Роберт Хайнлайн
      Утраченное наследие
      Глава 1
      "У НИХ ЕСТЬ ГЛАЗА, ЧТОБЫ ВИДЕТЬ"
      - Здорово; мясник! - Доктор Филип Хаксли положил на стол коробочку с игральными костями, которую вертел в руках, и ногой пододвинул стул. - Садись.
      Доктор Коуберн, демонстративно проигнорировав это приветствие, отдал свой желтый плащ и промокшую шляпу негру-гардеробщику факультетского клуба, уселся на стул и возмущенно заявил:
      - Слышал, Пит? Этот знахарь, возомнивший себя психологом, имеет наглость называть меня, дипломированного врача, хирурга, мясником!
      - Осторожно, Пит, не давай ему запудрить тебе мозги, - сказал Хаксли. Если доктор Коуберн заманит тебя в операционную, он вскроет тебе череп просто из любопытства - чтобы посмотреть, что там у тебя тикает. А потом сделает себе из него пепельницу.
      Негр осклабился, вытирая столик, но ничего не ответил.
      Коуберн хмыкнул и покачал головой:
      - И мне приходится выслушивать такое от знахаря! Все ищешь Человечка, Которого Не Было, Фил?
      - Если ты говоришь о парапсихологии, то да.
      - Ну и как успехи?
      - Неплохо. В этом семестре у меня, слава Богу, поменьше лекций. Ужасно надоело объяснять наивным желторотикам, как мы мало знаем о том, что у нас в котелках варит. Хочу заняться наукой.
      - Наукой все хотят заняться. Набрел на что-нибудь стоящее?
      - Похоже. Сейчас вот развлекаюсь с одним студентом с юридического Вальдесом, Коуберн поднял брови:
      - Ну и? Что-то интересное?
      - Вроде. Он немного ясновидящий. Если видит одну сторону предмета, то и другую тоже видит.
      - Вздор!
      - "Если ты такой умный, почему бедный? " Я проверял его очень тщательно: он действительно может видеть невидимое.
      - Хм... Как говаривал мой покойный дедушка Стоунбендер: "У Бога много козырей в рукаве, он не все на стол выкладывает". Да, с твоим студентом я бы в покер играть не сел.
      - Между прочим, он профессиональный игрок. Потому и сделал ставку на юридический факультет.
      - Ты выяснил, как ему удаются эти фокусы?
      - Нет, черт побери! - Хаксли озабоченно забарабанил пальцами по столу. Будь у меня хоть немного денег, я бы собрал достаточно материала, чтобы начать серьезную работу. Помнишь, каких результатов Раин добился в Дьюке?
      - Так почему бы тебе не поднять шум? Пойди в совет и выбей из них деньги. Скажи, что ты прославишь Западный университет.
      Хаксли помрачнел еще больше.
      - Не выйдет. Я говорил с деканом; он даже не разрешает мне обсудить этот вопрос с ректором. Боится, что старый олух прижмет факультет еще больше.
      Понимаешь, официально мы считаемся бихевиористами. Любой намек на то, что в сознании есть нечто необъяснимое с точки зрения физиологии или механики, воспримут с таким же удовольствием, как сенбернара в телефонной будке.
      На стойке у гардеробщика зажегся красный телефонный сигнал. Он выключил передачу новостей и снял трубку.
      - Алло... Да, мэм, есть. Сейчас позову. Вас к телефону, доктор Коуберн.
      - Переключи сюда. - Коуберн повернул видеофон экраном к себе; на нем появилось лицо молодой женщины. Хирург поднял трубку; - Что там? И давно это случилось?.. Кто ставил диагноз?.. Прочитайте еще раз... Покажите-ка мне историю болезни. - Он внимательно изучил картинку на экране, затем сказал: Хорошо. Сейчас выхожу. Готовьте больного к операции.
      Коуберн выключил видеофон и повернулся к Хаксли:
      - Придется идти, Фил, Несчастный случай.
      - Какой?
      - Тебе будет интересно. Трепанация черепа. Возможно частичное иссечение головного мозга. Автомобильная авария. Идем, посмотришь, если у тебя есть время.
      Говоря это, он надел плащ, затем повернулся и размашистым шагом вышел через заднюю дверь. Хаксли схватил свой плащ и поспешил следом.
      - А почему, - спросил он, поравнявшись с другом, - им пришлось тебя искать?
      - Я оставил радиотелефон в другом костюме, - ответил Коуберн. Специально: хотел немножко отдохнуть. Не повезло.
      Они быстро шагали на северо-запад по галереям и проходам, соединявшим студенческий клуб с научным комплексом, игнорируя слишком медленно ползущие пешеходные дорожки. Но, добравшись до конвейерного туннеля под Третьей авеню напротив Медицинского института Поттенгера, обнаружили, что он затоплен, и были вынуждены сделать крюк до туннеля на Фэрфакс-авеню. Коуберн, как человек справедливый, ругательски ругал всех подряд, стараясь никого не забыты и инженеров, и комиссию по планированию, и торговую палату, - за то, что Южную Калифорнию весной то и дело заливают жуткие дожди.
      Они сняли мокрые плащи в ординаторской и пошли в хирургическую раздевалку. Санитар помог Хаксли надеть белые шаровары и полотняные чехлы на ботинки. Коуберн предложил Филу вымыть руки, чтобы он мог вблизи наблюдать за операцией. Ровно три минуты, по маленьким песочным часам, они драили руки едким зеленым мылом, а затем молчаливые ловкие медсестры надели на двух друзей халаты и перчатки. Хаксли чувствовал себя неловко оттого, что ему помогала одеваться медсестра; ей пришлось встать на цыпочки, чтобы натянуть рукава халата. Наконец, подняв руки в перчатках, словно держа на них моток пряжи, друзья прошли через стеклянную дверь в третью операционную.
      Больной уже лежал на столе с приподнятой и зафиксированной головой. Кто-то щелкнул выключателем, и слепящий бело-голубой круг высветил единственную не закрытую простынями часть тела - правую половину черепа. Коуберн окинул взглядом операционную; Хаксли тоже огляделся вокруг: светло-зеленые стены, две операционные сестры, совершенно бесполые в своих халатах, масках и шапочках; санитарка, суетящаяся в углу; анестезиолог; приборы, регистрирующие дыхание и пульс пациента.
      Медсестра приподняла историю болезни так, чтобы хирург мог ее прочитать. По просьбе Коуберна анестезиолог на миг приоткрыл лицо больного. Смуглые впалые щеки, орлиный нос, глубоко посаженные, закрытые глаза. Хаксли с трудом удержался от восклицания. Коуберн удивленно поднял брови:
      - В чем дело?
      - Это Хуан Вальдес!
      - Ты его знаешь?
      - Да я же тебе говорил - студент с юридического, ясновидящий.
      - Хм... На сей раз острый глаз подвел его. Повезло еще, что жив остался. Фил, стань туда, тебе будет лучше видно.
      Коуберн отключился, забыв о присутствии Хаксли и сосредоточив все свои интеллектуальные способности на искалеченной плоти, лежащей перед ним. На черепе была вмятина - по-видимому, след резкого удара о какой-то твердый предмет с тупыми углами. Над правым ухом виднелась небольшая рана. До обследования невозможно было сказать, сильно ли пострадала костная структура и сам мозг.
      Поверхность раны промыли, сбрили вокруг нее волосы и смазали кожу йодом. Рана обозначилась в виде четкого отверстия в черепе. Оно слегка кровоточило и было заполнено тошнотворной смесью из запекшейся темной крови, белой ткани, серого вещества и желтоватого вещества.
      Тонкие длинные пальцы хирурга в светло-оранжевых перчатках осторожно и проворно двигались в ране, как будто жили и действовали сами по себе. Они убрали разрушенную ткань с обломками кости, иссекли поврежденную твердую мозговую оболочку и серую мозговую ткань. Ткань погибла совсем недавно, и составляющие ее клетки еще не ощутили этого,
      Хаксли заворожила мини-драма, разыгравшаяся у него перед глазами; он потерял счет времени и не мог бы восстановить в памяти последовательность операции. Он помнил только краткие приказы медсестре: "Зажим!", "Ранорасширитель!", "Тампон!" Помнил звук крохотной пилы, глуховатый вначале и противный, как у бормашины, потом, когда пила врезалась в живую кость. Помнил, как хирург осторожно уложил шпателем поврежденные мозговые извилины. Не веря в реальность происходящего, Фил смотрел, как скальпель вонзается в разум, строгает тонкую стенку рассудка.
      Медсестра трижды стирала пот с лица хирурга.
      Воск сделал свое дело. Вителлиевый сплав заменил кость, повязка предотвратит инфекцию. Хаксли наблюдал бессчетное количество операций, но сейчас опять, словно впервые, испытал то острое чувство облегчения и победы, которое появляется, когда хирург отворачивается от стола и по дороге в раздевалку начинает снимать перчатки.
      Выйдя из операционной, Фил увидел, что Коуберн уже сбросил маску и шапочку и пытается достать сигарету из кармана под халатом. Хирург снова стал обыкновенным человеком. Улыбнувшись, Коуберн спросил:
      - Ну что, понравилось?
      - Здорово! Я впервые наблюдал за трепанацией так близко. Ведь из-за стекла не слишком хорошо видно, сам знаешь. А он поправится?
      Коуберн посерьезнел.
      - Ах да, он ведь твой друг! А я и забыл. Извини, Да, я уверен, что все будет в порядке. Он молод, силен и отлично перенес операцию. Дня через два можешь сам зайти посмотреть.
      - Ты ведь удалил большую часть речевого центра. Он сможет говорить, когда поправится? Не наступит ли афазия или еще какое-нибудь расстройство речи?
      - Речевой центр? Да я к нему даже не приближался!
      - Что?
      - Фил, в следующий раз возьми камешек в правую руку. Ты же стоял напротив меня, не помнишь? Я оперировал на правом полушарии, а не на левом.
      Хаксли недоуменно вытянул перед собой руки, перевел взгляд с одной на другую, затем лицо его прояснилось, и он рассмеялся:
      - Ну конечно! Знаешь, я их вечно путаю. И в бридже всю жизнь забываю, чья очередь сдавать. Но постой-ка: у меня так прочно засело в голове, что ты оперировал на левом полушарии... Я перепутал. Как ты думаешь, это скажется на его нейрофизиологии?
      - Да нет, если судить по моему прошлому опыту. Он и не заметит, что у него чего-то недостает. Я оперировал в terra incognita, дружище, в неизвестной области. Если у той части мозга, в которой я копался, и есть какая-то функция, то самые знаменитые физиологи не смогли пока выяснить, какая именно.
      Глава 2
      "ТРИ СЛЕПЫЕ МЫШКИ"
      Дз-з-зинь!
      Джоан Фримэн машинально протянула руку и выключила звонок будильника, плотно зажмурив глаза в тщетной попытке удержать ускользающий сон. Она не сразу пришла в себя. Воскресенье. Ведь в воскресенье не нужно рано вставать. Так зачем же она поставила будильник? Внезапно все вспомнив, Джоан выскочила из постели, шлепая по прохладному полу теплыми босыми ногами. Пижама полетела на пол, а сама Джоан - под холодный душ. Взвизгнув, она включила горячую воду, потом опять холодную.
      К тому времени, когда колеса машины, поднимавшейся по склону холма, зашуршали по гравию подъездной дорожки, Джоан уже успела уложить в корзинку еду и наполнить термос. Она поспешно надела кроссовки, застегнула брюки и взглянула на себя в зеркало. Неплохо. Конечно, не Мисс Америка, но и не пугало какое-нибудь.
      Послышался стук в дверь, звонок в дверь и баритон - все разом. Баритон спросил:
      - Джоан! Ты одета?
      - Почти, Заходи, Фил.
      За Хаксли, одетым в слаксы и тенниску, шел другой мужчина. Хаксли представил их друг другу:
      - Джоан, это Бен Коуберн, доктор Бен Коуберн. Доктор Коуберн, это мисс Фримэн.
      - Я чрезвычайно признателен вам, мисс Фримэн, за то, что вы разрешили мне приехать.
      - Не стоит благодарности, доктор, фил так много рассказывал мне о вас, что я просто жаждала познакомиться.
      Поток светских условностей лился легко и естественно, словно заученное наизусть ритуальное песнопение.
      - Джоан, называй его Беном. Сбей с него спесь. Пока Джоан и Фил укладывали в машину вещи, Коуберн осматривал жилище девушки. Отделанная сосновыми панелями большая комната, огромный, но уютный камин, полки беспорядочно заставлены книгами - в общем, можно составить представление о личности хозяйки. Он прошел через открытую застекленную дверь в крошечный дворик, мощенный кирпичами, поросшими мхом. Во дворике стоял шандал для жарки мяса, маленький пруд в углу блестел в лучах утреннего солнца. Бен услышал, как его зовут:
      - Док! Поторапливайся! Время не ждет!
      Он еще раз оглядел дворик и вернулся к машине.
      - Мне нравится ваш дом, мисс Фримэн. Зачем уезжать с Бичвуд-драйв, если в Гриффит-парке ничуть не лучше?
      - Как это зачем? Если остаться дома, получится не пикник, а просто завтрак. Зовите меня Джоан.
      - А можно как-нибудь напроситься к вам на "просто завтрак"?
      - Отшей этого типа, Джоан, - театральным шепотом посоветовал Фил. - У него грязные намерения.
      Джоан собрала остатки еды. Три большие обглоданные кости, бывшие недавно толстыми аппетитными бифштексами, оберточная бумага и завалявшаяся булочка полетели в костер. Джоан встряхнула термос. В нем забулькали остатки жидкости.
      - Хотите еще грейпфрутового сока? - предложила она.
      - А кофе есть? - спросил Коуберн и вновь обернулся к Хаксли: - Так, говоришь, его дар ясновидения совсем пропал?
      - Сколько угодно, - сказала Джоан. - Наливайте сами.
      Доктор налил кофе себе и Хаксли. Фил ответил:
      - Совершенно пропал, я уверен. Вначале я думал, что это нервный шок после операции; попробовал под гипнозом, но результат все равно оказался отрицательным. Джоан, ты прекрасная повариха. Усынови меня!
      - Ты уже совершеннолетний.
      - Я выдам ему свидетельство о недееспособности, - предложил Коуберн.
      - Незамужним женщинам не разрешают никого усыновлять.
      - А вы выходите за меня замуж, и все будет в порядке. Мы вместе его усыновим, и вы будете готовить на троих.
      - Ну, не скажу, что я согласна, но и не скажу, что не согласна. Скажу только, что за сегодняшний день это пока самое лучшее предложение. О чем вы говорили между собой?
      - Заставь его сделать тебе предложение в письменном виде, Джоан. Мы говорили в Вальдесе.
      - Ах да, ты же собирался протестировать его вчера. Ну и как?
      - Дохлый номер, если иметь в виду его способность к ясновидению. Она пропала.
      - Хм-м... А контрольные тесты?
      - Тест темперамента по Хамм-Водсворту дал тот же результат, что и до несчастного случая, с поправкой на точность методики. Коэффициент умственных способностей в пределах нормы. Ассоциативные тесты тоже ничего нового не показали. По всем стандартам он остался той же самой личностью, если не считать двух моментов: в коре его головного мозга не хватает кусочка, и он больше не может видеть невидимое. Кстати, он недоволен тем, что потерял этот дар,
      Они помолчали; потом Джоан спросила:
      - По-видимому, это окончательно, да? Хаксли повернулся к Коуберну;
      - Как ты считаешь, Бен?
      - Трудно сказать. Ты хочешь заставить меня признать, что та часть серого вещества, которую я вырезал, дает способность к ясновидению - не подтвержденную, кстати, ортодоксальной теорией медицины?
      - Ничего я не хочу. Просто пытаюсь понять.
      - Хорошо. В таком случае, если предположить, что все твои первоначальные данные тщательно проверены, а условия опыта абсолютно корректны...
      - Так оно и есть.
      - ...и что последующие отрицательные результаты проверены не менее тщательно...
      - Ну разумеется! Черт возьми, да я целых три недели работал, все перепробовал!
      - Тогда выводы напрашиваются сами собой. Во-первых, - Бен начал разгибать пальцы, - наш субъект мог видеть без участия физических органов зрения; а во-вторых, эта необычная, мягко говоря, способность каким-то образом связана с участком мозга правого полушария.
      - Браво! - внесла свою лепту в обсуждение Джоан.
      - Спасибо, Бен, - поблагодарил Фил. - Я, разумеется, пришел к тому же выводу, но все-таки приятно услышать подтверждение своим мыслям.
      - Ну хорошо, а дальше что?
      - Да не знаю. В общем-то я стал заниматься психологией по той же причине, по которой другие уходят в религию: потому что чувствовал непреодолимое желание понять себя самого и окружающий мир. Когда я был студентом, мне казалось, что современная психология даст мне ответы на все вопросы. Но скоро я понял, что величайшие психологи мира сами ни черта не понимают. Я отнюдь не охаиваю проделанную ими работу: она была необходимой и по-своему полезной. Только никто из них так и не узнал, что такое жизнь, что такое мышление, существует ли свобода воли или она не более чем иллюзия, а также есть ли какой-нибудь смысл в этом последнем вопросе. Лучшие из ученых сознаются в своем невежестве, худшие - цепляются за абсурдные догмы. Некоторые бихевиористы, например, считают, что если Павлов мог вызвать слюнотечение у собаки при звоне колокольчика, то они понимают, как Падеревский писал музыку!
      Джоан, которая молча лежала под большим дубом и слушала мужчин, спросила:
      - Бен, вы ведь нейрохирург, верно?
      - Один из лучших, - заверил ее Фил.
      - Вы видели разные мозги, и видели их живьем, в отличие от большинства психологов. Как вы считаете, что такое мышление? С вашей точки зрения, что у нас там тикает?
      Он усмехнулся.
      - Сдаюсь, детка! Понятия не имею. Это не мое дело, я всего лишь ремесленник. Она села.
      - Дай-ка мне сигаретку, Фил. Я, в общем-то, в том же тупике, что и Фил, только пришла туда другим путем. Отец хотел, чтобы я изучала юриспруденцию. Скоро я поняла, что меня больше интересуют законы, лежащие за пределами законов человеческих, и перешла на философский факультет. Но философия не дала мне ответа. В философии на самом-то деле ничего нет. Вы когда-нибудь ели сладкую вату, которую продают на ярмарках? Ну так философия вроде этой ваты: выглядит внушительно, красивая такая, приятная на вид; но когда попробуешь укусить - там одна пустота, и ты глотаешь свою же слюну. Философия - всего лишь игра словами, и смысла в ней не больше, чем в щенячьей погоне за собственным хвостом.
      Я уже должна была защищать диплом на философском факультете, но бросила его, перешла на естественный и занялась психологией. Думала, что если буду терпеливой и усидчивой девочкой, то все узнаю. К чему это привело, Фил уже рассказал. Я стала подумывать: может, заняться медициной или биологией... Но вы, Вен, разбили последние иллюзии. Может, вообще не стоит учить женщин читать и писать?
      Бен рассмеялся.
      - У нас получается нечто вроде коллективной исповеди в сельской церкви. Давайте уж и я признаюсь. Наверное, большинство медиков вначале хотят узнать о человеке все, в том числе и чем он думает. Но это обширная проблема, окончательные ответы все время ускользают. Кроме того, всегда так много рутины, и она так заедает, что перестаешь интересоваться вечными вопросами. Мне по-прежнему хотелось бы знать, что такое жизнь, мышление и так далее. Но я вспоминаю о подобных материях, только когда у меня бессонница. Фил, а ты и правда всерьез собираешься заняться этим?
      - В общем, да. Я собираю данные о всяких явлениях, которые противоречат ортодоксальной психологии, Все, что называют парапсихологией: телепатия, ясновидение, яснослышание, левитация, йога, стигматы и прочее.
      - Разве многие их этих вещей нельзя объяснить естественными причинами?
      - Конечно, можно. Потом можно вывернуть наизнанку общепринятую теорию, наплевать на статистический закон вероятности и объяснить почти все остальное. А потом объявить то, что останется, шарлатанством, излишней доверчивостью и самогипнозом, плюнуть на все и завалиться спать!
      - Бритва Оккама, - пробормотала Джоан.
      - А?
      - Бритва Уильяма Оккама, Так называется один принцип в логике: если факты объясняются двумя гипотезами, выбирай более простую. Когда ученый-традиционалист вынужден вывернуть наизнанку общепринятую теорию, так что она начинает напоминать фантазии Руба Голдберга, он тем самым игнорирует принцип бритвы Оккама. Казалось бы, гораздо проще выдвинуть новую гипотезу, чтобы она объяснила все факты, чем выворачивать наизнанку старую, которая, кстати, и не обязана их объяснять, ибо они находятся вне ее сферы. Но ученые любят свои теории больше, чем жен и детей.
      - И подумать только, - с восхищением сказал Хаксли, - какие мысли бродят под этим перманентом!
      - Бен, подержите его, я побью его термосом!
      - Извини. Душенька, ты совершенно права. Я решил наплевать на теории и изучать экстраординарные явления как самые обычные факты. Посмотрим, куда меня это приведет.
      - И что за материал ты нарыл? - спросил Бен.
      - Да всего понемножку - факты, слухи. Кое-что - правда, очень немногое удалось проверить в лабораторных условиях, как в случае в Вальдесом. Вы, конечно, слыхали, какие чудеса приписывают йоге, А в западном полушарии их воспроизвести почти не удается - веский довод против чудес, верно? И все-таки компетентные и трезвомыслящие наблюдатели засвидетельствовали в Индии немало необъяснимых явлений: телепатию, точные предсказания, ясновидение, хождение по раскаленным углям и всякое другое.
      - А почему ты включил в парапсихологию хождение по углям?
      - Потому что тут действуют какие-то тайные механизмы, с помощью которых сознание управляет телом и другими предметами.
      - Хм-м...
      - Эта мысль кажется тебе более странной, чем то, что ты можешь заставить свою руку почесать в затылке? Мы одинаково мало знаем о механизме действия силы воли как в первом случае, так и во втором. Возьми, например, островитян с Огненной Земли. Они спят голые на земле даже при нулевой температуре. А ведь человеческое тело не может приспосабливаться абсолютно к любым условиям. Не встроен в него такой механизм - это тебе любой физиолог скажет. Если обнаженный человек находится при нуле градусов на улице, он должен двигаться иначе он умрет. Но островитяне ничего не знают о метаболизме - они просто спят, и им уютно и тепло.
      - Пока ты ходишь лишь кругом да около. Если весь твой материал такой же, то с моим дедушкой Стоунбендером случались чудеса и похлеще,
      - Сейчас дойду до сути. Не забудь о Вальдесе.
      - А что было с дедушкой Бена? - поинтересовалась Джоан.
      - Джоан, в присутствии Бена ничем невозможно похвастаться. Сразу выясняется, что его дедушка Стоунбендер все то же самое делал быстрее, проще и лучше.
      Коуберн печально взглянул на друга: на больных, мол, не обижаются.
      - Ну, Фил, ты меня удивляешь. Если бы я сам не был Стоунбендером, и к тому же человеком терпимым, я бы оскорбился. Принимаю твои извинения.
