Patricia Highsmith
      STRANGERS ON A TRAIN
      Хайсмит Патриция
      Незнакомцы в поезде
      ОБ АВТОРЕ И ЕЕ РОМАНЕ
      Патрисия Хайсмит родом из Соединенных Штатов, но большую часть своей творческой жизни провела в Европе - в Швейцарии и Франции.
      Она родилась в 1921 году в городе Форт-Уорте, Техас. Окончила Барнардский колледж в Нью-Йорке, где изучала английский, латинский и греческий языки.
      Первый ее роман вышел в 1950 году и назывался "Strangers on a Train" именно тот, что перед вами. Действие романа происходит в это же время первые послевоенные годы (читатель должен помнить об этом, сталкиваясь со "смешными" ценами). Роман имел большой коммерческий успех. Знаменитый Альфред Хичкок сделал по нему в 1951 году одноименный фильм, который у нас показывается в серии фильмов Хичкока. Причем права он закупил еще до выхода книги. Так к Хайсмит сразу пришла известность. Правда, фильм, как это обычно бывает, сделан лишь "на основе" книги и очень во многом не совпадает с ней. В 1969 году вышел римейк фильма, сделанный другим режиссером, но он не удался.
      Удачное начало определило дальнейший литературный профиль Патрисии Хайсмит, который можно назвать "черной беллетристикой" (noir fiction). Однако несмотря на столь ранний и быстрый успех, Патрисия Хайсмит, тем не менее, на протяжении всей своей творческой карьеры не пользовалась широким признанием в США, хотя ею было написано три десятка романов и она получила две престижные американские премии (имени О'Генри и имени Эдгара По) и две европейские.
      Сейчас романы Патрисии Хайсмит переиздаются, отражением чего и явился выход этого перевода ее первого произведения.
      Закончила свой жизненный путь Патрисия Хайсмит в 1995 году в Швейцарии.
      В оценках критиков легко различается главный лейтмотив: романы Патрисии Хайсмит - не для слабонервных и не для чтения на ночь. Грэхем Грин назвал ее "poet of apprehension", что можно перевести как "поэт нагнетания страха" или "поэт мрачных предчувствий". Он, в частности, сказал о ней: "Это писательница, которая создала свой собственный мир - мир клаустрофобии и иррационализма, в который мы всякий раз входим с чувством тревоги за личную безопасность".
      Так что если у вас крепкие нервы и вы можете пренебречь "личной безопасностью" на страницах книги - рискните пожаловать в мир Патрисии Хайсмит.
      ПЕРВАЯ
      Поезд двигался в нервном, рваном ритме. Ему приходилось делать остановки на крошечных полустанках, где он нетерпеливо выжидал, когда же вновь можно будет сорваться с места и вновь вырваться в прерии. Те его словно не замечали. По их огромному розовато-коричневому одеялу лишь пробегали легкие волны, точно это одеяло случайно задели. Но чем быстрее шел поезд, тем более размашистыми волнами провожали его недовольные прерии.
      Гай оторвал взгляд от окна и привалился к спинке сиденья. Мириам в лучшем случае даст развод, но после долгих проволочек, думал он. Да и нужен ей этот развод. Ей нужны только деньги. Получит ли он когда-нибудь вообще этот развод?
      Он понимал, что ненависть начала парализовать его мыслительные способности и превращать в тупики те пути выхода из положения, которые в Нью-Йорке подсказывала ему его логика. Он почти ощущал Мириам перед собой, рядом, видел ее веснушки, чувствовал исходящий от нее жар, такой же нездоровый, как жар этих негостеприимных прерий за окном.
      Он машинально потянулся за сигаретой, тут же в десятый раз вспомнил, что в вагоне не курят, но сигарету взял. Дважды постучал ею по часам, обратил внимание на время - 5.12, - словно это имело сейчас какое-то значение, и сунул сигарету в угол рта, прикурил, прикрыв спичку ладонями. Затем место спички в руке заняла сигарета. Он делал медленные, спокойные затяжки. Время от времени взгляд его карих глаз привлекал незатейливый пейзаж за окном. Воротник его рубашки сбился и в отражении окна - по ту его сторону начало смеркаться - воротник выглядел по моде прошлого века, как и черные волосы, вздыбленные посредине и гладко причесанные сзади. Высокие волосы и длинный нос придавали ему в профиль вид устремленного вперед, а в анфас густые прямые брови и прямая линия губы внушали спокойствие и сдержанность. Он носил фланелевые брюки, которые не мешало бы погладить, темный пиджак с фиолетовым отливом, свободно висевший на его худощавой фигуре, небрежно завязанный галстук томатного цвета.
