к Фридрихштрассе и к Стене. Состав все время двигался по поверхности, хотя считалось, что это метро. Мимо пролетали старые, унылые здания — значит, этот район не был подвергнут бомбардировке. И вот Стена — серая, высотой в семь футов, увенчанная колючей проволокой, вся в пятнах черной краски. Ею восточногерманские солдаты перед приездом президента Картера замазывали антисоветские лозунги: они опасались, что западногерманское телевидение снимет их и эти лозунги увидят в Восточном Берлине те, у кого есть антенны, принимающие «вражеские» станции.

Фрэнк с Томом зашли в помещение, где находилось около пятидесяти туристов и еще несколько человек из Восточного сектора — последние были нагружены свертками и пакетами с фруктами, консервами и колбасами, а также коробками, вероятно, с какой-то новой одеждой. Это были все больше пожилые люди, возвращавшиеся в Западный Берлин после очередного посещения своих детей и родственников.

Том и Фрэнк дождались, когда девушка за зарешеченным окном выкликнула их (семизначный) номер, после чего они были допущены в другую комнату с длинным столом, охраняемую солдатами в серо-зеленой форме. Им вернули паспорта, после чего обменяли дозволенные шесть с половиной дойчмарок на местные. Том небрежно засунул свои в задний карман брюк.

Наконец их выпустили на свободу, и они зашагали по Фридрихштрассе, которая продолжалась и тут, за Стеной. Том обратил внимание Фрэнка на дворцы прусской королевской семьи. Вид у них был обшарпанный, и Том с раздражением подумал о том, почему местные власти не удосужатся сделать их более презентабельными — не покрасят хотя бы и не расставят возле них кустики в кадках. Фрэнк безмолвно оглядывался по сторонам.

— Это Унтер ден Линден, — довольно мрачно сказал Том.

Он сделал над собой усилие и бодро потащил Фрэнка направо. Они снова оказались на Фридрихштрассе. Здесь было более оживленно. Возле кафе и ресторанов от дверей до середины тротуара тянулись длинные стойки, за которыми завсегдатаи хлебали суп, жевалисэндвичи и пили пиво. Среди них было много рабочих в запыленных комбинезонах.

— Куплю-ка я, пожалуй, ручку. Будет забавно иметь что-нибудь приобретенное в советском секторе, — сказал Фрэнк.

Они подошли к канцелярской лавке, но на входной двери красовалась красноречивая надпись: «Закрыто, потому что мне так захотелось». Том, смеясь, перевел ее на английский и сказал, что наверняка им скоро попадется еще один магазин. Вскоре они действительно нашли еще один, но и он был закрыт. Записка на дверях гласила: «Закрыто по случаю похмелья». Фрэнк пришел в полное изумление:

— Это у них такой своеобразный юмор, что ли? — озадаченно произнес он. — Потому что если всерьез, то это просто полное разгильдяйство!

Томом постепенно стало овладевать уныние — точно такое же, как во время того, первого посещения Восточного сектора. Особенно угнетающе действовал на него вид людей, одетых серо и бедно. Если бы не желание Фрэнка увидеть все своими глазами, Том ни за что не поехал бы сюда второй раз.

— Давай перекусим, это немного поднимет нам настроение, — сказал Том, кивая на вывеску. Ресторан был большой, видимо, средней руки, но чистый, на некоторых длинных столах были даже постелены белые скатерти. Том надеялся, что если у них не хватит обмененных денег, то официант с удовольствием возьмет дойчмарки. Они уселись, и Фрэнк незаметно стал наблюдать за посетителями — одиноким человеком в очках и черном костюме и двумя пухленькими девушками за соседним столиком, болтавшими не закрывая рта.

Он рассматривал их так, словно это были редкие особи в зоопарке. Еще бы: Фрэнк видел в них чуть ли не русских — людей, зараженных бациллой коммунизма.

— Они тут не все коммунисты, — негромко сказал Том. — Они просто немцы.

— Я это понимаю, просто не могу себе представить, как это люди не могут уехать и жить, где им хочется, в Западной Германии например.

— Но это так. — Приветливая блондинка-официантка принесла их заказ. Том подождал, пока она отойдет, и продолжал: — Русские утверждают, что построили стену для того, чтобы защитить немцев от капитализма. Такова, во всяком случае, официальная версия.

После ланча они забрались на знаменитую башню — гордость берлинцев — посреди Александер-плац. Там они выпили кофе и полюбовались видом города. У обоих возникло желание поскорее уехать. Их электричка с грохотом неслась к Тиргартену, и, несмотря на Стену, им теперь казалось, что они вырвались на простор. Фрэнк ссыпал на ладонь оставшиеся восточногерманские пфенниги.

— Я, пожалуй, сохраню их как сувенир или, может, парочку монет Терезе пошлю.

