Лишь только «грейхаунд» взмыл в воздух, Джубал спросил:
      – Майк, что ты думаешь об этом?
      Майк задумался.
      – Я не грокнул.
      – Не только ты, сынок. Что такое говорил тебе епископ?
      Майк помолчал некоторое время.
      – Мой брат Джубал, я должен все обдумать, пока не грокну.
      – Тогда думай.
      Джил вмешалась в разговор:
      – Джубал, как они не загремят со всем этим?
      – С чем?
      – Со всем. Это же не церковь, это сумасшедший дом.
      – Нет, Джил. Это церковь… и логический эклектизм нашего времени.
      – Что?
      – Новое Откровение – старый фокус. Не Фостер и не Дигби ее придумали. Они просто слепили из кусков лакомую приманку, подмазали ее кое-где и пустили в дело. И какое дело! Меня тревожит, что я вполне могу дожить до того времени, когда эта штука станет обязательной для всех.
      – О нет!
      – О да. Гитлер начинал с меньшего, а все, что у него было, это ненависть. Счастьем торговать гораздо выгоднее. Я знаю, я сам из той же шайки, как напомнил мне Дигби. – Джубал поморщился. – Я должен был съездить ему по физиономии, а вместо этого расплылся в улыбке. Вот почему я боюсь его. Он умен. Он знает, что людям надо. Счастье. Мир слишком долго боялся греха. Теперь Дигби говорит, что бояться ничего не надо ни в этой жизни, ни после, и что бог повелевает всем быть счастливыми. День за днем он твердит: "Ничего не бойтесь, будьте счастливы".
      – Так это же хорошо, – возразила Джил. – Он работает изо всех сил, вот только…
      – Вздор! Он играетизо всех сил.
      – Нет, у меня сложилось впечатление, что он действительно предан своей идее, что он пожертвовал ради…
      – Вздор, я сказал. Джил, из всей чепухи, иже еси в нашем мире, альтруизм хуже всего. Люди все время делают лишь то, что хотят. Если они страдают при необходимости выбора – если выбор выглядит как «жертвенность» – можешь быть уверена, что это не более благородно, чем неудобство, вызванное жалостью… необходимостью выбора одной вещи, когда не можешь получить обе. Простой человек страдает всякий раз, когда он должен выбирать, потратить ли ему доллар на пиво или же отложить для детей, подниматься ли рано утром или потерять работу. Но он всегда выбирает либо меньшее зло, либо большее удовольствие. Негодяй и святой делают в конечном счете одинаковый выбор. Как Дигби. Святой или негодяй, он никак не суетливый дурак.
      – Кто же он все-таки, Джубал?
      – А разве есть разница?
      – О, Джубал, ваш цинизм – поза! Конечно, разница есть.
      – М-м… да, есть. Надеюсь, что он негодяй… потому что святой причинит в десять раз больше зла. Подумай хорошенько, и сама поймешь. Можешь называть это цинизмом… как будто это слово доказывает неправоту! Джил, что, собственно, тебе не нравится в их службах?
      – Ну… все. Не скажете же вы, что это– богослужение!
      – Хочешь сказать, что в Маленькой Коричневой Церкви, которую ты посещала девочкой, все делалось по-другому? Взгляни на вещи трезво, Джил. У Святого Петра тоже делают не то, что тебе нравится. И в Мекке.
      – Да, но… Нигде не делают такого! Змеиные танцы… игральные автоматы… даже бар! Это просто непристойно!
      – Я считаю, что храмовая проституция – это не так уж и непристойно.
      –  Фу!
      – Я полагаю, что зверь с двумя спинами так же комичен во время служения богу, как и при других обстоятельствах. Что же касается змеиных танцев… Ты когда-нибудь видала службы трясунов? Я тоже ни разу. Церковь, ставящая препоны влечению полов, не сможет протянуть долго. Однако пляски во славу бога имеют древнюю историю. Им не обязательно быть артистичными – трясунам в жизни не видать Большого Театра, им достаточно простого энтузиазма. Не находишь же ты индийские танцы дождя непочтительными?
      – Тут большая разница.
