Здесь есть еще один иск, предъявленный мистером К. Ито и его страховой компанией, и еще один от города Вествилла… а также иск от миссис Изабеллы Донахью. А также несколько обвинений уголовного характера… одно за содержание опасного животного, другое за халатность в присмотре за ним, и еще одно за создание общественных беспорядков.
      Джон Томас был мертвенно бледен. Гринберг посмотрел на него и сказал:
      — Навалили на тебя, сынок? Держись бодрее… после приговора всегда появляется аппетит.
      Джон Томас ответил кривой улыбкой. Бетти нащупала под столом его колено и потрепала.
      В стопке была еще одна бумага; Гринберг, не зачитывая, сунул ее среди прочих. Это было прошение, подписанное шефом полиции, от имени жителей Вествилла, взывающее к суду о необходимости уничтожения «опасного животного, именуемого Луммокс». Вместо этого Гринберг оглядел собравшихся и сказал:
      — Итак, кто есть кто? Вот вы, сэр?
      Человек, к которому он обратился, был адвокатом, интересовавшимся работой суда; он представился Альфредом Шнейдером и заявил, что представляет интересы «Бон Марше» и Западной страховой:
      — А этот джентльмен рядом со мной — мистер Де Грасс, управляющий магазином.
      — Отлично. Будьте любезны, следующий. — Таким образом Гринберг установил, что все главные действующие лица на месте: кроме самого Гринберга, список включал еще судью О'Фаррела, Джона Томаса, Бетти, шерифа Дрейзера, миссис Донахью и ее адвоката мистера Бенфилда, мистера Ломбарда, советника вествиллского муниципалитета, адвоката страховой компании мистера Ито (представляющего интересы своего отца), служащих полиции Кариеса и Мендозу (свидетели) и мать Джона Томаса со своим адвокатом мистером Постлом.
      — Я считаю, — сказал Гринберг мистеру Постлу, — что вы действуете и в интересах мистера Стюарта?
      — О, Господи, конечно, нет, — прервала его Бетти. — В интересах Джонни действую я. Гринберг поднял брови:
      — А я как раз собирался спросить, что вы здесь делаете? Никак вы его адвокат?
      — Н-н-ну… я его советник. Судья О'Фаррел наклонился вперед.
      — Это невозможно, мистер Посланник, — прошептал он. — Конечно, она никакой не юрист. Я знаю эту девочку. Она мне нравится… но, откровенно говоря, я совершенно не уверен, что она справится с этим делом. Бетти, вам тут нечего делать, — строго добавил он. — Идите отсюда и перестаньте валять дурака.
      — Но, видите ли, судья…
      — Одну минуту, молодая леди, — вмешался Гринберг. — Обладаете ли вы достаточной квалификацией, чтобы действовать в качестве советника мистера Стюарта?
      — Конечно. Я стала его советником, потому что он этого хочет.
      — Мда, весьма убедительно. Тем не менее, этого недостаточно. — Он повернулся к Джону Томасу: — Вы согласны?
      — Да, сэр.
      — Не делай этого, сынок, — прошептал судья О'Фаррел. — Ты об этом пожалеешь.
      — Это то, чего я и боюсь, — тем же тоном сказал ему Гринберг.
      Нахмурившись, он обратился к мистеру Постлу:
      — Готовы ли вы представлять интересы и матери, и сына?
      — Да.
      — Нет! — возразила Бетти.
      — Что? Вы все же считаете, что сможете лучше защитить интересы мистера Стюарта? Джон Томас покраснел и выдавил из себя:
      — Я его не хочу…
      — Почему?
      Джон Томас упрямо замолчал, а Бетти ехидно сказала:
      — Потому что его мать не любит Луммокса, вот почему. И…
      — Это неправда! — резко вмешалась в разговор миссис Стюарт.
      — Правда… как и то, что это древнее ископаемое, Постл, играет с ней в одну дудку. Они хотят избавиться от Лумми, они оба!
      О'Фаррел поднес ко рту носовой платок и натужно закашлялся. Постл побагровел.