      - Так вот, ближе к делу. Про Вальдеса вы знаете. А еще в моем родном городе Спрингфилде, штат Миссури, был человек с часами в голове.
      - Как это?
      - А так: он знал точное время, не глядя на часы. Если ваши часы показывали не то, что он говорил, они оказывались неисправными. Кроме того, он молниеносно считал - давал немедленный ответ на самые сложные арифметические задачи. Правда, что касается остального, то он был слабоумным.
      Бен кивнул.
      - Довольно распространенное явление - одаренные кретины.
      - Приклеивание ярлыка ничего не объясняет. Некоторые люди со странными способностями действительно слабоумные, но далеко не все. Я думаю, умных среди них гораздо больше, просто мы редко слышим о них. У людей умных хватает сообразительности, чтобы понять, что общество начнет досаждать им или даже преследовать их, если обнаружит, что они не похожи на окружающих.
      Бен опять кивнул.
      - Что-то в этом есть, Фил. Продолжай.
      - Многие люди с невероятными способностями были вполне нормальными. Например, Борис Сайдис...
      - Этот мальчик-вундеркинд, да? Но он же вырос и растерял все свои таланты!
      - Возможно. Хотя мне кажется, он просто ушел в тень и не хочет, чтобы другие знали, что он чем-то от них отличается, У него было множество удивительных способностей. Например, абсолютная память: он запоминал страницу текста, едва взглянув на нее. А помните Слепого Тома, пианиста-негра? Ему достаточно было лишь раз услышать какое-то произведение, чтобы его сыграть. Другой пример: несколько лет назад в округе Лос-Анджелес один парнишка играл в пинг-понг и прочие подобные игры с завязанными глазами. Я сам его проверял он и вправду мог это делать. А еще был Мгновенное Эхо.
      - Ты мне никогда о нем не говорил, - заметила Джоан. - Что он делал?
      - Он мог воспроизвести твою речь, используя твои же слова и интонацию, на любом языке, даже если и не знал этого языка. И настолько точно, что со стороны никто бы не разобрал, где ты говоришь, а где он. Он имитировал твою речь так же быстро и легко, как тень следует за движениями тела.
      - Подумать только! Это трудно объяснить теорией бихевиоризма. А ты не сталкивался со случаями левитации, Фил?
      - У людей - нет. Хотя я видел одного местного медиума - правда, не профессионала. Славный парнишка, бывший мой сосед. Так вот, он взглядом поднимал в воздух разные предметы у меня в комнате. Клянусь, я в тот день не пил. Либо это было на самом деле, либо он меня загипнотизировал, как хотите. Кстати о левитации: знаете, что говорили о Нижинском?
      - И что же?
      - Говорили, что он летал. И у нас, и в Европе тысячи людей (те, что не умерли во время войны) могут засвидетельствовать, что в балете "Видение розы" он подпрыгивал, зависал на какое-то время в воздухе, а потом опускался. Называйте это массовой галлюцинацией, если хотите; правда, сам я этого не видел.
      - И опять бритва Оккама, - сказала Джоан,
      - То есть?
      - Массовую галлюцинацию объяснить еще труднее, чем полет одного человека в течение нескольких секунд. Существование массовых галлюцинаций еще никто не сумел доказать, и списывать на них все из ряда вон выходящие факты - значит уподобиться тему деревенскому простаку, который, увидев впервые в жизни носорога, заявил: "Не бывает такой животной!"
      - Может, и так. Если хочешь, Бен, я еще расскажу о всяких фокусах. У меня миллион таких историй.
      - А как насчет прорицателей и телепатов?
      - То, что телепатия существует, неопровержимо доказывают опыты доктора Раина, правда, ничего не объясняя. Да и до него ее наблюдали сотни людей, я так часто, что сомневаться в ее существовании просто нелепо. Например, Марк Твен. Он описывал случаи телепатии за пятьдесят лет до Раина, причем со всеми подробностями и документами. Конечно, он не ученый, но у него был здравый смысл, и пренебрегать его свидетельством не стоит. И свидетельством Эптона Синклера тоже. С прорицателями несколько сложнее. Все слышали множество историй о том, как сбывались разные предчувствия, но в большинстве случаев они бездоказательны. Можете почитать "Эксперимент со временем" Дж. В. Данна - это настоящий научный отчет о видениях прорицателей во время специального эксперимента.
      - Фил, а дальше-то что? Ты же не просто собираешь факты из серии очевидное-невероятное?
      - Конечно, не просто. Но мне пришлось собрать кучу данных, прежде чем удалось сформулировать рабочую гипотезу. Сейчас она у меня есть.
      - Вот как?
      - Ты мне ее подсказал, оперируя Вальдеса. У меня и раньше были подозрения, что люди с необычными и на первый взгляд невероятными способностями случайно раскрыли в себе потенциальные возможности, заложенные в каждом из нас. Скажи-ка, когда ты вскрыл череп Вальдеса, ты заметил внешне что-нибудь необычное?
      - Нет. Если не считать раны, ничего особенного.
      - Хорошо. Тем не менее, после того как ты удалил поврежденную часть мозга, Вальдес утратил способность к ясновидению. Ты вырезал кусочек мозга из той доли, функции которой неизвестны. Для современной психологии и физиологии многие участки головного мозга - белые пятна с точки зрения функций. Но ведь нелепо предполагать, что самый высокоразвитый и наиболее специализированный человеческий орган имеет доли, не несущие никаких функций. Гораздо логичнее предположить, что мы о них просто ничего не знаем. И все-таки у некоторых людей удаляют немалые доли мозга, и при этом никаких заметных нарушений умственной деятельности у них не происходит, если сохраняются участки, контролирующие нормальные физиологические функции.
      В данном случае, с Вальдесом, мы обнаружили прямую связь между неисследованной долей мозга и необычной способностью, а именно ясновидением. Моя рабочая гипотеза как раз отсюда и исходит: потенциально у всех нормальных людей имеются все (или почти все) необычные способности - телепатия, ясновидение, особый математический дар, умение управлять своим телом и его функциями и так далее. И центры, контролирующие эти потенциальные способности, размещаются в неисследованных участках мозга.
      Коуберн поджал губы,
      - М-м-м... ну, не знаю. Если у нас у всех такие чудесные способности, почему тогда мы не может их использовать?
      - Я пока ничего не утверждаю. Это же рабочая гипотеза! Но я приведу аналогию. Эти способности не похожи на зрение, слух и осязание, которыми мы бессознательно пользуемся с рождения. Они скорее похожи на способность к речи; в нашем мозгу с рождения есть особые центры речи, но эту способность нужно развивать. Как ты думаешь, если ребенка будут воспитывать глухонемые, научится он разговаривать? Да ни в жизнь! Он тоже будет казаться глухонемым.
      - Сдаюсь, - признался Коуберн. - Ты выдвинул гипотезу и достаточно убедительно обосновал ее. Но как ее проверить? Не вижу, за что тут можно уцепиться. Очень интересная догадка, но без рабочей методики она так и останется догадкой.
      Хаксли перевернулся на спину и с несчастным видом посмотрел сквозь ветви деревьев на небо.
      - В том-то вся и загвоздка. Я потерял свой самый лучший образец необычной способности... Теперь не знаю, с чего начать.
      - Но, Фил, - возразила Джоан, - тебе ведь нужны нормальные люди. Это у них ты должен выявить особые таланты. Я думаю, это просто замечательно! Когда мы начинаем?
      - Что начинаем?
      - Да опыты со мной, конечно же! Возьми хотя бы способность к молниеносным подсчетам. Если ты поможешь мне развить ее, я буду считать тебя волшебником. На первом курсе я завалила алгебру. А таблицу умножения не знаю до сих пор!
      Глава 3
      КАЖДЫЙ ЧЕЛОВЕК САМ СЕБЕ ГЕНИЙ
      - Ну что, начнем? - спросил Фил.
      - Нет, подожди, - возразила Джоан. - Давай сначала спокойно выпьем кофе. Пусть обед уляжется! Мы уже две недели не видели Бена. Я хочу послушать о том, что он делал в Сан-Франциско.
      - Спасибо, душенька, - отозвался хирург, - но лучше уж я послушаю о Безумном Ученом и его Трильби.
      - Да какая там Трильби! - запротестовал Хаксли, - Она попросту самонадеянная нахалка. И все-таки кое-что мы можем показать тебе, док.
      - Правда? Интересно! Что же?
      - Ну, ты помнишь, в первые два месяца особых сдвигов не наблюдалось. Но мы не сдавались. У Джоан проявилась некоторая способность к телепатии, только она оказалась непостоянной. Что же до математики, таблицу умножения она выучила, зато с треском провалилась на молниеносных подсчетах.
      Джоан вскочила, прошла между врачами и камином и направилась в свою крохотную встроенную кухоньку.
      - Я помою посуду и поставлю в сушилку, а то муравьи наползут. Говорите погромче, чтобы мне тоже было слышно.
      - Так что же Джоан умеет теперь делать, Фил?
      - Не скажу. Подожди - сам увидишь. Джоан! Где карточный столик?
      - За кушеткой. И не ори так, я тебя прекрасно слышу с тех пор, как обзавелась слуховой трубочкой для бабушек-щеголих.
      - Ладно, детка, нашел. Карты на месте?
      - Да. Я сейчас приду.
      Она вернулась в комнату, на ходу сняла веселенький цветастый передник, забралась на кушетку и уселась, обхватив колени руками.
      - Великий комик, Голливудский вампир готов! Все видит, все знает, а говорит еще больше. Предсказываем будущее, дерем зубы, культурно развлекаем всю семью!
      - Перестань паясничать. Начнем с простой телепатии. Сосредоточься, пожалуйста. А ты, Бен, сними карты. Коуберн снял.
      - А теперь что?
      - Сдавай их по одной - так, чтобы мы с тобой видели, а Джоан нет. Называй, малышка.
      Бен начал медленно сдавать. Джоан монотонно заговорила:
      - Семерка бубновая; червовый валет; червовый туз; тройка пик; десятка бубновая; шестерка трефовая; десятка пиковая; восьмерка трефовая...
      - Бен, я впервые в жизни вижу тебя удивленным.
      - Так ведь она назвала всю колоду без единой ошибки! Даже у дедушки Стоунбендера не получилось бы лучше!
      - Высокая оценка, дружище. Давай попробуем по-другому. Я отвернусь и не буду смотреть на карты. Не знаю, что получится: мы всегда работали с ней вдвоем. Теперь попробуй ты.
      Через несколько минут Коуберн положил последнюю карту.
      - Здорово! Ни одной ошибки. Джоан встала и подошла к столу.
      - А почему в этой колоде две червовые десятки? - Она вытащила из колоды карту. - Ага! Ты думал, седьмая карта - червовая десятка, а это бубновая десятка. Видишь?
      - Верно, - согласился Бен. - Извини, что я сбил тебя с толку. Здесь довольно темно.
      - Джоан больше озабочена художественным эффектом освещения, чем собственным зрением, - объяснил Фил. - Я рад, что так случилось; это доказывает, что она применяла телепатию, а не ясновидение. Теперь попробуем немножко математику. Опустим элементарное, вроде кубических корней, сложения и логарифмов гиперболических функций. Можешь поверить мне на слово: все это для нее семечки. Позже, если захочешь, проверишь сам. Мы продемонстрируем тебе кое-что получше. Тут тебе и скоростное чтение, и абсолютная память, и работа с немыслимым количеством перестановок и сочетаний, и математический поиск выбора. Ты пасьянс умеешь раскладывать, Бен?
      - Ну конечно.
      - Тогда хорошенько перемешай карты и разложи пасьянс Кэнфилда слева направо, а потом раскрывай из оставшейся колоды до тех пор, пока не застрянешь.
      - Ладно. А в чем тут смысл?
      - Когда пасьянс застопорится, стасуй колоду разок и подними карты по одной так, чтобы Джоан быстро взглянула на картинку. Потом подожди минутку.
      Коуберн молча сделал все, что его просили. Джоан сказала:
      - Придется тебе повторить, Бен. Я вижу только пятьдесят одну карту.
      - Наверное, две слиплись. Постараюсь поаккуратнее. Он повторил процедуру.
      - Теперь пятьдесят две. Хорошо.
      - Ты готова, Джоан?
      - Да, Фил. Поехали, складывай: черви на шестерку, бубны на четверку, пики на двойку, трефы не трогай. Коуберн взглянул с недоверием.
      - Ты хочешь сказать, что пасьянс сойдется?
      - Попробуй и увидишь.
      Бен начал медленно собирать пасьянс. В одном месте Джоан его прервала.
      - Нет, сюда лучше положи кучку с червовым королем, а не с пиковым. Если положишь пикового короля, то откроется трефовый туз, но как минимум три червовые карты окажутся недоступными.
      Коуберн ничего не сказал, но последовал ее совету. Она еще дважды останавливала его и предлагала другой выбор.
      Пасьянс сошелся в точности так, как она предсказала.
      Коуберн взъерошил волосы и уставился на карты.
      - Джоан, - спросил он смиренно, - у тебя головка не бо-бо?
      - От этой чепухи? Да тут и думать-то не о чем.
      - Знаешь, - серьезно проговорил Хаксли, - мне кажется, она действительно не напрягалась. Насколько я могу судить, мыслительный процесс совсем не требует потребления энергии. Очевидно, любой человек способен правильно думать без усилия. У меня есть подозрение, что как раз ошибочное мышление вызывает головную боль.
      - Но, черт подери, как она это делает, Фил? Да у меня голова начинает болеть, как только я представлю себе, сколько времени ушло бы на решение этой проблемы обычными математическими методами!
      - Не знаю, как она это делает. И она сама не знает.
      - Тогда как же она научилась этому?
      - Об этом поговорим позже. Сначала посмотри наш коронный номер.
      - Нет, больше не могу. Я и так обалдел.
      - Тебе понравится.
      - Погоди-ка, Фил, Я сам хочу провести эксперимент. С какой скоростью Джоан читает?
      - С мгновенной.
      - Хм... - Бен вытащил из кармана пиджака пачку листов с напечатанным текстом. - У меня здесь второй экземпляр статейки, которую я сейчас пишу. Пусть Джоан прочтёт страничку. Ладно, Джоан?
      Коуберн вынул одну страницу из середины и протянул Джоан. Она мельком взглянула на нее и отдала ему. Он недоуменно спросил:
      - В чем дело?
      - Ни в чем. Проверяй, я начинаю. - И она быстро забубнила: - Страница четыре: ...согласно Каннингэму, издание пятое, страница 547, "...другой пучок волокон, а именно fasciculus spinocerebellaris (задний), проходящий вверх в боковой finiculus medulla spinallis, постепенно уходит из этой части medulla oblongata. Этот участок лежит на поверхности, и он..."
      - Довольно, Джоан, остановись. Бог знает, как тебе это удалось, но ты за долю секунды прочла и запомнила целую страницу, напичканную специальными терминами. - Он лукаво улыбнулся: - Однако на некоторых словах ты слегка спотыкалась. А дедушка Стоунбендер произнес бы все без запинки!
      - Чего ты хочешь? Я не понимаю значения половины слов!
      - Джоан, как ты научилась всему этому?
      - Честное слово, доктор, не знаю. Это вроде того, как учишься ездить на велосипеде: свалишься раз, другой, третий, а потом в один прекрасный день садишься и едешь как ни в чем не бывало. А через неделю ездишь уже без руля и пробуешь всякие трюки. Вот так и со мной случилось - я знала, чего хочу, и в один прекрасный день научилась. Давайте продолжим, а то Фил уже нервничает.
      Коуберн погрузился в задумчивое молчание и безропотно позволил Хаксли подвести себя к письменному столу в углу комнаты.
      - Джоан, можно открыть любой ящик? О'кей. Бен, вытаскивай ящик, все равно какой, вынимай из него что захочешь и клади туда что душе угодно. А потом не глядя перемешай все в кучу, вытащи несколько предметов и положи в другой ящик. Я хочу исключить возможность телепатии.
      - Фил, я рада, что тебя не волнует, какой кавардак будет у меня в столе. Мои бесчисленные секретарши с наслаждением наведут там порядок, когда ты наиграешься.
      - Малышка, не становись на пути у науки. А кроме того, - добавил Фил, заглянув в ящик, - здесь порядок не наводили по меньшей мере полгода. Так что особого вреда не будет.
      - Ха! А чего ты хочешь, если я все свое время трачу, разучивая для тебя всякие салонные фокусы? И вообще, я знаю, где что лежит.
      - Вот этого я и боюсь, а потому хочу, чтобы Бен ввел сюда элемент произвольности. Ну давай же, Бен.
      Когда хирург выполнил все, о чем его просили, и закрыл ящик, Хаксли продолжил:
      - Джоан, возьми карандаш и лист бумаги. Вначале перечисли все, что видишь в ящике, а потом нарисуй схему, как вещи лежат.
      - Ладно.
      Джоан села за стол и стала быстро записывать:
      "Большая черная кожаная сумка. Шестидюймовая линейка".
      Коуберн остановил ее:
      - Постой-ка. Все неверно. Я бы заметил такой большой предмет, как сумка. Джоан наморщила лоб:
      - Какой ты сказал ящик?
      - Второй справа.
      - Мне послышалось "верхний".
      - Возможно, я оговорился.
      Девушка начала снова:
      "Медный ножик для бумаги. Шесть разных карандашей и еще красный карандаш. Тринадцать резинок. Перочинный ножичек с перламутровой ручкой".
      - Бен, это, наверное, твой ножик. Очень хорошенький; почему я раньше его не видела?
      - Я купил его в Сан-Франциско. Господи Боже, малышка! Ты же действительно не видела его!
      "Один спичечный коробок с рекламой отеля сэра Фрэнсиса Дрейка. Восемь писем и два счета. Два использованных билета в театр Фолли Бурлеск".
      - Доктор, ты меня удивляешь!
      - Давай пиши дальше.
      - Только если пообещаешь в следующий раз взять меня с собой.
      "Один термометр с зажимом. Клей и корректирующая лента для пишущей машинки. Три разных ключа. Один тюбик помады "Макс фактор No З". Блокнот и несколько картотечных карточек, исписанных с одной стороны. Маленький коричневый бумажный пакетик, а в нем пера чулок девятого размера темно-коричневого цвета".
      - А я и позабыла, что купила их; сегодня утром весь дом обыскала, хотела найти приличную пару.
      - Что же ты не включила свои рентгеновские глаза, миссис Гудини?
      Джоан страшно удивилась:
      - А знаешь, мне это и в голову не пришло! Я еще не привыкла пользоваться ими.
      - Есть еще что-нибудь в ящике?
      - Ничего, только пачка бумаги для заметок. Секундочку: сейчас нарисую.
      Минуты две она рисовала, высунув кончик языка; глаза ее перескакивали от бумаги к закрытому ящику и обратно.
      - Тебе обязательно нужно смотреть в направлении ящика, чтобы увидеть, что внутри? - спросил Бен.
      - Нет, но так лучше. У меня голова кружится, когда я вижу какую-то вещь, а смотрю не на нее.
      Проверили содержимое ящика и как расположены в нем вещи: все совпало. Закончив проверку, доктор Коуберн молча уселся в кресло. Хаксли, задетый отсутствием реакции, не выдержал:
      - Ну, Бен, что ты думаешь? Понравилось тебе?
      - Ты и сам знаешь, что я думаю. Ты полностью доказал свою теорию; но я думаю о ее значении и о некоторых возможностях. Представь себе, каким это может оказаться благом для хирурга! Джоан, ты можешь видеть внутренности человеческого организма?
      - Не знаю. Я еще не...
      - Посмотри-ка на меня.
      Она пристально посмотрела на Коуберна:
      - Ой... ой, я вижу, как у тебя сердце бьется! Я вижу...
      - Фил, ты можешь меня научить видеть, как она?
      Хаксли потер рукой нос.
      - Не знаю. Может быть...
      Джоан наклонилась над шезлонгом, в котором лежал хирург.
      - Не получается, Фил?
      - Ни черта. Я все перепробовал, разве что молотком по черепу не стучал. Там, по-видимому, вообще нет мозгов, так что и гипнотизировать нечего.
      - Не злись, лучше попробуй еще раз. Бен, как ты себя чувствуешь?
      - Нормально, только сна ни в одном глазу.
      - Я выйду из комнаты. Может, это я тебя отвлекаю. Будь послушным мальчиком и засни - баю-бай!
      Девушка вышла. Минут через пять Хаксли позвал ее:
      - Иди сюда, малютка. Уснул. Она вернулась и взглянула на Коуберна, растянувшегося на шезлонге.
      - Он готов к общению со мной? - спросила Джоан.
      - Да. Приготовься и ты тоже. Она легла на кушетку.
      - Ты знаешь, что мне нужно; постарайся установить связь с Беном, как только заснешь. Тебя нужно гипнотизировать, чтобы усыпить?
      - Нет.
      - Тем лучше - спи!
      Неподвижная, совсем расслабленная, она лежала на кушетке,
      - Ты под гипнозом, Джоан?
      - Да, фил.
      - Можешь ли ты проникнуть в мозг Бена? Немного помолчав, она ответила:
      - Да.
      - Ну и что там?
      - Ничего. Вроде как пустая комната, но уютная. Постой-ка - он приветствует меня.
      - Что говорит?
      - Приветствует без слов.
      - Бен, ты меня слышишь?
      - Ну конечно, Фил.
      - Вы чувствуете друг друга?
      - Да, безусловно.
      - Слушайте меня внимательно, оба. Медленно проснитесь, не разрывая связи. Потом Джоан обучит Бена, как проникать взглядом в невидимое. Сможете?
      - Да, Фил, сможем, - сказали они в один голос.
      Глава 4
      ОТПУСК
      - Честное слово, мистер Хаксли, не могу понять, почему вы так упрямитесь. - Взгляд немного выпученных глаз ректора Западного университета покоился на второй пуговице жилетки Фила. - Вам были предоставлены все условия для глубокой и основательной исследовательской работы над серьезными проблемами. Вас специально не перегружали преподаванием, чтобы вы могли доказать свои бесспорные способности. Вы временно исполняли обязанности заведующего кафедрой в прошедшем семестре. Однако вместо того чтобы использовать эти прекрасные возможности, вы, по вашему собственному признанию, увлеклись ребяческой игрой в бабушкины сказки и дурацкие небылицы. Видит Бог, дружище, я вас не понимаю! Фил ответил, сдерживая раздражение:
      - Но, доктор Бринкли, если позволите, я покажу вам...
      Ректор поднял руку:
      - Прошу вас, мистер Хаксли. Не будем повторять все сызнова. Да, кстати, я случайно узнал, что вы вмешиваетесь в работу медицинского факультета.
      - Медицинского факультета! Ноги моей там не было вот уже несколько недель...
      - Из совершенно достоверного источника мне стало известно, что под вашим влиянием доктор Коуберн делает операции, абсолютно игнорируя советы диагностов - между прочим, лучших диагностов на всем Западном побережье.
      Хаксли постарался сохранить вежливо-равнодушный тон:
      - Предположим на мгновение, что я и в самом деле оказал какое-то влияние на доктора Коуберна - я, впрочем, это отрицаю, - но можете ли вы привести хоть один пример, когда отказ доктора Коуберна следовать советам диагностов привел бы к неадекватному лечению больного?
