– Полиция сейчас приедет, – заявила она, невозмутимо осматривая повреждения. На асфальте валялись осколки фар, капот машины Манфреда полностью смят, багажник машины, в которую он въехал, тоже серьезно поврежден.
      – Похоже, сегодня не ваш день? – заметила она с издевкой.
 
      Марион уже дома. Она ничего не хотела делать. Она не имела понятия, где Гюнтер. В душе ее страх и гнев. Дурные предчувствия охватили Марион, но она не могла сформулировать их. И с мыслями она тоже не могла собраться. До сих пор Марион четко и ясно представляла стоящие перед ней задачи, она была рядом с Гюнтером, опекала мужа, жила для него, делила с ним все проблемы, возникавшие у него на работе, заботилась о том, чтобы он, выходя из дома, всегда выглядел соответственно занимаемому в обществе положению, содержала дом в образцовом порядке, готовила. Марион довольствовалась ролью хорошей жены, имеющей, однако, свои принципы. Женское счастье состоит в том, чтобы помочь состояться мужу. Так воспитали ее в родительском доме, и именно такие отношения были между ее родителями. Марион всегда следовала родительским наказам: ее муж добился успеха, выглядит до сих пор прекрасно, в хорошей форме. Она была этим счастлива. На что еще можно надеяться?
      Она вложила душу, чтобы подготовить и организовать юбилей Гюнтера. Это было всего четырнадцать дней назад, и за такое короткое время все развалилось в ее жизни; кажется, она потеряла точку опоры и не знала, для чего и зачем жить.
      Марион сидела в большом кресле, и взгляд ее блуждал по стенам большой гостиной. А стоит ли вообще жить, спросила она себя, но, не успев углубиться в эти размышления, поднялась. Она воспитана на строгих принципах Католической церкви, и думать так – страшный грех. Рассуждать о себе самой – все равно, что обнаженной рассматривать себя в зеркале. Вспомнив исповедальное зеркало из детства, Марион открыла шкафчик, где хранились самые дорогие и изысканные напитки, и достала бутылку коньяка. Ничего подобного в это время она себе никогда раньше не позволяла.
 
      Гюнтер удостоверился, что фундамент для его новой жизни стабилен, можно начинать строительство. Если на следующей неделе этот господин из Лихтенштейна приедет заверять сделку, пусть Марион радуется и тому, что он, Гюнтер, даст ей хоть что-то в качестве возмещения ущерба. С голоду она не помрет. Крепко пожав руку Клаусу, он сразу из машины позвонил Линде.
      – С завтрашнего дня начнется новая жизнь, – сообщил Гюнтер, едва она сняла трубку.
      – Как ты это себе представляешь? – поинтересовалась она.
      – С завтрашнего дня весь мир у наших ног!
      – Я по-прежнему ничего не понимаю.
      Он рассмеялся:
      – Ты все увидишь сама. Сегодня вечером я забью последний гвоздь. Ставь охлаждаться шампусик! – Поцеловав трубку, Гюнтер отключился.
      Линда снова начала ходить по квартире. С тех пор как Гюнтер вторгся в ее жизнь, она не узнавала себя. Она что, двуликая? Или дошла до того, что готова изменить своим принципам?
 
      Клаус покинул свой кабинет в более чем приподнятом настроении. Завтра он выпишет Гюнтеру первый счет, и деньги, как только они придут – все до последнего пфеннига, – будут вложены в то, чтобы осуществить желания Регины, посетить город ее мечты. Это будет лишь первая, незначительная часть тех денег, которые Клаус, как четко дал понять ему Гюнтер, получит в качестве отката. Гюнтер, некоронованный король Рёмерсфельда, действует почти всегда так, словно осведомлен буквально обо всем, но в финансовых играх он далеко не мастер. Благодаря уловкам Клауса Гюнтер скоро потеряет из виду кое-какие детали перемещения денег. И кто знает, как отреагирует Марион, когда сегодня вечером муж с холодной усмешкой сообщит ей о своих дальнейших жизненных планах. Марион родом из семьи военного, поэтому не исключено, что она убьет его на месте. Тогда, пожалев о старом друге, Клаус произнес бы проникновенную речь, попутно позаботившись о том, чтобы средства, переведенные в Лихтенштейн, совсем исчезли с горизонта.
 