— Только не из Берлина, пожалуйста. Лучше держи при себе, пока не вернешься домой.

После недавнего визита в Восточный сектор смотреть на спокойно прогуливавшихся львов, на тигров, нежившихся возле водоема и нахально позевывавших прямо в лицо посетителям, было особенно приятно, несмотря на то что просторные вольеры все же были ограждены решетками. Когда они проходили мимо, лебедь-кликун вытянул шею и приветствовал их трубными звуками. У аквариума Фрэнк обратил внимание на рыбку под названием «телескоп».

— Невероятно! — воскликнул Фрэнк. Губы его полуоткрылись, и он вдруг стал похож на ребенка. — Смотрите, какие у нее ресницы!

Том рассмеялся. Рыбка была ярко-синяя, всего шести дюймов в длину. Она двигалась величественно, так сказать, на средней скорости, ее круглый ротик то открывался, то закрывался, как будто она что-то говорила. Большие, навыкате глаза были обрамлены чем-то, напоминавшим длинные загнутые ресницы. «Одно из маленьких чудес, на которые так щедра природа», — подумал Том. Он запомнил эту рыбку по прошлому посещению, и ему было приятно, что, так же как и ему самому, она понравилась Фрэнку больше, чем та, что носила имя «Пикассо». Примерно таких же размеров, что и рыбка-телескоп, она была ярко-желтого цвета с черным зигзагообразным рисунком, напоминавшим картины Пикассо в период его увлечения кубизмом.

Через всю голову у нее шел голубой ободок, от которого тянулись отростки, напоминавшие антенны. Все это, вместе взятое, придавало ей весьма экзотичный вид, но не шло ни в какое сравнение с загнутыми ресницами рыбки-телескопа Том неохотно оторвался от созерцания подводного мира. По сравнению с этими грациозными созданиями он сам себе показался неуклюжим чурбаном.

Они перешли в крытый ангар, где в подогретой воде резервуара обитали крокодилы. Смотря на них с перекинутого через резервуар мостика, Том заметил, что тела некоторых из них носили следы укусов своих сородичей. Правда, в тот момент они все находились в состоянии полудремы. Казалось, что крокодильи морды кровожадно усмехаются.

— Может, хватит? — спросил Том. — Я бы уже не прочь двинуть к станции.

Они вышли из павильона с земноводными и пешком направились к вокзалу.

— Послушай, Фрэнк, — твердо сказал Том, — через день тебе придется принять решение. Возвращайся-ка ты домой, а?

Тому хотелось покинуть станцию как можно быстрее: здесь всегда ошивалось столько подозрительных людей — проститутки, педерасты, сутенеры, скупщики краденого, наркоманы... Тут могло произойти все что угодно.

— Пожалуй, поеду в Рим, — нерешительно проговорил Фрэнк.

— Не надо в Рим, туда ты еще успеешь. Ты ведь там бывал?

— Два раза, да и то в детстве.

— Поезжай домой, наладь отношения с родными, объяснись с Терезой. В Рим до холодов ты еще успеешь. Сегодня всего лишь двадцать шестое августа.

Не прошло и получаса после того, как, вернувшись, они разошлись по комнатам, у Тома зазвонил телефон; он услышал голос Фрэнка:

— Я заказал билет до Нью-Йорка на понедельник. Рейс в одиннадцать сорок, на самолете «Эр Франс» долечу до Дюссельдорфа, оттуда «Люфтганзой» в Нью-Йорк.

— Вот и прекрасно, Бен! — с чувством воскликнул Том.

— Придется одолжить у вас еще немного денег. На билет у меня хватает, но больше почти ничего не останется.

— Конечно, я тебе одолжу, — успокоил его Том, хотя при этом испытал некоторое удивление: пять тысяч франков, которые он уже дал Фрэнку, составляли в долларах немало — целую тысячу. Зачем Фрэнку еще какие-то деньги, если он решился ехать прямо в Штаты? Или он настолько привык иметь при себе большие суммы, что без таковых чувствовал себя неуютно? А может, деньги, полученные от Тома, были важны для Фрэнка, потому что служили подтверждением привязанности к нему Тома?

Вечером они отправились в кино, но не дождались конца фильма и вышли. Поскольку было уже около полуночи, а поужинать они не успели, то направились в пивной зал всего в двух шагах от кинотеатра На длинных столах возле бочонков стояло штук восемь наполненных до половины кружек. У немцев принято наполнять пивную кружку в несколько приемов, и такой метод Том одобрял. Они с Фрэнком взяли себе еду у стойки, где кроме домашних супов подавались ростбифы, ветчина, бараньи отбивные, капуста, жареный и вареный картофель, а также сортов двенадцать хлеба, а затем нашли свободный столик.