      - Дело не в этом. Дело в том, что я не могу позволить, чтобы мои сотрудники вмешивались в работу других факультетов. Вы, безусловно, не можете с этим не согласиться.
      - Я не признаю, что я вмешивался в чью-то работу. Более того, я это отрицаю.
      - Боюсь, придется мне самому принять решение. - Бринкли встал из-за стола и подошел к Хаксли. - Мистер Хаксли, вы разрешите мне называть вас Филипом? Люблю, чтобы мои подчиненные относились ко мне как к другу. Я дам вам такой же совет, какой дал бы своему сыну. Через денек-другой семестр кончается. Полагаю, что вам необходим отдых. У совета возникли некоторые сомнения; стоит ли возобновлять с вами контракт, если вы до сих пор не закончили докторантуру? Я взял на себя смелость заверить совет, что вы представите диссертацию в следующем академическом году. Я совершенно уверен, что вы в состоянии сделать это, если сосредоточите свои усилия на серьезной, конструктивной работе. Уходите в отпуск, а когда вернетесь, можете представить мне тезисы диссертации. Я не сомневаюсь, что в таком случае совет не станет возражать против возобновления с вами контакта.
      - Я намерен обобщить в диссертации результаты моей нынешней исследовательской работы.
      Бринкли поднял брови с выражением вежливого удивления:
      - Вот как? Но об это не может быть и речи, мальчик мой, вы ведь знаете! Вам действительно необходимо отдохнуть. Итак, до свидания; на случай, если мы с вами не увидимся до окончания семестра, разрешите пожелать вам приятно провести отпуск.
      Когда массивная дверь закрылась за ним, Хаксли забыл о своих претензиях на светские манеры и помчался по университетскому городку, не обращая внимания ни на преподавателей, ни на студентов. Он нашел Коуберна и Джоан на их любимой скамейке, где они сидели, глядя через Ямы Ла Бри на Уилширский бульвар.
      Хаксли плюхнулся на скамейку рядом с ними. Мужчины молчали, но Джоан, не в силах сдержать нетерпение, спросила:
      - Ну, Фил? Что сказал старый хрыч?
      - Дайте-ка сигаретку. - Коуберн протянул ему пачку и выжидающе взглянул на друга. - Да, в общем, мало что сказал. Пригрозил уволить с работы и испортить мне научную репутацию, если я не подчинюсь и не буду плясать под его дудку. Разумеется, все это говорилось в самых любезных выражениях.
      - Но, Фил, почему ты не предложил ему привести меня и показать, каких успехов ты добился?
      - Я не хотел тебя впутывать; к тому же это бесполезно. Он отлично знает, кто ты такая. Он слегка проехался по поводу того, что молодым преподавателям не следует встречаться со студентками во внеслужебное время и все бубнил о высоком моральном облике университета и о наших обязательствах перед обществом.
      - Ах он старый грязный козел! Да я его на куски разорву!
      - Спокойно, Джоан, - мягко прервал ее Бен Коуберн. - Скажи-ка, Фил, чем именно он тебе угрожал?
      - Отказался продлить контракт со мною сейчас. Хочет промурыжить меня все лето, а если осенью я приду и заблею овечкой, он, может, и продлит - если пожелает. Чтоб ему пусто было! Но чем он меня достал больше всего, так это предположением, что я сдаю и мне нужно отдохнуть.
      - Ну и что ты будешь делать?
      - Работу искать, наверное. Есть-то нужно.
      - Преподавательскую?
      - Скорее всего, Бен.
      - Не слишком-то много у тебя шансов, пока официально не уволишься из университета. Тебе могут здорово подпортить репутацию. Пожалуй, в этом смысле ты ничуть не свободнее, чем профессиональный футболист.
      Хаксли помрачнел, Джоан вздохнула, поглядела на болотца, окружающие Ямы. Потом, улыбнувшись, сказала:
      - Давайте заманим старого шута сюда и столкнем в яму!
      Коуберн улыбнулся, но ничего не ответил. Джоан пробурчала про себя что-то насчет трусливых зайцев. Коуберн обратился к Хаксли:
      - А знаешь; Фил, предложение старика насчет отпуска было не таким уж дурацким. Мне и самому отпуск не помешал бы.
      - Ты серьезно?
      - Ну да, более или менее. Я живу здесь уже семь лет, а штата еще не знаю по-настоящему. Мне бы хотелось поехать куда глаза глядят. Можно махнуть через Сакраменто на север Калифорнии. Говорят, там чудесно. А на обратном пути можно заехать в Хай-Сьерры и в Бит Триз.
      - Звучит заманчиво.
      - Возьми с собой записи, по пути мы их обсудим. А если тебе понадобится что-то дописать, остановимся и подождем.
      Хаксли протянул руку.
      - Идет, Бен. Когда выезжаем?
      - Как только закончится семестр.
      - Значит, мы сможем выехать в пятницу вечером. Чью машину возьмем, твою или мою?
      - Мою, двухместную. У нее большой багажник. Джоан, которая с интересом прислушивалась к разговору, вмешалась:
      - Почему твою, Бен? В двухместной машине неудобно втроем.
      - Втроем? Почему втроем? Ты не едешь, светлоглазка!
      - Да? Это только ты так думаешь! Вы от меня так легко от отделаетесь: я подопытный кролик.
      - Но, Джоан, это чисто мужское дело.
      - А меня, значит, под зад коленом?
      - Джоан, мы этого не говорили. Но будет ужасно неприлично, если ты станешь шататься повсюду с двумя мужчинами...
      - Трусы! Слюнтяи! Ханжи! Боитесь за свою репутацию.
      - Вовсе нет. За твою боимся.
      - Неубедительно. Если девушка живет одна, у нее нет никакой репутации. Пусть она чище куска туалетного мыла, все равно сплетники разберут ее по косточкам. Чего вы испугались? Мы же не будем выезжать за границы штата...
      Бен с Филом переглянулись: так глядят друг на друга мужчины, когда неразумная женщина настаивает на своем.
      - Джоан, осторожнее!
      Большой красный автобус из Санта-Фе вывернул из-за поворота навстречу и промчался мимо. Джоан, обогнав на своей полосе бензовоз и трейлер, обернулась к Хаксли, сидевшему на заднем сиденье.
      - В чем дело, фил?
      - Да мы бы разбились в лепешку, если бы столкнулись с двадцатитонным подвижным составом из Санта-Фе!
      - Не нужно нервничать; я вожу машину с шестнадцати лет и еще ни разу не попадала в аварию.
      - Ничего удивительного - первая же твоя авария будет и последней. Слушай, неужели ты не можешь глядеть на дорогу? Я ведь не слишком много прошу, верно?
      - Мне вовсе не обязательно смотреть на дорогу. Гляди. - Она развернулась к нему лицом: глаза были плотно закрыты. Стрелка спидометра показывала девяносто миль в час.
      - Джоан! Прошу тебя!
      Она открыла глаза и отвернулась.
      - Да мне же не нужно глядеть, чтобы видеть. Ты меня сам научил, не помнишь, что ли?
      - Да, только мне и в голову не приходило, что ты будешь проделывать такие фокусы за рулем!
      - А почему бы и нет? Я самый безопасный в мире водитель: я вижу на дороге все, даже за поворотом. Если нужно, я читаю мысли других шоферов и узнаю, что они намерены делать.
      - Фил, она права. Я немного понаблюдал за тем, как она ведет машину: не придерешься, я и сам не смог бы лучше. Вот почему я не нервничаю.
      - Ладно, ладно, - пробурчал Хаксли. - Но вы, пожалуйста, не забывайте, супермены, что у вас на заднем сиденье есть обычный нервозный смертный, который не видит, что там, за углом.
      - Я исправлюсь, - смиренно сказала Джоан. - Я не хотела пугать тебя, Фил.
      - Объясни мне, Джоан, - попросил Коуберн. - Ты сейчас сказала, что не смотришь на то, что хочешь увидеть. У меня так не получается. Помню, раньше ты говорила - у тебя голова кружится, если ты смотришь назад, а видишь то, что впереди.
      - Было, Бен, но я с этим справилась. И ты тоже справишься. Нужно просто перебороть старые привычки. Для меня теперь все "впереди" - вокруг, вверху и внизу. Могу сосредоточить внимание на любом направлении или на двух-трех направлениях сразу. Могу даже выбрать точку вдали от того места, где я нахожусь физически, и посмотреть на обратную сторону предмета. Но это труднее.
      - Из-за вас обоих я себя чувствую чем-то вроде матери Гадкого Утенка, - с горечью сказал Хаксли. - Вы хоть помянете меня добрым словом, когда вырветесь за пределы человеческого общения?
      - Бедный Фил! - воскликнула Джоан. В голосе ее звучало искреннее сочувствие. - Ты нас научил, а мы про тебя и забыли. Послушай, Бен, что я скажу;
      давайте сегодня вечером остановимся на стоянке - выберем какую-нибудь поспокойнее в окрестностях Сакраменто и пробудем там денька два, научим Фила тому, чему он нас научил.
      - Я согласен. Хорошее предложение.
      - Жутко благородно с вашей стороны, компаньоны, - язвительно заметил Фил. Тем не менее он явно обрадовался и смягчился. - А когда вы со мной закончите, я тоже сумею водить машину на двух колесах?
      - Почему бы тебе не научиться левитации? - предложил Коуберн. - Это проще, не требует так много энергии, и ничего из строя не выходит.
      - Когда-нибудь, возможно, и научимся, - вполне серьезно ответил Хаксли, Неизвестно, куда заведет нас этот путь.
      - Да, ты прав, - не менее серьезно сказал Коуберн. - Я уже дошел до того, что готов поверить в любое чудо света, особенно на голодный желудок. Так на чем ты прервался, когда мы обгоняли бензовоз?
      - Я пытался изложить тебе одну идею, которую обмозговываю в последние недели. Очень важная идея, такая важная, что самому не верится.
      - Ну, выкладывай.
      Хаксли начал разгибать пальцы:
      - Мы доказали - или пытались доказать, - что нормальный человеческий рассудок обладает ранее неизвестными способностями, верно?
      - Да, в порядке рабочей гипотезы.
      - Способностями, намного превосходящими те, которые обычно использует человеческий род в целом.
      - Да, безусловно. Продолжай.
      - И у нас есть причины считать, что эти способности существуют благодаря участкам мозга, которым ранее физиологи не приписывали никаких функций. Иначе говоря, у них есть органическая основа, точно так же, как глаз и зрительные центры в мозгу - это органическая основа для обычного зрения,
      - Да, конечно.
      - В принципе, можно проследить эволюцию любого органа - от примитивного начального состояния до сложной высокоразвитой формы. Причем любой орган развивается, только если им пользуются. В эволюционном смысле функция порождает орган.
      - Конечно. Это элементарно.
      - Ты что, не понимаешь, что это означает? Коуберн взглянул озадаченно; потом лицо его прояснилось. Хаксли продолжал, и в голосе звучал восторг:
      - Ага, ты тоже понял? Вывод неизбежен: наверняка когда-то весь род человеческий пользовался экстраординарными способностями с такой же легкостью, как слухом, зрением или обонянием. И, конечно же, в течение долгого периода сотен тысяч, а может быть, и миллионов лет - эти способности развивались у всего рода в целом. Не могли они развиться у отдельных индивидов, как не могут, скажем, у меня вдруг вырасти крылья. Это должно было происходить у всего рода, причем достаточно долго. Теория мутации тут тоже не годится: мутация развивается маленькими скачками и сразу проявляется на практике. Нет-нет: эти странные способности - пережиток тех времен, когда они имелись у всех людей и все пользовались ими.
      Хаксли замолчал. Коуберн погрузился в глубокую задумчивость. Машина отмахала уже миль десять, а хирург не проронил ни слова. Джоан хотела что-то сказать, но потом передумала. Наконец Коуберн медленно произнес;
      - Вроде ты рассуждаешь правильно. Неразумно предполагать, что большие участки мозга со сложными функциями ни на что не нужны. Но, братец, ты же переворачиваешь с ног на голову всю современную антропологию!
      - Это меня беспокоило, когда я набрел на свою концепцию. Потому-то я и молчал. Ты что-нибудь знаешь про антропологию?
      - Ничего. Так, какие-то пустяки, как любой медик.
      - И я не знал, но всегда относился к ней с уважением. Профессор Имярек, бывало, восстановит кого-то из наших прадедушек по ключичной кости и челюсти, напишет длиннющую диссертацию о его духовном мире, а я заглатываю ее целиком со всем крючком, и леской, и грузилом - и балдею от восхищения. Но в последнее время я почитал эту литературу более внимательно. Знаешь, что оказалось?
      - Говори.
      - Ну, во-первых, на каждого знаменитого антрополога найдется другой, не менее знаменитый, который называет первого несусветным вруном. Они не способны прийти к согласию по поводу простейших элементов своей так называемой науки. А во-вторых, у них нет почти никаких вещественных доказательств, подтверждающих их домыслы о происхождении человека. Никогда не видал, чтобы из мухи такого слона делали! Книгу пишут за книгой, а факты-то где? Даусоновский человек, синантроп, гейдельбергский человек, еще какой-то человек - вот и все находки, к тому же не целые скелеты, а так, пустяки - поврежденный череп, парочка зубов да две-три кости.
      - Да ну тебя, Фил, ведь нашли же массу останков кроманьонцев!
      - Верно, но они были настоящие люди. А я говорю о наших недоразвитых эволюционных предшественниках! Понимаешь, я пытался найти доказательства того, что я ошибаюсь. Если развитие человека шло по восходящей кривой - сначала человекообезьяны, потом дикари, потом варвары, впоследствии создавшие цивилизацию... и все это лишь с небольшими периодами упадка - в несколько столетий, самое большее - в несколько тысячелетий... и если наша культура представляет собой наивысшую стадию, когда-либо достигнутую человечеством... Если все это верно, тогда неверна моя концепция.
      Ты ведь понимаешь, что я хочу сказать? Внутреннее устройство нашего мозга доказывает, что человечество в своей прошлой истории достигло таких высот, о каких мы нынче и мечтать не смеем. Каким-то образом человечество скатилось назад - скатилось так давно, что мы нигде не находим упоминания об этом факте. Звероподобные недоразвитые существа, которыми так восхищаются антропологи, не могут быть нашими предками: они слишком примитивны, слишком молоды, они появились слишком недавно. У человечества не хватило бы времени на развитие тех способностей, наличие которых мы подтвердили. Либо антропология - вздор, либо Джоан не может делать того, что мы видели.
      Джоан не отреагировала. Она сидела за рулем большой машины, зажмурив глаза от солнца, и видела дорогу необъяснимым внутренним зрением.
      Они провели пять дней, обучая Хаксли разным трюкам, и на шестой вновь очутились на шоссе. Сакраменто остался далеко позади. Время от времени сквозь просветы между деревьями проглядывала гора Шаста. Хаксли остановил машину на смотровой площадке, ответвлявшейся от шоссе No 99, и повернулся к своим спутникам.
      - Отряд, на выход! - сказал он. - Полюбуемся на окружающий пейзаж.
      Все трое стояли и смотрели поверх глубокого ущелья, по дну которого струила свои воды река Сакраменто, на гору Шасту, возвышавшуюся милях в тридцати. День был знойный, а воздух чистый, как детский взгляд. Пик с обеих сторон обрамляли громадные ели, спускавшиеся вниз, в ущелье. Снег еще лежал на вершине и на склонах, доходя до самой границы леса.
      Джоан что-то пробормотала. Коуберн повернул голову.
      - Что ты сказала, Джоан?
      - Я? Ничего, просто повторила строчки из стихотворения.
      - Какого?
      - "Священная Гора" Тай Чженя. "Здесь простор и двенадцать свежих ветров. Их окутывает вечность - белый мгновенный покой, зримое присутствие высших сил. Здесь прекращается ритм. Времени больше нет. Это конец, не имеющий конца".
      Хаксли откашлялся и смущенно прервал молчание.
      - Я, кажется, понимаю, что ты хочешь сказать. Джоан повернулась к ним обоим.
      - Мальчики, - заявила она, - я сейчас заберусь на Шасту.
      Коуберн смерил девушку бесстрастным взглядом и заявил:
      - Джоан, не мели ерунды.
      - А я и не мелю. Я же вас не заставляю - я сама туда заберусь.
      - Но мы в ответе за твою безопасность, И меня, между прочим, совсем не прельщает мысль забираться на четырнадцать тысяч футов.
      - Ни за что ты не в ответе. Я свободная гражданка. И вообще, тебе не повредит подъем. Сбросишь немножко жира, который за зиму накопил.
      - С чего тебе вдруг приспичило туда забраться? - спросил Хаксли.
      - И вовсе не вдруг. С тех пор как мы уехали из Лос-Анджелеса, мне все время снится один и тот же сон - что я понимаюсь и поднимаюсь куда-то наверх... и что я ужасно счастлива. Теперь я знаю, что поднималась во сне на Шасту.
      - Откуда ты знаешь?
      - Знаю, и все.
      - Бен, что ты об этом думаешь?
      Хирург поднял кусочек гранита и швырнул куда-то в направлении реки. Подождав, пока камушек скатится на несколько сотен футов по склону, он сказал:
      - Я думаю, нам надо купить горные ботинки.
      Хаксли остановился. Коуберн и Джоан, шедшие за ним по узенькой тропке, тоже вынуждены были остановиться.
      - Джоан, ты уверена, что мы шли сюда этой дорогой? - с беспокойством спросил Хаксли.
      Они сбились в кучку, прижались друг к другу. Ледяной ветер ржавой бритвой резал лицо, снежный вихрь бушевал вокруг, обжигая глаза. Джоан ответила не сразу.
      - Пожалуй, да, - сказала она, подумав. - Но даже с закрытыми глазами я ничего не узнаю из-за снега.
      - Я тоже. Зря мы отказались от проводника, промашка вышла... Но кто бы мог подумать, что такой прекрасный летний день закончится снежным бураном?
      Коуберн потопал ногами, похлопал руками и заторопил своих спутников:
      - Пошли-пошли! Даже если это и верная дорога, самый крутой участок еще впереди. Не забывайте о леднике, через который мы прошли.
      - Я и рад бы о нем забыть, - ответил Хаксли. - Страшно даже подумать, что придется снова перебираться через него в такую жуткую погоду.
      - Мне тоже страшно, но если мы останемся здесь, то замерзнем.
      Они осторожно пошли вперед, теперь уже вслед за Коуберном, отворачиваясь от ветра и прикрывая глаза. Через пару сотен ярдов Коуберн предостерег их:
      - Осторожно, ребята! Тропинки здесь совсем не видно и очень скользко.
      Он сделал еще несколько шагов.
      - Лучше бы нам... - Они услышали, как он поскользнулся, проехал по льду на ногах, пытаясь удержать равновесие, и тяжело упал.
      - Бен! Бен! - крикнул Хаксли. - С тобой все в порядке?
      - Надеюсь, - выдохнул Коуберн. - Я здорово ударил левую ногу. Будьте осторожны.
      Они увидели, что он лежит, наполовину свесившись над пропастью. Осторожно ступая, они подошли поближе,
      - Дай-ка руку, Фил. Спокойно!
      Хаксли вытащил Бена обратно на тропинку.
      - Можешь встать?
      - Боюсь, что нет. Зверски болит левая нога. Взгляни-ка на нее, фил. Нет, не снимай ботинок, смотри сквозь него.
      - Ну да. Я совсем забыл. - Хаксли с минуту смотрел на ногу. - Плохо дело, парень. Перелом большой берцовой кости дюйма на четыре ниже колена.
      Коуберн просвистел несколько тактов из "Реки Саванны", потом сказал:
      - Ну и везет же мне! Простой или сложный перелом, Фил?
      - Вроде простой, Бен.
      - Правда, сейчас это не имеет большого значения. Как же теперь быть? Ему ответила Джоан.
      - Мы сделаем носилки и понесем тебя вниз!
      - Слышу слова настоящего скаута! Но ты можешь себе представить, малышка, как вы с Филом потащите меня через ледник?
      - Как-нибудь перетащим. - В голосе Джоан звучала неуверенность.
      - Не сумеете, детка. Уложите-ка меня поудобнее, а сами спускайтесь вниз за спасательным отрядом. А я посплю, пока вы ходите. Буду рад, если оставите мне несколько сигареток.
      - Нет! - запротестовала Джоан. - Мы не бросим тебя одного!
      - Твой план не лучше, чем у Джоан, - поддержал девушку Хаксли. - Легко сказать; "Посплю, пока вы ходите". Ты не хуже меня знаешь, что замерзнешь в сосульку, если проведешь ночь на голой земле без укрытия.
      - Придется рискнуть. Ты можешь предложить что-нибудь получше?
      - Подожди-ка. Дай подумать. - Хаксли сел на уступ рядом с другом и подергал себя за левую мочку. - Самое лучшее, что мне приходит в голову, это отнести тебя в какое-нибудь укрытие и разжечь костер. Джоан останется с тобой и будет следить за огнем, а я пойду за подмогой.
      - Все замечательно, - вмешалась Джоан,- только за подмогой пойду я. Ты заплутаешь в этом буране, Фил. Сам ведь знаешь, что твое непосредственное восприятие еще ненадежно.
      Оба мужчины запротестовали.
      - Джоан, ты не пойдешь одна.
      - Мы тебе не позволим, Джоан.
      - Все это галантная чушь. Я пойду, и точка.
      - Нет, - сказали оба в один голос.
      - Тогда мы все останемся здесь на ночь и просидим у костра, прижавшись друг к другу. А утром я спущусь.
      - Так будет лучше, - согласился Бен, - если...
      - Добрый вечер, друзья. - Высокий старик стоял на уступе скалы позади них. Синие немигающие глаза пристально смотрели из-под кустистых белых бровей. Лицо гладко выбрито, грива на голове такая же белая, как и брови. Джоан подумала, что он похож на Марка Твена.
      Коуберн первым пришел в себя.
      - Добрый вечер, - ответил он, - если вечер действительно добрый, в чем я сомневаюсь. Незнакомец улыбнулся одними глазами.
      - Меня зовут Эмброуз, мадам. Но вашему другу нужна помощь. Разрешите, сэр... - Старик встал на колени и осмотрел ногу Бена, не снимая ботинок. Наконец он поднял голову: - Будет немного больно. Предлагаю тебе заснуть, сынок.
      Бен улыбнулся, закрыл глаза. Дыхание стало медленным и ровным - видно было, что он уснул.
      Человек, назвавшийся Эмброузом, скрылся в темноте. Джоан попыталась проследить за ним внутренним зрением, но это оказалось на удивление трудно. Через несколько минут он вернулся, неся в руках несколько прямых дощечек, которые он разломал на одинаковые куски дюймов по двадцать. Затем незнакомец вынул из кармана брюк скатанный кусок ткани и примотал дощечки к левой голени Бена.
      Удостоверившись, что примитивный лубок держится прочно, старик подхватил массивного Коуберна на руки, словно ребенка, и сказал:
      - Пошли!