      Марион стояла возле окна, спиной к свету, когда Гюнтер вошел в гостиную. Он не видел лица жены, но догадывался, что в эту минуту она вряд ли улыбается ему. Он решил начать наступление первым.
      – Давно ли ты шпионишь за мной? Я не потерплю этого!
      Марион не шевельнулась.
      – Куда делся миллион с нашего общего счета? – равнодушно осведомилась она.
      – Исчез, – холодно ответил Гюнтер.
      – Я имею право знать это. Это и мои деньги!
      – Смешно! Ни один пфенниг из этих денег не принадлежит тебе! Я заработал их. Я один!
      – Ты прекрасно знаешь, что это ложь. В стартовом капитале, вложенном в твой бизнес, была и моя доля! Я внесла ее, вступив с тобой в брак! – жестко возразила Марион.
      – Это было твое приданое, Марион, – возразил Гюнтер. – Везде молодые люди получают деньги или что-то еще, беря в жены дочь престарелого отца. С твоим вступлением в брак все это перешло в мое владение. Не знаю, чего ты хочешь.
      Марион медленно приблизилась к нему. Гюнтер вдруг заметил, что вопреки обыкновению она надела для разговора с ним строгий черный брючный костюм, а ее волосы зачесаны назад и собраны на затылке.
      Остановившись в двух шагах от мужа, Марион спросила:
      – Что происходит?
      – Я расстаюсь с тобой, Марион. Причина не в тебе, только во мне. Эта часть жизни позади, я еще не стар, хочу пожить и начинаю все сначала.
      Она пристально посмотрела на него, и впервые за их совместную жизнь Гюнтер заметил, что у жены такие же глаза, как у ее отца: жесткие и холодные. Голубая сталь.
      – Если ты решил уйти, – Марион четко выговаривала каждое слово, – то сделай это, хоть как-то считаясь со мной!
      – Не вижу необходимости!
      – Тогда объясни почему. Почему так внезапно?
      «Не теряй самообладания, – убеждает себя Марион. – Он только и мечтает увидеть, как ты разревешься».
      – Я уже сказал, что начинаю новую жизнь.
      – А меня ты намерен выбросить, как старый ботинок?
      – Если ты хочешь представить это в таком свете… Предчувствия не обманули Марион. Ее душа предвидела то, во что она не желала поверить.
      – Ты не находишь, что такая форма расставания не совсем галантна? – спросила Марион.
      – Я мог бы сообщить тебе об этом по факсу, или через адвоката, или вообще не говорить, как это делают многие мужчины. – Гюнтер слегка пожал плечами. – Но пришел и сообщаю о том, что наше с тобой время прошло. Это все-таки более порядочно. Все когда-нибудь кончается!
      Если бы у Марион был пистолет, эти слова стали бы последними в его жизни. Но у нее нет пистолета, и она не станет жертвовать своей жизнью и свободой. Марион отвернулась от Гюнтера.
      – Как ее зовут?
      – Это не имеет к делу никакого отношения!
      – Она молодая?
      – Достаточно, чтобы доставлять удовольствие!
      – Что будет дальше?
      – Ты уйдешь.
      – Когда?
      – Как можно скорее. Машину я тебе дарю.
      – Пожалуйста, не надо такого великодушия!
      – Это мой стиль!
      Марион снова вернулась к окну, а Гюнтер молча вышел из дома. До сих пор ей казалось, что в подобных ситуациях пол должен уходить из-под ног, а женщина – падать, теряя сознание. Но она все еще стояла на ногах, и цветы в саду качались на ветру, и облака бежали по небу, как и минуту назад. Наверное, ничего ужасающего не произошло. Земля не сошла со своей оси. Марион удивлялась всему этому. Она не плакала. Она представляла, что сказал бы ее отец. Но и это не может быть критерием оценки случившегося, потому что это произошло с ней.
      При этой мысли сердце у нее сжалось от боли. Ее жизнь. Какой вывод надо сделать из всего этого? Как жить дальше? Ей остается только одно. Взяв связку ключей, Марион пошла в гараж. Она поедет к адвокату. Ей известно, где он живет, – на случай если контора уже не работает. Но когда автоматические ворота закрылись за Марион, ей пришло в голову, что это не ее адвокат, это адвокат Гюнтера. Значит, надо искать другого.
      И лучше, если это будет женщина.
      Но где ее взять? Она не знает ни одной женщины-адвоката.
 