      – Как везде и во всем. И чем больше различий, тем больше общего. Теперь об игральных автоматах… Когда-нибудь видала, как в церкви играют в бинго?
      – Э… да. Наш священник прибегал к этому средству всякий раз, когда надо было выкупить закладную. Но только в пятницу вечером. Мы никогда не делали ничего такого во время службы.
      – Вот как? Напоминает анекдот о жене, которая ужасно гордилась своей верностью: она ложилась с другим, только когда муж уезжал.
      – Джубал, это совсем разные вещи.
      – Вероятно. Аналогия гораздо тоньше логики. Но, «маленькая леди»…
      – Еще улыбнитесь при этом!
      – "О… это шутка". Джил, если вещь греховна в воскресенье, она греховна и в пятницу. Так, по крайней мере грокаю я… и, видимо, Человек с Марса. Единственное различие, которое я увидал, состоит в том, что фостериты выдают библейские изречения – причем бесплатно – даже если ты проиграл. Способно ли бинго на такое?
      – Лживые словеса! Тексты Нового Откровения!.. Вы хоть читали их?
      – Читал.
      – Тогда сами знаете. Они лишь приодеты в библейские одежды. Частью приторно-сладки, в большинстве – нелепы… а некоторые просто злобны.
      Довольно долгое время Джубал молчал. Наконец он произнес:
      – Джил, ты знакома со священными писаниями индусов?
      – Боюсь, что нет.
      – А с Кораном? Или другими писаниями? Я могу привести пример из Библии, но не хочу задевать твои чувства.
      – Вы не заденете моих чувств.
      – Что ж, я использую Ветхий завет, выбрав куски, которые обычно не очень-то расстраивают людей. Ты знаешь о Содоме и Гоморре? Как Лот был спасен из этих безнравственных городов, когда Яхве разрушил их?
      – Конечно. Его жена превратилась в соляной столп.
      – Это всегда казалось мне слишком сильным наказанием. Но мы говорили о Лоте. Петр описывает его как справедливого, благочестивого и праведного человека, которого тошнило от грязных разговорчиков нечестивых горожан. Святому Петру полагается быть образцом честности, поскольку ему вверены ключи от царства небесного. Но очень трудно понять, что же вознесло Лота на вершину добродетели. Он разделил пастбища по совету своего брата. Он попал в плен в битве. Он драпанул из города, чтобы спасти свою шкуру. Он накормил и приютил двух незнакомцев, однако его поведение показывает, что он знал, какие это важные персоны, но, с точки зрения Корана и моей собственной, его гостеприимство ценилось бы больше, сочти он их обыкновенными нищими. Помимо этих примеров и суждений Святого Петра есть только один случай, на основании которого можно судить о честности Лота… честности настолько исключительной, что небесное заступничество спасло его жизнь. Смотри Книгу Бытия, глава девятнадцатая, стих седьмой.
      – И что она говорит?
      – Найди сама. Я не жду, что ты поверишь мне.
      – Джубал! Вы самый противный человек из всех, что я встречала.
      – А ты очень миленькая девочка, поэтому я не обращаю внимания на твое невежество. Ладно, но потом проверь сама. Соседи Лота ломились в его дверь и хотели прогнать этих парней из города. Лот не спорил, он предложил сделку. У него были две дочери, девственницы, как он говорил. Он сказал толпе, что отдаст им этих девочек, и они вольны делать с ними все, что пожелают, другими словами, собачью свадьбу. Он умолялих делать с его дочерьми кому что нравится… только перестать стучать в дверь.
      – Джубал… Там действительно так говорится?
      – Я осовременил язык, но смысл так же безошибочен, как подмигивание шлюхи. Лот предлагал ораве мужиков – «юношей и старцев», как говорится в Библии – надругаться над двумя девственницами, лишь бы только они перестали стучать в дверь. Кстати! – Джубал просиял. – Следовало испробовать тот же способ, когда гориллы из СС ломились в мои двери! Может, я попал бы на небеса. – Он призадумался. – Нет, здесь требуется «нетронутая девственница», и я бы не знал, кого из вас предлагать.
