Глава 8

Фиона уставилась невидящими глазами на мужчин, оку­танных лунным светом, которые скакали внутри круга, вы­ложенного огромными камнями. Окно комнаты, явно пред­назначенной для леди Скаргласа, выходило на это странное место, существовавшее уже, должно быть, много веков и окутанное тайной. «Если духи людей, живших в незапамят­ные времена в замке, до сих пор витают над ним, интерес­но, что они думают о дюжине голых идиотов, самозабвенно скачущих под луной, прерывая свой нелепый танец лишь для того, чтобы выпить?» – подумала Фиоиа. Она специ­ально пришла в эту комнату, чтобы за ними понаблюдать, решив, что это зрелище ее позабавит, что мрачное настрое­ние, в котором она пребывала, рассеется. Ничего подобно­го, однако, не произошло. Ей по-прежнему хотелось ры­дать, громко и безостановочно.

Неужели прошло всего несколько часов с тех пор, как Эван недвусмысленно заявил, что не желает ее видеть? После этого Фиона бросилась в свою комнату, чтобы хоть немно­го успокоиться, собраться с мыслями, но до сих пор не су­мела этого сделать. Она долго плакала, однако боль, оттого что ее отвергли, не проходила, а чувство унижения не исче­зало. У нее вдобавок ко всему разболелась голова, а глаза покраснели и опухли. Наконец Фиона сказала себе, что сле­зами горю не поможешь, нужно взять себя в руки и успоко­иться.

Когда в комнату вошла Мэб с несколькими платьями в руках, Фиона попыталась ей улыбнуться. Быстрый прони­цательный взгляд, который устремила на нее женщина, без слов свидетельствовал о том, что попытка оказалась безус­пешной. Обычно Мэб производила впечатление недалекой особы, полностью сосредоточенной на своем маленьком мирке, в котором пребывала, время от времени отвлекаясь на претворение в жизнь грандиозных планов изготовления чудодейственных лекарств, однако Фиона знала, что на са­мом деле Мэб обладает острым умом. И сейчас ей очень не хотелось, чтобы этот острый ум был направлен на нее.

– Которой из жен старого лэрда принадлежат эти пла­тья? – спросила Фиона, когда Мэб бросила платья на старый дубовый сундук, обитый железными и кожаными по­лосами.

– Второй, – ответила Мэб, подходя к окну, перед кото­рым сидела Фиона. – Она родила ему Грегора, Адама, Брай­ана, Росс и Натана. Энни прожила с этим старым дураком дольше всех жен. Целых девять лет. Она умерла вскоре пос­ле рождения Натана. Думаю, старому Фингелу она по-сво­ему нравилась. Нельзя сказать, чтобы он был ей верен или любил ее, но она ему определенно была небезразлична. Го­ворят, что его постоянные измены привели ее к смерти. Якобы она выглянула из окна своей спальни, увидела, что Фиигел занимается любовью с пышногрудой горничной, и попыталась швырнуть в него чем-то тяжелым, но вывали­лась из окна и разбилась прямо у его ног.

– Жаль, что она не приземлилась прямо на него и не свернула ему шею! – выпалила Фиона и покачала голо­вой. – Этот Фингел прямо как избалованный ребенок. Когда только этот старый осел хоть немного поумнеет? А у Эвана другая мать?

– Да. Первая жена Фингела Мэри. Она умерла, когда рожала Эвана. Фингел любил говорить ему, что мать погиб­ла из-за того, что он был таким крупным ребенком.

– О Господи! Интересно, этот тип думает, когда гово­рит? – Несмотря на боль и злость, которые Фиона испы­тывала, ей стало ужасно жаль Эвана. Бедняжка! Как он, должно быть, страдал всякий раз, когда ему говорили, что из-за него умерла его мать. – А впрочем, чему я удивля­юсь? Он и поступки-то совершает, абсолютно не думая.

Взглянув в окно на залитые лунным светом фигуры, прыгающие в кругу из камней, Мэб хмуро бросила:

– Совершенно верно. Только взгляните на этого идио­та и его дружков. Скачут голыми под луной, размалеванные синей краской, словно дикари, пьют до тех пор, пока не свалятся на землю. Не понимаю, с чего им в голову пришло, что такое идиотское поведение поможет им укрепить мужскую силу. В таком холоде их члены стали маленькими, как у младенцев. – Она улыбнулась, когда Фиона расхохо­талась, но потом снова посерьезнела. – А почему мне при­казали одной ухаживать за лэрдом?

Не ожидая подобного вопроса, Фиона не успела к нему приготовиться, а потому ответила правду:

– Это он приказал. Похоже, ему неприятно, когда я нахожусь с ним рядом. – И чертыхнулась, чувствуя, что по щекам ее полились теплые слезы.

