– Ну? – спросил Джубал. – Так ты принял их приглашение?
      – Ха! Я стрелой помчался прочь! Схватил одежду, проигнорировал надпись на двери и помчался к подъемке, держа одежду в обеих руках.
      – Вот как? Полагаю, если бы я был Джил, я бы обиделся.
      Кэкстон покраснел.
      – Я должен был уйти, Джубал.
      – Хм… И что было дальше?
      – Ну, я в темпе оделся, обнаружил, что забыл сумку, но не стал возвращаться. Я прыгнул в подъем к у и едва не разбился. Знаете, как работают эти обычные подъемки…
      – Не знаю.
      – Да? Ну, в общем, если не нажимать кнопку подъема, то медленно опускаешься. Но я не опускался. Я падал – с шестого этажа. Когда я уже понял, что разобьюсь, что-то подхватило меня. Не сеть безопасности, а какое-то поле. Ко всему прочему я еще и чертовски перепугался.
      – Ну так верь побольше в эту механику. Я вот больше доверяю лестницам, И уж только если это неизбежно, воспользуюсь эскалатором.
      – Ну, возможно, в подъемке и не было поломок. Дюк отвечает там за безопасность, но что ни скажет Майк – для Дюка это словно евангелие – Майк загипнотизировал его. Он всех там загипнотизировал. Когда придет крах, это будет пострашнее, чем любая бракованная подъемка. Джубал, что мы можем сделать? Я чертовски беспокоюсь.
      Джубал выпятил губы.
      – И какой же именно аспект тебя тревожит?
      – Да все!
      – Вот как? Я-то понял, что ты наслаждался этим визитом… вплоть до того момента, когда повел себя, словно напуганный кролик.
      – Ну… да, именно так. Майк и менязагипнотизировал. – На лице Бена было написано полнейшее замешательство. – Я не убежал бы, не случись этой последней вещи. Джубал, Майк сидел рядом со мной, его рука все время была на моем плече. У него не было возможности раздеться.
      Джубал пожал плечами.
      – Ты был занят другим. Не заметил бы и землетрясения.
      – Глупости! Я же не закрывал глаза, словно школьница-малолетка. Как он это сделал?
      – Это к делу не относится. Или ты хочешь сказать, что тебя шокировала нагота Майка?
      – Да, и еще как.
      – И это в то время, как сам ты сидел без ничего?
      – Нет-нет! Джубал, у меня просто желудок не приспособлен для групповых оргий. У меня завтрак чуть не полез обратно. – Кэкстон поморщился. – Как бы вы себя почувствовали, если б посреди вашей комнаты люди стали себя вести, словно мартышки в клетке?
      Джубал сплел пальцы.
      – Вот тут какое дело, Бен. Это была не нашакомната. В чужой монастырь со своим уставом не ходят. Таково универсальное правило всякого цивилизованного человека.
      – И вы не находите такое поведение шокирующим?
      – А это уже другой вопрос. Публичное соитие я нахожу безвкусицей, но это просто отражает то, что было вбито в меня в молодые годы. Значительная часть человечества не разделяет моей точки зрения. У оргий довольно древняя история. Но шокироваться? Сэр, меня шокирует только то, что задевает мои этические принципы.
      – Вы считаете, что это– всего лишь дело вкуса?
      – И ничего более. И мой вкус не более священен, чем прямо противоположный вкус Нерона. Даже менее священен: Нерон был богом, а я нет.
      – Будь я проклят!
      – Может и будешь… если проклятье вообще возможно. Но, Бей, это же не было публичным соитием.
      – Что?
      – Ты говорил, что все эти ребята состоят в групповом браке. Случай групповой теогамии, так это можно назвать. Вследствие этого все, что там происходило… или должно было произойти – тут ты был невнятен – не было публичным. «Ведь здесь нет никого, кроме нас, богов», так как же кто-то может быть оскорблен?
      – Я был оскорблен.
      – Твой апофеоз был неполным. Ты сам сбил их с толку. Ты сам спровоцировал их на это.
      – Я? Джубал, я не делал ничего подобного.