      Они без слов последовали за ним тем же путем, которым пришли, идя гуськом сквозь снегопад. Пройдя пятьсот-шестьсот ярдов, старик свернул с проторенной тропинки и уверенно углубился во тьму. Джоан обратила внимание, что на нем всего лишь легкая хлопчатобумажная рубашка без пиджака и без свитера, и удивилась, что он вышел в такую вьюгу, не одевшись потеплее. Он сказал ей через плечо:
      - Я люблю холодную погоду, мадам.
      Пройдя между двумя большими валунами, он, казалось, скрылся в горе. Джоан и Фил последовали за ним и очутились в коридоре, который шел наискосок внутрь горной породы. Завернув за угол, они попали в восьмиугольную гостиную с высоким потолком, отделанную мягкой древесиной светлого цвета. Окон не было, рассеянный неяркий свет исходил из какого-то невидимого источника. Одну сторону восьмиугольника занимал большой камин, в нем приветливо потрескивали дрова. На полу, вымощенном плитами, не было ковра, но ногам было тепло.
      Старик остановился, не опуская своей ноши, и кивком указал на уютные сиденья - три кушетки, тяжелые старинные кресла, шезлонг.
      - Устраивайтесь поудобнее, друзья. Я должен убедиться в том, что о вашем спутнике позаботятся. А потом принесу вам что-нибудь на ужин. - И он вышел через противоположную дверь.
      Фил и Джоан переглянулись.
      - Ну, - сказал Хаксли, - что ты об этом думаешь?
      - Мне кажется, мы нашли свой второй дом. Здесь просто шикарно!
      - И что мы будем делать?
      - Я подвину вон тот шезлонг к камину, сниму ботинки, согрею ноги и высушусь.
      Когда Эмброуз вернулся, минут через десять, его гости с блаженным видом грели у камина ноги. В руках у старика был поднос, а на нем тарелки с горячим супом, булочки, яблочный пирог и крепкий чай.
      - Ваш друг отдыхает, - сказал хозяин, составив блюда с подноса на стол. Не стоит тревожить его до утра. Когда подкрепитесь, в коридоре найдете спальни со всем необходимым. - Он указал на дверь, через которую только что вошел. Вы не ошибетесь: это ближайшие освещенные комнаты. Спокойной ночи, друзья. Он взял поднос и повернулся к выходу.
      - Э-э... послушайте, - нерешительно начал Хаксли. - Мы очень вам благодарны, мистер... э-э...
      - Не за что, сэр. Меня зовут Бирс. Эмброуз Бирс. Спокойной ночи. - И он ушел.
      Глава 5
      "...КАК БЫ СКВОЗЬ ТУСКЛОЕ СТЕКЛО..."
      Выйдя наутро в гостиную, Хаксли увидел, что на маленьком столике приготовлен основательный завтрак на троих. Пока он поднимал с тарелок крышки и размышлял над тем, требуют ли правила приличия подождать остальных, в комнату вошла Джоан. Он поднял голову.
      - Привет, малышка! Здесь неплохой стол накрыт. Взгляни. - Он поднял крышку с одной тарелки. - Хорошо спала?
      - Мертвым сном. - Она присоединилась к обследованию содержимого тарелок. Да, наш хозяин понимает толк в еде. Когда мы выходим?
      - Когда соберемся здесь все втроем, наверное. Вчера ты была одета по-другому.
      - Нравится? - Она медленно повернулась вокруг, покачиваясь, как манекенщица. На ней было жемчужно-серое платье, доходившее до самых пят. Высокую талию подчеркивали два серебряных шнурка: они проходили между грудей и обвивали талию, как пояс. Обута она была в серебряные сандалии. Во всем ее одеянии было нечто старинное.
      - Шикарно. Почему это девушкам всегда больше идут простые одежды?
      - Простые... хм! Если ты можешь купить такой наряд на Уилширском бульваре за триста долларов, оставь мне адрес магазина.
      - Привет, ребята. - В дверях стоял Коуберн. Они оба уставились на него. В чем дело? Хаксли внимательно осмотрел друга:
      - Как твоя нога, Бен?
      - Об этом я как раз хотел спросить у тебя. Долго я был без сознания? С ногой все в порядке. Может, она вовсе и не была сломана?
      - Признавайся, Фил, - поддержала Коуберна девушка. - Ты ее осматривал, а не я. Хаксли дернул себя за ухо.
      - Она была сломана - или у меня совсем крыша поехала. Дай-ка посмотрю.
      Коуберн, одетый в пижаму и купальный халат, задрал штанину и показал розовую, совершенно здоровую голень. С силой ударив по ней кулаком, он сказал:
      - Видите? Даже синяков нет.
      - Хм... Не так уж долго ты был без сознания, Бен. Всего лишь одну ночь. Часов десять-одиннадцать.
      - Чего?
      - Честное слово.
      - Этого не может быть.
      - Я с тобой согласен. А теперь давайте позавтракаем. Они ели в молчании, задумавшись; каждый чувствовал настоятельную потребность найти какое-то разумное объяснение происшедшему. Потом, как по команде, все трое подняли от тарелок глаза. Хаксли первым нарушил молчание:
      - Ну... Что скажете?
      - Мне все это снится, - предположила Джоан. - Нас занесло вьюгой, мы умерли и попали в рай. Пожалуйста, передай мне джем.
      - Это невозможно, - возразил Хаксли, передавая джем, - иначе Бена бы с нами не было. Он прожил жизнь во грехе. Но если серьезно, то некоторые события все-таки требуют объяснения. Давайте перечислим их. Во-первых, вчера вечером Бен ломает ногу, а сегодня утром она уже здорова.
      - Погоди-ка: мы абсолютно уверены, что он сломал ногу?
      - Я уверен. Да и хозяин наш в этом, похоже, не сомневался: иначе зачем бы он тащил этого бугая на руках? Во-вторых, наш хозяин обладает внутренним зрением либо сверхъестественным умением ориентироваться в горах.
      - Кстати, о внутреннем зрении, - сказала Джоан. - Кто из вас пробовал осмотреться и определить размер этих помещений?
      - Я не пробовал, а что?
      - Я тоже не пробовал.
      - И не пытайтесь. Я пробовала - это невозможно. Мое восприятие не проникает за стены комнаты.
      - Хм... пусть это будет в-третьих. В-четвертых, наш хозяин называет себя Эмброуз Бирс. Он хочет сказать, что он тот самый Эмброуз Бирс? Ты знаешь, кто такой Эмброуз Бирс, Джоан?
      - Конечно, я девушка образованная. Он исчез еще до моего рождения.
      - Именно. Когда началась первая мировая война, Если он тот самый Эмброуз Бирс, ему уже больше сотни.
      - А выглядит лет на сорок моложе.
      - Н-да. Оставим вопрос открытым. "В-пятых" включает в себя сразу несколько вопросов: почему наш хозяин живет здесь? Откуда взялся этот странный гибрид роскошного отеля с пещерой? Как может один старик управляться с таким хозяйством? Кто-нибудь из вас видел здесь еще хоть одного человека?
      - Я не видел, - сказал Коуберн. - Меня кто-то разбудил, но это, наверное, был Эмброуз.
      - А я видела, - заметила Джоан. - Меня разбудила какая-то женщина и подарила мне платье.
      - Может, миссис Бирс?
      - Не похоже. Ей не более тридцати пяти лет. Правда, мы не познакомились; она ушла раньше, чем я окончательно проснулась.
      Хаксли перевел взгляд с Джоан на Коуберна.
      - Ну так что мы имеем? Сложи все вместе и выдай ответ.
      - Доброе утро, мои юные друзья! - Бирс стоял в дверях, и его глубокий низкий голос заполнил всю комнату. Трое друзей вздрогнули, как будто их застали за каким-то непристойным занятием.
      Коуберн первым пришел в себя. Он встал и поклонился.
      - Доброе утро, сэр. Вы спасли мне жизнь. Боюсь, любые слова благодарности будут недостаточны. Бирс ответил церемонным поклоном.
      - Мне было приятно оказать вам эту услугу, сэр. Надеюсь, вы все хорошо отдохнули.
      - Да, спасибо, и отлично поели.
      - Прекрасно. Теперь, если позволите, мы можем обсудить ваши дальнейшие планы. Угодно ли вам уехать, или мы можем надеяться, что вы побудете с нами еще немного?
      - Я полагаю, - немного нервничая, сказала Джоан, - что нам не стоит злоупотреблять вашим гостеприимством. Как погода?
      - Погода хорошая, но вы можете остаться здесь, сколько пожелаете. Быть может, вы хотели бы увидеть весь наш дом и познакомиться с другими домочадцами?
      - По-моему, это было бы чудесно!
      - Я буду счастлив служить вам, мадам.
      - Откровенно говоря, мистер Бирс, - Хаксли слегка поклонился с серьезным выражением лица, - нам очень даже хотелось увидеть ваш дом и подольше узнать о вас. Мы как раз говорили об этом, когда вы вошли.
      - Любопытство - вещь естественная и незазорная. Пожалуйста, спрашивайте. Ну... - неуверенно начал Хаксли и вдруг решился: - Вчера вечером Бен сломал ногу. Или не сломал? Сегодня она совершенно здорова.
      - Он в самом деле сломал ногу. Ночью ее вылечили.
      Коуберн прочистил горло.
      - Мистер Бирс, меня зовут Коуберн. Я врач, хирург, но я никогда не слышал о столь мгновенном исцелении. Не расскажете ли вы об этом поподробнее?
      - Конечно же. Вы, безусловно, знаете, как проходит регенерация у низших форм жизни. Мы используем тот же принцип, но сознательно управляемый, поэтому заживление идет гораздо быстрее. Вчера вечером я загипнотизировал вас, затем передал контроль одному из наших хирургов. А он заставил ваш разум приложить свои собственные усилия, чтобы исцелить ваше тело.
      Коуберн в замешательстве смотрел на старика. Бирс продолжал:
      - Тут нет ничего необычного. Разум и воля в любой момент способны полностью подчинить себе тело. Наш оператор попросту заставил вашу волю возобладать над телесным недугом. Методика совсем несложная, если захотите, мы вас научим. Уверяю вас, обучиться ей проще, чем объяснить ее нашим нескладным и несовершенным языком. Я говорил о разуме и воле как о чем-то раздельном. Это язык заставил меня выразить понятие столь неточно. Ведь ни разум, ни воля не существуют как отдельные явления. Есть только...
      Он замолчал. Коуберн почувствовал что-то вроде вспышки в мозгу, как если бы выстрелили из винтовки, только мягко и безболезненно. Что бы это ни было, оно было веселым, как жаворонок или как резвый котенок, и в то же время спокойным и безмятежным.
      Он увидел, как Джоан кивает, не спуская глаз с Бирса. И вновь услышал глубокий, звучный голос хозяина:
      - У вас есть еще какие-нибудь вопросы?
      - Да, конечно, мистер Бирс, - ответила Джоан. - И не один. Например: где мы находимся?
      - У меня дома; со мной живут еще несколько моих друзей. Вы лучше нас поймете, когда поближе познакомитесь с нами.
      - Спасибо. Но мне все равно непонятно, как ваша община умудрилась сохранить в тайне свое пребывание здесь.
      - Мы приняли кое-какие меры предосторожности, мадам, чтобы избежать огласки. Вы позже поймете, какие именно и почему.
      - Еще один вопрос, личный; если не хотите, можете не отвечать. Вы тот самый Эмброуз Бирс, который исчез много лет назад?
      - Да. Впервые я поднялся сюда в 1880 году, чтобы вылечиться от астмы. В 1914 году я удалился сюда, потому что не хотел участвовать в грядущих трагических событиях, остановить которые был не в силах. - Он говорил неохотно, словно эта тема была для него неприятна, и тут же перевел разговор, - Хотите, я прямо сейчас познакомлю вас с некоторыми моими друзьями?
      Жилые помещения простирались ярдов на сто вдоль поверхности горы и на неопределенные расстояния вглубь. Человек тридцать жили там очень свободно;
      многие комнаты были не заняты. За утро Бирс познакомил друзей с большинством жителей.
      Здесь были люди всех возрастов и нескольких национальностей. Большинство из них занимались какой-нибудь исследовательской деятельностью либо каким-то видом искусства. Во всяком случае, в нескольких комнатах Бирс говорил гостям, что в данный момент жильцы занимаются исследованиями, - но никакой аппаратуры и никаких записывающих устройств не было видно.
      Бирс представил их одной группе из трех человек - двух женщин и мужчины, которых окружали вещественные доказательства их работы - биологических исследований. Но и здесь подробности оставались непонятными; двое сидели молча и ничего не делали, а третий трудился за лабораторным столом. Бирс объяснил, что проводятся какие-то очень тонкие эксперименты на предмет активации искусственных коллоидов. Коуберн спросил:
      - А те двое наблюдают за работой?
      Бирс покачал головой.
      - Отнюдь. Они все трое активно работают, но на данном этапе им кажется целесообразным объединить усилия трех умов с парой рук.
      Оказалось, что такого рода связь была обычным способом сотрудничества. Бирс привел их в комнату, где находилось шесть человек. Один или двое подняли головы и кивнули, но ничего не сказали. Бирс сделал знак троим друзьям уйти.
      - Они занимаются крайне сложным восстановлением, было бы невежливо мешать им.
      - Но, мистер Бирс, - заметил Хаксли, - ведь двое же играли в шахматы!
      - Ну да. Им не нужна эта часть мозга, вот они ее и выключили. И все-таки они очень заняты.
      Проще было наблюдать за работой художников. Правда, в двух случаях друзей поразили методы их работы. Бирс привел их в студию к крохотному человечку, живописцу, работавшему маслом, которого представил просто по имени: Чарлз. Художник, казалось, рад был их видеть и весело болтал, не прерывая работы. Он писал с педантичным реализмом, производившим, впрочем, весьма романтический эффект, этюд танцующей девушки, лесной нимфы, на фоне соснового леса.
      Молодые люди одобрительно отозвались о работе. Коуберн заметил, что художник поразительно точен в анатомических деталях даже без натурщицы.
      - Но у меня есть натурщица, - сказал художник, - Она была здесь на прошлой неделе. Видите? - Он указал глазами на пустой пьедестал для натурщицы. Коуберн и его товарищи проследили за его взглядом и увидели стоящую на пьедестале девушку, застывшую в той же позе, что и на холсте. Девушка казалась совершенно живой.
      Чарлз отвел взгляд. Пьедестал опять опустел. Второй случай оказался не столь эффектным, но еще менее понятным. Друзья познакомились и поболтали с некоей миссис Дрэпер, добродушной, уютного вида дамой, которая во время беседы вязала, раскачиваясь в кресле. Когда они ушли, Хаксли спросил у Бирса, кто она такая.
      - Она, пожалуй, наша самая талантливая художница, - ответил Бирс.
      - В какой области?
      Бирс нахмурил свои кустистые брови, подыскивая нужные слова.
      - Я, наверное, не смогу вам как следует объяснить. Она сочиняет настроения - располагает эмоциональные модели в гармонической последовательности. Это у нас сейчас самый передовой и гуманный вид искусства. Правда, пока вы сами его не испробовали, мне очень трудно рассказать о нем.
      - Как же можно располагать эмоции?
      - Вашему прадедушке наверняка показалось бы невозможным записывать музыку. У нас есть соответствующие средства. Позже поймете,
      - И что, миссис Дрэпер одна этим занимается?
      - Ну нет! Мы почти все пробуем свои силы, это наш любимый вид искусства. Я и сам пытаюсь им заняться, но мои произведения не пользуются популярностью слишком уж они мрачны.
      Вечером трое друзей обсудили увиденное в той самой гостиной, где ужинали накануне. Это помещение было предоставлено в их распоряжение. Бирс распрощался с ними, заявив, что зайдет утром.
      Они ощущали настоятельную потребность обменяться мнениями, и в то же время никому не хотелось говорить. Хаксли нарушил молчание.
      - Что же это за люди? Из-за них я чувствую себя ребенком, который случайно забрался в мастерскую ко взрослым. А они слишком хорошо воспитаны, чтобы выставить меня.
      И работают они как-то странно. Я не говорю о том, что они делают - это само собой, но есть что-то странное в их отношении, даже в темпе работы.
      - Я понимаю, что ты хочешь сказать, Бен, - согласилась Джоан. - Они постоянно заняты и при этом ведут себя так, будто в их распоряжении вечность, чтобы закончить работу. И Бирс так же себя вел, когда перевязывал тебе ногу. Они никогда не торопятся. - Она повернулась к Хаксли. - Чего ты хмуришься?
      - Сам не знаю. Не могу понять. У них множество необычных талантов, но этим нас не смутишь: мы трое кое-что знаем о необычных талантах. Однако в них есть что-то другое, не похожее ни на что.
      Двое друзей согласились с ним, но так и не смогли определить, что именно удивило их в жителях горной общины больше всего. Немного погодя Джоан сказала, что идет спать, и вышла из гостиной.
      Мужчины остались, чтобы выкурить по последней сигарете.
      Джоан просунула голову в дверь.
      - Я поняла, что отличает всех этих людей, - заявила она. - Они так полны жизни!
      Глава 6
      "ИХАВОД"!
      Филип Хаксли, как обычно, лег спать и заснул. А дальше все было совсем не как обычно.
      Он осознал, что находится в теле другого человека и думает другим разумом. Другой знал о присутствии Хаксли, но не разделял его мыслей.
      Другой был дома, и, хотя Хаксли никогда раньше не видал таких зданий, дом показался ему знакомым. Он находился на Земле, невероятно прекрасной; каждое дерево и куст вписывались в пейзаж настолько гармонично, будто были творением художника. Дом рос из земли.
      Другой вышел из дома вместе с женой; они собирались в столицу планеты. Хаксли сам назвал место назначения "столицей", хотя и знал, что мысль о правительстве, навязанном силой, чужда этим людям. "Столица" была попросту обычным местом встречи группы людей, чьим советам следовали все, когда дело касалось вопросов, затрагивающих человечество в целом.
      Другой и его жена, сопровождаемые сознанием Хаксли, прошли в сад, взлетели в воздух и помчались над деревьями, летя рука об руку. Зеленая плодородная местность была ухоженной, словно парк; кое-где виднелись отдельные здания, но городских скоплений домов Хаксли нигде не видел.
      Они быстро миновали крупный водный массив величиною приблизительно с нынешнее Средиземное море и приземлились на полянке в оливковой роще.
      "Молодые Люди" - так мысленно окрестил их Хаксли - требовали решительной реформы обычаев: во-первых, чтобы древними знаниями награждали за способности, а не по праву рождения, как это делается сейчас, а во-вторых, чтобы слабые подчинялись сильным. Локи выдвинул эти требования, подняв свое надменное лицо, увенчанное шапкой ярко-рыжих волос. Он говорил словами, и это раздражало хозяина Хаксли, поскольку естественным способом ведения серьезной дискуссии считалась телепатическая связь. Но Локи закрыл свой разум для окружающих.
      Юпитер ответил ему от имени всех:
      - Сын мой, твои слова пусты и лишены подлинного смысла. Мы не можем понять, что ты имеешь в виду на самом деле, ибо ты и твои братья решили закрыть от нас свой разум. Ты просишь, чтобы древние знания были наградой за способности. А разве когда-нибудь было иначе? Разве наша сестра, обезьяна, летает по воздуху? Разве младенец не связан по рукам и ногам голодом, сном и телесными недугами? Разве иволга сровняет гору с землей одним взглядом? Властью, которая отличает нас среди более молодых созданий этой планеты, сейчас пользуются только те члены нашего рода, кто наделен способностями, и никто более. Как же мы можем сделать то, что и так уже сделано?
      Ты требуешь, чтобы сильные правили слабыми. А разве сейчас это не так? Разве не всегда было так? Разве матерью командует сосунок? Разве ветер поднимается потому, что трава колышется? Какая еще власть тебе нужна, кроме власти над самим собою? Ты хочешь приказывать твоему брату, когда ложиться спать и когда садиться за стол? Если да, то зачем?
      Незаконченную речь старика прервал Вулкан. Хаксли почувствовал, как волна возмущения прошла среди членов совета. Им было неприятно столь откровенное пренебрежение приличиями.
      - Хватит словами играть. Мы знаем, чего хотим, и вы тоже это знаете. Мы намерены добиться своего, что бы там ни решил совет. Осточертела нам эта овечья жизнь. Надоело липовое равенство. Мы положим ему конец. Мы сильные и смелые, мы по праву вожди человечества. А остальные пусть идут за нами и прислуживают нам, как требует нормальный порядок вещей.
      Юпитер в задумчивости опустил взгляд на кривую ногу Вулкана.
      - Тебе следовало дать мне исцелить твою вывихнутую ногу, сын мой.
      - Никто не может вылечить мою ногу!
      - Верно. Никто, кроме тебя самого. И пока ты не вылечишь вывих в мозгу, не сможешь вылечить и вывихнутую ногу.
      - Нет у меня вывиха в мозгу!
      - Так вылечи ногу.
      Молодые Люди смущенно зашевелились. Все понимали, что Вулкан поставил себя в дурацкое положение. Меркурий отделился от группы и вышел вперед.
      - Послушайте меня, Отец. Мы не собираемся воевать с вами. Напротив, мы намерены прославить вас еще больше. Объявите себя царем всего сущего под солнцем. Мы будем вашими наместниками и распространим ваше владычество на все создания, которые ходят, плавают или ползают по земле. Вы воссядете на троне в ореоле повелителя, в сиянии победной славы. Мы сохраним древние знания для тех, кто их понимает, а ничтожные твари пусть довольствуются своим невежеством. Не следует всем без разбора открывать святая святых. Наоборот пусть многие служат горсточке избранных, и тогда, объединив свои усилия, мы быстро продвинемся вперед по пути, одинаково выгодному и для хозяина, и для слуг его. Ведите нас, Отец! Будьте нашим царем.
      Старик медленно покачал головой.
      - Ты ошибаешься. Не существует других познаний, кроме познания человеком самого себя. А это познание должно быть доступно любому, у кого хватит сообразительности, чтобы научиться. И не существует другой власти, кроме власти над самим собой. А ее невозможно ни дать, ни отнять. Что же до очарования верховной власти, так это уже было. Ни к чему начинать все заново. Если романтика подобного рода привлекает вас, наслаждайтесь ею, перечитывая архивы, не стоит снова заливать планету кровью.
      - Это последнее слово совета, Отец?
      - Это наше последнее слово.
      Юпитер встал и плотно запахнул свой плац, давая тем самым понять, что заседание окончено. Меркурий пожал плечами и вернулся к своим единомышленникам.
      На другом, заключительном заседании совета решали, что делать с ультиматумом Молодых Людей. Мнения членов совета разделились, как это обычно бывает у людей. Впрочем, они и были людьми, а вовсе не суперменами. Некоторые высказывались за то, чтобы оказать сопротивление Молодым Людям всеми доступными способами: переместить непокорных в другое измерение, промыть им мозги, даже сокрушить их насильственными методами.
      Но насилие противоречило всей их философии.
      - Свободная воля - это основное благо Космоса. Если мы нарушим волю хотя бы одного человека, то испортим и загубим все, ради чего работали. Неужто вы решитесь на это? - образумил собравшихся Юпитер.