Протянув ей украшенный изящным кружевом носовой платок, Мэб проговорила:

– По-моему, ты сама не веришь в то, что говоришь.

– Нет, верю. Он прогнал меня прочь. И я такая дура, – прошептала Фиона.

– Почему? – спросила Мэб, усаживаясь рядом с Фионой на стоявшую под окном скамеечку.

Фиона опустила голову и уставилась на влажный и мя­тый платок, который комкала в руке. Сначала она решила перевести разговор на другую тему или солгать, но потом отказалась от этой мысли. Ни в какую ложь Мэб наверняка не поверит, а поговорить с кем-то об Эване, о своих чув­ствах и его поведении ей было нужно. Сама она, похоже, не в состоянии во всем этом разобраться.

– Он то привлекает меня к себе, то отталкивает, – по­жаловалась Фиона. – То целует так, что у меня голова идет кругом, то не обращает на меня никакого внимания. Сегод­ня он начал меня целовать и вдруг холодно заявил, чтобы я уходила, хотя мне было совершенно ясно, что ему этого не хочется. – Глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, Фиона вытерла слезы. – Сначала я думала, что он меня хочет, но чувство порядочности удерживает его от того, чтобы цели­ком отдаться своей страсти. Однако сегодня я поняла, что я ему омерзительна, причем настолько, что он даже мысли не допускает о том, чтобы удовлетворить свою страсть. Я в этом уверена.

– Вот как? Ты, должно быть, просто дурочка, если так думаешь. – Фиона хмуро взглянула на Мэб, однако та про­игнорировала ее взгляд. – А как он выглядел? И с чего ты взяла, что внушаешь ему отвращение?

Стараясь не поддаться дурацким надеждам, Фиона рас­сказала Мэб, как выглядел Эван после того, как внезапно оттолкнул ее от себя.

– Я думала, у него болит раненая нога, но, когда про­шептала его имя, он холодно приказал мне уйти, а потом заявил, что будет лучше, если с сегодняшнего дня за ним будешь ухаживать ты.

– Никакого отвращения я здесь не вижу, Фиона. Ко­нечно, он решил, что будет лучше, если я стану за ним уха­живать, поскольку он явно не в состоянии сдерживаться, когда ты рядом.

– Не я, а просто женщина, к которой он, как мужчина, испытывает страсть. А когда до него доходит, что именно меня он держит в своих объятиях, он меня прогоняет. На­верное, мне следует радоваться, что он не позволяет слепой страсти возобладать над рассудком.

– Фиона, Эван никогда не станет спать с девушкой толь­ко потому, что воспылал к ней страстью. Думаю, он очень боится стать таким, как его отец. Эван не похож и на своих братьев – те весьма горячие парни, однако в отличие от отца умеют держать себя в руках. И этому их научил Эван. Я слышала, как они называют его братом Эваном и подшу­чивают над ним, говоря, что он ведет монашеский образ жизни.

– Эван ведет монашеский образ жизни? – удивилась Фиона. Ей с трудом верилось, что мужчина, еще совсем недавно целовавший ее с такой страстью, может вести себя как монах.

– Да. Он спит с женщиной всего раз в год. В свой день рождения он отправляется в деревню и проводит ночь с проституткой. Звучит несколько зловеще, верно? Он ни одной не отдаст особого предпочтения, просто выбирает ту, что почище, и укладывается с ней в постель. На рассвете он уходит и больше никогда не возвращается. Такое впечатле­ние, что он проделывает все это просто ради здоровья, как если бы пил лекарство.

Фиона рассмеялась шутке, но уже через секунду серьез­но спросила:

– Раз в год? Ты уверена, Мэб?

Надежда вновь вспыхнула в ее душе, и это испугало Фиону.

– Еще как уверена. Правда, один раз, было это почти восемь лет назад, он изменил этой привычке. В Скарглас приехала девушка по имени Хелена. Боюсь, Эван увлекся ею. Ходили даже разговоры о женитьбе.

При одной мысли о том, что Эван кем-то увлекся, пусть и восемь лет назад, Фиона почувствовала боль, однако при­казала себе не глупить. Эвану почти двадцать девять лет, было бы странно, если бы он ни к одной женщине не ис­пытывал влечения.

– И что произошло потом? Он все-таки не женился на ней?

– Нет. Оказалось, что ее заслали в Скарглас враги. Эта девица заманила Эвана в ловушку, едва не стоившую ему жизни. Именно тогда у него появился на лице шрам. – Мэб вздохнула. – Эван всегда был серьезным парнем, но мог быть и веселым, и жизнерадостным, а после того слу­чая всю его веселость как рукой сняло. И он вернулся к своей привычке удовлетворять свое желание раз в год.

