Глава 1

Побережье Англии

28 сентября 1066 года

— Мама, мама, Посмотри! Там корабли! Их очень-очень много! Посмотри скорее, мама! Я никогда не видел сразу столько кораблей!

Продолжая громко кричать на бегу, в дом стремглав влетел невысокий восьмилетний мальчуган.

Ведетт замерла в предчувствии чего-то страшного и непоправимого. Взволнованный мальчик подбежал к матери, и она ласково положила руку ему на плечо:

— Успокойся и расскажи, что ты видел. Только вразумительно.

— Корабли. Их очень много, — повторил мальчик, переводя дух. — Это очень большие корабли. На них лошади и люди.

Его круглое лицо раскраснелось, волосы растрепал утренний бриз.

— Даны? — еле выговорила Ведетт севшим от ужаса голосом. Она уже знала ответ: даны обычно совершали свои набеги всего на двух-трех кораблях.

— Нет, мама, — ответил мальчик, высвобождаясь из-под руки матери. — Это не даны. Я видел их флаги. Папа мне показывал такой же. Он говорил, что это флаг Вильгельма Ублюдка и… — Он осекся и вскрикнул, потому что мать больно сжала его ухо.

— Никогда больше не произноси этого слова, Этелред, слышишь? Никогда! Ты меня понял?

— Да, мама, — запинаясь, пробормотал мальчик. На глазах его выступили слезы.

Выругав себя в душе за то, что потеряла самообладание и выплеснула на ребенка свою тревогу и страх, Ведетт прижала Этелреда к груди и нежно погладила его непокорные вихры. Затем, отстранив сына, она метнулась к окну и пристально вгляделась в морскую гладь. Этелред сказал правду. Значит… Господи, у нее нет времени успокаивать ребенка. Надо действовать.

— Мы уезжаем, Этелред. Быстро собери свои вещи. Немедленно. Бери только самое необходимое.

По необычно взволнованному голосу матери мальчик понял: надвигается что-то страшное — и опрометью бросился в свою комнату. Ведетт повернулась к дочери, тоненькой тринадцатилетней девочке, которая, ничего не подозревая, спокойно занималась вышиванием.

— Ты должна сделать то же самое, Аверил. Бери только самые ценные вещи. И самые необходимые.

Аверил медленно выпрямилась, недоуменно глядя на мать. Ведетт легонько подтолкнула девочку к ее комнате:

— Беги, милая. У нас осталось совсем мало времени.

Как бы очнувшись от сна, Аверил вздрогнула и направилась к дверям, а Ведетт поспешила в комнату прислуги, чтобы отдать необходимые распоряжения. Через несколько мгновений один слуга уже мчался в конюшню, чтобы запрячь в повозку лошадей, двое же других начали помогать хозяйке заталкивать все самое необходимое в холщовые мешки, плетеные корзины и прочие емкости, которые можно было найти в доме. Укладывая вещи, леди Ведетт про себя молила Бога сделать так, чтобы ее семья успела бежать из города, захватив с собой как можно больше — ведь, судя по всему, Англию ждут очень тяжелые времена, и надо пережить их во всеоружии.

Они собрались почти мгновенно. Когда в повозку ставили последнюю корзину, сидящий на мешке Этелред испуганно спросил:

— Мама, а где же Ида?

Он хотел было спрыгнуть и побежать на поиски сестры, но Ведетт поспешно схватила сына за воротник.

— Ида сумеет о себе позаботиться, — сказала она, на миг задержав взгляд на дороге, по которой сегодня утром ушла ее старшая дочь.

— Мама, но мы же не можем оставить ее здесь, — побелев словно мел, негромко произнесла Аверил.

— Нам придется это сделать, — с горечью ответила Ведетт. — Посмотрите на берег, дети! — Она показала на несметное полчище кораблей, первые из которых уже входили в пенистые волны прибоя. — Если мы потеряем хоть немного времени на поиски Иды, никто из нас уже не выберется отсюда живым.

