Он первый раз глядел на земную цивилизацию. Он ничего не видел, когда его переносили с «Победителя», он провел несколько минут в такси десять дней тому назад, но ничего тогда не грокнул. До этого времени его мир был ограничен домом, бассейном, садом, травой и деревьями; он ни разу не выходил за ворота владений Харшоу.
      Но теперь он был более развит. Он понял окна, понял, что окружающий его пузырь – для того, чтобы смотреть сквозь него, а то, что внизу – города. С помощью девушек он нашел на карте, плывущей по горизонтальному экрану, ту местность, над которой они пролетали. До недавних пор он не знал, что людям известно о картах. Когда он впервые грокнул человеческую карту, это вызвало легкую и радостную ностальгию. Карта была статичной и мертвой по сравнению с картами его народа, но все же это была карта. Даже человеческие карты были марсианскими по своей сути, и он любил их.
      Он увидел почти двести миль земной поверхности, занятой величайшей метрополией мира, и просмаковал каждый дюйм, стараясь грокнуть все. Он был изумлен размерами и суматошной активностью земных городов, так отличающихся от тихих, словно монастырские сады, городов его народа. Ему подумалось, что земные города могут однажды не выдержать и захлебнуться в потоке событий происходящего, и тогда сильнейшие из Старших смогут вынести посещение опустевших улиц и грокнуть в неторопливом созерцании события и эмоции, осевшие на них слой за слоем. На Марсе он несколько раз посещал заброшенные города, когда представлялась такая удивительная и опасная возможность, но потом его учитель положил этому конец, грокнув, что он еще недостаточно крепок для такого.
      Вопросы, которые он задавал Джил и Доркас, дали ему возможность грокнуть возраст города: он был основан чуть более двух земных столетий тому назад. Земное время ничего не значило для него, и он обратился к марсианским годам и числам – три полных, плюс три ждущих года (три в четвертой степени плюс три в кубе равняется ста восьми Марсианским годам).
      Пугающе и прекрасно! Эти люди должны быть готовы покинуть город для размышлений, пока он не разлетелся от внутреннего напряжения и не перестал быть… хотя по возрасту этот город был всего лишь яйцом.
      Майк наметил себе на будущее вернуться в Вашингтон лет через сто или двести, прогуляться по его опустевшим улицам и постараться, срастись с их бесконечной болью и красотой, грокать жадно, как пьют воду в жару, пока он не станет Вашингтоном, а Вашингтон не станет им самим… если только он станет достаточно силен к тому времени. Ему подумалось, что придется еще расти и расти, прежде чем он станет способным восхвалить и превознести ужасающую боль города.
      Водитель «грейхаунда» повернул на восток, вынужденный оставить в стороне идущие неположенным курсом машины, – появившиеся, хотя Майк и не знал этого, из-за него, из-за Майка – и тут Майк увидел море.
      Джил пришлось объяснить ему, что это тоже вода; Доркас добавила, что это Атлантический Океан, и провела пальцем по береговой линии на карте. Еще с тех пор, когда он был птенцом, Майк знал, что соседняя, расположенная ближе к Солнцу планета почти полностью покрыта водой жизни, а позднее сумел понять, что эти люди принимают свое богатство как должное. Для него, марсианина, трудно было грокнуть, что водная церемония не требует непременно воды; вода была символом ее сути – прекрасным, но заменимым.
      Однако Майк открыл, что абстрактное знание не совсем то же, что физическая реальность. Атлантика наполнила его таким благоговением, что Джил пришлось вмешаться:
      – Майк. И не думай!
      Майк справился со своим чувством, задвинул его поглубже. Потом он смотрел на воду, тянущуюся до горизонта, и старался измерить ее, пока голова его не загудела от троек и множества троек, супермножества множеств.
      Как только они приземлились около Дворца, Джубал распорядился:
      – Помните, девушки, вы образовываете каре. И не стеснитесь отдавить лишнюю ногу или ткнуть кого-нибудь локтем. Энн, ты будешь в плаще, но это не должно тебе мешать наступать на ноги, если толпа будет напирать. Или помешает?
