И я мог сказать точно, откуда он не был родом. Уж, наверное, не с планеты, совсем не имеющей атмосферы, где температура достигает абсолютного нуля, вслед за чем наступает «лето», когда оттаивают некоторые газы, но вода остается твердым камнем и даже Черволицему приходится носить скафандр. И ни с какой другой планеты нашей системы, потому что ясно, как божий день, что Черволицый чувствует себя как дома только на планете земного типа. И неважно, как он выглядит: пауки тоже на нас мало похожи, но любят они то же самое, что и мы. В наших жилищах на каждого из нас приходится тысяч по десять пауков.
      Черволицему и Кj понравилась Земля. Боюсь, что понравилась излишне сильно. Но что же ему нужно на Плутоне?
      Однако, с чего начинается вторжение в чужую солнечную систему? Я не шучу: моя темница на Плутоне не шутка, а смеяться над Черволицым у меня как-то нет желания. Итак, с чего бы вы начали? Прямо ворвались бы без подготовки, или забросили бы вперед свою шляпу? Они, кажется, намного опередили нас в технической развитии, но вряд ли могли знать об этом заранее. И не разумней ли сначала создать опорную базу в недосягаемом для нас районе нашей системы?
      Тогда, действуя с нее, можно оборудовать и передовую базу, скажем, на безатмосферном спутнике приглянувшейся вам планеты, откуда и будет вестись разведка главной цели.
      В случае утраты разведывательной базы можно просто отойти на основной плацдарм и разработать новое наступление.
      Отметьте также и то, что хотя от нас Плутон невероятно далек, Черволицему до него с Луны всего пять дней лета. Вспомните вторую мировую войну: главная база надежно удалена от театра военных действий (США/Плутон), но до передовой базы (Англия/Луна) от нее всего лишь пять дней пути, а передовую базу от театра военных действий (Германия/Земля) отделяют всего три часа. Медленно, конечно, но для союзников во время войны оказалось весьма практично.
      Оставалось только надеяться, что подобный путь окажется менее практичным для банды Черволицего. Хотя возможности предотвратить его успех я не видел.
      Кто-то сбросил мне еще одну банку — спагетти с мясными тефтелями. Будь это консервированные персики, у меня не хватило бы духу на то, что я сделал: прежде чем открыть банку, я использовал ее вместо молотка. Я сплющил ею уже опорожненную консервную банку и, как мог, сбил ее конец в острие, которое наточил на краю бассейна. Теперь у меня был кинжал — не очень хороший, но благодаря ему я почувствовал себя менее беспомощным.
      Затем я поел. После еды меня сморило. Я все еще оставался пленником, но имел теперь какое-никакое оружие и, вроде бы, определил, с кем имею дело. Изучить проблему — значит, на две трети решить ее. На этот раз кошмары меня во сне не мучали.
      В следующий раз вместо банки мне на голову скинули Толстяка. Секундой позже за ним приземлился Тощий. Отпрянув к стене, я изготовил кинжал. Не обращая на меня внимания. Тощий встал, подошел к воде и начал пить. Толстяка можно было не опасаться: он потерял сознание. Я смотрел на него и вспоминал, какая он дрянь. Но потом подумал: да какого черта, он-то мне делал массаж, когда мне было плохо? — и начал делать ему искусственное дыхание. Минуту спустя Толстяк задышал сам и выдавил:
      — Хватит!
      Я снова отпрянул к стене, держа кинжал наготове. Тощий сидел у стены напротив, не обращая на нас внимания. Толстяк окинул взглядом мое жалкое оружие и сказал:
      — Убери эту штуковину, малый. Мы с тобой теперь лучшие друзья.
      — Ну да?
      — Угу. Нам, людям, лучше держаться заодно. — Он уныло вздохнул. — И это называется благодарность! После всего, что мы для него сделали!
      — О чем ты? — спросил я.
      — О чем? Да все о том же. Он решил, что обойдется без нас. Вот мы и сменили адрес.
      — Заткнись, — буркнул Тощий безо всякого выражения.
      Толстяк скривил лицо.
      — Сам «заткнись», — ответил он злобно. — Мне это надоело. Все «заткнись», да «заткнись», а чем это кончилось?
      — Заткнись, тебе говорят.
