Пришли, а нас уже ждет доклад: "Она зашла в приют для младенцев "Колыбелька" и больше не выходила. Нам ждать?"
      - Подождите еще немного.
      Я спросил Вайо, помнит ли она эту девочку. Выяснилось, что помнит, но не имеет ни малейшего представления, кто она такая.
      - Спроси у Финна, - посоветовала Вайо.
      - Сейчас все узнаем, - сказал я и позвонил Майку.
      Да, в младенческом приюте "Колыбелька" есть телефон, и Майк его может прослушать. Ему потребовалось двадцать минут, чтобы собрать и проанализировать данные: слишком много детских голосов, а в этом возрасте их половая принадлежность почти неразличима. Наконец он сказал:
      - Ман, я отобрал три голоса, которые могут соответствовать описанному тобой возрасту и физическому типу. Однако два из них откликаются на имена, которые я идентифицировал как мужские. Третий голос отвечает на обращение "Хейзел", причем ее то и дело окликает голос пожилой женщины с командирскими интонациями.
      - Майк, посмотри в списках старой организации. Проверь на Хейзел.
      - Четыре Хейзел, - ответил он сразу же. - Вот она - Хейзел Мид. Вспомогательный отряд юных товарищей, приют для младенцев "Колыбелька", родилась 25 декабря 2063 года, масса тридцать девять кило, рост...
      - Это и есть наша ракета-малютка! Спасибо, Майк. Вайо, отзови своих часовых. Они хорошо поработали. Майк, позвони Донне, передай ей, будь так добр.
      Я оставил вербовку Хейзел Мид на долю девочек и больше ее не видел, пока Сидрис не привела ее к нам домой двумя неделями позже. Но до того Вайо мне доложила, что возникла проблема, касающаяся партийной дисциплины. Дело в том, что ячейка Сидрис была уже полной, а она непременно хотела зачислить к себе Хейзел Мид. Во-первых, это не положено, а во-вторых, девочка еще слишком мала. Согласно нашим правилам, вербовке подлежали только взрослые - начиная с шестнадцати и старше.
      Я передал доклад Вайо Адаму Селену и исполнительной ячейке.
      - Как мне представляется, - сказал я, - система трехчленных ячеек должна нам служить, а не сковывать. Не вижу ничего дурного, если в ячейке у товарища Вивиан будет на одного человека больше. По-моему, нам это ничем не грозит.
      - Я согласен, - отозвался проф. - Но предлагаю не включать этого нового товарища в ячейку Вивиан. Девочке ни к чему знать остальных, разве что по ходу дела потребуется. Кроме того, я не думаю, что следует вербовать такого ребенка. Главный вопрос - именно возраст.
      - Согласна, - откликнулась Вайо, - я тоже хотела поговорить о ее возрасте.
      - Друзья, - сказал Майк робко (такой тон прорезался у него впервые за несколько недель - в последнее время это был уверенный в себе руководитель "Адам Селен", а вовсе не скучающая одинокая машина), - возможно, я должен был предупредить вас, но я уже сделал несколько подобных исключений. Мне казалось, что тут особые обсуждения не нужны.
      - Все правильно, Майк, - успокоил его проф, - председатель имеет право на собственное суждение. И сколько же у нас человек в самой большой ячейке?
      - Пять. Это двойная ячейка - трое и двое.
      - Порядок. Дорогая Вайо, разве Сидрис предлагает дать этому ребенку статус взрослого члена Партии? Сказать ей, что мы замышляем революцию... со всем кровопролитием, хаосом и возможным поражением?
      - Именно этого она требует.
      - Но, дорогая леди, если мы ставим на кон наши жизни, так мы достаточно взрослые люди, чтобы понимать это. Ведь человек должен хотя бы эмоционально представлять себе, что такое смерть. Дети же редко способны поверить, что смерть грозит им лично. Зрелость, если хотите, можно определить как возраст, в котором человек осознает, что должен умереть... и принимает приговор без страха.