      Он не думал, что Мириам стала бы заводить ребенка, если она этого не хочет. Значит, у нее есть любовник, который намерен жениться на ней. Но зачем он-то, Гидроакустический, ей понадобился? Чтобы развестись, его присутствия не требуется. И что он крутит и крутит эту заезженную пластинку, которую завел четыре дня назад, после того как получил ее письмо? В пяти-шести строчках она своим округлым почерком сообщала ему, что собирается иметь ребенка и хочет видеть Гая. Ее беременность - это гарантированный развод, рассуждал он, так чего же он так нервничает? Его больше всего раздражало подозрение, что где-то в самой недостижимой глубине души он ревнует по поводу того, что она собирается родить от другого мужчины, в то время как однажды избавилась, пойдя на аборт, от его ребенка. Да нет, говорил он себе, его просто обжигает стыд по поводу того, что он когда-то смог полюбить такое существо, как Мириам. Он загасил сигарету о решетку радиатора отопления. Окурок упал на пол, и он задвинул его ногой под радиатор.
      Впереди у него так много событий. Развод, работа во Флориде руководство фирмы наверняка утвердит его проект, об этом станет известно на этой неделе. И еще Энн. Они с Энн могут теперь начать строить свои планы. Больше года он в волнении ждет, что это произойдет и он будет свободен. На него накатило радостное чувство, и он поудобнее устроился в углу плюшевого сиденья. На самом деле он уже целых три года ждет этого. Конечно, развод можно было купить, но у него не было нужной суммы свободных денег. Во все времена было нелегко начинать карьеру архитектора, не имея работы в конкретной фирме. Мириам никогда не спрашивала о доходах, но доводила его другими способами, говоря о нем в Меткалфе знакомым так, словно они были в прекрасных отношениях и в Нью-Йорк он поехал только затем, чтобы обустроиться и потом вызвать ее к себе. Иногда она писала ему насчет денег - об ограниченных, но досаждающих суммах, и он удовлетворял ее просьбы, иначе она начала бы против него целую кампанию в Меткалфе, а ведь там проживала его мать.
      Появился высокий светловолосый молодой человек в костюме цвета ржавчины, опустился на свободное место напротив Гая и с довольно дружеской улыбкой подвинулся в угол. Гай взглянул на его бледное лицо, несоразмерно маленькое для его фигуры. Прямо на середине лба у молодого человека красовался прыщик. Гай отвел глаза в окно.
      Молодой человек, похоже, раздумывал, начать ли беседу или подремать. Локоть он прислонил к оконной раме, и как только он поднимал свои короткие, словно остриженные ресницы и бросал взгляд серых глаз, покрасневших от усталости, на Гая, на лице молодого человека снова появлялась добрая улыбка. Возможно, он был слегка пьян.
      Гай открыл припасенную книгу, но через полстраницы мысли его отвлеклись. Он поднял глаза на белые огни, замигавшие на потолке вагона, потом его взгляд перекочевал на костлявую руку с незажженной сигарой на спинке кресла. Сигара делала круговые движения, как бы участвуя в разговоре. Гай перевел взгляд на монограмму ЧЭБ, прыгавшую на тонкой золотой цепочке при галстуке молодого человека напротив. Галстук был зеленого шелка и вызывающе разрисован оранжевыми пальмами. Ржавого цвета фигура распласталась на кресле, голова была закинута так, что прыщ на лбу выделялся и был самой высокой точкой этой фигуры. Лицо вызывало интерес, хотя Гай и не понимал, почему. Оно было ни молодым, ни старым, ни интеллигентным, ни сильно глупым. Выпуклый лоб и удлиненное лицо с впалыми щеками придавали ему дегенеративный вид. Особенно впалыми щеки были возле тонкой линии губ, еще глубже сидели глаза, и в синеве глазных впадин, словно створки раковин, сошлись веки. Кожа отличалась гладкостью, как у девушки, даже восковой гладкостью и чистотой, словно все нечистоты вылились у него в выделявшийся прыщ.