      — Молодая леди, — серьезно сказал Гринберг, — вам придется встать и извиниться перед мистером Постлом.
      Бетти посмотрела на Посланника, моргнула и встала.
      — Мистер Постл, — печально сказала она, — простите, что вы древнее ископаемое. То есть, я имела в виду, простите меня за то, что я назвала вас древним ископаемым.
      — Садитесь, — торжественно сказал Гринберг. — И впредь следите за своими манерами. Мистер Стюарт, никто не собирается навязывать вам советника без вашего на то желания. Но вы ставите нас перед дилеммой. В сущности, вы еще подросток; и вот вы выбираете себе в советники такого же подростка. Вся эта ситуация выглядит не лучшим образом. — Он потер подбородок. — Не собираетесь ли вы… или ваш советник… или вы оба… внести дезорганизацию в работу суда?
      — Ни в коем случае, сэр, — с подчеркнутой убедительностью сказала Бетти.
      — Хммм…
      — Ваша честь…
      — Да, мистер Ломбард?
      — Все это кажется мне достаточно смешным. Эта девочка не имеет статуса юриста. Она не является членом коллегии адвокатов. Очевидно, она никогда не выступала в суде. Я далек от мысли указывать суду, что ему надлежит делать, но совершенно ясно, что ее надо выставить с этого места и назначить официального советника. Могу ли я сообщить вам, что данное лицо находится здесь и готово приступить к своим обязанностям?
      — Можете. Это все?
      — Э-э-э… да, ваша честь.
      — Хотел бы напомнить вам, что суд также находит вряд ли допустимым указывания на то, что ему надлежит делать; надеюсь, что этого больше не повторится.
      — Э-э-э… да, ваша честь.
      — Данный суд вполне в состоянии делать свои собственные ошибки. В соответствии с правилами, которыми руководствуется данный суд, отнюдь нет необходимости, чтобы советник имел формальный статус… пользуясь вашими словами, «был членом коллегии адвокатов»" дипломированным юристом… Если вы находите данное правило не совсем обычным, разрешите заверить вас, что паства с Дефлая, где обязанности юристов возлагаются на священников, пришла бы от такого требования просто в изумление. Тем не менее, я благодарен вам за внесенное предложение. Здесь ли названное вами лицо?
      — Здесь, ваша честь. Цирус Эндрю.
      — Благодарю вас. Готовы ли вы принять участие в слушании?
      — Да. Мне был бы нужен перерыв, чтобы посоветоваться с моим доверителем.
      — Естественно. Ну, мистер Стюарт? Может ли суд считать мистера Эндрю вашим советником?
      — Нет! — снова вмешалась Бетти.
      — Мисс Соренсен, я обращался к мистеру Стюарту. Итак? Джон Томас посмотрел на Бетти:
      — Нет, ваша честь.
      — Почему?
      — Я отвечу на это, — перехватила слово Бетти. — Я говорю быстрее, чем он; вот поэтому я и стала его советником. Мы не хотели бы пользоваться услугами мистера Эндрю, потому что советник муниципалитета настроен против нас из-за глупостей, которые наделал Луммокс… а мистер Эндрю и советник муниципалитета — деловые партнеры; так что их спор в суде будет чистым жульничеством!
      Гринберг повернулся к Эндрю:
      — Так ли это, сэр?
      — Видите ли, сэр, у нас в самом деле есть юридическая консультация. Вы должны понимать, что в таком небольшом городе…
      — Я вполне понимаю вас. Так же, как понимаю возражения мисс Соренсен. Благодарю вас, мистер Эндрю. Садитесь.
      — Мистер Гринберг?
      — Что еще, молодая леди?
      — Я хотела бы обратить ваше внимание вот еще на что. У меня есть смутные подозрений, что кое-кто из тех, кто любит вмешиваться в чужие дела, хотел бы отвести меня от участия в деле. Поэтому я хотела бы предупредить такое намерение. Я — полувладелица.
      — Полувладелица?
      — Луммокса. Посмотрите. — Бетти вынула бумагу из своей сумочки и протянула ее. — Квитанция об уплате… все правильно и законно. Все, как и должно быть.