      Фил понял, что Старшие не собираются оставаться на Земле. Они намеревались удалиться куда-то в другое место, понимание природы которого было недоступно разуму Хаксли - он сознавал лишь, что оно находится за пределами известного ему пространства и времени.
      Вопрос состоял в следующем: все ли они сделали, чтобы помочь сохранить равновесие рода? Правы ли они, что отрекаются от своей власти?
      Решили, что да; одна из женщин - членов совета, которую, как показалось Хаксли, звали Деметрой, заметила, что следует оставить архивы: они могут помочь тем, кто переживет неотвратимую катастрофу.
      - Правда, каждый член рода должен сам стать сильным и мудрым. Тут мы ничем не можем им помочь. Однако после того как по Земле промаршируют голод, война и ненависть, пусть у людей останется хоть какое-нибудь сообщение об их наследии.
      Члены совета согласились, и хозяин Хаксли, архивариус, получил задание подготовить архивы и оставить их потомкам. Юпитер добавил еще одно распоряжение:
      - Укрепи силовые структурные связи, чтобы они не рассыпались во время катастрофы. Помести архивы там, где им не будут угрожать никакие землетрясения и извержения вулканов, пусть сохранятся хотя бы некоторые.
      Сон кончился. Но Хаксли не проснулся: ему сразу же приснился другой сон, и теперь он видел его не чужими глазами, а так, как если бы смотрел стереофильм и знал в нем каждый кадр.
      Первый сон, при всей его трагичности, не слишком сильно взволновал Хаксли; но все время, пока ему снился второй сон, его мучила душераздирающая печаль и чувство непреодолимой усталости.
      После отречения Старших Молодые Люди добились своего и установили свой порядок. Установили огнем и мечом, световыми лучами и тайными силами, обманом и мошенничеством. Будучи убеждены, что власть принадлежит им по праву, они убедили себя и в том, что любые средства хороши для достижения цели,
      И в конце концов родилась империя Мю - самая могущественная империя, праматерь всех империй.
      Хаксли увидел ее в расцвете и едва не подумал, что Молодые Люди все-таки были правы, ибо она была великолепна! Слезы наворачивались на глаза при мысли о том, что это поразительное, захватывающее дух великолепие исчезло из мира навсегда.
      Бесшумные гигантские лайнеры в небе, громадные корабли в гаванях, груженные зерном, кожами и пряностями, красочные процессии, в которых участвовали жрецы, послушники и простые верующие, блеск и роскошь власти Хаксли видел всю изысканную красоту империи и оплакивал ее неизбежный конец.
      Ибо в самом ее разбухшем могуществе гнездился упадок. Атлантида, богатейшая колония империи, достигла политической зрелости и возжаждала независимости. Раскол и отступничество, недовольство и измена повлекли за собой суровые репрессии - а они вызвали мятеж.
      Мятежи возникали, и их подавляли. Наконец вспыхнуло такое восстание, которое подавить не удалось. Менее чем за месяц погибли две трети обитателей планеты; оставшихся мучили болезни, голод, и их зародышевую плазму повредили те страшные силы, что сами люди выпустили на волю.
      Но жрецы все еще хранили древние знания.
      То были уже не прежние жрецы - спокойные и гордые своей высокой миссией. Они были напуганы, затравлены, они, видели как пошатнулась их власть. Такие жрецы были у обеих враждующих сторон, и по сравнению с развязанными ими войнами прежние беды казались детскими игрушками.
      Катаклизмы нарушили изостатическое равновесие земной коры.
      Мю содрогнулась и опустилась на две тысячи футов. Приливные волны дошли до ее середины, откатились назад, дважды обошли земной шар, залили Китайские равнины и плескались у подножий Верхних Гималаев.
      Атлантида задрожала, загудела и раскололась; через три дня вода накрыла ее. Лишь немногие жители спаслись, улетев оттуда и приземлившись на почве, еще влажной от морской воды, либо на высоких горных пиках, недоступных приливным волнам. Там им пришлось вести тяжелую борьбу за существование, ибо почва была скудной, а к физическому труду они не привыкли; и все же некоторым удалось выжить.
      От Мю не осталось и следа. Что до Атлантиды, то лишь ряд островков, несколько дней назад бывших горными вершинами, указывали на ее местоположение. Волны перекатывались через двуглавую Башню Солнца, а в садах вице-короля плавала рыба.
      Хаксли переполняла невыносимая горечь. Он, казалось, слышал, как кто-то говорит внутри него:
      - Увы мне, увы! Будь проклят Локи! Будь проклята Венера! Будь проклят Вулкан! Трижды проклят я сам, Ораб, Первосвященник Благословенных Островов и их отступник. Горе мне! И проклиная, я тоскую по Мю, великой и грешной. Двадцать один год назад, ища себе смерти, на этой горной вершине я наткнулся на архив наших могущественных предков. Двадцать один год я трудился, чтобы дополнить архив, выискивая в потаенных глубинах моего рассудка давно затерянное знание, скитался по равнинам в поисках знания, мне неведомого. И вот теперь, на восемьсот девяносто втором году мой жизни в и году триста пятом после разрушения Мю я, Ораб, возвращаюсь к моим праотцам.
      Хаксли был очень рад, когда наконец проснулся.
      Глава 7
      "ОТЦЫ ЕЛИ КИСЛЫЙ ВИНОГРАД, А У ДЕТЕЙ НА ЗУБАХ - ОСКОМИНА"
      Бен уже был в гостиной, когда Фил пришел завтракать. Вслед за ним появилась Джоан. Под глазами у нее были круги, и выглядела она несчастной. Бен угрюмо спросил;
      - Что с тобой, Джоан? У тебя такой вид, будто вот-вот наступит Судный день.
      - Пожалуйста, Бен, - ответила она устало, - не критикуй меня. Мне всю ночь скверные сны снились.
      - Вот как? Извини. Скверные, говоришь? Знала бы ты, какие кошмарики мучили меня! Фил просмотрел на них обоих:
      - Послушайте, так значит, вы тоже видели странные сны?
      - У тебя что, уши заложило? - Бен явно был не в духе.
      - Что вам снилось? Они промолчали.
      - Погодите-ка. Мне самому снились необычные сны. - Хаксли вытащил из кармана блокнот и вырвал три листочка. - Я хочу кое-что выяснить. Пожалуйста, запишите свои сны и пока ничего не рассказывайте... Вот тебе карандаш, Джоан.
      Они немного поартачились, потом согласились.
      - Прочти-ка вслух, Джоан.
      Она взяла листок Коуберна и прочла: "Мне снилось, что твоя теория о вырождении человечества оказалась абсолютно правильной". Положив листок, Джоан взяла записку Хаксли: "Снилось, что я присутствовал при падении богов и видел, как рухнули Мю и Атлантида".
      В гробовой тишине она взяла последнюю запись, свою собственную: "Мне снилось, что люди уничтожили сами себя, когда восстали против Одина".
      Коуберн заговорил первым:
      - Все эти записи подходят и к моим снам. Джоан кивнула. Хаксли молча встал, вышел и немедленно вернулся со своим дневником. Открыв его, он протянул дневник Джоан.
      - Малышка, прочти, пожалуйста, вслух, начиная с записи "Шестнадцатое июня".
      Девушка медленно читала, не поднимая глаз от дневника. Фил подождал, пока она закончит и закроет тетрадь, потом спросил:
      - Ну, что скажете?
      Бен затушил окурок: сигарета догорела до самого фильтра и обожгла ему пальцы.
      - Удивительно точное описание моего сна, только ты называешь старшего Юпитером, а я окрестил его Ахурамаздой.
      - А я воспринимала Локи как Люцифера.
      - Оба вы правы, - согласился Хаксли. - Я не помню, чтобы кто-то называл их по имени. Мне просто казалось, что я знаю, как их зовут.
      - И мне тоже.
      - Послушайте, - вдруг сказал Бен. - А ведь мы говорим так, будто эти сны настоящие. Будто мы все смотрели один и тот же фильм.
      Фил повернулся к нему.
      - Ну а ты-то что думаешь?
      - Да наверное то же, что и вы. Я сбит с толку. Если, не возражаете, можно, я позавтракаю или хоть кофе выпью?
      Когда Бирс вошел, они еще не успели обсудить свои сны; с общего молчаливого согласия за завтраком этой темы не касались.
      - Доброе утро, мадам. Доброе утро, джентльмены.
      - Доброе утро, мистер Бирс.
      - Вижу, - сказал хозяин, - что вы сегодня не в лучшем настроении. Ничего страшного: так бывает со всеми, кто переживает воспоминания.
      Бен оттолкнул свой стул и, наклонившись, впился глазами в Бирса;
      - Так нам специально показали эти сны?
      - Конечно! Но мы были уверены, что вы готовы извлечь из них пользу. Я пришел пригласить вас на встречу со Старейшим. Ему и зададите все вопросы так будет проще.
      - Со Старейшим?
      - Вы с ним еще не знакомы. Так мы называем человека, который, по нашему мнению, способен наилучшим образом координировать нашу деятельность.
      Лицо Эфраима Хоу сразу вызывало в памяти горы Новой Англии, а худые шишковатые руки выдавали бывшего столяра-краснодеревца. Он был уже немолод, и в его худой, долговязой фигуре было какое-то изысканное изящество. Все в нем искорки в светло-голубых глазах, пожатие руки, протяжная манера речи располагало к откровенности.
      - Садитесь же, - сказал он. - Я перейду сразу к делу. - (Он произнес: "ди-елу".) - Вы столкнулись с массой загадочных вещей, и вы имеете право узнать зачем. Вы видели старинные архивы - правда, частично. Я расскажу вам, как возникло наше сообщество, для чего оно существует и почему мы собираемся пригласить вас присоединиться к нам, Подождите минутку, па-а-а-даждите-ка минутку, - добавил он, подняв руку. - Пока ничего не отвечайте...
      Когда фра Хуниперо Серра в 1781 году впервые увидел гору Шасту, индейцы сказали ему, что это святое место, где могут обитать только знахари. Он уверил их, что он и есть знахарь и служит великому Господину. Чтобы не выдать себя, монах дотащился, хотя был стар и болен, до линии снегов, где и остался на ночь.
      Сон, который он там увидел - про сады Эдема, грехопадение и всемирный потоп - убедил его, что это и впрямь святое место. Вернувшись в Сан-Франциско, монах хотел учредить на Шасте миссионерскую общину. Однако у старика было слишком много забот - так много душ надо было спасти, так много ртов накормить. Два года спустя он отошел в мир иной, но перед смертью взял клятву с одного своего собрата-монаха осуществить его намерение.
      Если верить архивам, тот монах ушел из северной миссионерской общины в 1785 году и не вернулся.
      Индейцы кормили праведника, жившего на горе до 1843 года, и к этому времени вокруг него собралась группа неофитов - трое индейцев, русский и горецянки. Русский возглавил общину после смерти монаха, а затем к ним присоединился китаец, сбежавший от хозяина. За несколько недель китаец добился большего, чем русский - за половину жизни, и поэтому русский с радостью уступил ему главенство.
      Хотя прошло уже более ста лет, китаец все еще был жив, но давным-давно отстранился от управления. Он наставлял членов общины в области эстетики и юмора.
      - Единственная цель нашей общины, - продолжал Эфраим Хоу, - это предотвратить повторение того, что произошло с Мю и Атлантидой. Мы отвергаем все то, за что ратовали Молодые Люди.
      Мы понимаем мировую историю как ряд кризисов, происходящих из-за конфликта между двумя противоположными философиями. В основе нашей философии лежит концепция, признающая, что в мире нет более важных вещей, чем жизнь, сознание, разум и личность. - Он на миг прикоснулся к троим друзьям способом телепатии, и они вновь почувствовали то полное жизни ощущение, которое пережили раньше с Эмброузом Бирсом и которое не могли выразить словами. - Это привело нас к конфликту со всеми силами, стремящимися разрушить, загубить и принизить человеческий дух либо вынудить его поступать вопреки своей же природе. Мы чувствуем, что приближается новый кризис; нам нужно пополнение. Мы выбрали вас.
      Кризис зреет уже со времен Наполеона. Европу мы потеряли, Азию тоже: они выбрали авторитаризм, "принцип вождя", тоталитаризм, они заковали свободу цепями и обращаются с людьми как с экономическими и политическими единицами, а не как с личностями. Никакого достоинства - делай что приказано, верь во что положено и не вякай. Рабочие, солдаты, производители...
      Если бы смысл жизни сводился к такому вздору, то не стоило наделять человека сознанием!
      Этот континент, - продолжал Хоу, - был прибежищем свободы, тем местом, где душа может расти. Но силы, задушившие просвещение в остальном мире, проникают и сюда. Мало-помалу они сводят на нет человеческую свободу и достоинство. Это они принимают репрессивные законы, оболванивают в школах учеников, насильно навязывают людям разные догмы, заставляя слепо верить в них под страхом наказания, - догмы, которые закабалят людей и наденут на глаза им шоры, чтобы они никогда не вспомнили о своем утраченном наследии.
      Нам нужны помощники, чтобы бороться со злом.
      Хаксли встал:
      - Рассчитывайте на нас!
      Прежде чем Джоан и Коудерн открыли рот, Старейший остановил их.
      - Не отвечайте пока ничего. Вернитесь к себе и все обдумайте. Отложим решение до утра, а потом опять поговорим.
      Глава 8
      "ПРАВИЛО НА ПРАВИЛО..."
      Если бы община на горе Шасте была университетом и выпускала учебные программы (чего она не делала), то предложенный перечень, возможно, включал бы следующие дисциплины.
      Телепатия. Основной курс, обязательный для всех студентов, без экзамена. Практические занятия, включающие телепатическую связь. Обязателен на всех отделениях. Лабораторные занятия.
      Рационализация. 1. Память. 2. Восприятие; ясновидение и яснослышание; овладение массой-временем-пространством; нематематические зависимости, порядок и структура; гармоническая форма и интервал. 3. Процессы раздвоенного и параллельного мышления. Отрешенность. 4. Медитация (семинар).
      Автокинетика. Дискретная кинестезия. Эндокринный контроль и особенности его применения для подавления усталости, эмоциональных срывов, регенерации, трансформации (клинические аспекты ликантропии), изменения пола, инверсии, автоанестезии, омоложения.
      Телекинетика. Континуум жизнь-масса-пространство-время. Обязательна: автокинетика. Телекинез и общие действия на расстоянии. Проекция. Динамика. Статика. Ориентирование.
      История, Курсы по договоренности. Специальные семинары по психометрии с изучением телепатических архивов и по метампсихозу. Оценка обязательна,
      Эстетика. Семинар. Автокинетика и методика телепатической регистрации (психометрия) обязательны.
      Этика, Семинар. Читается параллельно со всеми другими курсами. Консультации с руководителем.
      Быть может, ценность обучения была бы не столь высока, если бы оно было разбито на вышеуказанные отдельные курсы. Но эксперты, жившие на Шасте, могли обучать по всем предметам - и обучали. Хаксли, Коуберн и Джоан Фримэн учились у своих наставников умению заниматься самообучением и погрузились в занятия так же естественно, как угорь погружается в море: они словно вернулись домой после долгого отсутствия.
      Все трое быстро делали успехи; поскольку они уже владели начатками восприятия и телепатии, наставники могли обучать их непосредственно, без слов. Вначале они научились управлять своим телом. Они добились контроля над каждой функцией, каждой мышцей, каждой тканью и каждой железой - то есть, сбились того, чем должен владеть каждый человек, но что забыли все, кроме горсточки никому не известных восточных кудесников. Они испытывали глубокое, восхитительное наслаждение, заставляя свое тело повиноваться и ощущая, как оно слушается их. Они познали свои тела в мельчайших подробностях, и тела больше не имели власти над ними. Усталость, голод, холод и боль уже не мучили их, а воспринимались скорее как полезные сигналы того, что за хорошим двигателем нужно ухаживать.
      Да и двигатель уже не требовал такого ухода, как раньше. Телом управлял рассудок, который точно знал возможности организма и их пределы. Более того осознание этих возможностей позволило развить их до максимума. Проработать целую неделю без отдыха, пищи и воды стало теперь столь же привычным, как раньше - проработать все утро. Умственная же деятельность вовсе не прекращалась, разве что они сами прекращали ее волевым усилием. Она продолжалась и во сне, ей не мешали ни послеобеденная истома, ни тоска, ни внешние раздражители, ни мышечная активность,
      Приятнее всего оказалась левитация.
      Летать по воздуху, зависать в мягкой перине какого-нибудь облака, спать, как когда-то Магомет, паря под потолком, - это были совершенно неизведанные чувственные наслаждения, недоступные им ранее. Только во сне, пожалуй, прежде приходилось им смутно испытывать нечто подобное. Особенно пристрастилась к новой забаве Джоан. Однажды она исчезла на целых два дня, совсем не опускаясь на землю, паря в небесах, и ветер овевал ее, а ледяной воздух горных вершин ласкал ее тело. Она пикировала вниз и взмывала вверх, делала петли, спирали, а потом, поджав колени к подбородку, падала из стратосферы на макушку дерева.
      Ночью Джоан пристроилась в сопровождение к трансконтинентальному самолету. Невидимая, так как находилась выше самолета, она пролетела вместе с ним около тысячи миль. Когда ей это надоело, она на миг прижалась щекой к освещенному иллюминатору и заглянула внутрь. Пораженный оптовый торговец, встретившись с ней взглядом, решил, что сподобился увидеть ангела. Прибыв на место, он прямо из аэропорта отправился в адвокатскую контору и учредил стипендии для студентов-богословов.
      Хаксли левитация давалась с трудом. Его пытливый ум требовал объяснения; каким образом, почему воля способна отменить неумолимый "закон" тяготения, - а сомнения ослабляли его волю. Наставник терпеливо убеждал фила:
      - Вы знаете, что неосязаемая воля может влиять на перемещение массы в континууме; вы ощущаете это всякий раз, когда двигаете рукой. Разве у вас пропадает возможность двигать рукой оттого, что вы не можете дать рациональное объяснение этой загадке? Жизнь способна воздействовать на материю; вы это знаете, вы непосредственно пережили это. Это факт. А существование любого факта не требует причины в том неограниченном смысле, в каком вы задаете вопрос. Факт просто предстает перед нами во всей своей наготе - и мы принимаем его. Можно заметить связи фактов друг с другом, а связи - это тоже факты; но проследить связи до их конечных значений рассудком невозможно: ведь он сам по себе относителен. Сначала скажите мне, почему вы существуете... а потом я вам скажу, почему возможна левитация. Давайте попробуем, - продолжил он. Установите со мной связь и попытайтесь почувствовать, что я ощущаю во время левитации.
      Фил сделал очередную попытку.
      - Не получается, - заметил он с несчастным видом.
      - Посмотрите вниз.
      Фил взглянул, в ужасе разинул рот и упал на пол с трехфутовой высоты. В ту же ночь он отправился вместе с Беном и Джоан летать над Сьеррами.
      Наставника немного позабавило рвение, с которым они предались новому виду спорта, ставшему им доступным благодаря недавно обретенной способности управлять своим телом. Наставник знал, что их радость естественна и нормальна, что она вполне соответствует уровню их развития, как знал он и то, что вскоре они сами поймут, чего стоит эта радость, а тогда примутся за более серьезную работу.
      - Нет, брат Хуниперо вовсе не один наткнулся на архивы, - уверил их Чарлз, не прекращая рисовать во время разговора. - Вы наверняка заметили, что в любой религии горы имеют важное значение. Должно быть, в тайниках на некоторых из них хранятся старинные архивы.
      - Разве точнее ничего не известно? - спросил Фил.
      - Точно известно, к примеру, про Верхние Гималаи. Но я говорю о тех выводах, которые может сделать умный человек из всем известных фактов. Посмотрите, сколь многие горы имеют первостепенное значение в различных религиях, Олимп, Попокатепетль, Мауна Лоа, Эверест, Синай, Тайшань, Арарат, Фудзияма, некоторые вершины Анд. И в каждой религии есть рассказ о том, как Учитель приносит людям наставления, полученные им на горе. Гаутама, Иисус, Джозеф Смит, Конфуций, Моисей. Все они спускаются с гор и рассказывают истории о сотворении мира, грехопадении и искуплении.
      Самый лучший из всех старых рассказов - "Бытие". Если принять во внимание, что он впервые был записан на языке диких кочевников, то это точный и подробный отчет.
      Хаксли ткнул Коуберна кулаком в бок:
      - Как тебе это нравится, дорогой скептик? - Затем обратился к Чарлзу; Бен - убежденный атеист с тех пор, как впервые обнаружил у Санта-Клауса накладные усы; его задевает тот факт, что столь дорогие его сердцу сомнения опровергнуты.
      Коуберн невозмутимо усмехнулся.
      - Спокойнее, сынок. Я и сам могу выразить мои сомнения, без посторонней помощи. Кстати, некоторые из них пришли мне в голову во время вашего рассказа, Чарлз. Не все эти горы достаточно стары; вряд ли их могли использовать для хранения старинных архивов - ну, например, Шасту. Она вулканического происхождения и, пожалуй, слишком молода для подобной цели.
      Отвечая, Чарлз продолжал быстро рисовать.
      - Вы правы. Вполне возможно, что Ораб сделал копии с первоначальных архивов и разместил эти копии со своими дополнениями на нескольких горных
      вершинах по всему земному шару. Не исключено также, что и другие, уже после Ораба, но задолго до нас прочли архивы и перепрятали их. Найденная Хуниперо Серрой копия, возможно, пролежала там всего двадцать тысяч лет, не более.
      Глава 9
      ПТЕНЦЫ ВЫЛЕТАЮТ ИЗ ГНЕЗДА
      - Мы можем болтаться здесь полвека, обучаться всяким трюкам, и все без толку. Я, например, готов вернуться. - Хаксли потушил сигарету и посмотрел на друзей.
      Коуберн, сжав губы, медленно кивнул;
      - Я того же мнения, Фил. Разумеется, мы можем учиться бесконечно, но наступает момент, когда необходимо применить свои познания на практике, иначе они просто лишаются смысла. Думаю, нам надо поговорить со Старейшим и приниматься за дело.
      Джоан кивнула с решительным видом:
      - Угу. Я тоже согласна. Предстоит работа, и работать нужно в Западном университете, а не здесь, в пустыне. Ей-Богу, мне просто не терпится увидеть, какую рожу скорчит старикан Бринкли, когда мы разделаемся с ним!
      Хаксли вызвал на связь разум Эфраима Хоу. Двое друзей ожидали, пока он изложит Хоу свое мнение, из вежливости не делая попыток вступить в телепатическое общение.
      - Он говорит, что рассчитывал это услышать и намерен созвать общее совещание. Он встретится с нами здесь.
      - Общее совещание? Со всеми, кто живет на горе?
      - И со всеми остальными тоже. Похоже, так у них принято, когда новые члены общины решают, чем будут заниматься.
      - Вот те на! - воскликнула Джоан. - Я волнуюсь, как перед выступлением на сцене. А кто будет говорить от нашего имени? Только не малютка Джоан!
      - Может быть, ты, Бен?
      - Ну... если хотите.
      - Тогда давай.
