Я сделал себе мысленное предупреждение: никогда не пускайся в загул, не вложив в ботинок купюру в пятьдесят кредитов.
Выход к движущемуся тротуару я нашел без особого труда, в соответствии с указателями, выбрал дорожку со скоростью триста двадцать километров в час, легко нашел свободное сиденье и приготовился к путешествию. Целых полчаса я метался между жуткой тошнотой и волчьим голодом. Знаете, кстати, что частично человек ощущает запахи ртом? Я зажимал нос – но это почти не помогало в том, чтобы перестать чувствовать запахи еды. Пришлось бороться с искушением сосать собственную руку. А я и так уже привлекал к себе слишком много нежелательного внимания. Оказалось, я таки выглядел как человек, пустившийся в загул. А как еще я мог выглядеть?
После того как я просидел полчаса в одиночестве, пытаясь глазеть на пролетавшие мимо окрестности, которые пролетали слишком быстро, чтобы на них можно было глазеть, рядом со мной сел какой-то мужчина. Это меня немного приободрило, но потом я понял, что этот человек тоже то ли пьяненький, то ли с похмелья, и поэтому он вполне мог не заметить, что я, так сказать, под газом. Напрочь игнорируя закон об охране тишины в общественных местах, он слушал музыку не через наушники, а через динамик своего плеера, пристегнутого к ремешку на запястье. Я только раскрыл рот, чтобы возразить, как моментально размяк от песни, которая неслась из динамика.
Для того оторвали мы взгляд от Земли,
Чтобы к звездам отправиться в путь.
Я вдруг мгновенно перенесся в бальный зал отеля "Ванкувер", в объятия Джинни, в те минуты, когда мы с ней танцевали на выпускном балу. Последние счастливые мгновения, какие я мог вспомнить. Вероятно, другие мне уже не суждены. Понимаю, звучит мелодраматично, но так бывает тогда, когда тебе уже не восемнадцать. Я не расплакался – но был близок к тому.
У любого спроси: "Где, скажи мне, Господь?",
И на звезды укажет любой.
"Не каждый, – подумал я. – Некоторые укажут в сторону ледника, затерявшегося где-то в горах на севере Британской Колумбии".
И я вдруг понял, почему я на самом деле решил пока не садиться в звездолет. Я еще не был
готов. Я еще не был готов даже задуматься о том, чтобы отправиться на Иммегу-714, до тех пор пока мое положение настолько неопределенно. До тех пор, пока я не сделаю все, что можно попытаться сделать, чтобы хоть как-то определиться. Я пока что жив. Джинни пока что жива.
Что ж, такого времени в моей жизни еще не было. Я машинально стал искать взглядом туалет, где мог бы привести себя в порядок, но потом решил, что с этим можно подождать. Пусть Джинни сначала увидит, до какого состояния меня довела. Сейчас мне от нее был нужен только номер телефона. А уж потом я приведу себя в порядок. Мы с ней поговорим, как только она ответит. Я набрал ее номер по памяти – в смысле, я взял его из своей собственной памяти, а не из памяти телефона… вызов пошел… и…
Я повернул руку ладонью к себе, чтобы не смотреть на дисплей и прокричал "Ковентри!" так громко, что мой поддатый сосед приглушил музыку.
Почему я так удивился?
"У меня ты спроси: "Укажи, где Господь?", – подумал я, –
на мобильник я свой укажу". Я повернул ладонь тыльной стороной к себе. С дисплея на меня взирала нахмуренная физиономия верховного Конрада.
Да, я хотел поговорить с ним, я собирался с ним поговорить с величайшей твердостью и решительностью. Через несколько минут, попросив у Джинни его номер и морально подготовившись. А сейчас я был сбит с толку. Неслабое начало.
Он заговорил со мной почти сразу. Я видел, как шевелятся его губы. Но только теперь я с ужасом вспомнил, что прошлой ночью зашвырнул свои наушники в пролив Джорджия. Теперь я мог только показывать на собственные уши и сокрушенно мотать головой, чувствуя себя законченным идиотом, что сбивало меня с толку еще сильнее.
Конрад искоса глянул на кого-то, кого не было видно на дисплее, и звук моего телефона переключился на динамик. Еще секунда – и я бы сам до этого додумался. Я почувствовал, что у меня горят щеки.
– Я сказал: я понимаю твою проблему, Джоэль.
