3

В самом деле Вирджиния даже не предполагала насколько! И вот теперь она почти бежала по окрашенному в пастельные тона коридору исторического факультета от дверей кабинета Карсвелла, крепко сжимая в руках рукопись. Шаги отдавались гулким эхом. Она никак не могла избавиться от нелепого ощущения, что ее преследуют.

Выйдя на улицу, Вирджиния быстро прошла под взорами статуй техасских героев, от полковника Тревиса до Линдона Джонсона, расставленных через равные промежутки вокруг центральной площади кампуса. Раньше она питала особую привязанность к восьми Великим Мертвецам, отлитым в бронзе в самых разных, крайне неуклюжих позах, но сегодня Вирджинии казалось, что все они смотрят на нее тем хищным взглядом, каким на нее только что взирал Карсвелл. Горячее южное солнце обжигало руки, и она давно должна была бы ощутить удушающие объятия техасской жары, но ледяной холод, царивший в кабинете Карсвелла, следовал за ней по пятам. Будто нечто незримое, непостижимое и в то же время абсолютно реальное заслонило от нее солнце.

Впервые за все время пребывания в Техасе она пожалела о том, что не надела свитер. Вирджиния вспомнила, что оставила солнцезащитные очки и почту, за которой приходила, на столе у себя в кабинете, но ужас охватывал ее при одной мысли о необходимости возвращаться за ними в университетское здание. А что, если она снова наткнется на Карсвелла, в голубоватом сиянии плывущего по коридору на расстоянии шести дюймов над полом, подобно Князю Тьмы?

Скрученная в рулон рукопись как будто сама собой дернулась в ее руке. Проходя под статуей Джима Боуи на самом углу площади, Вирджиния еще крепче сжала ее обеими руками. Обычно она воспринимала Боуи как самого глупого в компании Великих Техасцев. Он действительно выглядел аляповато в куртке из оленьей кожи. Боуи стоял, положив одну руку на бедро, а в другой держал свой знаменитый нож, грозно выставив его вперед. Древняя студенческая байка гласила, что если под статуей Боуи поцеловать настоящую девственницу, то он выронит оружие. Сегодня в Вирджинии не осталось ничего девственного, и Боуи угрожающе замахивался на нее ножом.

Она начала понемногу ощущать жару, только когда вышла за пределы кампуса и пересекла Тексас-авеню. Вирджиния в белесой дымке шла по бульвару среди старшекурсников в шортах и майках, что мелькали мимо нее, входя и выходя из здания библиотеки. Шла мимо бродяг в рваных джинсах, с грязными сальными волосами, заплетенными в множество косичек, которые сидели в развалку у раскаленной стены «Чаринг-Кросс рекордз». Один из них, постарше остальных, с осветленными спутанными волосами до плеч и загорелым обветренным лицом, цветом напоминавшим старое седло, внимательно оглядел Вирджинию с ног до головы.

– Сегодня у меня последний рабочий день, мэм, – сказал он, – не ссудите ли мне небольшое вспомоществование?

– Отвяжись! – крикнула она, проходя к автобусной остановке, и вслед ей поднялся громкий хор хриплых голосов всего этого сброда, собравшегося у нагретой солнцем стены: «Ого-го, телка!»

К счастью, к остановке уже подходил ее автобус, Вирджиния вспрыгнула на подножку и показала водителю проездной билет. Водитель, не удостоив билет и Вирджинию взглядом, еще больше навалился на руль голой грудью – рубашка у него была расстегнута до самого живота. Кондиционер в автобусе работал с такой силой, что создавалось впечатление, будто из техасской жары она попала на северный полюс. Вирджиния села рядом с дверью, где хотя бы время от времени ее обдавало порывами горячего воздуха с улицы. Кроме водителя и Вирджинии, в автобусе никого не было, что показалось ей довольно странным даже для середины жаркого августовского дня.

Водитель тяжело вздохнул, и автобус со скрежетом и шипением рванулся вперед. Шофер с любопытством взглянул в панорамное зеркало на свою единственную пассажирку.

– Извини, дорогуша, жара, ничего не поделаешь, – протянул он густым басом.

Вирджиния улыбнулась, но ничего не сказала в ответ. О чем он? В автобусе царила температура рефрижератора. Ежась от холода и комкая в руках статью, Вирджиния прислонилась виском к окну и стала сквозь тонированное стекло наблюдать за тем, как мимо проносится бульвар.

Техасская идиллия закончена. Она и так длилась гораздо дольше, чем положено идиллии.

