Глава 17

Гарольд натянул на себя рубашку, вздрагивая от прикосновения к телу влажной ткани. Времени постирать одежду у него не было, и куртка заскорузла от засохшей глины. То же произошло и с брюками, от которых исходил тяжелый дух грязной одежды. Сверху он накинул пальто и сунул в карман фонарик, который еще днем захватил в больничной кладовой. Над головой болталась пятидесятиваттная лампочка, которую он так и не включал с тех пор, как возвратился в свою хибару более четырех часов назад. Стрелки его будильника показывали ноль часов двадцать шесть минут. Гарольд знал, что немного рискует, выходя из дома раньше обычного, но дело не терпело отлагательств, а если вдруг кто-нибудь заметит его, нетрудно будет выпутаться. Гарольда буквально трясло от страха, хотя он и понимал, что рабочие из электрической компании, чинившие поврежденную электролинию, не обнаружили могилу с эмбрионами, иначе бы он уже узнал об этом. Тем не менее его беспокоил теперь непрерывный дождь, который мог размыть верхний слой земли.

Гарольд как можно компактнее сложил одеяло, засунул его под пальто. Оно послужит дополнительным покровом для могилы. Он прикроет им восемь зародышей, а сверху досыплет еще земли, чтобы надежно спрятать захоронение от любопытных взглядов. Было холодно, но на лбу и под мышками у него выступил пот: Судорожно сглотнув, Гарольд еще раз все проверил и направился к выходу.

Выглянув за дверь и убедившись, что поблизости никого нет, Пирс выскользнул из дома и растворился в глубоких тенях ночи. Он подошел к невысокой ограде, шагнул через нее, поскользнулся и чуть не упал. Дождь прекратился, ночной воздух был полон свежести и аромата мокрой травы. С каждым выдохом изо рта Гарольда вырывались белые облачка пара. Почти половину пути он скользил по липкой грязи, но, добравшись наконец до дна ложбины, почувствовал удовлетворение. Гарольд направился к опоре и тут же увяз в глине, развороченной за день множеством ног и колесами самой разнообразной техники. Включив фонарик, он осветил землю под ногами, чтобы рассмотреть следы деятельности ремонтной бригады.

Вокруг было черным-черно, и он уже не выключал фонарика.

Над головой нависли тяжелые тучи, между которыми кое-где проглядывали звезды. Небо напоминало черное покрывало из мокрого бархата, на которое бросили горстку блесток.

Дул ветер, холодный и достаточно сильный, чтобы привести в движение облака.

Луч фонарика Гарольда скользил по земле, которую вспахал повалившийся кабель. Пирс и понятия не имел, сколько вольт несут провода у него над головой, но понимал, что ущерб авария нанесла заметный. Почерневшая трава и грязь простирались на тридцать, а может, и больше ярдов. На почве отпечатались следы гусениц, рядом валялась пустая пачка от сигарет. Он поддел ее носком ботинка и пошел дальше, учащенно дыша. Могила была уже совсем рядом.

Следы ног и гусениц в одном месте резко обрывались, и Гарольд понял, что к вырытой яме они не приближались. Он замедлил шаг и судорожно вздохнул, ощутив холодок в груди и сухость в горле. Хотел сглотнуть, но не смог. Ему казалось, что сердце вот-вот выскочит из груди. Он направил луч света прямо перед собой и сделал шаг вперед.

Мелькнуло какое-то светлое пятно, и Гарольд задержал луч на этом предмете, все увереннее приближаясь к знакомому месту.

— О Господи, — прохрипел он, подойдя.

Из-под земли вылезла выпуклая голова эмбриона: почва вокруг была сильно размыта дождем. Случилось то, чего Гарольд так боялся. Он провел лучом фонарика по всей длине ямы и обнаружил еще несколько крошечных созданий, торчавших вертикально из полураскрытой могилы. Он озадаченно почесал голову. Даже если ремонтники и не подходили к этому месту так близко, как он, все равно они не могли не заметить эти тела. Трава вокруг сгорела — видимо, кабель дотянулся и сюда, — и ремонтники не могли пройти мимо могилы. Впрочем, важно лишь то, что его до сих пор ни в чем не уличили. Гарольд встал на колени и начал горстями набирать землю, чтобы забросать открывшееся захоронение.