      Гринберг просмотрел документы.
      — Составлены они по форме. Датированы вчерашним числом… что дает вам право в данном гражданском деле, при наличии желания, защищать свои интересы. Но это не относится к обвинениям уголовного характера.
      — Фу! Здесь нет никакой уголовщины.
      — Это нам и предстоит выяснить. И не употребляйте выражения «Фу»: оно не относится к применяемым терминам. Но теперь мы должны установить, кто владелец Луммокса.
      — Как кто? Джонни! Так сказано в завещании его отца.
      — Вот как? Это оговорено, мистер Постл?
      Предварительно пошептавшись с миссис Стюарт, мистер Постл поднялся:
      — Оговорено, ваша честь. Существо, именуемое «Луммокс», является движимым имуществом Джона Стюарта Томаса-младшего. Миссис Стюарт владеет им косвенно, лишь через посредство сына.
      — Очень хорошо. — Гринберг протянул квитанцию об уплате налога клерку. — Присовокупите к документам.
      Бетти успокоилась.
      — Как хотите, ваша честь… можете назначать кого угодно. Но, по крайней мере, теперь у меня есть право голоса.
      Гринберг вздохнул:
      — Для вас это так важно?
      — Думаю, что теперь нет.
      — В протоколе будет зафиксировано, что вы двое, несмотря на то, что суд настаивал и предупреждал вас, продолжали настаивать, чтобы вы оставались советником. Суд с сожалением снимает с себя обязанность по защите ваших прав перед законом.
      — О, не огорчайтесь, мистер Гринберг, мы вам доверяем.
      — Предпочел бы, чтобы было наоборот, — мрачно сказал Гринберг. — Но давайте продолжать. Вон тот джентльмен внизу… кто вы?
      — Вы мне, судья? Я репортер из Галактик-пресс. Фамилия — Хови.
      — Вот как? Секретарь суда подготовит сообщение для прессы. Я был бы признателен, если бы интервью состоялось несколько позже — если оно кому-нибудь понадобится. Моих снимков рядом с Луммоксом не будет. Есть тут кто-нибудь еще из прессы?
      Встали двое.
      — Бейлиф подготовит для вас место рядом с барьером.
      — Да, судья. Но, во-первых…
      — Прошу вас — только за барьером. — Гринберг огляделся. — Похоже, что все… нет, есть еще один джентльмен внизу. Ваше имя, сэр?
      Человек, к которому был обращен вопрос, встал. Он был одет в строгий пиджак, полосатые брюки и держал себя с сознанием собственного достоинства.
      — Имею честь предстать перед высоким судом: мое имя, сэр, Т. Омар Эсклунд, доктор философии.
      — Обращение в свой адрес суд не воспринимает ни как честь, ни наоборот, доктор. Имеете ли вы отношение к данному делу?
      — Да, сэр. Я представляю здесь amicus curiae, я — друг суда. Гринберг нахмурился:
      — Суд предпочитает сам выбирать себе друзей. Изложите сущность своего дела, доктор.
      — С вашего разрешения, сэр. Я исполнительный секретарь Лиги «Сохраним Землю для Людей». — Гринберг застонал, но доктор Эсклунд не обратил на него внимания, так как углубился в лежащую перед ним большую рукопись. — Как хорошо известно, начало безбожной практики космических путешествий, обрушившихся на нашу родную Землю, данную нам Божьим соизволением, привело к тому, что мы стали затоплены существами… точнее говоря, животными… чье происхождение весьма сомнительно. И тлетворные последствия данной развратной практики ныне видны каждому…
      — Доктор Эсклунд!
      — Сэр?
      — Что привело вас в данный суд? Представляете ли вы здесь кого-нибудь по одному из исков?
      — Дело значительно проще, ваша честь. В широком смысле, я адвокат всего человечества. Общество, которое я имею честь…
      — Имеете ли вы что-нибудь заявить? Подать жалобу, например?
      — Да, — торжественно ответил Эсклунд. — У меня есть жалоба.
      — Представьте ее.