Когда автобус остановился на светофоре, Вирджиния услышала, как снова тяжело вздохнул водитель. Она подняла глаза и, к своему удивлению, обнаружила, что с него градом катится пот – тонкая его струйка бежала от волос к густым бачкам шофера в стиле «рокабилли».

Он снова бросил на нее взгляд в зеркало.

– Жаль, не могу устроить для вас сквознячок, мэм, – вновь протянул он уже громче, – у нас ведь строго контролируемое состояние среды внутри салона.

– Простите, не поняла, – откликнулась Вирджиния.

– Это у нас так принято говорить. Что в переводе на нормальный язык значит: мы не имеем права открывать окна, – пояснил водитель. Зажегся зеленый свет, и автобус снова рванулся вперед. – Вы уж извините меня за то, что кондиционер не работает.

Вирджиния в полнейшем изумлении взглянула на водителя. В автобусе было настолько холодно, что кожа у нее покрылась мурашками.

Наконец автобус подъехал к остановке на Крокетт-авеню, и она нажала кнопку звонка. Водитель затормозил у тротуара. Вирджиния поспешила вниз по ступенькам, радостно встречая волну жары, сразу же охватившей ее на улице.

Какая-то женщина протиснулась мимо нее в салон, и Вирджиния, отходя, обратила внимание на яркий рекламный щит, висевший на автобусе: большой желтый квадрат с мелкими синими буковками в середине. Квадрат был настолько ярок, что Вирджиния с удивлением подумала, как она ухитрилась его не заметить, садясь в автобус. С другой стороны, надпись внутри желтого квадрата была настолько мелкой, что практически не читалась даже с небольшого расстояния. Чтобы что-то в ней разобрать, нужно было стоять в нескольких дюймах от автобуса. Весьма странный способ рекламы, подумала Вирджиния. Она бросила взгляд в сторону водителя и новой пассажирки, неуклюже пробиравшейся по салону, и решила вернуться к автобусу, чтобы прочесть надпись. Четкими темно-синими буквами на широком ярко-желтом фоне было выведено следующее:

Как жутко, подумала Вирджиния.

Дверь со стуком закрылась, заскрежетали тормоза, и, не зная, зачем она это делает, Вирджиния стала стучать кулаком по дверце автобуса, чтобы задержать его. Автобус затормозил, откатившись немного назад, и Вирджиния засеменила к кабине водителя. Тот открыл дверцу и сердито повернулся.

– Вам известно что-нибудь об объявлении на вашем автобусе? – спросила она.

– Я только водитель, дорогуша, – ответил шофер и протянул руку, чтобы закрыть дверцу.

Вирджиния поставила ногу на ступеньку.

– Скажите, пожалуйста, где я могу навести справки?

– Позвоните в Управление перевозками. Может, там вам что-нибудь и скажут, – ответил водитель. – Сойдите, пожалуйста, с подножки.

Вирджиния похлопала по карману своего легкого летнего платьица в поисках ручки, потом подняла голову и одарила шофера самой очаровательной улыбкой.

– У вас, случайно, не найдется ручки? – спросила она. – Мне надо списать это объявление.

Водитель снова тяжело вздохнул, вытащил из груды всякого барахла на приборном щитке жеваную ручку и протянул ей.

– Спасибо большое! Я всего на секунду.

Она прошла вдоль автобуса, извлекла из-под мышки рукопись и сняла с ручки колпачок. Остановилась перед рекламным щитом и поднесла ручку к бумаге.

Объявления уже не было…

Вирджиния стояла и, изумленно моргая, смотрела на автобус. Вся она сжалась от обжигающего озноба, начавшегося где-то в верхней части спины и быстро распространившегося по всему ее телу. Никаких мелких синих буковок на желтом фоне не было и в помине. Вместо них со стального бока взирало кричаще яркое изображение местного ди-джея, сверкающего зубами размером с игральные карты.

Вирджиния сделала шаг назад и стала оглядывать автобус сверху донизу. Весь рекламный щит был посвящен утреннему шоу названного ди-джея. Огромными оранжевыми буквами на щите было выписано название радиостанции и какой-то идиотский слоган.

Вдруг шум транспорта куда-то исчез, и словно с огромного расстояния Вирджиния услышала голос, зовущий ее. Она сделала еще шаг от автобуса в надежде на то, что надпись проявится на большем расстоянии, как это бывает с очень крупными фотографиями, однако ничего не произошло.

Дверца захлопнулась, вновь раздался звук тормозов, и автобус с грохотом отъехал от остановки. Она удивленно посмотрела ему вслед и засеменила за ним, размахивая ручкой. Водитель не обратил на нее никакого внимания.