      Гюнтер пошел в ванную и усмехнулся, услышав, как закрылись ворота. Все прошло даже лучше, чем он предполагал. Сейчас Марион помчится к адвокату, который все правильно ей объяснит. Здесь попытки Марион полностью обречены; пусть будет довольна, что осталась без долгов. «Гюнтер, ты старый лис», – сказал он себе и открыл душ.
      Марион в нерешительности сидела в автомобиле. Сейчас слишком поздно, чтобы искать женщину-адвоката. Едва ли их домашние телефоны есть в телефонных справочниках, как номера врачей. Поэтому надо знать хотя бы одну фамилию, чтобы найти по справочнику телефон или адрес.
      Марион перебрала в уме своих знакомых и вспомнила о Монике, у которой за плечами недавний развод. Но хочет ли она выворачивать наизнанку душу перед этой женщиной? Особых симпатий друг к другу они никогда не питали. Может, из-за того, что никогда не были близко знакомы? Моника всегда держалась как деловая дама, а Марион это претило. Место женщины, по мнению Марион, рядом с мужем, у очага. И никакие ветры эмансипации не разубедят ее в этом. Вот она и получила за это сполна!
      Марион выехала на дорогу, ведущую в город. На месте спиленного радара уже установили новый. «Симптоматично для меня», – подумала она. Не успел Гюнтер спилить старую установку, на ее месте появилась новая. Почти тотчас. Ей вспомнилась история с пилой, а вслед за этим жуткие сцены из разных фильмов. Или это не сцены из фильмов, а ее собственные фантазии? Пила, кстати, до сих пор лежит в гараже, готовая к применению.
      Отличный инструмент для отвергнутой жены.
 
      Моника посмотрела вечерние «Новости» и переключала программы в поисках какого-нибудь фильма, чтобы уютно скоротать вечерок, когда раздался звонок. Ну и ну! Она посмотрела на часы. Вероятно, примчался кто-то из детей. Забыли ключи, что для них типично! Не спрашивая, Моника нажала кнопку домофона, открыла дверь в квартиру и сразу пошла на кухню: проверить, есть ли что предложить своим птенчикам. В этот момент она услышала робкие шаги в коридоре и «э-э-эй!». Озадаченная, она устремилась назад. Моника дважды закрыла и открыла глаза, прежде чем поверила тому, что увидела перед собой. В дверях квартиры стояла Марион Шмидт. Немного изменившаяся, не столь официальная, как обычно, но именно Марион Шмидт собственной персоной.
      – Простите, госпожа Раак, что я вот так, без предупреждения, потревожила вас, – сказала Марион, не входя в квартиру. – Я пыталась позвонить вам по пути сюда, но не нашла номер телефона.
      – Мой номер не значится в справочниках, госпожа Шмидт.
      – Ах да, конечно!
      Моника пригласила свою незваную гостью войти, предложила ей стул и выключила телевизор.
      – Что будете пить? – спросила она, покончив с церемониями. – Вино или пиво? Минеральную воду или сок?
      – Признаться, – по лицу Марион видно, с каким трудом дается ей каждое слово, – мне нужен от вас лишь совет. Я не могу ждать до завтра, потому что слишком нетерпелива, слишком неугомонна. Я должна действовать!
      – Ага! – Моника в нерешительности застыла между кухней и гостиной. – Почему же? – С этими словами она села, так и не подав к столу напитки.
      Марион сглотнула, подняла взгляд и посмотрела Монике в глаза.
      – Мне необходима хорошая женщина-адвокат, но я не знаю ни одной. Муж только что объявил мне, что решил со мной развестись.
      – Просто так, ни с того ни с сего?
      – Да, просто так!
      Внутри Моники словно прозвучал набат. Неужели все действительно из-за Линды? Она поднялась.
      – Тогда я выпью водки! Вы тоже?
      Не колеблясь, Марион ответила:
      – Да!
 