      – Не беспокойтесь, босс. Никто не толкнет Свидетеля. У меня туфли на шпильках, и вешу я гораздо больше, чем ты думаешь.
      – О'кей. Дюк, сразу отсылай Ларри с автобусом обратно.
      – Грокаю, босс. Не надо дергаться.
      – Хочу и дергаюсь. Пошли. – Харшоу, четыре девушки с Майком и Кэкстон вышли из «грейхаунда»; летающий автобус поднялся в воздух. На посадочной площадке стояли люди, хоть и немного. Какой-то человек выступил вперед и сердечно произнес:
      – Доктор Харшоу? Я Том Брэдли, главный помощник Генерального Секретаря. Пройдемте в офис мистера Дугласа. Oн хочет встретиться с вами до начала конференции.
      – Нет.
      Брэдли моргнул.
      – Вы, наверное, не поняли. Это распоряжение Генерального Секретаря. Да, еще он сказал, что мистеру Смиту хорошо бы пойти вместе с вами… Человеку с Марса, я хотел сказать.
      – Нет. Мы идем в конференц-зал. Пусть кто-нибудь проводит нас. А вас пока прошу выполнить мое поручение. Мириам, письмо.
      – Но, доктор Харшоу…
      – Я сказал нет! Вы должны вручить письмо мистеру Дугласу немедленно– и принести мне его ответ, – Харшоу наискось расписался на конверте, врученном ему Мириам, поставил на подпись отпечаток большого пальца и протянул письмо Брэдли. – Скажите ему, что он должен прочитать его доконференции.
      – Но Генеральный Секретарь желает…
      – Секретарь желает увидеть это письмо. Молодой человек, я обладаю даром предвидения. Предрекаю, что если вы опоздаете вручить ему письмо, завтра же вас здесь не будет.
      – Джим, замени меня, – сказал Брэдли и ушел, унося письмо.
      Джубал облегченно вздохнул. Ему пришлось попотеть над этим посланием; они с Энн не спали почти всю ночь, выкидывая черновик за черновиком. Джубал собирался достигнуть открытого соглашения но не хотел застигнуть Дугласа врасплох.
      По знаку Брэдли из толпы вышел человек. Джубал сразу отнес его к тем умным мальчикам на побегушках, которые тяготеют к власть предержащим и делают за них всю черную работу. Человек улыбнулся и сказал:
      – Меня зовут Джим Стэнфорт, доктор. Я главный секретарь по связям с прессой. Устраиваю пресс-конференции и так далее. К сожалению, должен сказать, что еще не все готово. В последнюю минуту мы были вынуждены перебраться в другое, большее помещение. Я так думаю, что…
      – Я так думаю, что мы пройдем в зал прямо сейчас.
      – Доктор, вы не поняли меня. Там тянут провода, устанавливают аппаратуру, в зале кишмя кишат репортеры и…
      – Очень хорошо. Мы с ними поболтаем.
      – Нет, доктор. У меня есть инструкции…
      – Юноша, можете взять свои инструкции, порвать их пополам, потом еще раз и еще… покуда сможете, а после спустить клочки в канализацию. Мы здесь с одной целью: устроить публичную конференцию. Если не все готово, мы поболтаем с прессой… в конференц-зале.
      – Но…
      – Вы держите Человека с Марса на сквозняке, – Харшоу повысил голос. – Есть здесь кто-нибудь достаточно сообразительный, чтобы проводить нас в конференц-зал?
      Стэнфорт сглотнул и сказал:
      – Идемте за мной, доктор.
      По конференц-залу сновали репортеры и техники, однако там был большой овальный стол, стулья и несколько столиков поменьше. Майка заметили, и протесты Стэнфорта были бессильны удержать толпу. Эскортирующее Майка каре амазонок провело его к большому столу. Джубал усадил его, посадил по бокам Доркас и Джил, а Беспристрастная Свидетельница и Мириам уселись сзади. Джубал и не подумал ограничить свободу задавать вопросы и делать снимки. Майку было сказано, что люди будут делать странные вещи, его предупредили, чтобы он не делал неожиданных действий вроде исчезновения или останавливания людей или предметов, если только Джил не скажет ему.
