– Ты не понимаешь, – с досадой сказал Джефф. – Только так с ними и можно. Полицейский есть полицейский. какого бы цвета он ни был. Они действуют страхом и понимают только страх. Как только до них дойдет, что нас трогать нельзя, что к нам привязываться опасно, они станут разговаривать с нами так же почтительно, как со своим начальством. Вот увидишь.
– Надеюсь.
– Так оно и будет. Полицейский есть полицейский. Погоди, они еще станут на нас работать. Смотри, вон еще один идет!
Быстро догонявший их паназиат не стал ни обгонять их, ни останавливать, а перешел на другую сторону улицы и пошел с ними вровень, делая вид, будто никого не замечает.
– Как по-твоему, что у него на уме, Джефф?
– Это наш почетный эскорт. Вот и хорошо, Алекс, – теперь ни одна обезьяна к нам и близко не подойдет. Можем спокойно заняться своим делом.
Ты, должно быть, хорошо знаешь город? Где, по-твоему, нам устроить храм?
– Смотря что нам нужно.
– Этого я сам толком не знаю. – Он остановился и утер пот со лба: мантия оказалась довольно теплой, а под ней был еще спрятан тяжелый пояс с золотом. – Сейчас вся эта затея кажется мне довольно глупой. Должно быть, не гожусь я в тайные агенты. Не устроить ли его в Вест-Энде, где живут те, кто побогаче? Мы должны произвести хорошее впечатление.
– Нет, не думаю, Джефф. В богатых кварталах сейчас остались только два сорта людей.
– Это какие?
– Или паназиаты. или предатели – те, кто торгует на черном рынке и вообще с ними сотрудничает.
Томас брезгливо поморщился.
– Должно быть, я отстал от жизни. Знаешь, Алекс, до этой минуты мне и в голову не могло прийти, что американец, какой бы он ни был, способен сотрудничать с завоевателями.
– Я бы тоже не поверил, если бы не видел этого своими глазами. Есть такие, кто на все способен. От рождения.
Они присмотрели заброшенный склад недалеко от реки, в многолюдном районе, населенном беднотой и превратившемся в трущобу. Три четверти магазинов стояли заколоченные: торговля почти прекратилась. Опустевших складов было множество – этот Томас выбрал потому, что здание имело почти кубическую форму, как и их главный храм. Кроме того, он был отделен от соседних построек с одной стороны переулком, а с другой – пустырем.
Дверь склада была взломана. Они осторожно заглянули туда, потом вошли внутрь и осмотрелись. Повсюду валялся какой-то хлам, но стены были прочные, и водопровод действовал. Весь первый этаж занимало просторное помещение шестиметровой высоты с несколькими колоннами, вполне подходящее для богослужений.
– По-моему, годится, – решил Томас. Из кучи мусора у стены выскочила крыса, он не задумываясь направил на нее свой посох, крыса высоко подпрыгнула в воздухе и упала замертво. – Как бы нам его купить?
– Американцы не имеют права владеть недвижимостью. Придется разыскать того чиновника, который наживается на его аренде.
– Ну, это, наверное, будет нетрудно.
Они вышли. Сопровождавший их полицейский поджидал на углу, старательно глядя в другую сторону.
Улицы уже заполнились народом. Томас поймал за рукав пробегавшего мимо мальчишку лет двенадцати, но с невеселым, циничным взглядом взрослого, повидавшего виды мужчины.
– Мир тебе, дитя. Кто арендует этот склад?
– Пустите меня!
– Я тебе ничего не сделаю.
Он сунул мальчишке одну из самых лучших пятидолларовых монет, вышедших из рук Шира. Мальчишка посмотрел на нее, потом на азиата-полицейского, все еще стоявшего на другой стороне улицы. Тот, казалось, не обращал на них внимания, и монета исчезла у мальчишки в кармане.
– Поговорите с Конски. Все такие штуки по его части.
– Кто такой Конски?
