– Ха! Ты кто такая? Адвокат?

– Я больше, чем адвокат, мои мозги не забиты застарелыми прецедентами. Я могу творчески подойти к данному вопросу.

– Ну ладно… – Джон Томас действительно в присутствии Бетти чувствовал себя увереннее. Теперь они с Ламоксом не одни против враждебного мира. Он рассказал ей всю историю, а она внимательно выслушала.

– Кто-нибудь пострадал? – наконец спросила она.

– Не думаю. Во всяком случае, они мне не сказали.

– Если пострадал – непременно сказали бы, – она села прямо. – В таком случае, нам не о чем беспокоиться.

– Как? Разрушений на сотни, а может быть, на тысячи! Хотел бы я знать, что ты называешь беспокойством.

– Лишь бы из людей никто не пострадал, – ответила она. – Все остальное можно уладить. В крайнем случае, Ламоксу придется обанкротиться.

– Ха! Глупая мысль.

– Если ты думаешь, что это глупо, то ты никогда не был на суде.

– А ты?

– Не отклоняйся от предмета разговора. Как бы там ни было, на Ламокса совершено нападение опасным оружием.

– Это не причинило ему никакого вреда, только слегка обожгло.

– Не имеет значения. Это, несомненно, вызвало у него сильное психическое потрясение. Я не уверена, что он несет ответственность за все то, что случилось потом.

– Ты не против, если я тоже буду так считать?

– Нет, но пока я не увижу, как повернется дело, не будь слишком самоуверенным.

Шествие в молчании двигалось к дому Стюартов. Когда они остановились, Бетти дала Джону Томасу дополнительный совет.

– Ничего не признавай. Ничего. И ничего не подписывай. Позвони мне, если тебе понадоблюсь.

Миссис Стюарт встречать их не вышла. Шеф Драйзер вместе с Джоном Томасом осмотрели дыру в решетке, и Ламокс при этом нависал над их головами. Шеф патруля молча смотрел, как Джон Томас взял веревку и привязал ее поперек дыры.

– Ну вот, теперь он не выберется.

Драйзер от изумления раскрыл рот.

– Ты в своем уме, сынок?

– Вы не понимаете, сэр. Решетка не остановит его, даже если мы ее починим… нет, если он захочет выбраться, то сделает это. И я знаю, что удержать его не сможет ничто. Но вот эта веревка – сможет. Ламокс?

– Да, Джонни?

– Видишь эту веревку?

– Да, Джонни.

– Если оборвешь ее – я оторву твою глупую дурацкую башку. Понял?

– Да, Джонни.

– Ты никогда больше не будешь выходить со двора, если я не беру тебя с собой.

– Хорошо, Джонни.

– Обещаешь? Клянешься на сердце?

– Клянусь.

– В действительности-то, никакого сердца у него нет, – продолжал Джон Томас. – У него децентрализованная циркуляционная система кровообращения. Это как…

– По мне, пусть даже у него будут хоть центробежные насосы, пока он остается дома.

– Он останется здесь. Лами никогда еще не нарушал клятву на сердце, хотя у него и нет такого органа.

Драйзер покусал большой палец.

– Ладно. Я оставлю здесь на ночь человека с портативной рацией. А завтра привезем несколько тавровых стальных брусьев вместо этого дерева.

Джон Томас хотел сказать: «Нет, только не сталь», но сдержался.

– Что-то не так? – спросил Драйзер.

– Нет, ничего.

– А ты тоже приглядывай за ним.

– Он не выйдет отсюда.

– Лучше б не вышел. Ты понимаешь, что вы оба под арестом, да? Но я не могу запереть это чудовище.

Джон Томас не ответил. Раньше он этого не понимал, теперь увидел, что это не вызывает сомнений. Драйзер продолжал более мягко:

– Постарайся не волноваться. Похоже, ты хороший парень, и все отличного мнения о твоем отце. Теперь мне надо пойти в дом, поговорить с твоей матерью. Тебе лучше побыть здесь до прибытия моего человека… И представишь его, что ли, этому… – он с сомнением взглянул на Ламокса.