      Толстяк заткнулся. Я так никогда и не узнал толком, что же произошло, потому что Толстяк каждый раз все рассказывал по-другому, а от Тощего вообще не было слышно ничего, кроме однообразных советов заткнуться. Но одно было ясно: они потеряли свою должность то ли подручных гангстеров, то ли членов пятой колонны, то ли как еще можно назвать людей, служащих врагам своего племени. Как-то Толстяк сказал:
      — А ведь все из-за тебя.
      — Из-за меня? — я положил руку на сделанный из жестянки нож.
      — Угу. Не вмешайся ты, он, может, не разозлился бы так.
      — Но я же ничего не делал.
      — Это по-твоему. Ты всего лишь увел у него изпод носа двух ценнейших пленников и сорвал все планы, когда он спешил со стартом сюда.
      — Да, но вы-то здесь не виноваты.
      — Я ему так и сказал. Но поди объясни ему! Да брось ты хвататься за свою пилку для ногтей, я ж говорю, кто старое помянет…
      И наконец, я узнал то, что интересовало меня больше всего. Когда я в пятый раз заговорил о Крошке,
      Толстяк спросил:
      — А какое тебе до нее дело?
      — Да просто хочу знать, жива ли.
      — Жива, конечно. По крайней мере, была жива, когда я ее в последний раз видел.
      — Это когда же?
      — Больно ты много вопросов задаешь. Здесь я ее видел.
      — Так она здесь? — с надеждой переспросил я.
      — Про то и толкую. Шляется где попало и все время под ногами путается. Живет, надо сказать, как принцесса. — Толстяк поковырял в зубах и нахмурился. — Никак не пойму, почему ее он обхаживает, а с нами так поступил. Неправильно это!
      Мне это тоже показалось странным, но по другим причинам. Трудно было представить себе отважную Крошку любимицей Черволицего. Либо здесь какойто секрет, либо Толстяк врет.
      — Так она что же, не под замком?
      — А что толку ее запирать? Куда она отсюда денется?
      Я подумал над этим. Действительно, куда — если шаг наружу означает самоубийство. Даже будь у Крошки скафандр (а уж он-то наверняка заперт), даже окажись под рукой корабль без экипажа, в который она сумеет забраться, корабельного «мозга» — маленького приспособления, служащего ключом к системе управления кораблем, — ей все равно не найти.
      — А что стало с Материней?
      — С кем, с кем?
      — Ну, — я запнулся, — ну, с тем инопланетным существом, которое я нес в скафандре. Ты должен помнить, ты же был там, когда вы нас нашли. Та, что с ней? Она жива?
      — Эти насекомые меня не интересуют, — хмуро отрезал Толстяк, и больше ничего вытянуть из него мне не удалось.
      Но теперь я знал, что Крошка жива, и из горла исчез, наконец, комок. Она здесь! Я стал обдумывать возможность подать ей весточку. Инсинуации Толстяка, что она подружилась с Черволицым, нисколько меня не беспокоили.
      Верно, что Крошка вела себя непредсказуемо, а иногда и просто ужасно, доводя меня до ручки — тщеславно, высокомерно и просто по-детски. Но она скорее сгорит на костре, чем предаст. У Жанны д'Арк не было такой силы духа, как у нее.
      Между нами тремя установилось натянутое перемирие. Я держался в сторонке, спал в один глаз, и старался не засыпать, прежде чем не захрапят они. Кинжал я всегда держал под рукой. Со времени их появления в камере я не мылся, чтобы не подставиться под удар. Тощий просто не обращал на меня внимания. Толстяк вел себя почти по-дружески и всячески показывал, что не боится жалкого оружия, хотя, по-моему, только притворялся, что не боится. Во всяком случае, мне так показалось во время конфликта, возникшего во время кормежки.
      Сверху сбросили три банки. Одну подобрал Тощий, вторую — Толстяк. Когда я осторожно, кругами, приблизился, чтобы взять третью, он схватил и ее.
      — Отдай ее мне, пожалуйста, — сказал я.
      — С чего ты взял, что она твоя, сынок? — усмехнулся Толстяк.
      — Три банки, трое людей.
      — И что с того? У меня сегодня аппетит, видишь ли, разыгрался, так что вряд ли смогу с тобой поделиться.
      — У меня тоже. Так что не валяй дурака.
      — Ммм… — казалось, он обдумывает мои слова. — Знаешь что? Пожалуй, я тебе ее продам.