      – Бр-р! Уж только не меня.
      – Что ж, и Лот мог ошибаться. Но именно это он обещал – своих девственных дочерей, юных, хрупких и напуганных, – настаивая, чтобы шайка громил изнасиловала их, лишь бы его самого оставили в покое! – Джубал выругался. – Библия величает этого подонка праведником.
      Джил медленно проговорила:
      – Я не думаю, чтобы именно так нам объясняли это в воскресной школе.
      – Черт побери, взгляни сама! Это не единственный удар для тех, кто читаетБиблию. Возьмем Елисея. Елисей был таким святым, что одно прикосновение к его костям возвращало мертвецов к жизни. Он был таким же плешивым старым прощелыгой, как и я. И вот однажды дети принялись смеяться над его лысиной, точно так же, как порой делаете и вы, девушки. Поэтому бог послал медведей, разодравших сорок два ребенка на кровавые куски. Вот что говорит нам вторая глава Книги Царств.
      – Босс, я никогда не смеялась над вашей лысиной.
      – А кто послал от моего имени запрос этому, шарлатану-парикмахеру? Кто бы это ни была, бог-то это знает, и она должна теперь беречься медведей. Библия переполнена подобными вещами. Преступления, выворачивающие душу наизнанку, защищаются божественным повелением или божественным дозволением… добавь сюда же отсутствие здравого, смысла и объяснимых законов общественного поведения. И если бы одна только Библия. Попробуй найди хотя бы кусочек чистой земли среди порнографического хлама, который сходит за священные писания индусов. Возьми дюжину других религий. Но я не осуждаю их; я вполне допускаю, что одна из этих мифологий и есть истинное слово Божие… что Бог и впрямь параноик, разорвавший на куски сорок два ребенка лишь за то, что они осмеяли проповедника. С моей точки зрения Новое Откровение Фостера – всего лишь сладенькая конфетка. Патрон епископа Дигби – добрый дядюшка. Он хочет, чтобы люди были счастливы, счастливы на Земле и получили вечное блаженство на небесах. Он не требует, чтобы ты истязала плоть. Нет-нет! Это очень экономная упаковка. Любишь выпивку, азартную игру, пляски и женщин – приходи в церковь и занимайся этим под божественным покровительством. Занимайся этим с чистой совестью. Получай от этого удовольствие. Живи этим! Будь счастлив! – Джубал попытался изобразить на лице счастье. – Конечно, есть и обязанности; бог епископа Дигби ожидает признания. Каждый, кто глуп настолько, что отказывается быть счастливым в его понимании, является грешником и заслуживает того, что с ним случается. Но это правило – общее для всех богов. Не вини Фостера и Дигби. Их танцевальная подмазка со всех сторон ортодоксальна.
      – Вот вы и обращены наполовину.
      – Ну уж нет! Мне не нравятся змеиные танцы, я недолюбливаю толчею и не позволю всякой дряни указывать, где мне проводить воскресенья. Я просто протестую против твоих слов о том, что они все делают не так. Как литература Новое Откровение – куча серых мыслишек… Да так и должно быть. Свою Библию они составили, передрав другие книги. Что же до внутренней логики, хотя мирские правила и не распространяются на священные писания, но Новое Откровение вообще выходит за всяческие рамки, временами яростно кусая собственный хвост. Попробуй сопоставить Ветхий завет с Новым или буддистское учение с его апокрифами. Как мораль фостеризм представляет собой фрейдистскую этику, подслащенную для тех, кто не способен воспринимать психологию впрямую, хотя я сомневаюсь, чтобы старый развратник, написавший Библию – прости, «вдохновленный написать» – знал об этом: он не был ученым. Но он чувствовал время, использовал дух времени. Страх, комплекс вины, утрата веры – разве мог он такое пропустить? Ладно, кончай разговор, я вздремну.
      – Сами же и болтали больше всех.
      – Ну, женщины всегда провоцировали меня на разговоры.