Джон Томас остался, тогда как шеф дорожного патруля ушел в дом. Сейчас было самое время задать Ламоксу взбучку, но настроения для этого не было. Не теперь.

2. Министерство инопланетных дел

Неприятности Джона Томаса Стюарта одиннадцатого казались ему единственными в своем роде и доставляющими невыносимые мучения, и все же он был не один такой, даже в окрестностях Уэствилля. Маленький мистер Ито страдал от неизбежной болезни – пожилого возраста. Эта болезнь спустя какое-то время его доконает. Бессчетное количество других людей молча страдали за запертыми дверями от приступов тихого отчаяния, которое может коснуться и мужчины, и женщины, по причинам финансовым, семейным, здоровья или внешнего вида.

Еще дальше, в столице штата, губернатор безнадежно уставился на кипу бумаг – свидетельские показания, которые, без сомнения, отправят в тюрьму его старого и самого верного друга. Еще дальше, на Марсе, разведчик покинул потерпевший аварию вездеход и отправился в долгий пеший путь назад, к базе. Ему так и не удастся его завершить.

Невероятно далеко, в двадцати семи световых годах, звездный корабль «Боливар» совершал межпространственный переход. Из-за дефекта в крошечном реле это произошло на одну десятую секунды позже, чем следовало. «Боливар» будет блуждать среди звезд много-много лет, но так и не найдет путь домой.

Непостижимо далеко от Земли, посреди местного звездного скопления, раса обитающих на деревьях ракообразных медленно вымирала под натиском молодой и более агрессивной расы земноводных. Пройдет несколько сот земных лет, прежде чем ракообразные вымрут, но исход этого противостояния уже не вызывал сомнения. Это заслуживало сожаления по человеческим меркам, поскольку раса ракообразных обладала умственными и духовными способностями, гармонирующими с человеческими чертами характера до такой степени, что сотрудничество с ними могло бы обогатить земную цивилизацию. Но когда первый землянин высадится там в будущем, спустя одиннадцать тысяч лет, ракообразные уже давно будут мертвы.

И снова на Земле, в столице Федерации, его превосходительство высокочтимый Генри Гладстоун Кику, магистр гуманитарных наук (Оксон), доктор гонорис кауза литературы (Кейптаун), кавалер различных орденов, постоянный помощник министра инопланетных дел, не беспокоился о ракообразных, поскольку никогда о них не узнает. Его также не беспокоил звездный корабль «Боливар» – хотя еще побеспокоит. Помимо самого корабля, потеря одного из пассажиров вызовет цепную реакцию головных болей у мистера Кику, затем у его родных и близких.

Мистер Кику отвечал за все и вся, что находилось за пределами земной ионосферы. Все, что касалось отношений между Землей и любой другой частью исследованной вселенной, также лежало на его плечах. Даже дела, внешне выглядящие чисто земными, также были под его попечительством, если затрагивали или затрагивались в любой мере чем-либо, что было внеземным, межпланетным или межзвездным по характеру. Действительно, очень широкий диапазон.

Беспокоящие его проблемы включали в себя такие вещи, как импорт марсианской песчаной травы, соответствующим образом мутированной для тибетского плоскогорья. Учреждение мистера Кику не давало согласия на эту идею до тех пор, пока не произведено тщательное математическое моделирование возможного влияния на австралийскую овцеводческую промышленность и десяток других факторов. Подобные вещи делались осторожно, всегда с оглядкой на такой ужасный пример, как Мадагаскар и марсианские ягоды. Экономические аспекты задержки этого решения мистера Кику ничуть не беспокоили, неважно, скольким он при этом наступил на их любимую мозоль. Другие же вопросы не давали ему спать по ночам – такие как решение не давать полицейского эскорта студентам, обучающимся в Годдарде в порядке студенческого обмена с Проционом-7, несмотря на очень реальную опасность для них со стороны провинциальных землян, обремененных предрассудками против существ с неземным расположением конечностей или глаз. Цефалоподы этой планеты были весьма чувствительным существами, и нечто подобное полицейскому эскорту было у них наказанием для преступников.