      Я заколебался. До какой-то степени его позиция казалась логичной. В самом деле, не мог же Черволицый зайти в магазин Лунной базы и купить консервы; по всей вероятности. Толстяк и его партнер покупали их на свои. И почему бы мне не подписать долговое обязательство хоть по сотне, а то и по тысяче долларов за банку? Деньги больше ничего не значат, а его это ублажит.
      Нет! Поддайся я сейчас, покажи ему, что поддаюсь, лишь бы только получить свой паек, и он сядет мне на тою. И кончится это тем, что я стану прислуживать ему и вилять хвостом, только бы поесть.
      Я показал ему свой жестяной кинжал:
      — Будем драться.
      Кинув взгляд на мою руку, Толстяк улыбнулся во весь рот:
      — Ну что ты, шуток не понимаешь? — и бросил мне банку. Больше споров по поводу еды не возникало.
      Жили мы как «счастливая семья», которую любят показывать в бродячих зоопарках — лев в одной клетке с ягненком. Зрелище впечатляющее, только вот ягненка приходится все время заменять.
      Толстяк любил поговорить, и я многое узнал от него, когда был способен отличить правду от вымысла. Звали его — по его словам — Жак де Барр де Вигни («Зови меня Джок»), а Тощего — Тимоти Джонсон. Однако сдавалось мне, что их настоящие имена можно узнать, только тщательно изучив полицейские объявления о розыске преступников. Джок всячески пытался показать, что знает все и вся, но вскоре я пришел к выводу, что ему ничего не известно ни о происхождении черволицых, ни об их дальнейших планах. Черволицый вряд ли стал бы вступать в беседы с «существами низшего порядка», он просто ездил на них, как мы на лошадях.
      Очень охотно Джок рассказал мне следующее:
      — Да, девку заманили мы. Урана на Луне и в помине нет, все эти басни о нем на сопляков рассчитаны, чтобы завлечь их туда. Так что времени мы впустую потратили изрядно, а есть-то человеку надо?
      Я ничего не ответил, чтобы не перебить поток информации. Однако Тим буркнул:
      — Заткнись.
      — Да брось ты, Тим! Ты что, ФБР испугался? Думаешь, легавые тебя даже здесь достанут?
      — Заткнись, тебе говорят.
      — Сам заткнись. А мне поболтать охота. Дело было плевое, — продолжал Джон. — Эта соплюшка любопытна, как семь кошек. И он знал, что она прибывает на Луну, и знал, когда. — Джок задумался. — Он всегда все знает, на него очень много людей работает, и некоторые из них — большие шишки. Так что мне всего-то пришлось пошататься в Лунном городе и с ней познакомиться — это выпало на меня, потому что наш Тим никак не сошел бы за доброго дядю. Разговорился я с ней, угостил кока-колой. Наплел всякого такого о романтике лунной геологии. Потом вздохнул и пожалел, что не могу показать ей наш с партнером шурф.
      Тут-то она и клюнула. Когда ее тургруппа посещала станцию Томба, она удрала через шлюз — эту часть она сама и разработала. Хитрюга, скажу я тебе! А нам только и оставалось, что поджидать ее в условленном месте, даже руки скручивать не пришлось, пока она не забеспокоилась, что едем мы к нашей шахте намного дальше, чем предполагалось. — Джок усмехнулся. — Для своего веса дерется она здорово. Изрядно меня поцарапала.
      Да, на Крошку это похоже — уверенная в себе, не боясь никого, она не могла пройти мимо каких бы то ни было новых «познавательных» впечатлений.
      — Но ему вовсе не эта сопля была нужна, — продолжал Джок. — Он хотел заполучить ее отца. Задумал заманить его на Луну, но ничего не вышло. — Джок кисло усмехнулся. — Туго нам доставалось, когда у него не получалось так, как он хотел. Но пришлось ему удовлетвориться девчонкой. Это Тим ему подсказал, что ею можно воспользоваться как заложницей.
      Тим выдавил словечко, которое я воспринял как общее отрицание. Джок задрал брови:
      — Нет, ты послушай только! Ну и манеры!
      Мне, наверное, следовало промолчать, поскольку я добивался фактов, а не рассуждений, но я страдаю тем же недостатком, что и Крошка: если я чего не понимаю, то чувствую непреодолимый зуд добраться до сути. Я не мог (и до сих пор не могу) понять, что движет Джеком.