Я надеялся, что настанет день, когда я смогу назвать себя мужчиной. Не имело никакого значения, что я был не готов, что у меня не были причесаны волосы, что я был в штанах, а не без оных. Шоу началось!
– Я очень рад слышать это, Конрад.
Вот молодчина: вовремя вспомнил, что его нельзя называть "сэром".
– Ты испытываешь большие сомнения в том, что сможешь соответствовать.
Я попытался возразить, но он не стал меня слушать.
– Любой разумный человек на твоем месте сомневался бы. Пока ты не располагаешь жизненным опытом, который разубедил бы тебя. Или, если уж на то пошло, который разубедил бы меня. Женская интуиция на протяжении всей истории человечества была хорошим методом избрания победителей – иначе Троя до сих пор стояла бы на своем месте. Твои гены и способности превосходны, и это главное. Кроме того, ты располагаешь опытом проживания на другой планете, а это расширяет шкалу ценностей человека. Может быть, ты – тот, кто нам нужен. Я думаю, что это так. В любом случае тебе будет предоставлен шанс. Одну минуту, Джоэль.
Его взгляд слегка сместился влево, и он стал разговаривать с кем-то, кто находился в стороне от него. Звук отключился, а изображение его губ затянулось дымкой, так что по ним ничего невозможно было прочесть. Очень ловко.
Образовавшаяся пауза дала мне возможность собраться с мыслями, перевести дух и сообразить, что же такое ему сказать, чтобы развеять его неверные предположения. У меня даже выдалась секунда-другая, позволявшая оценить сюрреализм происходящего – то, что я еду себе общественным транспортом, на движущейся дорожке, и говорю по мобильнику с одним из самых могущественных людей современности. Потом взгляд Конрада вернулся ко мне. И я стал ждать мгновения, когда можно будет вставить слово.
И снова я даром потратил время. Ну, слово-то я вставил, и даже не одно, но только он меня и слушать не стал. Тараторил, словно бы и не слышал меня.
– Если ты будешь соответствовать, то станешь Конрадом со всеми вытекающими из этого последствиями. Если нет, ты и твои дети будут Джонстонами, но было бы значительно лучше, если бы все было наоборот. Одна из приятных сторон вхождения в нашу династию состоит в том, что мы можем вести себя либерально в назначении пособий тем, кто не совсем соответствует нашим требованиям.
Если бы подобное имело смысл, я бы попытался его в этом месте прервать.
– Если окажется, что для того, чтобы заниматься настоящим бизнесом, у тебя недостанет способностей, но, допустим, ты проявишь талант в исследовательской области, ты, вероятно, сможешь стать доктором Джонстоном, директором научной лаборатории Кильдербергера. Либо ты сможешь выбрать другой вариант – просто греться на солнышке в Каирнсе, и это тоже можно будет устроить. Мы можем позволить себе щедрость. Минутку.
И снова он с кем-то коротко и неслышно для меня переговорил – на этот раз его собеседник находился справа. Когда его взгляд вновь вернулся ко мне, я был готов и громко и решительно произнес:
– Мистер Конрад, сэр!
Думаю, он в буквальном смысле слова не знал, как себя вести в ответ на такую дерзость. Не имел опыта. Он молчал достаточно долго для того, чтобы я успел вставить еще три слова. Потребовалось недюжинное мужество, чтобы выговорить их:
– Мой ответ – нет.
Он сделал попытку нахмуриться и одновременно изумленно вздернуть брови. Даже верховный Конрад, видимо, прежде слышал подобные слова – в противном случае, он бы владел всем на свете, а не только четвертью всего на свете. Но он явно не ожидал услышать такие слова сейчас от меня.
– Ты хочешь сказать, что не желаешь жениться на моей внучке?
Я его удивил, и это меня воодушевило. Я напомнил себе, что в прошлом уже разок укусил этого человека. И укусил довольно сильно, насколько мне помнилось.
– Прошу не понять меня неверно. Если Джинни хочет немедленно выйти замуж, мы поженимся. Я что-нибудь придумаю. Но я не собираюсь позволять кому бы то ни было строить мою жизнь по какому-то расписанию и указывать мне, когда я должен вытереть нос, – как бы хорошо ни оплачивалась моя работа. Это не вопрос соответствия. И я пойду своей дорогой. Но все равно спасибо вам, я это ценю, правда – ценю. Но оставьте бесплатный обед для кого-нибудь другого. Это не для меня.