      Прибыв домой, они обнаружили, что Кэкстон и Махмуд уже давным-давно ждут их. Бен расстроился, не застав Джил, однако компания Мириам, Энн и Доркас довольно быстро подняла ему настроение. Махмуд всегда заявлялся под предлогом встречи с Майком или доктором Харшоу; однако он тоже не выказывал огорчения, если в его распоряжении оказывались лишь еда, выпивка и сад Джубала. Мириам как раз царапала его спину, в то время как Доркас вцепилась в волосы. Джубал взглянул на него.
      – Не вставай.
      – Если бы я мог! Она же сидит на мне. Привет, Майк!
      – Привет, мой брат Стинки доктор Махмуд, – Майк торжественно поприветствовал Бена и попросил у всех извинения:
      – Иди, иди, сынок, – ответил ему Джубал.
      Энн спросила:
      – Майк, ты перекусишь?
      – Энн, я не голоден. Благодарю тебя, – церемонно ответил он, повернулся и вошел в дом.
      Махмуд извернулся, чуть не сбросив Мириам.
      – Джубал! Что такое с нашим сыном?
      – Да, – поддержал Бен, – он выглядит больным.
      – Оставьте его. Чрезмерная доза религии, – Джубал коротко пересказал утренние события.
      Махмуд нахмурился.
      – Стоило ли оставлять его с Дигби? Мне кажется, что это – прости меня, мой брат, – неумно.
      – Стинки, он должен сам преодолевать подобные трудности. Ты вколотил в него теологию – он говорил мне. Можешь ты назвать хотя бы одну причину, по которой Дигби должен, упускать свой шанс? Ответь как ученый, а не как мусульманин.
      – Я не могу отвечать не как мусульманин, – кротко возразил доктор Махмуд.
      – Извини. Я принимаю эту неизбежность, хотя и не согласен с ней.
      – Джубал, я использовал слово «мусульманин» в его точном смысле, а не в том узком, который Мариам вкладывает в слово «магометанин».
      – Как я и буду тебя называть, пока не научишься произносить «Мириам»! Перестань дергаться.
      – Да, Мариам. Ох! Для чего женщине быть такой сильной? Джубал, как ученый я нахожу Майкла сущим кладом. Как мусульманин я нахожу в нем готовность подчиниться воле Божьей… и это наполняет меня радостью за него, хотя тут есть еще трудности, и он так и не грокнул еще, что означает английское слово «God» <Бог>. – Он пожал плечами. – Как впрочем, и арабское «Аллах». Но как человек – и раб Господень – я люблю этого парня, нашего приемного сына и водного брата, и не позволю ему подпадать под дурное влияние. Даже помимо его вероучения этот Дигби производит весьма дурное впечатление. А ты что думаешь?
      – Ole! – хлопнул в ладоши Бен. – Он скользкий тип. Я не ставлю в свою колонку материал о его надуваловке только потому, что синдикат боится это печатать. Стинки, продолжай говорить. Я, пожалуй, изучу арабский и куплю себе молитвенный коврик.
      – Надеюсь на это. Правда, коврик необязателен.
      Джубал вздохнул.
      – Согласен с вами. Лучше бы мне увидеть Майка курящим марихуану, чем обращенным в веру Дигби. Но не думаю, что для Майка опасна вся эта синкретическая окрошка… Он должен научиться сопротивляться дурным влияниям. Я считаю вашевлияние добрым, но не думаю, что ваши шансы слишком велики: у мальчика восхитительно ясный ум. Магомет может просто проторить путь новому пророку.
      – Если будет воля Аллаха, – ответил Махмуд.
      – Значит и спорить не о чем, – заключил Джубал.
      – Без вас мы обсуждали религию, – негромко сказала Доркас. – Босс, вам известно, что женщины не имеют души?
      – Правда?!
      – Так говорит Стинки.
      – Мариам, – пояснил Махмуд, – желала знать, почему мы, «магометане», думаем, что только мужчины имеют души.
      – Мириам, это такое же вульгарное утверждение, как и мнение о том, что евреи приносят в жертву христианских младенцев. Коран гласит, что в рай попадают целые семьи – мужчины вместе с женщинами. Например, смотри «Золотой орнамент», стих шестнадцатый. Верно, Стинки?