— Вы правы насчет Терезы, — начал Фрэнк. — Я должен с ней объясниться. — Он нервно сглотнул, забыв о еде. — Нужно знать, нравлюсь я ей или нет. А тут еще мой возраст... Подумать только — мне еще целых пять лет учиться в колледже!

Том понял, что причина возмущения Фрэнка системой образования была все та же — Тереза.

— Она не такая, как другие девушки, — продолжал Фрэнк. — Даже не знаю, как это объяснить на словах. Она не дурочка, и она очень уверена в себе. Иногда это меня даже пугает, потому что мне-то, пожалуй, как раз такой уверенности недостает. Может, когда-нибудь вы с ней познакомитесь. Я бы очень этого хотел.

— И я тоже, — отозвался Том. — Ешь, пока не остыло.

Том понимал, что, скорее всего, никогда не увидит эту его Терезу, но мальчику так этого хотелось...

А что еще, кроме надежды, пусть самой несбыточной, требуется человеку, чтобы идти по жизни?

Человеческое эго, его мораль, его душевные силы — все то, что принято туманно называть «будущим», — разве все это не зависит в конечном счете от кого-то другого? Очень немногие могут добиться всего в одиночку. Том подумал о себе. Он на минуту попытался представить свою жизнь в Бель-Омбр без Элоизы: никого, кроме мадам Аннет, никого, с кем можно поболтать, никого, кто будет включать музыку, неожиданно перескакивая с клавесинного концерта на рок. Несмотря на то, что Том тщательно скрывал от Элоизы большую и, в случае если ее обнаружат, чреватую серьезными неприятностями часть своей деятельности, жена стала неотъемлемой частицей его самого. Они не часто занимались любовью, далеко не каждый раз, когда Том проводил с ней ночь, но когда это бывало, то Элоиза умела быть и нежной, и страстной. То, что это случалось довольно редко, видимо, ее нисколько не раздражало. Для женщины ее возраста — ей было всего двадцать семь (или уже двадцать восемь?) — это было довольно необычно, но его самого вполне устраивало. Том не смог бы терпеть возле себя женщину, сексуальные аппетиты которой требовалось удовлетворять несколько раз в неделю, такое, скорее всего, отбило бы у него всякую охоту заниматься любовью, причем, возможно, навсегда...

Том набрался храбрости и, стараясь, чтобы его вопрос не прозвучал слишком оскорбительно, проговорил:

— Скажи-ка, дружок, между тобой и Терезой что-то было?

Фрэнк поднял на него глаза и быстро улыбнулся какой-то дрожащей улыбкой:

— Один раз. И это было прекрасно. Может, даже чересчур прекрасно.

Том тактично молчал.

— Вы единственный, кому я об этом могу рассказать, — еле слышно продолжал Фрэнк. — У меня, можно сказать, ничего не получилось. Наверное, потому что я очень ее хотел. Она — тоже, но по-настоящему у нас ничего не вышло. Это было у нее дома, в Нью-Йорке. Все ушли, мы заперлись, и... и она смеялась. — Фрэнк произнес это без тени обиды, словно сообщал о чем-то естественном.

— Над тобой? — спросил Том нарочито безразличным тоном и стал закуривать.

— Надо мной? Может быть. Я не знаю. Я готов был сквозь землю провалиться, так мне было стыдно. Я не смог кончить — представляете?

Том вполне мог себе представить эту ситуацию.

— Может, она смеялась не над тобой, а вместе с тобой?

— Я действительно попытался обратить все в шутку. Вы только никому об этом не рассказывайте, ладно?

— Что ты! Да и кому?

— В школе все парни хвастают своими победами Уверен, что большинство просто врет. Взять хотя бы Пита. Он на год старше, и мы с ним друзья, но я знаю, что насчет девушек он точно привирает. Наверное, все легко получается, если ты не больно-то влюблен. Думай только о своем удовольствии — и вперед! Но я-то был влюблен долго — целых семь месяцев, с того дня, как ее увидел.

Том уже подумывал, не спросить ли Фрэнка насчет того, спит ли Тереза с кем-нибудь другим, но тут шум и гам зала перекрыл мощный вступительный аккорд, разнесшийся из микрофона, установленного в противоположном конце зала. Том однажды уже наблюдал это шоу. Стену осветили прожектора, и под громыхающую увертюру к «Вольному стрелку»[12], исполняемую за сценой на старом граммофоне, от стены отделилась и выдвинулась вперед диорама с силуэтами жутковатых сельских домиков, с совой на верхушке дерева и луной на небе. Там сверкнула молния, и «настоящий» дождь в виде капель воды косо полоснул откуда-то справа Прогромыхало что-то, отдаленно напоминавшее гром. Эффект, видимо, достигался благодаря тому, что некто за сценой бил по куску железа. Чтобы лучше видеть, некоторые стали вставать из-за столиков.