Но, взглянув на эти ужасные последствия абортов, Гарольд остановился. Что-то шевельнулось в его сознании. Он отбросил влажную горсть земли и нахмурился. Было нечто странное в позе зародышей. Гарольд хоронил их, положив в один ряд, а теперь трое, а может и больше, лежали немного в стороне. Один даже растянулся поперек своих незадачливых собратьев. Конечно, проливной дождь мог размыть верхний слой почвы, но никак не был способен изменить положения эмбрионов.

Наткнулись ли на них люди из электрической компании? Донесли ли уже на него?.. Мысли лихорадочно сменялись в голове, сердце стучало еще сильнее. Пройдет день или два, прежде чем в больнице узнают, что все это дело его рук. Не сразу, но его найдут. Гарольда затрясло от холода и страха. Как с ним поступят?.. Сжав кулаки, он в замешательстве искал все новые объяснения. А существуют ли они, эти иные объяснения случившемуся? Возможно, могилу разрыли животные... Лиса? Барсук?.. Он взял фонарь и осветил ближайшего зародыша, чтобы поискать на нем следы повреждений, укусов. Но руки, ноги и тело оставались нетронутыми. Гарольд наклонился пониже, бросив робкий взгляд на его голову. Вспухшая, вся в красно-черных пятнах, она выглядела как огромная гнойная рана. Крошечный ротик был открыт и забит грязью. Трясущимися пальцами Гарольд выковырял оттуда глину. Тельце выглядело таким хрупким, но, что удивительно, не казалось окоченевшим, наоборот, было мягким и податливым. Гарольд приблизил фонарик и попробовал кожу зародыша на ощупь, испытав при этом отвращение от прикосновения к скользкой плоти. Он тяжело задышал, но непреодолимое любопытство оказалось сильнее страха. Он тыкал в тельце пальцами, касаясь даже подгнивающей пуповины. И только потом снова посмотрел на лицо. Из могилы исходил сильный запах разложения, который не способен был разогнать даже поднявшийся свежий ветерок, однако Пирс, казалось, не замечал его. Держа фонарь повыше, он обратил внимание на то, что некоторые эмбрионы разложились уже достаточно сильно.

С чувством, похожим на жалость, Гарольд довольно долго смотрел на трупики. Потом вытащил из-за пазухи одеяло и положил рядом. Он решил уложить всех зародышей в прежнем порядке, а потом накрыть и присыпать землей. Подняв ближайшего к себе крупного, он осторожно поместил его между двумя меньшими, у одного из которых в незрячих глазницах кишели черви. Гарольд вздрогнул всем телом и поспешил завершить обряд. Не замечаемый им до этого момента смрад ударил в нос и вызвал головную боль.

Зародыши, которых он касался, были одинаково холодными и мягкими, что вызывало у него эту дрожь. Однако он закончил свою работу. Оставался последний эмбрион, которого Гарольд заметил самым первым. Снова недоумевая по поводу его странного положения в могиле, он аккуратно поднял зародыша, чтобы уложить на предназначавшееся ему место. Этот показался тяжелее, чем остальные: видимо, был извлечен из утробы матери в более поздний срок, догадался Пирс. Он бережно опустил зародыша в уготованное для него место и последний раз осветил его фонарем. И тут...

Зародыш открыл глаза.

Гарольд окаменел, его рука сжалась в конвульсивном движении, чуть не раздавив фонарь. Будто тысячи вольт вдруг пропустили через тело, и шок сделал его неподвижным. Единственный глаз словно вылез из орбиты, голова слегка подергивалась.

Зародыш пошевелил рукой, медленно поднял ее, словно взывая о помощи. Гарольд услышал тихий чмокающий звук, исходивший из крошечного ротика. Капля черной жидкости появилась на губе эмбриона и стекла по подбородку. Миниатюрная грудная клетка вздрогнула и ритмично задвигалась.

Гарольд, хотя его неудержимо трясло, все-таки продолжал удерживать существо в конусе света.