      Они соединили свои сознания, чтобы Бен мог выражать мнение всех троих. Эфраим Хоу зашел к ним один, но они знали, что разум его связан не только с братьями, живущими на Шасте, но и с двумя сотнями гениев, рассеянных по всей стране.
      Совещание происходило путем непосредственного обмена мнениями одного объединенного разума с другим:
      - Мы считаем, что нам пора приниматься за работу. Правда, мы обучились далеко не всему, но можем уже применить полученные знания.
      - Хорошо, Бенджамин, так и должно быть. Вы научились всему, что мы могли преподать вам на данный момент. Теперь вы должны нести ваши знания в мир, применять их, чтобы они созрели и стали мудростью.
      - Не только по этой причине мы хотим уйти. Есть еще одна, более насущная. Как вы сами сказали, приближается кризис. Мы хотим бороться с ним.
      - Каким образом вы предполагаете бороться с теми силами, которые вызовут кризис?
      - Ну... - Бен не произнес этого междометия, но небольшая заминка в мыслях произвела именно такое впечатление. - Как мы понимаем, для того чтобы люди стали свободными и могли развиваться как люди, а не как животные, нам необходимо отменить все, что сделали Молодые Люди. Молодые Люди не позволили никому, кроме избранных одиночек, распоряжаться древними знаниями. Чтобы человечество снова стало свободным, сильным и независимым, надо вернуть ему старинные знания и старинные способности.
      - Все верно, но как вы намерены это сделать?
      - Прежде всего - рассказать людям о том, что они утратили. Мы трое работаем в системе образование и можем заставить себя услышать. Я - на медицинском факультете Западного университета, Фил и Джоан - на психологическом. С нашей подготовкой мы быстро перевернем традиционные представления. Мы сможем положить начало возрождению образования и подготовить молодежь к принятию той мудрости, которой вы, старшие, владеете.
      - Вы полагаете, что все так просто?
      - Почему бы и нет? Впрочем, мы не ожидаем, что все будет просто. Нам предстоит неминуемое столкновение с самыми излюбленными людскими предрассудками, т само это столкновение можно обратить на пользу дела. Главное - привлечь к себе внимание общества. Вы многому нас научили, и мы сможем доказать людям свою правоту. Вы представляете, например, что будет, когда мы устроим публичный показ левитации и покажем тысячам людей, на что способен человеческий, разум? И когда продемонстрируем, что телепатия доступна каждому, стоит лишь овладеть методикой? Да за год-другой все жители страны станут телепатами и смогут прочесть архивы, со всеми вытекающими последствиями!
      Разум Хоу безмолвствовал несколько долгих минут. Трое друзей неловко поеживались под задумчивым, спокойным взглядом Старейшего. Наконец они услышали его мысль:
      - Если бы все было так просто, неужели мы не сделали бы этого давным-давно?
      Теперь уже трое друзей, в свою очередь, замолчали. Хоу мягко продолжал:
      - Высказывайтесь, дети мои. Не бойтесь. Свободно передавайте ваши мысли. Вы нос не обидите.
      В ответной мысли Коуберна чувствовалась нерешительность:
      - Нам трудно... Многие из вас очень стары, и нам известно, что все вы мудры. Нам, молодым, тем не менее кажется, что вы слишком долго выжидали, чтобы начать действовать. Мы чувствуем... чувствуем, что ваше стремление понять подорвало в вас волю действовать. Вы ждали год за годом, добиваясь совершенства - а достичь его невозможно, - в то время как буря, которая может перевернуть весь мир, набирала силы.
      Старшие поразмыслили, прежде чем Эфраим Хоу ответил:
      - Возможно, вы и правы, возлюбленные дети, но нам так не кажется. Мы не пытались отдать древние знания всем, ибо лишь немногие готовы воспринять их. Они столь же небезопасны для детских умов, как спички в детских руках.
      И все же... может быть, вы правы. Так думал и Марк Твен, и ему позволили рассказать все, что он узнал. Он так и сделал, и написал столь доходчиво, что любой, кто хотел, мог понять его. Его не понял никто. В отчаянии он изложил во всех подробностях, каким образом можно обрести способность к телепатии. И снова никто не принял его всерьез. Чем серьезнее он говорил, тем больше смеялись его читатели. Он умер, полный горечи.
      Мы не хотим, чтобы у вас создалось впечатление, что мы ничего не делали. Эта республика, с ее особым уважением к личной свободе и человеческому достоинству, не продержалась бы так долго без нашей помощи. Это мы выбрали Линкольна. Оливер Уэнделл Холмс был одним из нас. Уолт Уитмен был нашим возлюбленным братом. Мы находили тысячи путей, чтобы при необходимости подать руку помощи, чтобы не допустить отступления назад, к рабству и тьме.
      После паузы он продолжил:
      - И все же пусть каждый действует по своему разумению. Ваше решение неизменно? Бен сказал громко и твердо:
      - Неизменно!
      - Да будет так! Вы помните историю Салема?
      - Салема? Где проводились судилища над колдуньями? Вы имеете в виду, что нас могут подвергнуть преследованиям как колдунов?
      - Нет. Сейчас не существует законов, запрещающих колдовство. Было бы лучше, если бы они существовали. Мы не имеем монополии на знания. Не ждите легких побед. Берегитесь тех, кто владеет частью древних знаний и использует их для какой-то гнусной цели-колдунов... чернокнижников!
      Совещание закончилось, связь ослабела. Эфраим Хоу с торжественным видом пожал всем руки и попрощался.
      - Завидую вам, ребятки, - сказал он. - Вы уходите, как Джек - Победитель Великанов, бороться со всей системой образования. Вы сами избрали себе это поприще. Помните, что говорил Марк Твен? "Бог на пробу сотворил идиота, а потом сотворил школьный совет". И все-таки хотел бы я быть с вами.
      - Почему бы вам не пойти с нами, сэр?
      - А? Нет, не могу. Честно говоря, я не очень-то верю в успех вашего плана. Помнится, еще в те годы, когда я развозил скобяные товары по штату Мэн, у меня частенько появлялось искушение научить людей некоторым штучкам. Но я этого не делал. Люди привыкли пользоваться резаками и холодильниками, и они вас не поблагодарят, если вы покажете, как можно обойтись без этих вещей, полагаясь лишь на свой разум. Люди просто выгонят вас вон - а может, еще и линчевать будут. Но я все-таки постараюсь не упускать вас из виду.
      Джоан поднялась и поцеловала его на прощание. И они ушли.
      Глава 10
      В ПАСТИ У ЛЬВА
      Чтобы привлечь к себе внимание газетчиков, Хаксли решил провести демонстрацию в самой большой аудитории.
      До сих пор они вели себя очень осторожно: вернулись в Лос-Анджелес и начали осенний семестр, не выдавая своих сверхъестественных возможностей. Джоан обязали не увлекаться левитацией, не разыгрывать спектаклей, управляя неодушевленными предметами, и вообще не пугать посторонних никакими трюками. Она согласилась с такой кротостью, что Коуберн встревожился.
      - Это ненормально, - заявил он. - Не могла же она мгновенно дорасти до такого совершенства. Ну-ка, покажи язык, милая!
      - Э-э-э! - сказала Джоан, высунув язык совершенно неподобающим для диагностики образом. - Мастер Линь говорил, что я дальше продвинулась по Пути, чем вы оба.
      - Восток - дело тонкое. Он, наверное, просто подбадривал тебя. Серьезно, Фил, может, нам лучше загипнотизировать ее и отослать обратно на гору, пусть поставят диагноз да подрегулируют?
      - Только попробуй взглянуть на меня, Бен Коуберн, - тут же без глаз останешься!
      Хаксли тщательно организовал свою первую демонстрацию. Лекции его были достаточно невинны по содержанию, и он не опасался выговоров или взысканий, спокойно позволяя декану время от времени инспектировать занятия. Однако в целом содержание его лекций должно было эмоционально подготовить студентов к проведению демонстрации. Тщательно подобранные задания по параллельному чтению увеличивали шансы на успех.
      - Гипноз - явление пока еще неизученное, - начал он лекцию в намеченный день. - Раньше его считали суеверием, таким же, как колдовство и магия. Сегодня это обыденное, легко демонстрируемое явление. И даже самые консервативные психологи вынуждены теперь признать его существование и попытаться изучить его особенности. - Он весело продолжал, излагая банальности и общие места и в то же время оценивая эмоциональное состояние группы.
      Почувствовав, что они готовы воспринять простые гипнотические явления, Хаксли попросил Джоан выйти вперед и без труда погрузил ее в легкий гипнотический сон. Вдвоем они быстро продемонстрировали обычный набор гипнотических явлений - каталепсию, подчинение воле гипнотизера, постгипнотическое внушение. Все время, пока шел опыт, Хаксли рассказывал о связи между разумом гипнотизера и субъекта, о возможности прямого телепатического управления, об экспериментах Раина и тому подобных явлениях: общепризнанные сами по себе, они все же граничили с ересью.
      Затем он предложил аудитории сделать попытку проникнуть в разум субъекта телепатическим способом.
      Каждому студенту предложили написать что-нибудь на листочке бумаги. Добровольная комиссия собрала листки и по одному передавала их Хаксли. С торжественным видом фокусника-иллюзиониста он смотрел на каждую записочку, а Джоан читала ее вслух. Для вящей убедительности она разок-другой запнулась.
      - Славная работа, крошка.
      - Спасибо, дружище. Можно мне чуток повеселить вас?
      - Нечего умничать. Продолжай, как начала. Они у нас теперь совсем ручные.
      Вот так ненавязчиво Хаксли подвел студентов к мысли, что разум и воля могут осуществлять значительно более полный контроль над телом, чем обычно происходит в жизни. Затем он плавно перешел к рассказам об индусских праведниках, которые могут подниматься в воздух и даже летать из одной точки в другую.
      - У нас имеется уникальная возможность практически проверить все эти истории, - сказал он. - Субъект целиком и полностью доверяет любому заявлению гипнотизера. Сейчас я скажу мисс Фримэн, что она должна усилием воли подняться над поверхностью пола. Она, разумеется, поверит, что сможет это сделать. Ее воля окажется в оптимальном состоянии, чтобы выполнить мой приказ, если он вообще выполним. Мисс Фримэн!
      - Слушаю, мистер Хаксли.
      - Напрягите волю и поднимитесь в воздух! Джоан поднялась футов на шесть и головой чуть не коснулась высокого потолка.
      - Ну как, дружище?
      - Шикарно, крошка, просто восторг! Смотри, как глаза выпучили!
      В этот момент Бринкли в ярости ворвался в аудиторию.
      Минут через десять после столь печального окончания демонстрации Хаксли стоял в личном кабинете ректора.
      - Мистер Хаксли, вы нарушили свое слово, вы опозорили нам университет!
      - Я ничего вам не обещал. И не позорил университет, - ответил Фил так же резко.
      - Вы проделываете дешевые трюки, занимаетесь каким-то липовым колдовством специально, чтобы бросить тень на свой факультет!
      - Так я, значит, мошенник, да? Ах вы старый упрямый болван! Ну-ка попробуйте объяснить вот это!
      - Что объяснить?
      К изумлению Хаксли, ректор, по-видимому, не замечал ничего необычного. Он по-прежнему глядел туда, где только что была голова Фила. Казалось, что он испытывает лишь легкое замешательство и досаду из-за неуместного замечания Хаксли.
      Возможно ли, чтобы старый маразматик до такой степени свихнулся, что уже не видит вещей, происходящих прямо у него перед носом, если они противоречат его предубеждениям? фил попытался свои разумом посмотреть, что происходит в голове у Бринкли. В жизни своей он не был так удивлен! Он ожидал найти сбивчивое мышление одряхлевшего старика, а обнаружил... холодный расчет, ясный ум и под ними - зло настолько абсолютное, что Хаксли стало плохо.
      Он успел бросить лишь мимолетный взгляд: его тут же выкинули прочь таким пинком, что мозг его ненадолго занемел. Бринкли обнаружил шпионаж и выставил оборону - крепкую оборону дисциплинированного разума.
      фил резко опустился на пол и вышел из комнаты, не сказав ни слова на прощание и даже не обернувшись.
      Из газеты "Студент Западного" от 3-го октября:
      "Преподаватель психологии уволен за обман" "...рассказы студентов расходятся в подробностях, но все согласны, что зрелище было отличным. Бейсболист Арнольд Сплетник сообщил нашему репортеру:
      "Мне неприятно, что так случилось; профессор Хаксли славный парень, и он устроил нам замечательный капустник. Ясное дело, я-то понял, как он это делает: Великий Артуро показывал такие же трюки прошлой весной в Орфеуме. Но я понимаю и точку зрения доктора Бринкли: нельзя разрешать всякие обезьяньи выходки в серьезном учебном центре".
      Президент Бринкли сделал "Студенту" следующее официальное заявление:
      "С большим сожалением вынужден заявить о прекращении сотрудничества мистера Хаксли с нашим учреждением, исключительно для блага университета. Мистер Хаксли неоднократно получал предупреждения о том, к чему могут привести его увлечения. Это весьма способный молодой человек. Будем искренно надеяться, что нынешний случай послужит ему хорошим уроком на любом дальнейшем Поприще..."
      Коуберн вернул филу газету.
      - А знаешь, что случилось со мной? - спросил хирург.
      - Что-нибудь новенькое?
      - Предложили подать в отставку... Без шума, просто намекнули. Мои больные слишком быстро поправляются; ты же знаешь - я больше не прибегаю к хирургии.
      - Гнусность какая! - возмутилась Джоан.
      - Ну, - подумав, сказал Бен, - я не слишком обвиняю заведующего медицинской частью; это Бринкли вынудил его. Похоже, мы недооценили старого черта.
      - Да уж! Бен, он ничуть не глупее любого из нас, а мотивы его... мне даже подумать о них страшно!
      - А я-то считала его тихим, как мышка, - горестно проговорила Джоан. Надо было нам столкнуть его в яму весной. Я же вам говорила! Ну, что теперь будем делать?
      - Продолжать, - с угрюмой решимостью ответил Фил. - Выжмем из этой ситуации все, что возможно; нам сделали рекламу - так воспользуемся ею!
      - На чем сыграем?
      - Опять на левитации. Это самое выигрышное зрелище для толпы. Обзвоним газетчиков и скажем, что завтра в полдень публично продемонстрируем левитацию на Першинг-сквер.
      - А если газеты не захотят соваться в такое подозрительное дело?
      - Возможно, и не захотят, но мы их соблазним: обставим все как можно более эксцентрично, покажем массу забавных фокусов, чтобы было о чем писать. Тогда у них будет сенсационный материал, а не просто репортаж. Все запреты сняты, Джоан: можешь делать все, что захочешь, и чем больше они обалдеют, тем лучше. Вперед, гвардия! Я позвоню в отдел теленовостей, а вы займитесь газетами.
      Репортеры, разумеется, заинтересовались. Их заинтересовала прекрасная внешность Джоан, они вдоволь похихикали над свободным галстуком и чопорными манерами Фила, но оценили его вкус в области виски. И явно впечатлились, увидев, как Коуберн вежливо налил всем по стаканчику, не прикасаясь к бутылке.
      Однако когда Джоан полетела по комнате, а Фил поехал по потолку на несуществующем велосипеде, репортеры встали на дыбы.
      - Честное слово, док, - сказал один из них, - нам кушать нужно! Неужели вы надеетесь, что кто-то пойдет и расскажет редакторам о таких выкрутасах? Давайте начистоту; это что, из-за виски или просто гипноз?
      - Назовите как хотите, джентльмены. Только обязательно напишите, что все это мы повторим завтра в полдень на Першинг-сквер.
      Обличительную речь Фила, направленную против Бринкли, репортеры сочли реакцией на срыв ректором демонстрации, но все же добросовестно ее записали.
      В этот вечер Джоан легла спать в несколько подавленном настроении. Возбуждение после того, как они развлекали газетчиков, прошло. Бен предложил поужинать вместе и потанцевать, чтобы отметить окончание их прежней жизни, но идея оказалась неудачной. Началось с того, что у них лопнула шина, когда они спускались по крутому склону. Они наверняка серьезно расшиблись бы, если бы не умели автоматически управлять собственным телом.
      Осмотрев разбитую машину, фил недоуменно сказал:
      - С шинами все было в порядке. Сам проверял их сегодня утром.
      И все же он настоял на том, чтобы пойти развлечься.
      Представление в ночном клубе показалось им неинтересным, а шутки грубыми и примитивными по сравнению с легким живым юмором, которым они наслаждались, общаясь с мастером Линем. Девицы-хористки, молоденькие красотки, очень понравились Джоан, но она совершила промах, попытавшись вникнуть в их разум. Их плоские, пошлые умишки лишь усилили ее подавленность.
      Она обрадовалась, когда представление кончилось и Бен пригласил ее танцевать. Оба ее друга хорошо танцевали, особенно Коуберн, и она с удовольствием погрузилась в ритм танца. Однако удовольствие оказалось недолгим; какая-то пьяная парочка постоянно сталкивалась с ними. Мужчина оказался задиристым, а его партнерша злобно и пронзительно кричала. Джоан попросила своих спутников отвезти ее домой.
      Все эти мелочи не давали ей покоя. Джоан, никогда в жизни не переживавшая сильного физического страха, боялась лишь одного - грязных, разъедающих душу эмоций нищих духом. Злоба, зависть, неприязнь, подлые оскорбления мелочных и тупоумных людишек - вот что могло причинить ей боль, даже если она сама не подвергалась оскорблениям, а лишь присутствовала при унижении другого. Джоан еще недостаточно созрела и не успела вооружиться равнодушием к мнениям людей недостойных.
      После лета, проведенного в обществе свободных людей, инцидент с пьяной парочкой привел Джоан в смятение. Соприкосновение с ними как будто испачкало ее. Даже хуже; она почувствовала себя лишней, чужой в чужой стране.
      Она проснулась среди ночи от мучительного чувства одиночества. Джоан остро ощущала присутствие более чем трехмиллионного населения, и в то же время ей казалось, что ее окружают лишь злобные, завистливые твари, жаждущие утащить ее в свою низменную клоаку. Эта атака на ее дух, попытка уничтожить святая святых ее внутреннего мира, обрела почти осязаемую форму, как будто нечто, деловито сопя, вгрызалось в ее разум.
      В ужасе Джоан позвала Бена и Фила. И не получила ответа: ее сознание не находило их.
      Мерзкое нечто, угрожавшее ей, почувствовало ее неудачу; Джоан ощутила, как оно ухмыльнулось. В панике она позвала Старейшего.
      Ответа не было. На сей раз агрессор заговорил:
      - Там тоже закрыто.
      Истерический ужас охватил ее, вся внутренняя защита рухнула. И тут ею овладел некий более сильный разум; спокойная мягкая его доброта обволокла девушку, ограждая от вползавшего в нее зла.
      - Линь! - воскликнула она, - Мастер Линь! - И разрыдалась с облегчением.
      Джоан почувствовала успокаивающую веселость его улыбки; разум китайца протянул свои нежные ладони и снял напряженность и страх. В конце концов она уснула.
      Разум Линя не покидал ее всю ночь и беседовал с ней, пока она не проснулась.
      Коуберн и Хаксли озабоченно выслушали рассказ Джоан.
      - Все ясно, - решил Фил. - Мы были слишком беззаботны. Отныне будем поддерживать связь круглосуточно, во сне и наяву. Кстати, я тоже плохо провел ночь, хотя и не так ужасно, как Джоан.
      - И я, Фил. Что было с тобой?
      - Да ничего особенного, только постоянно снились кошмары, и в них я все больше разуверялся в том, чему научился на Шасте. А что снилось тебе?
      - Почти то же самое. Всю ночь оперировал, и все мои больные умирали на столе. Не слишком-то приятно... Но случилось еще кое-что, и уже не во сне. Ты ведь знаешь, я пользуюсь старомодной опасной бритвой. Утром, как обычно, я начал бриться - и вдруг бритва выпрыгнула у меня из руки и здорово порезала горло. Видишь? Царапина еще не зажила. - И он показал на тонкую красную линию, проходившую наискось по правой стороне шеи.
      - Господи, Бен! - вскрикнула Джоан. - Ты ведь мог зарезаться насмерть!
      - Вот и я так же подумал, - сухо согласился он.
      - Знаете, ребятки, - медленно проговорил Фил, - все это не случайно...
      - Эй, вы, открывайте! - Приказ прозвучал из-за двери. Все трое дружно направили чувство прямого восприятия через прочную дубовую дверь и осмотрели говорившего. Гражданская одежда не способна была скрыть профессию верзилы, стоявшего за дверью, даже если бы они не разглядели золотистую бляху полицейского у него на пиджаке. Рядом стоял еще один человек, поменьше ростом и тоже без формы.
      Бен открыл дверь и спокойно спросил:
      - Чего вы хотите?
      Верзила попытался войти. Коуберн не пошевелился.
      - Я спросил, чего вы хотите.
      - Умничаешь, да? Я из полицейского управления. Это ты Хаксли?
      - Нет.
      - Коуберн? Бен кивнул.
      - Отлично. А вот этот тип за тобой - Хаксли? Вы что, дома вообще не бываете? Всю ночь здесь провели?
      - Нет, - ледяным тоном ответил Коуберн. - Впрочем, это не ваше дело.
      - Это уж мне решать. Мне нужно с вами обоими поговорить. Я из отдела по борьбе с мошенничеством. Что за фокусы вы показывали вчера газетчикам?
      - То, что мы показывали, вовсе не фокусы. Приходите сегодня в полдень на Першинг-сквер и увидите.
      - Представление на Першинг-сквер отменяется.
      - Почему?
      - Приказ комиссии по паркам.
      - Кем он утвержден?
      - Чего?
      - Назовите мне акт или указ, запрещающий гражданам использовать общественное место, не нарушая порядка. Кстати, кто это с вами?
      Низкорослый представился:
      - Я Фергюсон, из прокуратуры федерального судебного округа. Ваш приятель Хаксли обвиняется в злостной клевете. Вы двое будете свидетелями.
      Взгляд Бена стал еще более холодным.
      - А есть ли у кого-либо из вас, - спросил он чуть презрительно, - ордер на арест?
      Полицейские переглянулись, но ничего не ответили.
      - Тогда вряд ли целесообразно продолжать наш разговор, не так ли? - сказал Бен и закрыл дверь у них перед носом. Затем повернулся к друзьям и усмехнулся; - Ну, с этими покончено. Посмотрим, что в газетах.
      Они нашли только одну статью. Там ничего не говорилось о предполагавшейся демонстрации, зато сообщалось, что доктор Бринкли выдвинул против Фила иск по обвинению в клевете.
      - Впервые вижу, чтобы четыре городские газеты отказались от сенсационного материала, - заметил Бен. - Что ты будешь делать с иском Бринкли?
      - Ничего, - ответил Фил. - Может быть, еще поклевещу. Если он будет настаивать, у нас появится отличная возможность защитить наши права в суде. Кстати, нам надо позаботиться о том, чтобы сегодняшнее выступление все-таки состоялось. Эти сыщики могут вернуться с ордерами на арест в любую минуту. Где мы спрячемся?