      Эсклунд порылся в своих бумагах, вынул одну из них и протянул Гринбергу, который даже не взглянул на нее.
      — А теперь кратко, для протокола, изложите суть вашего заявления. Говорите в ближайший микрофон, четко и ясно.
      — Ну… если суд будет настолько любезен. Общество, административным лицом в котором я имею честь состоять… лига, которая, если можно так выразиться, выражает интересы всего человечества, просит… нет, настаивает, чтобы сие исчадие ада, которое своей яростью чуть не уничтожило сей райский уголок, было уничтожено. Это деяние предусмотрено и санкционировано — да, да! — тем святым…
      — Таково ваше заявление? Хотите, чтобы суд вынес решение об уничтожении внеземного существа, известного как Луммокс?
      — Совершенно верно! И, более того, я имею в своем распоряжении тщательно подобранные документы… неопровержимые аргументы, могу сказать, которые…
      — Минутку. Вы употребили слово «настаивает»; имеется ли оно в вашем заявлении?
      — Нет, ваша честь, оно вырвалось из моего сердца, от полноты возмущения…
      — Ваше сердце полно неуважения к суду. Желаете ли вы изменить формулировку?
      Эсклунд помолчал, а затем сказал с явной неохотой:
      — Я беру назад свои слова. У меня не было намерения оскорблять суд.
      — Очень хорошо. Ваше заявление получено и приобщено к делу. Решение по нему будет вынесено позже. Теперь относительно речи, которую вы собираетесь произнести: судя по величине рукописи, я предполагаю, что она займет не менее двух часов?
      — Я предполагаю, что этого будет достаточно, ваша честь, — явно смягчившись, сказал Эсклунд.
      — Ясно. Бейлиф!
      — Да, ваша честь.
      — Прекрасно. Вынесите его на лужайку. Доктор Эсклунд, все мы уважаем свободу речи… так же, как и вас. Ящик из-под мыла в полном вашем распоряжении на два часа. Лицо доктора Эсклунда стало цвета баклажана:
      — Вы еще о нас услышите!
      — Не сомневаюсь.
      — Мы знаем таких, как вы! Предатели человечества! Ренегаты! Фигляр!..
      — Выведите его.
      Ухмыляясь, бейлиф подчинился приказанию. Один из репортеров последовал за ним.
      — Итак, все в порядке, — мягко сказал Гринберг. — Перед нами несколько исков, но, в сущности, все они излагают одни и те же факты. Перед нами выбор: мы можем слушать доказательства по всем вместе или же по каждому в отдельности. Есть ли возражения?
      Адвокаты переглянулись. Затем адвокат мистера Ито сказал:
      — Ваша честь, мне кажется, что было бы предпочтительнее рассматривать их каждый в отдельности.
      — Возможно. Но в таком случае мы будем сидеть здесь до рождества. Я не могу себе позволить, чтобы так много занятых людей выслушивали одно и то же. Но требовать отдельного рассмотрения фактов — ваше право… тем более, что ваши доверители понимают, что они должны будут оплачивать каждый день судоговорения.
      Сын мистера Ито потянул адвоката за рукав и что-то прошептал ему. Тот кивнул и сказал:
      — Мы признаем необходимость совместного рассмотрения… как факт.
      — Очень хорошо. Есть еще возражения?
      Таковых не последовало. Гринберг повернулся к О'Фаррелу:
      — Скажите, в данном зале имеется ли измеритель истины?
      — А? Да, конечно. Правда, я редко им пользуюсь.
      — А мне он нравится. — Гринберг повернулся к остальным. — Измеритель истины мы повесим вот здесь. Никто не обязан представать перед ним так же, как никого нельзя заставить приносить присягу. Но данный суд имеет право оценивать с юридической точки зрения все сказанное, а также тот факт, если кто-либо откажется от использования измерителя истины.
      — Смотри, осторожнее. Червячок, — прошептал Джон Томас на ухо Бетти.
      — За меня-то ты не беспокойся, — прошептала она в ответ. — Следи лучше за собой.