      Гюнтер, посвежевший после душа, переоделся, прихватил бутылку шампанского из загашника Марион и быстро выехал из дома. Это необходимо отметить уже сегодня, зачем ждать наступления завтрашнего дня! Эта ночь принадлежит ему! По пути к Линде он пытался дозвониться ей, но она не подходила. Линда, должно быть, сидит в ванной и готовится к его приходу. Женское чутье наверняка подсказывает ей, что он сегодня непременно придет. Гюнтер включил радио в машине и наткнулся на одну из тех песенок, наполненных смыслом: «Все мужчины – свиньи». Так сейчас звучат почти все песни, подумал он со злостью и, прослушав еще несколько фраз, нажал кнопку сканирования каналов.
      – Идиоты, засоряющие эфир! – воскликнул он, но в этот момент на одном из каналов узнал аккорды «Strangers in the Night», остановил сканер и начал громко подпевать.
      Линда подозревала, что постоянные звонки исходят от Гюнтера. Он сказал, что придет завтра. На это она могла себя настроить, но никак не на сегодняшнюю ночь. Эта ночь принадлежит ей. И даже если Гюнтер всю ночь просидит под дверью, это ничего не изменит. Ей нужны минуты покоя пред началом бури, потому что наконец Линда пришла к окончательному решению, как вести себя в новой роли любовницы. Если Гюнтер так хочет ее, Линда даст ему понять, чего онахочет от него: ей нужен свой бутик в Штутгарте. И не где-нибудь в зоне магазинов «секонд-хенд», а в самом центре города. У него же повсюду связи, вот пусть и поможет. Только тогда она согласится терпеть рядом с собой это дряблое старое тело.
      Линда стояла возле окна за занавеской и видела, как автомобиль Гюнтера въезжает во двор. Должно быть, он считает себя героем, если делает такой шаг. Но весь героизм оставим на завтра. Включив воду в ванной на полную мощность, Линда игнорировала все звонки в дверь.
 
      Гюнтер обдумывал сложившуюся ситуацию. Сейчас было бы величайшей глупостью вернуться ночевать домой. Не хочется упасть в глазах Марион. Она, чего доброго, подумает, что его новая пассия сбежала от старичка в горы. Он быстро заедет домой, упакует чемодан и исчезнет на эту ночь в одном из отелей Штутгарта. «Черт возьми, девочка, куда же ты подевалась?» – злился Гюнтер, заводя машину. Уж если она станет его женой, пора прекращать такие шутки. В этом плане ей следует поучиться у Марион.
 