      — Зачем ты это сделал, Джок?
      — Что?
      — Послушай, ведь ты же человек. (По крайней мере, выглядел он по-человечески). И, как ты сам выразился, мы, люди, должны держаться заодно. Как же ты мог заманить для него в ловушку маленькую девочку?
      — Ты что, парень, псих?
      — Думаю, что нет.
      — А говоришь как псих. Попробуй-ка ему воспротивиться, я на тебя погляжу. — Я понял, о чем он: возражать Черволицему, все равно, что кролику плюнуть в глаз удаву; это я и сам усвоил. А Джок продолжал: — Ты должен понять чужую точку зрения. Я всегда говорил — «живи и давай жить другим». Он нас схватил, когда мы искали минералы, и после этого выбора у нас уже не было. Это все равно, что упираться против властей — шансов никаких. Так что мы пошли на сделку: мы на него работаем, а он нам платит ураном.
      Слабый намек на сочувствие, который у меня к нему появился было, немедленно испарился. Меня чуть не стошнило.
      — И вам платили?
      — Ну, скажем, записывали нам на счет.
      — Неважную вы заключили сделку, — сказал я, обводя взглядом камеру.
      — Может быть, может быть, — скорчил физиономию Джок. — Но, малый, будь благоразумен! С неизбежным всегда приходится мириться. Эти ребята захватят Землю — у них все для этого есть. Сам ведь видел. А человек, он ведь должен понимать, откуда ветер дует. Меня, знаешь, одна история много чему научила, когда я еще был в твоем возрасте. Жили мы себе в своем городке тихо, жили не тужили, но хозяин у нас стал староват и начал отпускать вожжи… ну тут-то ребята из Сент-Луиса и начали прибирать нашу территорию к рукам. Такая пошла катавасия, ничего не поймешь. Человеку, понимаешь, надо знать, какой стороны держаться, чтобы не проснуться в деревянном пиджаке… Ну, те, которые быстро смекнули, что к чему, приспособились, а остальные… нечего плыть против течения; без толку это все, ясно?
      Понять его логику было нетрудно, особенно с точки зрения «живой гниды». Но от самого главного он увильнул.
      — И все же, Джок, как же ты мог поступить так с маленькой девочкой?
      — Да я же тебе битый час объясняю, что выхода не было.
      — Нет, был. При всем том, что отказаться, когда он приказывает, просто невозможно, у тебя ведь была возможность бежать.
      — Куда?
      — Он же тебя послал за ней в Лунный город, ты сам говорил. И у тебя ведь был неиспользованный обратный билет на Землю — я знаю правила. Тебе всего-то было нужно затаиться и с первым же кораблем махнуть на Землю, а не заниматься его грязными делами.
      — Но…
      Я перебил его:
      — Допускаю, что ты не мог укрыться в лунной пустыне, допускаю, что не чувствовал бы себя в безопасности даже на станции Томба. Но у тебя был шанс удрать, когда он послал тебя в Лунный город. Ты должен был воспользоваться им, а не заманивать маленькую девочку в лапы пучеглазого чудовища.
      Он выглядел обескураженно, но ответил живо:
      — Ты нравиться мне. Кип! Ты хороший парень. Но не умный. Без понятия ты.
      — Нет, почему же, я все понимаю.
      — Нет, не понимаешь. — Он наклонился ко мне, хотел положить мне руку на колено, я отпрянул. Он продолжал: — Есть еще одно обстоятельство, о котором я тебе не сказал… боялся, что ты примешь меня за зомби или что-то в этом роде. Они нам операцию сделали.
      — Какую операцию?
      — Такую. Вделали нам в головы бомбы с дистанционным управлением, как на ракетах. Попробуй только ослушаться… Он нажмет кнопку, — и б-бах! Мозги весь потолок залеплют. — Он ощупал пальцами шею у затылка. — Видишь здесь шрам? Волосы у меня уже отросли, но если приглядеться, то шрам еще виден, так навсегда и останется. Хочешь поглядеть?
      Я уж было склонился посмотреть и вполне поверил бы (за последнее время пришлось поверить и в более невероятные вещи), — но Тим все поставил на место одним взрывным словечком.
      Джок дернулся, потом взял себя в руки и сказал:
      — Да не обращай ты на него внимания.