Конрад скосил глаза вправо и на этот раз забыл заглушить звук.
– Скажите секретарю штата, что я на несколько минут задержусь.
Думаю, он действительно забыл убрать звук, потому что, когда он произносил эти слова, голос у него был плоский и холодный, а когда он снова заговорил со мной, его голос стал теплым и отеческим.
– Я восхищен такой силой духа у молодого человека, искренне восхищен. Мы бы не смогли управлять нашей корпорацией, если бы руководящие посты в ней занимали только те, кто нам поддакивает. Твой ответ более всего прочего убеждает меня в том, что малышка Джинния сделала мудрый выбор. Тем не менее я должен убедить
тебяв том, что ты нам нужен и что тебе нужна учеба. Нам придется уложить тридцать лет обучения в десять – много раз было доказано, что, несмотря на чудеса современной гериатрии, молодым людям следует позволять принимать решения до тех пор, пока возраст, жизненный опыт и осторожность не наросли на них подобно слою ржавчины или плесени. Мы обязаны нуждаться в энергии молодых людей и знаниях стариков. Это нелегко. – Он вздохнул. – А к услугам молодых – все время на свете. Жаль, что я не могу этим похвастаться. Тебе надо подумать, собраться с мыслями, я это вижу. Переспать с этим, как говорится. И насколько я могу судить, поспать тебе действительно не мешало бы. – Не отрывая глаз от меня, он сказал кому-то: – Джоэль позвонит мне по этому номеру завтра в девять утра по тихоокеанскому стандартному времени.
Я заикнулся о том, по какому номеру мне можно позвонить Джинни, но он уже прервал связь.
Я попробовал набрать этот же номер заново, но мне сообщили, что он аннулирован. Насколько я мог догадаться, он должен был остаться аннулированным (по крайней мере для меня) до девяти утра завтрашнего дня.
Вечером я наведался на квартиру Джинни. Она переехала. Нового адреса не оставила. Я разыскал одну из ее соседок, и та с жалостью посмотрела на меня. Я был с ней согласен.
Я не позвонил Конраду в девять следующим утром. Полчаса после этого я готовил себя к тому, что он сам мне позвонит или велит кому-нибудь из своих служащих мне позвонить, но он этого не сделал. Я был наполовину готов к тому, что ко мне ворвутся двое здоровяков и заволокут меня в черный лимузин, но и этого не случилось. Вскоре после полудня мне пришло текстовое сообщение по электронной почте. Это было письмо из Стоун-Брук, в котором меня даже без всяких формул вежливого сожаления извещали о том, что мне отказано в стипендии. Причина не объяснялась, да и не надо было.
Все до единого из моих планов на жизнь лежали в руинах. Ни диплома, ни карьеры, ни будущего, ни Джинни, ни семьи – если бы только я не согласился на роль племенного жеребца и курс обучения, в результате которого смог бы возглавить межпланетную династию. У меня оставалось два варианта – либо стать нищим бродягой, либо одним из самых богатых жиголо на свете.
Мне отчаянно захотелось напиться до такой степени, чтобы мой предыдущий загул уподобился легкой увертюре.
Но я даже не выпил пива и не принял таблетку ацетоминофена. Я посвятил день улаживанию разных скучных мелочей и формальностей. Плотно поужинал, рано лег спать и хорошо выспался. Утром я набил рюкзак вещами и едой, которую не успел поглотить вчера, в последний раз запер дверь квартирки и отправился к междугородной движущейся дорожке.
Чуть меньше чем через семнадцать часов я предстал перед доктором Риверой (в этот день от него пахло земляникой) и убедил его в том, что я достаточно трезв для того, чтобы подать заявку на свободное место на "Шеффилде". Организаторы экспедиции, похоже, не имели никаких связей с династией Конрадов, и моя заявка была принята. Ближе к вечеру в этот же день один из будущих колонистов, чья кандидатура уже была утверждена, ухитрился погибнуть во время последнего в своей жизни скалолазания. На следующий день меня известили о том, что меня берут на его место.
Мне предстоял путь к Иммеге-714, она же Волынка. А там я должен был начать новую жизнь на планете под названием Новая Бразилия.
Глава 6
Нет ничего ценнее жизни.