Услышав это, слуга хлестнул лошадей, и повозка, скрипя и покачиваясь от тяжести, медленно покатилась вперед. Ведетт обернулась, глядя на дорогу в лес, и чуть слышно прошептала одними губами:

— Да поможет тебе Бог, Ида. Я буду каждый день молиться, чтобы эти холмы, которые ты всегда так любила, дали тебе приют и безопасность.

Ида весело смеялась — на забавные игры ее лопоухих охотничьих собак мало кто способен был смотреть без улыбки.

Осень еще дарила ясные дни, и в каждый такой день Ида, прихватив собак, старалась забраться в лес как можно дальше. Нельзя сказать, что жизнь в маленьком прибрежном городке Пивинси ей не нравилась, и все же при каждом удобном случае девушка стремилась убежать от его шумной пристани, пыльных дорог и суеты. Но лес привлекал ее не только тенистой прохладой и густым сосновым ароматом: здесь жила Старая Эдит — женщина, которая много лет назад вынуждена была покинуть человеческое общество и с тех пор почти никогда не появлялась на людях.

Выйдя на опушку леса, Ида сразу увидела сгорбленную фигуру в дверном проеме старой, покосившейся хижины, почерневшей от времени. Девушка радостно помахала рукой; ответное приветствие было почти несметным — каждое движение давалось старухе с великим трудом. Ида поспешно направилась к хибаре, с грустью думая о том, что ее лучшей подруге и советчице осталось жить совсем недолго — последнее время силы стремительно уходили из ее иссушенного тела. Неизменным остался лишь удивительно ясный взгляд добрых, всепонимающих глаз…

— Тебе не надо было выходить из дома, — подходя ближе, мягко пожурила Ида старуху. — Воздух еще очень свеж.

Эдит рассеянно кивнула, думая о чем-то своем. Она отступила на шаг, и девушка проскользнула в полумрак хижины.

— Скоро наступит зима. Я хочу видеть ее приход. В последний раз.

— Ну зачем так говорить? — укоризненно произнесла Ида, садясь на разостланную возле печи рогожу и укладывая рядом маленький холщовый мешочек, который принесла с собой.

— А что здесь плохого? — задумчиво сказала Эдит, с трудом опускаясь на скамейку, — Смерть — это часть жизни души. Когда тело человека устало, а душа покрыта рубцами, он сам хочет уйти в другой мир.

— Неужели ты так плохо себя чувствуешь? — Ида положила руку на колено Эдит.

— Каждое утро, просыпаясь, я думаю, почему Бог так жесток, что заставляет меня встречать еще один день. За какой тяжкий грех он подарил мне такую долгую жизнь? Мое прелестное дитя с льняными волосами, неужели тебе хочется, чтобы мои страдания продолжались вечно?

— Разумеется, я вовсе не желаю, чтобы ты мучилась, но при одной мысли о расставании с тобой меня охватывает невыносимая горечь и тоска.

— И я не хочу оставлять тебя. Ты — единственное, из-за чего мне жаль покидать этот мир. А как себя чувствует твоя прекрасная семья?

— Хорошо. — Ида нахмурилась, уголки ее губ печально опустились. — Мы все молимся за отца. Я так боюсь за него, Эдит! Он отправился к королю Гарольду. Гарольд хочет начать сражение с Тостигом.

Старая Эдит медленно покачала головой:

— Твой отец не найдет там ничего, кроме холода стали и соленого вкуса крови.

Девушка вздрогнула и с тревогой взглянула на старуху. Все годы, что она знала эту женщину, Иду не переставала удивлять манера Эдит говорить правду настолько прямо, что это звучало почти грубо. На сей раз слова Эдит показались ей особенно страшными, потому что пророчества старухи почти всегда сбывались. Именно поэтому жители Пивинси в свое время изгнали Эдит из города.

— Верной службой Гарольду мой отец надеется вернуть себе все, что потерял, — пояснила Ида.

На морщинистом лице Старой Эдит появилась грустная улыбка.

— Я знаю. Но у него ничего не выйдет. Солнце короля Гарольда уже закатилось: он борется за трон, который небесами уже отдан другому. Разве ты не видела перед Пасхой огонь, летящий по небу?