      На некоторое время Гай снова ушел в чтение. До него стал доходить смысл печатных слов, и его беспокойство стало улегаться. Но что может Платон против Мириам, спросил его внутренний голос. Он задавал ему этот вопрос и в Нью-Йорке, но Гай все-таки взял с собой в дорогу книгу из программы школьного курса по философии, чтобы как-то компенсировать себе необходимость ехать к Мириам. Он взглянул в окно и увидел в нем свое отражение, поправил завернувшийся воротник рубашки. Энн всегда поправляла ему воротник. Внезапно он почувствовал, как беспомощен без нее. Он сел поудобнее, нечаянно задев при этом вытянутую ногу задремавшего молодого человека, и невольно поднял на него глаза. Веки дрогнули и раскрылись. Гаю подумалось, что тот видел его своими покрасневшими глазами даже сквозь веки.
      - Извините, - пробормотал Гай.
      - Нчо, - буркнул незнакомец, потом выпрямился и резко встряхнул головой. - Где мы?
      - В Техас въезжаем.
      Блондин извлек из внутреннего кармана золотую фляжку и дружески протянул ее Гаю.
      - Нет, спасибо, - сказал Гай.
      Женщина по другую сторону прохода, которая не отрывалась от вязания с самого Сент-Луиса, косо взглянула в их сторону, когда раздался металлический звук отворачивающейся пробки.
      - Куда едем? - с легкой улыбкой спросил незнакомец, губы его при этом изогнулись молодым месяцем.
      - В Меткалф, - ответил Гай.
      - А-а. Хороший городок Меткалф. По делу? - Незнакомец учтиво взглянул на Гая своими воспаленными глазами.
      - Да.
      - А чем занимаетесь?
      Гай с неохотой оторвался от книги.
      - Я архитектор.
      - О-о, - уважительно протянул незнакомец. - Дома строим и так далее?
      - Да.
      - Я, кажется, не представился. - Незнакомец привстал. - Чарльз Энтони Бруно.
      Гай коротко пожал протянутую руку.
      - Гай Хейнз.
      - Рад познакомиться. Вы в Нью-Йорке живете? - Сиплый баритон звучал неестественно, словно человек хотел разбудить самого себя.
      - Да.
      - Я живу на Лонг-Айленде. Вот еду в Санта-Фе немного проветриться. Бывали в Санта-Фе?
      Гай помотал головой.
      - Шикарное место для отдыха. - Бруно улыбнулся, показав плохие зубы. - Там всё больше индейская архитектура, по-моему.
      В проходе остановился кондуктор и стал перелистывать билеты.
      - Это ваше место? - обратился он к Бруно.
      Бруно привалился в угол с видом собственника.
      - У меня купе в следующем вагоне.
      - Номер три?
      - Кажется. Ну да.
      Кондуктор отправился дальше.
      - Эти кондуктора! - пробурчал Бруно. Он подался вперед и стал с интересом смотреть в окно.
      Гай снова вернулся к книге, но неприятное присутствие нового соседа, ощущение, что тот вот-вот снова что-то скажет, не давало сосредоточиться. Гай начал подумывать, не пойти ли в вагон-ресторан, но почему-то продолжал сидеть. Поезд опять стал замедлять ход. Как только Бруно поднял глаза похоже, с намерением заговорить, - Гай встал и направился в соседний вагон. Там он спрыгнул, минуя ступеньки, на землю, прежде чем поезд успел остановиться.