– Может быть, сейчас наступает как раз такой период?

– Дурочка. Я рассказала тебе все это, чтобы ты поняла, что Эван – очень ответственный и сдержанный мужчина. Неужели ты думаешь, что никто из здешних девиц не пытался заманить его в постель? Пусть он не самый красивый из братьев и не очень умеет ухаживать за девушками, но он лэрд, а до того отец избрал его своим наследником. Такой мужчина не станет кидаться на женщину только для того, чтобы удовлетворить свое желание. Разве что оно уж слиш­ком сильное.

Фиона спросила Мэб, не хочет ли та выпить немного сидра, и встала, чтобы принести напиток. Наливая в кубки сидр, сдобренный небольшим количеством специй, она раз­мышляла о том, что рассказала Мэб. Если верить всему, что она ей поведала, Эван и в самом деле оттолкнул ее, руко­водствуясь благородными побуждениями, а может быть, даже чувством страха. Однако это было слабым утешением. Бо­лее того, в таком случае Эван опять может ее отвергнуть. А этого Фионе не хотелось. Одного раза более чем достаточ­но. Слишком острую боль она при этом испытывала.

До того как в ее жизни появился Мензис, ее никогда никто не отвергал. Мужчинам она нравилась, они говорили ей комплименты, до небес превознося ее красоту. Фиона не считала себя тщеславной, однако то, что мужчины не отводят от нее взглядов, ей льстило. Когда она впервые за­метила, что они перестали смотреть в ее сторону, то поня­ла, что шрамов на щеках оказалось достаточно, чтобы на­всегда изменить ее жизнь, что из очаровательной девушки Она превратилась в дурнушку и мужчины теперь не будут обращать на нее внимания, ей стало невыносимо больно. Однако Джилли и другие ее родственники заверили ее, что те мужчины, которым важна лишь красота, круглые идио­ты, не стоящие ее слезинки, что скоро ей встретится умный и добрый мужчина, для которого важнее не ее внешность, а внутренний мир, и Фиона немного успокоилась. Когда она познакомилась с Эваном, ей показалось, что он именно та­кой мужчина. Ей и сейчас хотелось в это верить, но она боялась.

– Ой, Мэб, я такая трусиха, – сказала Фиона, протягивая Мэб кубок и усаживаясь с ней рядом. – Я думала, что нашла человека, который не станет обращать внимания на мои шрамы, но он меня отверг.

– Глупышка. – Мэб сделала глоток. – Очень вкусно, – заметила она и продолжала: – И вовсе он тебя не отверг.

– Но мне так показалось.

– Очень может быть, но я уверена, что Эван просто попытался защитить тебя от самого себя. И, вполне вероят­но, себя от тебя.

– От меня? Но почему? Ведь я не представляю для него никакой угрозы.

– Еще какую представляешь. Многие мужчины видят в женщинах угрозу, поскольку они вызывают в них чувства, которые им вовсе не хочется испытывать. И мне кажется, ты возбуждаешь в Эване чувства, которые вызывают у него беспокойство.

– Похоть.

Мэб пожала плечами:

– Это, без сомнения, тоже, но не только. Ведь Эван за долгие годы успел доказать, что умеет сдерживать свои же­лания. По правде говоря, Эван – это мужчина, способный держать свои чувства в узде. – Нахмурившись, Мэб сделала очередной глоток из кубка. – Даже когда он увлекся Хеле­ной, он не слишком изменился.

– А откуда ты знаешь, что он ею увлекся?

– Ну, он стал с ней спать, хотя этот день не был днем его рождения. Потом, он стал немного рассеянным. Мог забросить работу, хотя до знакомства с Хеленой никогда себе этого не позволял. Так что я поняла это по многим признакам. Но теперь, когда я об этом задумываюсь, мне кажется, это не Эван уложил ее в постель, а она его. Кроме того, Эван очень часто пребывал в радужном настроении, и это выбивало его братьев из колеи.

Фиона улыбнулась:

– Я могу это понять. Мой брат тоже когда-то был весь­ма сдержанным мужчиной. И во многом остается таким до сих пор. Я помню тот день, когда Джилли заставила его рассмеяться. Мы все тогда были поражены. А некоторые женщины даже прослезились. Коннор в течение многих лет нес на своих плечах груз забот о нас. Единственное, что было для него важным, – это наша безопасность. На плечи пятнадцатилетнего парнишки легла слишком большая от­ветственность. И он ожесточился. Он прекрасно справился с бременем забот, однако стал не по годам взрослым и не­ласковым. Наша Джилли помогла ему стать мягче, доказа­ла, что он может выказывать людям немного тепла, остава­ясь при этом сильным лэрдом, каким он хотел себя видеть, что они все равно будут уважать и слушаться его.