      - Проф, - сказал я, - среди моих знакомых есть большие и рослые детки. Готов поставить семь против двух, что и в Партии таких наберется немало.
      - Не спорю, дружище. Зато держу пари, что по меньшей мере половина из них не соответствует нашим требованиям; боюсь, под занавес нам еще придется убедиться в этом на собственной шкуре.
      - Проф, - настаивала Вайо, - Майк, Манни! Сидрис уверена, что эта девочка уже взрослый человек. И я думаю так же.
      - Ман? - спросил Майк.
      - Давайте как-нибудь познакомим с ней профа, пусть сам решает. Меня она купила со всеми потрохами. Особенно своими боевыми качествами. Иначе я не стал бы и разговаривать.
      Мы разошлись, оставив вопрос открытым. Вскоре Хейзел появилась у нас за обедом в качестве гостьи Сидрис. Она не подала виду, что помнит меня, и я повел себя так же. Гораздо позже Хейзел рассказала, что признала меня с ходу, и не только по левой руке, но в основном потому, что запомнила, как меня увенчала колпаком и расцеловала высокая блондинка из Гонконга. Более того, Хейзел сразу раскусила маскарад Вайо, узнав ее по голосу. Голос-то изменить труднее всего, как ни старайся.
      Но Хейзел держала рот на замке. Даже если она поняла, что мы члены конспиративной организации, то ничем этого не выдала.
      Узнав ее историю, можно понять, как выковался этот стальной характер, если прошлое способно что-нибудь объяснить. Ее сослали вместе с родителями таким же крохотным ребенком, как и Вайо. Отец погиб в результате несчастного случая на принудительных работах, причем мать винила в его смерти Администрацию, которая всегда наплевательски относилась к технике безопасности. Когда девочке исполнилось пять лет, умерла и мать, отчего Хейзел не знала; она тогда уже жила в приюте, в котором мы ее нашли. Не знала она и за что сослали родителей - возможно, за подрывную деятельность, если они, как думала Хейзел, оба были осуждены. Скорее всего, именно от матери она унаследовала беспощадную ненависть к Администрации и Смотрителю.
      Семья, которой принадлежал приют, позволила девочке остаться. Хейзел штопала подгузники и мыла тарелки с того возраста, когда смогла до них дотянуться. Она сама научилась читать, могла изобразить печатные буквы, но по-настоящему писать не умела. Знание математики ограничивалось у нее способностью считать деньги, которые дети добывали разными неправедными путями.
      По поводу ее ухода из приюта поднялся немалый шум: владелица "Колыбельки" и ее мужья заявили, что Хейзел должна отработать еще несколько лет. Девочка решила вопрос просто - вышла из дому в чем была, оставив хоть кое-какую одежонку и те жалкие мелочи, которые составляли ее имущество. Ма это так возмутило, что она чуть было не втравила наше семейство в свару, вопреки всем своим правилам. Но я потихоньку шепнул ей, что как руководитель ячейки _н_е_ ж_е_л_а_ю_ привлекать внимание к семье, вытащил из кармана деньги и сказал, что Партия оплатит покупку одежды для Хейзел. Ма от денег отказалась, отменила семейное собрание и отправилась с Хейзел в город, где проявила невиданную - по масштабам Ма экстравагантность в выборе платья для девочки.
      Так мы удочерили Хейзел. Я знаю, нынче это дело сопряжено со всякими бюрократическими процедурами, но тогда это было так же просто, как подобрать котенка.
      Еще больше шуму наделало решение Ма отдать Хейзел в школу, которое не совпадало ни с тем, что держала в уме Сидрис, ни с тем, чего ожидала сама Хейзел как член Партии и товарищ. Пришлось мне опять вмешаться, и Ма частично пошла на попятный. Хейзел определили к репетитору рядом с салоном Сидрис, то есть неподалеку от шлюза номер тринадцать. (Салон процветал в основном потому, что находился вблизи от фермы, что позволило нам провести туда воду, которой Сидрис могла пользоваться без ограничений, поскольку сточная вода поступала обратно для наших же нужд.) Хейзел училась по утрам, а днем помогала в салоне: зашпиливала пелеринки, подавала полотенца, мыла клиентам волосы - в общем, набиралась опыта. И вдобавок делала все остальное, что поручала Сидрис.