      В нос ударило удушающее скопление запахов, особенно ощутимых в темное время суток. Тут смешались запахи и пыльных, нагретых солнцем камней, и нефти, и горячего металла. Гаю захотелось есть, и он медленным шагом направился к вагону-ресторану. Он шел, засунув руки в карман, делая глубокие вдохи, хотя ему и не нравились окружающие ароматы. В южной стороне на фоне неба виднелось созвездие красных, зеленых и белых огней. Вчера Энн, должно быть, проехала этой дорогой в Мексику. Он мог бы поехать с ней. Она хотела, чтобы он поехал с ней до Меткалфа. Он мог бы попросить ее задержаться на денек в Меткалфе, чтобы познакомить с матерью, если бы там не было Мириам. И даже несмотря на Мириам, если бы он был человеком другого склада, если бы ему было все равно. Гай рассказал Энн про Мириам чуть ли не всё, но он и в мыслях не допускал, чтобы они встретились. Ему захотелось поехать одному, чтобы в дороге хорошенько всё обдумать. Ну и до чего он додумался? Там, где Мириам, никакие раздумья, никакая логика не помогут.
      Голос кондуктора предупредил об отправлении, но Гай продолжал идти до последнего момента, вскочив в вагон позади ресторана.
      Официант уже принял от него заказ, когда в дверях показался тот же светловолосый молодой человек. Он двигался покачивающейся походкой, и короткая сигарета в зубах придавала ему грубоватый вид. Гай уже и думать о нем забыл, а теперь эта фигура цвета ржавчины словно воскресила в нем неприятные смутные воспоминания. Заметив Гая, Бруно улыбнулся.
      - А я уж испугался, не отстали ли вы от поезда, - весело заявил Бруно, отставляя себе стул.
      - Если не возражаете, мистер Бруно, я хотел бы побыть один некоторое время. Мне нужно как следует обдумать кое-что.
      Бруно погасил сигарету, которая жгла ему пальцы, и тупо глянул на Гая. Он выглядел пьянее прежнего. Лицо его было местами испачкано.
      - Уединиться мы можем в моем купе. Там же можно и поесть. Вы как?
      - Благодарю, но я бы остался здесь.
      - Нет, я настаиваю. Официант! - Бруно хлопнул в ладоши. - Не пошлете ли вы заказ этого джентльмена в купе номер три? А мне пришлите бифштекс, слегка недожаренный, с картофелем по-французски и яблочный пирог. И пару виски с содой. И как можно быстрее, идет? - Он взглянул на Гая и радушно улыбнулся ему. - О'кей?
      Гай поколебался, но потом пошел с Бруно. В конце концов, какая разница? Да и сколько можно себя изводить размышлениями?
      Виски не было необходимости ждать, если бы не стаканы и лед. Четыре бутылки шотландского виски с желтой этикеткой выстроились на чемодане из кожи аллигатора. Это было самое прибранное место во всем маленьком купе. Чемоданы разных размеров мешали передвигаться, оставляя узкий лабиринт в центре пола, поверх них была разбросана спортивная одежда, теннисные ракетки, сумка с клюшками для гольфа, фото- и кинокамеры, плетеная корзина с фруктами и вином. В кресле у окна лежали свежие журналы, комиксы и романы. Еще в купе была коробка конфет, перевязанная красной ленточкой.
      - Как на складе спорттоваров, - извиняющимся вдруг тоном произнес Бруно.
      - Нормально, - с улыбкой успокоил его Гай.
      Обстановка купе поразила его и давала приятное ощущение уединения. Улыбка разгладила его лоб с черными бровями, да и выражение всего лица изменилось, в глазах появился интерес. Он осторожно ступал по тропинке между вещей, разглядывая их, словно любопытный кот.
      - Новенькие. Никогда не пробовали мяча, - сообщил Бруно, подавая ему подержать ракетку. - Мать заставляет меня брать с собой это барахло, надеясь, что я буду держаться подальше от баров. Дай Бог, если я хоть раз выйду на площадку. В поездках мне нравится выпивать. Больше ощущений, правда? - Прибыли виски, и Бруно добавил в стаканы из своих запасов. Садитесь. Снимайте пиджак.
      Но никто не сел, никто не снял пиджак. Наступила странная тишина, в течение которой никто не сказал ни слова. Гай сделал глоток из своего стакана - казалось, там было совсем неразбавленное виски, и взглянул на заставленный пол. У Бруно были странные ноги, показалось Гаю. А может, себе дело было в ботинках - маленьких, светло-коричневых, удлиненных, как его подбородок. Несколько старомодные. А Бруно был не так худ, как поначалу показалось Гаю, и его длинные ноги были достаточно массивными, и тело вполне налитое.