      Майк воспринимал всю эту суету совершенно серьезно. Джил держала его за руку, и это прикосновение придавало ему уверенности.
      Джубал хотел снимков, чем больше, тем лучше; что же до вопросов, он не боялся их. Неделя разговоров с Майком убедила его в том, чтo ни один репортер ничего из Майка не вытянет без помощи специалиста. Привычка Майка отвечать буквально и с паузами сводила на нет любую попытку выбить из него хоть какие-то сведения.
      На большинство вопросов Майк отвечал:
      – Не знаю, – или, – Прошу прощения.
      Корреспондент из «Рейтер», раздраженный борьбой вокруг статуса Майка как наследника, решил сам проверить правомочность Майка.
      – Мистер Смит, что вы знаете о законах наследования?
      Майк так и не грокнул человеческую концепцию собственности и, в частности, идею оставления наследства и наследования. Поэтому он воспользовался книгой, в которой Джубал узнал «Законы оставления наследства и наследования», главу первую.
      Майк цитировал то, что он вычитал, с абсолютной точностью и совершенно без выражения, страницу за страницей, пока зал не погрузился в гробовое молчание, а спросивший не стал хватать ртом воздух.
      Джубал не вмешивался до тех пор, пока репортеры не узнали куда больше, чем им хотелось, о вдовьей части наследства и наследстве вдовца, единокровии и единоутробии, наследовании одним наследником и несколькими. Наконец Джубал сказал:
      – Хватит, Майк.
      Тот удивлено поглядел на него.
      – Там есть еще.
      – Потом. Есть ли у кого-нибудь вопросы на другую тему?
      Репортер из «Лондон Санди» выскочил с интимным вопросом.
      – Мистер Смит, как мы понимаем, вам нравятся девушки. Вы когда-нибудь целовали девушку?
      – Да.
      – Вам понравилось?
      – Да.
      – Почему вам это понравилось?
      Майк чуть поколебался.
      – Целовать девушек полезно, – объяснил он. – Это отбивает интерес к азартным играм.
      Аплодисменты напугали его, но он почувствовал, что Джил и Доркас не испугались. Сами они сдерживали это новое шумное выражение удовольствия. Поэтому он успокоился и стал ждать.
      Он был спасен от дальнейших вопросов и пожалован великой радостью: в боковой двери он увидел знакомую фигуру.
      – Мой брат доктор Махмуд! – воскликнул он и в сверхъестественном возбуждении заговорил по-марсиански.
      Семантик «Победителя» помахал рукой, улыбнулся и поспешил к Майку, говоря что-то на том же режущем ухо языке. Они продолжали свой разговор на неземном языке, Майк – нетерпеливо и стремительно, Махмуд – помедленнее. Все это звучало так, словно носорог пытался опрокинуть железный гараж.
      Репортеры некоторое время терпели это. Те, кто пользовался магнитофонами, записывали разговор для марсианского колорита. Наконец один из них вмешался:
      – Доктор Махмуд! О чем вы разговариваете?
      Махмуд ответил с акцентом, выдавшем в нем бывшего студента Оксфорда:
      – По большей части я говорил: «Потише, мальчик… пожалуйста».
      – А что онговорил?
      – Остальное – личное и не представляет для вас никакого интереса. Приветствия, знаете ли. Старые друзья, – он опять перешел на марсианский.
      Майк рассказывал брату все, что с ним произошло с тех пор, как они расстались, чтобы они смогли грокнуть ближе, но соображения Майка о том, что надо рассказать, были марсианскими по своей сути, они касались в первую очередь новых водных братьев и их достоинств… мягкая вода, которой была Джил, глубина Энн… странный, не полностью еще грокнутый факт, что Джубал казался то яйцом, то Старшим, но не был ни тем, ни другим… не поддающаяся никакому грокингу глубина океана…
      Махмуд говорил меньше, потому что по марсианским меркам с ним почти ничего не случилось за это время – одно излишнее возлияние, чем он никак не мог гордиться, один долгий день, который он провел, лежа вниз лицом в мечети Сулеймана в Вашингтоне. Ни одного нового водного брата.