Джон Рескин
Конечно, были и другие кандидаты, и некоторые из них ждали своей очереди годами – не то что я, и многие из них могли похвастаться гораздо более высокими показателями во многом. Но решения такого рода редко принимаются справедливо. То, из-за чего я получил место в экспедиции – подача заявки незадолго до вылета, полное разорение и все прочее… стало сочетанием трех специфических несправедливых преимуществ, которые я имел в сравнении с моими конкурентами.
Во-первых, то, что стало бы недостатком, зайди речь о любом другом деле (за исключением, возможно, занятий проституцией), здесь сыграло положительную роль – мой исключительно юный возраст. Я только что достиг юридического совершеннолетия. А для путешествия длиной в почти двадцать лет по бортовому времени и девяносто лет по земному нужны молодые люди – но немногие из них вызываются добровольцами. Если они и решаются на такое, а их отфутболивают, они чаще всего разворачиваются, уходят и начинают строить другие планы. Это не тот вид путешествий, которые молодежь видит во сне, – по крайней мере теперь, когда первые волны колонизации уже схлынули, волны ранней, здоровой колонизации.
Вторым важным моментом стало чистой воды случайное совпадение: показатели ускорения "Шеффилда". Звездолет должен был лететь с постоянным ускорением ровненько в одну третью G – а я был родом с Ганимеда. То есть я смог бы адаптироваться к такой силе притяжения намного легче и проще, чем мои товарищи по полету. В экипажи звездолетов дальнего следования записывалось еще меньше ганимедцев и марсеров, чем молодежи, – они попросту были слишком заняты своими делами.
Но самым главным было то, что коренной ганимедец – я был одним из всего лишь горстки пионеров-колонистов, имевших хоть какой-то личный, практический опыт в… (Пауза. Ироническая барабанная дробь)… фермерстве, в работе на земле!
Нельзя винить землян за то, что у них в этом так мало опыта: хотя именно так они назвали свою планету, им теперь крайне трудно найти по-настоящему хорошую землю. (Бог свидетель: пророк дал им земли предостаточно, и если понятие Преисподней действительно существует, то пусть оно существует ровно столько, чтобы Преисподняя успела поглотить этого пророка.) Большинство землян понятия не имеет о гидропонном сельском хозяйстве, а те немногие из них, кто этим занимается, как правило, слишком богаты, чтобы из них получились полноценные межзвездные беженцы. Можно кое-что сказать о редкости сельскохозяйственного опыта. Общий опыт выращивания употребляемых в пищу растений у пассажиров "Шеффилда" почти равнялся нулю.
А у меня такого опыта были
тонны. Причем – не теоретического. Не книжных знаний, а таких, при получении которых считание ворон означает, что останешься голодным и помрешь с голоду. Как большинство ганимедцев, как многие из колонистов на других планетах, я часть детства провел, перекапывая землю, удобряя ее навозом, предугадывая погоду, собирая урожай – то есть выполняя один из самых древних видов труда и пользуясь такими примитивными, по меркам Земли, орудиями, что большинство из моих спутников в предстоящем странствии вряд ли бы без посторонней помощи распознали, что это за диковинные приспособления. Вот чем мы все там занимались, если вам интересно: мы превращали камни в брюкву – брюква и вкуснее, и питательнее.
Давайте, давайте, смейтесь – я этим занимался. То, за что в прошлом мне были гарантированы неизменные взрывы хохота землян, стало решающим фактором моего полета к звездам. Счастливая ирония судьбы.
Но даже этих трех факторов могло не хватить, чтобы меня взяли на борт самых первых колониальных кораблей – скажем, на борт звездолета "Гайя" – в последнюю минуту. Для первого десятка полетов и членов команды, и колонистов самым скрупулезным образом обследовали, проверяли, тестировали и отбирали в соответствии с тщательно разработанными социальными, психологическими и эргономическими принципами. А не теряющие надежд дублеры были готовы занять любое высвободившееся местечко задолго до старта корабля.
Но к нынешнему времени Солнечную систему покинуло больше двух дюжин кораблей – и число желающих попасть в состав экспедиций начало немного подтаивать.
Поправочка: подтаивать начали
сливки. А вообще желающих пока было много… но 99,9% из них отбраковывались после предварительных тестов. А потом, к середине процедуры отбора, еще половина претендентов теряла всякое желание отправиться в полет.