Конечно, у мистера Кику был очень большой штат помощников, а также, разумеется, помогал ему и сам министр. Министр делал доклады, встречал очень важных посетителей, давал интервью и многими другими способами облегчал невыносимый без такой поддержки груз для мистера Кику, и мистер Кику первый это признавал. До тех пор, пока нынешний министр вел себя хорошо, занимался своим делом, брал на себя заботу о появлении в обществе и позволял помощнику министра заниматься делами министерства, он получал одобрение мистера Кику. Но если бы он не стал сам тащить свой груз, а переложил бы его на других сотрудников, мистер Кику смог бы найти способ избавиться от него. Но прошло уже пятнадцать лет с тех пор, как он однажды счел необходимым принять столь решительные меры. Даже самого молодого свежеиспеченного политического деятеля можно впрячь в повозку.

Мистер Кику еще не сформировал свое мнение относительно нынешнего министра. Он об этом даже не думал. Вместо этого он изучал листок с синопсисом, прикрепленный к объемистой папке проекта «Цербер» – интереснейшего предложения относительно исследовательской станции на Плутоне. На его пульте зажегся предупреждающий сигнал, он поднял голову и увидел, что дверь между его кабинетом и кабинетом министра раскрылась. Вошел министр, насвистывая «Забери меня поиграть в мячик». Мистер Кику мотива не узнал.

– Привет, Генри. Нет-нет, не вставай.

Мистер Кику и не собирался вставать.

– Здравствуйте, господин министр! Чем могу быть полезен?

– Ничего, ничего, – министр остановился у стола Кику и взял лежавшую на нем папку с проектом. – Над чем вы сейчас ломаете голову? «Цербер»? Генри, это же чисто организационный вопрос. Почему мы должны об этом беспокоиться?

– Некоторое аспекты, – осторожно заметил мистер Кику, – имеют к нам прямое отношение.

– Ну да, понятно. Бюджет и тому подобное. – Его взгляд упал на выделенную жирным шрифтом строку: «Расчетная стоимость: три с половиной миллиарда и 7,4 человеческих жизней». – Что это? Я не могу просить Совет утвердить такое. Это нереально.

– Это лишь прикидка, – невозмутимо сказал мистер Кику. – Первоначально было свыше восьми миллиардов и более ста жизней.

– Я имею в виду не деньги. Но это вот… Вы фактически просите Совет, чтобы он подписал приговор семи и четырем десятым человека. Нельзя так поступать, это негуманно. И скажите мне все-таки, что за дьявольщина эти четыре десятых человека? Как вы можете убить часть человека?

– Господин министр, – терпеливо ответил его подчиненный, – любой проект, более значительный, чем повесить качели возле школы, подразумевает вероятную потерю человеческой жизни. Но здесь фактор риска очень низок: это значит, что работа на строительстве «Цербера» будет в среднем безопаснее, чем если бы человек оставался на Земле. Таков мой предварительный расчет.

– Да? – министр снова взглянул на черновик проекта. – Но тогда почему бы так и не сказать? Выставить все в лучшем свете, как это принято?

– Этот доклад только для меня, то есть – только для нас. В докладе для Совета будут подчеркнуты принятые меры предосторожности и не будет включен расчет на смерти, что, все-таки, является лишь предположением.

– Гм-м-м, предположением? Да, конечно, – министр положил доклад и, казалось, потерял к нему интерес.

– Что-нибудь еще, сэр?

– А, да. Генри, старина, вы знаете этого высокопоставленного чиновника с Раргиля, которого мне следует сегодня принять? Доктор… как его там?

– Доктор Фтаемл, – мистер Кику бросил взгляд на контрольное табло на своем столе. – Ваша встреча через час и семь минут.