      - Надеюсь, вы не рассердились, что я потревожил вас тем, что пришел в ресторан, - осторожно произнес Бруно.
      - Нет, что вы.
      - Знаете, мне стало так одиноко.
      Гай заговорил насчет того, что, мол, действительно скучно ехать одному в купе, потом чуть не наступил на что-то: это оказалось ремнем фотокамеры "Роллейфлекс". На кожаном чехле сбоку Гай заметил свежую белую царапину и почувствовал при этом стыдливый взгляд Бруно. Гай, конечно, становился тут в тягость. И зачем он пришел сюда? Он даже почувствовал угрызения совести, и ему захотелось вернуться в вагон-ресторан. Но тут пришел официант с накрытым подносом и быстро соорудил стол. По купе разлился приятный запах мяса, приготовленного на углях. Бруно так упрашивал Гая, чтобы тот разрешил ему оплатить счет, что Гай сдался. Бруно принесли бифштекс под грибами, а Гаю гамбургер.
      - Что строите в Меткалфе?
      - Ничего, - ответил Гай. - У меня там мать живет.
      - О-о. Едете навестить? Значит, вы оттуда? - с интересом расспрашивал Бруно.
      - Да, родился там.
      - Вы не очень-то похожи на техасца. - Бруно залил бифштекс и картошку кетчупом, потом достал веточку петрушки и, держа ее в руке, спросил: Давно не были дома?
      - Года два.
      - И отец там живет?
      - Отец умер.
      - О... С матерью хорошо живете?
      Гай ответил, что да. Вкус виски, хотя Гай и не любил его, на сей раз был ему приятен, потому что напомнил об Энн. Если она пила, то шотландское виски. Виски было, как Энн - золотистое, полное света, созданное по законам искусства.
      - А где вы живете на Лонг-Айленде?
      - Грейт-Нек.
      Энн жила на Лонг-Айленде, но много дальше.
      - Я зову свой дом псарней, - продолжал Бруно. - И вокруг все заросло "собачьим деревом",* и у всех в доме, вплоть до шофера, есть что-то собачье. - Он внезапно рассмеялся с видимым удовольствием и снова склонился над едой.
      - - - - - - - - -
      * Так зовут кизил (здесь и далее примечания переводчика).
      - - - - - - - - -
      Теперь Гай видел только макушку его узкой головы с негустыми волосами и выдающийся вперед прыщ. На прыщ Гай не обращал внимания до того момента, как Бруно заснул и запрокинул голову, но теперь он казался ему чудовищной и неприятной вещью.
      - А почему так? - поинтересовался Гай.
      - Да взять отца. Скотина. А вот с матерью у меня тоже всё о'кей. Через пару дней она тоже приедет в Санта-Фе.
      - Это хорошо.
      - Еще как, - произнес Бруно таким тоном, словно спорил с Гаем. - Нам хорошо с ней. Посидим, поболтаем. Играем в гольф. Даже на вечеринки ходим вместе. - Он засмеялся - полузастенчиво, полугордо и вдруг сделался робким и молодым. - Вам это кажется смешным, да?
      - Нисколько, - ответил Гай.
      - Мне хочется иметь собственные деньги. Знаете, в этом году у меня должны были бы быть свои доходы, но папаша не хочет позволить мне иметь их. Он кладет всё в свой карман. Вы не поверите, но у меня сейчас меньше денег, чем когда я ходил в школу, на всё оплаченное. Я вынужден всякий раз просить сотню долларов у матери. - Он улыбнулся.
      - Нужно было позволить мне оплатить счет.
      - Да нет! - протестующе сказал Бруно. - Я к тому, что мало хорошего, когда тебя грабит собственный отец. Причем это даже не его деньги, а деньги семьи моей матери. - Он остановился, ожидая реакции Гая.
      - А что, ваша мать не имеет никаких прав?
      - Он поставил собственное имя на бизнес, когда я был еще ребенком! хрипло воскликнул Бруно.