Слева послышался еще один низкий булькающий звук, напоминавший дыхание астматика, но более густое, с переливами, и Гарольд повел фонарем в сторону звука. У него, как говорится, отвалилась челюсть, когда он увидел второго зародыша, неуклюже трепыхавшегося в липкой жиже. Этот экземпляр был мельче первого, его пуповина напоминала щупальце, извивающееся в грязи.

Сердце Гарольда замерло, голова, казалось, распухла до невероятных размеров. Отвратительный смрад проник в его ноздри и повис в воздухе едва ли не осязаемым облаком. Он уронил фонарик, который, соскользнув в могилу, успел осветить третьего зародыша, тоже пришедшего в движение. Зародыш перекатился на бок, из его пупка сочилась желтая жидкость, густая, как желе. Часть тела почернела и разложилась, на одной руке, покрытой пятнами, недоставало двух пальцев. Существо уставилось на Гарольда пустыми глазницами, пригвоздив его к месту, словно то был гипнотический взгляд.

Пирс прижал руки к голове и беззвучно завизжал. Рот его широко открывался, вопль ужаса и отвращения рвался на волю, но он не смог издать его. Этот отчаянный крик так и застрял в его глотке. Гарольд попытался встать и уйти прочь, но его колени подгибались, и он шлепнулся лицом в грязь, беспомощно наблюдая за тем, как три оживших эмбриона ползут по направлению к нему. Возникло ощущение, что его придавила какая-то непомерная тяжесть, и, когда он попытался встать, то не смог оторваться от земли даже на сантиметр, словно его пригвоздили к ней огромным ножом. Ему оставалось только зачарованно следить за тем, как омерзительное трио приближается к нему. Гарольд издавал какое-то несуразное бормотание, но слов разобрать не мог даже сам. Разум его пытался воспринять то, что видел глаз, но и на это он оказался не способен. Борясь с какой-то непонятной давящей силой, наваливающейся на него, Гарольд умудрился наконец встать. Но его глаз по-прежнему не отрывался от маленьких приближающихся чудовищ.

— Нет! — бормотал он, содрогаясь всем телом. — Нет!

Первый зародыш достиг края могилы и попытался перелезть через него.

Гарольд яростно затряс головой и услышал голоса:

«Есть с ним кто-нибудь еще?»

Он огляделся, высматривая, откуда доносился голос.

«Его уже изобличили?»

— Кто здесь? — выдохнул Гарольд, не в силах оторвать взгляда от барахтающейся внизу троицы.

Опять прозвучал голос, на сей раз к нему присоединился еще один и еще... Неясные, шипящие звуки, которые трудно было разобрать, вспыхивали и гасли в мозгу Гарольда, как пламя умирающей свечи. Он прекратил свои попытки убежать подальше от могилы с трепыхавшимися в ней зародышами. Попытался убедить себя в том, что через мгновение проснется в своей постели и избавится от этого кошмара, от этого плода собственного болезненного воображения.

Гарольд опустил голову, и слезы заструились по его щеке. Он опять стоял на коленях, словно кающийся грешник, тело его сотрясали рыдания, взгляд туманился. Он плакал, как ребенок. Постепенно рыдания утихли, и он молча уставился на трех уродцев, которые лежали перед ним в липкой грязи и пронзали его своими невидящими взглядами. Очень медленно Пирс развернул одеяло и, подняв первого, осторожно опустил его на мягкую материю. Такую же операцию он проделал и с двумя другими. Они лежали перед ним — гротескные пародии на человеческих младенцев, кошмар наяву. Третий слегка дернулся, и Гарольд нагнулся, чтобы убрать с его живота густые желтые выделения. Потом вытер руку о влажную землю.

— Ах да, могила! — сказал он, безучастно кивнув, будто разговаривал с невидимым собеседником. И принялся, потея от отвращения, забрасывать комьями земли оставшиеся в могиле тела. Это отняло у него полчаса. Закончив, он повернулся к трем существам, лежавшим на одеяле.

— Я найду вам укрытие, — пообещал он. Хитрая улыбка тронула его губы. — Гордон. — Он посмотрел на трио: — Гордон!

Имя брата эхом отозвалось в голове, закружилось в затуманенном сознании, которое рождало кошмары, а от них не было спасения.