      Вскоре он остановил Майка и протянул руку Джубалу.
      – Вы доктор Харшоу. Валентайн Майкл считает, что представил меня, но сделал это по своим правилам.
      Пока они пожимали друг другу руки, Харшоу оглядел его с ног до головы. Парень выглядел, как охотник-стрелок, спортсмен-британец, от дорогого твидового костюма до подстриженных русых усов… однако кожа его была смуглой, а гены для его носа выковывались где-то в районе Ливана. Харшоу не любил подделок и предпочитал холодную кукурузную лепешку самому роскошному синтетическому филе.
      Но Майк вел себя с ним как с другом, значит, он и был другом, пока нет свидетельств противного.
      Для Махмуда Харшоу выглядел выставочным экспонатом под названием «янки» – вульгарный, одетый не по случаю, громогласный, по всей видимости невежа и почти наверняка провинциал. К тому же, что еще хуже, человек, имеющий профессию. А по мнению Махмуда, все американцы были узколобыми недоучками-технарями, и не более того. Он старался держаться поодаль от всего американского. Их невероятная помесь политики с религией, их кухня – кухня! – их манеры, их упадочная архитектура и на ладан дышащие искусства – и их слепая высокомерная вера в собственное превосходство, хотя их солнышко давно уже закатилось. Их женщины. Их женщины – особенно: напористые, нескромные с тощими, словно от долгой голодовки, телами, но чем-то беспокойно напоминающие гурий. Четверо из них окружили Валентайна Майкла… и это на конференции, где пристало бы находиться одним мужчинам…
      Но Валентайн Майкл представил всех этих людей – включая и вездесущих женщин – представил гордо и настойчиво как своих водных братьев, возлагая тем самым на Махмуда обязательства более крепкие, чем связывают сыновей одного отца, поскольку Махмуд хорошо понимал марсианский термин для таких тесных отношений благодаря наблюдениям за марсианами и не нуждался в таких неадекватных переводах, как «последовательное соединение» или «величины, равные другой величине, равны между собой». Он видел марсиан у них дома; он знал их бедность (по земным меркам), он окунулся в их культурное богатство и грокнул величайшее значение, которое марсиане придавали отношениям между собой.
      Что ж, делать было нечего: он разделил воду с Валентайном Майклом и должен был теперь оправдать веру его друзей в него. Он надеялся, что эти янки менее развязны, чем кажутся. Поэтому он тепло улыбнулся.
      – Да. Валентайн Майкл объяснил мне – с большой гордостью, – что вы все в (Махмуд употребил марсианское слово) с ним.
      – Как?
      – Водное братство. Понимаете?
      – Грокаю.
      Махмуд не поверил, но мягко продолжил:
      – Поскольку мы с ним в тех же отношениях, я должен просить, чтобы меня приняли в семью. Я знаю вас, доктор, и я полагаю, что это должен быть мистер Кэкстон, – я видел портрет над вашей колонкой, мистер Кэкстон – но давайте поглядим, правильно ли я понял насчет молодых леди. Это, должно быть, Энн.
      – Да, но она в мантии.
      – Да, конечно. Я засвидетельствую ей свое почтение позднее.
      Харшоу представил его остальным… и Джил изумила его, обратившись к нему с правильно, построенным выражением почтительности к водному брату, произнося фразу на три октавы выше любого марсианина, но с царапающей горло чистотой. Это была дюжина слов, которые она могла произносить, из сотни, которую понимала – но эту дюжину она произнесла как надо, потому что она слышала и употребляла эти слова много раз на дню.
      Глаза доктора Махмуда расширились. Возможно, эти люди и не такие уж закоренелые варвары… а молодой их брат видит глубоко. Махмуд мгновенно ответил Джил почтительной фразой и склонился к ее руке.