      - А-а. - Гай подумал о том, сколько же людей встречал Бруно, оплачивал счета и рассказывал им эту же историю про своего отца. - А почему это он так?
      Бруно недоуменно развел руками, а затем сунул их в карманы.
      - Я же сказал, что он скотина. Он гребет под себя что только может. Теперь он говорит, что ничего мне не даст, потому что я не хочу трудиться. Но это ложь. Он считает, что мы с матерью слишком хорошо живем, и только и думает, как бы нас урезать.
      Гай живо представил себе Бруно и его мать, моложавую женщину из лонг-айлендского общества, обильно использующую краски и тушь и иногда, как и ее сын, вырывающуюся в веселые компании.
      - В каком колледже учились?
      - В Гарварде. Выгнали со второго курса. За выпивки и азартные игры. Он пожал узкими плечами. - У вас не так, да? Хорошо, я шалопай, ну так что?
      Он налил еще виски в оба стакана.
      - Кто вам так сказал?
      - Отец все время говорит. Ему надо было бы иметь такого тихого и милого сына, как вы, тогда всё было бы хорошо.
      - А с чего вы решили, будто я тихий и милый?
      - Я имею в виду, что вы серьезный, у вас профессия. Да еще и архитектура. А вот я - мне не нравится работать. Мне и не надо работать, понимаете? Я не писатель, не художник, не музыкант. Какой смысл человеку работать, если в этом нет необходимости? Я наживу себе язвы иным путем. Пусть отец их наживает. Хм, он всё надеется, что я присоединюсь к нему в его бизнесе. Я говорю ему, что его бизнес, любой бизнес - это узаконенное перерезание глоток. Как брак - узаконенный блуд. Я прав?
      Гай криво усмехнулся, взглянув на Бруно, посолил жареную картошку на вилке. Ел он медленно, получая удовольствие от еды. От общения с Бруно он не получал особого удовольствия - как от действа, разворачивающегося на сцене, расположенной очень далеко. Мысли его сейчас занимала Энн. Его мечты об Энн, к которым он то и дело возвращался, казались ему более реальными, чем истинный мир, временами вторгавшийся в его мечтания отдельными фрагментами - царапиной на футляре фотоаппарата, длинной сигаретой Бруно, погашенной в куске сливочного масла, разбитым стеклом на фотографии отца Бруно, которую тот выкинул из комнаты - это из рассказа Бруно. Гаю подумалось, что он мог бы увидеть Энн в Мексике - в промежутке между встречей с Мириам и поездкой во Флориду. А если он быстро разберется с Мириам, то сможет слетать в Мексику и потом полететь в Палм-Бич. Такой вариант раньше не приходил ему в голову, потому что он не мог себе позволить его. Но если выгорит дело с контрактом в Палм-Биче, то такой вариант можно будет себе позволить.
      - Нет, вы можете себе представить что-то более оскорбительное? Запереть гараж, где стоит мой автомобиль? - воскликнул Бруно надтреснутым голосом, замершим на высокой ноте.
      - Как это? - не понял Гай.
      - А так, что он знал, что машина потребуется мне вечером! В конце концов меня забрали друзья и он ничего этим не добился.
      Гай не знал, что сказать.
      - А ключи всегда у него?
      - Да он забрал их у меня! Из моей комнаты! Вот почему он и испугался меня. Он в ту ночь исчез из дома - настолько испугался. - Бруно повернулся в кресле, тяжело дыша и кусая ноготь. Несколько прядей волос, потемневших от пота, как антенны торчали у него надо лбом. - Матери не было дома, а то этого не случилось бы конечно.
      - Конечно, - словно эхо, невольно повторил Гай. Всё, что он до этого слышал, подумал Гай, вело именно к этому моменту. За тем усталым взглядом в вагоне, за грустной улыбкой стояла еще одна история, повествующая о ненависти и несправедливости. - Значит, вы выбросили из комнаты ту фотографию? - спросил Гай ровным тоном.
      - Я выкинул ее из комнаты моей матери, - сказал Бруно, подчеркивая последние три слова. Ей "Капитан" нравится ничуть не больше, чем мне. "Капитан"! Иначе я его не зову, брат!