      Этим "остальным" были обязанности командира "иррегулярных частей с Бейкер-стрит".
      Всю свою коротенькую жизнь Хейзел возилась с малышней. И малышня ее любила. Хейзел умела добиться от ребятишек всего, чего хотела; она понимала их язык, который взрослым кажется бессмысленной тарабарщиной, и стала идеальным мостом между Партией и ее самыми юными помощниками. Она умела превращать в игру наши будничные задания, заставляя детей играть по установленным правилам, причем умудрялась скрыть от них, что поручение серьезно по взрослому счету - ведь для ребятни куда важнее то, что оно казалось им серьезным по их собственным меркам, а это совсем другое дело.
      Вот пример; скажем, кроху, еще не умеющего читать, прихватили с подпольной литературой, что изредка случалось в действительности. После инструктажа Хейзел диалог выглядел примерно так:
      СТРАЖНИК: Малыш, где ты это взял?
      "ИРРЕГУЛЯРНИК С БЕЙКЕР-СТРИТ": Я не малыш, я большой мальчик.
      СТРАЖНИК: Ладно, большой мальчик, так где ты это взял?
      "ИРРЕГУЛЯРНИК": У Джекки.
      СТРАЖНИК: У какого Джекки?
      "ИРРЕГУЛЯРНИК": Просто Джекки.
      СТРАЖНИК: А как его фамилия?
      "ИРРЕГУЛЯРНИК": Чья?
      СТРАЖНИК: Да Джекки!
      "ИРРЕГУЛЯРНИК" (презрительно): Джекки девчонка!
      СТРАЖНИК: Ладно, так где она живет?
      "ИРРЕГУЛЯРНИК": Кто?
      И так далее. Ключевым ответом на все вопросы было: "Взял у Джекки". А поскольку Джекки не существовало в природе, то у нее (у него) не было ни фамилии, ни домашнего адреса, ни даже постоянной половой принадлежности. Дети обожали делать из взрослых идиотов, особенно когда поняли, как это просто.
      В худшем случае литература конфисковывалась, но даже взвод драгун-усмирителей - и тот дважды подумал бы, прежде чем арестовать ребенка. Да, теперь драгуны появлялись на улицах Луна-Сити только повзводно - кое-кто из них отправился в одиночку... и не вернулся обратно.
      Когда Майк начал писать стихи, я не знал, что делать - смеяться или плакать. А он желал их публиковать. Сразу видно, как глубоко растлило "очеловечивание" эту невинную машину, раз ей приспичило увидеть свое имя в печати.
      - Майк, - сказал я, - ради _Б_о_г_а_! У тебя что - цепи перегорели? Или ты намерен нас выдать?
      Прежде чем Майк успел надуться, вмешался проф:
      - Постой-ка, Мануэль! Я тут вижу кое-какие возможности. Майк, псевдоним тебя устроит?
      Вот так и родился Саймон Джестер [Шутник (англ.)]. Думаю, Майк выбрал это имя, подбросив случайные числа, как игральные кости. Но для серьезной поэзии у него был другой псевдоним - его партийная кличка Адам Селен.
      Стихи Саймона были нескладны, непристойны и полны бунтарства - от хулиганских насмешек над "шишками" до жестоких нападок на Смотрителя, систему, драгунов и шпиков. Эти вирши можно было обнаружить на стенках общественных сортиров или на листовках, брошенных на пол в капсулах метро. Или в пивных. Но где бы они ни появились, под ними всегда стояла подпись "Саймон Джестер", а рядом красовался улыбающийся рогатый чертенок с раздвоенным на конце хвостиком. Иногда чертенок накалывал на вилы какого-то толстяка. Иногда на рисунке была только мордочка с широкой улыбкой и рожками, а порой - одни рожки и улыбка, означавшие "Саймон был тут".