      — Нам понадобится некоторое время, чтобы откопать его, — судья О'Фаррел сказал Гринбергу. — Не сделать ли перерыв для ленча?
      — Ах, да, ленч. Прошу общего внимания… суд не будет делать перерыва для ленча. Я попрошу бейлифа дать указание принести кофе и сандвичи для всех желающих, пока секретарь разыскивает измеритель. Мы перекусим здесь же, на месте. И… есть тут у кого-нибудь спички?
 
      А на лужайке Луммокс, размышляя над непростым вопросом о праве Бетти приказывать ему, был вынужден прийти к выводу, что она обладает особым статусом. Все, с кем Джон Томас знакомил его в течение жизни, были похожи на Бетти; таким образом, в данном случае имело смысл прислушиваться к ее словам, поскольку в них не было ничего тревожного. Он снова лег и погрузился в сон, оставив бодрствовать лишь сторожевой глаз.
      Сон был тревожен, поскольку Луммокса мучительно терзал ароматный запах стали. Спустя какое-то время Луммокс проснулся и потянулся, отчего клетка затрещала по швам. Ему пришла в голову мысль, что столь долгое отсутствие Джона Томаса не вызвано необходимостью. Это — во-первых. А во-вторых, ему не понравился образ действия мужчины, который уволок Джона Томаса… нет, он ему явно не понравился. Луммокс задумался, что он должен был бы делать? И что сказал бы Джон Томас, будь он здесь?
      Проблема оказалась слишком сложной. Луммокс снова лег и лизнул один из брусьев своей клетки. Нет, он не прикусил его; он просто попробовал его на вкус. Слегка суховато, решил он, но неплохо.
 
      В суде шериф Дрейзер закончил свое выступление перед судом и уступил место Кариесу и Мендозе. Их рассказы были логичны и последовательны, и измеритель истины не шелохнулся; мистер Де Грасс выступил с требованием расширить доказательную базу. Адвокат мистера Ито признал, что доверитель стрелял в Луммокса; сын мистера Ито представил снимки последствий визита Луммокса. И чтобы завершить историю Л-дня, осталось выслушать лишь показания миссис Донахью. Гринберг повернулся к ее адвокату:
      — Мистер Бенфилд, вы хотите сами допросить своего клиента или предпочитаете, чтобы это сделал суд?
      — Прошу вас, ваша честь. Возможно, я задам один или два вопроса.
      — Это ваше право. Расскажите нам, миссис Донахью, что произошло.
      — Это я и собираюсь сделать. Ваша честь, друзья, уважаемые посетители, хотя я и не привыкла к публичным выступлениям, тем не менее, заверяю вас, что мой безупречный образ жизни…
      — Все это неважно, миссис Донахью. Только факты. Итак, полдень прошлого понедельника…
      — Да, тогда это и было!
      — Очень хорошо, продолжайте. И не волнуйтесь, миссис Донахью.
      — Ну, как раз тогда я прилегла на несколько минут, решив отдохнуть… Я изнемогаю от своих обязанностей: клуб, благотворительный комитет, а также…
      Гринберг наблюдал за измерителем истины над ее головой. Стрелка беспокойно колебалась, но не переходила красную черту, после которой должен был раздаться предупреждающий сигнал. И он решил, что пока нет смысла останавливать свидетельницу.
      — …как внезапно я была поражена чудовищным ужасом.
      Стрелка прыгнула далеко за красную черту, зажегся рубиновый сигнал, и зуммер издал громкий тревожный звук. Кое-кто захихикал, и Гринберг торопливо сказал:
      — Порядок в зале! Бейлифу дано указание вывести каждого, кто будет нарушать порядок работы суда.
      Когда зуммер зазвучал, миссис Донахью сразу же остановилась. Мистер Бенфилд, помрачнев, тронул ее за локоть и сказал:
      — Не обращайте внимания, моя дорогая. Просто расскажите СУДУ О ТЕХ Звуках, что вы услышали, что вы увидели и что вы делали.
      — Он подсказывает свидетелю, — возразила Бетти.
      — Ничего подобного, — сказал Гринберг.
      — Но…
      — Возражение не принимается. Свидетель может продолжать.