      Джил видела, что Майк пришел в восторг; она попробовала прокаркать кратчайшую из девяти форм ответа водному брату – хотя еще не грокнула ее и вряд ли стала бы предлагать (на английском) ближайший биологический эквивалент… тем более человеку, которого видела впервые.
      Махмуд, который это понял, взял символическое значение, а не буквальное (невозможное с человеческой точки зрения), и произнес нужный ответ. Джил исчерпала свои возможности: она не поняла его слов и не ответила даже на английском.
      Но на нее снизошло вдохновение. По периметру стола стояли графины с водой, окруженные бокалами. Она взяла графин, наполнила бокал, взглянула Махмуду в глаза и искренне произнесла:
      – Вода. Наше гнездо теперь ваше. – Она поднесла стакан к губам и передала его Махмуду.
      Он ответил на марсианском, увидел, что она не понимает, и перевел:
      – Кто дает воду, тот дает все. – Он отпил глоток и протянул было стакан Джил, но спохватился и передают его Харшоу.
      – Я не говорю по-марсиански, сынок, – сказал Джубал, – но благодарю за воду. Пусть жажда никогда не мучит тебя. – Он отпил треть и протянул стакан Бену.
      Кэкстон взглянул на Махмуда и негромко произнес:
      – Возрастание близости. С водой жизни возрастает наша близость. – Он отпил глоток и передал стакан Доркас.
      В отличие от остальных Доркас заколебалась.
      – Доктор Махмуд, вы понимаете, насколько это серьезно для Майка?
      – Да, мисс.
      – Э… для нас это так же серьезно. Вы все понимаете? Вы грокнули?
      – Я грокнул это во всей полноте… иначе я не стал бы пить.
      – Хорошо. Желаю вам всегда пить досыта. Пусть наши яйца разделят гнездо. – По щекам ее потекли слезы, она отпила и торопливо передала стакан Мириам.
      – Соберись, девочка, – прошептала Мириам, а потом, обращаясь к Майку, сказала: – Водой мы приветствуем брата, – и добавила, обращаясь к Махмуду: – Гнездо, вода, жизнь. – Она отпила глоток. – Наш брат. – Она протянула ему стакан.
      Махмуд допил то, что осталось, и сказал по-арабски:
      – И если они сплетают твои дела со своими, то братья они тебе.
      – Аминь, – заключил Джубал.
      Доктор Махмуд бросил на него быстрый взгляд и решил не спрашивать пока у Харшоу, понял ли он смысл происшедшего: здесь было не место говорить о том, что могло выдать его собственные тревоги, его сомнения.
      Тем не менее на душе у него было тепло, как всегда после водного ритуала… несмотря на то, что он здорово отдавал ересью. Его мысли прервало появление главного протоколиста.
      – Вы доктор Махмуд. Ваше место в другом конце зала, доктор.
      Следуйте за мной.
      Махмуд улыбнулся:
      – Нет, мое место здесь. Доркас, можно мне сесть между вами и Валентайном Майклом?
      – Конечно, доктор. Я подвинусь.
      У помощника главного протоколиста едва не подкосились ноги.
      – Доктор Махмуд, ради бога! По списку вы – в другом конце зала! Генерального Секретаря ждут с минуты на минуту – а тут просто кишат репортеры и бог знает, кто еще… Я просто не знаю, что делать.
      – Так переиграй это, экий ты непонятливый, – вмешался Джубал.
      – Что? А вы кто такой? Вы есть в списке? – Он уткнулся в бумаги.
      – Кто тытакой? – спросил Джубал. – Главный официант? Я Джубал Харшоу. Если моего имени нет в этом списке, можешь порвать его на клочки. Знаешь, малыш, если Человек с Марса хочет, чтобы доктор Махмуд сидел рядом, значит, так и надо устроить.
      – Но он не можетсидеть здесь! Места за этим столом резервированы для министров, глав делегаций, судей Верховного Суда и людей подобного ранга… и я не знаю, как их всех втиснуть, если придет еще кто-нибудь… и Человека с Марса, конечно.