– Я как раз об этом. Боюсь, мне придется попросить вас заменить меня. Извинитесь перед ним и тому подобное. Скажите ему, что важные государственные дела…

– Сэр, я бы этого не советовал. Он ожидает, что его примет официальное лицо вашего ранга – раргилиане такие дотошные, когда дело касается формальностей.

– О, да этот туземец наверняка не увидит разницы.

– Этот – увидит, сэр.

– Ну пусть думает, что вы… В общем, мне все равно. Но меня здесь не будет, и точка. Генеральный секретарь пригласил меня на партию в теннис, а приглашение от Генерального секретаря – это, хочешь не хочешь…

Мистер Кику знал, что это не соответствует действительности, но сохранил это в себе.

– Хорошо, сэр.

– Благодарю тебя, старина.

Министр вышел, посвистывая. Когда дверь за ним закрылась, мистер Кику со злостью ударил по ряду клавиш на своем пульте. Теперь он был блокирован и к нему невозможно было пробиться по телефону, видеоканалу или любыми другими средствами, за исключением, разве что, кнопки аварийной сигнализации, которой за двенадцать лет лишь один раз воспользовался министр. Кику облокотился на стол, закрыл голову руками и запустил пальцы в густые волосы на макушке.

Эта неприятность, та неприятность, еще одна неприятность… Зачем он уехал из Африки? Откуда у него взялась эта тяга к общественной деятельности? Тяга, уже давно превратившаяся в обыкновенную привычку.

Он выпрямился, открыл средний ящик стола. Тот весь был заполнен проспектами с рекламой недвижимости в Кении. Он вытащил несколько проспектов и вскоре занимался сравнением относительных достоинств. Хоть здесь была какая-то ложка меду: иметь богатство в более чем восемьсот акров земли, половина которой обработана, и семь действующих колодцев на своем участке. Он посмотрел на карту и фотоснимки и почувствовал себя значительно лучше. Спустя некоторое время он убрал проспекты и закрыл ящик. Теперь он признался себе, что хотя то, что говорил шефу, было правдой, его собственная нервная реакция происходила, главным образом, от преследовавшей его всю жизнь боязни змей. Будь доктор Фтаемл кем угодно, но не раргилианином, или будь раргилиане не медузогуманоидами, он бы не возражал. Конечно, он знал, что те щупальца, что растут на голове раргилианина, не змеи, но его желудок в это не верил. Надо бы найти время для гипнотического сеанса перед тем… впрочем, нет, времени не оставалось. Придется вместо этого принять таблетку.

Он со вздохом перевел переключатели в их нормальное положение. Его корзина для входящих документов тотчас же начала наполняться, и все индикаторы запросов связи зажглись. Но лампочки горели янтарным светом, мигающе-красного среди них не было, и он не стал обращать на них внимания, а взглянул на то, что падало в корзину. Большинство бумаг были просто обычной информацией о текущих делах: какие меры уже приняты его подчиненными или их подчиненными. Иногда он проверял существо вопроса и предложенное по нему решение, потом бросал доклад в прожорливую пасть корзины для исходящих документов.

Поступил некий радиотайп, необычный в том смысле, что дело касалось существа, которое было неземным, но не классифицированным по типу и происхождению. Связанный с ним инцидент был не столь важным – какая-то чепуха в одной из деревень в западной части континента. Но тот факт, что замешано неземное существо, автоматически требовал доклада от местной полиции в министерство, а отсутствие классифицированности не позволяло принять меры согласно инструкции. И вот в результате – этот доклад…

Мистер Кику никогда не видел Ламокса и не проявил бы к его делу какого-то интереса, даже если бы и увидел его. Но Кику твердо знал, что каждый контакт с теми, кто «оттуда» – единственный в своем роде. Вселенная безгранична в своем многообразии. Предположить без знания, сделать вывод по аналогии, принять неизвестное за не требующее доказательств – все это означало возможность катастрофы.

Мистер Кику глянул на свой список, чтобы посмотреть, кого бы он мог туда послать. Любой из его служащих мог действовать в качестве представителя первичной и высшей юридической инстанции в любом деле, касающемся неземных существ. Но кто сейчас на Земле и свободен? Гм-м-м.