Ида кивнула, чувствуя, что ее охватывает дрожь. О несущемся по ночному небу светящемся шаре с длинным огненным хвостом в городке шли разговоры до сих пор. Хотя каждый объяснял удивительное явление по-своему, почти все сходились в одном — это был недобрый знак.

— В Пивинси о знамении говорят все, — произнесла Ида. — Похоже, люди на время вообще позабыли обо всем остальном.

Старая Эдит кивнула:

— И каждый мужчина, каждая женщина, каждый ребенок, каждый раб и каждый свободный человек думали над тем, что это предзнаменование значит. Уверена, что даже самые отважные люди, увидев огонь, пали на колени и молились, обращаясь к Богу за помощью и поддержкой.

— Ты права, — подтвердила Ида, которая сама вознесла тогда страстную молитву небесам, прося Господа о том, чтобы несчастья ее миновали. — Как ты считаешь, что этот огонь может значить? — Она напряженно замерла, предчувствуя, что старая женщина откроет ей какую-то истину.

— Бедное дитя! Ты хочешь знать правду и в то же время боишься ее. Да, для страха есть все основания, но он не должен сковать твою волю, лишить тебя сил и разума.

— Эти слова пугают меня больше, чем огонь в небе.

— Никогда не бойся правды. Зло приносят лишь незнание и невежество. Итак, ты хочешь знать. Ну что ж… То, что ты видела, — это пламя, пожирающее трон Гарольда, а всадник, мчавшийся по небу за огненным хвостом, — новый король, предводитель норманнов, которые покончат с правлением саксов в этих землях.

— Вильгельм Ублюдок, — прошептала Ида.

— Будет гораздо разумнее, если ты станешь называть его как-нибудь иначе, — еле заметно улыбнулась Старая Эдит, и эта легкая улыбка на миг озарила ее лицо той красотой, которую унесли время и жизненные невзгоды. — Скоро он будет твоим королем.

— Но что тогда станется с моим отцом?

— Дни твоего бедного отца сочтены. Но он оставил после себя детей — ив них всегда будет жить его кровь.

— Ты… ты видела его смерть, Эдит?

— Видела. Хотя это не совсем верное слово. У меня нет никаких видений или снов. Я просто говорю то, что чувствую и что считаю правдой. Мысли сами приходят ко мне, слова сами срываются с губ. Иногда эти слова удивляют меня, потому что до того, как произнести их, я думала совсем о другом. Правда сама говорит моими устами. Я не могу этому воспрепятствовать и уже смирилась с этим.

— Но то, что ты сейчас сказала… Мне очень тяжело это слышать. — Ида зябко поежилась и судорожно сжала на груди складки плаща. — Значит, нас ждет большая война?

— Да, это так, и сердце мое полно печали. Когда-то завоевателями были саксы. Они забрали себе все, что могли взять. Теперь пришел их черед быть завоеванными и проститься с тем, что они нажили.

— Но они будут сражаться!

— И погибнут. Божью волю изменить невозможно. Бог позволил саксам владеть благодатными землями. Теперь Бог говорит, что настала очередь других.

— Это значит, что наш народ и все наши обычаи должны умереть?

— Нет, моя девочка, весь народ не умрет. Он изменится. И эта часть пророчества относится и к тебе.

— Ко мне?! — воскликнула Ида и сжала кулаки. Она с трудом подавила внезапно вспыхнувшее желание ударить старуху и потребовать, чтобы та прекратила говорить все эти ужасные вещи. — Но я всего лишь слабая девушка, и как я смогу…

— Скоро ты выйдешь замуж, — перебила ее Эдит. Такая внезапная смена темы вызвала у Иды смех, но она тут же снова стала серьезной.

— Я уже была замужем.

Эдит в ответ только фыркнула, кочергой протолкнув поглубже в печь обгорелое полено.

— Что? Замужем? За этим мальчиком, который напился и подрался на собственной свадьбе и был убит до того, как лечь в постель с новобрачной, чтобы оставить в ней свое семя? Ты осталась девушкой, так что твоя свадьба ни о чем не говорит. Я вижу, ты носишь свои волосы распущенными, как это делают не замужние.

— Да, я действительно осталась девушкой. Но для всех я — вдова. И поэтому буду носить на голове повязку до тех пор, пока траур не окончится. Мне не нужны лишние пересуды.