      – Ну ты и жук! У тебя был случай все понять, едва ты вошел туда. Ты сразу увидел, что их обычаи – не твои. Но ты остался, насладился благосклонностью одной из богинь, вел себя с нею как бог. Ты знал цену, и они знали, что это ты знал. Их ошибка была в том, что они приняли твое лицемерие за чистую монету. Нет, Бен, Майк и Джил вели себя пристойно. Это ты их оскорбил.
      – Проклятье, Джубал, вы все ставите с ног на голову! Я совсем запутался… Я сбежал, потому что долженбыл это сделать! Меня чуть не вырвало!
      – Теперь ты заговорил о рефлексах? Любой человек старше двенадцати в таком случае стиснул бы челюсти, нашел бы ванную, и после того, как полегчает, вернулся бы и извинился перед компанией. Это не было рефлексом. Рефлекс выворачивает желудок, а не указывает дорогу ногам, не заставляет хватать вещи, не проводит сквозь двери и не толкает в дыру подъемки. Страх, Бен. Почемуты испугался?
      Кэкстон долго молчал. Наконец он вздохнул и сказал:
      – Я знал, что вы докопаетесь до этого… Я – ханжа.
      Джубал покачал головой.
      – Ханжа считает, что его понятия о приличиях естественны для всех. Это не подходит к тебе. Ты приспосабливаешься ко многому, что не отвечает твоим понятиям о приличиях, тогда как истинный ханжа нанес бы оскорбление этой прекрасной татуированной леди и вышел бы вон. Копай глубже.
      – Все это выбило меня из колеи.
      – Я знаю, Бен, и от души сочувствую. Давай-ка рассмотрим одну гипотетическую ситуацию. Ты упоминал женщину по имени Рут. Предположим, что Джиллиан бы не было. Допустим, с тобой были бы Майк и Рут, и они предложили бы тебе то же самое. Ты был бы шокирован? – Да, конечно. Это шокирующая ситуация, хотя вы и утверждаете, что это дело вкуса.
      – Насколько ты был бы шокирован? Дошло бы до тошноты? До панического бегства?
      Кэкстон призадумался.
      – Черт вас возьми, Джубал. Хорошо, я просто нашел бы удобный предлог, чтобы выйти на кухню или еще куда, а потом ушел бы из Гнезда как можно быстрее.
      – Очень хорошо, Бен. Вот мы и докопались до причины твоего бегства.
      – Как это?
      – Какой элемент изменился?
      Бен довольно долго сидел с несчастным видом, потом признался:
      – Вы правы, Джубал. Это все из-за Джил. Потому что я люблю ее.
      – Близко, Бен. Но не в десятку.
      – Почему?
      – Не любовь заставила тебя бежать сломя голову. Что такое любовь, Бен?
      – Ну уж, избавьте! Каждый, от Шекспира до Фрейда, сунул в это нос, и никто еще до сих пор не смог толком ответить. Я знаю только, что она причиняет боль.
      Джубал покачал головой.
      – Я дам точное определение. Любовь – это такое состояние, когда счастье другого человека становится необходимым условием твоего счастья.
      – Я принимаю это… – медленно проговорил Бен, – потому что именно так я отношусь к Джил.
      – Хорошо. И после этого ты утверждаешь, что у тебя выворачивает желудок, а сам ты спасаешься бегством лишь потому, что предстоит сделать Джил счастливой?
      – Эй, погодите! Я не говорил…
      – Или это было какое-то другое чувство?
      – Я просто сказал… – Кэкстон остановился. – О'кей, это была ревность! Но я готов поклясться, что тогда я ее не чувствовал. Я знал, что Джил потеряна для меня, я давно с этим смирился… Черт, из-за этого я не люблю Майка меньше. Ревность ни к чему не ведет.
      – Ни к чему хорошему, это точно. Ревность – это болезнь, тогда как любовь – здоровье. Незрелый разум часто путает одно с другим или полагает, что чем сильнее ревность, тем сильнее любовь, тогда как они просто несовместимы. Одно чувство практически не оставляет места для другого. Каждое может вдруг ударить в голову… и я грокаю, что так и случилось с тобой. Когда твоя ревность поднялась на дыбы, ты не смог посмотреть ей в глаза… и сбежал, как последний трус.