      – "Приидите в Сад, вы и жены ваши, и будьте счастливы". Примерно так это можно перевести, – согласился Махмуд.
      – Ну, – сказала Мириам, – я слышала о прекрасных гуриях которые служат магометанам-мужчинам для услад в раю, и это как-то не оставляет места для жен.
      – Гурии, – возразил Джубал, – это совершенно особые создания, как джинны и ангелы. Им не нужна душа. Начать с того, что они вообще духи, вечные, неизменные и прекрасные. Есть и мужчины-гурии, или, по крайней мере, их эквивалент. Гуриям не надо заслуживать путь в рай. Они что-то вроде персонала. Они обносят всех изысканнейшей пищей и напитками, после которых не бывает похмелья, и развлекают, если это требуется. Но души жен не должны работать. Так, Стинки?
      – Достаточно близко, если не брать в расчет непочтительности в словах. Гурии… – он сел так внезапно, что свалил Мириам. – Слушайте! Возможно вы, девушки, и не имеете душ!
      Мириам обиделась:
      – Ну-ка, неблагодарная неверная собака, возьми свои слова обратно!
      – Мир, Мариам! Если у тебя нет души, то ты, как-никак, бессмертна. Джубал… возможно ли для человека умереть, не заметив этого?
      – Не могу сказать. Ни разу не пробовал.
      – Может, я умер на Марсе, и мне просто приснилось, что я вернулся домой? Оглянитесь! Сад, которому позавидовал бы сам пророк. Четыре прекрасные гурии, предлагающие вкуснейшую еду и изысканнейшие напитки в любой час. Даже их партнеры-мужчины, чтобы ничего не давалось слишком легко. Это же истинный рай.
      – Гарантирую, что нет, – заверил его Джубал. – Я плачу за это налоги.
      – Но это не касается меня.
      – И возьмем этих гурий… Если даже допустить, что они обладают той же красотой… В конце концов, красота – в глазах смотрящего…
      – Они именно такие.
      – А ты еще заплатишь за это, босс, – прибавила Мириам.
      – …все же остается, – подчеркнул Джубал, – одна обязательная особенность гурий.
      – Ммм… – протянул Махмуд, – не следует углубляться в эту тему. В раю это не временное физическое состояние, а постоянный божественный атрибут.
      – В таком случае, – с энтузиазмом воскликнул Джубал, – я уверен, что это – не гурии.
      Махмуд вздохнул.
      – Тогда я должен обратить одну из них.
      – Почему одну? Тут есть места, где ты можешь насладиться в полной мере.
      – Нет, брат мой. Мудрые слова пророка говорят, что хотя Закон и разрешает четырех, невозможно иметь дело более, чем с одной за раз.
      – Что ж, это некоторое утешение. И кого же ты выберешь?
      – Сейчас посмотрим. Мириам, чувствуешь ли ты себя божественно?
      – Пошел к черту! Нашел себе гурию.
      – Джил?
      – Ну уж нет, – запротестовал Бен. – Это мое поле деятельности.
      – Тогда позднее, Джил. Энн?
      – Очень жаль. У меня свидание.
      – Доркас? Ты мой последний шанс.
      – Стинки, – ответила она мягко, – насколько божественно я должна себя чувствовать?

* * *

      Майк поднялся в свою комнату, закрыл дверь, лег в постель, свернулся калачиком, закатил глаза, проглотил язык и замедлил сердце. Джил не любила, когда он делал так днем, но не обижалась с тех пор, как он перестал делать это на людях – так многовещей он не должен был делать на людях, но только это одно по-настоящему выводило ее из себя. Он ждал с тех самых пор, как покинул ту комнату, где было так много неправильностей. Он испытывал огромную потребность отключиться и постараться все грокнуть.
      Он сделал нечто такое, что Джил не велела…
      Он испытывал человеческую потребность сказать себе, что был вынужден поступить так, но марсианская школа не позволяла использовать эту лазейку. Он был в развилке, требовалось правильное действие, и выбор был за ним. Он грокнул, что выбрал верный путь. Но его водный брат Джил запретила идти этим путем…
      Но это не оставляло выбора, было противоречием. В развилке существует выбор. С выбором вырастает дух.