— Никаких пересудов не будет. Ты носишь повязку уже давно. И твой срок вдовьего одиночества тоже истекает. Очень скоро в твоей жизни появится мужчина, который будет тебя достоин.

— Красивый, отважный и сильный? — спросила Ида, пытаясь за игривым тоном скрыть напряженное ожидание.

— Да — красивый, отважный и сильный. И не надо считать это всего лишь вежливыми словами или утешительной выдумкой. Это правда. Так оно и будет.

— Я встречу его после того, как война завершится?

— Нет. Твой будущий супруг скачет сюда вместе с Вильгельмом.

Ида отшатнулась, с ужасом глядя на старуху. Старая Эдит никогда не говорила подобные вещи вслух, если не была в них абсолютно уверена.

— Норманн? — чуть слышно прошептала девушка. — Но ты только что сказала мне, что норманны явились забрать наши земли, и тут же говоришь, что я полюблю одного из них! Ты считаешь, что я способна на предательство?

— Глупое дитя, — мягко улыбнулась Эдит. — Разве я не говорила, что не весь наш народ умрет и не все наши обычаи исчезнут? Не бойся — такого не произойдет. Но в этом отнюдь не будет заслуги наших мужчин, — вздохнула она, и на миг ее бесцветные губы сжались в жесткую складку. — Сейчас они враждуют друг с другом, ослабляя себя в междоусобной борьбе. Когда придут завоеватели, наши мужчины объединятся, но будет поздно. Они одержат победы, но поражений их ждет гораздо больше, и еще до своей гибели они увидят, как их земли захватывают норманны. Будущее саксов уже никогда не будет связано с саксами-мужчинами. — Печальный голос Эдит вдруг стал увереннее и тверже. — Оно — в руках саксонских женщин, которые станут женами норманнов. Если эти женщины будут разумны, они выучат язык норманнов, но сохранят традиции саксов и позаботятся о том, чтобы их дети могли говорить и по-английски. — Старая Эдит повернула голову к Иде и едва заметно улыбнулась. — Вижу, тебе совсем не нравится правда, которую я поведала.

— Кое-чему я могу поверить, но… делить ложе с врагом? — Ида отрицательно качнула головой, крепко сжав рукой застежку своего плаща. — Неужели для того, чтобы продолжить жизнь своего народа, саксонские женщины должны стать шлюхами?

— Не шлюхами. Женами, хозяйками дома, матерями, хранительницами памяти о прошлом. Вижу, ты совсем не желаешь прислушиваться к тому, что я тебе говорю, не желаешь трезво мыслить и стараешься закрыть глаза на правду; но не забывай моих слов, Ида из Пивинси! Обещай мне, что ты хорошенько запомнишь их и как следует обдумаешь.

В голосе старой женщины послышались нотки горечи, и, подумав, что эти слова Эдит могут оказаться ее последним напутствием, Ида ласково обняла свою собеседницу.

— Я слушала очень внимательно, Эдит, и я все запомню. Но хватит об этом. — Она отодвинулась обратно к огню. — Мое сердце просто разрывается от таких горестных и печальных вестей. Лучше посмотри, что у меня для тебя есть. — Ида опустила руку в холщовый мешочек и начала перечислять дары, извлекаемые ею на Божий свет: — Горшок с медом, сладкий сыр, хлеб и бутыль с прекрасным вином.

— Принеси мне нож и чашки, — довольно улыбнулась старуха. — Сейчас мы устроим себе небольшой праздник.

Ида поднялась с пола и подошла к столу.

— Ты не хочешь что-нибудь спрятать про запас?

— В моем возрасте, малышка, уже не думаешь о запасах, — пробормотала Эдит, принимая нож из рук Иды. — Ведь то, что я отложу на завтра, я могу не попробовать уже никогда. Я постоянно говорю себе: «Делай это сейчас, старая ворона, потому что в могиле ты этого уже не сделаешь». — Старуха рассмеялась. — Наш добрый Господь не будет ждать, пока я покончу со всеми этими вкусными вещами, чтобы наконец призвать меня к себе.