      Марион дала выход горю, накопившемуся в ее душе за эти дни. Сначала робко, а потом не сдерживая эмоций, она высказала все, что думала о Гюнтере и о том, как он поступил с ней. Неизменная услужливость Марион, готовность забывать о своих интересах ради него, ее преданность, все, что она могла отдать ему, он растоптал в один миг.
      – И теперь убрал меня, как использованную посуду со стола. Так, словно никогда ничего не было. Словно не было всех этих лет супружества! Тридцать пять лет жизни – вон! – Марион уперлась взглядом в Монику, и внезапно что-то в ней прорвалось, не осталось сил сдерживать себя. Слезы брызнули из глаз, и она зарыдала. – Как может человек быть таким жестоким? – вопрошала Марион.
      Моника протянула ей упаковку одноразовых носовых платков.
      – Поплачьте, вам станет легче! Нельзя носить все в себе, позвольте чувствам выйти наружу. Я приготовлю чай.
      Какое-то время были слышны только всхлипывания, затем до Моники снова донесся ее голос.
      – Почему я разревелась? – спрашивала себя Марион.
      Моника подала ей чашку с горячим черным чаем и подвинула сахарницу. – Оплакиваю я его, себя, разбитые иллюзии или потерянный дом? Или плачу от страха перед будущим? От страха перед обществом, перед тем, что скажут люди?
      – Пожалуй, обоснован только страх перед людьми, – вставила Моника и поднесла к губам чашку.
      – Перед людьми? – Марион подняла заплаканное лицо.
      – Помните празднование юбилея Гюнтера?
      – Как я могу забыть это? – вздохнула Марион.
      – Я тоже его не забуду! – Моника положила чайную ложку на блюдце и посмотрела на гостью.
      – Вы? Почему? Вас же там не было!
      – Именно! – Слово, сказанное коротко и резко, словно повисло в воздухе, прежде чем Моника успела добавить: – Меня туда не пригласили!
      Марион опустила глаза и, снова вздохнув, кивнула:
      – Да, понимаю, что вы хотите сказать. Это была ошибка!
      – Это несправедливость того общества, которое нас окружает!
      – Это была моя ошибка. Ведь все мы вместе и каждый в отдельности и есть это общество! – Несколько минут прошли в полном молчании. – Я хочу поблагодарить вас, – наконец сказала Марион. – Разговор очень помог мне, как бы эгоистично это ни звучало!
      – Да, эгоистично, но это и хорошо. – Моника улыбнулась. – Некоторых женщин только обстоятельства учат понимать, что они существуют в этом мире. Мы пришли в этот мир не для того, чтобы прислуживать другим. Оказывать услуги – приоритет делового мира. В бизнесе они оплачиваются!
      – Ваш взгляд на мир гораздо современнее. – Марион поднялась. – Очень признательна вам за то, что выслушали! И за адрес госпожи Кель!
      – Я позвоню фрау Кель завтра утром и предупрежу о вашем визите.
      – Спасибо!
      Моника тоже встала, но тут же с сожалением покачала головой:
      – Неужели вы пойдете домой с таким заплаканным лицом? Хотите, чтобы муж почувствовал себя триумфатором?
      Марион провела под глазами пальцами.
      – Я выгляжу так ужасно?
      Моника наморщила лоб, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.
      – Раз уж вы спрашиваете меня, то скажу вам: оставайтесь лучше здесь. Из тактических соображений вам не стоит попадаться мужу на глаза. У меня есть гостевая комната и маленькая душевая кабинка. Душ будет вам сейчас очень кстати. Если понадобится что-то еще, мы подберем все необходимое вместе.
 
      Анна Кель внимательно выслушала рассказ Моники Раак. Она, как и все в Рёмерсфельде, знала семью Шмидт. Алчные, лицемерные и очень влиятельные. Их новая вилла на южной окраине города как фасад, за которым творятся интриги, обман и коррупция. Вступая в контакт с Гюнтером Шмидтом, можно добиться всего и всех победить, но можно и проиграть все, что имеешь. Кто знает, что придется поставить на кон. Может, даже собственную жизнь.
      Анна Кель повернулась в своем рабочем кресле к окну и посмотрела, что происходит на главной улице. Пятница, последние рабочие часы недели. Весь Рёмерсфельд отправляется сейчас по магазинам, словно это последняя возможность потратить деньги. Для Анны, которая долго жила в Берлине, картина весьма живописная. В этом городе все совершается с четкостью хорошо отлаженного часового механизма. Каждый день недели имеет свои строго соблюдаемые ритуалы. По субботам обязательное поклонение Мойдодыру. Таких очередей, какие выстраивались перед двумя автомойками в Рёмерсфельде, Анна не видела нигде. Разве что на итальянской границе, где, прежде чем попасть в зону досмотра, ей пришлось простоять два часа. Но еще более примечательно, что свежевымытая машина только тогда займет свое место на уличной стоянке, возле дома или на специальной парковке, когда само это место будет чисто выметено или даже вымыто до блеска. Без еженедельной уборки мусора и чистки всего, что только возможно, паника в Рёмерсфельде, равно как и отставка обер-бургомистра, была бы гарантирована.
      Анна ухмыльнулась и закурила сигарету. Сделав глубокую затяжку, она снова откинулась на спинку кресла. Но именно потому, что граждане Рёмерсфельда такие, какие они есть, это поручение может лишить ее всего. А ведь Анна только что купила этот дом старинной постройки с элементами модернизма, требующий совсем небольшого ремонта. Если ее предложения по реконструкции не пройдут, можно считать, что деньги выброшены на ветер, а если банки перекроют финансирование, следует паковать чемоданы. Поэтому надо хорошо подумать, стоит ли начинать тяжбу со «Шмидтом и К». Как ей советовала Моника, разводясь со своим чистильщиком чужой обуви, шмидтовским советником по имуществу? «Прислушайтесь к своему эго, – сказала она тогда Анне. – В конце концов, речь ведь идет о вас. Не об основах права, не обо всех этих «если» и «но», а исключительно о вашей персоне. Есть у вас мужество противостоять вашему эгоизму? Идите на все! За вас будут молиться».
      «Классно, Анна, – подумала она. – А что говорит твой «разумный эгоизм» сейчас?»
      «Оставь все как есть!»
 