Гарольд сидел на краю постели, глядя в сторону лежавших на одеяле зародышей. Сидел в темноте, не включая электричества. Светящиеся стрелки показывали два часа двадцать три минуты. Голова гудела, тело онемело, каждая клеточка его существа взывала об отдыхе, но он в состоянии был только сидеть. Сидеть и смотреть на них...

Он даже не знал, кто они. Понимал, конечно, что это эмбрионы, извлеченные в результате аборта, но, видимо, они были чем-то неизмеримо большим для него. Его мысли снова стали путаться.

Слова. Мягкие, шипящие, они опять зашелестели в голове, и Гарольд подумал, уж не пригрезилось ли ему все это. Может, это его собственные мысли? Он проглотил слюну. Голоса стали более отчетливыми, теперь они обращались прямо к нему.

Он кивнул в ответ на немой вопрос.

— Да, — тихо сказал он. — Я боюсь вас. Пауза.

— Потому что я не знаю, кто вы.

Если бы он не щипал себя постоянно за руку, то мог бы подумать, что этот кошмар ему снится и что в любой момент, весь взмокший от пота, он может очнуться, захлебываясь криками и дрожа от страха. Между тем голова полнилась голосами, резонирующими, как шепот в пещере.

Он давал ответы даже на непрозвучавшие вопросы.

— Еда? Что я могу сделать?

Шипение в мозгу.

Шепот стал громче.

— Нет! — Он попятился, и вдруг его виски пронзила жгучая боль, похожая на взрыв. Перед глазами заплясали белые вспышки света, и что-то теплое и влажное закапало из его носа. Он поднес к нему руку и увидел на пальце темную жидкость: кровь в темноте выглядела черной. Гарольд покачнулся, как пьяный. Ему показалось, что его череп зажали в тиски, и винт закручивают все туже и туже.

— Хорошо! — вырвался вопль, и боль отступила. Он прислонился к ближайшей стене, с трудом переводя дух. — Скажите только как, — прохныкал он.

Слова медленно складывались в фразы. Вначале они пробуждали в нем отвращение, но память о страшной боли, вызванной попыткой ослушаться, заставила вникать в их смысл. Слезы ручьями струились по его лицу. Теперь он неподвижно сидел, сжав руки и кивая головой. Потом поднялся и пошел в маленькую кухню. Вытащив один из прогнивших ящиков, пошарил в нем, пока не наткнулся на большой разделочный нож. Это было впечатляющее орудие, местами проржавевшее, с отвалившейся заклепкой на черной рукоятке, но, как оказалось, с предательски острым лезвием. Гарольд приковылял обратно в комнату и сел на кровать, держа нож в дрожащей руке. Призрачные голоса снова заговорили, и он, отложив нож, решил снять рубашку. Расстегивая пуговицы. Пирс слышал чмокающие звуки, которые издавали зародыши. Чмоканье разносилось по всей комнате. Эмбрионы беспорядочно двигались на одеяле, но их темные глаза неотступно следили за Гарольдом. Самый маленький хрипло загукал, изрыгая поток жидкости изо рта, который открывался и закрывался, как у рыбы в аквариуме. Гарольд посмотрел на него, потом на нож.

Наверное, сейчас он уничтожит этих гнусных тварей. Зарежет...

И вдруг он взвыл от боли, обрушившейся на его мозг. Голова будто непомерно раздулась и тут же разорвалась на тысячи мелких кусочков. Он расстегнул последнюю пуговицу на рубашке и трясущимися руками сбросил ее. Потянулся за ножом. В темноте тело его выглядело бескровным, от холода и страха покрылось гусиной кожей. Глядя на безжалостное лезвие, Пирс направил нож на себя и почти бессознательно прижал острие к груди. Ощутил холод металла и держал его так чуть ли не целую вечность. Затем быстрым движением провел им поперек грудных мышц, вскрывая вены и разрезая плоть. Он застонал от боли, чувствуя, как подступает тошнота, но подавил ее и еще раз полоснул себя. Из разрезов на груди хлынул поток крови. Второй удар был еще более необдуманным, чем первый, и ему повезло, что он не отрезал себе левый сосок. Грудь жгло, будто раскаленным огнем, и Пирс покачивался, обрызгивая кровью постельное белье. И все это время в голове звучали подстегивающие, торопящие его голоса.