Сергей Гринберг вполне подходящий человек. А служба коммерческой информации может денек-другой обойтись без своего начальника.

Он щелкнул переключателем.

– Сергей?

– Да, шеф?

– Занят?

– И да, и нет. Подрезаю ногти и пытаюсь придумать, за что налогоплательщикам следовало бы увеличить мою зарплату.

– Думаешь, надо? Посылаю тебе светокопию. – Мистер Кику нашел фамилию Гринберга на передающем устройстве, бросил светокопию в корзину исходящих документов и подождал несколько секунд, пока не увидел на экране, как Гринберг вынул ее из своей корзины для входящих документов.

– Прочти.

Гринберг ознакомился.

– Я слушаю, шеф.

– Свяжись с местным судьей и сообщи, что мы вмешиваемся в это, затем слетай и разберись, в чем там дело.

– Ваше желание для меня – приказ, мой повелитель! Ставлю два к одному, что это все-таки земное существо.

– Пари не будет. Ты, вероятно, прав. Но всякое бывает. Мы не можем рисковать.

– Я свяжусь с этими провинциалами. Где находится эта деревня? Уэствилль, или как ее там?

– Откуда я знаю? Текст перед тобой.

Гринберг глянул на сообщение.

– Э-э-э… Вы что думаете? Это же в горах… Такое может занять две-три недели, шеф. Как вам это понравится?

– Затратишь больше трех дней – вычту из ежегодного отпуска. – Мистер Кику отключился и вернулся к своим делам.

Он ответил на десяток вызовов и с таким энтузиазмом принялся за разбор дел, что вскоре показалось дно его корзины входящих документов – но ненадолго. Затем заметил, что настало время для приема раргилианина. Тело его покрылось гусиной кожей, и он поспешно полез в стол за одной из специальных таблеток, которые врач советовал принимать не слишком часто. Едва он успел ее проглотить, как зажегся сигнал от приемной министра.

– Сэр, пришел доктор Фтаемл.

– Проводите его. – Мистер Кику пробормотал какое-то заклинание на своем родном языке – вероятно, одно из тех, что его предки использовали против змей.

Пока дверь раскрывалась, он придал своему лицу выражение, подходящее для приема посетителей.

3. Неуместный вопрос

Вмешательство Министерства инопланетных дел в дело Ламокса не отложило слушание, а наоборот, ускорило его. Мистер Гринберг позвонил окружному судье, договорился с ним, что воспользуется его залом суда, и попросил все стороны и свидетелей быть в суде к десяти часам следующего утра – включая, разумеется, и это неземное чудовище, из-за которого весь сыр-бор разгорелся. На последнее требование судья О'Фаррел обратил особое внимание:

– Это создание – оно вам тоже нужно?

Гринберг сказал, что он решительно за то, чтобы это неземное существо присутствовало, поскольку именно его участие в деле было причиной вмешательства Министерства.

– Судья, мы, люди из Министерства, не любим совать нос в ваши местные дела. Увидев его и задав свидетелям несколько вопросов, я, вероятно, смогу откланяться, что будет удобнее для нас обоих. Именно это якобы внеземное существо – причина моего приезда. Единственная причина. Поэтому – пусть оно присутствует, ладно?

– Видите ли, оно довольно велико. Возможно, слишком, чтобы приводить его в зал суда. Я, правда, его уже несколько лет не видел, но, думаю, оно с тех пор только выросло – а даже в то время было слишком велико, чтобы находиться в помещении. Не могли бы вы посмотреть на него на месте?

– Можно, хотя я придерживаюсь убеждения, что все, относящееся к слушанию дела, должно быть собрано в одном месте. Где оно находится?

– Под арестом по месту жительства, вместе со своим владельцем. Они живут за городом, в нескольких милях отсюда.