      По совету Бена они провели время, укрывшись в маленькой городской библиотеке. Без пяти двенадцать друзья остановили такси и поехали на Першинг-сквер.
      Они вышли из машины - и тотчас очутились в объятиях шестерых дюжих полицейских.
      - Бен, Фил, долго мы еще будем терпеть это?
      - Спокойно, малышка. Не нервничай!
      - Да я не нервничаю, но зачем нам оставаться здесь, если мы можем смыться когда захотим?
      - В том-то и дело, что можем. Поэтому мы пока останемся. Никто из нас еще не бывал под арестом; поглядим, на что это похоже.
      В тот же вечер друзья собрались у камина в доме Джоан. Побег оказался нетрудным, но им пришлось дождаться, пока тюрьма затихнет, чтобы доказать, что каменные стены не устерегут человека, владеющего всеми силами разума.
      - На мой взгляд, у нас достаточно данных, чтобы подвести итоги, - сказал Бен.
      - А именно?
      - Сам сформулируй.
      - Ладно. Мы спустились с Шасты, полагая, что придется бороться с глупостью, невежеством и с обычным для людей ослиным упрямством. Теперь мы уже не столь наивны. Любая попытка дать людям хотя бы основы древних знаний встречается с решительным и хорошо организованным сопротивлением. Человека, отважившегося на такой шаг, пытаются уничтожить или покалечить.
      - На самом деле все еще хуже, - сказал Бен. - Пока мы сидели в каталажке, я многое узнал. Любопытно мне было, отчего это федеральный прокурор так заинтересовался нами. Я заглянул в его разум, усек, кто его шеф, а потом заглянул в разум шефа. И там я нашел такие занятные вещи, что решил отправиться в столицу штата и посмотреть, кто там заправляет делами. Это привело меня на Спринг-стрит и в финансовый район. И представляете, что оказалось? Что главные заправилы - весьма уважаемые столпы общества. Духовные лица, светские дамы, ведущие бизнесмены и так далее. - Он замолчал.
      - Ну и что? Только не говори, что все они отпетые негодяи, а то сейчас разревусь!
      - Нет, и это самое странное. Как раз почти все эти деятели - славные ребята, с которым приятно иметь дело. Но как правило - не всегда, но в большинстве случаев, - над славными ребятами стоит кто-то, кому они доверяют. Кто-то, кто помог им забраться наверх, - и эти "кто-то" уже совсем не славные ребята, мягко говоря. Я не смог пробиться в разум ко всем этим негодяям, но у тех, к кому пробился, обнаружил то же, что Фил нашел у Бринкли: холодный расчет и злобу. Все они прекрасно осознают, что их власть держится на людском неведении.
      Джоан поежилась.
      - Веселенькая история, Бен, особенно на ночь глядя. Что делаем дальше?
      - А ты что предлагаешь?
      - Я-то? Я еще ничего не решила. Может, займемся этими подонками и разгромим их одного за другим?
      - А ты, Фил?
      - Мне тоже ничего другого в голову не приходит. Но военную кампанию нужно будет вести с умом. Разработать какой-нибудь хитроумный план...
      - У меня несколько иное предложение.
      - Выкладывай.
      - Признаем, что мы взвалили на себя больше, чем можем потянуть. Вернемся на Шасту и попросим помощи.
      - Что ты, Бен! - разочарованному возгласу Джоан вторило не менее красноречивое, хотя и безмолвное уныние Фила. Но Бен упрямо продолжал;
      - Конечно, я согласен, что это унизительно, но гордость нам сейчас не по карману, дело слишком... - Он замолчал, заметив выражение лица Джоан; - Что случилось, малышка?
      - Давайте быстро примем какое-то решение - перед воротами остановилась полицейская машина. Бен повернулся к Филу:
      - Ну что, останемся и примем бой или вернемся за подкреплением?
      - Ты был прав. Я подумал об этом, как только заглянул в разум Бринкли, просто ужасно не хотел сознаваться.
      Трое друзей вышли в патио, взялись за руки и взмыли в воздух.
      Глава 11
      "И ДАМ ИМ ОТРОКОВ В НАЧАЛЬНИКИ..."
      - Добро пожаловать! - Эфраим Хоу встретил их, когда они приземлились. Рад, что вы вернулись. Старейший отвел их в свои личные апартаменты.
      - Отдохните, пока я немного раздую огонь. - Он подбросил в камин сосновое полено, подвинул уютное старое кресло-качалку так, чтобы оно было обращено и к камину, и к гостям, и уселся. - Ну, теперь можете рассказать мне все. Нет, я не связан с остальными. Доложите совету, когда будете готовы.
      - Собственно говоря, мистер Хоу, разве вы не в курсе всего, что с нами приключилось? - Фил посмотрел Старейшему прямо в глаза.
      - Нет, не в курсе. Мы предоставили вам полную самостоятельность, а Линь лишь присматривал за тем, чтобы вам не слишком вредили. Он мне ничего не докладывал.
      - Хорошо, сэр. - Они по очереди рассказывали Хоу о случившемся и порою давали ему заглянуть непосредственно в их разум и увидеть те события, в которых они принимали участие.
      Когда друзья закончили, Хоу взглянул на них со своей лукавой улыбкой и спросил:
      - Значит, вы соглашаетесь с точкой зрения совета?
      - Нет, сэр! - ответил ему Фил. - Более чем когда-либо мы убеждены в необходимости действовать решительно и без промедления. Но мы убедились также и в том, что у нас не хватит ни сил, ни мудрости, чтобы действовать в одиночку. Мы пришли просить о помощи, а еще мы надеемся убедить совет отказаться от его обычной тактики обучать лишь тех, кто демонстрирует свою готовность. Мы просим обучить всех, чей разум способен воспринять знания.
      - Видите ли, сэр, наши противники не ждут. Они все время действуют, и действуют активно. Они уже добились победы в Азии, они господствуют в Европе и могут прийти к власти и у нас в Америке, пока мы будем выжидать удобного случая.
      - Есть ли у вас какой-то конкретный план?
      - Нет, потому-то мы и вернулись. Когда мы попытались обучить людей тому, что знаем сами, нас тут же остановили.
      - В том-то вся и загвоздка, - согласился Хоу. - Я долгие годы мечтал начать действовать, но сделать это трудно. Ведь наши знания в книге не напечатаешь и по радио не передашь. Они должны передаваться непосредственно от одного разума к другому, и мы не упускаем случая, когда находим разум, готовый к восприятию.
      Они закончили обсуждение, но никакого решения так и не нашли. Хоу попросил их не беспокоиться.
      - Пойдите, - сказал он, - попробуйте посвятить несколько недель медитации и не прерывайте связи. Когда вам покажется, что вы наткнулись на стоящую идею, сообщите мне. Я созову совет, и мы все вместе рассмотрим ее.
      - Но, Старейший, - запротестовала Джоан от лица всего трио, - понимаете... Мы надеялись, что совет поможет нам разработать план, Мы не знаем, с чего начать, иначе мы бы не вернулись.
      Хоу покачал головой.
      - Вы самые младшие из братьев, моложе всех по возрасту и наименее опытные. Это ваши достоинства, а не недостатки. Тот факт, что вы не провели долгих лет жизни в раздумьях о вечности и человечестве, дает вам немалое преимущество. Слишком широкий взгляд, чересчур философский подход парализуют волю. Я хочу, чтобы вы обдумали все втроем.
      Так они и сделали. Несколько недель они обдумывали проблему объединенным разумом, обсуждали ее, разговаривая вслух, погружались в медитацию, размышляя о возможных последствиях. Разумом они прочесали все население страны, исследуя человеческую сущность политиков и общественных деятелей. По архивам они узнали, к какой тактике прибегали в прошлом братья общины, когда свобода мысли и действия в Америке находилась под угрозой. Предлагались и тут же отвергались десятки планов.
      - Нужно удариться в политику, - сказал Фил, - как братья поступали раньше. Если бы кто-нибудь из старших заделался министром образования, он смог бы основать государственную академию, которая стала бы источником подлинного свободомыслия и распространения древних знаний.
      Джоан возразила:
      - А если мы потерпим поражение на выборах?
      - А?
      - Несмотря на все способности братьев, нелегко будет набрать делегатов на национальный съезд, чтобы выдвинуть нашего кандидата, а затем заставить избрать его вопреки всей политической машине, лоббистам, прессе; всяким блатным ребятам, и прочая, и прочая. И еще не забудьте: оппозиция может вести любые грязные игры, но нам придется играть честно, иначе мы навредим себе сами.
      Бен кивнул.
      - Боюсь, что она права, Фил. Но и ты тоже прав, по крайней мере в одном: это и в самом деле проблема образования.
      Коуберн замолчал, погрузившись в медитацию и обратив свой разум внутрь себя.
      Наконец он снова заговорил:
      - А может, мы не с того конца решаем эту проблему? Мы все думаем, как перевоспитать взрослых, закосневших в своих предубеждениях. Может, начнем с детей? Они еще восприимчивы к новому - не легче ли опробовать обучить сначала их?
      Джоан села, глаза у нее заблестели.
      - Бен, ты нашел то, что нужно! Фил упрямо покачал головой:
      - Нет. Мне жаль вас обескураживать, только тут мы ничего не добьемся. Дети все время- под присмотром взрослых, нам до них не добраться. Не забывайте о местных школьных советах - это самые жесткие олигархии во всей политической системе.
      Они сидели под соснами на склоне Шасты. Внизу показалась группка людей, которые начали карабкаться наверх. Дискуссию на время прекратили. Троица смотрела на пришельцев дружелюбно, но без особого внимания.
      Группа состояла из мальчиков от десяти до пятнадцати лет; только вожак с серьезным достоинством шестнадцатилетнего нес нелегкое бремя ответственности за безопасность и здоровье младших, вверенных его попечению. На мальчиках были шорты и рубашки цвета хаки, шапочки военного образца и шейные платки, на которых красовались вышитая ель и слова "Горный патруль, отряд I". Каждый нес палку и рюкзак.
      Когда процессия подошла к сидевшим взрослым, вожак отряда помахал им в знак приветствия и нашивки на его рукаве блеснули на солнце. Все трое помахали в ответ, глядя, как ребята карабкаются дальше к вершине.
      Фил стремительным взглядом следил за скаутами.
      - Хорошие были денечки! - сказал он. - Я почти завидую этим малышам.
      - Ты тоже был скаутом? - спросил Бен, не спуская глаз с мальчиков. Помню, и гордился же я, когда получил нашивку за экзамен по оказанию первой медицинской помощи!
      - Ты прирожденный врач, да, Бен? - заметила Джоан с выражением материнской гордости в глазах. - Я не... послушайте!
      - Что с тобой?
      - Фил! Вот тебе и ответ! Вот как мы доберемся до детей, несмотря на родителей и школьные советы.
      И она переключилась на телепатическую связь, взволнованно передавая свои мысли в их разум. Потом они отутюжили все детали. Спустя некоторое время Бен кивнул и сказал:
      - Может, и сработает. Пошли, обсудим все с Эфраимом.
      - Сенатор Моултон, вот те молодые люди, о которых я вам рассказывал.
      Джоан взглянула на маленького седого старика с почти благоговейным трепетом: его имя давно стало синонимом неподкупной честности. Она испытывала такое же желание прижать руки к груди и поклониться, как и при виде мастера Линя. Бен и Фил, заметила Джоан, тоже почему-то казались по-жеребячьи неуклюжими.
      Эфраим Хоу продолжал:
      - Мы вместе разобрали их схему, и она кажется мне вполне осуществимой. Если вы с этим согласитесь, то совет возьмется осуществить ее. Но решение в основном зависит от вас.
      Сенатор взглянул на троих друзей с улыбкой - той самой улыбкой, которая покоряла сердца двух поколений прожженных политиков.
      - Расскажите мне все, - предложил он. Они рассказали о том, как сделали попытку в Западном университете и как она провалилась; как они ломали голову в поисках подходящего решения и как группа мальчиков, ходивших в поход на гору, подала им идею.
      - Видите ли, сенатор, если бы мы могли собрать здесь одновременно достаточно много мальчиков - юных и еще не испорченных жизнью, но уже воспитанных в духе вечных идеалов добра, уважения к себе и другим, взаимовыручки и умения постоять за себя - словом, в духе идеалов, включенных в скаутский кодекс; если бы, повторяем, у нас было здесь хотя бы пять тысяч мальчиков одновременно, мы обучили бы их телепатии и искусству передавать это знание другим.
      Когда мы обучим и отошлем их домой, каждый станет своего рода центром распространения знаний. И наши противники не смогут остановить это движение: оно будет распространяться подобно эпидемии. Через несколько лет каждый ребенок в стране овладеет приемами телепатии и даже сможет обучить своих родителей - тех, конечно, кто не слишком закоснел и способен к обучению.
      А когда люди станут телепатами, мы поведем их за собой и откроем им древнюю мудрость.
      Моултон кивнул, рассуждая вслух:
      - Да. Да, действительно, это можно осуществить. К счастью, Шаста - часть территории национального парка. Дай Бог памяти, кто там члены комитета? Понадобится принять совместную резолюцию и выделить небольшие ассигнования. Эфраим, дружище, если мне придется заключить небольшую сделку в сенате, ты простишь мне этот грех?
      Хоу добродушно усмехнулся.
      - Я говорю серьезно, - продолжал Моултон. - Люди так нетерпимы, так резки в суждениях по поводу политической беспринципности - в том числе и некоторые из наших братьев. Дайте подумать: года через два, пожалуй, мы сможем организовать первый лагерь.
      - Так долго ждать? - разочарованно спросила Джоан.
      - Увы, да, милая. В конгресс нужно будет представить два законопроекта, и придется немало потрудиться, чтобы впихнуть их в список, предназначенный к обсуждению. Нужно будет договориться с железной дорогой и автобусными фирмами о специальных скидках, чтобы дети смогли приехать. Мы должны провести рекламную кампанию и популяризировать вашу идею. И потом, нужно время, чтобы как можно больше наших братьев были избраны в органы управления этим движением и могли бы воспитывать детишек в лагерях, К счастью, я являюсь государственным попечителем детских организаций. Да, полагаю, года за два я справлюсь.
      - Господи Боже! - возразил Фил. - Не проще ли телепортировать ребят сюда, обучить их и тем же способом отправить обратно?
      - Мальчик мой, вы сами не понимаете, что вы говорите. Можно ли уничтожить насилие, если сам применяешь его? Каждый шаг должен быть сделан добровольно, под влиянием разума и убеждения. Каждый человек должен сам себя освободить: свободу невозможно навязывать силой. Да и так ли это долго - два года, чтобы выполнить работу, которая ждет своего часа со времен всемирного потопа?
      - Извините меня, сэр.
      - Не извиняйтесь. Ведь именно ваше юношеское нетерпение побудило нас заняться делом.
      Глава 12
      "И ПОЗНАЕТЕ ИСТИНУ..."
      Лагерь вырос на нижних склонах горы Шасты, возле Мак-Клауда. Глубоко в ущельях и на северных гребнях горы еще лежал весенний снег, когда тяжелые армейские грузовики загрохотали по дороге, построенной осенью военными инженерами. Из кузовов вынимали палатки и ставили их рядами на низменные места покатых склонов. Среди палаток появились кухни, лазарет, здание штаб-квартиры. Мало-помалу лагерь "Марк Твен", вначале существовавший только на бумаге, становился реальным.
      Сенатор Моултон, сняв мантию и надев бриджи, гетры, рубашку цвета хаки и шапочку с надписью "Директор лагеря", обходил свои владения, подбадривал рабочих, принимал решения за мелких руководителей и беспрестанно изучал разум любого, кто входил в лагерь или хотя бы появлялся в пределах видимости. Друг он или враг? Не явился ли сюда шпионить для отколовшихся братьев, выступивших против проекта? Сейчас нельзя себе позволить ни малейшей оплошности: слишком многое поставлено на карту.
      В западных и южных штатах, в Нью-Йорке и Новой Англии, в горах и на морских побережьях мальчишки укладывали чемоданы, покупали специальные билеты туда и обратно до лагеря на Шасте, обсуждали поездку со сверстниками, завидовавшими счастливцам.
      И по всей стране забеспокоились противники человеческой свободы и достоинства: рэкетиры, продажные политики, нечистоплотные адвокаты, мошенники от религии, владельцы потогонных предприятий и мелкие деспоты - все, кто наживается на человеческой нищете и угнетении и при этом неплохо разбирается в человеческой психологии, хорошо осознавая, сколь опасно могущество знания. Вся эта человеческая шушера забегала и заволновалась, не понимая, что происходит. Для них Моултон олицетворял все, что они ненавидели и боялись; гору Шасту им никогда не удавалось тронуть даже пальцем: самое название ее было им ненавистно. Они припоминали старые истории и содрогались от страха.
      Они содрогались от страха - но они действовали.
      Мальчиков будут перевозить в специальных трансконтинентальных автобусах может, подкупить кого-то из шоферов? Или завербовать? Может, удастся испортить двигатель или колеса? Молодежь будут перевозить и в поездах - может, перевести где-нибудь стрелку? Или попробовать отравить питьевую воду?
      Но и другая сторона была настороже. Поезд с мальчишками шел на запад; в нем сидел или над ним летел человек, чьим единственным заданием было проследить за безопасностью путешествия. Внутренним зрением этот человек обозревал окрестности и исследовал побуждения каждого, кто находился в радиусе многих миль от его подопечных.
      Быть может, кому-то из мальчиков и не удалось бы добраться до Шасты, если бы врагов свободы не застали врасплох. Ибо порок несет в себе недостаток: он не бывает по-настоящему умным. В самих его побудительных причинах кроется слабость. Спорадические попытки помешать мальчикам добраться до Шасты не имели успеха. Братья перешли в наступление, и меры, предпринятые ими, были более решительны и разумны, чем у их противников.
      В лагере плотный заслон окружал всю территорию национального парка горы Шасты. По совету Старейшего братья установили круглосуточный патруль, чтобы не допустить проникновения злобных и низких духом. Лагерь тоже подвергся проверке. Двух членов лагерного совета и десятка два мальчишек пришлось отправить домой, ибо после обследования оказалось, что их души уже испорчены. Мальчишкам не сообщили истинной причины отправки, а привели какие-то вполне правдоподобные объяснения.
      На первый взгляд лагерь ничем не отличался от сотен других скаутских лагерей. Проводились обычные курсы по ориентации в лесу. Как обычно, собирались суды чести, чтобы проэкзаменовать кандидатов. Вечерами, как водится, пели песни у костров, а перед завтраком делали зарядку. И почти не ощущалось, что здесь придавали чуть более серьезное значение клятве и законам скаутской организации.
      Каждый мальчик в течение лагерной смены хотя бы на одну ночь уходил в поход. Группами по пятнадцать-двадцать человек они отправлялись утром в сопровождении члена совета, то есть одного из братьев. Мальчики несли свернутые одеяла, рюкзаки с припасами, фляжки, ножи, компас и маленький топорик. Ночевали они на берегу горной речушки, куда стекали Ледниковые воды, и под шум ее бурных вод ужинали.
      Фил вышел в поход с одной из таких групп в первую же неделю лагерной смены. Он повел мальчиков по восточному склону горы, чтобы держаться как можно дальше от обычных туристских тропинок.
      После ужина все уселись у походного костра. Фил рассказывал ребятам о восточных праведниках и их чудесных способностях, о святом Франциске и птицах. Как раз посреди одного из рассказов в круге света, отбрасываемом костром, появился человек.
      Вернее, не только человек. Они увидели старика, одетого так, как мог бы одеться Дэви Крокетт. По бокам его шли звери; слева - горный лев, он заворчал при виде огня; а справа - олень с ветвистыми рогами, спокойно глядевший на ребят своими кроткими карими глазами.
      Кто-то из мальчиков испугался, но Хаксли тихонько предложил ребятам потесниться и дать место новоприбывшим. Они немного помолчали; детям нужно было время, чтобы привыкнуть к присутствию животных. Наконец один из ребят робко погладил огромную кошку, а лев перевернулся на спину и выставил напоказ брюхо. Мальчик поднял глаза на старика и спросил;
      - А как его зовут, мистер...
      - Эфраим. Его зовут Свобода.
      - Ого, да он совсем ручной! Как вы его приручили?
      - Он читает мои мысли и верит мне. Многие звери относятся к тебе дружелюбно, если они тебя знают. И многие люди тоже.
      Мальчик удивился:
      - Как же он может читать ваши мысли?
      - Это нетрудно. Ты тоже можешь читать его мысли. Хочешь, научу прямо сейчас?
      - Господи Боже!..
      - Погляди-ка мне в глаза. Хорошо! А теперь взгляни на него.
      - Ой... ой... правда могу!
      - Конечно, можешь. И мои мысли можешь читать. Я ведь не говорю вслух, ты заметил?
      - И правда не говорите. Я читаю ваши мысли!
      - А я твои. Несложно, верно?
      С помощью Фила всего за час Хоу научил ребят общаться путем передачи мысли. А потом, чтобы успокоить мальчишек, целый час рассказывал им истории, составлявшие важную часть их учебной программы. Он помог Филу уложить ребят спать и ушел в сопровождении зверей.
      На следующее утро перед Хаксли сразу же предстал юный скептик:
      - Скажите, тот старик с пумой и оленем - они мне приснились?
      - Приснились?
      - Вы же читаете мои мысли!
      - Конечно. А ты читаешь мои. Иди и расскажи всем мальчикам об этом.
      Перед возвращением в лагерь Хаксли посоветовал ребятам не рассказывать о своих приключениях тем, кто еще не ходил в ночной поход, но между собой и с другими посвященными общаться телепатическим способом, чтобы приобрести навыки.
      Все шло хорошо, пока одному мальчику не пришлось вернуться домой: ему сообщили о болезни отца. Старшие не хотели стирать из его разума вновь приобретенные знания, но за ним внимательно следили. Через какое-то время мальчик проболтался, и противники почти сразу же узнали обо всем. Хоу отдал приказ усилить телепатический патруль.
      Патрулю удавалось не пропускать в лагерь злоумышленников, но он был не слишком многочислен, не мог уследить за всем. Однажды глубокой ночью с подветренной стороны лагеря начался лесной пожар. Рядом с местом загорания никого не оказалось; совершенно очевидно было, что пользовались телекинезом.
      Но если, управляя материей на расстоянии, можно содеять зло, то так же можно его и исправить. Моултон усилием воли потушил пожар.
      На какое-то время враг, казалось, оставил попытки причинить мальчикам физический вред. Но враг не сдался. Однажды к Хаксли в панике обратился один из малышей, умоляя его немедленно прийти к ним в палатку: командир их отряда заболел. Фил обнаружил парнишку-командира в истерическом состоянии; соседи по палатке держали его, чтобы он не поранился. Он пытался перерезать себе ножом горло и пришел в безумную ярость, когда один из мальчиков схватил его за руку. Хаксли быстро оценил ситуацию и вызвал Бена.
      - Бен! Немедленно приходи. Ты мне нужен. Коуберн промелькнул в воздухе и влетел в палатку. Фил успел только уложить мальчика на койку и начал приводить его в состояние транса. Ребята, взволнованные происшедшим, не сразу осознали, что доктор Бен летел - ведь сейчас он, как и все люди, стоял рядом с их наставником.