      Саймон возник в один прекрасный день во всех лунных поселениях сразу и с тех пор присутствовал повсеместно. Вскоре к нему присоединилось множество добровольных помощников: стихи и рисунки были так просты, что их мог изобразить кто угодно, а потому они стали появляться в таких местах, где мы и не планировали их увидеть. К этому наверняка приложил руку кто-то из наших попутчиков. Карикатуры и стихи распространялись даже на территории Комплекса, что уж никак не могло быть нашей работой - мы никогда не вербовали служащих Администрации. Так, например, спустя три дня после выхода в свет очень неприличного пасквиля, намекавшего, что жировые отложения Смотрителя связаны с его крайне неаппетитными привычками, этот пасквиль вдруг появился на картинках-наклейках, причем карикатура заметно улучшилась и толстая фигура, убегавшая от вил Саймона, приобрела узнаваемые черты Прыща Морта. Мы эти картинки не оплачивали, мы их не печатали. Но они одновременно оказались в Луна-Сити, Новолене и Гонконге, налепленные повсюду - на телефонах-автоматах, на коридорных опорах, на шлюзах, на ограждениях пандусов и так далее. Я сделал выборочный подсчет и передал его Майку. Майк доложил: только в Луна-Сити наклеено более семидесяти тысяч листовок.
      Я не знаю ни одной типографии в Луна-Сити, которая рискнула бы взяться за такую работу и сумела бы выполнить ее. Может, существовала еще одна тайная организация?
      Стихи Саймона имели такой успех, что Майк разошелся, как полтергейст, не оставив ни Смотрителю, ни шефу безопасности никакой возможности притвориться глухими.
      "Дорогой Прыщ Морт, - писал он в одной листовке. - Пожалуйста, будьте осторожны с полуночи до четырех пополудни завтрашнего дня. Люблю, целую, Саймон". А ниже - рожки и улыбка. С той же почтой получил письмо и Альварес: "Дорогой Фурункул! Если завтра вечером Смотритель сломает ногу, виноват будешь ты один. С совершеннейшим почтением, Саймон". И опять улыбка и рожки.
      Мы не планировали нападения на Смотрителя; просто хотели лишить сна и Морта, и Альвареса с охранниками в придачу, что нам и удалось. Майку осталось лишь время от времени позванивать по личному телефону Смотрителя между полуночью и четырьмя пополудни; кстати, номер этот в справочниках не значился и был известен лишь, персональным помощникам Смотрителя. Соединяя их всех по очереди с Мортом, Майк не только вызвал жуткий переполох, но и разозлил Смотрителя, который категорически отказался верить оправданиям своих помощников.
      И тут произошло счастливое совпадение - доведенный до белого каления Прыщ свалился с пандуса. Такое даже с новичком случается не больше раза. Словом, Смотритель "прошелся по воздуху" и вывихнул колено, что довольно близко к перелому, причем Альварес при сем присутствовал.
      Помаялись они без сна, это уж точно. Мы и другие розыгрыши устраивали в таком же духе. Например, пустили слух, будто катапульта заминирована и взлетит на воздух будущей ночью. Девяносто плюс восемнадцать человек не в состоянии обыскать стокилометровую катапульту за несколько часов, особенно если эти девяносто - драгуны-усмирители, засунутые в скафандры, к которым они не привыкли и которые внушали им живейшее отвращение. Полночь пришлась на период "новоземья", когда Солнце сияло особенно ярко. Солдаты проторчали снаружи намного дольше, чем полезно для здоровья, затеяли между собой свары и почти сварились от жары, в результате чего чуть было не подняли первый в истории полка мятеж. Одна из свар окончилась летальным исходом. То ли он сам упал, то ли его спихнули с высоты, этого сержанта?
      Из-за ночного переполоха драгуны вышли на проверку паспортов такими сонными и злыми, что число стычек с лунарями заметно подскочило, а взаимная неприязнь значительно возросла. А стало быть, Саймону удалось накалить обстановку.