– А как ты думаешь, кто несет на своих плечах бремя забот о Скаргласе и его жителях? – тихо спросила Мэб.

Сообразив, что она хочет сказать, Фиона так и ахнула. А ведь и в самом деле, между Эваном и Коннором много об­щего. Конечно, Коннор не держал себя в узде, отказывая себе в развлечениях, но ведь у него не было такого отца, как сэр Фингел, и ему не было необходимости себя сдер­живать, В общем, грехи родителей и глупости, которые они совершают, отражаются на детях. Фиона, однако, пока не знала, чем ей может помочь осознание этого.

– Эван был уже взрослым, когда стал лэрдом, – заме­тила она, обнаружив наконец единственное различие меж­ду братом и Эваном.

– Он и до того, как официально стал лэрдом, в течение многих лет выполнял все его обязанности. Ты уже доста­точно долго живешь в замке, чтобы понять, что представля­ет собой сэр Фингел. Если он не наживает нам очередного врага, то обхаживает какую-нибудь девицу, которая рожает ему потом очередного бастарда. Такие проблемы, как добывание для своего клана пищи, денег, постройка домов, ни­когда его особо не интересовали. Ему нравится называть себя лэрдом, однако выполнять обязанности, которые ле­жат на главе клана, он не любит.

– Значит, всю работу выполняет Эван. Знаешь, у меня стойкое ощущение, что сэр Фипгел очень похож на избало­ванного ребенка.

– Он такой и есть. Именно поэтому он здесь, поэтому он назвал нас Макфингелами. Когда-то он хотел жениться на девушке, однако его отец и отец этой девушки не разре­шили этого сделать. Она вышла замуж за его старшего бра­та, наследника. Сэр Фингел проклял их всех и уехал, при­брал к рукам Скарглас и создал свой клан. Время от време­ни его родственники приезжают сюда, пытаясь с ним по­мириться, но безрезультатно: этот старый дурак упрям как осел. Но как фамилия этих родственников, я тебе не скажу.

Фиона рассмеялась:

– Да будет тебе, Мэб, я же никому тебя не выдам. И даже если кто-то узнает, что ты мне сказала, что случится?

– Старый лэрд придет в ярость, а мне это не нужно.

– Ну ладно. Может быть, его родственники опять сюда приедут, и я узнаю страшную тайну.

– Вполне возможно, думаю, ты здесь пробудешь еще очень долго.

– Нет, Эван не хочет, чтобы я здесь оставалась. Может быть, рассказать ему, кто я и откуда, пускай отправляет меня домой.

– Даже если бы он и в самом деле хотел, чтобы ты туда отправилась, он все равно потребует за тебя выкуп.

– Что ж, надеюсь, брат что-нибудь придумает, чтобы не слишком дорого за меня платить.

– Не думала, что ты так быстро сдашься, – бросила Мэб.

– Очень трудно бороться, когда он близко меня не под­пускает.

– Ну что ж, сегодня, когда потребуется снимать ему швы, меня поблизости не окажется.

Милое лицо Мэб осветилось такой лукавой улыбкой, что Фиона едва сдержалась, чтобы не рассмеяться. Она по­нимала, что Мэб предлагает ей явиться к Эвану и надеется, что он вновь не сумеет усмирить свою страсть. Однако этот великолепный план по совращению Эвана имел несколько изъянов. Фиона понятия не имела, как приступить к его выполнению. За исключением грубого приставания Мензиса ее близость с мужчинами ограничивалась нескольки­ми поспешными поцелуями. Кроме того, она чувствовала себя неловко оттого, что ей придется провоцировать Эвана делать то, что ему явно не хочется. Последствия этого шага легко предсказать, и приятными их вряд ли назовешь. И самое худшее, что Эван вновь может ее отвергнуть, а этого она уже не вынесет.

– Если я правильно догадалась, ты намекаешь на то, что­бы я его соблазнила, , но мне это не кажется разумным, – наконец проговорила Фиона.

– Почему? Ты хочешь его, он хочет тебя. Тебе просто нужно заставить его понять, что мир не перевернется, если он сделает то, что ему хочется.

– Отлично. Допустим, он позволит себя соблазнить. И что потом? Он разозлится, что проявил слабость, и снова убежит от меня, на сей раз еще дальше и еще быстрее. Или решит, что должен жениться на мне, потому что сделал меня женщиной. Либо его заставят пойти со мной к алтарю по этой же причине.

– А разве тебе самой не хочется, чтобы вы с ним оказа­лись перед алтарем?

– Хочется, но только если он окажется там по собствен­ной воле.