      – Просто так сложились обстоятельства, Джубал! Этот гарем выбил меня из колеи… Не поймите меня неправильно, я любил бы Джил, будь она даже грошовой шлюхой, а она не такая. С ее точки зрения она поступает вполне морально.
      Джубал кивнул.
      – Я знаю. Джил исключительно невинна, и просто не может из-за этого поступать аморально. – Он нахмурился. – Бен, я боюсь, что ты… да и я тоже… что мы потеряли ангельскую невинность из-за столкновений с моралью, по которой живут люди.
      Бен озадаченно посмотрел на него.
      – Вы думаете, что такого сорта вещи моральны? Я хочу сказать: Джил просто не знает, что поступает плохо. Майк заморочил ей голову. И Майк не знает, что поступает плохо. Он Человек с Марса и не получил правильного воспитания в детстве.
      Джубал посерьезнел.
      – Да, я думаю, что все эти люди (все Гнездо, а не только наши дети) поступают морально. Я не вникал в детали… но да, все, что там происходит, морально: вакханалии, бесстыдный обмен партнерами, свободная любовь и анархистские порывы – все.
      – Джубал. вы огорошили меня. Если вы так рассуждаете, почему бы вам не присоединиться к ним? Они ждут вас. Они устроят настоящее празднество. Доун с радостью будет целовать вам ноги и с удовольствием обслужит вас. Я не преувеличиваю.
      Джубал вздохнул.
      – Нет. Лет пятьдесят тому назад… Но сейчас? Бен, брат мой, во мне нет больше сил для такой невинности. Я слишком долго носил свою каинову печать, чтобы сейчас очиститься в их воде жизни и снова стать невинным. Если только я когда-нибудь был им.
      – Майк считает, что у вас эта «невинность», хотя он и не называет это так, есть в полной мере. Доун так и сказала, разговаривая со мной ex officio <Еx officio – дословно: по должности, официально>.
      – Тогда не стоит разрушать их иллюзии. Майк видит во мне свое собственное отражение… ведь я по профессии – зеркало.
      – Джубал, вы цыпленок.
      – Точно так, сэр. Но меня беспокоит не их мораль, а опасность, грозящая извне.
      – Ну, с этим-то у них не будет проблем.
      – Ты так думаешь? Если ты отловишь макаку и сунешь ее в клетку к бабуинам, ее разорвут на куски. Эти невинные могут стать мучениками.
      – Не слишком ли вы мелодраматичны, Джубал?
      Джубал вспыхнув.
      – Если даже так, то разве это опровергает мои слова? Не так уж давно святых сжигали на кострах. Их муки ты тоже назовешь мелодрамой?
      – Я не собирался вас сердить. Я просто хотел сказать, что такого рода опасность им не грозит. Сейчас не Средние Века.
      – В самом деле? Я не заметил разницы. Бен, подобные вещи предлагались этому ничтожному миру уже не раз, и всегда это заканчивалось крахом. Колония Одэна очень походила на Гнездо Майка… и она просуществовала какое-то время лишь потому, что находилась в глуши, где было мало соседей. Или возьмем ранних христиан: анархия, коммунизм, групповые браки, даже этот поцелуй братства… Майк многое позаимствовал у них. Хм… если он взял этот поцелуй у них, то скоро повсюду мужчины будут целовать мужчин.
      Бен недоуменно посмотрел на него.
      – Я, может, неверно понял, но их поцелуи не имеют ничего общего с поцелуями «голубых».
      – То же самое относилось к ранним христианам. Ты думаешь, я дурак?
      – Никогда так не думал.
      – Спасибо. Я не стал бы предлагать братский поцелуй пастору какой-нибудь из сегодняшних бульварных церквей. Примитивного христианства больше нет. Снова и снова повторяется та же грустная история: план полного взаимопонимания и совершенной любви, славные надежды и высокие идеалы, а затем – гонения и крах. – Джубал вздохнул. – Я боялся за Майка. Теперь я боюсь за всех них.
      – А что, вы думаете, испытываю я? Джубал, я не могу принять вашу прекраснодушную теорию. То, что они делают – это плохо!
      – Это ты никак не оправишься после последнего инцидента.
      – Ну… не совсем так.