Вирджиния стояла на тротуаре, дневная жара согревала ей плечи, вернулся шум транспорта. Она взглянула на ручку в одной руке и на рукопись – в другой и, чтобы не забыть, записала странное исчезнувшее объявление, которое увидела на рекламном щите автобуса.

4

Поднимаясь в гору от автобусной остановки, Вирджиния успела порядком вспотеть. В доме, маленьком техасском бунгало с жестяной крышей, было душно, поэтому она открыла окна и включила вентилятор, затем швырнула рукопись на рабочий стол и попыталась сразу набрать номер Чипа. Ответил автоответчик его друга Мела – как ни странно, голосом Чипа, – и она повесила трубку, не оставив никакого сообщения. Села за стол, взяла рукопись, осторожно касаясь ее, словно из страха каким-то образом повредить. Посередине оставался след от сгиба. Уголок одной страницы оказался загнут, приоткрыв окончание какого-то слова: «…тел».

Я должна вспомнить, что это за слово, не глядя в текст, подумала Вирджиния. Я же его написала.

Внезапно ею овладело безумное желание узнать пресловутое слово, но Вирджиния почему-то не могла заставить себя открыть страницу. Хотел? Летел? Вертел? Что за слово такое? Вернулось ощущение надругательства, которое она ощутила в кабинете Карсвелла, и дрожь вновь пробежала по ее телу. Рукопись, которую она держала в руках, казалась ей теперь чужим произведением, она утратила право даже смотреть те слова, которые когда-то написала собственной рукой. Единственное, на что была способна Вирджиния в ту минуту, – это тупо уставиться на титульный лист:

Вирджиния выронила рукопись, словно она ужалила ее, и вскочила. Старое скрипучее офисное кресло со стуком отлетело в сторону. Что же это такое, подумала она, вновь склонилась над столом и внимательно перечитала имя автора.

Нет, конечно, Даннинг. Черным по белому написано: Вирджиния Даннинг.

Вирджиния шумно выдохнула и потерла глаза. Смежив на мгновение веки, она вдруг снова увидела сцену в кабинете Карсвелла, увидела, как он пишет что-то на полях одной из страниц рукописи и затем передает статью ей. Вирджиния открыла глаза и положила руку на статью.

– Нет, – произнесла она решительным тоном.

Меньше всего сейчас ей хотелось видеть агрессивно аккуратный почерк Карсвелла, не говоря уже о содержании его записи, поэтому она схватила стопку бумаг, рывком открыла верхний ящик шкафа, швырнула туда рукопись и захлопнула ящик. Когда-нибудь ей все равно придется прочесть то, что написал Карсвелл. Но только.не сейчас. Не сейчас.

Вместо этого Вирджиния сбросила кота с дивана и легла сама, с телефоном на коленях. Она набрала номер телефона своей чикагской подруги Элизабет в надежде, что Лиззи окажется дома.

Элизабет подняла трубку. Как ни странно, Господь иногда отвечает на молитвы своих постмодернистских детей. Вирджиния пересказала ей свою историю, вытянувшись на длинном диване и натянув на голову покрывало.

– Извини, Джинни, – сказала она, и в ее голосе слышались нотки рассеянности, которые появляются, когда говорящий занимается чем-то еще, по-видимому, значительно более важным, зажав трубку между подбородком и ключицей.

– Что тебе известно о Карсвелле? – спросила Вирджиния. – Он раньше занимался чем-нибудь подобным?

– Знаешь, я работаю совсем в другой области, – начала Элизабет, затем возникла пауза, и Вирджиния услышала шуршание каких-то бумаг.

Незадолго до того Элизабет получила постоянную должность в Чикагском университете на кафедре английской литературы, и у нее хватало своих проблем. Ее брак с преподавателем английской литературы из Айовы развалился, и сейчас Элизабет переживала сложный период, занимаясь решением крайне болезненных вопросов, связанных с разводом.

– У тебя, кажется, была подруга, которая уехала в Провиденс? – спросила Вирджиния.

– Джинни, ты позвонила в крайне неудачное время, – ответила Элизабет. – Я разбираю документы по бракоразводному процессу.

– О боже, извини, – воскликнула Вирджиния. – Может, мне позвонить попозже?

На другом конце провода раздался тяжелый вздох.

– Ка-ли… – произнесла Элизабет.

– Извини, не поняла, – откликнулась Вирджиния, снимая покрывало с головы.

– В Провиденсе Карсвелла называли «Кали».