      Стихи Адама Селена были более высокого качества, Майк показывал их профу и даже соглашался с его литературными суждениями (полагаю, положительными) без всякой обиды. Размер и рифмовка у Майка были безукоризненны, поскольку, будучи компьютером, он хранил в памяти весь словарный запас английского языка и мог отыскать нужное слово за считанные миллисекунды. Несколько хуже было с самокритикой, однако тут помогло суровое редакторское перо профа.
      Впервые подпись Адама Селена появилась на страницах авторитетного "Лунного сияния" под мрачной поэмой, именовавшейся "Отчий дом". Это были думы умирающего ссыльного и его открытие, сделанное накануне отхода в мир иной, что Луна стала его родным домом. Простой язык, непритязательные рифмы, а единственная слегка крамольная мысль содержалась в выводе, к которому приходит умирающий: что даже множество Смотрителей, угнетавших его, это не слишком высокая цена за отчий дом.
      Сомневаюсь, чтобы издатели "лунного сияния" долго думали, печатать поэму или нет. Вещь была хорошая, и они ее опубликовали.
      Альварес перевернул издательство вверх дном, пытаясь как-то выйти на Адама Селена. Номер был в продаже уже почти две лунные недели, когда Альварес заметил стихи или ему их показали. Мы нервничали - нам как раз о_ч_е_н_ь _х_о_т_е_л_о_с_ь_, чтобы поэма была замечена. И пришли в восторг, узнав, как завибрировал при виде нее Альварес.
      Издатели ничем не могли помочь боссу стукачей. Они сказали ему правду - поэма пришла почтой. Есть ли у них оригинал? Да, конечно... Извините, но конверта нет, мы их не храним. Прошло довольно много времени, прежде чем Альварес удалился в окружении четырех драгунов, которых таскал за собой для улучшения самочувствия.
      Надеюсь, он получил немало удовольствия от этой бумаги. Письмо было отпечатано на официальном бланке конторы Адама Селена:
      Ассоциация Селена
      Луна-Сити
      Инвестиции
      Офис Председателя
      Старый Купол
      А ниже - заголовок "Отчий дом", сочинение Адама Селена и так далее.
      Все отпечатки пальцев, которые там были, появились уже после отправки поэмы. Текст был напечатан на "Ундервуд офис электростатор", то есть на самой распространенной в Луне модели. И все равно таких машинок было не очень много, поскольку их импортировали. Опытный детектив мог бы идентифицировать машинку и обнаружил бы ее в городском офисе Администрации в Луна-Сити. Вернее будет сказать - машинки, так как в офисе их было шесть и мы печатали по пять слов по очереди на каждой. Операция стоила нам с Вайо бессонной ночи, и мы решили, что риск неоправданно велик, хотя Майк был на стреме и прослушивал все телефоны. Больше мы такого не повторяли.
      Но Альварес не был опытным детективом.
      11
      В начале 2076 года работы у меня было невпроворот. Во-первых, я не мог игнорировать клиентов. А во-вторых, массу времени отнимала партийная работа, хотя я передал в другие руки все, что сумел. И все равно приходилось решать бесконечное число вопросов и рассылать сообщения вверх и вниз. Пришлось сократить время на физические упражнения с грузилами и отказаться от мысли получить разрешение на пользование центрифугой Комплекса - той самой, с помощью которой ученые-землееды продлевали срок пребывания в Луне. Хотя я раньше на ней тренировался, в этот раз мне не хотелось рекламировать свою подготовку к поездке на Терру.
      Упражнения без центрифуги менее эффективны, но особенно утомительными они казались из-за того, что я не знал, имеет ли смысл ими заниматься. Согласно расчетам Майка, в тридцати процентах прогнозов развития событий появлялась необходимость в лунаре, способном выступить от лица Партии и совершить путешествие на Землю.
      Я не представлял себя в роли посла - во-первых, образование подкачало, а во-вторых, дипломат из меня никудышный. Самой подходящей кандидатурой был, естественно, проф. Но проф был стар и мог не перенести полета на Землю. Майк сказал нам, что у человека в возрасте профа, с его комплекцией и так далее, шанс прилететь на Терру живым меньше сорока процентов.