– Все знают, кто такой Конски. Послушай, дед, а что это ты так вырядился? Смотри, как бы косоглазые не прицепились.
– Я служу Великому Богу Мотаа. Бог Мотаа хранит своих слуг. Отведи нас к этому Конски.
– Ничего не выйдет. Я с косоглазыми не путаюсь. Мальчишка попытался вырваться, но Джефф, продолжая крепко держать его, достал еще одну монету и показал ему.
– Не бойся. Бог Мотаа не даст в обиду и тебя. Мальчишка посмотрел на монету, оглянулся по сторонам и сказал:
– Ну ладно, пошли.
– Они свернули за угол и подошли к невысокому зданию, в нижнем этаже которого помещалась пивная.
– У него контора вон там, наверху. Джефф отдал мальчишке монету.
– Приходи к нам на склад, – сказал он. – У Бога Мотаа найдутся для тебя еще подарки.
– По-моему, это было неосторожно, – заметил Алекс, когда они поднимались по лестнице.
– Ничего, парень неплохой, – ответил Джефф. – Конечно, жизнь сделала из него уличного мальчишку, но он на нашей стороне. Он всем будет про нас рассказывать. Кроме азиатов. Конски держался вежливо, но осторожно. Скоро стало ясно, что у него «есть связи», но от разговора о деле он всячески уклонялся до тех пор, пока не увидел наличные. После этого его уже ничуть не смущали ни необычная одежда, ни странное поведение посетителей (Томас разыграл перед ним всю церемонию, включая благословение, хотя и понимал, что особого впечатления это не произведет, – просто ему не хотелось выходить из роли). Он выяснил, о каком здании идет речь, долго торговался из за платы за аренду и «за особые услуги» – так он назвал взятку, – а потом куда-то ушел.
Томас и Хау были рады, что на некоторое время остались одни. Непрерывно изображать «святых людей» было довольно утомительно; к тому же с того момента, как они покинули Цитадель, у них не было ни крошки во рту. Джефф извлек из-под своей мантии несколько бутербродов, и они перекусили. В довершении всего рядом с кабинетом Конски оказался туалет.
Три часа спустя они уже стали обладателями документа на двух языках, где говорилось, что Небесный Император соблаговолил предоставить своим верноподданным таким-то то-то и то-то, – короче говоря, документ об аренде склада. За дополнительную изрядную сумму Конски взялся в тот же день прислать рабочих, чтобы произвести там уборку и необходимый ремонт. Джефф поблагодарил его и с невозмутимым видом пригласил посетить первую же службу в новом храме.
Они снова направились к складу. Выйдя из конторы Конски, Джефф сказал:
– Знаешь, Алекс, нам, конечно, еще придется иметь дело с этим типом, он нам много будет помогать, но только когда придет время. В общем, я веду небольшой список, и он там стоит первым. Я хочу с ним сам посчитаться.
– Оставь немного на мою долю, – сказал Хау. Когда они подошли к складу, откуда-то появился тот самый мальчишка.
– Еще что-нибудь нужно, дед?
– Благослови тебя Бог, сынок. Да, кое-что нужно.
Получив еще кое-какое вознаграждение, мальчишка отправился добывать для них койки и постельное белье.
Джефф посмотрел ему вслед и сказал:
– Я думаю, надо сделать из него причетника. Он может бывать в таких местах, куда нам не попасть, и делать то, что мы не сможем. К тому же его вряд ли станут останавливать полицейские.
– Я бы не советовал ему доверять.
– А я и не стану. Он будет знать только одно: мы с тобой – двое полоумных, которые убеждены, что служат Великому Богу Мотаа. Мы ни одному человеку не имеем права доверять, Алекс. Ну, пошли, надо перебить здесь крыс, пока не пришли рабочие. Дай-ка я проверю регулировку твоего посоха.
К конце дня Первый Денверский Храм Великого Мотаа уже действовал.