      Я пожал плечами и отошел. Джок в тот день больше со мной не заговаривал, что меня вполне устраивало.
      На следующее «утро» я проснулся от того, что Джок тряс меня за плечо.
      — Проснись, Кип, проснись!
      Я на ощупь потянулся за своим игрушечным кинжалом.
      — Здесь он, у стены, — сказал Джок, — но только теперь он тебе не поможет.
      Я схватил кинжал.
      — Почему же? А где Тим?
      — Ты что, никак не проснешься?
      — То есть?
      — Все проспал, значит? Ничего не видел? Я тебя потому и разбудил, что страшно; поговорить с живой душой хочется.
      — Что я проспал? И где Тим?
      Дрожащий Джок весь покрылся потом.
      — Они парализовали нас голубым светом, вот что! И забрали Тима. — Его передернуло. — Хорошо, что его. Я ведь думал… ну, ты понимаешь, ты же заметил… я немножко толстый… а они любят жир.
      — О чем ты? Что они с ним сделали?
      — Бедный старина Тим. Были, конечно, у него свои недостатки — у кого их нет? — но… Из него, должно быть, уже суп сварили, вот что! — Его опять передернуло. — Суп они тоже любят — с костями и все такое.
      — Не верю. Ты просто пытаешься запугать меня.
      — Не веришь? — Он смерил меня взглядом с головы до ног. — Тебя, наверное, потащат следующим. Если ты хоть что-нибудь соображаешь, сынок, возьми лучше свою пилку для ногтей и вскрой себе вены. Так будет лучше.
      — А сам-то ты что же? — спросил я. — Хочешь, одолжу?
      — У меня духу не хватит, — ответил Джок, дрожа.
      Я не знаю, что стало с Тимом. Я не знаю, ели черволицые людей или нет. (И «людоедами» их не назовешь — может, мы для них все равно что бараны). Но я даже не особенно испугался, потому что все предохранители в моих «цепях» страха давно уже полетели. Мне было безразлично, что случится с моим телом после того, как я сведу с ним счеты. Но у Джока эти мысли вызывали безотчетный ужас. Не думаю, чтобы он был трусом — трус вряд ли займется изыскательством на Луне. Но он трясся оттого, что всерьез верил своим догадкам. Он сбивчиво дал понять, что оснований верить им у него больше, чем я мог предполагать. По его словам, он летал на Плутон и раньше, и остальные люди, которых в тот раз доставили сюда кого добром, кого силой, обратно на Луну не вернулись.
      Когда настало время есть, нам сбросили две банки, но Джок сказал, что не испытывает аппетита и предложил мне свою банку. Той «ночью» он все сидел и пытался бороться со сном.
      Проснулся я как после кошмарного сна, в котором, бывает, не можешь шевельнуться. Но это был не сон — незадолго до пробуждения меня облучили синим светом.
      Джок исчез.
      Больше я никогда не видел ни того, ни другого. Отчасти мне их даже не хватало… По крайней мере — Джока. Стало, конечно, намного легче — не надо было все время быть начеку, и я мог позволить себе роскошь вымыться. Но очень надоело мерить клетку шагами одному.
      Никаких иллюзий касательно этих двух типов я не испытывал. Наверное, нашлось бы больше трех миллиардов человек, с которыми делить заключение было бы много приятнее, чем с ними. Но, какие-никакие, они были люди. Тим казался опасно холодным, как нож гильотины. Но у Джона сохранились какие-то туманные представления о зле и добре, — иначе он не стал бы пытаться найти оправдание своим поступкам. Можно предположить, что он просто был безволен.
      Но я вовсе не считаю, что понять — значит простить. Если встать на эту точку зрения, дойдешь до того, что начнешь распускать слюни над судьбой убийц, насильников и похитителей детей, забывая при этом об их жертвах. А это неправильно. Жалость у меня может вызвать судьба Крошки и других, попавших в ее положение, но никак не судьба тех преступников, чьими жертвами они становятся. Мне не хватало болтовни Джока, но существуй возможность топить подобных ему людей сразу же после рождения, я делал бы это собственными руками. А о Тиме и говорить нечего.
      И если они попали в суп вурдалакам, мне, ей-богу, совсем их не жалко, даже если завтра меня ожидает та же судьба. Пожалуй, суп — это лучшее, что может из них выйти.

Глава 8