Ида натянуто улыбнулась этой жутковатой шутке и устроилась рядом со сгорбленной женщиной. Наверное, не стоило сегодня сюда приходить, подумала девушка. Пророчества Старой Эдит крайне встревожили ее. Ида внутренне содрогнулась, снова вспомнив о том, что они слишком часто сбывались. Тут девушка заметила, что тело старухи стало странно неподвижным; от ужасного предчувствия ее охватила дрожь. Какое-то мгновение Ида испытывала непреодолимое желание со всех ног броситься прочь из лачуги, но мысль, что Старая Эдит просто впала в оцепенение, удержала ее на месте.

— Эдит! — осторожно окликнула девушка, но старуха даже не шевельнулась, — Эдит! — крикнула Ида громче. — Тебе нездоровится?

Словно очнувшись от тяжелого сна, Эдит медленно подняла голову и глянула Иде прямо в глаза. На лице старухи была написана такая печаль, такая жалость к своей собеседнице, что сердце девушки сжалось от страха.

— Тебе не следовало сегодня приходить сюда, Ида из Пивинси, — словно прочитав ее мысли, произнесла Эдит. Затем, чуть подумав, старуха отрицательно покачала головой, и на ее лоб упала прядь седых волос. — Нет, что это я говорю? Ты не могла сделать ничего другого. Это Божья воля привела тебя сюда. Человек не в силах изменить свою судьбу, даже если тает ее. Он может лишь приготовиться к выполнению Божьей воли наилучшим образом. Но похоже, у меня уже нет времени подготовить тебя к твоим испытаниям. Тебе придется встретить их одной.

— Эдит… О чем ты говоришь? — выдохнула Ида.

— Опять о Вильгельме, дочка. Конец правлению саксов наступит сегодня.

— Сегодня? — Ида в изумлении вскочила на ноги. — Ты хочешь сказать, что война началась прямо сейчас?

— Если я скажу «да», это вовсе не значит, что ты должна немедленно бежать домой. Неужели ты думаешь, что одна маленькая девушка способна остановить целую армию? Ты не сможешь заставить корабли повернуть обратно во Францию.

— Я хочу убедиться, что с моей семьей все в порядке.

— Ведетт обо всем подумает и все сделает. Она из тех женщин, которые хорошо знают, что требуется для выживания. Она отправится в дорогу, как только увидит первые корабли, отправится туда, где можно будет переждать до самого окончания войны. А потом… потом она начнет все сначала, найдя кого-нибудь, кто сможет о ней позаботиться. Тебе нет нужды бояться за нее, моя девочка.

— Но мама не уедет без меня! — воскликнула Ида. — Я должна спешить, потому что она не может ждать.

— Она не будет ждать, даже ради тебя, — спокойно произнесла Эдит, медленно поднимаясь и провожая Иду к двери. — Ведетт — красавица, но неженкой ее не назовешь. Она способна принимать суровые решения. Ведетт поймет, что если она двинется в путь без одного своего ребенка, то сможет спасти остальных; если же станет ждать, когда ее старшая дочь вдоволь нагуляется, то потеряет всех детей. Ей будет тяжело принимать свое решение, потому что она любит тебя, но ради тебя она не станет медлить. Она схватит все, что будет способна увезти, и покинет Пив иней так быстро, как только сможет.

— Нет, — чуть слышно прошептала Ида, но внутренний голос подсказывал ей, что Эдит права. — Я даже не знаю, сбудутся ли твои предсказания! — Внезапно она разрыдалась и выскочила из хижины.

Ида бежала изо всех сил; за ней мчались обе ее собаки. Она стремилась как можно скорее добраться до дома. Может быть, на этот раз пророчество Старой Эдит не сбылось? Ида остановилась только на поляне — с нее открывался вид на Пивинси и реку, на которую выходили окна ее дома. Девушка замерла, с трудом переводя дыхание. Она не верила собственным глазам.