Вирджиния услышала скрип трубки, что означало, что ее взяли в руки, и тембр голоса Элизабет изменился.

– Или «профессор Кали». В честь индийской богини смерти. Юмор заключался в том, что, как многие полагали, его научная репутация зиждется на черепах загубленных им дипломников и аспирантов. Большинство людей его уровня измеряют свои карьерные успехи количеством хорошо устроенных учеников. А вот Карсвелл, как я слышала, напротив, получал особое удовольствие от крушения научных судеб еще до их реального начала.

– Боже мой, какой ужас! – воскликнула Вирджиния.

– До меня также доходили слухи, – продолжала Элизабет, начав проявлять заметный интерес к предмету разговора, – что он изо всех сил пытался оградить факультет от культурологических и тендерных исследований из чисто идеологических соображений, но даже ему не удалось справиться с главной тенденцией времени. А потом я слышала, что он отказался от исследований в области культур Океании, пережил что-то вроде внезапного «обращения» и выпустил какую-то теоретическую книжку, очень современную по содержанию.

– В самом деле? – удивилась Вирджиния. – Как это, мгновенное преображение, что ли?

– Что-то вроде того. Книга не совсем обычная, на довольно оригинальную тему. Вроде бы о колдовстве в эпоху Просвещения. Названия не помню. Частично она оказалась совсем неплохим исследованием, очень актуальным, по крайней мере мне так говорили. Однако большая часть представляла собой все то же старье, которым Карсвелл занимался и раньше, историографический антиквариат, обычная для него многословная сверхтщательная экзегеза источников, только на сей раз уснащенная большим количеством постмодернистских словечек. По сути, дерьмо.

– И по этой причине ему пришлось уехать из Провиденса?

Элизабет рассмеялась желчным смехом, больше походившим на презрительное фырканье, что Вирджинии очень не понравилось. Лиззи всегда славилась интеллектом, но раньше она редко бывала настолько бестактной.

– Ах, Джинни, пожалуйста, не будь наивной. Он прекрасно знает, кому нужно улыбнуться и вовремя пожать руку.

– Почему же он все-таки уехал?

– Я слышала, что после того, как книга вышла в свет, один из его дипломников обвинил профессора в плагиате. Парень утверждал, что вся современная часть книги принадлежит ему, а не Карсвеллу.

Сердце Вирджинии учащенно забилось.

– И что случилось потом?

– Все так ничем и не разрешилось. Парень покончил с собой.

– Покончил с собой?

Вирджиния инстинктивно поднесла руку к горлу.

– Так я по крайней мере слышала.

– И университетские власти не дали этому делу ход?

– Они заключили с Карсвеллом сделку. Согласились замолчать все происшедшее и не начинать против него преследования в случае, если он тихо подаст в отставку.

– Как звали студента?

Пульс Вирджинии участился до опасной грани.

– Дипломника? Ну, боже мой, я, конечно же, не помню. Харрисон… или Харриман… Как-то так.

Вирджиния выпрямилась на диване. Сердце ее готово было вырваться из груди, и ей пришлось напрячься, чтобы голос не дрожал.

– Случайно, не Харрингтон? Не Джон Харрингтон?

– Да, точно, – радостно подтвердила Элизабет. – Именно так его и звали. – А затем с какой-то капризной ноткой в голоce добавила: – А я думала, что ты ничего об этой истории не знаешь.

– Как он умер? – прошептала Вирджиния.

– Все списали на несчастный случай, но история была действительно очень странная. Он упал с дерева рядом со своим домом…

Вирджиния больше ничего не слышала. Ей показалось, что свет в комнате стал каким-то тусклым, ветерок, дувший в открытое окно, вдруг приобрел промозглое осеннее дыхание, неся с собой предчувствие близкой и мрачной зимы. Вирджинии вспомнилось миннесотское детство, не баловавшее ее теплом.

– Мне пора, Джинни, извини, – сказала Элизабет. – Через час у меня встреча с адвокатом.

– Прости, я не знала, – произнесла Вирджиния, изо всех сил стараясь сосредоточиться.

Конечно, у Лиззи проблем сейчас тоже хватает, и они совсем не легче ее собственных. А может быть, и посложнее.