      Но проф тренировался напряженно и с энтузиазмом, стараясь выжать из своих жалких шансов все возможное, так что мне не оставалось ничего другого, кроме как навешать на себя грузила и приступить к работе, чтобы быть готовым заменить профа, если его старое сердце не выдержит. Вайо занималась тем же на случай, если что-то помешает моему полету. Делала она это преимущественно ради того, чтобы разделить со мной тяготы - Вайо всегда предпочитала логике мужество.
      А кроме бизнеса, партийных дел и тренировок была еще и ферма. Семья потеряла благодаря бракам трех сыновей, хотя и получила взамен двух отличных ребят - Фрэнка и Али. Потом ушел работать в "ЛуНоГоКо" Грег - он стал главным мастером-бурильщиком на строительстве катапульты.
      Там он был незаменим. Чтобы нанять и правильно расставить по местам людей, приходилось изрядно попотеть. На большинстве видов работ мы могли использовать и беспартийных, но ключевые позиции должны были занимать партийцы, причем не только политически надежные, но и компетентные. Грег не хотел уезжать из дома; на ферме он был нужен, да и бросать свой приход ему было жаль. Но все-таки согласился.
      Это опять превратило меня в лакея на половинном жалованье при поросятах и цыплятах. Ганс был отличным фермером, он безропотно тянул за двоих. Но Грег управлял делами фермы с тех самых пор, как Дед ушел на покой, и новая для Ганса ответственность тревожила его. В общем-то, по старшинству это дело должно было перейти ко мне, но Ганс как фермер далеко превосходил меня, да и любил он сельское хозяйство больше. Так что у нас давно подразумевалось, что Грега когда-нибудь заменит именно он. Я помогал ему, поддерживал его решения, а также вкалывал в те часы, которые удавалось урвать от других дел. В результате мне и почесаться некогда было.
      В конце февраля я вернулся из долгой поездки - Новолен, Тихо-Андер, Черчилль. К этому времени как раз закончили прокладку туннеля через центральную каверну, и я решил наведаться в Гонконг-в-Луне и наладить деловые контакты, поскольку теперь я мог пообещать клиентам срочный сервис в случае необходимости. Раньше это было невозможно, так как луноход на отрезке Эндсвиль - Билютихэтчи курсировал только в темную половину лунного месяца.
      Но бизнес служил лишь прикрытием политических целей: связь с Гонконгом у нас были очень слабой, хотя Вайо делала все, что могла - по телефону, разумеется. Она высоко ценила второго члена своей ячейки, "товарища Клейтона", который, судя по данным файла "Зебра", был совершенно чист. Мы ввели Клейтона в курс дела, предупредили о гнильце в организации и посоветовали начать строить новую сеть ячеек, не теряя членства в старом подполье.
      Однако телефон - это совсем не то, что личный контакт. Гонконг должен был стать нашим оплотом. Он меньше других поселений зависел от Администрации. Во-первых, потому что его силовые установки не контролировались Комплексом. А во-вторых, Гонконг не слишком интересовала торговля с помощью катапульты, так как до прокладки метро он не был включен в общую транспортную сеть. И в финансовом отношении он был крепче других - банкноты банка Гонконга-в-Луне котировались куда выше официальных купонов Администрации.
      Гонконгские доллары, пожалуй, не были "деньгами" в юридическом смысле. Администрация их не принимала; когда я летал на Землю, мне приходилось приобретать купоны, чтобы заплатить за билет. Но с собой я брал гонконгскую валюту, которую на Земле можно было обменять с небольшой потерей, тогда как купоны там вообще не котировались. Деньги или нет, но гонконгские банкноты не были бюрократическими бумажками - за ними стояли честные китайские банкиры. Сотня гонкогнских долларов соответствовала 31,1 грамма золота (старая тройская унция), и его действительно можно было получить в главном офисе банка - золото провозили туда из Австралии. А не хотите золота - получите товары: бытовую воду, сталь нужных марок, тяжелую воду для реакторов - в общем, что душе угодно. Все это можно было приобрести и за купоны, но Администрация постоянно взвинчивала цены. Я не специалист в области финансов, и когда Майк попытался меня просветить, у меня чуть голова не лопнула. Я просто знаю, что мы были рады заполучить эти "неденьги", тогда как купоны брали без всякой охоты и не только потому, что ненавидели Администрацию.