      - А что он имеет против вас?
      - Против меня, а также и моей матери! Он не похож ни на нас, ни на какое иное человеческое существо. Он не любит ничего, кроме денег. Он перерезал немало глоток, чтобы сделать хорошие деньги, вот в чем дело. Он умен, ничего не скажешь. Но сейчас его гложет совесть! Поэтому он и хочет, чтобы я присоединился к нему в его бизнесе, чтобы я рвал глотки и чувствовал себя так же паршиво, как он сейчас!
      Бруно сжал кулаки, стиснул зубы, закрыл глаза. Гай подумал, что Бруно сейчас заплачет, когда его пухлые губы зашевелились и на них вновь появилась неверная улыбка.
      - Я вас утомил, да? Я просто объяснил, почему я так срочно покинул город, раньше матери. Вы даже не знаете, какой я веселый парень на самом деле, честно!
      - А вы не можете уехать из дома, если захотите?
      Бруно поначалу не понял смысла вопроса, но потом спокойно ответил:
      - Могу, конечно, только мне нравится быть рядом с матерью.
      "А мать держится за место из-за денег", - предположил Гай.
      - Сигарету? - предложил он.
      Бруно с улыбкой взял сигарету.
      - Вы знаете, это была первая ночь, может быть, за десяток лет, когда его не было дома. Любопытно, куда его черти унесли тогда. В тот вечер я был такой злой, что мог убить его, и он это знал. Вам никогда не хотелось убить?
      - Нет.
      - А мне хотелось. Иногда я уверен, что смог бы убить своего отца. Он с тупой улыбкой уставился в тарелку. - Вы знаете, какое у него увлечение? Отгадайте.
      У Гая не было никакого настроения отгадывать. Ему вдруг надоело всё это и захотелось побыть одному.
      - Он коллекционирует ножи для резки домашнего печенья! - Бруно взорвался от смеха. - Честно, ножи для печенья! Каких у него только нет - и пенсильванские, и баварские, и английские, и французские, много венгерских. По всей комнате. Вся комната. Над письменным столом - целый набор в форме животных. Он написал президенту одной компании, и ему прислали весь набор. Это в машинный-то век! -Бруно рассмеялся, низко нагнув голову.
      Гай пристально вглядывался в Бруно. Тот был куда веселее, чем сам о себе говорил.
      - А он ими когда-нибудь пользуется? - поинтересовался Гай.
      - Что?
      - Я говорю, он делает когда-нибудь печенье?
      Бруно залился смехом. Извиваясь всем телом, он стащил с себя пиджак и швырнул его в чемодан. Некоторое время он не мог ничего сказать, потом неожиданно спокойно произнес:
      - Мать часто говорит ему: мол, шел бы ты к своим резакам. - Пот покрыл его гладкое лицо, словно тонкая пленка масла. Он улыбнулся Гаю и, указывая взглядом на его тарелку, участливо спросил: - У вас вкусно приготовлено?
      - Очень, - немедленно откликнулся Гай.
      - Вам не приходилось слышать о компании "Бруно Трансформинг" с Лонг-Айленда? Трансформаторы, выпрямители, прочее электрооборудование.
      - Думаю, что нет.
      - Ну да, откуда ж... Хорошие деньги делает. А вам нравится делать деньги?
      - Не то чтобы слишком.
      - Можно мне спросить, сколько вам?
      - Двадцать девять.
      - Да-а? Я бы дал вам больше. А мне, как думаете, сколько?
      Гай вежливо оглядел Бруно.
      - Двадцать четыре или двадцать пять, - наконец ответил Гай, желая польстить Бруно, потому что тот выглядел моложе.
      - Да, верно, мне двадцать пять. Вы хотите сказать, что я выгляжу на двадцать пять с этой штуковиной посреди лба? - Бруно прикусил нижнюю губу. Беспокойство мелькнуло в его глазах, и он вдруг в припадке горького стыда накрыл ладонью лоб, потом вскочил и подошел к зеркалу. - Я хотел чем-нибудь заклеить эту штуку.
      Гай произнес что-то утешительное, но Бруно продолжал с мучительным выражением лица стоять перед зеркалом.