У самого берега бились бортами друг о друга длинные узкие корабли, с которых в волны прибоя прыгали вооруженные люди в длинных серых кольчугах. По легким мосткам они поспешно сводили на сушу лошадей и переносили поклажу. Над войском захватчиков стоял гул из отдельных выкриков, команд и конского ржания. Иногда можно было разобрать боевой клич — какой-нибудь сакс вступал в ожесточенную, но безнадежную схватку с кем-то из норманнов — или визг женщины, которую выволакивали из потайного места, где она пыталась спрятаться. Легко было догадаться, что ждало и саксов, и их женщин. Ида низко пригнулась и прижала к земле обеих собак. Глядя на свой родной дом, она шепотом молилась, чтобы ее семья успела покинуть город.

Внезапно Ида заметила, что норманны, оседлав привезенных с собой или захваченных на месте лошадей, начали небольшими отрядами уезжать из Пивинси. Сердце у нее упало. Зачем она теряла время, наблюдая, как иноземные солдаты занимают город? Надо было бежать сразу же, как только она их заметила. А теперь… Ей следовало бы догадаться, что норманны, вступив в Пивинси, захотят разведать местность и запастись едой и фуражом; вполне возможно, что они к тому же решат отправиться вдогонку за беженцами в надежде захватить ценности, которые те взяли с собой. Солдаты всегда жаждут добычи, и, если награбленного в Пивинси им покажется мало, они не преминут опустошить округу… Девушка нервно сжала руки, по телу ее пробежал озноб. Надо немедленно спрятаться, немедленно найти какое-нибудь убежище! Ида быстро огляделась и заметила неподалеку небольшую рощу с густым кустарником. Она поспешно бросилась туда и, не обращая внимания на хлещущие по лицу ветви, забилась в самую гущу. Собаки последовали за хозяйкой. Она шепотом приказала им лечь и, легонько сжав руками их узкие морды, стала ласково уговаривать вести себя тихо и не шевелиться.

Эдит и на этот раз оказалась права, подумала Ида. Теперь девушка была твердо уверена, что с того момента, как на горизонте показались первые паруса неприятеля, ее семья спешно покинула Пивинси. Ида не испытывала ни обиды, ни горечи, ни отчаяния — и нисколько не осуждала мать: в подобных обстоятельствах она и сама поступила бы точно так же…

Глядя в просвет между ветками, как по холму прямо в ее направлении поднимается конный отряд, Ида мысленно обругала себя: она поступила как несмышленое дитя — едва услышав об опасности, со всех ног бросилась под материнское крылышко. И вот теперь, вместо того чтобы сидеть с Эдит в безопасном, уединенном убежище, вынуждена прятаться прямо под носом у врага. Останься Ида в хижине старухи, все было бы по-другому. Там она могла бы спокойно обдумать, куда ей безопаснее всего уехать и без помех подготовиться к бегству… Впрочем, что толку в бесполезных сожалениях — сделанного не исправишь, так что придется сидеть, скрючившись как улитка в раковине. Даже пошевелиться нельзя — каждое движение может выдать ее присутствие. Ида едва слышно вздохнула. От неудобной позы у нее затекли ноги, ныла поясница и сводило плечи. Но ничего не поделаешь, придется потерпеть до наступления ночи — только тогда у нее появится шанс незаметно убежать отсюда. Она вернется к Эдит, и, если та захочет, они вместе покинут эти места… Ида бормотала проклятия и молилась, чтобы в ее доме, когда в нем появятся норманны, не осталось ничего, что могло бы послужить им воинской добычей.

Глава 2

— Здесь никого нет! Хозяева покинули дом, — поднимая с пола пустую деревянную миску, громко объявил Танкред д'Уллак и заглянул в соседнюю комнату.

— Но кровати-то они, надеюсь, оставили? — спросил Дрого де Тулон.

— Да, и совсем неплохие. Иди сюда. Взгляни на ту, которая справа.

— Гарнье, дружище! — Дрого шутливо ткнул в бок своего товарища, который с мрачным и угрюмым видом стоял рядом. — Неси наши вещи сюда. Мой Иво разыщет для нас какую-нибудь еду.