      Так что Гонконг, по идее, должен был стать партийной цитаделью. Должен был - но пока что не стал. Мы решили, что мне имеет смысл рискнуть и пойти на личный контакт, даже частично раскрыться, поскольку человеку с одной рукой замаскироваться не так-то просто. Это был риск, угрожавший в случае провала не только мне: следы неминуемо привели бы к Вайо, Ма, Грегу и Сидрис. Но кто сказал, что революция - спокойное занятие?
      Товарищ Клейтон оказался молодым японцем - то есть на самом деле не таким уж и молодым, просто все они выглядят юными, пока внезапно не становятся старичками. Не чистокровным - была у него и малайская примесь, и еще какая-то, но имя было японское, а дома тщательно соблюдались японские обычаи; все определялось "гири" и "гиму" [традиционные элементы японской культуры; гири - чувство (сознание) долга, гиму - обязанность, обязательство]. На мое счастье, у Клейтона было множество "гиму" в отношении Вайо.
      Предки Клейтона не были ссыльными. Они "добровольно", как и многие другие, поднялись по трапам кораблей под дулами автоматов, когда Великий Китай стал создавать свою Империю. Но это ни в коем случае не порочило Клейтона - он ненавидел Смотрителя так же люто, как любой старый лагерник.
      Сначала мы с ним встретились в чайном домике - по-нашему, что-то вроде пивнушки - и часа два трепались обо всем, кроме политики. Он ко мне пригляделся и пригласил домой. У меня всего одна претензия к японскому гостеприимству эти японские ванны, в которые ты погружаешься до подбородка, наполняются чистым кипятком.
      В сущности, я почти ничем не рисковал. Мама-сан была сведуща в гримировке не хуже Сидрис, а моя "представительская" рука сошла за настоящую, поскольку кимоно скрывало шрам. За два дня я посетил четыре ячейки в качестве "товарища Борка", преображенного благодаря гриму, кимоно и таби [особые японские носки из плотной ткани], и даже если среди присутствующих были стукачи, они не смогли распознать во мне Мануэля О'Келли. Я прибыл в Гонконг набитый фактами, бесконечными цифрами и прогнозами и говорил только об одном - о голоде, который ждет нас через шесть лет, в 2082 году. "Вы еще счастливчики, вас это коснется позже. Но теперь, когда туннель построен, все больше и больше ваших фермеров начнут выращивать пшеницу и рис и отправлять их к голове катапульты. Вот тогда наступит и ваш черед".
      Это произвело впечатление. Прежняя организация, судя по тому, что мне доводилось видеть и слышать, в основном нажимала на ораторское искусство, зажигательную музыку и эмоции, походя в этом отношении на церковь. Я же сказал совсем просто: "Такие дела, товарищи. Проверьте эти цифры. Я их вам оставлю".
      С одним из товарищей я встретился с глазу на глаз. Это был инженер-китаец, которому было достаточно посмотреть на вещь, чтобы тут же сообразить, как ее сделать. Я спросил его, видал ли он когда-нибудь лазерную пушку размером не больше ружья? Оказалось, не видал. Я упомянул, что паспортная система в наши дни весьма затруднила контрабанду. Он задумчиво сообщил в ответ, что это вряд ли касается перевозки драгоценных камней и что он через неделю собирается в Луна-Сити, в гости к своему кузену. Я сказал, что дядя Адам будет рад с ним познакомиться.