Правда, на вид он еще не чем не отличался от обычного склада и не имел пока ни одного прихожанина. Но весь мусор был убран, в воздухе стоял густой запах дезинфекции, и входную дверь уже можно было запереть. В углу стояли две койки и запас еды не меньше чем на две недели.
А на другой стороне улицы по-прежнему торчал полицейский.
Полиция не спускала с них глаз еще четыре дня. Дважды отряд полицейских обыскивал все здание. Томас не противился: скрывать им пока было нечего.
Единственным их оружием были посохи да небольшой излучатель Ледбеттера под мантией на спине у Хау, из-за которого он казался горбуном.
За это время им удалось при содействии Конски обзавестись мощным автомобилем и разрешением ездить на нем как самостоятельно, так и с шофером по всему округу. Эта «особая услуга» обошлась им очень не дешево. Нашли и шофера, но уже без помощи Конски, а через малыша Дженкинса – того самого мальчишку, который помогал им в первый день.
На четвертый день, около полудня, полиция сняла наблюдение. Вскоре Джефф оставил Хау стеречь храм и на машине отправился в Цитадель. Обратно он вернулся в сопровождении Шира, тоже наряженного, к большому его неудовольствию, в мантию и бороду, которые ему совершенно не шли. Шир привез с собой ящик кубической формы, раскрашенный в шесть священных цветов Бога Мотаа. Когда они вошли в храм и заперли дверь, Шир распечатал ящик, соблюдая большие предосторожности во избежании взрыва, который разнес бы вдребезги все здание, и занялся сооружением «алтаря». К полуночи работа были закончена. Оставалось еще сделать кое-что снаружи, пока Томас и Хау стояли на страже, готовые оглушить или, если нужно, прикончить всякого, кто попытался бы помешать Ширу.
Первые лучи утреннего солнца озарили изумрудно-зеленый фасад храма.
Остальные стены сияли красным, золотистым и небесно-голубым цветом. Храм Бога Мотаа был готов к принять новообращенных – и кое-кого еще.
И самое главное – войти в дверь храма беспрепятственно теперь мог только человек белой расы.
За час до рассвета Джефф занял пост у дверей и принялся ждать, стараясь преодолеть волнение. В столь внезапно преобразившийся склад неминуемо должны были явиться солдаты для очередного обыска. Нужно было остановить их – если необходимо, оглушить или даже убить, но ни в коем случае не допускать в храм. Он надеялся убедить их, что храм – неприкосновенная территория, куда имеют доступ только принадлежащие к расе рабов. Однако чрезмерное рвение со стороны какого-нибудь мелкого чиновника вынудило бы его прибегнуть к решительным мерам, а это лишило бы их надежды на мирное распространение новое религии.
Из двери храма вышел Хау и неслышно подошел к нему. Томас вздрогнул от неожиданности.
– Кто?! А, это ты, Алекс? Не надо, я и так дергаюсь.
– Извини. Майор Ардмор на связи. Хочет знать, как дела.
– Поговори с ним сам, я не могу отойти от двери.
– Он еще хочет знать, когда вернется Шир.
– Скажи, что я его сразу же отошлю, когда буду уверен, что выйти отсюда не опасно. Но ни минутой раньше.
– Хорошо.
Хау ушел. Джефф оглядел улицу и насторожился: какой-то паназиат в форме с любопытством разглядывал храм. Через минуту он двинулся прочь быстрой рысцой – солдаты Паназии всегда передвигались таким способом, находясь при исполнении служебных обязанностей.
«Ну, Мотаа, держись, – сказал про себя Джефф. – Пришел твой черед».
Не прошло и десяти минут, как появился отряд солдат под командованием офицера, который раньше уже обыскивал здание.
– Дай нам войти, святой человек.
– Нет, повелитель, – твердо ответил Джефф. – Храм уже освещен. Никто не может входить в него, кроме тех, кто поклоняется Великому Богу Мотаа.
– Мы не сделаем вашему храму ничего плохого, святой человек. Дай войти.
– Повелитель, если вы войдете, я не смогу уберечь вас от гнева Мотаа.