      — И… ну, словом, я услышала эти звуки и подумала, что никогда в жизни не слышала ничего подобного. Я выглянула и увидела это огромное свирепое животное, которое носилось взад и вперед…
      Зуммер снова, зазвучал; несколько слушателей расхохотались.
      — Выключит ли кто-нибудь эту глупую трещотку? — гневно сказала миссис Донахью. — Неужели кто-то может рассказать о том, что происходило, лучше меня?
      — Порядок в зале! — провозгласил Гринберг. — Если будут еще какие-то нарушения, суд сочтет необходимым принять соответствующие меры. — Он повернулся к миссис Донахью. — Если свидетель выразил согласие на использование измерителя правды, его решение не может быть изменено. Но показания измерителя носят чисто информативный характер; суд не обязан подчиняться им. Продолжайте.
      — В жизни еще не сказала ни слова лжи. Зуммер не издал ни звука.
      Гринберг прикинул, что это должно произвести на миссис Донахью впечатление.
      — Я имею в виду, — добавил он, — что у суда есть свое собственное мнение. И никакая машина не вынесет приговор вместо членов суда.
      — Мой отец всегда говорил, что подобные штучки — проделки дьявола. Он говорил, что честный деловой человек никогда не должен…
      — Прошу вас, миссис Донахью.
      Мистер Бенфилд наклонился к ее уху. Миссис Донахью стала говорить тише:
      — Словом, у меня в саду оказалось это… это ужасное животное, что живет у мальчишки в соседнем дворе. Оно ело мои розовые кусты.
      — А что сделали вы?
      — Я не знала, что мне делать. Я схватила первое, что мне попалось под руку… кажется, это была метла… и бросилась к дверям. Зверюга рявкнула на меня и… Бзззззззззззз!
      — Не могли бы вы повторить то, что сказали, миссис Донахью?
      — Оно кинулось прочь, это трусливое создание, и покинуло мой двор. Я не знаю, куда оно направилось. Но мой любимый садик… о, он весь был в руинах.
      Игла качнулась, но зуммер не прозвучал. Гринберг повернулся к адвокату:
      — Мистер Бенфилд, оценивали ли вы размеры убытка, нанесенного миссис Донахью?
      — Да, ваша честь.
      — Будьте любезны, сообщите нам вашу оценку.
      Мистер Бенфилд решил, что он скорее потеряет клиента, чем позволит, чтобы эта коварная штука зазвучала при его словах.
      — Съедено пять кустов, ваша честь. Небольшие повреждения нанесены лужайке, и в узорной ограде проломана дыра.
      — В какую сумму все это оценивается?
      — Мы предпочитаем, чтобы вы сами оценили сумму предполагаемого ущерба, — осторожно сказал мистер Бенфилд.
      — Вы рискуете, мистер Бенфилд.
      Мистер Бенфилд пожал плечами и вытянул из-под рук миссис Донахью листок с перечислением ущерба.
      — Имуществу нанесен ущерб примерно на пару сотен, ваша честь. Но суд должен учесть те неудобства и расстройства, которые повлекло за собой данное происшествие…
      Миссис Донахью всхлипнула:
      — Это невероятно! Мои призовые розы! Игла дернулась, но вернулась обратно столь быстро, что зуммер не успел отреагировать.
      — Что за розы, миссис Донахью? — участливо спросил Гринберг.
      — Речь идет, — вмешался ее адвокат, — о широко известных розах миссис Донахью, не имеющих себе равных. И я счастлив сообщить, что ее мужественное поведение сберегло бесценные растения.
      — Имеете ли вы что-либо добавить?
      — Думаю, нет. Кроме заверенных фотоснимков.
      — Очень хорошо.
      Миссис Донахью бросила взгляд на своего адвоката:
      — А у меня есть, что добавить! Я настаиваю, слышите, настаиваю, чтобы это опаснейшее, кровожадное чудовище было уничтожено!
      Гринберг повернулся к Бенфилду:
      — Можем ли мы считать эти слова официальным заявлением, мэтр? Или имеет смысл отнести их на счет риторики?