Гринберг на минуту задумался. Будучи человеком непритязательным, из тех, которым все равно, где есть и спать, он, когда касалось дел Министерства, действовал по принципу перекладывания всей беготни на других. Иначе ему не удавалось бы справиться с громадной нагрузкой делами.

– Мне не хотелось бы выезжать в провинцию, поскольку я планировал придержать свой корабль и завтра, по возможности, после полудня вернуться в столицу. Это очень срочно… имеет отношение к марсианскому договору.

Последнее было стандартной выдумкой Гринберга, когда он хотел поторопить кого-либо не из Министерства.

Судья О'Фаррел пообещал, что все устроит.

– Мы сделаем временный загон на лужайке около здания суда.

– Прекрасно! До завтра, судья. Благодарю вас за все.

За два дня до того, как Ламокс вырвался на свободу, судья О'Фаррел отправился на рыбалку. К его возвращению в городе уже навели порядок, а в силу установленного им для себя принципа, он старался не слушать и не читать газетных сообщений или разговоров, касающихся дел, которые ему, возможно, предстоит вести. Позвонив шефу дорожного патруля Драйзеру, он не предполагал, что могут быть какие-то затруднения с перемещением Ламокса.

Шеф Драйзер высунулся из верхнего люка своей машины.

– Судья, у вас голова на месте?

– Хм, священник, что вас беспокоит?

Драйзер пытался возражать, но судья отмел все его доводы. Тогда они оба позвонили мэру. Мэр побывал на той же самой рыбалке, и потому встал на сторону О'Фаррела. Он сказал:

– Шеф, вы меня удивляете. Мы не можем позволить, чтобы важный чиновник решил, будто мы настолько отсталы, что не способны справиться с подобным пустяком.

Драйзер тяжело вздохнул и позвонил в компанию «Горные Штаты: стальные и сварочные работы».

Шеф Драйзер решил доставить Ламокса до того, как станет светло – ему хотелось посадить его в клетку, пока на улицах мало народа. Но никто не подумал поставить об этом в известность Джона Томаса. Он был разбужен в четыре часа утра в плохом настроении: пробуждение прервало его кошмар, и вначале он подумал, что с Ламоксом случилось что-то ужасное.

Когда же ситуация для него прояснилась, стало понятно, что на сотрудничество с ним нельзя было рассчитывать. Он оказался «тяжел на подъем», из тех, у кого по утрам в крови ощущается нехватка сахара, и от них нельзя ничего добиться, пока они хорошенько не позавтракают – на чем он сейчас и настаивал.

Шеф Драйзер выглядел рассерженным. Миссис Стюарт, с видом «мама знает лучше», сказала:

– Дорогой, ты не думаешь, что тебе лучше…

– Я думаю, что мне надо позавтракать. И Ламоксу – тоже.

Драйзер заметил:

– Молодой человек, вы ведете себя неправильно. Прежде всего, имейте в виду, что у вас будут большие неприятности. Пошли. Вы сможете позавтракать и в городе.

Джон Томас упорно гнул свое. Его мать резко сказала:

– Джон Томас, это невыносимо! Ты слышишь? С тобой так же трудно разговаривать, как когда-то с твоим отцом.

Но упоминание об отце лишь укрепило его на неверном пути. Он с горечью сказал:

– Почему ты не защищаешь меня, мама? В школе мне говорили, что любой гражданин не может быть уведен из своего дома по прихоти полиции. Но ты прилагаешь все силы, чтобы помочь ему, а не мне. На чьей ты стороне?

При этих его словах она посмотрела на сына с крайним удивлением.

– Джон Томас! Ты не смеешь разговаривать так со своей матерью!

– Да, – согласился шеф Драйзер. – Будь вежлив со своей мамой, или я тебя отшлепаю ладошкой – неофициально, конечно. Чего я не выношу, так это когда мальчик груб со старшими. – Он расстегнул мундир и вытащил из-за пазухи сложенную бумагу. – Сержант Мендоза рассказал мне, как ты выкаблучивался, так что я пришел, предварительно подготовившись. Вот ордер. Ну, теперь идешь? Или мне тащить тебя?