Гарольд наклонился, поднял одного зародыша и какое-то время убаюкивал его на руках, позволяя собственной крови стекать на крошечное тельце. Потом поднес его к порезам на груди, осязая желеобразную разлагающуюся плоть, чувствуя исходившее от нее зловоние и тем не менее продолжая прижимать выпуклую голову к открытым ранам. Ощутив прикосновение губ существа, Пирс неудержимо затрясся. Зародыш между тем будто исследовал рваные края двух порезов, погружая свой крошечный ротик в кровоточащие раны и глотая живительную влагу. Войдя в раж, зародыш неистово забился в руках Гарольда, которому показалось, что он вот-вот грохнется в обморок, но боль в груди не позволила потерять сознание. Слезы ручейками текли по его подбородку, смешиваясь с кровью и вонючей жидкостью, которую выделял эмбрион.

Глубоко, где-то в темных уголках сознания, Гарольд услышал голос и, повинуясь ему, положил существо на место, где оно с окровавленным лицом и раздувшимся телом замерло в неподвижности.

Он повторил процедуру со следующим монстром, предварительно сделав третий разрез на груди, чтобы насытить и этого. Застонав от боли, Пирс почувствовал, как существо вцепилось в его плоть пальцами-обрубками и присосалось к свежей ране. Но и оно дало знать о том, что насытилось, и Гарольд, завершая кровавый ритуал, прижал к порезам на груди третьего зародыша.

Покончив с кормлением, он беспрепятственно встал с кровати и, спотыкаясь, пошел на кухню, наклонился над раковиной, и его вывернуло наизнанку. Он долго не отходил от крана и все спускал и спускал воду, пока не смыл вонючую массу в сток. Потом промокнул раны влажным полотенцем, с усилием прижимая его к груди, словно стремился запечатать ее. Когда он посмотрел на полотенце, то обнаружил, что оно стало оранжево-красным. В местах, где на груди присасывались монстры, образовались черные синяки. Он снова и снова прижимал полотенце, пока не остановилась кровь, потом вытерся насухо и пошел за пластырем, который лежал у него в прикроватной тумбочке. Отрезав несколько ленточек, осторожно наложил их на раны. По-прежнему не покидало ощущение, что внутри него горит факел, однако боль постепенно затихала.

Затуманенным взглядом он посмотрел на трех зародышей.

Где их спрятать?

Дрожа всем телом, Гарольд глубоко вздохнул и огляделся в поисках подходящего места.

Похоже, оно существовало, и только одно.

Большой посудный шкаф под раковиной подходил идеально. По одному он перенес уродцев на кухню и наклонился над дверцей шкафа, пытаясь ее открыть.

— Я должен вас спрятать, — сообщил он им. — Кто-нибудь ведь может сюда прийти...

Немые вопросы...

Пирс кивнул, открыв дверцу. В нос ударил затхлый запах плесени, заставив отшатнуться. Он заглянул внутрь и увидел, что, кроме пары кастрюль и пластикового ведра, там ничего не было. Он быстро расчистил место, сдвинув вещи в одну сторону. Из темного угла выползла мокрица. Гарольд раздавил ее ногой и с секунду разглядывал оставшееся от нее бесформенное пятно. Потом расстелил в шкафу одеяло и осторожно положил на него эмбрионов, прикрыв их сверху краем того же одеяла. Вглядываясь в темноту шкафа, он слышал гуканье, ужасные чмокающие и мяукающие звуки. Пирс закрыл глаза и опять услышал голоса, тихие, но грозные и могущественные. Он захлопнул дверцу шкафа и, приковыляв обратно в комнату, тотчас рухнул на кровать. К нему пришло наконец долгожданное забытье. Заснул он или потерял сознание, трудно сказать. Так или иначе. Пирс лежал, распростершись на запятнанной кровью простыне, а в комнате стоял тяжелый дух, исходивший от существ в кухонном шкафу.

Снова пошел дождь, барабаня в окно, стуча по крыше. Единственным звуком в хибаре было тихое тиканье часов.

Стрелки показывали три часа семнадцать минут.

Часть вторая