      Бенфилд смущенно повел плечами:
      — Мы подали такую жалобу, ваша честь.
      — Суд рассмотрит ее.
      Бетти вскочила:
      — Эй, подождите минуту! Все, что Лумми сделал — это съел ее несколько паршивых, старых…
      — Потом, мисс Соренсен.
      — Но…
      — Прошу вас, потом. У вас будет такая возможность. В настоящий момент суд считает необходимым рассматривать лишь факты, имеющие отношение к делу. Есть ли какие-нибудь новые факты у кого-либо? Возможно, кто-нибудь хочет задать дополнительные вопросы свидетелям? Или вызвать дополнительного свидетеля?
      — Мы хотим, — сразу же сказала Бетти.
      — Что вы хотите?
      — Вызвать дополнительного свидетеля.
      — Очень хорошо. Он находится здесь?
      — Да, ваша честь. Снаружи. Это Луммокс.
      Гринберг задумался.
      — Должен ли я понимать ваши слова в том смысле, что вы предлагаете Луммоксу занять свидетельское место и выступить в свою собственную защиту?
      — А почему бы и нет? Он может говорить. Один из репортеров, пошептавшись со своими коллегами, выскочил из помещения.
      Гринберг закусил губу.
      — Это я знаю, — признал он. — Я обменялся с ним несколькими словами. Но способность говорить не идентична возможности выступать в роли компетентного свидетеля. Ребенок порой умеет говорить еще до того, как ему минет год, но исключительно редко можно полагаться на показания малыша… Ну, скажем, до пяти лет. Данный суд имеет право считать, что представители негуманоидных рас… негуманоидных в биологическом смысле, могут давать показания. Но ничто пока не убедило нас в том, что данное внеземное существо может исполнять эти обязанности.
      — Видите ли, мистер Посланник, — обратилась Бетти к Гринбергу, — вы произнесли ужасно много слов, но что, в сущности, они означают? Вы готовитесь произнести приговор относительно Луммокса… и не хотите задать ему ни одного вопроса. Вы говорите, что он не может давать достаточно убедительные показания. Здесь я видела и тех, кто тоже не может этого делать. И я держу пари: если Луммокс предстанет перед измерителем правды, тот не издаст ни звука. Конечно, он делал вещи, которые не должен был делать. Он съел несколько старых трухлявых кустов роз и капусту мистера Ито. Ну и что страшного? Ведь вы тоже, когда были маленьким, таскали пирожные, когда были уверены, что вас никто не видит. — Бетти перевела дыхание.
      — И вот теперь представьте себе, что в тот момент, когда вы тянетесь за пирожным, кто-то бьет вас метлой по голове. Или стреляет в вас из пушки. Неужели вы не испугаетесь? Не кинетесь бежать? Лумми полон дружелюбия. Все вокруг знают об этом… по крайней мере, любой человек, если он не старается казаться глупее и раздражительнее, чем он есть на самом деле. Но пытался хоть кто-нибудь поговорить с ним, успокоить его? Увы, запугали до смерти и наконец загнали под мост. Вы говорите, что Лумми ничего не понимает. А кто понимает? Все эти люди, которые травили его? А теперь добиваются его смерти. Укради маленький мальчик пирожное, они оторвали бы ему голову — только, чтобы он впредь не сделал ничего подобного. Да есть тут хоть один нормальный человек? Что за комедия разыгрывается здесь?
      Она остановилась, сглатывая слезы, катившиеся по ее щекам. Искусству в нужный момент вызывать слезы Бетти научилась в школьном драматическом кружке; но сейчас, к своему удивлению, убедилась, что слезы подлинные.
      — У вас все? — спросил Гринберг.
      — Вроде, да. По крайней мере, пока.
      — Должен сказать, что ваше выступление было довольно трогательным. Но суд не может руководствоваться эмоциями. Правильно ли я понял ваши слова, что большая часть разрушений… включим сюда и кусты роз, и капусту… возникла из-за неправильных действий людей, и таким образом не может быть вменена в вину Луммоксу или его владельцу?