— Никогда в жизни больше не подойду ни к одному кораблю, — простонал Гарнье; полученный удар его вовсе не взбодрил. — Не переношу морской качки. Она меня совсем доконала. Теперь я навсегда останусь на суше, будь оно все проклято…

Дрого весело рассмеялся и, подведя Гарнье к кровати, снова ткнул его в бок, отчего страдалец растянулся на постели и замер, не в силах пошевелиться. Затем Дрого внимательно оглядел комнату. Дом явно покидали в большой спешке: на полу раскиданы одежда и игрушки, повсюду брошенные впопыхах предметы обихода и посуда. И все же, несмотря на весь этот беспорядок, чувствовалось, что здешние хозяева — зажиточные люди и дом держали в чистоте.

— Мне следовало бы осмотреть постель, — раздался с. кровати жалобный голос Гарнье. — Но морская болезнь так меня измучила, что я и двинуться не могу. Так что пусть уж саксонские клопы сожрут меня живьем.

— Не думаю, что здесь есть хоть один клоп, Гарнье. Мне кажется, хозяева этого дома весьма чистоплотны.

— Уж не состоят ли они с тобой в родстве? — На лице Гарнье появилась слабая улыбка.

Дрого улыбнулся в ответ: друзья часто подтрунивали над его почти маниакальной приверженностью к чистоте, которая многим казалась неуместной в походной жизни.

— Отдыхай, отдыхай, Гарнье, — тихо сказал он. — Тебе сейчас нужен покой.

Гарнье закрыл глаза, а Дрого вернулся в гостиную, где Иво, его слуга, пытался разжечь огонь в камине. Это был черноволосый человек могучего телосложения, однако при всей его видимой неторопливости, подчас смахивающей на обычную лень, ом превосходно управлялся со всеми хозяйственными делами. Дрого изумленно поднял брови — из-за спины Иво робко выглядывала худенькая девушка. — Иво, откуда здесь появилось это создание? — спросил Дрого, подходя ближе. — Она жила в этом доме?

Иво коротко мотнул головой, при этом его черные волосы, свешивающиеся на лоб, качнулись.

— А-а, ты привел ее, чтобы мы могли позабавиться! — воскликнул Танкред, поднимаясь со скамейки.

Иво шагнул ему навстречу, загородив девушку своей массивной фигурой, в глазах его сверкнул опасный огонек, и д'Уллак поспешно отступил, буркнув:

— Ясно. Я ошибся.

— Моя. Я ее нашел, — пробурчал Иво.

— Это ты ее бил? — удивленно спросил Дрого, заметив на узком лице девушки ссадины.

— Нет. Другие, Я им помешал и забрал ее себе.

— Вот как? — Танкред постарался изобразить серьезный тон, — Теперь понятно, почему у нас не сколько человек погибли при высадке, — Он пристально вгляделся в черты девушки. — Не волнуйся. Я всего лишь хотел на нее посмотреть.

— Я не убивал этих людей, — ответил Иво, не отрывая мрачного взгляда от Танкреда. — Я их только слегка покалечил.

Д'Уллак поражение вытаращил глаза и отшатнулся.

— Она рабыня, — произнес он, отойдя на безопасное расстояние, и показал пальцем на колечки, продетые в уши девушки. — Такими кольцами саксы метят своих рабов. И сдается мне, она была непокорной рабыней, — добавил он, заметив следы ударов плетью, которые были видны сквозь изорванное платье девушки на ее спине. — А это может доставить нам серьезные неприятности.

— Моя, — повторил Иво; он сгреб девушку за худенькие плечи и прижал к себе. Затем он перевел взгляд темных глаз на Дрого. — Вы можете дать ее мне? — спросил он Дрого, вперив в него угрюмый взгляд темных глаз.

Дрого неопределенно пожал плечами и задумчиво потер подбородок.

— Иво, эта девушка — чья-то собственность.

Иво кивнул:

— Да. Какого-нибудь сакса. Вы скоро будете с ними биться и победите. Тогда все будет вашим и вы подарите ее мне.

— Как все просто, — хмыкнул Танкред. В его серых глазах искрился смех.

— Хватит шуточек, Танкред, — буркнул Дрого и хмуро взглянул на Иво. — Ладно, можешь пока взять ее себе, но проследи, чтобы она хорошо работала и правильно себя вела. Нам некогда возиться с ленивыми и непокорными слугами. Ты меня понял?