      Вернувшись домой, Марион констатировала, что их кровать не потревожена. Значит, Гюнтер действительно решил покинуть ее в эту первую ночь. Сердце Марион тоскливо сжалось, но она быстро взяла себя в руки. Обидно, он так и не узнал, что она тоже не ночевала здесь. Может, если бы он заподозрил, что у нее есть любовник, это немного остудило бы его прыть? Стараясь не изменять своим привычкам, Марион приготовила утренний кофе и попыталась отыскать выписку с банковского счета. Она собрала чемоданчик, прежде чем пойти в кабинет Гюнтера и забрать кое-какие бумаги. Судя по тому, что в шкафу, там, где раньше стояли документы, зияют бреши, он оказался проворнее ее. Значит, все действительно серьезно. Гюнтер и не помышлял действовать в рамках приличий. Он хочет вышвырнуть ее с кабриолетом и правом ночевать в стогу сена в благодарность за тридцать пять лет супружества.
      – Ну, это мы еще посмотрим, – процедила сквозь зубы Марион и набрала номер телефона, который дала ей вчера Моника Раак.
      Моника, наверное, уже проинформировала фрау Кель о возможном звонке.
      Гюнтер заплатил за отвратительную ночь в отеле двести восемьдесят марок, попытался восполнить это за завтраком, набив себе живот под завязку, и теперь, медленно двигаясь в пробке по центру Штутгарта, злился на себя, что переел. А заодно и на всех женщин.
      Они во всем виноваты. Марион сидит в его доме, а Линда пропадает неизвестно где, когда так нужна ему. Ее и сейчас нет. Он много раз набирал ее номер, но никто не брал трубку. Может, она на работе? Но с этим впредь придется завязать: как только она начнет жить с ним, вся ее работа будет заключаться в том, чтобы содержать дом и сад. Все свободное время она будет посвящать тому, чтобы доставлять ему удовольствие. Эти мысли подняли его настроение; Гюнтер радовался предстоящему вечеру, поскольку они уже договорились встретиться, и он снова овладеет ее прекрасным телом. Когда Гюнтер думал об этой части сегодняшнего вечера, ему вспоминались несколько прелестных штучек из секс-шопа, которые следует попробовать. На следующем светофоре он развернул машину и вернулся в центр. Где находится магазин Беаты Узе, Гюнтер помнил с более ранних времен.
 