Он стоял, хлопая бумагой по ладони, но не протягивая ее. Когда Джон Томас потянулся за ордером, он отдал его и ждал, пока тот прочитает. Наконец шеф Драйзер сказал:

– Ну? Ты удовлетворен?

– Это всего лишь судебная повестка, – сказал Джон Томас, – предписывающая мне явиться вместе с Ламоксом.

– Так оно и есть.

– Но в ней сказано, что явиться нужно к десяти часам. И в ней не говорится, что мне нельзя сначала позавтракать…

Шеф Драйзер глубоко вздохнул, заметно раздаваясь в стороны. Его лицо, уже порозовевшее, теперь стало красным, но он ничего не ответил.

Джон Томас сказал:

– Мам, я собираюсь устроить себе завтрак. Тебе тоже что-нибудь сделать?

Она посмотрела на Драйзера, затем снова на сына и закусила губу.

– Не беспокойся, – сказала она недовольно. – Я приготовлю завтрак. Мистер Драйзер, выпьете с нами кофе?

– Это любезно с вашей стороны, мадам. Не откажусь. Я всю ночь на ногах.

Джон Томас посмотрел на них.

– Сбегаю, посмотрю на Ламокса, – он помедлил в нерешительности и добавил: – Я сожалею, что был груб, мам.

– Ладно, больше не будем об этом, – холодно ответила она.

Он собирался сказать еще несколько слов в свое оправдание, но передумал и вышел.

Ламокс тихо посапывал, вытянувшись так, что одна его половина находилась внутри домика, другая – снаружи. Его сторожевой глаз был поднят над шеей, как всегда, когда он спал. При приближении Джона Томаса он повернулся и оглядел его, но поскольку та часть Ламокса, которая бодрствовала, узнала юношу, звездный зверь не проснулся. Джон Томас, удовлетворенный, вернулся в дом.

За завтраком страсти успокоились, и к моменту, когда Джон Томас съел две тарелки овсяной каши, яичницу-глазунью, гренки и выпил чашку какао, он готов был признать, что шеф Драйзер всего лишь выполнял свои обязанности и, конечно же, не гонял собак в свое удовольствие. В свою очередь, шеф Драйзер, подзакусив, решил, что нет ничего плохого в том, чтобы иногда править мальчиком твердой рукой и время от времени устраивать ему взбучку. Плохо, что матери пришлось растить его одной, – похоже, она хорошая женщина.

Подбирая с тарелки остатки яичницы куском хлеба, он сказал:

– Я почувствовал себя лучше, миссис Стюарт. Это правда. Домашняя кухня для вдовца – наслаждение. Но я не решусь признаться в этом своим людям.

Миссис Стюарт поднесла руку ко рту.

– О, я забыла о них! – и добавила: – Я быстренько сварю еще кофе. Сколько их там?

– Пятеро. Но не беспокойтесь, мэм, они позавтракают после дежурства. – Он повернулся к Джону Томасу. – Готов, юноша?

– Угу… – ответил тот и повернулся к матери. – Почему бы и им что-нибудь не приготовить, мам? Мне еще надо разбудить Ламокса и покормить его.

К тому времени, когда Ламокс пробудился, поел и получил все наставления, все пять патрульных наслаждались второй чашкой кофе после горячего завтрака. В целом все это более напоминало дружеский визит, а не арест. Было далеко за семь, когда процессия появилась на дороге.

Около девяти часов они водворили Ламокса во временную клетку возле здания суда. Ламокс был в восторге от запаха стали и хотел тотчас же откусить кусочек. Джон Томас вынужден был проявить твердость. Он вошел к Ламоксу в клетку и стал ласкать его и разговаривать с ним, тогда как рабочие начали заваривать проход. Он несколько обеспокоился, увидев массивную стальную конструкцию, поскольку ему не представилось случая сказать шефу Драйзеру, что сталь против Ламокса не просто бесполезна… Но теперь, похоже, говорить что-либо слишком поздно. Особенно поскольку шеф Драйзер гордился своим загоном. Времени на заливку фундамента не было, поэтому он заказал коробку открытого типа из стальных балок, с крышей, днищем и боковинами, при этом одна сторона пока оставалась открытой, чтобы можно было ввести Ламокса и закрыть клетку.