И от гнева Кулака Императора тоже. – Прежде чем офицер успел над этим задуматься, Джефф поспешно продолжал: – Великий Бог Мотаа ожидал тебя и повелел тебя приветствовать. Он поручил мне, своему ничтожному слуге, передать тебе три дара.
– Три дара?
– Для тебя. – Джефф вложил ему в руку тяжелый кошелек, – для твоего начальника, да благословит его Бог. – за первым кошельком последовал второй, – и для твоих солдат.
Он протянул третий кошелек, и теперь у паназиата были заняты обе руки.
Некоторое время офицер стоял в нерешительности. По весу кошельков он не мог не понять, что в них находится. Ему в жизни не приходилось держать в руках столько золота. Он повернулся, что-то отрывисто приказал солдатам и зашагал прочь.
Из двери храма снова вышел Хау.
– Ну как, Джефф, обошлось?
– На этот раз как будто да. – Томас проводил взглядом удалявшихся солдат. – Полицейские во всем мире одинаковые. Знал я одного такого сержанта из железнодорожной полиции.
– Ты думаешь, он разделит золото, как ты сказал?
– Ну, солдатам не достанется ничего, это точно. Со своим начальником, может быть, поделится, чтобы держал язык за зубами. Думаю, третий кошелек он где-нибудь припрячет еще по дороге к участку. Важнее другое – честный он политик или нет.
– То есть как?
– Честный политик – это такой, кто продается только один раз. Пойдем, пора готовиться, сейчас явятся клиенты.
В тот вечер в храме состоялось первое богослужение. Оно вышло не слишком внушительным – Джефф только еще учился священнодействовать. Они решили последовать старому доброму обычаю миссионеров: сначала пение, потом еда. Но еда была отменная – по хорошему куску мяса с белым хлебом. Ничего подобного прихожане не пробовали уже много месяцев.
Глава 7
– Алло! Алло! Джефф, это вы? Вы меня слышите?
– Слышу, слышу, майор. Можете так не кричать.
– Терпеть не могу эту чертову связь. Куда лучше обыкновенный телефон – такой, где видно, с кем говоришь.
– Был бы у нас обыкновенный телефон, наши друзья-азиаты могли бы нас подслушивать. А почему бы вам не попросить Боба с полковником устроить видеоканал? Уверен, что им бы это ничего не стоило.
– Боб уже придумал, как это сделать, но Шир занят выше головы собирает установки для алтарей, и мне не хочется его отвлекать. Вы не могли бы подыскать хоть несколько человек ему в помощь? Механика, например, а лучше двоих, и радиотехника? С производством у нас никак дело не ладится.
Шир уже с ног валится. Мне каждый вечер приходится приказывать ему, чтобы шел спать.
Томас подумал.
– Есть тут у меня один человек. Бывший часовщик.
– Часовщик? Замечательно!
– Ну, не знаю. Он немного не в себе, у него всю семью перебили.
Тяжелый случай, почти как у Фрэнка Митсуи. Кстати, как там Фрэнк? Приходит в себя?
– Кажется, да. Не совсем, конечно, но он как будто очень увлечен работой. На нем теперь и кухня, и вся канцелярия, которую вели вы.
– Привет ему от меня.
– Хорошо. Теперь об этом часовщике. Когда будете вербовать людей для Цитадели, можно их отбирать не так тщательно, как для оперативной работы.
Раз уж они попадут сюда, им отсюда не выйти.
– Знаю. Когда я направил к вам Эстеллу Дивенс, я не стал особо ее проверять. Но я бы ее к вам не послал, если бы ее не собирались забрать и отправить за океан в веселый дом.
– Вы все сделали правильно. Эстелла молодец. Она помогает Фрэнку на кухне, шьет вместе с Грэхемом мантии, а Боб Уилки обучает ее работать с пара-радио. – Ардмор усмехнулся. – У нас, кажется, возникают сексуальные проблемы. По-моему, Боб в нее втрескался.