      Попрощавшись ранним утром с Марион, Моника задумалась о том, каким может быть ее участие во всей этой истории. Вместе с Ричи она пила кофе в офисе, попутно обсуждая некоторые деловые вопросы. Когда он ушел к себе в кабинет, Моника спросила себя, почему не поговорила с Ричи о Дирке. Наверное, для этого нет никаких оснований; точнее, подсознательно она опасалась навредить своим вмешательством. Линда едва ли обречена на встречу с Эросом Рамазотти в парфюмерной лавочке. Он не пойдет покупать туда туалетную воду или лосьон после бритья. Так что ее Эросом Рамазотти стал Гюнтер Шмидт. До чего глупая история! Неужели такие вещи повторяются в жизни? Или Клаус настолько пленил Понтера своим поступком, что тот решил во что бы то ни стало последовать его примеру? Трудно было ожидать подобного от Гюнтера. Хамство – свойство менталитета Гюнтера. Но уж если он хотел изменить свой имидж, мог бы завести себе зубочистку, добытую у племени зулусов. Почему никто не сказал ему, как смешно это выглядит со стороны? Или другие считают это не смешным, а мужским поступком? Мощно? Достойно зависти? Моника не знала этого. Скорее всего, никто не разгадает, что движет ими. Но Линда? Это словно встряхнуло Монику, и она пошла в кабинет Ричи. Он поднял глаза от компьютера.
      – Мы о чем-то забыли?
      – У меня не идет из головы твой друг Дирк. Что с ним сейчас?
      – Я тоже с удовольствием узнал бы это. Не могу его застать. Он будто растворился в воздухе!
      – Новая любовь? Ричи усмехнулся:
      – Думаю, он все еще пытается разгадать загадку старой.
      – А что делает Линда? – допытывалась Моника.
      – Об этом лучше спроси у Ирэн. Они не рассказывают мне своих секретов, к сожалению!
      Моника бросила на сына насмешливый взгляд, потрепала его за волосы и вышла из кабинета.
 
      Начиная разговор, Анна Кель глубоко вздохнула. Она понимала, что отказать такой женщине, как Марион Шмидт, будет нелегко. Анна подозревала, что муж Марион постарается поставить в этой трудной партии ей шах и мат в несколько ходов. И если бы Анна не опасалась, что эта дуэль нанесет ей лично ущерб, она с удовольствием сыграла бы эту партию до конца. Чтобы бороться с Гюнтером Шмидтом, недостаточно только прекрасного знания своего дела. Здесь необходимо проявлять хитрость и предусмотрительность, чтобы предвидеть все его ходы и уловки.
      – Кель, – представилась она. – Добрый день, госпожа Шмидт.
      Марион кратко рассказала о том, что Анна уже знала, и напряженно ждала ответа.
      – Документов нет, счета обнулены, – вслух рассуждала Анна. – Да, это классический ход. Наверняка он и свои фирмы уже пристроил?
      На другом конце линии молчали.
      – Госпожа Шмидт?
      – Я не знаю этого. – В голосе Марион звучит отчаяние.
      – Вы понимаете, что это означает, если…
      – Значит, он заранее подготовил разрыв!
      На такой случай у Анны нет рецепта. Оставалось только констатировать полный финансовый крах. Но Марион осознала этот факт только что и совершенно внезапно. И это уязвило ее больнее всего. Ей показалось, что она вот-вот потеряет самообладание и расплачется.
      Анна догадалась об этом.
      – Как же он обосновал свой разрыв с вами? Каждое слово запечатлелось в памяти Марион, и она привела свой диалог с Гюнтером почти дословно.
      – «Не будь так великодушен», – сказала я ему в ответ на предложение оставить мне автомобиль, – закончила Марион. – Конечно, это был сарказм.
      – А он?
      – Он понял это правильно и ответил: «Это мой стиль!»
      «Да, это действительно твой стиль, коррумпированный филистер», – подумала Анна, но заговорила о другом:
      – Не могу обещать, что мы обыграем его. Он имеет очень большое влияние в Рёмерсфельде. И у него большие связи.
      – Да знаю я все это, – отозвалась Марион. Разумеется, «всем этим» она прежде весьма гордилась. Теперь «все это» направлено против нее. А тридцать пять лет назад Гюнтер произносил высокопарные слова о том, что будет оберегать и защищать ее до последних дней жизни. Это было в их первую брачную ночь. Теперь ему оставалось защитить Марион от себя самого. Как порой непредсказуема жизнь! – Я прекрасно понимаю, как рискованно то, что затеяла, – добавила она и подумала: «Но у меня нет выбора».
      Голос Анны выразил решимость:
      – Я тоже. Если он победит, мы с вами станем отбросами общества. Полагаю, вы отдаете себе в этом отчет. У нас один шанс из ста при условии, что мы будем работать сообща и энергично.
      – Я готова делать все, что нужно! Можете на меня положиться, фрау Кель. И спасибо вам…
 