      Согласилась бы Джил, предприми он другое действие, без потери пищи?
      Нет, он грокнул, что запрет Джил касался и этого варианта. В этот момент жизнь, начавшая свое существование в человеческих членах и сформированная марсианской мыслью, не в силах быть и тем и другим одновременно, закончила одну из стадий роста, взорвалась и перестала быть птенцом. Одиночество предопределенной свободы воли заполнило его и, вместе с тем, по-марсиански безмятежное отрешение охватить, обмыслить, просмаковать его горечь, принять его последствия. С горькой радостью он осознал, что эта развилка была его, а не Джил. Его водный брат мог учить, предостерегать, вести… но выбор в развилке не делился на двоих. Здесь было «владение» без права продажи, дара, закладных; владелец и владеемое грокались неразделимо. Он извечно былдействием, предпринятым в развилке.
      Теперь, когда он осознал себя личностью, он был свободен грокать своих братьев еще ближе, сливаться без разрешения. Целостность личности была и есть и вечно была. Майк перестал обмысливать личности всех своих братьев, множество трижды существовавших на Марсе, соединенных и рассоединенных, нескольких избранных на Земле, – неведомые силы трех на Земле, которые будут его, чтобы слиться с ними; и ему была приятна мысль о том, что, наконец, после долгого ожидания, он грокнул и обмыслил себя.
      Майк оставался в трансе; еще многое надо было грокнуть, свободные концы связать заново, в соответствии со своим повзрослением – все, что он увидел и услышал, и то, что произошло в Храме архангела Фостера (не только развилка, когда он и Дигби остались лицом к лицу)… почему сенатор Бун заставил его чувствовать себя подозрительно неловко, почему на вкус мисс Доун Ардент совсем как водный брат, но не является им, запах хорошего, который он не полностью грокнул, в прыжках вверх-вниз и в воплях…
      Приходили и уходили разговоры с Джубалом… больше всего его беспокоили слова Джубала; он изучал их, сравнивало тем, чему его учили, когда он был птенцом, старался выстроить мост между языками – тем, на котором думал, и тем, на котором учился думать. Слово «церковь», которое снова и снова выплывало из слов Джубала, было каким-то запутанным… на марсианском не было подходящего понятия, разве что взять слова «церковь», «поколение», «Бог», «конгрегация» плюс множество других и приравнять их к полноте единственного мира, который он знал во время ожидания-взросления… и втиснуть это понятие в английский в той фразе, которая отвергалась (по различным причинам) и Джубалом, и Махмудом, и Дигби.
      «Ты есть Бог». Сейчас он был ближе в понимании этого на английском, хотя эта фраза никогда не могла бы обрести неизбежность марсианского понятия, которое стояло за ней. Он мысленно произнес одновременно английскую фразу и марсианское слово и почувствовал более полное гроканье. Повторяя это, словно буддист, твердящий, что лотос прячет алмаз, он погрузился в нирвану.
      Около полуночи он ускорил сердце, перешел на нормальное дыхание, провел самопроверку, разогнулся и сел. Он весь выложился. Теперь он чувствовал себя легким, веселым, проясненным, готовым ко множеству поступков, которые, как он видел, предстояли ему.
      Он ощутил щенячью потребность в компании, такую же сильную, как недавнюю необходимость покоя. Он вошел в холл и обрадовался, увидев водного брата.
      – Привет!
      – Привет, Майк. Ты выглядишь посвежевшим.
      – Я прекрасно себя чувствую! Где все?
      – Спят. Бен и Стинки отправились по домам час назад, остальные разошлись.
      – О, – Майк почувствовал некоторое разочарование от того, что Махмуда нет. Он хотел объяснить свое новое гроканье.
      – Мне тоже пора ложиться, но я бы не прочь перекусить. Ты не голоден?
      – Да, я очень голоден.
      – Идем, там есть холодные цыплята и, возможно, еще что-нибудь. – Они спустились вниз и щедро нагрузили поднос. – Пойдем в сад. Погода довольно теплая.