      В общем, получилось, что съездил не зря. На обратном пути сделал остановку в Новолене, зашел в старомодный кабачок "Подрядчик" - я его давно заприметил, пунш у них классный, - сел за столик и случайно столкнулся с собственным папашей. Мы с ним дружим, хотя и не страдаем, если не видимся год-другой. Посидели, поболтали за пивом с бутербродами, а когда я встал, родитель мой выдал:
      - Рад был тебя повидать, Манни. Свободу Луне!
      Я ответил ему тем же, поскольку был слишком удивлен, чтобы отмолчаться. Такого аполитичного циника, как мой папаша, поискать. Раз уж о_н_ так заговорил, значит, наша кампания набирает силу.
      Итак, я вернулся в Луна-Сити воодушевленным и не слишком усталым, так как после Торричелли всю дорогу проспал. На станции "Южная" пересел на кольцевую, потом спустился вниз и через Боттом-Эли, чтобы не толкаться на Казвее, направился домой. По дороге завернул в судебный участок судьи Броуди, просто так, поздоровкаться. Это мой старый приятель, нас с ним вместе оперировали. Потеряв ногу, он стал судьей, и хорошим к тому же: в то время в Луна-Сити он был единственным судьей, которому не приходилось подрабатывать на стороне - букмекером или страховым агентом.
      Когда двое противников являлись к нему на суд, а примирить их ему не удавалось, Броуди возвращал им гонорар, и, если они решали выяснить отношения в поединке, бесплатно выступал в качестве рефери, продолжая при этом уговаривать драчунов воздержаться от ножей и попытаться прийти к мирному соглашение.
      В зале заседаний Броуди не оказалось, хотя его цилиндр стоял на столе. Я собрался было уходить, но тут в зал ввалилась группа с_т_и_л_я_г_, а среди них одна девица и пожилой мужичок, которого они тащили силком. Мужичок был здорово потрепан, но по одежке сразу видно, что турист.
      Туристы бывали у нас даже в те времена. Не орды, но все-таки. Они прилетали с Земли, останавливались на недельку в отелях и отправлялись обратно с тем же кораблем или оставались еще на неделю. Большинство, погуляв денек-другой по городу и обязательно совершив никому не нужную вылазку на поверхность, проводило досуг в азартных играх. Лунари, как правило, их игнорировали - пусть себе, мол, развлекаются, каждый сходит с ума по своему.
      Старший из ребят - лет восемнадцати, явно главарь ватаги, спросил у меня:
      - Где судья?
      - Не знаю, здесь его нет.
      Он растерянно пожевал губу. Я поинтересовался:
      - Что-нибудь случилось?
      - Да вот, хотим ликвидировать этого субчика, - ответил он с серьезным видом. - Но желательно, чтобы суд утвердил.
      - Поищи в ближайших пивнушках, - посоветовал я, - надо думать, судья где-нибудь там ошивается.
      - Послушайте, - встрял парнишка лет четырнадцати, - а вы случайно не г_о_с_п_о_д_и_н_ О'Келли?
      - Точно.
      - А почему бы _в_а_м_ не рассмотреть наше дело?
      Старший оживился:
      - Вы согласны, _г_о_с_п_о_д_и_н_?
      Я задумался. Конечно, время от времени мне случалось выступать в роли судьи, да и кто в ней не выступал? Но такого уж жгучего желания брать на себя ответственность у меня не было. Однако слова юноши насчет ликвидации туриста меня насторожили. Такое дело могло вызвать шум.
      Я решил вмешаться и обратился к туристу:
      - Вы принимаете меня в качестве судьи?
      Он удивился:
      - А разве у меня есть выбор?
      - Разумеется, - ответил я вежливо. - Если вы не захотите принять мой вердикт, я и в дело вникать не стану. Но я вас не неволю. Речь-то в конце концов идет о вашей жизни, не о моей.
      Он удивился еще больше, но не испугался, в глазах искорки загорелись.
      - О моей жизни, вы говорите?
      - Очевидно. Вы же слышали, ребята сказали, что намерены вас ликвидировать. Может, вы предпочитаете подождать судью Броуди?
      Он ни минуты не колебался. Улыбнулся и сказал:
      - Я принимаю вас как судью по моему делу, сэр.