Отчасти проблема заключалась в том, что вряд ли теперь остались люди, которые по-настоящему
хотелистать первооткрывателями и колонистами, жаждали бросить все и всех навсегда и отправиться сажать бобы, обливаясь потом под неправильным светом чужого солнца. В действительности дело было не в том, что дух пионерства почти угас, как об этом трубили в средствах массовой информации нынешние "Иеремии"
. Даже в прошлом так называемый дух пионерства обычно чаще являлся следствием невыносимых условий на родине, а не чем-либо еще.
Иначе все складывалось на самой заре полетов к звездам. Найти желающих покинуть заповеданный Рай было нетрудно. Хотя Солнечная система являлась довольно-таки терпимым местом обитания для большинства людей, вплоть до нынешнего времени, а особенно – для землян и жителей планеты О'Нила. Да и фронтирных планет здесь хватало для тех, кто терпеть не мог толпы народа и жесткие законы. Вряд ли в ближайшее время перенаселенность грозила поясу астероидов. Для того чтобы возмечтать навсегда расстаться с Солнцем, нужно было родиться либо прирожденным неудачником, либо вечным туристом, либо таким отважным и любознательным, как бодхисатва. Большинство последних уже отбыли из Солнечной системы с первой или второй волной колонистов.
Я опустил еще две исторически значимые категории пионеров. К счастью, пока еще не дошло до того, что планировщики колоний с радостью принимали тех, кто относился к первой категории – то есть законченных растяп и пораженцев. Однако "Шеффилд" был уже третьим по счету кораблем, которому предстояло унести с Земли на своем борту ссыльных – заключенных, которые, согласно различным юридическим классификациям, изложенным в приговорах, совершили преступления, "не связанные с особой жестокостью", обладали "необходимыми навыками" и являлись добровольцами, "наделенными высокой мотивацией". Но таких насчитывалось всего два десятка – пять процентов всего населения будущей колонии, и большая часть этих людей были осуждены по политическим статьям. Пока никаких жалоб на ссыльных из колоний не поступало.
И еще кое о чем я размышлял. Я уже говорил о том, что организаторы полета на Иммегу-714 не были как-то связаны с Конрадами. На самом деле вместо этого они были связаны с Кангами и Да-Костасами, а обе эти династии состояли в давней вражде с Конрадами. Разработчики звездолета "Шеффилд" – престижная фирма "Рей, Гай и Дуглас" не принадлежала ни одной из корпораций, но они считались известными конкурентами гигантского дочернего предприятия Конрадов – "Старшип Энтерпрайзиз".
Я ничего не знал об истории взаимоотношений этих трех корпораций и не знаю до сих пор – но порой гадаю, уж не выявило ли скрупулезное исследование моего прошлого и настоящего каких-нибудь сведений, из-за которых семейство Конрад занесло меня в "черный список"… и почему это произошло. Неужели отношения между финансовыми империями действительно настолько мерзкие, что какой-нибудь китайский или бразильский слушатель, который был далек от следования принципу Питера
, дал ход моей заявке только потому, что пожелал сделать бяку Ричарду Конраду?
Понятия не имею. А вы?
Мне казалось, что до полета нам на Земле устроят что-то вроде курса подготовки, что несколько недель будут посвящены тренировкам, муштре, обучению, тестированию, и закончится все это тем, что я наконец обрету соответствующее место в табели о рангах громадного звездолета.
А вышло так, что со мной не провели даже ознакомительную беседу. Звонок в Уайт-Роке раздался чуть позже семи утра по тихоокеанскому стандартному – в это время в Брюсселе, где принимались решения, как раз заканчивался рабочий день, – и мне сообщили, что я отобран для полета на "Шеффилде". Так что в девять утра я уже был на борту.
А по бортовому времени было всего шесть утра, поскольку на "Шеффилде" использовалось то же самое стандартное европейское время, что и в Брюсселе, и пусть над причиной этого ломает голову читатель, который любит легкие разгадки.
Я вышел из шлюзовой камеры готовый, как мне казалось, к новым ощущениям и впечатлениям, ожидая неожиданностей – если так можно выразиться. Ощущений я испытал совсем немного. Меня сразил наповал запах.
Можно напрочь перестать дышать носом, что я незамедлительно и сделал. Но аромат царил такой, что я его ощущал ртом, и если бы я ухитрился произвести нечто вроде трахеотомии, то упал бы замертво… Я так старательно готовил свое сознание к поглощению новых впечатлений, что забыл воспользоваться более материальной частью своего организма – то есть я не удержался рукой за ручку на люке шлюзовой камеры. Не совершив этого действия, я поплыл вперед с неизбежно величественным изяществом беглой больничной койки, оказавшейся на льду, и в итоге врезался в голого лысого мужчину.