– Правда? – Голос у Томаса неожиданно стал серьезным. – Командир, а не начнутся из-за этого какие-нибудь истории?
– Не думаю. Боб – человек порядочный, а Эстелла – замечательная девушка, можете мне поверить. Если биология пересилит, я возьму и поженю их – как верховный священник наивеличайшего Бога Мотаа.
– Боб не согласится. Если хотите знать, он в душе немного пуританин.
– Ну, тогда как высший гражданский чиновник в этой нашей деревушке. Не придирайтесь. Или пришлите мне сюда настоящего священника.
– А что если прислать еще несколько женщин, майор? Когда я направлял к вам Эстеллу, то ни о чем таком не думал, но тут хватает молодых женщин, которым помощь нужна не меньше, чем ей.
После долгой паузы Ардмор ответил:
– Капитан, это очень трудный вопрос. К моему большому сожалению, должен сказать, что у нас все-таки военная организация, а не миссия для спасения людей. Вербовать женщин вы должны только для выполнения определенных функций, которые им по плечу. Ни в каком другом случае вербовать женщин не следует. Даже ради того, чтобы спасти их от веселых домов Паназии.
– Хорошо; сэр. Слушаюсь. Не надо было мне посылать к вам Эстеллу.
– Ну, что сделано, то сделано. С ней-то все как будто в порядке. И если женщина нам подходит, смело ее вербуйте. Похоже, война кончится не скоро, и я думаю, что нам будет легче поддерживать боевой дух, если здесь будет смешанное общество, а не чисто мужская компания. Без женщин мужчинам трудно, они теряют перспективу. Но в следующий раз лучше пришлите кого-нибудь постарше – какую-нибудь такую мать-настоятельницу или дуэнью.
Например, профессиональную медсестру средних лет. Чтобы могла помогать Бобу в лаборатории и в то же время стать для них вроде приемной матери.
– Постараюсь.
– И пришлите того часовщика. Он нам позарез нужен.
– Сегодня же вечером устрою ему проверку под наркозом.
– А это необходимо, Джефф? Если паназиаты перебили его семью, ясно, на чьей он стороне.
– Это он так говорит. Мне будет спокойнее, когда я услышу от него то же самое после укола. Вдруг его подослали?
– Хорошо, вы правы, как всегда. Делайте свое дело, а я буду заниматься своим. Джефф, когда вы сможете передать храм Алексу? Вы нужны мне здесь.
– Алекс мог бы принять его хоть сейчас и продолжать то, что мы начали.
Но насколько я понимаю, моя главная задача – вербовать «священников», которых можно будет посылать на самостоятельную работу – создавать новые ячейки.
– Это верно, но разве Алекс не сможет это делать? В конце концов, окончательную проверку они проходят здесь. Мы ведь решили, что ни один человек не должен узнать, чем мы на самом деле занимаемся, пока не окажется здесь, в Цитадели, под нашим контролем. Так что если Алекс ошибется и пришлет не того, кого нужно, ничего страшного не случится.
Джефф еще раз мысленно взвесил то, что собирался сказать.
– Послушайте, командир, вам оттуда, может быть, представляется, что все очень просто, но на самом деле это совсем не так. Мне кажется. – Он умолк.
– В чем дело, Джефф? Нервы сдают?
– Наверное.
– Почему? По-моему, операция идет по плану.
– Пожалуй… Может быть. Майор, вы сказали, что война кончится не скоро.
– Да.
– Так вот, лучше бы она кончилась поскорее. Иначе мы можем ее проиграть.
– Но она не может скоро кончиться. Мы не имеем права начинать активные действия, пока у нас не будет достаточно верных людей, чтобы нанести удар сразу повсюду.
– Да, конечно, только надо бы, чтобы это случилось как можно быстрей.
Как по– вашему, что для нас страшнее всего?
– Ну, если нас кто-нибудь выдаст, случайно или намеренно.