– Послушай, я прекрасно понимаю, какой все это позор и как несправедливо. – Элизабет сделала паузу, будто стараясь совладать с эмоциями. А затем выпалила: – Черт, конечно, хуже, чем просто несправедливо. Гадко, преступно. Но если бы я была на твоем месте, Джинни, клянусь Господом Богом, я бы пошла на все, что он требует. Черт с ним, пусть ставит свое имя на твоей статье. Борьба с ним обойдется тебе гораздо, гораздо дороже, чем унижение. Позволь ему удовлетворить свое тщеславие. Ведь, пойми, будущее за тобой, а не за ним. Когда ты включишь свою статью в качестве главы в книгу, то сможешь сунуть его презренное имя куда-нибудь в самый конец списка с выражением признательности. Но сейчас, девочка, поверь, у тебя в самом деле нет другого выбора.

Вирджинию била такая дрожь, что она не услышала почти ничего из сказанного Элизабет. Она понимала, что следует спросить Лиззи о ее проблемах, позволить подруге хоть немного выговориться, но единственное, чем были заняты ее мысли, было внезапное исчезновение желтого рекламного щита с маленькими синими буковками. Вирджиния вспомнила, что записала текст на оборотной стороне своей статьи. Она с отвращением перевела взгляд в сторону стеллажа с бумагами. Если бы она сейчас закрыла глаза, то увидела бы эту надпись, сделанную ее собственным почерком на оборотной стороне последнего листа статьи: «Джон Харрингтон. У него было три месяца».

– Как Шарлотта? – едва выговорила она, взяв себя в руки.

Ей не хотелось упоминать о почти уже бывшем муже Элизабет, высокомерном мелком проныре по имени Пол, которого Вирджиния никогда не любила, и потому она спросила Элизабет о ее любимой кошке. И явно попала со своим вопросом впросак. При имени Шарлотты у Элизабет перехватило дыхание, а у Вирджинии возникло ощущение, что подруга готова вот-вот расплакаться.

– Наш мир все еще принадлежит мужчинам, – горько произнесла Элизабет; чувствовалось, что ей трудно говорить. – Чтоб они все провалились к чертовой матери!

5

В тот вечер Вирджиния позволила себе, как выражалась ее мать, «побыть немного Скарлет О'Хара» – забыть до конца дня о случившемся. Она подумает об этом завтра.

Ведь в конце концов, как часто говаривала мама, по-миннесотски воспроизводя стиль красавицы-южанки в исполнении Вивьен Ли, утро вечера мудренее.

Вирджиния отправилась в большой супермаркет, расположенный у подножия холма, за энчиладами [2], затем вернулась домой, накормила Сэма – весьма добродушного, но глуповатого персидского кота Чипа. Потом вяло слонялась по дому в шортах и майке, занималась уборкой, наслаждаясь теплом техасского летнего вечера. Закончив с делами, легла в постель и включила телевизор.

Наконец она заснула за просмотром телевизионного фильма о туристах, оказавшихся жертвами последователей какого-то языческого культа. Одну из ролей в фильме исполняла актриса, играющая мать в известном телесериале. Чип наверняка вспомнил бы ее имя, подумала Вирджиния, обняв подушку и чувствуя, как тяжелеют и закрываются веки.

Она проснулась, обнаружив, что смотрит на Леттермана, склоняющегося над письменным столом и протягивающего руки к какой-то нервно улыбающейся юной актрисе. Вирджиния выпрямилась и потянулась за пультом.

– Как здесь холодно! – произнесла она вслух, отключая Дейва посередине страстных объятий.

Потом встала и пошла по дому в сопровождении Сэма, лихорадочно растирая локти, выключая все вентиляторы и закрывая все окна. Наверное, прорвался холодный фронт, подумала Вирджиния, однако, глянув из переднего окна на красновато-зеленое небо над Ламаром, обнаружила звезды на абсолютно чистом небосклоне. Ни одной темной тучки, ни сверкания молний, ни звуков грома, доносящихся из прерий. Она взяла кота на руки, чтобы согреться, и вернулась вместе в ним в спальню, но Сэм сразу же спрыгнул с кровати на пол и куда-то убежал. Даже при закрытых окнах Вирджинии было страшно холодно, поэтому она натянула теплые колготки, пару носков, надела теплую майку, а из кроватного ящика извлекла толстое одеяло. Натянув все на себя и укутавшись потеплее, Вирджиния заснула.

И очень скоро проснулась – кто-то вспрыгнул к ней на кропать и подлез под одеяло рядом с подушкой. Это был всего лишь Сэм. Он часто так делал: залезал на подушку Чипа и сворачивался клубочком. Но сегодня он ее испугал. Вирджиния подняла голову и увидела темный силуэт кота на фоне светящихся красноватыми огоньками цифр электронных часов. Половина третьего ночи. Вирджиния вздохнула, пробормотала что-то ласковое Сэму и снова стала погружаться в приятную дрему под уютное мурлыканье кота.