Я – колонист. Колонисты блюдут определенные консервативные (общественные) принципы, касающиеся сексуальности, – консервативные относительно нынешних стандартов Солнечной системы, но в то же самое время, обитая на фронтире, мы чаще всего более прагматичны и терпимы в отношении наготы, чем большинство землян. Так что меня сильнее удивила лысина.
Благодаря безымянным дамам, которые оказали нам такую любезность и растерзали Пророка на окровавленные кусочки плоти и костей, теперь снова было разрешено проводить биологические исследования, поэтому, к счастью, лысыми люди сейчас становятся исключительно по доброй воле, и это не очень популярно. А избыточный вес стал настолько редким явлением, что издалека все люди выглядят почти одинаково. Так почему же этот мужчина, разгуливающий голышом, предпочел сбрить такой существенный признак своего отличия? Антисоциальный элемент? Или он решил себя обезличить?
Ни то, ни другое.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – объявил он и сумел удержаться за скобу, так что мы оба не понеслись по коридору на полной скорости. Его голос был едва слышен, хотя мы находились лицом к лицу.
Я осознал, что любовно обхватил его руками и ногами, и едва удержался, чтобы не поморщиться. Я здесь был в гостях, а он – дома. Но я надеялся, что мы с ним одинаковой сексуальной ориентации.
– Да?
Мужчина отпустил меня так, что я не отлетел от него далеко в сторону. По его лицу ни о чем нельзя было догадаться.
– Ты думаешь: "Если тут так пахнет всего через несколько месяцев после заселения, какая же вонь здесь будет стоять через двадцать лет?"
Я вынужден был признаться, что, как только я вышел из шлюзовой камеры, у меня мелькнула примерно, такая мысль.
– Тут вы правы.
– Поверь, гораздо скорее, чем через двадцать лет, ты будешь готов поклясться, что на этом корабле не пахнет ничем, кроме стряпни и духов твоей женушки.
И снова его голос прозвучал еле слышно. Он меня не убедил. Но меня и не надо было убеждать.
– А что за запах я чувствую сейчас? Чем пахнет?
– Нами, – ответил голый мужчина.
Я робко отнял палец от одной ноздри и нахмурился.
– Я знаю, как пахнут люди, как пахнет на корабле, но тут пахнет не только этим.
– Ты знаешь, как пахнут ганимедцы, как пахнет малая часть землян из трети обитавших в северном полушарии. А тут не просто собраны разные люди – они собраны все вместе. Прежде тебе ни разу не доводилось находиться в замкнутом пространстве с таким количеством людей. Земляне из разных уголков планеты, луняне, о'нильцы, марсиане, поясники – все одновременно. Меньше двух десятков раз за всю историю человечества эти запахи смешивались между собой в большом количестве – а остальные уже покинули Солнечную систему.
– О!
– Запах одной группы людей сам по себе ничем не хуже запаха любой другой, и ты очень скоро убедишься в том, что персональный запах представителя почти каждой расовой, политической и социальной группы на борту этого корабля будет для тебя совершенно приемлемым. Но стоит соединить все эти запахи в одном месте – и в силу древнего инстинкта человеку сразу станет не по себе. Считай это одним из последних проявлений нашей физической предрасположенности к ксенофобии и расизму. Чем-то вроде аппендикса.
Я ни разу в жизни не видел, чтобы кто-то так долго говорил, совершенно не меняя выражения лица.
– Надеюсь, вы правы, – вежливо заметил я.
– Кроме того, две палубы непосредственно над этой – сельскохозяйственные. Мы, в некотором роде, находимся в трюме Ноева ковчега.
– Прошу прощения за то, что налетел на вас.
Мужчина покачал головой – медленно, как это всегда получается в состоянии невесомости.
– Ты всего-навсего не понял, что тебя должен кто-то поймать, а это было настолько неизбежно, что я тут поджидал специально для того, чтобы это сделать. В шаттлах всегда повышенное давление: в эту дверь все влетают на полной скорости. Так что возьми извинения обратно.
Я покачал головой еще медленнее, дабы подчеркнуть то, что хотел сказать.
– Вы не понимаете. Я родился в невесомости. Уж мог бы войти более ловко.