      — Оцените ситуацию сами, ваша честь. Как правило, хвост следует за собакой, а не наоборот. Почему бы вам самому не спросить Луммокса, как он смотрит на все случившееся?
      — До этого мы еще доберемся. Теперь второе: я не могу считать ваши аналогии достаточно весомыми. Мы имеем дело не с маленьким мальчиком, а с животным. И если мы примем решение о необходимости его уничтожения, мы не будем руководствоваться ни местью, ни наказанием, потому что животному недоступны такие понятия. Цель данного решения будет сугубо предупредительной, так как мы не можем допустить, чтобы потенциальная опасность обрела силу и причинила вред жизни, здоровью или имуществу любого члена нашего общества. Вашего маленького мальчика может схватить за руку няня… а здесь мы встречаемся с созданием весом в несколько тонн, способным уничтожить человека одним неосторожным движением. Так что у него нет ничего общего с шаловливым малышом, который крадет печенье.
      — Ах вот как? Ничего общего? А вам приходит в голову, что маленький мальчик может вырасти, нажать маленькую аккуратную кнопочку — и снести с лица земли целый город? Так давайте ему голову долой — до того, как он вырастет! Не спрашивайте его, почему он стащил пирожное, вообще ничего не спрашивайте — оторвите ему голову и живите спокойно.
      Гринберг опять невольно закусил губу:
      — Значит, вы хотите, чтобы мы допросили Луммокса?
      — Я уже сказала об этом.
      — Было не совсем ясно, что вы, в сущности, сказали. Суд принимает к сведению…
      — У меня возражение, ваша честь, — торопливо сказал мистер Ломбард. — Если этот экстраординарный…
      — Прошу вас, придержите ваши возражения. Суд удаляется на десять минут. Всем оставаться на местах. — Гринберг встал и вышел. Вытащив из кармана сигареты, он поискал спички и, не обнаружив, сунул сигареты обратно в карман.
      Черт бы побрал эту девчонку! Он уже прикидывал, как половчее разделаться с этой историей, так, чтобы Департамент был доволен и ни у кого не было бы претензий… разве что у мальчишки Стюарта, но тут уж ничего не поделаешь… у мальчишки и его чудовищного питомца, которого он пригрел на своей груди.
      Он не может позволить, чтобы это уникальное создание было уничтожено. Но добиться этого надо достаточно тонко… отвергнуть жалобу, с которой этот старый дурак, словно с алебардой наперевес, бросился на него (а ведь жалоба продиктована ничем иным, как злобой и раздражением), а затем уговорить шефа полиции забрать все остальные претензии. На жалобу «Спасти-Мир-От-Неандертальцев» можно не обращать внимания. Но поскольку эта дерзкая девчонка получила право присутствовать при судоговорении, она может повернуть дело так, что высокий суд, за которым наблюдает сам Межзвездный Департамент, будет вынужден выслушивать всякий сентиментальный антропоморфный бред! Ох, эти ее невинные голубые глазки!
      Может статья, его еще обвинят в том, что он поддался их чарам. Ах, как плохо, что дети не сидят по домам!
      Потери и убытки должен нести владелец животного; имеются тысячи прецедентов со «зверями на привязи», в которых это правило действовало неукоснительно, — тем более, что мы не на планете Тенкора. Все эти разговоры, что действия Луммокса объясняются неправильными действиями тех лиц, которые напугали его, — детский лепет. Но данный экземпляр неземного существа может представлять такой интерес для науки, что он, интерес этот, далеко перекроет нанесенные убытки; кроме того, решение суда не должно нанести мальчику большой финансовый ущерб.
      Гринберг поймал себя на том, что мысли его отклонились далеко в сторону от рамок законодательства. Способен ответчик оплатить нанесенный ущерб или нет — не должно волновать суд.
      — Простите, ваша честь. Я попросил бы вас не баловаться с этими вещами.
      Гринберг в ярости обернулся и увидел, что к нему обращается секретарь суда. Тут он обнаружил, что в рассеянности перебирал выключатели и тумблеры на панели. Он отдернул руку.