– Нет, сэр, я с этим не могу согласиться. Вам так кажется, потому что вы смотрите на все из Цитадели. А я здесь вижу совсем другую опасность, и она меня постоянно беспокоит.
– Какую, Джефф? Выкладывайте.
– Самая страшная опасность, которая все время висит у нас над головой, как дамоклов меч, – это что власти сами начнут нас в чем-то подозревать.
Они могут догадаться, что мы не те, за кого себя выдаем, – не просто еще одна идиотская западная секта, годная только на то, чтобы держать рабов в узде. Если им это хоть раз придет в голову, а мы будем еще не готовы, – нам конец.
– Ну, не стоит нервничать, Джефф. В случае чего вы достаточно вооружены, чтобы без труда пробиться сюда, на базу. Пока вы в одной из их столиц, атомную бомбу они на вас не сбросят, а новый экран над Цитаделью, если верить Кэлхуну, выдержит и атомный взрыв. – Сомневаюсь. Но лаже если и так, то какой нам от этого толк? Ну укроемся мы там и будем сидеть. пока не умрем от старости. Как мы отвоюем страну, если не сможем и носа высунуть наружу?
– Хм-м-м… Никак, конечно. Но у нас будет время, чтобы придумать что-нибудь еще.
– Не обманывайте себя, майор. Если они поймут, в чем дело, – мы проиграли, и тогда американский народ лишится своего последнего шанса. По крайней мере, в этом поколении. Нас все еще слишком мало, какое бы там новое оружие ни придумали Кэлхун с Уилки.
– Ну, допустим, что вы правы. Но ведь вы знали все это еще до того. как отправились в город. Откуда такая паника? Может быть, это просто переутомление?
– Может быть. Но я говорю о той опасности, которую вижу. Если бы мы действительно были религиозной сектой и не имели никакого оружия, они оставили бы нас в покое, верно?
– Правильно.
– Значит, нам приходится как-то скрывать, что у нас есть много такого, чего нам иметь не положено. Вот в этом и есть главная опасность, и мне здесь она хорошо видна. Во-первых. – Томас начал загибать пальцы, забыв о том, что командир его не видит. – Во-первых, этот защитный экран вокруг храма.
Без него мы обойтись не можем, нельзя допустить, чтобы в храм пришли с обыском. Но то, что он существует, немногим лучше любого обыска. Если какой-нибудь паназиатский начальник вздумает явиться нас проверить. несмотря на нашу неприкосновенность, – спектакль окончен. Я не смогу его убить, но не смогу и допустить, чтобы он вошел в храм. До сих пор мне. слава Богу, удавалось заговаривать им зубы и обходиться щедрыми взятками.
– Джефф, но ведь они и так знают, что храм защищен экраном. Знают с того самого первого дня, когда познакомились с нами.
– Думаете, знают? Сомневаюсь. Я припоминаю свои разговор с Кулаком уверен, что тому офицеру, который пытался войти в главный храм, просто не поверили. И готов спорить на что угодно – его уже нет в живых, у них так заведено. Солдат, которые при этом были, можно не считать. Теперь вторая опасность – персональные экраны, которыми защищаемся мы, «священники». Я воспользовался своим только один раз и очень об этом жалею. К счастью, это тоже был рядовой солдат, который не стал бы об этом докладывать: ему бы никто не поверил, и он потерял бы лицо.
– Но, Джефф, «священники» не могут ходить без экранов! Нельзя, чтобы хоть один посох попал в руки противника. Я уж не говорю о том. что без экрана эти обезьяны могут сделать «священнику» укол наркотика, прежде чем он успеет покончить с собой.
– Мне вы об этом можете не говорить, я понимаю, что без экранов нам нельзя. Но и пользоваться ими мы не рискуем, приходится опять-таки заговаривать зубы. Еще одна опасность – нимбы. Это была ошибка, командир.
– Почему?
– Конечно, на суеверных они производят впечатление. Но паназиатские начальники не суевернее нас с вами. Возьмите Кулака – я был у него в нимбе.