      – Конечно, – согласился Джубал.
      – И конечно, доктор Махмуд должен сидеть рядом с Генеральным Секретарем, точнее – позади него, и быть готовым к разъяснениям. Ничего нельзя изменить.
      – Я помогу, – Джубал вынул лист из его руки. – М-м… Ну-ка, ну-ка… Человек с Марса сядет напротив Генерального Секретаря, примерно там, где сидит сейчас. Затем, – Джубал взял карандаш и накинулся на бумагу: – эта половина, от сих до сих относится к Человеку с Марса. – Джубал поставил кресты против каждого имени и объединил их жирной скобкой, потом принялся вычеркивать имена, принадлежавшие к противоположной части стола. – Это вполовину облегчит вашу работу… потому что всех их я посажу по нашу сторону.
      Протоколист был так потрясен, что не мог говорить. Губы его шевелились, но изо рта вылетали лишь какие-то звуки. Джубал нежно взглянул на него:
      – В чем дело? Ах да, я забыл оформить все официально. – Он нацарапал под исправленным: «Дж.Харшоу от имени В.М.Смита». – Беги к своему шефу и покажи ему это. Скажи, чтобы он заглянул в свод правил об официальных визитах глав дружественных планет.
      Чиновник раскрыл рот… и удалился, забыв закрыть его. Он вернулся, едва не наступая на пятки пожилому человеку.
      – Доктор Харшоу, – начал тот категорическим тоном, – я Ла Рю, главный протоколист. Вам действительно так необходима половина большого стола? Как я понимаю, ваша делегация не так уж велика.
      – Это не имеет значения.
      Ла Рю мимолетно улыбнулся.
      – Боюсь, что имеет. Я поставлен в тупик тем, что речь идет о космосе. Почти все деятели высшего ранга приглашены на конференцию. Если вы ожидаете еще своих людей – хотя я желал бы, чтобы вы сообщили мне об этом заранее, – я поставлю еще стол позади этих двух мест, оставленных для мистера Смита и для вас.
      – Нет.
      – Боюсь, что именно так и придется сделать. Мне очень жаль.
      – Мне тоже жаль… вас. Потому что мы уйдем, если половина стола не будет предоставлена Марсу. Скажите Генеральному Секретарю, что вы сорвали конференцию бестактным обращением с Человеком с Марса.
      – Вы, конечно, говорите не всерьез?
      – Вы разве не получили мое письмо?
      – Э…ну, я подумал, что вы шутите.
      – Мне не до шуток, сынок. Либо Смит глава планеты, наносящий официальный визит главе другой планеты (и в этом качестве он имеет право на встречу каждым встречным и поперечным, который здесь присутствует), либо он простой турист, тогда весь этот шабаш ни к чему. Вы не можете считать его и тем и другом одновременно. Оглянитесь вокруг, пересчитайте «деятелей высшего ранга», как вы их назвали и сообразите: были бы они здесь, если бы считали Майка простым туристом?
      – Такого еще не бывало, – медленно проговорил Ла Рю.
      Джубал фыркнул.
      – Я видел, как сюда входил глава делегации Лунной Республики… идите и скажите ему, что таких прецедентов не бывало. И быстро смывайтесь! Я слыхал, у него вспыльчивый характер. Вот что, сынок, – я старый человек, я плохо спал, и не мое дело учить человека его работе. Передайте мистеру Дугласу, что мы увидимся в другой раз, когда он будет готов принять нас по всем правилам… Идем, Майк, – кряхтя, он начал подниматься со стула.
      – Нет, нет, доктор Харшоу! – зачастил Ла Рю. – Мы очистим эту сторону стола. Я… Ладно, я что-нибудь сделаю. Она ваша.
      – Вот так-то лучше, – однако опускаться Харшоу не стал. – А где же флаг Марса? И как насчет подобающих почестей?
      – Боюсь, я вас не понял.
      – Никогда не бывало, чтобы мой английский воспринимался с таким трудом. Глядите… Видите флаг Федерации позади кресла Генерального Секретаря? А где флаг Марса?