      – В основном, так. Бен, этика сексуальных отношений – запутанная проблема. Каждый из нас вынужден нащупывать то решение, которое его устраивает… перед лицом абсурдного, неработоспособного и враждебного кодекса поведения, который называется моралью. Большинство из нас знает, что этот кодекс плох, и почти каждый нарушает его. Но мы платим ему дань, испытывая вину и пускаясь в неискренние словоизлияния. Этот мертвящий кодекс так или иначе управляет нами.
      Ты, Бен, воображаешь себя свободным и ломаешь этот враждебный тебе кодекс. Но столкнувшись с новой для тебя проблемой из области этики сексуальных отношений, ты меряешь ее той же христиано-иудейской моралью… настолько автоматически, что твой желудок начинает бунтовать, а ты сам принимаешь это за подтверждение своей правоты. Тьфу! На мой взгляд, лучше уж испытание огнем и водой. Твой желудок реагирует на предрассудок, вбитый в тебя раньше, чем ты приобрел способность рассуждать.
      – А что вы скажете о своем желудке?
      – Мой желудок тоже глуп… но я не позволяю ему управлять мозгом. Я вижу красоту попытки Майка изобрести идеальную этику и аплодирую, когда он признает, что подобное должно начинаться с критики существующей сексуальной морали и введения новой. Большинству философов не хватало духа на это. Они оставляли основы существующей морали – моногамию, семью, целомудренность, телесные табу и тому подобное – и возились с деталями… выясняли частности, обсуждали, является ли непристойным вид женской груди!
      Но они говорили о том, как следоватьэтой морали, игнорируя тот факт, что большинство трагедий, происходящих в мире, коренится в самой морали, а не в неумении придерживаться ее.
      И вот появляется Человек с Марса, глядит на эту закоснелую мораль свежим взглядом… и отвергает ее. Я не знаю подробностей морали, которой придерживается Майк, но она явно идет вразрез с законами всех крупных наций и способна возмутить «правоверных» всех основных вер… а также большинство агностиков и атеистов. И все же бедный мальчик…
      – Джубал, он не мальчик, он взрослый человек.
      – А человек ли? Этот бедный эрзац марсианина говорит, что секс – это путь к счастью. Секс долженбыть средством достижения счастья. Бен, мы используем секс, чтобы сделать больно другому, а это хуже всего. Он никогдане должен причинять боль. Он должен приносить счастье или, на худой конец, удовольствие.
      Мораль говорит: не возжелай жены ближнего своего. А результат? Вынужденная девственность, прелюбодеяния, ревность, горечь, драки и даже убийства, сломанные судьбы, брошенные дети… тайные встречи, унижающие мужчину и женщину. Выполнялась ли когда-нибудь эта заповедь? Если человек клянется на Библии, что он не желает жену соседа лишь потому, что мораль запрещает это, он или обманщик, или импотент. Любой мужчина, достаточно зрелый, чтобы иметь детей, желает много женщин независимо от того, доходит ли до дела.
      Но вот приходит Майк и говорит: "Нет нужды желать мою жену… любиее! Нет предела ее любви, мы только выигрываем от этого и ничего не теряем, кроме страха, вины, ненависти и ревности". Невероятное предложение. Насколько я знаю, только эскимосы были так наивны, да и то пока к ним не пришла цивилизация. Но они были так изолированы, что вполне могли сойти за людей с Марса. Но мы дали им наши «добродетели», и теперь они познают девственность и прелюбодеяние, как и все мы. Бен, что они выиграли?
      – Я не собираюсь становиться эскимосом.
      – Я тоже. Тухлая рыба вызывает у меня разлитие желчи.
      – Я имел в виду мыло и воду. Боюсь, что я слишком изнежен.
      – Я тоже, Бен. Я родился в доме, где было столько же удобств, сколько в эскимосском иглу <Иглу – эскимосское жилище из снега>. Этот мне больше по душе. Тем не менее, эскимосов описывали как счастливейших людей. Те несчастья, которые им приходилось претерпевать, не были вызваны ревностью. Они даже не знали такого слова. Они брали себе жен для ведения хозяйства и для удовольствия, а это не могло приносить несчастья. Так кто же, спрашивается, чокнутый? Взгляни на этот мрачный мир, что окружает тебя, и ответь: последователи Майка кажутся тебе более счастливыми или менее счастливыми, чем остальные люди?