На него это впечатления не произвело; мое счастье, что он не обратил на нимб особого внимания – должно быть, решил, что это просто фокус для привлечения верующих. А если бы подумал и решил выяснить, как я это делаю?
– Да, пожалуй, – сказал Ардмор. – Наверное, в следующем городе нужно будет обойтись без нимбов. – Поздно. Нас здесь официально называют «святые люди с нимбами». Это наша торговая марка.
– Ну и что? Джефф, мне кажется, тебе прекрасно удалось все скрыть.
– Есть еще одна опасность. Не такая непосредственная – она вроде бомбы замедленного действия.
– Да?
– Деньги. У нас слишком много денег. Это вызывает подозрения.
– Но вам же нужны были деньги для работы.
– Уж я-то это прекрасно знаю. Иначе мы не могли бы так далеко продвинуться. Вы знаете, командир, их еще легче подкупить, чем американцев. Для нас это нарушение правил, на которое смотрят все-таки неодобрительно, а для них – важный элемент культуры. И слава Богу, благодаря этому мы для них вроде курицы, которая несет золотые яйца.
– А почему вы считаете, что это бомба замедленного действия? В чем вообще здесь опасность?
– Вспомните, чем кончилась история с той курицей. В один прекрасный день какой-нибудь умник вздумает поинтересоваться, откуда в курице берется столько золота, н разберет ее на части. Пока что все, кто с нас что-то имеет, смотрят на это сквозь пальцы и норовят хватать, пока дают. Готов спорить, что до поры до времени никто не проболтается, сколько ему досталось. До Кулака, скорее всего, еще не дошло, что у нас, судя по всему, неограниченный запас американских золотых монет. Но когда-нибудь он об этом узнает – вот тут-то бомба и взорвется. Если не удастся подкупить и его под каким-нибудь благовидным предлогом, – он затеет расследование, которое кончится для нас плохо. И все равно рано или поздно мы наткнемся на такого чиновника, у которого любопытство пересилит жадность. Когда этот день настанет, у нас все должно быть готово!
– Хм-м-м… Наверное, вы правы, Джефф. Что ж, постарайтесь сделать все, что сможете, и поскорее навербуйте как можно больше «священников». Будь у нас хоть сотня надежных агентов, которые работали бы с людьми так же успешно, как вы, – мы могли бы назначить «день Д» уже через месяц. Но пока что это может занять не один год, и вы правильно говорите, – события могут разыграться раньше, чем мы будем к ним готовы.
– Я вижу, вы понимаете, почему мне не так просто подыскивать «священников». Тут нужна не только преданность, они должны уметь морочить людям голову. Я этому научился, когда был хобо. А Алекс не умеет, он слишком честный. Но я уже почти завербовал одного, его фамилия Джонсон.
– Да? А что это за человек?
– Раньше торговал недвижимостью и хорошо умеет уговаривать людей. Его бизнес паназиаты, конечно, прикрыли, а в трудовой лагерь он не хочет. Сейчас я его прощупываю.
– Если решите, что подходит, присылайте его сюда. А может быть, сначала я посмотрю на него сам.
– Что-что?
– Я слушал вас и думал, – Джефф, я ведь плохо представляю себе обстановку. Надо бы приехать к вам и увидеть все своими глазами. Раз уж мне предстоит командовать парадом, я должен понимать, что к чему. А сидя в этой норе, я отрываюсь от жизни.
– Но я думал, что у нас с вами этот вопрос давно решен, сэр.
– То есть?
– Кого вы оставите исполнять обязанности командира – Кэлхуна?
Ардмор несколько секунд помолчал, потом сказал:
– Идите вы к черту, Джефф!
– А все-таки?
– Ну ладно, давайте об этом не будем.
– Не обижайтесь, командир. Я хотел, чтобы вам все стало ясно, поэтому и говорил так долго.