      Ла Рю моргнул.
      – Должен признаться, вы захватили меня врасплох. Я не знал, что марсиане пользуются флагами.
      – Они ими не пользуются. Но вы просто не сумеете вообразить, чем они пользуются в таких торжественных случаях. (Я тоже, мальчик, но это не имеет значения!) Поэтому мы вас прощаем и даем возможность исправиться. Мириам, лист бумаги!.. Примерно вот так, – Харшоу нарисовал прямоугольник и набросал в нем традиционный символ Марса – кружок со стрелкой, направленной в правый верхний угол. – Сделайте поле белым, а символ Марса красным… все бы это вышить на шелке, конечно, но пока сойдет и так. С простыней и какой-нибудь краской любой бойскаут сообразит, что надо делать. Вы были бойскаутом?
      – Хм… давно когда-то.
      – Вот и хорошо. Девиз бойскаутов, стало быть, знаете <"Всегда готов!">. Теперь о почестях… Вы собираетесь играть «Хвала суверенному миру», когда войдет Генеральный Секретарь?
      – Да, так положено.
      – Тогда вам следует следом включить гимн Марса.
      – Не знаю, как это сделать. Даже если у них есть гимн… у нас нет записи. Доктор Харшоу, будьте же благоразумны!
      – Сынок, я и веду себя на редкость благоразумно. Мы пришли сюда для маленькой неофициальной встречи и обнаружили, что вы превратили ее в цирк. Что ж, в любом цирке должны быть слоны. Теперь мы поняли, что вы так же не можете играть марсианскую музыку, как мальчишка со свистком – симфонию. Но вы-то можетеисполнить симфонию – «Симфонию девяти планет». Грокнули? То есть усекли? Возьмите тот кусок, где начинается тема Марса, прокрутите его весь… или хотя бы несколько аккордов, чтобы можно было узнать мелодию.
      Ла Рю призадумался.
      – Да, полагаю, это в наших силах, но, доктор Харшоу, я не могу обещать воздание должных почестей даже на такой импровизированной основе. Я… я не думаю, что у меня для этого достаточно полномочий.
      – И духу, – горько добавил Харшоу. – Что ж, нам не нужен цирк, поэтому скажите мистеру Дугласу, что мы придем, когда он будет не так занят. Приятно было поболтать, сынок. Когда мы придем в следующий раз, приходите встречать… если еще будете тут работать. – Он снова начал медленно и мучительно вставать, показывая, как он стар и немощен.
      Ла Рю сказал:
      – Доктор Харшоу. пожалуйста, не уходите! Э… Генеральный Секретарь не придет, пока я не скажу, что все готово, поэтому дайте подумать, что я смогу сделать. Хорошо?
      Харшоу опустился на место, брюзжа при этом:
      – Делайте, что вам там надо. Но вот что еще, пока вы здесь… Тут в толпе только что говорили… Я так понял, что сюда хотели бы прийти ребята из команды «Победителя». Они друзья Смита, так что впустите их. Мы их пристроим. Помогите нам заполнить эту часть стола, – Харшоу тяжело вздохнул и потер то место, где находятся почки.
      – Очень хорошо, сэр, – согласился Ла Рю сквозь сжатые зубы и вышел.
      – Джубал, – шепнула Мириам, – уж не потянул ли ты спину позавчера вечером, поднимаясь из-за стола?
      – Уймись, девушка, пока я тебя не отшлепал. – Джубал с удовлетворением смотрел, как зал заполняется высокопоставленными лицами. Он сказал Дугласу, что хочет маленького и неофициального разговора… наперед зная, что его заявление притянет всех располагающих властью и рвущихся к власти, как свет притягивает мошек. А теперь (он был уверен) эти шишки будут обращаться с Майком как с повелителем… на глазах у всего мира. Пусть-ка после этого попробуют оттереть мальчика в сторону!