      – Прекрасная идея, – согласился Майк.
      – Так тепло, что можно купаться… настоящее бабье лето. Я включу прожектора.
      – Не беспокойся, – возразил Майк. – Я возьму поднос.
      Он мог видеть в почти полной темноте. Джубал говорил, что его ночное зрение, видимо, развивалось из-за условий, в которых он вырос, и Майк грокнул, что это именно так, но грокнул также, что это было не полное объяснение; его приемные родители научилиего смотреть. Что же до теплой ночи, то он хорошо чувствовал бы себя и голым на Эвересте, но его водные братья плохо переносили изменения температуры и давления, а он считался с их слабостью, едва узнав о ней. Но он с нетерпением ожидал одного – убедиться самому, что каждый кристаллик воды жизни является неповторимо индивидуальным, и побегать по снегу босиком, поваляться в нем.
      Сейчас же ему было приятно тепло ночи и еще более приятна компания водного брата.
      – Хорошо, возьми поднос. Я включу фонари под водой. Мы сядем у бассейна и поедим.
      – Прекрасно…
      Майк любил глядеть на огни сквозь водную рябь. Это было хорошо и красиво. Они перекусили у бассейна, потом легли на траву и стали глядеть на звезды.
      – Майк, вон Марс. Это Марс, да? Или Антарес?
      – Это Марс.
      – Майк, что сейчас делают на Марсе?
      Он заколебался. Вопрос был слишком обширен для ограниченного английского языка.
      – На стороне к горизонту – южном полушарии – весна. Растения учат расти.
      – Учат расти?
      Он опять поколебался.
      – Ларри учит растения расти. Я помогал ему. Но мой народ – сейчас я имею в виду марсиан; я грокнул теперь, что вы мой народ – учат растения расти по-другому. В другом полушарии становится холодно, и нимф, тех, что остались в живых этим летом, собирают в гнезда для обучения и дальнейшего взросления. – Он задумался. – Из людей, что мы оставили на экваторе, один рассоединился, остальные грустят.
      – Да, я слыхала в новостях.
      Майк не слышал об этом. Он не знал, пока его не спросили.
      – Им не надо грустить. Мистер Букер Т.В.Джонс, пищетехник первого класса, не грустит. Старшие заботятся о нем.
      – Ты знал его?
      – Да. У него было свое лицо, темное и прекрасное. Но он очень грустил по дому.
      – Послушай, Майк… А ты когда-нибудь тоскуешь по дому? По Марсу?
      – Первое время тосковал, – ответил он. – Я всегда был одинок.
      – Он повернулся на бок и обнял ее. – Но теперь я не одинок. Я грокнул. Я больше никогда не буду снова одинок.
      – Майк, милый… – они поцеловались, потом еще и еще.
      Наконец водный брат едва слышно произнес:
      – Ох! Это было еще хуже, чем в первый раз.
      – Ты в порядке, мой брат?
      – Да. Еще бы! Поцелуй меня снова.
      Много времени спустя по космическим часам она сказала:
      – Майк? Ты не… Я хочу сказать, ты знаешь…
      – Я знаю. Это для того, чтобы стать ближе. Мы станем ближе.
      – Ну… Я так долго ждала… Господи, мы все ждем, но… Не слушай, милый. Повернись немного. Я помогу.
      И когда они слились, грокая вместе, Майк сказал мягко и восторженно:
      – Ты есть Бог.
      То, что она ответила, не было словами. И затем, когда их гроканье стало еще ближе, и Майк почувствовал себя почти совсем готовым рассоединиться, ее голос вернул его:
      – О!.. О! Тыесть Бог!
      – Мы грокнули Бога.

      Люди на Марсе строили воздушные купола для мужчин и женщин, прибывших последним кораблем. Стройка шла быстрее, чем было запланировано: помогали марсиане. Часть сэкономленного времени была потрачена на предварительные изыскания долговременного плана по высвобождению связанного кислорода марсианских песков, чтобы сделать планету более дружелюбной к будущим поколениям поселенцев.