      Манфред, едва проснувшись, позвонил в офис и сообщил, что попал вчера в аварию, после чего снова улегся в постель. Еще немного, и он может считать себя покойником, что в сложившейся ситуации едва ли не лучший выход. Машины нет, денег нет, только один обман и мысли о смерти. Манфред заворочался. Он же почти сделал то, что хотел, с этой обманщицей. Как такое случилось? Вообще во всем виновата Марион Шмидт. Это она сделала его банкротом, а теперь сидит на своих денежках и смеется над его крахом. А он должен придумывать, как спасти свою шкуру. Манфред поднялся и принял две таблетки снотворного. Если в Рёмерсфельде хоть кто-то узнает, что он купил бросовый участок земли за 180 000 марок, над ним будет смеяться весь город… О дальнейшем ему не хотелось даже думать. Хорошо бы хоть немного забыться. Может, во сне придет какое-нибудь решение.
 
      Аннемари Розер развеселилась так, как еще никогда прежде. Сегодня после обеда в приют придут репортер из газеты «Курьер» и редактор местной газеты новостей. Регине удалось подкинуть им тему насчет успехов Аннемари в деле защиты животных. Подлинных фактов об этой истории там, конечно, никто не знает, но сенсационный материал обеспечен. Истории о животных обычно идут на ура, особенно в субботних выпусках «Курьера».
 
      У Иоахима Веттерштейна не выходила из головы история, рассказанная Марион Шмидт. У Гюнтера вся жизнь крутится вокруг бизнеса, поэтому Иоахим сомневался в личной подоплеке его поступка. Связывать происходящее с сыном – слишком смело. Поэтому, прежде чем спросить Дирка, Иоахим решил сам прояснить некоторые моменты этого дела. Он позвонил своему референту, занимающемуся вопросами строительства, и попросил его принести план местности, окружающей приют для животных. Узнав, чья там земля, он получит хоть какую-то информацию.
      Часом позже он попросил секретаря соединить его с Максом Дреером и узнал от него, что участок рядом с приютом продан обществу охраны животных.
      – Что случилось? – спросил Макс Дреер. – Вчера здесь объявилась некая госпожа Шмидт, которая интересовалась тем же самым. Что в этой земле особенного?
      – Скорее всего, ничего, – ответил бургомистр, подумав, что так оно и есть.
      «Что можно сделать с этим участком?» – размышлял Иоахим. Он осведомился в строительном ведомстве, не поступало ли предложений по изменению назначения этих площадей. Ему ответили, что ничего подобного не было. Почему же Аннемари Розер купила в интересах общества охраны животных кусок земли? Если вообще в интересах общества. Он углубился в историю распределения и владения граничащих с участком земель. Между фермерским хозяйством и данным участком земли находились пахотные площади, по-прежнему принадлежащие Дрееру, но остаток… Иоахим схватил телефон. На этот раз он не просил соединить его, а позвонил сам. Он застал Монику в ее офисе.
      – Скажи, имя твоего отца Бертольд? Бертольд Херцог?
      – Да, а что?
      – Я так и думал. Херцог – твоя девичья фамилия, но в том, что твоего отца зовут Бертольд, я не был уверен. Ты знаешь, что вам принадлежит гектар земли возле приюта для животных?
      – Конечно. Моя мать получила его в приданое. Совершенно бесполезная земля, если я не заблуждаюсь.
      – А как эта земля попала к твоей матери?
      – Мой дед был тогда одним из крупных фермеров. Мой дядя, брат матери, унаследовал эту землю. Но он уже довольно старый.
      – А как девичья фамилия твоей матери?
      – Почему ты интересуешься этим?