      Стэнфорт выталкивал газетчиков, а несчастный помощник главного протоколиста весь трясся, словно нервная няня, пытаясь рассадить максимум знаменитостей при минимуме кресел. Они продолжали прибывать, из чего Джубал заключил, что Дуглас и не собирался созывать конференцию раньше одиннадцати, о чем все были проинформированы.
      Час, подаренный Джубалу, предназначался для приватной предварительной встречи, которую он отверг. Что ж, такая задержка вполне устраивала Джубала.
      Вошел лидер Восточной Коалиции. Мистер Канг предпочел на этот раз не выступать главой делегации своей страны; в протоколе он значился просто членом Ассамблеи, однако Джубал не удивился, увидев, как помощник главного протоколиста бросил все свои дела и помчался усаживать главного политического противника Дугласа за большой стол, рядом с местом, зарезервированным для Генерального Секретаря. Это укрепило Джубала во мнении, что Дуглас далеко не дурак.
      Доктор Нельсон, корабельный врач «Победителя», и капитан Ван-Тромп, его шкипер, вместе вошли в зал и были с восторгом встречены Майком.
      Джубал был доволен, поскольку мальчик теперь хоть что-то делал перед камерами, а не сидел, словно манекен. Джубал воспользовался суетой, чтобы пересадить своих людей. Он посадил Майка напротив кресла Генерального Секретаря, а сам занял место слева от Майка… чтобы можно было при случае дотронуться до него рукой. Поскольку Майк имел довольно смутное представление о человеческих манерах, Джубал придумал незаметные сигналы – примерно так управляют хорошо дрессированной лошадью – «встань», «сядь», «поклон», «пожми руку».
      Впрочем, Майк не был лошадью, и потребовалось всего пять минут, чтобы он все усвоил.
      Махмуд оторвался от своих корабельных друзей и сказал Джубалу:
      – Доктор, Шкипер и Потрошитель тоже водные братья нашего брата, и Валентайн Майкл хотел бы закрепить это новым ритуалом для всех нас. Я велел ему подождать. Вы одобряете?
      – Что? Да, конечно. Не в такой давке. – «Проклятье, сколько еще у Майка водных братьев?» – Может быть, вы присоединитесь к нам, когда все кончится? Выпьем, поболтаем.
      – Почту за честь. Я уверен, остальные тоже не откажутся.
      – Отлично. Доктор Махмуд, известно вам что-нибудь о других братьях нашего юного брата, которые могут еще появиться?
      – Нет. На «Победителе», во всяком случае, больше никого нет. – Махмуд решил не делать ответного приглашения, поскольку оно могло выдать, как он был смущен – впервые – обнаружив собственные ответные обязательства… – Я скажу Свену и Старику.
      Харшоу увидел, как вошел папский нунций, поглядел, как его усаживают за большой стол, и усмехнулся про себя. Если у этого длинноухого дебила Ла Рю и остались какие-то сомнения относительно официальной природы этой встречи, ему лучше забыть о них!
      Какой-то человек похлопал Харшоу по плечу.
      – Это здесь проживает Человек с Марса?
      – Да, – ответил Джубал.
      – Я Том Бун – точнее, сенатор Бун, так лучше, – и у меня для него письмо от Верховного Епископа Дигби.
      Джубал врубил кору своего головного мозга на максимальную скорость.
      – Я Джубал Харшоу, сенатор… – Он просигналил Майку встать и пожать сенатору руку. – …а это мистер Смит. Майк, это сенатор Бун.
      – Рад с вами познакомиться, сенатор Бун, – сказал Майк в лучших традициях танцевальной школы. Он глядел на Буна с интересом. Он выяснил для себя, что слово «сенатор» не означает Старшего, хотя и близко по форме; но разглядывать сенатора было все равно интересно. Он решил, что грокнет это потом.
      – Спасибо, мистер Смит. Не буду отнимать у вас время. Кажется, веселье вот-вот начнется. Мистер Смит, Верховный Епископ Дигби послал меня передать вам персональное приглашение посетить службу в молитвенном доме архангела Фостера.
      – Прошу прощения?
      Джубал подвинулся поближе.