Мужчина кивнул – еще более замедленно, чем я, покачал головой и… подмигнул мне. Или у него был тик?
– Ага, – сказал он. – В таком случае, ты действительно болван. И растяпа к тому же. Но с этим ничего не поделаешь, так что все равно не стоит извиняться. Пойдем со мной, пожалуйста…
Я успел только рот раскрыть, а он уже развернулся, ухватился за скобу на стенке, оттолкнулся и поплыл по коридору со скоростью, подходящей для болванов и растяп.
К собственному изумлению, я чуть было окончательно не утратил свое достоинство, собираясь крикнуть: "Погодите!", совсем как какая-нибудь позорная сухопутная крыса. Кричать "погодите" тому, кто только что отлетел от тебя при нулевом G, это примерно то же самое, как если бы вы крикнули это слово человеку, только что шагнувшему с крыши. Нет, в таких ситуациях это совершенно нелепо. Почти вовремя я успел вместо "погодите" выговорить:
– А как быть с багажом?
– Ты его больше никогда не увидишь, – отозвался мужчина, не оборачиваясь. Я его еле расслышал. Он уплывал от меня все дальше.
К полному изумлению, я понял, что он оставил меня в неподвижном положении. По идее, такое в невесомости невозможно, и, наверное, технически, у меня таки имелось какое-то направление движения, но тем не менее я видел, что расстояние в полметра между мной и стенкой коридора упорно не желает сокращаться. А у меня не было ни реактивного ранца за спиной, ни даже крыльев.
Оказывается, по воздуху
можноплыть, если он достаточно плотный. Но плыть ты станешь очень плохо, и при этом непременно будешь выглядеть как олух и растяпа. К тому времени, как я сумел ухватиться одной рукой за скобу, мужчина удалился настолько, что я с трудом удержался от искушения рвануть за ним пулей, а это – классическая ошибка новичков. Вместо этого я старательно набрал скорость лишь чуть выше той, с которой двигался он, и направился…
Мужчина выставил руку – словно бы просигналил поворот, ухватился за скобу… резко повернул в ту сторону, куда летел я, и исчез.
Когда больше ничего нельзя поделать, дышите глубже. Это вам никак не повредит, а помочь может.
Задолго до того, как я поравнялся с угловой скобой, которая оказалась больше других, поскольку она предназначалась для поворота, я успел отдышаться настолько, что даже вспомнил кое о чем, о чем можно было бы рассказать ниже, озаглавив эти два-три абзаца: "Все не так уж плохо".
Если было возможно вообще плавать в воздухе, это означало, что давление воздуха в этой посудине значительно комфортнее, чем на низкобюджетных пассажирских кораблях и одном военном, на которых мне доводилось летать раньше. А это объясняло, почему здесь ароматы оказались сильнее, нежели я ожидал… следовательно, еда здесь должна оказаться на вкус та кой же, как на Земле. То есть в том случае, если она изначально будет вкусной.
Если вы никогда не испытывали иных условий атмосферного давления, кроме обычных для Земли, придется, пожалуй, кое-что разобъяснить. Большинство землян, похоже, не осознают, что то, что они считают вкусовыми ощущениями, больше чем наполовину составлено обонянием. Эта странность становится ясной впервые, когда вы начнете есть свое любимое блюдо при пониженном атмосферном давлении. Давление на военных кораблях Федерации едва-едва дотягивает до того, чтобы можно было насладиться хорошим кофе. На борту лайнера эконом-класса почти вся еда и напитки на вкус напоминают теплый картон различной степени мягкости и воду, едва чем-то припахивающую. Короче, там вы можете легко жевать хоть гаванские сигары сорта "Ред Савина", которые стоят полмиллиона сковилльских денежных единиц. При полете в эконом-классе на роскошном пассажирском лайнере, как я слышал, вы можете порадоваться теплому картону
с приправамии водичке, имеющей
хоть слабыйоттенок вкуса. Я перенес и то и другое, и это было не так уж ужасно, потому что продолжительность прыжка от Внешних планет к Внутренним в Солнечной системе составляет несколько недель. Двадцать лет – совсем другое дело. Приятно было осознавать, что я не проведу свои первые недели на Новой Бразилии, плача от радости, заново открыв для себя вкус чеснока – да и любой специи, если на то пошло, более тонкой, нежели шотландский острый перец (максимальная стоимость – треть миллиона сковилльских денежек).