— Да, — ответил Иво и медленно кивнул. — Я присмотрю за ней.

— Повторяю: ты берешь ее лишь на время. Танкред прав — кольца в ее ушах говорят о том, что она кому-то принадлежит. Мы пришли завоевать эту землю не для себя, а для Вильгельма. Может получиться так, что эту девушку придется вернуть ее хозяину.

— Я понял. Если кто-нибудь из саксов потребует ее назад, вы скажете, что она моя.

Танкред расхохотался. Дрого мельком глянул на него, затем снова повернул голову к Иво. Когда Иво начинал упрямиться, сладить с ним было непросто.

Наверное, лучше всего обсудить вопрос об этой девушке, когда на нее и в самом деле кто-то предъявит свои права.

— Хорошо, поступай как хочешь, но я заберу ее от тебя, если ты будешь плохо к ней относиться, — Дрого знал, что Иво довольно добродушен, но все же последнее слово всегда должно оставаться не за слугой, а за хозяином.

— Я не причиню ей вреда, — довольно произнес Иво и взял девушку за руку. — Я назову ее Мэй, — решительным тоном добавил он и вывел девушку из комнаты.

— Думаю, ты не прав, — заметил Танкред, когда гигант исчез. — Не стоит брать ее с собой.

— Попробуй сам его уговорить, — буркнул Дрого, садясь на стул и снимая перчатки.

— Нет уж, спасибо. Я хочу поберечь свою голову до битвы с саксами. Но мне кажется… Ты видел следы на ее спине? Ее часто поколачивали, и, наверное, за дело. Зачем нам ленивая и упрямая служанка, которая доставит массу проблем?

— Совершенно не обязательно. Может быть, она туго соображает и медлительна, как Иво, а ее хозяин менее терпелив, чем я. А возможно, ее била хозяйка за то, что девушка слишком привлекала ее мужа. Увидим, какова она на самом деле. Слуга может хорошо подходить одному хозяину и доводить до белого каления другого. Иво спас ее. Наверняка она будет ему за это благодарна.

Танкред пожал плечами:

— Как хочешь. Эх, жаль, что он не привел сюда кого-нибудь и для нас!

Дрого рассмеялся, стягивая с головы подшлемник и кольчужную сетку, защищавшую шею. Бросив их на стол, он пригладил мокрые от пота черные волосы.

— Ты еще способен думать об этом после того, как потратил на женщин все дни и ночи перед отплытием? А я-то полагал, что тебе нужен основательный отдых.

— Я отдохнул, когда путешествовал по морю. — Танкред с сожалением обвел глазами комнату. — В этом прекрасном доме жили девушки.

— Откуда тебе это знать?

— Пока ты укладывал нашего дорогого Гарнье, я осмотрел дом и в двух спальных комнатах обнаружил женские плащи. У хозяев не было времени унести с собой все. Так что… Боже, вино! — радостно воскликнул он. В дверях снова появился Иво; в одной руке он держал кувшин, в другой — две деревянные кружки.

— Тем не менее они забрали очень много, — заметил Дрого. — Это был очень богатый дом, теперь же здесь почти ничего не осталось.

— Скоро все дома будут опечатаны, — произнес Танкред, наливая в кружки вино. — Все это принадлежит Вильгельму. Но ты близок к нему — надеюсь, он не обойдет нас своей милостью?

— А я думал, что ты отправился в поход, движимый чувством преданности мне и желанием показать свою доблесть.

— И был абсолютно прав. Но при всем том я не стану противиться, если моя доблесть будет отмечена особо.

Дрого слегка улыбнулся, но ничего не ответил. Как и Танкреда, его привлекала не только воинская слава. Будучи четвертым ребенком в семье, Дрого не мог наследовать титул своего отца или какую-то часть его владений. Участники же этого похода, если удача окажется на их стороне, могли рассчитывать на щедрую награду. К тому же Дрого действительно был довольно близок к Вильгельму, правда, не настолько, как некоторые другие, но все же достаточно, чтобы войти в круг людей, кои не только сами получат дары, но и будут определять, кому еще такие дары могут быть пожалованы. Во Франции же Вильгельм мало чем мог вознаградить своих воинов…