Да, думал про себя Джон Томас, они все так уверены в своей правоте, что даже не побеспокоились спросить меня. Он решил просто попросить Ламокса не есть ни кусочка клетки под угрозой наказания – и надеялся на лучшее.

Ламокс склонялся скорее к возражению: с его точки зрения, это было глупо – пытаться запереть голодного мальчика в клетке из пирожков.

Один из рабочих закончил свою работу, опустил сварочную горелку и сказал:

– Знаете, похоже, это существо разговаривает.

– Разговаривает, – коротко ответил Джон Томас.

Человеческая речь со стороны внеземных существ не была диковинкой, особенно благодаря передачам по стереовидению, и рабочий, казалось, был удовлетворен его ответом. Но скоро снова встал около клетки.

– Я никогда еще не разговаривал с животными, – сказал он. Джон Томас не ответил: замечание было таким, что на него можно было и не отвечать.

Теперь, когда у него выдалось время, он решил внимательно осмотреть Ламокса. Кое-что на его теле вызывало беспокойство. Впервые эти симптомы он заметил на утро, последовавшее за той ужасной прогулкой: две припухлости, расположенные там, где у Ламокса оказались бы плечи, если бы он их имел. Вчера вечером ему показалось, что они стали больше, и это его смущало, поскольку он надеялся, что то всего лишь… не то чтобы Ламокс легко получал ушибы.

Эти припухлости действительно беспокоили Джона Томаса. Возможно, его подопечный ушибся во время своих нечаянных спортивных упражнений. Выстрел, который, сделал мистер Ито, не принес ему вреда, остался лишь небольшой след от пороха в том месте, куда попал заряд, и больше ничего. Заряд оказался подобен сильному удару для мула: шокирующий, но безвредный.

Ламокс мог ушибиться, когда продирался через теплицы, но это казалось маловероятным. Скорее всего, он ушибся при падении с виадука. Джон Томас знал, что такое падение убило бы любое земное животное, у которого такое же неблагоприятное соотношение веса и роста, например, слона. Конечно, Ламокс, с его неземными особенностями тела, не был столь же хрупким, как слон… и все же он вполне мог ушибиться.

Черт побери! Припухлости стали еще больше, чем раньше. Они уже превратились в настоящие опухоли, а кожа на них казалась мягче и тоньше, чем броня, в которую был закован Ламокс. Интересно, думал Джон Томас, может ли у существа, подобного Ламоксу, образоваться злокачественная опухоль, скажем, от ушиба? Он не знал этого, и даже не знал никого, кто бы это мог знать. Насколько он помнил, Ламокс никогда не болел, и отец никогда не упоминал насчет того, чтобы с Ламоксом что-либо случалось. Он был неизменно одинаков вчера, сегодня и всегда – не считая того, что становился все больше.

Надо бы сегодня вечером просмотреть дневник дедушки и записи прадедушки. Может быть, он что-нибудь упустил…

Он надавил пальцем на одну из выпуклостей. Ламокс беспокойно зашевелился.

– Больно?

– Нет, – ответил детский голосок. – Щекотно.

Ответ не успокоил Джона Томаса. Он знал, что Ламокс боится щекотки, но для этого требовалось что-нибудь вроде мотыги. Припухлости, должно быть, были очень чувствительны. Он уже собрался продолжить обследование, когда его окликнули сзади.

– Джон! Джонни!..

Он обернулся. Снаружи клетки стояла Бетти.

– Привет, проныра, – сказал он. – Получила мое послание?

– Да, но уже после восьми. Ты ведь знаешь моих… Эй, Ламокс! Как ты, деточка?

– Все хорошо, – ответил Ламокс.