      Бен соединился с разумом Фила, не давая мальчикам подключиться к их связи.
      - В чем дело?
      - Они добрались до него... и чуть не погубили, черт их побери!
      - Как?
      - Завладели его разумом. Пытались заставить его покончить с собой. Мне удалось разорвать этот контакт. И как ты думаешь, кто пытался его уделать? Бринкли!
      - Не может быть!
      - Точно. Ты оставайся здесь, а я поищу Бринкли. Скажи Старейшему, чтобы присматривали за веема ребятами, владеющими телепатией. Как бы до них не добрались прежде, чем мы обучим их приемам самообороны.
      И он удалился; мальчики так и не поняли, видели они левитацию или нет.
      Хаксли не успел далеко улететь; он еще набирал скорость, когда в голове у него зазвучал знакомый голос:
      - Фил! Фил! Подожди меня! Он чуть притормозил. Маленькая фигурка подлетела к нему и схватила за руку.
      - Как хорошо, что я не прерываю связь с вами обоими! Ты бы удрал разбираться с этим грязным старым козлом без меня.
      Он попытался быть строгим:
      - Если бы я думал, что ты мне понадобишься, Джоан, я бы тебя позвал.
      - Вздор! И чушь собачья! Ты можешь попасть в беду, если будешь разбираться с ним в одиночку. А кроме того, я непременно столкну его в яму.
      Он вздохнул и, сдаваясь, сказал:
      - Джоан, милая, ты такая кровожадная девушка, что придется тебе пройти десять тысяч перевоплощений, прежде чем ты достигнешь блаженства.
      - Не нужно мне блаженства, хочу отделать старика Бринкли.
      - Тогда полетели. И давай поспешим. Они находились немного южнее Теачапи и быстро приближались к Лос-Анджелесу. Пролетев над цепью Сьерра-Мадре и долиной Сан-Фернандо, они промчались над вершиной горы Голливуд и опустились на полянке в резиденции ректора Западного университета. Бринкли увидел или почувствовал их появление и попытался бежать, но Фил вступил с ним в схватку. Он быстро мысленно сказал Джоан:
      - Не вмешивайся, малышка, пока я не попрошу помощи.
      Бринкли не желал сдаваться. Его разум попытался поглотить разум Фила. Хаксли почувствовал, что начинает отступать перед злобным натиском. Казалось, его затягивают, пытаются утопить в грязном зыбучем песке.
      Но он собрался с силами и нанес ответный удар.
      Когда Фил покончил с Бринкли, он поднялся и вытер руки, словно желая стереть духовную слизь, налипшую на них.
      - Ну, пойдем, - сказал он Джоан. - У нас мало времени.
      - Что ты с ним сделал, Фил? - Она с отвращением уставилась на существо, лежащее на земле.
      - Да ничего особенного, просто парализовал. Его нужно оставить в живых на время. Полетели, девочка. Прочь отсюда, пока нас не заметили.
      И они взлетели вверх, унося за собой тело Бринкли, которое удерживала прочная телекинетическая связь. Над облаками они остановились. Бринкли плавал рядом в воздухе, выпучив глаза, разинув рот, с бессмысленным выражением гладкого розового лица.
      - Бен! - позвал Хаксли. - Эфраим Хоу! Эмброуз! Ко мне! Ко мне! Поспешите!
      - Лечу, Фил! - ответил Коуберн.
      - Я слышу тебя. - Спокойная сила мысли выдавала присутствие Старейшего. Что случилось, сын мой? Скажи.
      - Некогда! - отрезал фил. - Вы, Старейший, и все, кто может! Сюда! Спешите!
      - Летим. - Мысль была по-прежнему спокойной и неторопливой. Но в палатке Моултона появилось две дыры. Моултон и Хоу уже покинули лагерь "Марк Твен".
      Они стремительно летели, рассекая воздух, - горсточка братьев, стерегущих священный огонь. Пятьсот миль на север пролетели они, словно голуби, спешащие домой. Лагерные наставники, две трети небольшой группы сестер-хозяек, несколько человек из разных уголков страны - все они откликнулись на зов Хаксли о помощи и сигнал тревоги, подобный набатному колоколу, поступивший от Старейшего. В каком-то городе домохозяйка вдруг выключила плиту и исчезла в небе. Шофер такси остановил машину и без единого слова оставил изумленных пассажиров. Исследовательские группы на Шасте разорвали свою закрытую для всех связь, бросили любимую работу и прилетели - мигом!
      - Итак, Филип? - Хоу сказал это вслух, остановив полет и зависнув рядом с Хаксли. Фил показал на Бринкли.
      - Он знает то, что нам нужно знать, если мы хотим нанести внезапный удар. Где мастер Линь?
      - Он и миссис Дрэпер охраняют лагерь.
      - Он мне нужен. Может она справиться одна? Ясный и мелодичный голос миссис Дрэпер прозвучал в его голове с расстояния в половину штата:
      - Могу!
      - Черепаха вылетает. - Во второй мысли была та всегдашняя спокойная веселость, по которой можно было безошибочно узнать старого китайца.
      Джоан почувствовала, как что-то мягко коснулось ее разума, а затем мастер Линь оказался с ними, аккуратно усевшись по-турецки в пустоте:
      - Я здесь; мое тело скоро прибудет, - заявил он. - Может быть, продолжим?
      И тут Джоан заметила, что он воспользовался ее разумом, чтобы очутиться в их обществе быстрее, чем его тело преодолеет пространство. Она почувствовала себя чрезвычайно польщенной выбором китайца.
      Хаксли начал без промедления.
      - Через его разум, - он указал на Бринкли, - я узнал о многих других наших смертельных врагах. Их следует немедленно отыскать и покончить с ними, пока они не опомнились и не собрались с силами. Но мне нужна помощь. Мастер, могли бы вы продлить настоящее время и обследовать этого типа?
      Линь учил их, как проникать во время и как воспринимать настоящее, научил удаляться на какое-то расстояние, чтобы вычленить из вечности временной отрезок. Но он был намного искуснее своих учеников. Линь мог разбить крохотное мгновение на тысячу дискретных отрезков или охватить тысячелетие как один миг жизненного опыта. Его умение проникать во время и пространство не ограничивалось ни его метаболизмом, ни молярными размерами.
      Линь начал тщательно прощупывать мозг Бринкли, как будто искал потерянную драгоценность в куче мусора. Он нашел модели памяти своего противника и обозрел его жизнь как единую картину. С изумлением Джоан заметила, как всегдашняя улыбка мастера сменилась гримасой отвращения. Линь оставил свой разум открытым для наблюдения. Джоан с любопытством заглянула в него, затем отключилась. Если в мире действительно так много злобных духом, то она предпочитает встречаться с ними по одному, а не со всеми одновременно.
      Тело мастера Линя тоже присоединилось к ним, незаметно перейдя в свою проекцию.
      Хаксли, Хоу, Моултон и Бирс с напряженным вниманием следили за тонкой работой китайца. Лицо Хоу было бесстрастно; Моултон, напротив, выразительно морщил свое мягкое, немного старушечье лицо, неодобрительно цокая языком при виде столь беспредельной подлости. Бирс более обычного походил на Марка Твена, обуреваемого беспощадной, разрушительной яростью.
      Мастер Линь поднял голову.
      - Да, да, - произнес Моултон, - видимо, нужно действовать, Эфраим.
      - У нас нет выбора, - заявил Хаксли, не сознавая даже, что нарушает этикет. - Быть может, вы дадите каждому задание, Старейший?
      Хоу пристально посмотрел на него.
      - Нет, Филип. Нет. Продолжайте. Работайте! Хаксли, опомнившись, ругнул себя за бестактность и тут же принялся за дело:
      - Вы поможете мне, мастер Линь. Бен!
      - Готов!
      Они прочно сцепили свой разум и попросили Линя показать им противника и все необходимые данные.
      - Понял? Помощь нужна?
      - Мне хватит дедушки Стоунбендера.
      - Ладно. Ноги в руки - и пошел.
      - Можешь поставить галочку. - И Бен улетел, стремительно рассекая воздух.
      - Это задание для вас, сенатор Моултон.
      - Понял. - Моултон также улетел.
      Хаксли давал задания, и братья улетали, по одному или парами, чтобы выполнить то, что на них возложено. Никто не спорил. Многие знали задолго до Хаксли, что день начала действий обязательно наступит, и только ждали, спокойно занимаясь текущими делами, чтобы семя созрело во времени.
      В особняке на Лонг-Айленде, в звуконепроницаемом, надежно запертом и охраняемом кабинете без окон, с вычурной мебелью собралось пятеро сообщников трое мужчин, женщина и нечто в кресле-каталке. Нечто в кресле с чудовищной яростью смотрело на четверых своих собеседников, смотрело без глаз, ибо бледный лоб его гладко переходил прямо в щеки.
      Халат, свободно подоткнутый вокруг кресла, не скрывал того, что у существа не было ног.
      Оно ухватилось за подлокотники.
      - Я что, все время должен думать за вас, идиоты? - спросило оно тихим приятным голосом. - Вы, Артурсон, не помешали Моултону протолкнуть в Сенате этот законопроект о Шасте. Маразматик. - Последнее слово прозвучало ласкающе.
      Артурсон заерзал на стуле.
      - Я обследовал его разум. Законопроект был совсем безобидным. Он шел в обмен на сделку о долине Миссури, я же вам говорил.
      - Значит, вы уверены, что обследовали его разум? Ха, да он устроил вам специальную экскурсию по своим мозгам, болван вы этакий! Законопроект о Шасте! И когда только вы, безмозглые идиоты, поймете, что от Шасты вечно одно беспокойство? - Существо одобрительно улыбнулось.
      - Ну откуда мне было знать? Я думал, может, лагерь на горе будет раздражать их... ну, тех, вы понимаете, о ком я говорю.
      - Безмозглый идиот. Недалеко то время, когда я обнаружу, что вполне могу обойтись без вас. - Существо не стало ждать, пока его собеседник осознает угрозу, и продолжило; - Ладно, хватит об этом. Нужно действовать, чтобы исправить положение. Они перешли в наступление. Агнес...
      - Да, - отозвалась женщина.
      - Ваши проповеди должны набрать обороты!
      - Я сделала все, что в моих силах.
      - Этого мало. Нам нужна волна религиозной истерии, которая смоет к чертовой матери Билль о правах до того, как лагерь на Шасте закроется на лето. Нужно действовать быстро, не упуская момента и чтобы все эти дурацкие законы нам не мешали.
      - Но это невозможно!
      - Заткнитесь. Все возможно. На этой неделе в ваш храм поступят пожертвования, и вы используете их на широковещательные телепрограммы. А в нужный момент найдете нового мессию.
      - Кого?
      - Брата Артемиса.
      - Этого ничтожного пьянчужку? А меня, значит, побоку?
      - Вы свое получите. Но на должность мессии не претендуйте; страна не примет женщину-лидера. Вы вдвоем возглавите поход на Вашингтон и осуществите государственный переворот. "Сыны семьдесят шестого" пополнят ваши ряды в уличных боях. Вимс, это ваша задача.
      Человек, к которому существо обратилось, возразил;
      - Мне понадобится месяца три-четыре, чтобы их натаскать.
      - Получите три недели. И постарайтесь справиться. Третий мужчина, до сих пор молчавший, спросил:
      - Что за спешка, шеф? Зря вы так паникуете из-за нескольких ребятишек.
      - Это уж мне судить. Вам же нужно выбрать время так, чтобы повальные забастовки связали страну по рукам и ногам во время нашего похода на Вашингтон.
      - Мне бы парочку какие-нибудь инцидентов.
      - Вы их получите. Займитесь профсоюзами, лигу торговцев и коммерсантов я беру на себя. Организуете мне завтра маленькую забастовку. Выставите пикеты, а я позабочусь о том, чтобы нескольких пикетчиков подстрелили. Пресса будет наготове. Агнес, произнесите по этому поводу проповедь.
      - С каким уклоном?
      Существо закатило несуществующие глаза под потолок.
      - Я что, обо всем должен думать? Это же элементарно! Пошевелите мозгами.
      Третий мужчина осторожно положил сигару и спросил:
      - И все-таки, шеф, объясните, что за пожар?
      - Я вам уже сказал.
      - Нет, не говорили. Вы закрыли свой разум и не даете нам прочесть ваши мысли. Вы давным-давно знали про лагерь на Шасте. К чему вдруг эта спешка? Может, вы решили слинять? Давайте-ка начистоту. Как вы можете ждать от нас послушания, если сами хотите смыться?
      Безглазое существо внимательно взглянуло на него:
      - Хэнсон, - сказало оно нежным голосом, - вы что-то совсем обнаглели в последнее время. Может, хотите помериться со мной силами?
      Его собеседник взглянул на свою сигару.
      - Я не против.
      - Померяемся. Только не сегодня. Сейчас у меня нет времени выбирать и обучать новых подручных. Так вот, я вам скажу, отчего мы спешим. Я не могу разбудить Бринкли. Он выпал из общения. У нас нет больше времени...
      - Вы правы, - сказал вдруг чей-то голос, - Времени у вас больше нет.
      Все пятеро, как марионетки, повернули головы в ту сторону, откуда исходил голос. Плечом к плечу в кабинете стояли Эфраим Хоу и Джоан Фримэн.
      Хоу посмотрел на существо.
      - Я ожидал этой встречи, - весело сказал он. - Я, можно сказать, давно мечтаю о ней.
      Существо выбралось из каталки и двинулось по воздуху к Хоу. Его рост и манера передвигаться создавали неприятное впечатление, что оно идет на невидимых ногах. Хоу просигналил Джоан.
      - Оно начинает. Ты сможешь удержать остальных, милая?
      - Думаю, что да.
      - С Богом! - И Хоу постарался сосредоточить все знания, полученные за сто тридцать лет непрерывного труда, на одной-единственной цели - на телекинетическом контроле. Он избегал контакта с разумом злобного существа, противостоявшего ему, и направил все усилия на то, чтобы разрушить его физическую оболочку.
      Существо остановилось.
      Медленно, очень медленно, как это бывает с неосторожным ныряльщиком, когда его сплющивают морские глубины, или с апельсином, попавшим в соковыжималку, сокращались пространственные пределы его существования. Невидимая сфера заключила его в себя и уменьшила.
      Существо втягивалось в нее все глубже и глубже. Короткие обрубки ног прижались к плотному туловищу. Голова пригнулась к груди, чтобы избежать неумолимого давления. На миг оно собрало всю свою извращенную злую волю и попыталось дать отпор. Джоан мгновенно захлестнуло тошнотворной злобной волной.
      Но Хоу был неколебим; сфера вновь начала уменьшаться.
      Безглазый череп раскололся. И сфера сразу сократилась до ничтожных размеров. Двадцатидюймовый шарик повис в воздухе; он был столь омерзителен на вид, что вглядываться в него не хотелось.
      Хоу, частицей разума удерживая на месте теперь уже безвредную кучку грязи, спросил:
      - С тобой все в порядке, милая?
      - Да, Старейший. Когда мне стало плохо, мастер Линь пришел на помощь.
      - Я это почувствовал. А теперь давай займемся остальными. - Вслух он сказал: - Что вы предпочитаете: присоединиться к вашему шефу или же забыть то, что вы знаете? - И он пошевелил пальцами, как будто сжимая что-то.
      Человек с сигарой пронзительно завопил.
      - Понял ваш ответ, - сказал Хоу. - Джоан, передавай их мне по одному.
      Он провел тонкую работу с их мозгом, разглаживая некоторые лишние извилины, образовавшиеся в результате жизненного опыта.
      Через несколько минут в комнате осталось четверо человек - вполне вменяемых, но несколько инфантильных - и кучка кровавой грязи на коврике.
      Коуберн вошел в комнату незваным гостем. - Игра окончена, голубчики, весело объявил он и направил указательный палец на одного из троих мужчин. Вот тебе! - Из пальца с треском выбилось пламя и объяло врага. - И тебе. Пламя вылетело вновь. - Ты тоже получай! - И третий подвергся очищению огнем.
      Брат Артемис, "Божий Гнев", стоял перед телевизионной камерой.
      - А если все это неправда, - гневно проговорил он, - да поразит меня Господь на этом месте!
      Заключение, составленное следователем о том, что причиной внезапной смерти Артемиса был инфаркт, никак не объясняло, почему его останки нашли обгоревшими.
      Политический митинг пришлось отменить, поскольку главный оратор так и не появился. У микрофонов обнаружили неизвестного бродягу, который свалился на землю и что-то бессвязно лепетал. Директор девятнадцати крупных корпораций довел до истерики свою секретаршу; диктуя очередное распоряжение, он вдруг запнулся, вступил сам с собой в дискуссию и под конец впал в беззаботный идиотизм. Исчезла прославленная телезвезда. Поспешно пришлось сочинить некрологи для семи конгрессменов, нескольких судей и двух губернаторов.
      В тот вечер традиционную вечернюю песню в лагере "Марк Твен" пели без директора Моултона. Он был на общей конференции братьев, собравшихся во плоти впервые за многие годы.
      Войдя в зал, Джоан огляделась.
      - А где мастер Линь? - спросила она у Хоу. Несколько мгновений он молча смотрел на нее. Впервые за два года, прошедшие после их первой встречи, ей показалось, что Хоу растерялся.
      - Милая, - мягко сказал он, - ты, должно быть, успела понять, что мастер Линь оставался с нами ради нас, а не ради себя самого. Кризис, которого он ожидал, успешно разрешился; остальную работу нам предстоит выполнить без него.
      Джоан прижала руку к горлу.
      - Вы... вы хотите сказать...
      - Он был очень стар и очень, очень устал. Последние сорок лет его сердце продолжало биться только благодаря постоянному контролю.
      - Но почему же он не омолодился?
      - Он этого не хотел. Он не мог оставаться с нами до бесконечности после того, как вырос.
      - Да. - Она прикусила дрожащую губу, - Да. Верно. Мы все еще дети, а у него есть другие дела... но... О Линь! Линь! Мастер Линь! - И она опустила голову на плечо Хоу.
      - Почему ты плачешь, Маленький Цветок? Резким движением она подняла голову.
      - Мастер Линь!
      - Разве не может произойти то, что уже происходило? Разве существует прошлое или будущее? Неужели ты так плохо усвоила мои уроки? Разве я сейчас не с тобой, как всегда? - И своей мыслью она ощутила волнующую, неподвластную времени веселость, ту любовь к жизни, которая была отличительной чертой доброго китайца.
      Мысленно Джоан сжала руку Хоу.
      - Извините, - сказала она. - Я была не права. Она расслабилась, как учил ее Линь, и позволила своему сознанию погрузиться в грезы, обнимающие время в единый бессмертный поток настоящего.
      Хоу, видя, что она успокоилась, занялся конференцией и связал всех присутствующих в единую телепатическую сеть.
      - Полагаю, все вы знаете, зачем мы собрались, - подумал он. - Я отслужил свой срок; мы вступаем в иной, более активный период, требующий от Старейшего таких качеств, какими я не обладаю. Я созвал вас, чтобы обдумать ситуацию и утвердить избранного мной преемника.
      Хаксли почему-то вдруг стало трудно следить за мыслями. "Должно быть, я просто устал", - подумал он про себя.
      И тут же вновь услышал мысли Хоу.
      - Да будет так; мы все согласны! - Старейший посмотрел на Хаксли. - Филип, принимаешь ли ты назначение на этот высокий пост?
      - Что?!
      - Ты теперь Старейший. Избран единогласно.
      - Но я... я еще не готов.
      - Мы тоже так считаем, - спокойно ответил Хоу. - Но нам нужны твои таланты. Именно сейчас. А под бременем ответственности ты быстро вырастешь.
      - Выше нос, дружище! - пришло личное послание от Коуберна.
      - Все будет в порядке, Фил. - Это уже Джоан. На секунду Хаксли показалось, будто он слышит рассыпчатый довольный смешок мастера Линя.
      - Я попробую, - сказал Фил.
      В последний день перед закрытием лагеря Джоан сидела рядом с миссис Дрэпер на террасе Дома Шасты и глядела вниз на долину. Из груди девушки вырвался вздох. Миссис Дрэпер подняла глаза от вязания и улыбнулась.
      - Грустишь, что лагерь закрывается?
      - Нет, совсем нет. Я рада этому.
      - Тогда почему вздыхаешь?
      - Просто я подумала... мы столько сил и трудов положили на то, чтобы его открыть. И потом непрерывно следили за его безопасностью. Завтра мальчики разъедутся по домам - и за каждым из них придется присматривать, пока они не окрепнут настолько, чтобы самостоятельно защищаться от зла, еще оставшегося в мире. А через год сюда приедет следующая смена, потом еще и еще. И так без конца, что ли?
      - Почему без конца? Все когда-то кончается. Ты же смотрела архивы помнишь, как было со Старшими? Когда мы выполним здесь все, что нам положено, мы уйдем туда, где нас ждут другие дела. Человечество не останется тут навеки.
      - Все равно это кажется бесконечным.
      - Ну да, если смотреть на вещи с такой точки зрения, А чтобы все было интереснее и быстрее, нужно подумать, что будешь делать дальше. Вот ты, например, - что ты собираешься делать дальше?
      - Я? - Джоан растерялась, потом лицо ее просветлело; - Я... Я собираюсь выйти замуж!
      - Я так и думала, - заметила миссис Дрэпер, быстро работая спицами.
      Глава 13
      "... И ИСТИНА СДЕЛАЕТ ВАС СВОБОДНЫМИ!"
      Земной шар все еще кружится под Солнцем. Времена года сменяют друг друга. Солнце все так же светит на горных склонах, так же зеленеют холмы и буйно цветут долины. Река стремится в морские глубины, потом поднимается вверх облаком и падает в горах дождем. Скот пасется в долинах; в кустах лиса подстерегает зайца. Циклы морских приливов и отливов соответствуют лунным фазам, и, когда наступает отлив, на влажном песке играют чайки. Земля прекрасна и обильна жизнью; жизнь кишмя кишит, переполняет землю, как вода переполняет русло реки в половодье.
      Но человека нет нигде.
      Ищите его в горах, обшарьте долины. Обследуйте зеленые джунгли в поисках его следов. Зовите его, кричите. Проберитесь в самые недра земли, погрузитесь в неизведанные морские пучины.
      Человек ушел; дом его пуст и дверь в нем открыта.
      Крупная обезьяна с чересчур большим для ее нужд мозгом и с каким-то томлением в груди ушла из своего стада в тишину высокогорья, простирающегося над джунглями. Час за часом карабкалась она на вершину, побуждаемая непонятным стремлением. Она добралась до ровной площадки, оставив далеко внизу зеленые купы родных деревьев; никто из ее сородичей не забирался еще так высоко. Там она увидела широкий плоский валун, нагретый солнечными лучами. Обезьяна улеглась на валун и заснула.
      Но сон ее был неспокоен. Странные видения мерещились ей - раньше она не знала подобных. Видения эти пробудили ее, и она проснулась с головной болью.
      Пройдет немало поколений, прежде чем кто-то из ее потомков поймет, что оставили здесь ушедшие.