      - Это не просто прыщик, - сказал он. - Это нарыв. Всё, что я ненавижу, прорывается наружу. Испытание Иова!*
      - - - - - - - - -
      * Бог назначил этому библейскому персонажу испытание проказой (Иов 2, 7).
      - - - - - - - - -
      - Ну уж! - рассмеялся Гай.
      - Это началось ночью с понедельника на вторник после той стычки с отцом. И становится все хуже. Наверняка шрам останется.
      - Не останется.
      - Да-да, останется. И вот с такой штукой - ехать в Санта-Фе!
      Он сидел, сцепив пальцы, и весь вид его был трагичным. Гай подошел и открыл одну из книг, лежавших у окна. Это был детективный роман. Он попытался прочесть несколько строк, но буквы сливались, и он закрыл книгу. Видно, сегодня он много выпил. Впрочем, сегодня можно.
      - В Санта-Фе, - сказал Бруно, - я хочу всего - вина, женщин, песен. Да!
      - Чего вы хотите?
      - Кое-чего. - Губы Бруно изогнулись в уродливой гримасе. - Всего. У меня есть теория, что человек должен сделать всё возможное, прежде чем умереть, и, может быть, умереть, пытаясь сделать невозможное.
      В Гае что-то непроизвольно откликнулось на слова Бруно, но осторожность победила.
      - Например? - поинтересовался он.
      - Ну, слетать на Луну в ракете. Установить рекорд скорости на автомобиле - с завязанными глазами. Я раз делал. Рекорда не установил, но до ста шестидесяти дошел.
      - С завязанными глазами?
      - И один раз совершил кражу, квартирную. - Бруно вызывающе посмотрел на Гая.
      Улыбка сомнения появилась на лице Гая, хотя в душе он поверил Бруно. Бруно вполне может пойти на насилие. Тем более что он умственно нездоров. Не то чтобы нездоров, подумал Гай, но безрассуден. Безрассудство богатых, порожденное скукой. Он часто говорил об этом Энн. Оно больше разрушительно, чем созидательно. Оно доводит до преступления с тем же успехом, что и бедность.
      - Я не греб все подряд, - продолжал Бруно. - То, что я взял, мне было и не нужно. Я специально брал, что мне не нужно.
      - И что же вы взяли?
      Бруно пожал плечами.
      - Зажигалку... Модель автомобильчика... Статуэтку с камина... Цветное стеклышко... Что-то еще. - Он снова пожал плечами. - Вы единственный человек, который знает об этом. Я не болтун. Думаю, у вас создалось иное впечатление, - с улыбкой добавил он.
      Гай сделал затяжку.
      - И как же вы это совершили?
      - Наблюдал за многоквартирным домом в Астории, пока не настал подходящий момент, а потом просто вошел в окно. Спустился по пожарной лестнице. Проще простого. Так что этот пункт я, благодаренье Богу, вычеркнул из своего списка.
      - А при чем тут "благодаренье Богу"?
      Бруно застенчиво улыбнулся.
      - Не знаю при чем. Просто я так сказал себе.
      Он налил себе, потом Гаю. Гай взглянул на дрожащие руки, которые уже воровали, на совершенно обкусанные ногти. Руки неуклюже, словно принадлежащие малышу, играли спичечным коробком, пока не уронили его на посыпанный пеплом бифштекс. Как же противно преступление, думал Гай. Как часто оно не мотивировано. Кто бы мог подумать по рукам Бруно, по его купе, по его страшному тоскливому лицу, что он воровал? Гай снова опустился в кресло.
      - Расскажите о себе, - приятным тоном попросил Бруно.
      - И рассказывать нечего.
      Гай достал трубку из кармана пиджака, постучал ею по каблуку, обратил внимание на пепел на полу и тут же забыл о нем. В его крови было уже достаточно алкоголя. Мысли его перекинулись на Палм-Бич. Если контракт выгорит, две недели до начала работы пройдут быстро. Развод не займет много времени. Детали низкого белого дома на зеленой лужайке из его законченного проекта в подробностях всплыли в его голове, привычно, без особых усилий с его стороны. Он внезапно почувствовал гордость за себя, уверенность и благословение небес.