      – Я не говорил со всеми, Джубал. Но… да, они счастливы. Настолько, что кажутся идеально счастливыми. Но где-то должен быть подвох.
      – Может быть, этот подвох в тебе?
      – Как это?
      – Очень жаль, что твои вкусы были в молодости направлены по неверному пути. Даже три дня того, что тебе предлагали, ты бы с удовольствием вспоминал потом, достигнув моего возраста. А ты, юный идиот, позволил ревности увести себя оттуда! В твоем возрасте я не поколебался бы сделаться эскимосом… Знаешь, я настолько раздражен, что единственное мое утешение – это твердая уверенность, что ты раскаешься. Годы не прибавляют мудрости, Бен, но открывают перспективу… и грустнее всего видеть далеко-далеко позади искушения, которые ты отверг. Мне есть о чем жалеть… но в моей жизни не было ничего похожего на то чудовищное бремя, которое теперь предстоит нести тебе.
      – Джубал, сколько можно!
      – Терпение, человече! Или ты жалкий червь? Я просто стараюсь наставить тебя на путь истинный. Что это ты орешь на пожилого человека? Я бы на твоем месте сейчас летел в Гнездо, словно почтовый голубь! Черт, да будь я на двадцать лет моложе, я бы немедленно присоединился к церкви Майка.
      – Не горячитесь, Джубал. А что вы на самом деле думаете о его церкви?
      – Ты сам сказал, что это, в основном, обучение языку.
      – Да и нет. Предполагается, что это Истина с большой буквы "И", поскольку Майк взял идею у марсианских Старших.
      – Старшие? Для меня это пустой звук.
      – Майк верит в них.
      – Бен, я знавал промышленника, который верил, что советуется с духом Александра Гамильтона <Александр Гамильтон – лидер партии федералистов с 1789 г., к 1789-95 г.г. министр финансов США в правительстве Вашингтона, его секретарь во время Войны за независимость в Северной Америке>. Однако… черт, почему это я должен быть адвокатом дьявола?
      – Что вас не устраивает на этот раз?
      – Бен, самый отвратительный грешник изо всех – это лицемер, извлекающий доход из религии. Но пусть дьявол делает свое дело. Майк верит и учит истине, которую видит. Что же до Старших, то я не знаю, что их не существует. Мне просто трудно переварить эту идею. Что же касается кредо Ты-Есть-Бог, оно заслуживает не большего и не меньшего доверия, чем любое другое. Придет Судный День, и мы можем обнаружить, что конголезский божок Мумбо-Юмбо и есть Большой Босс.
      – Ну что вы городите, Джубал!
      – Как знать, Бен, чье имя вытащат из шляпы. Уж так устроен человек, что он не может представить собственную смерть. Поэтому люди придумывают все новые религии. Хотя это убеждение никоим образом не доказывает бессмертия, возникающие при этом вопросы чрезвычайно важны. Природа жизни, как в теле появляется сознание, проблемы самого сознания и почему каждый человек кажется себе центром Вселенной, смысл жизни, смысл Вселенной – все это вопросы величайшей важности, Бен, их никак нельзя назвать тривиальными. Наука не может ответить на них… и кто я такой, чтобы насмехаться над религией за ее попытки ответить, как бы неубедителен для меня ни был ответ? Старик Мумбо-Юмбо запросто может слопать меня. Я не могу отвергнута его только потому, что он не имеет прекрасных соборов. И точно так же я не могу отвергнуть одного парнишку-богоборца, проповедующего культ секса на каком-то там чердаке. Он вполне может оказаться мессией. Вот единственное религиозное убеждение, которое я считаю верным: самосознание – это не только ворох аминокислот, связанных друг с другом!
      – Фью! Джубал, вам бы быть проповедником.