– Вы правильно сделали. Я хочу, чтобы вы все это повторили, и как можно подробнее. Я посажу Эстеллу и велю ей записать все, что вы скажете. А потом мы из этой вашей лекции сделаем инструкцию для кандидатов в «священники».
– Хорошо, но давайте немного позже, у меня через десять минут служба.
– Неужели Алекс не может даже провести службу?
– Да нет, у него не так уж плохо получается. Его проповеди даже лучше моих. Но это самое удобное время для вербовки, майор: я присматриваюсь к людям, а потом беседую с каждым по отдельности.
– Ладно, ладно, отключаюсь.
– Пока!
На богослужения в храме теперь собиралось множество народу. Томас не обольщался мыслью, что причина этого – особая привлекательность учения о Великом Боге Мотаа: уже во время службы вдоль стен накрывали столы, и на них появлялась обильная еда, приобретенная на золото Шира. Тем не менее Алекс справлялся неплохо. На его проповедях Джеффу иногда казалось, что старому горцу в конце концов удалось примирить свою совесть со столь необычной работой, и теперь он как будто проповедовал собственную веру – так убедительно у него получалось.
«Если он будет продолжать в том же духе, – сказал себе Джефф, женщины того и гляди начнут падать в обморок. Надо бы сказать ему, чтобы не так нажимал».
Однако обошлось без неожиданностей, и вот уже зазвучал заключительный гимн. Прихожане пропели его с большим увлечением, после чего дружно направились к столам. Подобрать подходящие мелодии для гимнов долго не удавалось, пока Джеффа не осенила идея написать новые слова к самым обычным патриотическим песням Америки. Теперь стоило прислушаться повнимательнее, и можно было услышать, как те, кто посмелее, повторяют прежние, подлинные слова.
Пока прихожане были заняты едой, Джефф расхаживал среди них, гладя по головке детей, благословляя всех налево и направо и слушая, о чем они говорят. Когда он проходил мимо одного из столов, какой-то человек встал и остановил его. Это был Джонсон, бывший торговец недвижимостью.
– Можно вас на два слова, святой отец?
– Я слушаю, сын мой.
Джонсон дал понять, что хотел бы поговорить наедине. Они выбрались из толпы и остановились у алтаря.
– Святой отец, я сегодня не могу вернуться домой.
– Почему, сын мой?
– Я так и не смог перерегистрировать свою карточку. Сегодня мой последний льготный день. Если я покажусь дома, мне не миновать лагеря.
Джефф строго посмотрел на него.
– Ты ведь знаешь, что слуги Мотаа не подстрекают к неповиновению светским властям.
– Но вы же не дадите им меня арестовать!
– Мы не отказываем в убежище. Может быть, дело не так плохо, как тебе кажется, сын мой. Если сегодня ты переночуешь здесь, завтра кто-нибудь может взять тебя на работу и перерегистрировать твою карточку.
– Значит, я могу остаться?
– Можешь.
Томас решил, что Джонсона уже можно оставить навсегда. Если подойдет, поедет в Цитадель для окончательной проверки, а если нет, – останется служкой при храме: помощников с каждым днем требовалось все больше, особенно на кухню. Когда прихожане разошлись, Джефф запер двери и проверил все помещение – не остался ли в храме кто-нибудь кроме постоянных помощников и тех, кому разрешили остаться на ночь. Таких набралось человек шесть; к некоторым из них Джефф присматривался, надеясь впоследствии их завербовать.
Когда осмотр был закончен, а храм убран, Джефф выпроводил всех на второй этаж, в спальни, и запер за ними дверь. Он делал так каждый вечер.
Алтарю со всеми спрятанными в нем чудесными приспособлениями непрошенное любопытство не грозило – он был защищен отдельным экраном, который включался из подвала, но на всякий случай Джефф хотел быть уверен. что никто к нему не подойдет. Ежевечернее запирание дверей, конечно, сопровождалось священнодействием, смысл которого сводился к тому, что нижний этаж – место святое и находиться там никому не дозволено.