— Полное идиотство! — Фрэнк вдруг развеселился. — Пошли поглядим!

— Сходи один, — ответил Том. Он остался на месте, издали лучше было видно, не следит ли кто-нибудь за Фрэнком.

В синем блейзере Тома и в коричневых брюках, которые стали ему немного коротки (видимо, со дня побега он уже успел чуть-чуть вырасти), Фрэнк, уперев руки в бока, рассматривал оживший ночной пейзаж, не вызывая ни с чьей стороны ни малейшего интереса.

Удар цимбал — и огни погасли, «дождь» перестал брызгать, и люди вернулись на прежние места.

— Это было здорово, — оживленно сказал Фрэнк. — Знаете, как они устроили дождь? Пустили воду по небольшому желобу вдоль стены. Принести вам еще пива?

Было уже около часа ночи. Они сели в такси, и Том попросил шофера отвезти их в бар под названием «Счастливая рука». Он не знал точно, на какой улице находится это заведение, а лишь слышал о нем — то ли от Ривза, то ли от кого-то другого.

— Вы имеете в виду «Счастливую задницу», что ли? — переспросил шофер. Он говорил по-немецки, хотя название произнес на английском.

— По мне, так все одно, — дружелюбно ответил Том. Ему было известно, что у берлинцев принято придумывать свои названия для популярных заведений.

У этого бара снаружи никакой вывески не было, только возле двери под стеклом — подсвеченное табло с обозначение напитков, закусок и цен, однако громкая музыка была слышна с улицы. Том толкнул коричневую дверь, и тут же перед ним возникла долговязая тощая фигура. Похожее на привидение существо сначала игриво оттолкнуло Тома со словами: «Нет-нет, сюда вам нельзя!», но тут же притянуло его к себе.

— Ты просто душечка! — пытаясь перекричать шум, отозвался Том. Этот верзила был одет в засаленное платье до полу из тонкого муслина, лицо же его, словно маской, было покрыто толстым слоем белил и румян. Следя за тем, чтобы Фрэнк не отставал, Том начал энергично пробиваться к стойке. Это оказалось довольно сложно. Орущая толпа, состоявшая исключительно из мужчин и мальчишек, осаждала бар со всех сторон. Здесь было два или даже три помещения, и везде танцевали. Многие, не скрываясь, пялились на Фрэнка и пытались заигрывать с ним.

— Черт с ним! — весело крикнул Том Фрэнку. Он имел в виду, что заказ у стойки — дело безнадежное. Вдоль стен, правда, стояли столики, но все они были заняты и перезаняты, потому что, помимо сидящих, возле каждого крутилось еще по нескольку человек.

— Оп-па! — прокричал кто-то ему прямо в ухо. Том повернулся. Рядом с ним стоял некто в женском «прикиде». Едва ли не со стыдом Том догадался о причине, вызвавшей удивленный возглас: он выглядел человеком традиционной ориентации. Удивительно, что его сразу не выгнали, и за это он, вероятно, должен был благодарить Фрэнка. Он усмехнулся: наверное, многие здесь ему позавидовали из-за того, что он подцепил такого миленького подростка.

Человек в коже пригласил Фрэнка потанцевать.

— Иди, не тушуйся! — ободрил его Том.

Вид у Фрэнка был несколько сконфуженный, даже испуганный, но он все же вошел в круг танцующих.

— У меня кузен в Далласе! — донеслось до ушей Тома откуда-то слева, и он отступил в тень.

— А, Даллас? Даллас-Ворт? Знаю! — крикнул в ответ немецкий партнер говорившего.

— Ты про гребаный аэропорт, а я про бар! В Далласе есть такой бар, «Пятница». Только для геев, там и девицы, и парни, выбирай кого хочешь!

Том повернулся спиной к говорившим. Ему все же удалось протиснуться к стойке и заказать два пива. Три барменши (или бармена?) были в джинсах, париках и пышных кофточках. Все трое одинаково улыбались ярко накрашенными губами. Сильно пьяных не было, однако все веселились на полную катушку. Оперевшись одной рукой о стойку, Том приподнялся на носки, чтобы лучше видеть Фрэнка. Тот прыгал и скакал чуть ли не с большим энтузиазмом, чем с девушками в баре Роми. Тому показалось, что к двоим танцующим присоединился еще кто-то третий. И тут над танцующими завис необъятных размеров резиновый Адонис. Его позолоченное туловище в горизонтальном положении поплыло над головами, медленно вращаясь, и одновременно откуда-то сверху спускалось огромное количество разноцветных воздушных шаров. На одном из них готическим шрифтом было начертано похабное ругательство, все прочие тоже были с надписями и рисунками, но издалека Том не мог их хорошо разглядеть.