      – По счастью, я упустил такую возможность. Если Майк способен показать нам лучший способ жизни на этой протухшей планете, его сексуальные обычаи не нуждаются а оправдании. Гениям простительно презрительное отношение к мнению низших. Они часто бывают равнодушны к племенным сексуальным обычаям. Они устанавливают свои собственные правила. Майк – гений. Поэтому он игнорирует миссис Гранди <Миссис Гранди – персонаж пьесы Мортона, олицетворение общественного мнения в вопросах приличии (русский вариант – «княгиня Марья Алексеевна»)>и делает то, что удобно ему.
      Но с теологической точки зрения сексуальное поведение Майка так же ортодоксально, как Санта Клаус. Он проповедует, будто все живые существа – это совокупный Бог… что делает Майка и его последователей единственными богами этой планеты, имеющими самосознание… и это дает ему полное право на брачный союз по правилам, принятым между богами. Тем правилам, что всегдадозволяли богам сексуальную свободу, ограниченную только лишь их собственным здравым смыслом.
      Хочешь примеры? Леда и лебедь. Похищение Европы. Осирис, Изида и Гор. Кровосмешение норвежских богов. Не буду упоминать восточные религии. Тамошние боги вытворяли такое, что способно смутить даже смотрителя зоопарка. Но рассмотрим триединство, характерное для большинства уважаемых западных религий. Единственный способ примирить это религиозное утверждение с взаимоотношениями того, что принято называть монотеизмом, заключается в том, чтобы принять, что божеские правила воспитания отличаются от правил воспитания простых смертных. Но большинство людей не думают об этом. Они укрывают такие вещи от посторонних глаз и вешают табличку: «Святое. Не трогать».
      Майку вполне позволены все милости, позволенные другим богам. Один бог распадается по крайней мере, на две части, которые затем совокупляются. Не только Иегова, а все они. Группа богов совокупляется подобно кроликам и так же мало уделяет внимания человеческим приличиям. Как только Майк включился в эти божественные дела, оргии стали так же предсказуемы, как восход солнца. Так что забудь о местных стандартах и суди их по морали Олимпа.
      Джубал сердито посмотрел на Бена.
      – Но для того, чтобы это понять, ты должен начать с признания их искренности.
      – Это-то я признаю! Я как раз…
      – Так ли? Ты начал с предположения, что они неправы, и судил их посредством той самой морали, которую отвергаешь сам. Лучше примени логику, Бен: это «сближение» посредством сексуального единения, это превращение множественности в единство логически не оставляет места для моногамии. Поскольку свободная любовь является основой этого кредо (факт, который делает твой отчет кристально ясным), то почему она должна быть скрываема? Скрывают то, чего стыдятся. Они же этого не стыдятся, а наоборот, прославляют. Прятаться да закрытыми дверями – значит следовать той самой морали, которую они отвергают… или заявлять во всеуслышание, что ты– посторонний, которого никогда не признают равным.
      – Может, я и не собираюсь становиться равным.
      – Это очевидно. И Майк явно это предчувствовал. Но Джиллиан настаивала. Так?
      – Это только ухудшило дело!
      – Вот как? Она хотела, чтобы ты стал одним из них «во всей полноте», как сказал бы Майк. Она любит тебя – и не ревнует. Но ты ревнуешь ее… и хотя утверждаешь, будто любишь, твое поведение доказываетобратное.
      – Проклятье, но я люблюее!
      – Вот как? Возможно, ты просто не понял те олимпийские почести, которые тебе предложили.
      – Пожалуй, да, – мрачно признался Бен.
      – Я предлагаю тебе выход. Ты, помнится, удивился, как это Майк избавился от одежды. Хочешь, я скажу тебе?
      – И как?
      – Это было чудо.
      – Господи!
      – Это всего лишь гипотеза. Ставлю тысячу долларов, что это было чудо. Иди и спроси Майка. Пусть он покажет тебе. Потом пришлешь мне деньги.
      – Джубал, я вовсе не хочу облегчать ваш кошелек.
      – Тебе это и не удастся. Спорим?
      – Джубал, выпойдете выяснять это. Я не могу туда вернуться.
      – Они примут тебя с распростертыми объятиями и не станут спрашивать, почему ты сбежал. Тысячу долларов и на это предсказание. Бен, ты пробыл там меньше суток. Ты провел тщательное расследование, какое обычно проводишь, прежде чем вскрыть в своей колонке очередной гнойник общественной жизни?